А вот и не предпочитаю! Ты же сам меня отучил от оборотов типа «кажется», «если», «можно». Да, я пишу в настоящем времени, но это не значит, что я пихаю настоящее время везде, кто только можно. Это не так.

Я про словесную конструкцию. Там, где можно обойтись парой фраз, ты пишешь трактат.
Научишься себя правильно редактировать - насчёт Наполеона не уверен, но Кутузовым может станешь. От фантастики.

текст как у тебя или Лукьянко

А упорство автора в написании и переписывании, возможно, достойно лучшего применения?

Да и, если честно, Ефремов мне нравиться гораздо больше многих современных модных писателей. В его произведениях смысл есть! А не легкая попса.

А то ж! Весьма удобно при ответе на такие вот безапелляционные высказывания, как вышеприведенное.

Суть дуэли: вы говорите, что всякие блески мечей, сабель и прочее - лишнее. Я утверждаю, что подобные мелочи важны для лучшей зрительной картинки.
Принимается, Монк?

Другое дело, если выложить кусок уже опубликованного текста - тут уж ничего не поправишь. У вас есть изданная книга?

От невесёлой самоиронии отвлекли появившиеся бородачи. Другие, но тоже в камуфляже. Пятеро, у всех «калаши».
Не торопясь, по-хозяйски зашли в загон, принялись осматривать пленников. Один из вошедших — низкорослый, широкоплечий, заросший чёрной бородой, вытащил нож из ножен, закреплённых с правой стороны на разгрузке.
Душа Липатова заметалась в паническом страхе. Не в силах оторвать взгляда от боевика с ножом, Андрей смотрел, как тот выбирает жертву.
Однако бородач не собирался никого резать. Он присел на корточки перед первым на его пути пленником и по-доброму, заботливо произнёс:
— Открой рот, дорогой.
— Зачем? — испуганно спросил пленник, невольно отодвигаясь.
— Зубы золотые есть?
— Нет...
— Открой. Я посмотрю, — всё также вежливо попросил чернобородый.
Пленный разинул рот так, что, казалось, можно было засунуть в него кулак.
— Ай, мужчина! — одобрительно засмеялся бородач.
Стоящие за его спиной боевики презрительно улыбались.
— Вижу-вижу, — продолжал чернобородый и разрешил милостиво: — Ладно, закрывай.
Пленник закрыл рот и преданно выпучился на боевика, а тот снисходительно похлопал его ладонью по щеке и перешёл к следующему.
У второго ничего ценного во рту тоже не нашлось. А вот третий заартачился, напрягся, едва кавказцы к нему приблизились.
Почуяв добычу, низкорослый не торопясь закурил, присел перед пленником на корточки, несколько секунд рассматривал изучающим прищуром, а потом спросил:
— Сам отдашь или помочь?
Пленник, крепко стиснув челюсти, отчаянно замотал лобастой, с большими залысинами, головой, блестящей от пота.
— Я так и думал, — покладисто согласился боевик, пустил в лицо человеку струйку дыма и обернулся к спутникам.
Его приятели обступили жертву, завалили на спину, удерживая руки и ноги. Чернобородый закусил зубами дымящуюся папиросину, придавил грудь мужика коленом, лезвием оттопырил нижнюю губу несчастного и от неожиданности крякнул:
— Да тут как в ювелирной лавке!
Дальнейшее Липатов видел плохо из-за боевиков, окруживших несчастного. Чернобородый активно орудовал ножом, пленник утробно выл, надрывно кашлял и дёргался, как мог.
Ужасная экзекуция продолжалась минут пятнадцать. Наконец, несчастного отпустили, и тот сразу же свернулся в клубок. Его била крупная дрожь.
Один из боевиков спросил чернобородого:
— Сколько, Ильяс?
— Двенадцать, Юсуф, — ответил тот довольно. — Хороший кяфир попался. — Подцепил остриём ножа из окровавленной ладони одну коронку и придирчиво осмотрел её.
Удовлетворившись увиденным, весело подмигнул подельникам и выплюнул папиросину.
Через эту унизительную процедуру прошли все пленники, не исключая женщин. Золота во рту и других украшений больше ни у кого не нашлось.
Липатов, сидевший в сторонке ото всех, тоже открыл рот, когда к нему подошли. Однако бородачи не спешили уходить. Они пристально смотрели на Андрея. Затем чернобородый произнёс:
— Мажор. Ты будешь Мажор. — И приказал: — Снимай одежду и эти… как их… кроссовки тоже снимай.
Липатов беспрекословно разулся, разделся, сложил аккуратно джинсы, футболку и безрукавку с кармашками, протянул стопочку одежды и обувь низкорослому. Тот взял.
Когда боевики покинули загон, их место занял мужик славянской внешности, лет пятидесяти, худой и сутулый, с лицом побитым оспинами.
— Слушайте все сюда, — начал он без предисловий, обращаясь к пленникам. — Ваш хозяин — большой и уважаемый человек. Зовут его Магомед, но если вдруг он захочет говорить с вами, то вы должны обращаться к нему — Хаким-бей. Это значит — уважаемый господин. При этом вы должны кланяться. Тот, кто забудет — получит двадцать ударов палкой и на сутки останется без еды.
Я староста, поставленный Хаким-беем над всеми вами. Зовут меня Никодим. Слово Хаким-бея и других уважаемых людей, что оказывают вам честь, охраняя вас, — закон. Моё — тоже. За любое непослушание хозяевам или мне — тридцать ударов палкой и двое суток без еды. Никаких скидок на пол и возраст. Запомните это сразу. Повторять больше никто не станет.
Вы будете работать. Много работать. Даже не пытайтесь бежать. Это невозможно. За попытку побега — смерть. Это всё.
Никодим ушёл.

