Условно съедобный друг Опции

[Гость_korz1973_*]

Рассказик вылетел из "Чёртовой дюжины". Самосуд. Говорят, не хоррор. Говорят, анекдот. И вообще.

Условно съедобный друг

По деревне с солнечным светом распространялось новое утро. Все местные начинали день одновременно, вынужденные подстраиваться под распорядок дня домашних животных. От солнца пока была видна лишь коралловая четвертушка, по ней ползали две осенние мухи. На это не видя, глядел Женя. Он не был слепым, просто, задумался у окна. Сегодня он обязательно должен убить Игоря, откладывать уже нет никакой возможности и моральных сил. Жить с этим в сердце – обедать, засыпать, говорить с Катей, а думать о другом. Лучше сразу, да и решение внутри теперь есть. Кажется, есть.
«Вот как Катя себя поведёт? Она Игоря любит очень, а я ей только для дружбы. Не будет его, тогда и на меня посмотрит по-другому. Или проклянёт, у неё быстро. Но ведь не обязательно она должна знать в подробностях – Игорь мог и сам по себе пропасть, без вести или от болезни умереть».
С обеденной дойки пришла мать, принесла два литра молока. Сели к столу.
- Сегодня?
- Сегодня.
- Вот и молодец! Мужчина! Когда?
- Вечером.
- Лучше раньше, ещё разделать надо успеть.
- Сейчас не могу – иду в библиотеку. Задали кое-что.
- Иди, сынок, конечно. Знания важнее енота, да и никуда он не денется. Загони его только, они ведь чуют смерть, звери-то.
- Хорошо, мам.
Женя просмотрел вокруг дома, в огороде, обошёл яблоневый сад, искал за сараем. Кричал, звал. Игоря нигде не было.
«Странно. Он ни разу далеко не забредал».
Игорь вырос в кроличьей клетке и остального мира, просто, боялся. Разве, что около дома выгуливался с недавних пор.
В начале лета Женя – а ему тогда только исполнилось четырнадцать – узнал, что Игорь – это еда, а не домашний питомец, и что резать енота теперь после смерти отца придётся именно ему и уже к осени. Взволнованный он выпустил Игоря, спасая. Тот сначала и не собирался покидать свой малогабаритный тёмный дом, а через час таки выбрался наружу, но почти сразу юркнул обратно. Теперь гулял, а кормиться и ночевать всегда возвращался в клетку.
В их семье постоянно жили еноты. У этого зверька есть такая защитная особенность – в момент опасности притвориться мёртвым. Кому нужна мертвечина? Так думали еноты, а чаще всего, не имеющие других способов защиты, детёныши. Отец несколько раз приносил притворяшек домой и запирал в клетку. Там они оживали и жили, пока не вырастут. Потом их ели. Ну, а какая от енота ещё польза? Женя никогда не задумывался, кем при жизни было мясо, стоящее на столе.
Из библиотеки Женя к Кате буквально летел делиться новостями. Своё решение о казни он уже отменил – открылись новые обстоятельства. Девушка вышла на стук в окно по-домашнему одетая.
- Игорь – не енот! Еноты в Америке, у нас обитает енотовидная собака. Собака! Я не буду убивать собаку. И есть тем более, не кореец же. Только маме надо объяснить. Пойдём, поможешь.
- Я сейчас. Оденусь, - Катя исчезла за дверью.
Они двигались настолько быстро, как только позволяли огромные осенние деревенские лужи на единственной дороге.
- Любови Платоновне нельзя ничего объяснить. Она по своим правилам живёт. И все вокруг по этим же. Жень, давай, я Игоря заберу. У меня и денег есть немного. Добавишь – выкупим.
- Она поймёт. Нас двое. Убедим.
- Не пришлось бы тебе выбирать.
- Что?
- Не знаю.
Не вытирая ног, они влетели на кухню. Пусто. Выскочили на крытый двор. Любовь Платоновна мыла руки. Пространство двора едва освещалось через дверной проём, но даже так было заметно – вода текла красная. Рядом, ещё не отмытый от крови, лежал нож. Парень взглянул на открытую клетку и всё понял. Он-то закрывал за Игорем, прежде чем уйти.
- Мама, он не енот, он – собака! Что ты наделала! – его голос срывался на визг.
- Какая собака? С ума сошёл, сопля! И не ори на меня! – Любовь Платоновна кричала, она привыкла кричать на ферме коровам.
В одну секунду что-то меняется вокруг, или только у Жени в голове. Как щёлкнуло. Мышцы напрягаются, их, будто сводит, каменеют. Он поднимает глаза. Мать теперь стоит вся в крови – и куртка, и платье под ней, и даже на лице капли и подтёки. От ножа, что лежал, теперь снаружи только ручка, остальное в груди под курткой. Так тихо кругом, что слышно как гудит комар или два. Женщина молчит, медленно садится на пол, затем ложится. Глаза у неё удивлённые, как у только разбуженного ото сна человека. Кати нет. Она исчезает быстро и молча, совсем не так, как в кино, где в таких случаях верещат. Комар так гудит, что могут лопнуть перепонки. «Как же ты без меня будешь?» - спрашивает мать и закрывает глаза совсем. Жене давно не хватает воздуха. Он видел, как мама по-рыбьи одними губами пыталась дышать, и теперь самому не дышится. Ещё это гул комариный сводит с ума. Нужно срочно наружу. На прямых ногах-ходулях он выходит на улицу. Какое-то время жадно всасывает в себя воздух, расправляет лёгкие, словно это в него вошёл нож, в его лёгкие. Качает, как пьяного. Проходят минуты, и к нему возвращается некоторая способность воспринимать окружающее. Он оглядывается и только теперь замечает Игоря. Сначала его красную морду. Тот, чавкая, ест из миски свёклу, аккуратно нарезанную квадратиками размером с рафинад, чтобы легче жевалось.

[Агния]

Это анекдот? Они там совсем нюх потеряли, видать. Отличная вещь, как по мне.

[Гость_korz1973_*]

Это анекдот? Они там совсем нюх потеряли, видать. Отличная вещь, как по мне.

У меня и на Пролёте фантазии несколько человек обозвали тамошний рассказ анекдотом, но там хоть место довольно высокое получилось. Пожалуй, максимально возможное для анекдота - шестнадцатое.

[Агния]

У меня и на Пролёте фантазии несколько человек обозвали тамошний рассказ анекдотом, но там хоть место довольно высокое получилось. Пожалуй, максимально возможное для анекдота - шестнадцатое.

Знаете, я много раз убеждалась, что у нас на Фантастах самая адекватная аудитория.