— О, здравствуйте, мистер Уотерс, — мистер Полиш был в своей лавке, когда Джонатан вошел туда, намереваясь купить несколько носовых платков. — Что вам угодно?
— Пару носовых платков, сэр.
— Сию минуту. Если желаете, я попрошу Анну вышить на них ваши инициалы.
— Спасибо, этого не нужно, — отказался Джонатан.
— Анна, где у нас платки? — засуетился владелец лавки. — Те, которые я привез из Франции? Прекрасные платки, смею вас заверить! Вам, мистер Уотерс, как нашему постоянному клиенту, я отдам их почти даром! Анна, где они?
— Они там, наверху.
— Почему ты не принесла их сюда? — возмутился отец.
— Простите, папа, я...
— А-а, понимаю, — суровое лицо толстяка мгновенно сменилось добродушной улыбкой, — ты просто сильно обрадована! Мистер Уотерс, в нашем доме настоящая радость! Вы можете поздравить мою дочь: она выходит замуж!
— Вот как? — известие неприятно кольнуло Уотерса, и он сам этому удивился. Может быть, потому, что привык к своей соседке, а теперь она вряд ли будет стоять здесь у прилавка. А может быть, она уедет куда-нибудь к мужу, и он никогда не увидит ее.
— Да! — радостно сказал мистер Полиш. — Ее избранник — человек еще не старый и вполне обеспеченный. Живет в Лондоне. Свадьба через месяц!
— Мои поздравления, мисс Полиш.
— Благодарю вас, сэр, — Анна кивнула ему, но внимательному Уотерсу показалось, что улыбка ее была не слишком радостной.
— Ах, извините, мистер Уотерс, я так счастлив, что совсем забыл про ваш заказ. Я мигом!
Едва отец ушел, Анна повернулась к нему и прошептала:
— Мистер Уотерс, если б вы знали...
— Что? Что с вами, мисс Полиш? — он растерялся, увидав слезы в ее глазах. — Почему вы плачете?
— Вы думаете, я хочу выйти замуж за этого человека?
— Но вы не возразили вашему отцу, когда он...
— Я не могла ему возразить! — сказала Анна. — Тем более при вас. У него больное сердце, и если я откажусь от этого брака... Вы не знаете... У отца плохо идут дела, мы почти разорены, а он привык баловать меня. Мне это не нужно, поверьте, но он хочет, чтобы я была счастлива... А я убью его, если откажусь.
Джонатан стоял, ничего не понимая, тупо разглядывая полки с бельем. Вот она, жизнь. То, чего он боится и избегает. До чего же просто жить одному, не полагаясь ни на кого, принимая решения, за которые будешь отвечать исключительно сам! И сердце не за кого не болит. Разумно и удобно. Того же мнения придерживался и Форсетт. Нет, Джонатан не был ребенком, он вырос в Лондоне и слышал множество подобных историй. Но здесь все по-другому, и он относился к Анне слишком по-дружески, чтобы хладнокровно уйти, предоставив ей самой решать свои проблемы.
— Почему вы рассказали это мне?
— Потому что мне трудно молчать! Я бы сошла с ума, если бы не рассказала об этом кому-нибудь.
— Почему мне?
— Вы единственный, порядочный человек, которого я знаю, мистер Уотерс, и я доверяю вам. И еще...
Она замолчала, глядя на него так странно, что Джонатану стало как-то не по себе. Боже мой, поду-мал он, каково ей! Ведь это ее жизнь! Вот именно — ее, ответил где-то в голове испуганный скрипучий голос, это тебя не касается. Ты все равно не поможешь ей, даже если дашь немного денег. А много у тебя все равно нет. Доходы от принадлежавшего Уотерсу поместья родителей слишком малы, чтобы чувствовать себя богачом, хватает лишь на собственные скромные нужды.
— Мистер Уотерс, — сбивчиво заговорила Анна, то и дело бросая взгляд наверх, где в одной из комнат копошился отец, — я хочу спросить вас: вы понимаете меня? Я поступаю правильно? То есть, я знаю, что по-ступаю правильно, но хочу знать, что думаете вы?
— Сейчас, сейчас, мистер Уотерс, я уже иду! — крикнул сверху мистер Полиш. Анна, не отрываясь, смотрела на Джонатана, а он не знал, что ей ответить. Она ждала, а он стоял молча, оглушенный ее признанием.
— Уходите! — вдруг прошептала она.
— Что?
— Уходите и забудьте все, что я вам говорила!
Джонатан ничего не понял, но подчинился ее глазам, потемневшим и яростным.
— Извините, — выдавил он и, презирая себя за молчание, стремительно вышел. Ему было стыдно, он чувствовал себя виноватым, но не понимал, отчего. В волнении Джонатан прошелся по улице и вошел в свой дом.
Не прошло и получаса, как в дверь позвонили. Джонатан подошел и открыл. На пороге стояла Анна.
— Вы забыли ваши платки, — сказала она. — Деньги можете занести завтра.
Она вручила ему сверток, повернулась и стала спускаться по ступенькам.
— Анна...
Мисс Полиш сделала несколько шагов и повернулась.
— Что вам угодно, сэр?
— Ничего, — сказал Джонатан, и это было правдой.

