Не советую автору править все подряд, а на замечания Affirmo, если позволите, отвечу я.


Именно несглаженность "перехода" выталкивает, выпячивает несправедливость деда, данную в репликах, намеками, мальчиком непонятую.
Считаю этот момент удачным.


Мальчик оценил сообразительность бабушки, о которой даже не подозревал. Авторитетом деда бабка сведена к нулю, до презрения - один шаг. Но благодаря носкам и "они тянуться не будут" у ребенка появляется (впервые!) собственное мнение.


Мальчик оценивает окружающее под давлением деда, можно сказать под влиянием, но это неточно. Здесь именно навязывание своего мнения.
Дед тещу пинает, где может (это подтекст, легко себе представить, как дед обращается со старухой в отсутствие ребенка).
В этом эпизоде - крайне важном! - мальчик впервые думает по-своему. Обнаружив у бабки такую странную черту, как сообразительность, невольно обращается к мнению деда, сравнивает и делает вывод.
Автор удачно, одним штрихом изобразил то, что я тут выложила.

Вечные носки - заказ на волшебство. Дед отмахнулся бы да и родители тоже. Одна бабка поняла, чего нужно детской душе. В этом проявилась ее любовь к ребенку, безответная и вечная.


Насчет "сгорбленная" - да, согласна. Но акцент сделан на "ненужная". И опять взгляд мальчика, прозрение: зачем обряд, если живой человек был ненужным?


Не поняла.

Считаю, что концовка не лирична. Здесь трагедия старого человека, осознанная ребенком.
В раннем детстве читала рассказ, кажется, "Бабка". Автора не знаю, но до сих пор ему благодарна.

Наверное, у многих имеется грустная история о стариках. Автор рассказывает, словно приглашая нашу память на собеседование. Созвучие, сочувствие достигается намеками, без напора и нотаций. Это удача.

Спасибо, Galanik! Мне казалось, что рассказ уже никто и не прочитает.

Вернусь к тексту, когда смогу мыслить самостоятельно

Я с galanik'ом не согласен, меня как читателя этого рассказа она (правильно?) не убедила. Многое из того, что он мне ответил, понятно, но это понимание приходит околицами. И в тексте как раз не хватает тех слов, которые galanik мне тут выговорила.

Перечитайте начало внимательно. "Прабабку Полю я не любил". Там ни слово о деде, как о тиране. Там только взгляды мальчика, которые сформировались им самим, очень по-мальчишески.

Мальчик оценивает окружающее под давлением деда, можно сказать под влиянием, но это неточно. Здесь именно навязывание своего мнения. Дед тещу пинает, где может (это подтекст, легко себе представить, как дед обращается со старухой в отсутствие ребенка).
Всё это отнюдь не очевидно. От этого и скачки.
У вас, galanik, просто отличная фантазия. Вы с лёгкостью додумываете не только образ деда, но и когда и где у мальчика прозрение случается. Вот почему вам не нужно всего того, что нужно другим читателям

Не поняла.
Считаю, что концовка не лирична. Здесь трагедия старого человека, осознанная ребенком.
Про обряд или про лиричность?
Если про обряд, то я имел в виду, что веет чем-то вроде сатанизма (тело в центре обряда). Хотя по контексту, конечно же, понятно, что ненужный человек в центре внимания.
Если про лиричность, то теперь моя очередь "не понимать". Почему "трагедия старого человека, осознанная ребенком" - это не лирично?

А рассказ-то хорош!

А как там с дуэлью? Движется?

Видите, как по-разному воспринимают читатели один и тот же текст!
Спор - это лучше, чем вежливое молчание.

Позиция galanik, с её "заявкой на волшебство" мне намного ближе позиции Affirmo, который, в принципе всё по делу говорил.

Сениза, ВОЛШЕБНЫЙ текст, корнями из детства. Текст, который действительно не нуждается в правке. Выправляя нужное, убъёте НАСТРОЕНИЕ. И НАСТОЯЩЕЕ в нём. Редко, но бывает такое.

ЗЫ: И простите себя, наконец. Прабабушка Поля вас просто любила.

Ваш,
Мизер

Хороший рассказ, братья! О недостатках сказали, прибавить нечего.

У Валентины Осеевой есть потрясающий рассказ - "Бабка". Тоже про старуху и носки.
Посмотрите, Братья. Одно из лучших произведений в отечественной литературе.
http://newsletter.infoflot.ru/Articles/babka.htm

ВЕЧНЫЕ НОСКИ

Отец и мать работали на строительстве Чарвакской ГЭС, а я, зная их главным образом по фотографии, под присмотром бабушки и деда жил в сибирской деревушке, затерянной среди лесов. Получал от родителей бандероли, пахнущие сургучом, и хвастался ими перед пацанами из соседних дворов.

– Смотрите: обратный адрес – Узбекская ССР, – рассыпая по грязным ребячьим ладоням душистый урюк, я повторял дедову поговорку. – Гидроэлектростанцию строить – не коров доить.

Мои друзья читать не умели и верили мне на слово. Их сжигала зависть; они не понимали, что у них было нечто более ценное, чем эти посылки – деревенская свобода. Я торопился вкусить ее сполна, отрывками вспоминая довольно скупую на впечатления городскую жизнь, которую вел до этого.

В одной из дальних комнат сумрачного бревенчатого дома обитала бабушкина мать, баба Поля, на склоне лет оказавшаяся без крова. Пока дед и бабушка работали, она должна была следить за мной. Справиться с малолетним сорванцом ей было нелегко. Под темными юбками длиною в пол она прятала распухшие ноги, на которых едва ходила, а я носился как угорелый.

