Пятьдесят


“В мире есть две вещи –
Долг и Служение, и как же
будет счастлив тот самурай,
для которого они сольются
в одно неописуемое и
неделимое целое”
Акира Мифуна Ниятсу,
самурай клана Нокотоми,
XVII-ый век.


Светлым и теплым утром пасхального воскресенья начальник департамента земельных ресурсов города N, Арсений Серафимович Алконостов спускался по ступеням центрального храма к своему лексусу. Шофер Алконостова, Савелий Петронов уже распахнул правую заднюю дверь машины и с радушной улыбкой на губах развернулся на каблуках к своему шефу. Сделал он это уверенным плавным движением и от густо тонированных, очень толстых, со светоотражающим покрытием, стекол по ступеням храма пробежала веселая стайка быстрых солнечных зайчиков. Один из зайчиков угодил в глаз полицейского из всенощного наряда, что неспешно и сонно прохаживался возле главного храмового входа, и тот быстро зажмурился, а затем протер глаз кулаком и сладко зевнул. Погода стояла прекрасная, очень теплая, а в праздничной атмосфере не чувствовалось даже и малейшего движения воздуха.
На липах, высаженных на противоположной стороне улицы, которые стояли сейчас там словно юные весенние дамочки, одетые в легкие зеленые платьица и в нарядные белые чулочки свежей побелки, не трепетал ни один листочек, не качалась ни одна веточка. Все вокруг казалось таким благостным, таким спокойным и тихим, а потом произошло неописуемое, несоразмерное и отвратительное в своей несообразности общей праздничной атмосфере, событие.
Из толпы празднично одетых, чисто вымытых и аккуратно причесанных простых людей, которых всегда так много бывает возле храмов после только что окончившейся пасхальной всенощной службы, выбежал бывший инженер, а ныне престарелый городской бомж Дикобразов. Он стремительно бросился в ноги Алконостова, обхватил его колени руками и, пачкая слюною дорогую итальянскую полушерсть, страшно выворачивая наружу грязные и красные, словно бы воспаленные бесконечной бессонницей веки, хрипло, но вместе с тем и мелодично, как бы нараспев, прокричал ему снизу вверх:
- Вы вечно молитесь своим богам, и ваши боги все прощают вам!
Все это случилось настолько быстро и неожиданно, настолько не вязалось с праздничным духом светлого пасхального воскресения, что шофер Петронов и полицейские из праздничного патрульного наряда растерялись и замешкались, правда, ненадолго, а всего лишь на какую-нибудь минуту или скорее даже на пару-тройку десятков секунд. Шофер Петронов от удивления даже чуть приоткрыл рот и слегка округлил глаза.
Сцена вышла и вправду нелепая, и вот почему.
Дело в том, что Алконостов был подтянутый, регулярно бегающий по утрам старик, с аккуратной седой стрижкой сложенной в такую как бы полувоенную прическу, а Дикобразов, как и все регулярно питающиеся с городской свалки бомжи, был безобразно толстым, обрюзгшим и абсолютно лысым. И плюс, конечно, исходящий от Безобразова тяжелый запах городской свалки, который был чувствителен всем присутствующим даже на значительном от него удалении.
Неудивительна поэтому была и абсолютно неосознанная, механическая реакция Алконостова – он попытался освободиться от захвата Дикобразова, для чего уперся в его плечи твердыми сухими кулаками, а затем попытался сделать шаг назад. Однако тот словно бы ждал от Алконостова такой реакции и только сильно усилил захват его коленей, и крепче прижался к ним всем своим рыхлым, обрюзгшим телом.
В результате Алконостов не удержался на ногах и завалился на ступени храма спиной вперед, и только после этого очнулись, наконец, и шофер Петронов и полицейские из праздничного наряда. Они бросились к Алконостову, пинками и громкими криками отогнали от него Дикобразова, а затем осторожно подняли пострадавшего, свели его по ступеням храма и аккуратно усадили в лексус.
При этом шофер Петронов легонько похлопывал своего шефа по плечам и спине, как бы сбивая с нее невидимую пыль. Это была ненужная суета, так как коммунальные службы всю ночь мыли храмовую лестницу со специальными немецкими порошками, и она была на тот момент абсолютно чистой, можно даже сказать, что она сверкала своей чистотой, так как ступени храма были облицованы гладким белым камнем “под мрамор”. Вероятно, Петронов как бы извинялся этими осторожными хлопками за свою служебную нерасторопность, ведь он был не просто шофером, а еще и личным, очень доверенным телохранителем, и порученцем по разного рода делам деликатного, а порою и щекотливого свойства, а полицейские из праздничного наряда тогда словно бы помогали ему, поддерживая Алконостова под локти.
Пока празднично одетый народ шумел и волновался у храмовой лестницы, страстно, возмущенно, но и не без некоторого удовольствия обсуждая только что случившееся происшествие, бомж Дикобразов скрылся в толпе.