А я считаю, что нет.
А если бы Солженицын не был сидельцем, а был, скажем, кем-то из партийной элиты, неважно - что же, это не дает ему права писать о тогдашнем беспределе в лагерях? Тогда и Некрасов не имел права о бедах крестьян писать - он ведь помещиком был, сладко ел, долго спал... Вы еще в грязном белье Солженицына поройтесь.
Не несите фигню. Противно.
Писатель и его личная жизнь - разные вещи. Если этого не понимать, нечего делать на литературном сайте.

Некрасов не получал Ноблевскую премию.
И не призывал "цивилизованные" страны сбросить ядерную бомбу на Россию.

У Монка настроение с утра не очень. Наверное, уволился в очередной раз от очередного проклятого хапуги. Жди теперь на форуме новой порции правды-матки про жысть-жыстянку в Рассее.

Я и забыла, что во времена Некрасова были нобелевские премии и атомные бомбы.

Ах да, забыл.
У Некрасова был какой-никакой, но литературный талант. В отличие от.

Как на историческом свидетельстве эпохи - безусловно.

" Читайте Солженицина, все ровно так и было".

...Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности... Солженицын — писатель масштаба Писаржевского, уровень направления таланта примерно один.

Ни одна сука из «прогрессивного человечества» к моему архиву не должна подходить. Запрещаю писателю Солженицыну и всем, имеющим с ним одни мысли, знакомиться с моим архивом.

Тайна Солженицына заключается в том, что это — безнадежный стихотворный графоман с соответствующим психическим складом этой страшной болезни, создавший огромное количество непригодной стихотворной продукции, которую никогда и нигде нельзя предъявить, напечатать. Вся его проза от «Ивана Денисовича» до «Матрениного двора» была только тысячной частью в море стихотворного хлама. Его друзья, представители «прогрессивного человечества», от имени которого он выступал, когда я сообщал им свое горькое разочарование в его способностях, сказав: «В одном пальце Пастернака больше таланта, чем во всех романах, пьесах, киносценариях, рассказах и повестях, и стихах Солженицына», — ответили мне так: «Как? Разве у него есть стихи?». А сам Солженицын, при свойственной графоманам амбиции и вере в собственную звезду, наверно, считает совершенно искренне — как всякий графоман, что через пять, десять, тридцать, сто лет наступит время, когда его стихи под каким-то тысячным лучом прочтут справа налево и сверху вниз и откроется их тайна. Ведь они так легко писались, так легко шли с пера, подождем еще тысячу лет. — Ну что же, — спросил я Солженицына в Солотче, — показывали Вы все это Твардовскому, Вашему шефу? Твардовский, каким бы архаическим пером ни пользовался, — поэт и согрешить тут не может. — Показывал. — Ну, что он сказал? — Что этого пока показывать не надо.

После бесед многочисленных с С/олженицыным/ чувствую себя обокраденным, а не обогащенным.

Это было почти двадцать лет назад, на закате брежневской эпохи. Небольшая группа людей - человек сорок - провожала в последний путь писателя, почти забытого современниками.

Многие считали его уже давно умершим. "Варлам Шаламов умер", - заявил на весь мир А. Солженицын в Америке. А Шаламов тогда, в 70-е годы, еще ходил по Москве - его встречали на Тверской, куда он выходил иногда за продуктами из своей каморки. Вид его был страшен, его шатало как пьяного, он падал. Милиция "образцового коммунистического города" была начеку, Шаламова поднимали, а он, не бравший в рот ни грамма спиртного, доставал справку о своей болезни - болезни Меньера, обострившейся после лагерей и связанной с нарушением координации движений. (Эта справка, которую писатель всегда носил при себе в последние годы, есть в музее Шаламова в Вологде).