– Ну, иди сюда, Олешек, я заправлю тебе рубашку, – она доставала из кармана фартука карамельку.

Выхватив конфету, я убегал. Меня злило имя «олежек-олешек». Зная, что она хранит серебряный крест в фарфоровом чайнике, я мстительно дразнился:

– Космонавты летали – бога не видали.

Я брал пример с деда, который на дух ее не выносил и постоянно высмеивал. При этом я был изобретателнее и считал, что поступаю правильно.

Бабушка Поля изо всех сил старалась быть полезной: плела коврики из разноцветных лоскутков, шила покрывала и пыталась готовить. Харч выходил скудный и невкусный. Из экономии она жарила на одном жиру разные блюда, и они пахли прогорклым салом.

– Сермяжная еда, – плевался дед. – Ты бы хоть салат, старая, сделала.

Бабушка сникала, она не знала, что такое салат. За сгорбленной спиной стояли века нищеты и сурового крестьянского быта. И по тем же крестьянским обычаям семья выдавливала ее, бесполезную.

В чем от нее была настоящая польза, так это шерстяные носки. С октября месяца по март в деревне без них приходилось туго. Их одевали в галоши, в резиновые сапоги, носили дома.

В спальне между похожим на гроб шкафом и кроватью стояла прялка. Когда все уходили на работу, и мы оставались вдвоем, бабушка навешивала на нее облако шерсти и начинала колдовать. У нее был свой секрет: в пряжу на пятку она подмешивала нить из парашютного шелка, которую добывала, расплетая стропы. Их приносил дед.

Колесо крутилось, я садился напротив и выпрашивал побасенку. Гипнотический ритм старинных песен и заклинаний сближал нас. В эти часы образ всесильного деда бледнел, и мы дружили.

– Поля, ты можешь связать вечные носки? – мне нравилось обращаться к ней по имени, при этом я ощущал себя взрослым. – Целиком из строп?

– Так они тянуться не будут, – улыбнулась она.

Бабушка оказалась умнее меня, и я впервые задумался, прав ли в своем отношении к ней дед.

Мы бы приятельствовали всю осень и зиму, до самого лета, пока была нужда в носках, если бы не одно событие.

С соседом Костей я сбежал на котлован. Пацаны постарше, среди которых был и Костин брат, решили поплавать на плоту. Вода в октябре холодная, но еще холоднее мокрая одежда. Она похожа на тиски. Конечно же, я свалился в воду, испортив всем развлечение.

Домой меня вез какой-то мужик на «Урале». Закутанный в покрывало, я трясся в люльке мотоцикла, свет мерк перед глазами. По моей вине доступ к котловану отныне был закрыт, Костиному брату светил отцовский ремень. Но я настолько замерз, что не хватало сил осознать свой позор.

– Единственная ее обязанность смотреть за Олегом! – кричал вечером дед.

Меня ругать было бесполезно, я горел в бронхитовом аду.

– Почему у нас? Пусть едет жить к Лизке. А пацана следует вернуть родителям. Хватит мотаться по стране, сына надо воспитывать.

Когда я выздоровел, бабы Поли в доме уже не было. Ее кровать пустовала, а прялка без дела стояла рядом. Зато появился новый человек – моя мать. Я смотрел на нее отчужденно, но был благодарен за то, что она спит на кресле и не трогает бабушкины вещи.

Полю я увидел еще только раз. В конце ноября на расхлябанном ПАЗике мы приехали к кладбищу. Незнакомые люди толпились вокруг гроба, в котором лежала баба Поля. На голову ей надели ленту с молитвой, в руки вложили икону. На бабушке была шерстяная светло-серая юбка. Из-под нее выглядывали ноги в мягких туфлях. И одежду, и обувь я не раз видел в шкафу на верхней полке - гробовые.

Я взял мать за руку.

– Замерз? – спросила она, склонившись ко мне.

Ветер колол щеки, но меня трясло не от холода. Бабки пели похоронные песни, вот от них меня пробирала дрожь. Мрачно и торжественно они тянули заунывный гимн смерти. Никому ненужная старушка вдруг стала центром внимания. Я смотрел на сутулящегося деда и думал: «Ты больше не главный».

Мать увела меня в автобус и дала бутерброд с копченой колбасой. Я сидел в тепле, ел белый хлеб колбасою вниз. Потому что если будешь есть колбасою вверх, то очень скоро начнется икота, а запивать мне мама не дала. Так я откусывал и ждал, пока во рту скопится слюна, чтобы смочить сухие куски.

Вечером в спальню пришел дед и положил на край кровати носки.

– Лизка передала, – он не смотрел в глаза.

Носки баба Поля связала с запасом, чтобы я мог проходить в них следующий год. Вся стопа целиком была усилена парашютной нитью. Вечные носки, как я и просил. Внутри я нашел серебряное кольцо. Единственная ценная вещь, нажитая бабушкой за всю жизнь.

---

апгрейд-версия

Братья, вы большие молодцы.
Но мне и первый вариант нравился. Ну как нравился..пробирал - точнее. Это очень хороший рассказ.

Решила немного упорядочить текст, от этого он уменьшился в объеме. Мне кажется, что он все-таки лучше первого варианта.

Спасибо

Краткость конечно сестра таланта)
Но по мне, цепляет и в первом. Начало более сухое и объяснительное - теоретически оно правильнее, но человечно-детского больше было в первом варианте. Впрочем удалось главное - чтобы каждый вспомнил свою какую-то бабу Полю.

Попробую через некоторое время обдумать.