10

Шло время. Джонатан Уотерс несколько раз встречался с Анной: иногда из-за покупок в магазине мистера Полиш, иногда случайно. И всякий раз с восхищением смотрел на девушку, думая: какую смелость надо иметь, чтобы так поступить. Эта чистая, простая жертва свершалась у него на глазах так обыденно, что Джонатан терялся, и мысли, и эмоции захлестывали его разум. Нечто похожее он уже испытывал, когда пытался осмыслить библейский эпизод с самопожертвованием Христа, и восторженное, непередаваемое преклонение перед подвигом человека надолго захватило его душу.
Иной раз он вспоминал о венке, что Анна плела в парке. Она говорила, если венок не утонет, то человек, чье имя она произнесла, будет ей верным возлюбленным. Но чье имя было на ее губах? Спросить об этом прямо Джонатан не смел. В конце концов, кто он такой, и зачем ему это знать? Действительно, зачем?
Уединившись в галерее, Джонатан погрузился в созерцание одной из последних фотографий. Девушка, сфотографированная им, была... несколько вульгарной. Нет, нет, не она сама! Ее тело! Оно дразнило и жгло его. И каждая из поз, придаваемых им той ночью, казалась ему невыразимо пошлой. Когда он брал ее за плечи, снимал ночную рубашку и двигал по кровати, ему чудилось, что вот сейчас, без усыпленного разума, это тело само схватит его, прижимая к себе... Наваждение было столь сильным, что Уотерс не сразу справился с собой и едва не загремел на пол, споткнувшись о фотоаппарат.
Да, воспоминание было приятным и мучительно-сладким, но, поглядев на ее лицо, Джонатан отпрянул, едва не опрокинув любимое кресло: это была Анна! С минуту он стоял неподвижно, пытаясь разобраться в мыслях. Он, что, сходит с ума? Это не могла быть Анна. Нагнувшись, он поднял с пола отброшенный снимок: нет, конечно, это не его соседка, и совсем не похожа. Что же это было?

продолжение следует...

Уже немного лучше. Если вам интересны мои замечания, дайте знать:

Окно спальни бесшумно отворилось. Показавшаяся в оконном проеме голова замерла.
***во втором предложении можно оставить просто проем...

Человек прислушался,
***неплохо бы объяснить, к чему он прислушивался... человека можно обозвать незнакомцем или еще как...

и затем осторожно заглянул внутрь.
***осторожно можно убрать, внутрь заменить на комнату, спальню...

Была глубокая ночь.
***это как бы и так ясно....

Свет полной луны,
***корявенько, может яркая...

отражавшейся в зеркале,
***отражавшейся - лишнее, просто свет луны в зеркале или лунное отражение....

и блеск бронзовых ручек трюмо
***нагромождение...

на миг заслонил темный силуэт мужчины, неслышно скользнувшего в комнату.
***вот это предложение ужас - все расползается...

На широкой кровати с резными деревянными ножками,
***грабитель или кто он там - очень внимательный...

разметавшись на белых простынях,
***это штамп...

спала девушка. Измятая ночная рубашка приоткрывала стройные изящные лодыжки.
***приоткрывала лодыжки... то есть рубашка была выше девушки? если бы написали колени - поверил бы...

Длинные волосы спящей рассыпались по подушке,
***за это заслуженная двойка....

темным ореолом окружая миловидное личико.
***за это вообще колышек...

Проникший через окно человек ступал неслышно и еле дышал.
***почему еле дышал? стар был или старался не выдавать своего присутствия?

Он поставил у окна небольшой ящик и двинулся к двери.
***ничего не понятно... а вообще, вы не у ОГенри слизали? похоже...

