Вдруг, кому-то не лень будет покритиковать.) Опции

[nmgvladimir]

Небо
"Чаще смотри на небо, а не под ноги и будут твои мысли чисты и легки" Когда-то где-то эта нехитрая мудрость попалась Петру Ивановичу на глаза и засела в памяти. Пока был моложе – только посмеивался, мол, куда уж чаще. Но с приходом старости и развалом авиахозяйства, эта фраза обретала все больший смысл.
Самолеты больше не прилетали в захудалый райцентровский аэропорт, и подолгу смотреть в небо теперь не имело смысла. Лишь один два раза в день гул лопастей и вертолетного двигателя нарушал дремотный покой аэродрома.
Да и, собственно, никакого аэропорта и аэродрома давно не было, а была авиаплощадка – по документам и по факту. Навигационное и радиооборудование давно списали и куда-то задевали, топливные резервуары распилили на металл, гаражи растащили на стройматериалы жители окрестных домов. Здание аэровокзала перестали обслуживать, заколотив окна и двери досками, от взлетных полос отрезали часть земель – поначалу недоедающее в девяностые население засадило там все картошкой, а в более поздние времена, когда еды стало хватать и без картошки, а земель ижс наоборот остро недоставало, администрация райцентра передала часть бывшей взлетной полосы в пользование счастливым домовладельцам.
От всего, довольного внушительного некогда, авиатранспортного хозяйства остались лишь бетонный пятачок для посадки вертолета, облезлое, расползающееся здание аэровокзала и когда-то ярко желтый, а нынче бурый от ржавчины, топливозаправщик ЗИЛ - без стекол, зеркал, бамперов, стоящий на изодранных в лоскуты покрышках, погрузившийся в землю на десяток сантиметров.
В тучные авиационные годы к зданию аэровокзала пристроили флигель, чтобы организовать сотрудникам горячее питание и помещение для досуга. В нем разместились немудрящие кухня, столовая и комната отдыха. Теперь эта пристройка оказалась самой уцелевшей частью авиахозяйства , и Петр Иванович – начальник и единственный сотрудник райцентровской авиаплощадки- переехал жить в нее несколько лет назад, оставив дочери, разошедшейся с мужем, свой дом, вплотную соседствовавший с аэропортом.
С детства жизнь Петра Ивановича была связана с авиацией. В школьные годы маленький Петя просыпался с рассветом под гул винтов и тарахтение двигателей, когда авиатехники начинали готовить самолеты к вылету. Завтракал под жестяной голос громкоговорителя, сзывавшего пассажиров первого утреннего рейса, собирался под гул винтов взлетающей "Аннушки", и выходил из дома, когда очередной ан-2 выкатывался на посадку.
После школы он шел домой, быстро засовывал в себя что-нибудь съестное и бежал на аэродром. Там его все знали и не гнали - мать Петьки работала в аэропорту кассиром. Хотя, в то время детей, вообще, не слишком шпыняли: хочет ребятня, пускай смотрит на самолёты.
И ребятня смотрела, вертелась под ногами у летчиков и обслуги аэропорта, слушала разговоры. Но самым шиком было напроситься в полет, что и было главной целью и заветной мечтой многих из них.
Кое кому уже случалось летать, чаще на вертолетах, иногда на самолетах. Кто-то летал с родителями, а самые везучие – по чистой случайности. Петька оказался среди таких счастливчиков. Вот только не случайно.
Его мать в те годы была еще довольно молодой и очень привлекательной женщиной, едва разменявшей третий десяток и некоторые пилоты оказывали ей куда большее внимание, чем получали иные сотрудницы аэропорта. Часть внимания доставалась и ее сыну: несколько раз на «кукурузнике» он летал в ближайшие деревни, до которых можно было обернуться вместе с разгрузкой и погрузкой за пару часов. А один раз – на вертолете, правда, всего лишь за реку.
Летчики пускали пацана в кабину, угощали карамельками, интересовались тем, как поживает мать: не тяжело ли ей растить одной такого бандита, да не помогает ли ей кто по хозяйству и все такое прочее. Петька отвечал, не задумываясь, и лишь ближе к старшим классам осознал, к чему велись эти разговоры. Но ни до того, как он начал понимать смысл вопросов, ни после, это не мешало ему ходить в козырях среди сверстников, не понимавших за что ему такое счастье.
И, конечно, это ни как не повлияло на его любовь к полетам. Далекая земля, расчерченная прямоугольниками полей, рассеченная дорогами, бликующими на солнце речушками, затянутая бескрайними просторами лесов с небольшими проплешинами деревень и поселков, теряющийся в тумане горизонт и близкое необъятное небо под и над облаками, решили Петькину судьбу, которая у него и так в чем-то была предопределена. И опять тут не обошлось без матери.
- Он был летчиком, - отвечала она на вопросы об отце и рассказывала про то, каким тот остался в ее памяти: высокий красавец брюнет, остроумный и веселый. Когда Петр приехал на свои первые каникулы из летного училища: стройный, отутюженный, красуясь значками и погонами, блестя начищенными сапогами, мама не смогла удержаться и всплакнула:
