Чай, Нужна критика Опции Подписка на тему Сообщить другу Версия для печати Скачать тему Подписка на этот форум Режимы отображения Древовидный Переключить на: Стандартный Переключить на: Линейный

[Аспирин]

Моя попытка написать фэнтези без древнего зла и эпика. Пожалуйста, раскритикуйте в пух и прах.

Глава первая

Черноокий, он проскользнул к воротам, расталкивая торговцев. Солнце играло на стальной бляхе под горлом, стягивающей плащ. Скрип узких перчаток терялся в многоголосом гаме людского потока. Я хмыкнул, провожая мужчину взглядом. Заметил, что стражник тоже отвлекся от записей: с дрожащего пера слетела черная капля.
— Ну, балда,— крикнул на него офицер, потирая и без того алый подбородок. - Чего зеваешь?
— Дак, ваще благ-родие, — он показал на иностранца.
— Клякса. Недопустимо. Переписать страницу!
Иностранец встал рядом со мной, сложив руки на груди. Лицо его было острым и жестким, как сломанный кинжал.
— Цель приезда? — спросил меня офицер.
Иностранец кашлянул в кулак. Офицер его старательно игнорировал, так старательно, что подбородок и щеки стали пунцовыми.
— Приехал домой, — я слабо улыбнулся.
— Откуда?
Иностранец прокашлялся.
— С войны.
Офицер нахмурился.
— Какой войны?
— Со всем уважением, войн не так много было, ваше благородие. — Офицер злобно засопел. — Северная, северная.
— Да что ты? И как воевалось?
— Несладко, — я притворился, что не заметил издевки.
— И под кем же ты бился, герой? — офицер набычился.
— Лорд Гарнео.
— А, Гарнео? Тот, что сдался?
— Других там не было, ваше благородие.
Я вытер потные ладони о плащ. Солнце жарило затылок, поэтому я снял соломенную шляпу с седельной сумки и натянул ее.
— Понятно. И много ты горцев порубил? В плену-то?
— Ваш-благородие, — робко влез стражник с пером, — народ собирается.
— Молчать! — рявкнул тот. — А то клякс налепишь опять.
Я тяжело вздохнул.
— Ну, сколько?
— Не помню, ваше благородие.
— Это как?
— Забыл, — я почесал нос. — Давно было.
Офицер сверлил меня мелкими глазками, твердыми, острыми, как кусочки камня.
— Понятно. Имя?
— Сэндо Амри.
— Цель приезда?
— Я же говорил, — я отвечал медленно и отчетливо. — С войны. Возвращаюсь домой.
— Это не цель. Вот я опрашиваю торговцев, наемников, всех, кто в город лезет. Он, — офицер хлопнул стражника за столом по плечу так, что тот подскочил. — Пишет, кто прибыл и зачем. Деньгу считает. Это, как бы, цель. Так задумано. А на деле?
Он помолчал, подняв палец в воздух. Палец был пухл, как тесто.
— На деле он ставит кляксы да ворон считает. А я, — он понизил голос, — не пускаю в город проходимцев. Всяческих предателей, мерзость и гнусь — проходимцев — нам не надо.. таких как ты.
— Ваше благородие... — я показал ему печатку города.
— Ты мне в нос это не тычь! — гаркнул офицер. — Предателям в городе не бывать. У меня брат умер на войне. Из-за таких вот, как ты. Трусов.
— А где ты сам был? — вдруг фыркнул иностранец, делая шаг вперед. — В городе был с едой?
Офицер фыркнул.
— Шаг назад! В очередь!
Иностранец сжал губы, как от пощечины.
— Я живу в этом городе, — сказал я, борясь с усталостью после дороги. — У меня тут есть родственники.
— Где? Почему не встречают? Не нужны им трусы, видать.
— У Гильдии, — сказал я. — Лавку держат. Чайная лавка Сэндо. Слыщади?
— Не слышал, — сказал офицер. — Пшел вон.
Я потерял надежду.
— Я слышал, — сказал кто-то сзади. Из толпы, огибая повозки, выполз толстяк. Толстая шея была усыпана щетиной. — Как же... кто не слышал?.. Славная лавка Сэндо. Ручаюсь головой.
— Кто ты? — тут же зарычал офицер.
— Я? Абигус Самор, торговец, — сказал мужчина, отвесив полупоклон. Брюхо и одышка не мешали ему свободно двигаться. Офицер побледнел. Все знали Абигуса, торговца шелком, важного человека в Гильдии. В толпе зашепталось. — Свидетельствую, что семья Сэндо всегда пользовались уважением, а лавка их всегда пользовалась доброй славой. Старый Рен Сэндо — частый гость в Гильдии, так же имел и сына, и внука.
— Он ли это? — заворчал офицер.
— Насколько я помню, юный Сэндо отрок высокий, худощавый, с волосами соломенными и темными глазами, так что ошибки быть не может. Более того, семья Сэндо всегда помогала окружающим и не создавала помех, и уж точно никогда не закупоривала вход в город по своей прихоти.
— Прихоти? — взорвался офицер. — Он... из предателей!..
— Война кончилась, господин, — хмыкнул Абигус. — Город нуждается в мире, купцы в торговле, а головы в хладнокровии. Вы мешаете и второму, и третьему.
Толпа заворчала. Кто-то громко выбранился, другой не стесняясь высказал все что думает о моей семье. Офицер поборол гнев:
— Пиши — Сэндо Амри. А ты, — сказал он мне. — Плати. Пошлина — два серебряных.
Я покрылся испариной, сонливость сразу пропала.
— У меня нет... — сказал я. — Пошлина же — одна серебряная?
— Раньше так было, — сказал офицер. — Ну?
Я пошарился по карманам. Теперь начали ворчать про меня.
Иностранец вышел вперед и молча выложил четыре серебряные. Офицер нахмурился.
— За меня деньги есть, за него деньги есть, — сказал он. — Пропускай.
— Иди, — буркнул он. — А черноглазый пусть ждет. Не допросили его.
Я кивнул иностранцу. Тот чуть наклонил голову.
— Я найду вас позже и все верну. Семья Сэндо не забывает долгов.
— Иди, иди, — сказал офицер. — Пока пинками не погнали.
Я пошел вперед, под поднятой решеткой ворот. Офицер что-то спрашивал у иностранца, даже не сменив позы, как цепной пес.
— И не затекли у него ноги? — спросил я в пустоту.
В длинном тоннеле стояла темная прохлада, часть факелов не горела. В конце арки горел свет на мостовой. Я заглянул в кармашек внутри плаща. Фей уже проснулся.
— Наконец-то! — запищал он. — Я думал этот противный стражник не отстанет. В твоем кармане смердит. Фу.
— Тише, — сказал я, прикрыв кармашек рукой. — Тебя могут увидеть, Фей.
В конце концов, если нас поймают, то казнят.

