Холодный яростный ветер метался по обледенелому синеватому пляжу. Злобно завывая, он срывал с верхушек застывших водяных валов колючую снежную крошку и с неистовым упорством забивал её между пластинок спинного панциря, немилосердно терзая мою беззащитную плоть – жир, которым я обмазался перед выходом, высох и осыпался, пока я удирал через замёрзшее море. По клешне колотили разболтавшиеся ножны с редкостным кинжалом, рождая в среднем сегменте тела тупое неприятное чувство. Вверху раздавался истошный радостный крик Поморника, заставляющий мои клешни выстукивать похоронную трещотку. Спасительная чернота входа в нору была в каких-то двух корпусах от моих обонятельных щетинок, но горка булыжников и гальки, насыпанная для удобства этим летом, покрылась коварной скользкой корочкой наледи. Если я поскользнусь, то, скорее всего, опрокинусь на спину – и это будет последняя ошибка в моей и без того не самой удачной жизни.
Нет уж. Сегодня я не стану жертвой Всепожирающего Мороза. Пусть ищет себе и своим прихлебателям другую закуску – я не отдам биение своих сердец без драки.
Подогнув под себя потрёпанный хвостовой плавник (память о встрече с Широкопастым), я напрягся и, дождавшись сильного порыва ветра, резко выпрямился. Трюк сработал – во всяком случае головогрудь почти вошла в нору. Клешни тут же вонзились в стенки – мне надо было держаться, пока ноги заднего сегмента скользили по обледенелому гравию, пытаясь найти точку опоры. Наконец, измученный, обмёрзший и едва улизнувший от зубастого клюва не в меру прожорливого летуна, я вполз в своё уютное круглое гнездо, встретившее меня мягким светом лиловых грибов, и печально зарылся в кучу преющих водорослей, служившую мне тёплой постелью. Надо было передохнуть.
А ведь утро начиналось неплохо. Намедни я приметил и пометил вмёрзшую на глубине десяти клешней рыбью стаю – и это была большая удача, потому что порода рыб и то, в каком виде они застыли, указывало на огромное месторождение мороженого криля, а где криль, там и планктон. С инструментами у меня всё было в порядке, да их и не требовалось много - костяной ледокол, переносная плавильня, нож, котелок с едой и деревянные салазки. Сегодня утром, когда крошечный и тусклый Красный Брат только показался из-за гребней волн, а Белый Брат даже не начинал пронзать своим сиянием самые дальние ледяные холмы, я обмазался жиром, и выполз под печальный взгляд маленького светила.
Сюрпризы начались, едва я добрался до СВОЕГО месторождения. Дойдя до последнего холма, я уловил щетинками странный, невозможный, немыслимый запах. Бросив салазки с инструментами, я со всей прытью, удивившей даже меня самого, вбежал на последнюю между мной и «рудником» синевато-зелёную волну.
И застыл от негодования. И восхищения.
Великолепная пузырь-лодка зависла над впадиной, покачиваясь на привязи от брошенного с неё гарпуна из не менее великолепной Земляной Кости, тускло блестевшей в неярком свете Красного Брата. Хозяин лодки нашёлся сразу – он полулежал хвостом ко мне, а перед ним пылала походная печь, в котелке которой варилась рыба. МОЯ РЫБА!!!
Но не это привело меня в негодование. Каждый добытчик знает, что нельзя выпускать горячий воздух и пар, когда топишь лёд с застывшими в нём морскими обитателями – поэтому плавильни устроены так, что шлаком выходит уже остывшая и быстро замерзающая вода. Запах разносится по всей округе, кишащей голодными и злобными порождениями Зимы – тепловидящими и теплочующими хищниками, Морозными Разбойниками, что куда хуже зверей, ведь Морозные – это звери с умом… Наконец, Всепожирающий Мороз может явить сюда свою пышущую смертельным льдом бездонную пасть…