Толстый ковер глушил и без того осторожные шаги.
***живой был ковер? без кого того?
Мужчина подошел к двери и нажал на ручку, убедившись, что она заперта.
***нажал бы на кнопку, а на ручку лучше надавить... непонятно, что прежде: убедился или надавил....

Ключ торчал в замке, и он довольно улыбнулся.
***ключ улыбнулся? Это сказка?

Затем приблизился к девушке и замер возле кровати.
***опять же ключ?

Судя по ровному дыханию, она крепко спала. Незнакомец увидел свое отражение в зеркале и приветственно помахал рукой в черной перчатке. Черная маска хорошо скрывает лицо. Если девушка проснется, то не узнает его. Но она вряд ли проснется.
***дальше и читать страшно :-(

Да!
У них есть праздник такой, "May Day", не знаю как по-русски.

Вот:
http://resources.woodlands-junior.kent.sch...ions/mayday.htm

Ну, первое ж мая! Мой день рождения. Ну, теперь будем знать. Впрочем, этот нюанс на сюжет влияния не оказывает...

Monk
, а кстати, почему вы в конкурсах не участвуете?

Monk, а почему вы решили сделать стилизацию? Ведь знаете, что такое никогда не напечатают?

Потому что он мудрый и понимает, что на конкурсы тратить силы не стоит.

Да ну? Какие силы?
Конкурс это наооборот прелюдия.
Или... как бы это сказать... полоса разгона.
Написал рассказик, другие прочитал.
И сел со спокойной душей и с новыми образами свое творить.
В общем, чтобы расписаться.
Но у каждого свой подход, в приципе.

Мне приятней Монка почитать, чем эту мутотень на конкурсе. Слава богу, что я не участвую.

На сюжет и саму идею этой сцены - влияния никакого. Очень легко и без ущерба исправляется.

Это не для печати, это для души. Я пишу то, что мне хочется. Вот захотелось что-то этакое, родились какие-то образы, пришли идеи... и пошло-поехало...
Кстати, что в вашем понимании стилизация относительно моей повести? Не стилизация, а стиль изложения, вы хотели сказать. Я не имел намерения быть на кого-то похожим...

Вам уже Сильвер ответила.

Я отношусь серьезно как к написанию, так и к прочтению, в отличие от многих участников, а потому тратить силы и время напрасно не хочу.