Удивили... Все когда-то были МТА. Даже Булгаков.

А чё, мне нравится.

И вообще, второй абзац, который начинается с "Папы" можно смело рубануть - текст от этого только выиграет.
А так картинка передана хорошо, визуально всё прекрасно воспринимается.
Иди смело по пути усекновения.

Скажите как луше писать:

Так ведь и среднестатистический читатель не является клиническим идиотом, и прекрасно знает, что на рубалке шуметь не надно. А ты ему эту прописную истину мало того, что одними и теми же выражениями вдалбливаешь, так ещё и принимаешься эту тему развивать, а она не несёт никакой полезной нагрузки.
Это разом делает текст нечитабельным.

хм... ну если у вас такие ориентиры...
к тому же, всё относительно

А не приходило ли в голову уважаемому топикстартеру, что истинная причина равнодушия идателей к его выверенным, содержащим глубокий смысл, проработанным и выстраданным текстам - кроется не в издателях, а таки в текстах?

философски отнестись к своему неуспеху в этой области и направить энергию в какое-нибудь не менее достойное, но мирное русло?

Но блин, есть люди, которые, когда фортуна поворачивается к ним спиной, нагибают эту фортуну и... и по-своему её

Интересно Верба а если бы я вам так сказал, что литература это не ваше и что вам лучше
Ведь неприятно как-то, правда? ))

Ну скажите мне так, если вам интересно.
Неприятных вещей на свете много, и кто-то должен их говорить. Почему бы не я?

Позитив не всегда уместен.

Или мы должны только по шерстке друг друга поглаживать?

Вам тексты замечательны, а мне, допустим - напротив, категорически не нравятся.

Но почему вы решили - что вы истина в последней инстанции?)))))

Если мне не нравится автор, то это не значит что он должен идти в каменьщики и плотники ))) Правильно?

Суть дуэли: вы говорите, что всякие блески мечей, сабель и прочее - лишнее. Я утверждаю, что подобные мелочи важны для лучшей зрительной картинки.