К тому же он был почти слепой, глухой, и в 1979 году, когда ему было уже 72 года, его поместили в интернат для инвалидов. Он был одинок, без семьи, и его навещали редкие друзья и знакомые, а также иностранные корреспонденты. В связи с этим не дремало и КГБ. В больнице он продолжал писать стихи. В них не было никакой политики, а было его, шаламовское, упорство:

Как всегда, обойдусь без свечи.
Как всегда, обойдусь без домкрата…

Агенты в штатском были и на кладбище, когда хоронили Шаламова. А всего на похоронах было человек сорок.

Зачем об этом вспоминать сейчас? Ведь многие детали известны. У всех, кто прочел "Колымские рассказы" Шаламова и оценил его писательское и человеческое величие, эти детали всегда вызывали чувство жгучего стыда за его судьбу. Как и за судьбу тех, кто был уничтожен и изуродован сталинским режимом. Тогда, в первые годы "перестройки", верилось, что этот стыд может стать очистительным для нашего общества.

К сожалению, этого не происходит. Два печальных факта, о которых я хочу сообщить, никак не связаны друг с другом, но каждый из них в отдельности может служить символом сегодняшней деморализованности России, символом ее новейшей истории.

В июне 2000 года в Москве на Кунцевском кладбище был разрушен памятник Варламу Шаламову. Неизвестные грабители оторвали и унесли бронзовую голову писателя, оставив одинокий гранитный постамент. Эти варвары принадлежат, несомненно, к наследникам той прослойки особо циничных уголовников, которых писатель хорошо знал в лагере и описал в своих рассказах. Это преступление, как и многие другие преступления в России, не раскрыто.

Второй факт произошел годом ранее. Александр Солженицын, вернувшийся из Америки, опубликовал в журнале "Новый мир" (№4, 1999 г.) свои воспоминания о Шаламове, которые можно назвать не иначе, как сведение личных счетов с умершим и беззащитным собратом по перу.

Читатель теперь узнает, что "Колымские рассказы" "художественно не удовлетворили" Солженицына. И с патриотизмом слабовато у Шаламова ("разве горит у него жажда спасения Родины?"). И с антисоветизмом ("Никогда и ни в чем, ни пером, ни устно не выразил оттолкновения от советской системы, не послал ей ни одного даже упрека, всю эпопею ГУЛАГА переводя лишь в метафизический план"). И даже внешностью, кажется, был неприятен ("худое лицо при чуть уже безумноватых глазах"). Все это показывает, что автор "Архипелага ГУЛАГ", несмотря на почтенный возраст, не стал более объективным и толерантным в своих суждениях. Самое печальное, его резкий и бестактный выпад обойден молчанием в российской прессе (единственное исключение - отклик наследницы прав Шаламова, архивиста И.Сиротинской в №8 "Нового мира" за тот же год). Складывается впечатление, что либеральное российское общество наложило на себя обет в части критики Солженицына и продолжает в том же смысле традицию, сложившуюся в безгласные 60-е годы.

Последнее время стараюсь не вступать в споры

Не узнаю вас, вы ли это, Гелиал?

...
PS Большое количество отсидевших и даже современное государство, вполне себе признавали подлинными книги Солженицына. Есть много и других воспоминаний. Пытаться сейчас обвинить его во лжи, это примерно как доказывать методами Генриха, что амеры не были на луне. )

Сумасшествие бывает заразным. Считать, что было репрессировано 40 млн. человек, именно безумием и является.
Гелиал, касаемо Луны могу сказать просто: после драки кулаками не машут.

Считать, что было репрессировано 40 млн. человек, именно безумием и является.

Угу, я, целебная сила анонимки в действии

Генрих, а сколько репрессированных для вас не является безумием? Миллион? Сто тысяч? Десять человек? Очень интересно узнать.

Столько, сколько их было реально.

Вопрос был с двойным дном, но вы не заметили... Ладно, почти 4 миллиона человек сгноить в лагере - для вас нормально, не безумие? Ок, больше вопросов не имею.