[Аспирин]

Глава вторая

На улицах у ворот было тесно, пахло лошадьми, ползли пестрым потоком люди. Стражники же толпу распихивали, громко ругаясь и стуча алебардами по мостовой.
— Сторонись!
— А-ну! Дармоеды.
— Яя т-тее дааам...
Я протискивался между купцами, лавочниками, докторами, чиновниками, приказчиками и прочими горожанами, ругаясь про себя на жару и жесткую рубаху. Рука, державшая уздечку, одеревенела. Фей вошкался в кармане.
Амонарум, город света, златый город, вспомнил я песнь барда о столице. Вот показалась статуя Цветочного Рыцаря, воспетого в легендах как доброго и милостивого воина. В камне его лицо было надменным и жестоким.
Мост над каналом, казалось, чудом выдерживал повозки и торговцев. Река желтой лентой текла у домов, ныряя под узкими переходами для стражи и гонцов. Лодки, груженые тюками, лениво покачивались у крошечных причалов.
Когда я вышел на знакомые улицы, сердце забилось чаще. Тополя качали ветками из-за каменных оград. В конце улицы рыжел кирпичный заборик. За ним стояла чайная лавка Сэндо.
Я привязал лошадь к дереву и бросился к дому. Краем глаза заметил старуху с корзиной белья у соседнего дома.
— Дед! — закричал я и толкнул калитку, заросшую вьюнком. Не поддалась.
— Деда! Дед!
Странно. Сегодня он должен работать. Если не уехал за товаром, конечно. Да нет, повозка во дворе. Пот пополз по виску.
Я перелез через забор.
— /Эй, ты куда?.. Вор! Вор! — заверещали сзади. Я вздрогнул и повернулся. Бабка с бельем верещала на всю улицу. Глаза у нее были бешеные, как у пса. Корзина валялась рядом, мокрое белье лежало в пыли.
— Нет же, я не вор.
— Конечно! Кабы не вор, не лез бы. Вот мой Рунька тебе задаст жару. А ну вали!
Из соседнего домы вышел плотный мужчина с коротко стриженой бородой. Он вытирал руки о сальный передник.
— Мамаша, перестаньте кричать, — поморщился мужчина. — Никакой это не вор, а юный Анри. Великий воин и гроза всех ягод.
— Не был бы вором, не лез бы. Ты бы мать слушал, не сидел бы без бабы. Тьфу!
— Мамаша, стирайте белье. Завтра праздник, а вы языком мелите.
Старуха утихла и принялась складывать белье в корзину.
— Откуда вы меня знаете, господин? — спросил я.
— Тебя вся улица знала. Где пропадал?
— Так, у родственников был, пока война, — соврал я.
— Разве? А почему твой дед сказал, что ты драться с горцами слинял?
Мне стало жарко и навалилась усталость трехдневнего перехода. Я оперся на ограду, подставляя лицо свежему ветерку.
— То-то же, врунишка, — сказал мужчина. — Отвоевался?
— Извините, я вас совсем не знаю, господин. Или не помню.
Мужчина хмыкнул и вместо ответа сказал матери:
— Матушка, вы бы принесли солдату молока. Он еле стоит.
Старуха заворчала, но удалилась в дом.
— Я же говорю, тебя все знают. А вот что ты никого не помнишь совсем неудивительно. Что ты кроме гулянок-то своих делал?
— Где дед? — спросил я резко, пытаясь прервать неприятный разговор.
— Ты не знаешь? — поднял брови мужчина. — Умер, два месяца как. Такие дела.
Неловкость выросла между нами, как стена. Такое часто бывает между двумя плохо знакомыми людьми, когда разговор касается щекотливой темы. Хотелось убежать.