11

Чем слаще счастье, тем неожиданней удар судьбы. Джонатан сфотографировал еще двух красавиц и чувствовал себя превосходно. Все прекрасно удавалось ему и без Джека, и новые девушки занимали места в галерее. Но однажды, развернув утреннюю газету, он прочитал крупный заголовок: «Убийство на Гринвич-роуд». В статье рассказывалось, что прошлой ночью некто проник в дом мисс Стетсон, задушил молодую мисс подушкой и украл все драгоценности. Пробежав заметку глазами, Уотерс схватился за голову. Не может быть! Он с ужасом прочитал последние строки: «Полиция имеет основания подозревать, что все похожие ограбления, совершенные за последнее время — дело рук одного человека...»
Уотерс выронил газету, почувствовав, как страх сдавил сердце. Убийство! Дочь хозяина дома найдена мертвой... Ведь он был там, и фотография еще живой девушки висит у него в галерее! Как же так? Этого не может быть! И опять ограбления! Проклятье, это снова Джек! Но как? Как этот вор выследил его? Ответ напрашивался один: Джек наблюдал за ним и влезал в дом сразу после того, как Уотерс уходил оттуда. Мерзавец! Но что же делать?
Оставить все как есть — убийца останется безнаказанным, и этот грех и смерть несчастной девушки лягут на него, Уотерса. Что же делать? В задумчивости он подошел к секретеру и открыл нижний ящик. В нем лежал револьвер, подаренный Уильямом Форсеттом, заядлым любителем оружия. Пистолет был заряжен, но Джонатан никогда не стрелял из него.
Он взял в руки оружие. Найти Харриса и заставить его прийти в полицию? Вряд ли он пойдет, а вести под дулом револьвера по улице... А если он действительно расскажет им все? Как они вместе взламывали решетки, и как он залезал в дома? Ведь в дома-то залезал он, а не Джек! Джонатан застонал, чувствуя себя в дьявольском замкнутом круге. А если и вовсе это сделал не Харрис, а кто-то другой? Надо найти Джека! Джонатан засунул револьвер в карман и решительно вышел из дома.
Но поиски ничего не дали. Джек Харрис пропал. Его нигде не было. Ни в пабе, ни у кузницы, ни в окрестностях. И никто его не видел. Это представлялось странным, и Уотерс был почти уверен в его виновности, но что это могло дать ему? Лишь муки совести, ведь это же он привел Джека к дому на Гринвич-роуд!
Оставить опасное увлечение Джонатан не мог, но и допустить, чтобы Джек грабил усыпленных им женщин, тоже было невозможно. Уотерс мучительно искал выход, отбрасывая один вариант за другим. Что делать? Любое действие, подставлявшее Джека, могло повлечь за собой необратимые последствия. Бывший напарник мог с легкостью рассказать полиции все о Джонатане Уотерсе. Сначала он подумал, что смог бы дежурить на улице близ дома, но затем отверг эту мысль. Шататься целую ночь под окнами незнакомого дома, да еще со складной лестницей и фотоаппаратом под мышкой было слишком опасно. А пока Уотерс отнесет аппарат домой и вернется, вор может успеть сделать свое дело.
Случившееся надолго заставило его забыть о своем увлечении. К тому же наступила зима, и выпавший первый снег легко мог выдать, не скрывая следов. Зиму Уотерс не любил. Просто ненавидел. Из-за того, что не мог заниматься излюбленным делом. От этого он впадал в депрессию. А тут еще этот мучительный выбор! Джонатан почувствовал себя плохо и попросил приходящую кухарку вызвать врача.
С доктором он был знаком, приходилось встречаться, и жил тот на соседней улице. Они поговорили, пошутили, врач назначил микстуры от жара и покой. Но затем Джонатану стало хуже, и неделю он метался в бреду, то проваливаясь в сон, то просыпаясь в горячем поту. Ему снилось, что он поймал Джека, снилась Анна и девушки с его фотографий. Анна что-то говорила ему — он не помнил что, а девушки молча окружали его, тесня нагими телами во тьму... Наконец, он почувствовал себя лучше и узнал, что Анна Полиш действительно приходила к нему.
— Да, сэр, она приходила к вам, — подтвердила кухарка. — Она узнала, что вы больны и очень огорчилась. И попросила у меня разрешения навестить вас. Я подумала, что в этом нет ничего дурного, сэр, и разрешила. Мне не нужно было ее впускать?
— Нет, ничего, — слабо махнул рукой Уотерс. Ему стало легче, но слабость еще ощущалась. — Что она делала здесь?
— Ничего особенного, сэр. Просто немного посидела рядом с вами. Но вы почти все время спали или бредили.
— Бредил?
— Да, сэр, ведь у вас был жар!
«Анна прекрасная и милая девушка, — подумал Уотерс, разглядывая линии лепного потолка. — Она напоминает ангела, такая же кроткая и нежная. Но как странно, что она пришла ко мне после всего, что было».
— Один раз, правда, вы узнали ее...
— Не помню, — прошептал Джонатан. Он и впрямь не помнил, чтобы разговаривал с Анной. Выходит, бредил?
— Вы не помните? Странно. Я слышала, вы называли ее по имени, думала, вы разговаривали. Потом она встала и ушла.
— Что я говорил?! — спросил он, приподнимаясь на постели. Сиделка встревожилась:
— Что вы, сэр, вам нельзя вставать! Доктор сказал: ни в коем случае!
Он поддался на уговоры и успокоился, тем более что сиделку было не переспорить. К тому же она сказала, что ровным счетом ничего не слышала, только как он называл ее по имени. В конце концов, сказанного не воротишь, решил Уотерс и успокоился. Доктор еще раз навестил его и уверенно констатировал, что Джонатан идет на поправку. И даже извинился, что не сразу определил степень болезни. Джонатан пошутил, что не видать ему гонорара. Вскоре болезнь совершенно отступила, и Уотерс с удовольствием вышел на первую прогулку.
Весна окрылила его. Прежние страхи забывались и таяли, как туман под ярким солнцем. Джонатан гулял по городу и искал новые лица. Галерея насчитывала более двух десятков фотографий, но Уотерсу было мало. Не убиваемая страсть жила в нем и требовала пищи. Но эта весна кружила голову, дни пролетали яркой, светлой каруселью. Он видел сотни прекрасных леди и не мог решить, какую выбрать. Каждая казалась интересной, каждая таила загадку. Он шел за одной, потом бросал и следовал за другой, затем останавливался, пораженный красотой третьей. Ему казалось, что Лондон открыл тайные двери, и прекрасные феи, скрывавшиеся за ними, в одночасье вылетели наружу.
Но как быть, если Джек снова ограбит усыпленную Уотерсом девушку? Этот вопрос терзал его, и Джонатан не знал, что делать. Единственное радикальное решение подсказывал револьвер. Всего одна пуля могла навсегда избавить его от опасного паразита в лице Джека Харриса. Но Джонатан Уотерс не был убийцей и не хотел им быть. И потому положение казалось безвыходным.
После болезни Уотерс встретился с Анной. Зашел в лавку Полишей и поблагодарил за заботу и участие. Анна слушала его и молчала, но улыбалась так хорошо, и голубые глаза ее горели как два драгоценных камня...
Чтобы сделать им приятное, он приобрел пару перчаток, не особо нужных ему. А когда пришел до-мой и развернул сверток, на пол упал сложенный вдвое клочок оберточной бумаги. Уотерс поднял его и развернул. Всего несколько слов были в нем, написанные, без сомнения, рукой Анны. И Джонатан замер с бумажкой в руках: «Это было ваше имя».