-Вылитый Ваня, - удивленно и, как показалось Петру, слегка гордясь, сказала она.
Такая реакция поразила его. Уже лет в пятнадцать он решил, что мать выдумала всю эту историю про военлета, который вместе со своим полком прилизанных округлых Спитфайров, нес службу в их заштатном аэропорту. Нет, английские истребители действительно базировались тут какое-то время, но отцом его, скорее всего, стал какой-то работяга, приехавший на север за длинным рублем, окрутивший местную девчонку и быстренько сбежавший обратно к себе на юга, когда та залетела. Слишком любили матери послевоенного Союза истории про отцов моряков, пилотов, полярников и прочих героических профессий.
На какое-то время он вновь поверил в отца лётчика, лихо выпрыгивающего из кабины британского истребителя. Это в очередной раз решило его судьбу: после училища он подался в военную авиацию. Те годы Пётр Иванович вспоминать не любил. Устав, кочевая жизнь военлета, утомительные учения, новые аэродромы и прочие прелести офицерской жизни оказались не для него.
Ему всё чаще снился родной районный аэропорт и бодро подпрыгивающий на грунтовой деревенской взлетке краснополосый биплан. Примерно тогда же кумиром капитана истребительной авиации Петра Ивановича Каменева стал горячий норовом грузин, пилот потрепанного вертолёта из фильма "Мимино".
В годы, когда Пётр Иванович, руководил захудалой авиаплощадкой, произошедшее с ним назвали бы психосоматическим расстройством. Но за четыре десятка лет до этого, врачи не смогли поставить верного диагноза и просто на просто списали лётчика, который не мог пройти предполетный медосмотр в семи случаях из десяти.
С таким здоровьем путь Петру в большую авиацию был заказан и он со спокойной душой вернулся в родной райцентр.
Он снова жил в своем старом доме, из окон которого был виден аэродром и слышен гул винтов. Мать его, еще крепкая женщина, но уже находившаяся ближе к старости, чем к молодости все так же работала в аэропорту кассиром.
Привычный с детства размеренный ритм жизни маленького городка, знакомые до каждой мелочи окрестности, родной аэропорт и близкие Петру в своей умиротворенности самолеты – все это очень скоро не оставило и следа от былого недуга. И однажды Петр позвонил приятелю в областное управление авиацией.
В тот же день он оказался в столице области, куда долетел на тряском Ан-2 в кресле второго пилота, так удачно свалившегося с отравлением. Уже на следующий день медкомиссия признала его годным для полетов, а через неделю его оформили в штат авиаотряда командиром одной из пяти «Аннушек»
Поначалу мужики отнеслись к нему с прохладцей: протеже областного начальства, сразу пришел командиром, а что в прошлом военлет, так это еще не понятно к добру или к худу. Но вскоре Петр стал в эскадрилье своим человеком. И не только потому, что действительно здорово летал и легко уживался с окружающими, но и благодаря, во многом родному дому и матери. Та на второй же день принесла пилотам полную холщовую сумку кулебяк, пирогов с ягодами, маринованных закусок и пять бутылок «Пшеничной».
Петр сначала смутился. Не то чтобы он не собирался проставляться, но не так сразу и не на рабочем месте и в рабочее время. Но мать лучше знала местные порядки:
- Не переживай, Петя, сегодня ж выходной, последний рейс в пять, начальства нет. Так что вечерком посидите спокойно, – она деловито выложила все принесенное в шкафчик командира авиаотряда, под одобрительные шутки пилотов.
В тот вечер все прошло как надо. А потом «как надо» проходили и другие посиделки в его доме, так удобно присоседившемся к аэропорту.
Уже через год Петр стал командиром авиаотряда и, как знать, что сыграло большую роль в таком скором продвижении: профессиональные качества бывшего военлета, спокойный уверенный характер или душевные посиделки у него в гостях после баньки, под мамину стряпню. К пилотам на огонек частенько заглядывало местное авиационное начальство, а бывало пару раз, что и областное. И когда бывший командир ушел на повышение, Петр оказался самой подходящей кандидатурой.
Должность принесла Петру дополнительные хлопоты: административные и хозяйственные заботы не пускали в небо. Но зато теперь каждый рейс, в который ему удавалось выбраться, оказывался праздником и отдыхом от будничных хлопот на земле.
Но не только хлопоты и заботы пришли вместе с должностью. Некоторая солидность, можно даже сказать оседлость, стала проявляться в его характере. Спокойное желание укорениться и прорасти на родной земле. И теперь иначе стал заглядываться на встречавшихся ему на жизненном пути девушек Петр Иванович. Видимо, и они почувствовали какое-то изменение в нем, потому как довольно быстро он повстречал, сошелся, полюбил и, наконец, женился на одной из них: невысокой, миловидной, целеустремленной брюнетке Вале.