"Рывком поднявшись, Антаглоуф обхватил кистями подкушенные прутья и неторопливо, уверенно развел их, налегая всем телом. Железо грустно простонало и смялось. Удивляясь своему спокойствию, Антаглоуф вылез в получившийся проем, стянув попутно с клетки и полотнище. Одним движением выпростался из-под него, чудом не запутавшись, и скользнул к чернявому надзирателю и его покупке.
Тот не успел понять, что происходит, и отлетел на пару шагов, так и не сообразив. Зато тотчас же что-то поняла девушка, которую ходок отшвырнул в сторону перед ударом. И поняла, наверное, неправильно, потому что сразу истошно завизжала на всю округу – и колдун в горах услышал бы.
Но у Антаглоуфа уже хватило бед и без этого – рыжий тоже увидел, что рабу сегодня больше не спится, и не мешкал. Вертелся, как ящерица под птичьим клювом, и не давал себя зацепить даже вскользь. Его нож, длинный, похожий на тот, каким однажды убили ходока, уже несколько раз рассек покойничью плоть, и Антаглоуф подумал, что иногда полезнее оказаться мертвым. Будь он прежним, уже истекал бы кровью. Помалу, но все-таки ослабевая.
Еще пара мгновений – не больше! – и навалятся остальные надсмотрщики. Они же рядом совсем! И с оружием посерьезнее ножа! Тогда точно не уйти – ни одному, ни, уж подавно, с сестрой. Не для того он ее искал, чтобы вновь погибнуть, да еще и у нее на глазах!
Решив, что терять нечего, Антаглоуф схватил лезвие рукой, одновременно метясь рыжему в челюсть. Успел заметить, как расширились глаза противника, и отправил его в беспамятство.
Краем глаза заметил подбегающих караванщиков, взмах нескольких рук – и он шагнул вперед, одновременно пригибаясь. Вовремя – сеть пролетела мимо.
Опять хлестнуло по ногам, и Антаглоуф упал. Но в этот раз ходоку притворяться было незачем. Разорвать тростниковую веревку – не железо гнуть.
Перевернулся, подставив подножку погонщику с дубиной, вскочил, заехал кому-то тяжелым мертвецким кулаком под ребра. Ощутил легкое повреждение над левой пяткой – у живых там сухожилие. Обернулся, схватил чужой меч снова за лезвие, рванул, распарывая ладонь – рука немного потеряла полезность, – выдернул. Перехватил было за рукоять, а потом почувствовал удар, от которого тело слегка развернуло, и с некоторой растерянностью увидел, как спереди из его правого бока выходит граненый наконечник. Убытка не побоялись.
Потом копье вывернули из тела, и ходок сразу понял, что произошла утечка охлаждающего агента. В следующий миг за спиной заорали так, как будто кого-то там заживо ели лесные безголовики. Один из караванщиков еще попытался сунуть Антаглоуфу ножом в бок, но разжал пальцы на полпути, и клинок воткнулся в утоптанную землю у ног ходока. С плавным шорохом все отшатнулись от него на пару шагов, и стало почти тихо. Лишь охал и стонал покалеченный.
Антаглоуф поднял голову. Почему-то теперь, когда костер оказался за спиной, мертвые глаза видели в ночи даже острее, чем при его свете.
Караванщики, толкая друг друга, разошлись еще дальше, таращась то на ходока, то на хнычущего человека, который сидел на земле и пытался закатать штанину, то на большую грязную лужу, на краю которой сейчас и стоял Отражатель. Посмотрел туда и он. В луже лучистыми звездами застыли льдинки размером с детский кулак. Застыли и ощетинились во все стороны тонкими прозрачными иголками.
А вот и копье валяется – наконечник тоже в наледи, как будто его на морозе в прорубь окунали. На самом далеком севере, где по рекам зимой ходить можно…
Так вот почему Привратница говорила про холодную кровь! Одна капля ледяной шар в луже выращивает! Вот что течет из покойника…
И тому невезучему крикуну, по всему видно, на ноги брызнуло, когда другой из ходока копье вырвал. Воду хорошо проморозило, мясо – могло и до кости. Тут и немому впору заорать."