ну видимо мы под сюжетом понимаем немного разные вещи))))

В предельно общем виде сюжет — это своего рода базовая схема произведения, включающая последовательность происходящих в произведении действий и совокупность существующих в нём отношений персонажей. Обычно сюжет включает в себя следующие элементы: экспозицию, завязку, развитие действия, кульминацию, развязку и постпозицию, а также, в некоторых произведениях, пролог и эпилог.

Рассказ сам по себе - форма, не подразумевающая сложного сюжета.

Сдерживаюсь изо-всех сил.

экспозицию, завязку, развитие действия, кульминацию, развязку и постпозицию, а также, в некоторых произведениях, пролог и эпилог.

Расскажите, какой вы видите его структуру.

Пусть намокло платьё моё,
О цветущие персики Фусими,
Сыпьте, сыпьте капли дождя!

Девушку я встретил, когда ехал на гироцикле от вокзала Намба до Гокурабаси. Дымчатые полосы тянулись над горой Коя-сан. Там шёл дождь. А здесь уже прошёл: персики и сливы стояли, все усыпанные мелким бисером росы.
Хорошо, что я вырвался из вечного сияния огней и сутолоки специальных районов. Япония превращается в один громадный супраполис, но здесь, у подножия Коя-сан, ещё есть тишина. Сверкающие дворцы из стали и винилбетона не добрались сюда. Хочу посмотреть на вековые кедры Вакаямы. На гору ведёт кабельная дорога, но я пройдусь древней тропой Кумано-кодо.

Девушку я встретил, как повернул на юг. Незнакомка стояла под отцветающей вишней. Белые лепестки кружились и падали на кимоно. На ней было традиционное фурисодэ с длинными рукавами – теперь такое редко увидишь. Его одевают невесты на свадьбе и майко. Неужто она майко? Но что делает юная ученица в одиночестве среди персиковых садов?
Я притормаживаю возле неё. Она хорошенькая: у неё лицо, словно у куклы из театра Дзёрури, и слегка оттопыренные ушки – значит, она страстная. Наверно, и вправду майко. Волосы уложены в причудливую причёску, и это правильно – какая гейша станет стричься по-европейски? Волосы свёрнуты в жгут и закреплёны бамбуковой палочкой. Она смотрит на меня. Глаза у неё глубокие, словно колодцы, а ресницы – длиннющие, словно веер май-оги.

— Что ты здесь делаешь, в такую рань? — спрашиваю я.
— Я иду на гору Коя-сан, — говорит она.
— Садись, подвезу.
Воистину, бог-покровитель путников, Дзидзо Босацу, благосклонен ко мне, раз я встретил такую красавицу! Девушка уселась на мой гироцикл – мелькнул её белый нагадзюбан и шаровары-сасоёке. На ней были высокие туфли-окобо, обычная обувь майко. Да, кажется, я не ошибся. И вот, мы уже едем к горе Коя-сан. Едем не торопясь, она прижимается ко мне – своими мягкими, девичьими грудями, а её ноги касаются моих ног. От этого становится жарко.
— Как тебя зовут?
— Я… Юби.
— Ты откуда, из Осаки?
— Нет, я из Нагои.
Ого! Далеко же её занесло.
— А почему ты здесь?
— Не знаю. Кажется, я… Юби хотела посетить это место до своей смерти.
Ничего себе! Я притормозил. Выровнял гироскопы. Слез с места водителя. Девушка так и осталась сидеть на полиуретановом сиденье. Она смотрела на меня, и её лицо было безмятежно.
— Так ты не Юби?
Она неловко пожала плечами.
—Я не знаю.
Помявшись, она сошла на землю. С любопытством пощупала рукояти управления. Я в сердцах помянул гаки, асур и бакэмоно – всех демонов, которых только припомнил.
— Дальше ты не поедешь. Я сообщу в полицию Осаки. Ей-богу, ты какая-то странная… Под метатрексатом? Не хватало мне только… эй, что ты делаешь?!
Она повернулась ко мне спиной и развязала пояс-оби. Меня бросило в дрожь. Длинные рукава-крылья порхнули. Кимоно упало на землю. Оно было тонким, хлопчатобумажным, как ежедневная юката. Девушка осталась стоять в дзюбане – нижней рубахе и штанах. Она вытащила палочку из причёски, и волосы хлынули вниз, густой смоляной волной. Они походили на чёрную реку – поблёскивающую, полночную. У меня ком встал в горле.
Кругом не было никого, лишь ароматные персики роняли капли дождя. Дождя, давно ушедшего к горе Коя-сан. Она повернулась ко мне. Улыбнулась. И потянула дзюбан за края.
— Нет, Юби, не надо, — едва слышно выдохнул я.
Она покачала головой.
— Ты должен видеть.
Тонкая рубашка шёлковым облаком легла в траве. За ней последовал хададзюбан. Грудь у неё была маленькая, с тёмными сосочками, напоминающими вишню.
— Подойди, — шепнула она.
Я подошёл, на негнущихся ногах. В моей голове кружились дьявольские колёса. Что происходит?...