Валентина трудилась в райбольнице педиатром. Родом из средней полосы и довольно крупного города, была она не рада, что оказалась по распределению в северной глуши. И потому кавалеров высокомерно отшивала долгое время.
Так прожила Валя почти пять лет, а время, как известно, лечит, меняет и стирает многое. Вот и она стала задумываться о том, что пора бы наладить судьбу в плане семейного быта.
Конечно, было у нее несколько ухажеров: чиновник из райсовета – солидный средних лет; молодой веселый врач окулист и сосед по подъезду – вроде еще молодой, но уже как бы и не очень, начитанный, но при этом по-рабочему мужественный, мастер участка из дрсу.
Валентину бессознательно тянуло к мастеру участка за его уверенный тон, крепкие руки и грубоватые мужские черты лица, чиновник подкупал возможностями и солидным положением в иерархии районного центра, что вполне укладывалось в ее представления о жизни, а вот у молодого коллеги по цеху шансов совсем не было, так как не имел он ни соответствующей мускулатуры, ни подходящего жизненного статуса.
Но, в итоге, все трое остались не удел, потому что пришлось как-то раз Вале по своим врачебным делам добираться в поселок за рекой, отрезанный от автосообщения с райцентром из-за ледохода. Тут-то и повстречались они с Петром: оба молодые, но уже заждавшиеся своей второй половины, смотрящие вперед и вокруг себя с оптимизмом.
Петр, как всегда во время своих не частых полетов, много и охотно улыбался, шутил с пассажирами. Только в этот раз все его усилия сосредоточились на том, чтоб привлечь внимание симпатичной докторши.
Валя же деланно хмурилась и отвечала сухо, но в глазах ее невольно проскакивала лукавая смешинка: летчик ей понравился с первого взгляда, да и кандидатурой в женихи был подходящей. Конечно об этом она не думала в тот день, а потом и подавно, но мозг складывает некоторые пазлы и без участия человека.
А когда перед обратным рейсом симпатичный бравый летчик еще и подарил Вале букетик невесть откуда взявшихся по весне полевых цветов, их судьба оказалась предрешена.
После свадьбы Петр еще крепче взялся за руководство аиаотрядом, а потому неудивительно, что в один из дней ему позвонили из областного управления и предложили должность у них. Отказ выглядел бы странно, да и взгляд жены, догадавшейся, что ему предлагают на том конце провода, говорил сам за себя – Валентине такое развитие событий явно пришлось по душе.
Но организм уже знал, что ему делать и на следующий день Петра залихорадило и начало знобить. Врач поставил диагноз – острая односторонняя пневмония. Через несколько дней тот же врач констатировал, что пневмония перешла в состояние затяжной. В области не могли столько ждать и должность занял кто-то другой, а несостоявшийся чиновник от авиации на следующий день пошел на поправку и через неделю, исхудавший, бледный, но улыбающийся и бодрый появился в аэропорту, а следующим утром уже пересекал на своей тарахтящей ласточке таежные просторы, садился на скудные деревенские посадочные площадки, торопил зазевавшихся бабуль, летевших в соседнюю деревню погонять чайку с подругами или проведать родню. В общем, жизнь вернулась в привычную райцентровскую колею.
Валентина, конечно, расстроилась. Но, будучи девушкой жизнерадостной и легкой характером, она довольно быстро выбросила несостоявшийся переезд из головы. В общем-то, она тоже была вполне довольна жизнью: прекрасный муж, достойная работа, обеспеченная и завидная по меркам райцентра жизнь.
Ко всему этому прибавились еще два события, сделавшие Валентину буквально счастливой: она узнала, что ждет ребенка, а спустя два месяца Петр различными ухищрениями, добился проведения в их частный дом водопровода с ближайшей колонки. И ко времени рождения девочки, быт семьи Каменевых приобрел вполне городские черты, внешне оставаясь вполне себе деревенским.
Все эти события окончательно привязали Петра к родному городку, и возможность переезда не мелькала теперь у него даже в мыслях. Да и Валентина, женским чутьем поняла и приняла существующий ход вещей, после чего ее жизнь стала проще и умиротворенней.
Уже позже Петр Иванович много размышлял о том, что держало его в родном, надо прямо сказать, захудалом городишке. И выводы его оказались просты и незамысловаты: именно здесь он чувствовал покой, простую и понятную жизнь человека, не обезображенного рафинированным налетом цивилизации большого города. Родной аэропорт, «ми восьмые» и « аннушки», курсирующие по маршрутам в районе и области, с точностью поездов, пассажиры, ждущие и радующиеся рейсам, пилоты и обслуга, понимающие важность, а иногда и жизненную необходимость, делаемого ими, банальная простота и понятность существующего порядка, все это придавало человеческому бытию ясный видимый смысл.