Всё это пронеслось у меня в голове, когда я, скатившись с волны, сшиб выставленными клешнями походную печь. Варево с шипеньем растеклось по льду, густой пар окутал всё вокруг, и мне оставалось лишь уповать на то, что все, кто есть рядом, сыты. Развернувшись к хозяину печки и лодки (как бы я хотел себе такую!), чтобы отстрекотать и отщёлкать клешнями всё, что он, по моему разумению, из себя представляет, я уткнулся головогрудью в острие иглы из Земляной Кости. Мой соперник целился в меня (довольно умело, надо отметить) из ручного игломёта. Занятная штука, одна из вещиц, о которых я всегда мечтал – но о такой роскоши и подумать не смел: весь игломёт, кроме тетивы, был выплавлен из Земляной Кости. Панцирь головогруди пронзит на раз, и даже если не заденет ничего жизненно важного, я буду обречен вымерзнуть изнутри. Поэтому я застыл, не двигаясь, и лишь зрительные отростки осторожно шевелились, изучая моего невольного противника.
Небесный Кочевник – а это был типичный до зуда в пищеводе Небесный Кочевник – был от клешей и до хвостового плавника закутан в волосатые кожи неведомых мне зверей. Он был меньше и изящнее меня, но держался уверенно – и действительно, чего бояться ему с игломётом в руках? Для него прикончить меня – так же естественно, как для их народа – вытеснить наши стаи из Лагун Вечного Лета сюда – на охотничьи территории Зимних Тварей, где так мало самок и тёплой воды, чтобы держать в ней яйца…
- Кь-яяяяяя-гх! – раздалось в вышине. Тело отреагировало мгновенно – гигантским скачком я оказался под защитой ледяного гребня. Поморнику я так просто не дамся.
Кочевник был не таким расторопным. Конечно, у него был игломёт, но чтобы уложить летающую зубастоклювую тварь размером с торговый пузырь-корабль, он должен быть раз в десять больше. Кочевник слишком поздно это понял.
Огромная серая туша пронеслась надо льдом, оставив внушительные царапины на бывшей морской глади. На миг она закрыла от меня Кочевника и лодку, и я вновь увидел их. Кочевник вцепился клешнями в якорь-гарпун и старался выдрать острие изо льда, раскачивая древко из стороны в сторону. Где-то вверху раздавался вопль – Поморник не собирался сдаваться просто так.
И тут я почувствовал, что замерзаю. Смешавшись с водяным паром, жир затвердел и начала крошиться, открыв голодному морозу мою плоть. Без жира я замёрзну до того, как всё ещё невидимый Белый Брат поднимется над вершинами волн. И я сбежал, бросив салазки с инструментами, бежал, трепеща клешнями от воплей Поморника над спиной и забирающегося под панцирь холода….
***
Грибы изменили свой цвет на жёлтый – верный признак того, что Белый Брат уже поднялся достаточно, чтобы не дать мне замёрзнуть. Черные пятна на моём светло-бордовом панцире впитывали его живительный священный свет, грея меня во время работы долгими зимними днями, поэтому я мог не обмазываться жиром и не опасаться, что тот высохнет, оставив меня беззащитным перед кознями Мороза.
Грибы, как всегда, были правы – холмы замёрзших волн переливались всеми оттенками лазури под светом огромного иссиня-белесого Белого Брата. Рядом с главным светилом виднелось тусклое розовое пятнышко – Красный Брат своё дело сделал и скромно спрятался за спину основного светоча. Приподняв головогрудь на ногах заднего сегмента, я оглядел окрестности и, не найдя поблизости никого неприятного, направился к своему «руднику». Клешни выстукивали бодрый мотивчик, а в головогруди рождались прекрасные образы – вот я, насушив рыбы и наделав слитков, тащу их в пещеры Горных Червей – непревзойдённых мастеров огня и выделки Земляной Кости, такой звонкой, блестящей и острой. Нужно было аж десять слитков криля, чтобы получить кинжал на клешню, но с моим «рудником» я могу заказать себе хоть пузырь-корабль из Земляной Кости – и ещё останется до запасной такелаж и огнедуй, чтобы отбиваться от нахальных и многочисленных Тварей Зимы…
Кстати о пузырь-кораблях…
Я замер на гребне волны, глядя на свой «рудник». Точнее на такую знакомую пузырь-лодку и на лежащего под ней не менее знакомого Поморника. Уже догадываясь, что произошло, я спустился с гребня и безо всякого страха приблизился к летающей твари.
Поморник был мёртв. Из-под него к лодке тянулся якорный трос, а на спине летуна вспух бугорок, блестевший в разрыве Земляной Костью гарпунного острия. Лодка тихо покачивалась на слабых порывах утихомирившегося ветра и не собиралась никуда улетать.
