Пока наполняю эту тему событиями, по окончании третьей или четвёртой главы объясню, в чём дело.)


Предисловие (рабочая версия)

Глава, в которой рассказывается о странных событиях происходящих в последнее время в Шрифтштеллербурге, в том числе и о бабочковом снеге.




Утром, вместе с рассветом, в Шрифтштеллербург пришёл снег. Степенный, крупными хлопьями.

Фрау Хельма, чьи кости – лучший барометр в округе – за неделю ни разу не намекнули на приближавшуюся непогоду, удивилась и по рассеянности пересолила шпрингерле, любимое печенье мужа. Герр Эмерамус, супруг расстроенной фрау и по совместительству призамковый сторож-гид, долго во дворе задумчиво рассматривал на своей ладони подхваченные крупные снежинки. Затем поднялся в домашний кабинет, где и пребывал некоторое время, вышел оттуда торжественно молчаливый с потертым фолиантом под мышкой.
За окном к тому времени заметно посвежело от нового пухового покрова госпожи Метелицы: снег был лёгкий, от движения ног бабочками вспархивающий до щиколоток и нежно возвращавшийся к земле.

Бабочки! Вслед за герром Эмерамусом и остальные шрифтштеллербургцы разглядели их в необычной форме снежных хлопьев. Выпади такой снег в аккурат Рождества, не задумываясь бы предались восторгу сказки. Но что бы значил такой сюрприз в ноябре – боялись даже озвучить, ибо в последнее время случилось достаточное количество подозрительных «белых» знаков. Призамковый чёрный, без единого светлого пятна, дог женского полу Альба две недели назад разрешился от бремени четырьмя занятными щенками, тремя чёрными и одним абсолютным альбиносом. Следом, кошка фрау Абигаль притащила поутру белую крысу, есть не стала, а возложила ещё теплый труп грызуна к тапочкам своей бранящейся хозяйки. Единственный на всю деревню, собственность пастора, белый какаду Шпрехен-Говорун, который на протяжении всех лет своей недолгой птичьей жизни говорил одни пристойности на местном диалекте, внезапно выдал нечто бестолковое – je Dьte – «по фунтику/ бумажному кульку» (?). Пастор терялся в догадках: могло статься так, что в его доме кто-то кому-то частенько выдавал по фунтику, тогда вставал вопрос – кто, кому и зачем. Друг пастора, полиглот Ульрих, имевший по отцу русские корни, услышал в этом «пофунтику» отчётливый русский глагол «едут!», но эта версия показалась совсем нелепой…

В то же «бабочковое» утро, бургомистр, по продуманной случайности забредший в гости к пастору, разглядел в снежных хлопьях знак унглюка (несчастья), так как за пределами Шрифтштеллербурга вообще никакого снега не шло и не намечалось согласно метеорологам (сама новость была сообщена по телефону сестрой, жившей в соседней деревне). По окончании разговора с родственницей официальное лицо предложило пастору неофициально пропустить по рюмке-другой ликера и устроить всенепременнейше мессу для прихожан Шрифтштеллербурга, очевидно, чем-то прогневавших Создателя. Тем временем, пока неторопливо опустошался графинчик с карамельного цвета напитком, погода начала портиться: небо заволокло серым шифоном туч, подул трубочкой своих сложенных губ северный ветер – и «бабочек» сменили привычной геометрической формы снежинки, поначалу мелкие, затем, осмелев, покрупнее.

Бургомистр вздохнул с облегчением и хохотнул, подмигнув пастору: «Конец света отменяется!» Приободрившийся пастор наполнил рюмки очередной раз, но утренние дегустаторы не успели пригубить их содержимое: на пороге возник герр Эмерамус, праздничный от припорошенного снежинками пальто и, не раздеваясь, сообщил:
- Они вернулись!
- Кто «они»? – рука пастора задрожала, а бургомистр икнул.
- Они! – повторил герр Эмерамус, прошел к столу, положил на стол принесённый фолиант, теперь уже более сдержанно снял пальто и шляпу, передал их встревожено пучившей глаза фрау Руперты и вернулся к книге. Открыл её на атласной закладке и ткнул пальцем в претенциозно витиеватые буквы. – Принимайте гостей! Всё, как я и предполагал.

Пастор суеверно перекрестился. Бургомистр сглотнул, ибо был в курсе «пророчества» начитанного замкового гида:
- Не может быть!

- Всё как по писаному! – гость вроде бы растеряно развел руками, но глаза его сияли, как если бы само существование фрау Метелицы было доказано унылым физиком на научной конференции памяти фантазёра Хиггса.

Пастор сложил пальцы домиком: необходимо было срочно продумать текст проповеди на благодарственной мессе для жителей Шрифтштеллербурга. Бургомистр потянулся за трубкой и табачным мешочком: думать о мероприятиях в честь гостей, попыхивая кольцами дыма, было неизмеримо легче.

Согласно пророчеству, Замок оживал. А значит, оставалась надежда: конец света отменялся и начиналась новая Эра. Магия Шрифтштеллербурга начинала работать.