Но потом настали перемены. Казалось, большие города пришли в каждый дом страны. Это было странное время, когда современная жизнь мегаполисов уже лилась на людей с экранов телевизоров, с глянцевых журналов и даже с магазинных полок с товарами, рябившими в глазах своей нездешностью и иной жизнью. От всего веяло на Петра Ивановича чем-то тухлым, необязательным и не нужным для жизни.
Новый мир принес в глубинку с одной стороны новые желания, жажду жить красиво, сыто и бездумно, отравляя существование людей мечтами, под которые оказалась не подведена материальная база, а с другой стороны разрушая старый жизненный уклад и экономические основы страны и людей.
И тогда-то все и начало хиреть, расшатываться и разрушаться. Не минула чаша сия и аэропорта. Упадок наступал постепенно. Сначала самолеты перестали выходить на местные авиалинии, спустя несколько лет прекратились полеты и в областной центр. Из всех рейсов остался лишь один – в отдаленную приморскую деревню, куда не было езжей автодороги.
Самолеты и вертолеты постепенно покидали аэропорт, унося в кабинах задумчивых пилотов, не знавших, какое будущее их ждет завтра. Обслуга аэропорта тоже сокращалась, да и начальство уходило: кто на вольные хлеба, а кто попоробивнее в область.
И как-то само собой получилось, что когда в начале двухтысячных аэропорт понизили до авиаплощадки, единственным возможным вариантом на место начальника оказался Петр Иванович.
Он поддерживал хозяйство, трудился за диспетчера, бухгалтера, и кассира, поддерживал в рабочем состоянии полосу, зимой укатывал снег для посадки на лыжи.
Зарплата Петру Ивановичу была положена смешная и постепенно вся его деятельность превратилась в авиационное подвижничество, забиравшее силы, время и здоровье. Жена поначалу уговаривала его, надеялась, что он все же перейдет на другую работу, а там и пенсия не за горами. Но любовь к авиации, оказалась сильнее любви к жене, и развод стал закономерным финалом.
Грустить по этому поводу начальник, и он же единственный сотрудник авиаплощадки не стал, да и не оставалось времени у него на ненужную рефлексию. Искру жизни в авиационном хозяйстве района удавалось поддерживать, лишь вкладывая в него всю энергию без остатка.
Возможно, Пётр Иванович так бы и выгорел полностью в нелёгком своём служении, но его спасло окончательное разрушение авиаперевозок: все без исключения рейсы самолётов, даже сезонные, были упразднены. И в ведении начальника авиаплощадки оставался лишь бетонный пятачок для посадки вертолётов. Никаких билетов, никаких пассажиров, никакого поддержания взлетки и прочего.
И повысили, как ни странно, ему зарплату. Времена в стране так или иначе вновь повернулись в лучшую сторону. И после упразднения самолетных рейсов буквально через год вновь заговорили про их возвращение.
Так что вера Петра Ивановича в небо и самолёты обрела опору и материальную поддержку.
И теперь он жил в аэровокзальной пристройке, более походя на сторожа при запустевшем храме и одновременно последнего адепта позабытого культа. Примерно раз в сутки грохочущее и свистящее лопастями божество спускалось к нему с неба, забирало грузы или людей и вновь скрывалось за далеким лесным горизонтом.
Через какое-то время, Пётр Иванович стал замечать, что полностью отрывается от реальности за пределами его хозяйства. Он, конечно, ходил в магазин, о чём-то разговаривал со встреченными знакомыми, воспринимал какую-то информацию из телевизора, но всё чаще обрывки воспоминаний, а, быть может, фантазии или даже видения заслоняли в его голове реальность.
Иначе и не могло быть. Все вокруг напоминало о прошлой жизни: комната, в которой он жил, и в которой когда-то его принимали в летный коллектив, покосившаяся диспетчерская, когда-то бодро торчавшая на крыше аэровокзала, крыльцо, истрепанные знаки на взлетке. Любой предмет, всякая мелочь имели для старика свой особый смысл.
Он заходил в зал ожидания и вместо пустого заплесневелого помещения видел ряды кресел с расположившимися в них пассажирами, навалившими поближе к себе свои баулы и рюкзаки. Мужики в засаленных кепках дымили папиросами прямо в зале, стараясь, впрочем, направлять струйки дыма в открытое окно, говорили о каких-то важных в своей обыденности делах: кто сколько зашиб за сезон, что нужно успеть сделать в хозяйстве, где достать сапоги или пальто для совсем сбрендившей на тряпках жены.
Женщины же в косынках или простоволосые тихо переговаривались о том и о сем: кто женился, кто родился, что агроном совсем спился, а начальник леспромхоза лютует и лишил Ваську моего премии, хотя тот и выпил-то совсем ничего.