Это была удача всей моей жизни. Теперь, когда море оттает, я смогу быстрее всех самцов достичь Лагун Вечного Лета – а это значит, у меня будет потомство, унаследовавшее при рождении мой опыт так же, как я унаследовал опыт своего отца, а тот – своего отца, и так до самого Все-Родителя.
Подогнать салазки оказалось нетрудно, гораздо труднее было погрузить на них Поморника – он был не тяжёлый, но жутко неудобный в транспортировке. Бросать его здесь я не собирался – во-первых, гарпун засел глубоко, и без соответствующих инструментов я не мог его извлечь и освободить лодку (о том, чтобы перерезать трос, не могло быть и речи); во-вторых, лишнее мясо и запасные кости всегда пригодятся в быту. После некоторых физических и умственных усилий, а также почти хозяйского посещения лодки, откуда я позаимствовал моток волосяной верёвки, кожистые крылья Поморника были заведены за его спину и связаны. Теперь он был готов к погрузке на салазки, предварительно освобождённые от своего изначального груза – теперь место ему будет на лодке. Подсунув под его покрытое жёстким пухом тело свои клешни, я аккуратно перенес летуна на салазки, увязал его понадёжнее и развернулся к коричневому пятну замёрзшей крови на льду, привлеченный обнадёживающим блеском.
Обнадёживающе блестел целёхонький игломёт. А неподалёку обнаружился и его лежащий ничком хозяин – чуть не уложивший меня Небесный Кочевник, чьи шкуры покрывала уже заледеневшая кровь Поморника. При виде его меня вновь охватило негодование – негодование десятков изгнанных стай, обречённых умирать без возможности оставить потомство, скармливая свой опыт льду и Зимним Тварям. Пока конечности несли меня к такому беззащитному теперь кочевнику, нож будто сам скользнул в клешню – «звонкий, блестящий, острый, смертоносный», выстукивал я свободной клешней, приблизившись к пока ещё хозяину почти моих вещей и оглядывая его.
Он был жив – но это не имело бы значения, если бы не одно но – это была ОНА.
Небесный Кочевник оказался самкой.
Нож так же непринуждённо скользнул в ножны на клешне. Негодование прошло, сменившись эйфорией – теперь неважно, когда и сколько я буду добираться до Лагун Вечного Лета, ведь самка под боком – верный источник потомства, а в Лагунах всегда хватит места для тысячи-другой яиц.
Теперь главное – не дать ей замёрзнуть…
Никогда я ещё не добирался домой так быстро – и дело не только в том, что теперь у меня была пузырь-лодка. Судно стремительно скользило над ледяным морем, а внизу, волочась на привязи, лихо скакали по застывшим волнам салазки с крепко-накрепко увязанным грузом. Мне оставалось лишь благодарить предков за то, что кто-то из них при жизни умел управлять пузырь-кораблями – теперь я не испытывал никаких трудностей.
Вот и родная нора. Придерживая обмякшую Кочевницу, я осторожно вползаю с ней в гнездо. Нож снова оказывается в клешне, только на этот раз – чтобы продлить жизнь, а не укоротить. Лезвие с шуршанием разрезает обледенелые шкуры, открывая гладкий панцирь, жёлтый в оранжевых разводах. Освобождённую ото льда и шкур самку я закапываю в преющие водоросли, а сам иду наружу – надо прикопать салазки и пришвартовать лодку получше – не зря я готовил для этого укромные и безопасные местечки…
***
Закончив дела и вернувшись в гнездо, я застал свою самку уже отогревшейся и подчищающей мои запасы вяленого мяса. Не став ей мешать, я проследовал к куче водорослей и улёгся на них – можно было отдохнуть.
День почти удался…
Что-то зацепило мою клешню. Я скосил зрительный отросток и обнаружил Кочевницу, устраивающуюся у меня под боком. Поведение самки свидетельствовало о том, что она решила обосноваться здесь всерьёз и надолго, и против моего общества ничуть не возражает.
Я расслабленно вытянулся и замер, накапливая силы для следующего дня. Сегодня мне нечего уже было делать – я и так сделал больше, чем за всю свою жизнь.
Можно было взять своё недовольство назад. День удался. Жизнь удалась.