Она приподняла волосы, обнажая шею. Там были цифры. «Собрана в 2349-ом». Я молча сел в мокрую траву. Она стояла надо мной, наполовину голая, улыбаясь ласково, словно богиня Каннон.

Она стояла надо мной, наполовину голая, улыбаясь ласково, словно богиня Каннон.
Мысли отправились вскачь галопом, путаясь и мешая друг другу. Она была роботом? Но…. Роботы так себя не ведут. Чья-то злая шутка? Имитация поведения? Потерявшийся карнавальный андроид?
— Кто ты? — спросил я.
— Некогда я была Юби, — сказала она. — Она родилась в 2349-ом, в тот год, когда Токио объединился с Йокогамой. В год юбилейного выпуска манги One piece. У неё были мама и папа, и училась она в частной школе для девочек в Синсайбаси. Когда ей исполнилось двадцать один, она сняла квартиру в Ёроппа-мура, «Европейской деревне» и стала играть в театре Но. А в 2374-ом году Юби попала в аварию. У неё отказали искусственные лёгкие, повредилась селезёнка и тонкий кишечник. Чтобы она могла жить, её мозг пересадили в меня. Я андроид компании «Panasonic». Сделанный из сверхпрочных материалов. Мы прожили вместе двадцать пять тысяч восходов солнца и ещё два восхода. А потом она умерла.
Солнце поднималось над горой Коя-сан.
— Она умерла от болезни Хантингтона. И тогда я осталась одна.
Я сглотнул. Она смотрела на меня.
— Но… кто же ты?
— По мере того, как она умирала, — тихо сказала моя визави, — её мозг отказывался служить. У неё было множество чипов: в больших полушариях, в стволе мозга, в мозжечке. Пейсмейкеры, контролирующие деятельность мозга. Программные анальгетики, гасящие боль. Умирать от хореи Хантингтона очень больно.
Я знал, о чём она говорит. Сейчас у многих чипы в коре головного мозга – и у меня тоже. Они чрезвычайно удобны: это громадные электронные библиотеки. Терабайты информации в крохотном устройстве. Личная поисковая система, архивы, справочники и анналы истории, управляемые усилием мысли. Тридцатилетие назад это было фантастикой. Теперь – реальность.
— У неё было множество информации. Юби любила читать. Она обожала библиотеку Ренессанса: эротические пьесы Возрождения, спектакли дель-арте. Она читала про правление Фудзивара и период Хэйан. И вела дневник. В стиле дзуйхицу, «следуя перу» – бессвязные воспоминания обо всём, что её окружало. Она беседовала с небом, с друзьями, которые были далеко. Электронные диалоги через спутниковый интернет. Километры текстовых сообщений. Я знаю, какой она была. Вся Юби – во мне.
Я облизнул пересохшие губы.
— И что было дальше?
Она повернулась и стала смотреть на дождь над горой. Небо расчищалось, наливаясь голубизной. Скоро дождь прекратится.
— При хорее Хантингтона неизбежны нарушения личности. С непроизвольными движениями справиться нетрудно. Но потом изменились привычки: обычно замкнутая и сдержанная, Юби то становилась агрессивной, то целыми днями плакала, то пускалась во все тяжкие. Уходило то, что было её сутью и смыслом.
Всё большей автономностью наделяли врачи контролирующие чипы. Я ходила, ела и пила за неё; порой даже думала за неё. Я смягчала её боль, впрыскивая анальгетики в тело; впрочем, в нём мало осталось биологического. Полимерные мышцы, синтетическое сердце, титановая черепная коробка, кости из сплава. И однажды, после порции снотворного, она уснула и не проснулась.
Уголки губ девушки слегка приподнялись.