Петр Иванович стоял на полуразвалившемся крыльце, а мимо него с матерком и ветерком тащили свои пожитки пассажиры подрулившей на посадку «Аннушки», мужчины подсаживали своих жен, закидывали в самолет вещи, а потом под шутки и хохот затаскивали в люк бабку, едва успевшую на рейс.
Он видел, вместо заросшего поля, вычищенную взлетную полосу по которой с тарахтением трактора настырно разгонялся работяга Ан-2, а потом неожиданно отрывался от земли и не спеша, уверенно поднимался в воздух, забирая все выше и выше, а ему наперерез уже двигалась тяжелая грозовая тьма, то и дело разряжавшаяся вспышками тяжелой, перебродившей в тучах силы. И бывший пилот точно знал, что в кабине сейчас командир наставляет молодого второго пилота, учит работать по приборам и без, рассказывает особенности полетов в грозу.
И все чаще беседовал Петр Иванович в своих грезах с молодым чернявым летчиком с тремя звездочками и одной полоской на погонах. В этих видениях был он еще Петром – молодым и бесшабашным военлетом. Они рассказывали друг другу каждый про свой самолет: один про юркий и быстрый Спитфайер, а второй про злой и мощный сверхзвуковой МИГ-21бис. Смеялись, курили, хлопали друг друга по плечам.
За всеми этими странностями в поведении отца наблюдала дочь, видя, как он год за годом все больше отстраняется от реального мира, но ничего стращного она в этом не видела: отец узнавал окружающих, нормально общался с ней, с внуками, исправно выполнял свои обязанности начальника авиаплощадки, только иногда следил за чем-то невидимым окружающим и отвечал невпопад, словно говорил не с собеседником, а с кем-то еще.
Жизнь Петра Ивановича оборвалась в одну из февральских ночей, когда через райцентр прошел какой-то прямо степной буран. Он завалил улицы, сделав их непроезжими для большинства техники, оборвал линии электропередач, свалил кучу тополей, рекламных щитов и в довершение ко всему опрокинул строительный кран на застрявший маршрутный ПАЗик. Большинство пассажиров получило ранения, а пятерым требовалось срочное хирургическое вмешательство и реанимационная палата. Кроме того, еще много людей поступило с увечьями и обморожениями. Райбольница вызвала из области подмогу и эвакуационные вертолеты.
Случилось это в субботу вечером. Большая часть районного руководства аккурат в этот день праздновала чей-то день рождения за городом, и повлиять уже ни на что не смогла.
Петр Иванович узнал о вылете вертушек по телефону – ему позвонил диспетчер областного аэропорта. В самом же райцентре никто и не подумал, что авиаплощадка заметена. И старик взялся за лопату сам.
Он раскидывал снег, словно ему не семьдесят, а тридцать лет, работал улыбаясь, то и дело отпуская шуточки в сторону. Иногда останавливался, курил, протягивал запрятанный в ладонях огонек зажигалки кому-то невидимому.
Потом многие говорили, что старику не под силу было расчистить площадку в одиночку даже за весь день. А у Петра Ивановича был только час. Закончив, он еще смог включить посадочные огни и присел в удовлетворенном изнеможении на ступеньку крыльца. Еще успел увидеть, как садится вертолет, взметая тучи свежевыпавшего снега, уже пропадающим зрением разглядел выходящего из вихрящегося снега пилота, протягивающего ему какой-то листок. Только почему – то летная форма на подошедшем была не синяя, а зеленая, и поверх нее накинут черный потертый ватник.
Петр Иванович посмотрел на листок в своей руке, улыбнулся и закрыл глаза.
На следующий день на каталке в морге бывший пилот и начальник аэропорта не выглядел ни мертвым, ни старым. На лице его застыла умиротворенная полуулыбка. Его дочь выходя с опознания, тихонько всхлипывала, принимая неизбежность произошедшего. Ее остановил санитар:
-Женщина, возьмите, – он протянул ей черно белую фотографию, с которой на нее глядел, опершись на крыло старого низенького самолета со звездами, красивый незнакомец в военной форме с тремя звездочками. – Красивый у вас отец был в молодости.
Дочь недоуменно посмотрела на говорившего:
-Когда его привезли, он ее в руке сжимал, еле пальцы разогнули, - немного смутившись пояснил санитар и оставил ее одну.
Дочь вглядывалась в фотографию, пока шла по гулким коридорам больницы, находя все больше знакомых черт в лице незнакомца. Потом она посмотрела на оборотную сторону:
- Петру от отца. Все наладится, - написано было на ней торопливым почерком. Ниже стоял такой же торопливо неразборчивый росчерк подписи.
Спустя три года глава районной администрации торжественно открывал обновленный аэропорт. Небольшая толпа собравшихся ждала прибытия первого за долгие годы самолета. Над входом красовалась надпись крупными буквами « Аэропорт им. Каменева П.И.»