— Понятно.
А что еще скажешь?
— Ну, дык, дом теперь проклятый стоит, — продолжал мужчина.
— Проклятый?
— Ну да. Дух деда, или домовой... Кто знает. Только приказчики как сюда приходили, долго не задерживались. Глаза что твои тарелки делались. А еше родители твои часто наведывались. Очень часто.
— Что делали?
— Бес его... Я бы позвал Братьев, они всю нечисть враз бы выкурили. Дом твой, получается?
Стало тесно и противно. А еще страшно. Да, лавка моя, чего мне совершенно не хотелось. Язык утонул в горечи. Деда, как так?
— В общем, без обид, парень, но многие говорят, что призрак тут из-за тебя появился.
— Меня?
— Ну да. Все же помнят, как вы с дедом ссорились перед твоим уходом. Крик на всю улицу. Вот он неупокоенный в землю ушел. Ты бы помолился, попросил прощения, где следует, да потом...
Голос стал вкрадчивый.
— Открыл бы лавку снова. Слава есть, покупатели тоже. Кто еще чай тут продавал? Только дед твой.
— Никогда, — выплюнул я. — Никогда.
В груди закипело. Последнее, что я сделаю, это открытие лавки.
— Ну и дурак, — мужчина пожал плечами. — Ну да чужое золото считать — себя не уважать. Что делать-то будешь?
— Не знаю. Посмотрим.
— Ну ладно. Ты смотри, коли деньжат нужно... Я помогу. Не за так, конечно. Потом отдашь. Место хорошее... и опять же...
Ага, вспомнил. Руник. Руник-ростовщик, Руник-паук, как говорил дед.
— Обойдусь.
Он вздрогнул. Все-таки голос выдал отвращение.
— Понятно. Ну, бывай. Мамаша, ну куда вы прете со своим молоком! Ставьте обратно, солдат не знает жажды и усталости, вы не слышали такую поговорку?..
Они скрылись за дверью.
Я сел прямо на землю. Улица была пуста. Шелестели тополи.
— Твой дед умер! — запищало из кармана. — Что теперь?
— Все хорошо, — соврал я. — Не мешай. Скоро ты встретишь нового хозяина.
— Вот и замечательно. Я устал от твоей вони и глупости. А он правда могущественный алхимик?
— В тысячный раз: да.
— А что ты будешь делать сейчас? — из кармана высунулась зеленая головка с глазами-бусинками.
— Изгонять призрака. А теперь прячься.
Я посидел еще немного, переводя дух. Временами грудь сжимало, накатывали слезы. Дед, извини...
Наконец я двинулся к двери. Двухэтажной дом, выбеленный и крытый черепицей, был в пятнах тени от деревьев. Кое-где известка треснула, темные окна отражали мое загорелое лицо. Я стиснул ключ на шнурке. Все девять месяцев он висел на шее, напоминая о доме.
Я отпер дверь. Свет ворвался в коридор, пылинки заплясали в воздухе. Стулья темной изломанной грудой лежали у окна напротив. Когда глаза привыкли ко мраку, я разглядел тысячу мелких деталей, которые забыл на войне: картины на стенах, кружки на полках, толстая записная книга за прилавком, канделябр, пустые корзины, огромный сундук. Мерзко пахло кислятиной.
Сердце пропустило удар. На сундуке у лестнице кто-то сопел. Я подошел ближе.
— Прирак? — запищал Фей.
На сундуке спал мальчик. Плохой запах шел от него. Волосы отросли так, что закрывали глаза. Одежды была истрепана и затерта.
— Едва ли призрак, — сказал я. — Это мой брат. И твой новый хозяин, Фей.