— Так кто же я?
И я не смог ей ответить.

И я не смог ей ответить.
Солнце поднималось над Коя-сан, во всём великолепии. Алым маком заливало оно горизонт. Небосклон стремительно светлел, наливался бирюзой.
— Я помню все её пьесы, — тихонько шепнула девушка. — Все до единой. Я храню её видеозаписи и все диалоги. Я помню, как она любила, и слышу в ночи её плач. Она вся во мне. Так кто же я… кто я?
Подобно призраку из кайдана, призраку девушки, призраку чувств, стоит она подле цветущих персиков в росе.
— Это тело – практически вечное, — шепчет она. — Прошитое нанотрубками, насыщенное лечебными наноботами. Я могу существовать вечно. Вечной памятью о Юби. Так кто же я?

Она смотрит на меня, словно надеясь услышать ответ. Если бы я знал.
Случайные фрагменты протоколов порой могут объединяться, порождая иллюзию сознания. А может, и разум. Где лежит грань между иллюзией и реальностью, имитацией и правдой?... Кто знает.
Я поднимаюсь с травы.
— Зачем ты приехала сюда? — спрашиваю я.
Она смотрит на меня, и глаза её подобны двум лунам.
— Юби хотела посмотреть на храм Конгобу-дзи.
Я молча сажусь на гироцикл, и завожу мотор.
— Садись, — говорю я. — Я подвезу.

Я всё-таки попал в кайдан. Мы едем в древнейший синтоистский храм, и за моей спиной – призрак девушки, которой я никогда не знал. Призрак, подобного которому не водилось в Нихон. Электронная память, нанотехнологический дух.
Что я делаю? Не безумие ли это?
Я не знаю.
И нет больше дождя над Коя-сан.
Мы едем к пылающему солнцу, прямо в его золотое сияние.

соль не в этом. в рассказе есть довольно закрученный сюжет.
который, по мнению, "механиков", родиться интуитивно не могёт)

Структура - критерий не описательный а сюжетный. Диалоги не являются действием.

Я не заметил вообще сюжета. Это одна сцена диалога двух персонажей. Конфликта вообще нет.

проза не обязана следовать каким-то канонам.
они выработаны всего лишь для удобства, и вовсе не являются нерушимыми.

Я не заметил вообще сюжета. Это одна сцена диалога двух персонажей. Конфликта вообще нет.

С этим никто не спорит. Но, наверное, чтобы уметь обходится без канонов, нужно сначала научиться ими пользоваться?

Сдерживаюсь изо-всех сил.

ну как бы пользоваться ими не так уж сложно, любая житейская история в изустном пересказе автоматически выстраивается в такую вот схему

Ползла улитка на Фудзи, самец улитки. Хотел попасть на праздник Бон. Или сувениры купить в лавке старого Хо, что прилепилась у самой вершины. Безделушки всякие, магнитики на мотоцикл. И встретил по дороге граммофон, самку граммофона. Она стояла у обочины, а под мокрой майкой топорщились маленькие хентайные сосочки. Кто ты? - спросил очарованный улит. И граммофон-тян тихо запела. В ее мелодии, подобной звону колокольчиков, слышалась горечь и надежда. Она тоже хотела на Фудзи. Томление охватило прекрасного улита, и он взял ее с собой.