[Ascar_D200]

В тучные авиационные годы к зданию аэровокзала пристроили флигель, чтобы организовать сотрудникам горячее питание и помещение для досуга. В нем разместились немудрящие кухня, столовая и комната отдыха.

это повтор. Его легко убрать.

В тучные авиационные годы к зданию аэровокзала пристроили флигель, где разместили кухню, столовую и комнату отдыха.

когда авиатехники начинали готовить
канцелярит.
когда авиатехники готовили

И ребятня смотрела, вертелась под ногами у летчиков и обслуги аэропорта, слушала разговоры.
примерно тут начало утомлять. Слишком затянутое вступление.

после училища он подался в военную авиацию. Те годы Пётр Иванович вспоминать не любил. Устав, кочевая жизнь военлета, утомительные учения, новые аэродромы и прочие прелести офицерской жизни оказались не для него.

если начать с этого фрагмента - ничего в принципе не изменится.

стал горячий норовом
нравом

В годы, когда Пётр Иванович, руководил
вторая запятая лишняя

и просто на просто
слитно - напросто

но и благодаря, во многом
запятая после многом

Уже позже Петр Иванович много размышлял о том, что держало его
а я размышлял - зачем я это читаю? Любой жанр хорош, кроме скучного. У меня был подобный рассказ - но я нашпиговал его юмором, чтоб было не так скучно.