ну что, могу также вас обрадовать. с трудом заставил себя дочитать до конца. честно скажу - скучно. вы писали "под заказ", для конкурса. и это видно.

Согласен. Первый блин - гномам.

Гм... Газета "Пионерская правда" такое бы себе не взяла.

А так... бывает и хужее.
Вот помню, во времена перестройки печатались книжки - "за счёт средств автора"...

Во время перестройки я обретался в местах, куда более тёплых и благоустроенных.

Как правило. По работе во всяких гадюшниках бывать приходилось.

В слове "умора" - две ошибки!

O RILY?

У вас фокал первого лица построен на деепричастиях. Терзая, завывая, рождая, заставляя... Попробуйте использовать простые глаголы: терзал, застывал, рождал. "Он рождал во мне желание врезать по наглой усатой..."

Дельный совет. Попробую. Danke, Ра.

Закапываю, прикопать - 2 однокоренных слова, одно надо заменить синонимом.



Аналогично.

Да. Один из многих косяков текста. Были бы вы так же внимательны в своих работах.

А зачем?
От чужих косяков хотя бы растёт ЧСВ, а от своих - одно расстройство...

Потому с людьми никто и не хочет иметь серьёзных дел.

Вот ельфи - совсем иной коленкор!



Надо заменить. У нас слово "ледокол" означает нечто совсем иное. Атомоход "Ленин", например.
Гм... Н-да...
Ледоруб? Тут сразу о Троцком вспоминается...
Пешня?

Не знаю, что за вошь у вас в холке, мугой, но это начинает потихоньку наводить на мысли о ксенофобии. А ксенофобия в ваше государстве, де-юре, наказуема.

Не в обиду прочим мугой я говорю это.

25 прилагательных в первом абзаце. В шести предложениях - больше, чем по 4 прилагательных на предложение.

И?

Длинные тягучие предложения, из которых совершенно не складывается картинка. Ощущение, что все эти вещи вставлены для порядку. И автор их сам не видит.


Это ни о чем вообще.


Проезжая мимо станции с меня слетела шляпа. (с)
Тут и ветер злобно завывая и терзая. Тут и жир, которым я обмазывался, и осыпался. Тут и я удирал. Зачем вы суете в одно предложение столько действий, да еще передавая их деепричастиями? Все действия в одном предложении должны происходить в одно время (или хотя бы четко одно за другим) и иметь одинаковую продолжительность. Иначе их надо разносить в разные предложения. Ветер завывает постоянно. Жиром обмазался ГГ до этого. Отпал он после того, как жиром обмазался. А удирал он вообще непонятно в какой момент.

Адаптер сломался.

Надо же, какие цветистые обороты речи! Можно сойти с ума, пока доберёшься до сути рассказа.

Признайтесь, А. Нур, вашей целью было не участие в конкурсе, а желание привить его судьям стойкую неприязнь к прилагательным. ))

Сударь, вы не обижайтесь. Просто гляньте своё сочинение где-то через годик. В общем-то, рассказ у вас неплохой.
Только не скатитесь в другую крайность, вычищая излишек красивостей. Словесные скелетики имеют ту же привлекательность, что и анорексички.