12

Анна и привлекала, и тяготила его. С ней он чувствовал себя прекрасно, но в то же время неловко и скованно, зная про ее близкое замужество. Встречаясь, Джонатан не мог выдержать ее взгляда, он чувство-вал себя преступником, недостойным внимания этой чистой и прекрасной леди. Она же не знала его тайны, считала достойным человеком, настоящим джентльменом, но не могла и представить, в какой страшной истории он замешан! Да, если бы он был Форсеттом, он бы попытался влюбить в себя Анну Полиш, и женился бы на ней. Но он — не Форсетт! У него свой мир и свои увлечения! Его мир рухнет, если он перестанет питать его так, как делал прежде. Джонатан Уотерс жил мечтами, с ними он был счастлив и в них не боялся любить. Анне нужен другой человек, который будет любить ее, думал он, чувствуя странную, неведомую прежде досаду и грусть. Ему же нужны только фотографии, где черное — это черное, а белое — белое. У него есть мир, где нет сводящего с ума многоцветья отношений, где, повернув камеру, можно увидеть лишь игру света и тени, и больше ничего.
Неведомые доселе чувства мучили его, он днями просиживал в галерее, надеясь, что свет и тень подскажут и помогут. Он разглядывал прекрасные тела, но в каждой из них ему мерещилась Анна... И сны! Сны тоже были раздражающе-цветными, и часто он видел Анну в том ярко-голубом платье, так идущим ее глазам...
Внезапно он понял, что делать. Он должен сфотографировать ее! Сделав фотографию, он познает Анну, и наваждение пройдет! Так всегда было, как же он не додумался до этого раньше! Он сделает это немедленно. Сегодня же ночью! Но как быть с Джеком?
Джонатан подошел к столу и взял в руки револьвер. Пусть случится то, что должно случиться!

Монк, а у вас закончена эта вещь? Может быть вы дадите почитать в ворде? Неудобно читать с экрана, особенно когда на разных страницах. Я бы перекачала на свою мобилу. Мне нравится стиль. И кажется, у вас нечто похожее на детектив.
Я тоже сейчас пишу детектив. Может, когда я закончу, вы посмотрите вашим профессиональным взглядом? И мы обменяемся впечатлениями.

Закончена и давно. Дам, без проблем.

Ну да, это как бы романтический детектив.

Вай нот?

Отлично. Жду на почту.

Отправил. Но боюсь, что разочарую, зная вашу любовь к детективам. Все-таки это больше повесть о любви, чем детектив.

Очень захватывает!
Не хуже любого детектива.

Не совсем поняла, что там на обёрточной бумаге было, и в каком смысле "это было ваше имя". Чьё - ваше ?

Про болезнь - классно. В викторианских романах все и правда вечно болеют и бредят

Ну, как же не понятно? Она имела в виду, что, спуская венок на воду, произносила его имя...
Продолжение выложу вечером.

А, чёрт... Совсем в этом направлении не думала!
Я вообще не совсем была уверенна, было ли это написано на бумаге,
или это мысль, которая промелькнула у героя.

Успела уже немного позабыть тот венок,
думала об имени Анны, которое герой произносил в бреду, и что упоминание "вашего имени" как-то с этим связано.

В бреду он разболтал совсем другое...