[nmgvladimir]

От того, что мне критические замечания пришлись не по праву, они не потеряли своей полезности)) Ну, а то что прочли, уже хорошо) Спасибо за отзыв.

[Генрих]

Больше так не пишите. Повествовательный стиль - основной признак графомана.

[Natallyia]

Больше так не пишите. Повествовательный стиль - основной признак графомана.

Вот это новость. А мне говорили, что графомань - это когда рюшечки ))

[Граф]

Не обязательно. В лырах и фэнромах рюшечки волне допустимы, как и сопли с сахаром. Это особенность "женского" стиля и женской же ЦА. У вас в этом смсле все норм.

[razuka]

Мне понравилось )
Слог отличный, настроение есть, герой живой. Почистить текст и в какой-нибудь толстый журнал ))

[nmgvladimir]

Все таки, ужасно далек я от литературной тусовки)) Кроме того, что я не знаю, что есть рюшечки, я еще и не совсем понимаю, что подразумевается в данном случае под повествовательным стилем))

[nmgvladimir]

Мне понравилось )
Слог отличный, настроение есть, герой живой. Почистить текст и в какой-нибудь толстый журнал ))

Дмитрий, благодарствую! Такие отзывы всегда приятны!)
Нет в планах померяться силами на предстоящем конкурсе?)

[Дон Рэба]

Рюшечки и кружавчики, Владимир, это приблизительно вот так (пишу навскидку):

Золотистый завиток каштановой пряди нежно касался моей щеки, зардевшейся от такой ласковой приятности. Своим тонким музыкальным пальчиком с обручальным кольцом, на который то и дело бросала свой томный взор, она показывала на небо, безбрежно раскинувшееся шёлковым покрывалом над нами, звёзды, эти чудные творенья божьи, своим далёким светом, омывающие мир и окунающие влюблённых в свои тайные объятия. Никогда ещё мне не было так хорошо и приятно. Лёгкая болтовня Киры убаюкивала, словно в младенческой колыбели, а я слушал и улыбался своим мыслям, плывущим сами по себе в той недосягаемой высоте, которую так хочется заключить в свои сладострастные объятия. Мне хотелось Киру поцеловать, в её сладкие, пахнущие спелой клубникой, губы, которые манили к себе, заставляя забыть обо всём на свете.

Ну и так далее в таком же ключе на полалки, потом признание в любви на десять страниц, поцелуи. В итоге, после половины прочитанной книги, герои понимают, что созданы друг для друга. В итоге хеппи-энд, свадьба. Хотя могут различаться тем, что невеста не поверила в чистые намерения жениха, и вторая книга посвящена испытаниям на его верность. Иногда встречаются варианты с слёзодавилкой, когда или Она, или Он оказываются прикованными к инвалидной коляске. Но любовь - это обязательно.

[Леостат]

Золотистый завиток каштановой пряди нежно касался моей щеки, зардевшейся от такой ласковой приятности. Своим тонким музыкальным пальчиком с обручальным кольцом, на который то и дело бросала свой томный взор, она показывала на небо, безбрежно раскинувшееся шёлковым покрывалом над нами, звёзды, эти чудные творенья божьи, своим далёким светом, омывающие мир и окунающие влюблённых в свои тайные объятия. Никогда ещё мне не было так хорошо и приятно. Лёгкая болтовня Киры убаюкивала, словно в младенческой колыбели, а я слушал и улыбался своим мыслям, плывущим сами по себе в той недосягаемой высоте, которую так хочется заключить в свои сладострастные объятия. Мне хотелось Киру поцеловать, в её сладкие, пахнущие спелой клубникой, губы, которые манили к себе, заставляя забыть обо всём на свете.

Это капец какой-то, в каждое слово вдумываться, а потом ещё посматривать с чего начиналось предложение, и потом после последнего слова предложения - правильно понял или нет перепроверять.
Не, не читал я такого с роду

[Дон Рэба]

Это капец какой-то, в каждое слово вдумываться, а потом ещё посматривать с чего начиналось предложение, и потом после последнего слова предложения - правильно понял или нет перепроверять.
Не, не читал я такого с роду

Всяко лучше, чем вот это:

"От нее пахло сыростью, меховой накидкой, грязью умвтых улиц и немножко просыпающейся женщиной"

"- У меня для тебя подарок, - подозрительно сказал Анаир и показал невесте самое ценное, что прятал под своим плащом. А остальные стояли и загадочно улыбались, ведь они это уже видели раньше"

"Под кружевными трусиками и надетым сверху в тон к ним лифчиком, просматривались округлые плечи и ранимая душа девушки"

"При поцелуе что то произошло между ними и виконта послабило, после чего они оба ощутили как горячо стало у него в штанах"

"Что-то чесалось под бельем возможно это было начавшее впервые за столько часов биться сердце, ведь Серж замер, не дышал, пока не услышал "да" любимой, и сердце его не билось все эти долгие часы. Посиневшими от волнения губами сейчас он радовался и целовал ее обнимая холодной рукой"

"Набрякшие покрасневшие веки и небольшие пухловатые, словно набитые до отказа опытом, мешочки под глазами мужчины придавали его глазам особую выразительность, а вместе с припухшим лицом и щетиной смотрелись очень мило и мужествено, от чего на него даже было больно смотреть. У Карен перехватило дыхание. Она встречала много красивых мужчин, но такого никогда"

"Нельзя сказать, что между ними была любовь, но она как раз и была между ними"

"И все тело мое от скул, до ушей и дальше, дальше – вниз, до поясницы – покрылось мелкой, пупырящей кожу рябью"

[Леостат]

Где вы это берёте?
Полюбому у почётных графоманов )) Которые этого не скрывают и принимают ))

[Дон Рэба]

Где вы это берёте?

Пару лет назад был подписан на страничку ВК, где беты выкладывали подобные "шыдевральные перлы".

[Леостат]

Да, я помню вы много выкладывали подобное в рассмешило. Смешно ))

[nmgvladimir]

Всяко лучше, чем вот это:

"От нее пахло сыростью, меховой накидкой, грязью умвтых улиц и немножко просыпающейся женщиной"

Хм, а вот это хорошо)

[nmgvladimir]

Рюшечки и кружавчики, Владимир, это приблизительно вот так (пишу навскидку):

Золотистый завиток каштановой пряди нежно касался моей щеки, зардевшейся от такой ласковой приятности. Своим тонким музыкальным пальчиком с обручальным кольцом, на который то и дело бросала свой томный взор, она показывала на небо, безбрежно раскинувшееся шёлковым покрывалом над нами, звёзды, эти чудные творенья божьи, своим далёким светом, омывающие мир и окунающие влюблённых в свои тайные объятия. Никогда ещё мне не было так хорошо и приятно. Лёгкая болтовня Киры убаюкивала, словно в младенческой колыбели, а я слушал и улыбался своим мыслям, плывущим сами по себе в той недосягаемой высоте, которую так хочется заключить в свои сладострастные объятия. Мне хотелось Киру поцеловать, в её сладкие, пахнущие спелой клубникой, губы, которые манили к себе, заставляя забыть обо всём на свете.

Ну и так далее в таком же ключе на полалки, потом признание в любви на десять страниц, поцелуи. В итоге, после половины прочитанной книги, герои понимают, что созданы друг для друга. В итоге хеппи-энд, свадьба. Хотя могут различаться тем, что невеста не поверила в чистые намерения жениха, и вторая книга посвящена испытаниям на его верность. Иногда встречаются варианты с слёзодавилкой, когда или Она, или Он оказываются прикованными к инвалидной коляске. Но любовь - это обязательно.

Это прям какая-то рюшечная вязь, в которой трудно не увязть!))

[Генрих]

Все таки, ужасно далек я от литературной тусовки)) Кроме того, что я не знаю, что есть рюшечки, я еще и не совсем понимаю, что подразумевается в данном случае под повествовательным стилем))

А что тут понимать? У вас самое начало, 4-5 абзацев, точно - повествовательный стиль. Когда события описываются ретроспективно.

[Natallyia]

Хм, а вот это хорошо)

Блин.. тоже так подумала, но всегда боюсь себе доверять из-за неопытности

[nmgvladimir]

А что тут понимать? У вас самое начало, 4-5 абзацев, точно - повествовательный стиль. Когда события описываются ретроспективно.

А какой должен быть стиль?) Я просто не понимаю, что в этом плохого?)