№4 Динь-дилинь, Черное и белое Опции

[Ябадзин]

— Плямс!

Это плод бобса сорвался с ветки и ударился оземь, разбрызгивая ошмётки мякоти.

— Хрррззз!

Это твёрдая сердцевина уродливой груши с треском раскрылась, выпуская на свободу шурха.

— Шшших!

Это шурх выполз и закапывается в землю. Давно пора! Чем больше шурхов — тем меньше грядки рыхлить и гадских жуков с помидоров собирать.

Сашка с головой зарылся в одеяло — бобсы созревают все вместе, сейчас начнётся плюханье и шуршани, а он и так половину своей ночи уснуть не может. Хорошо, хоть колокольчики не звенят.

Ну вот, накликал:

— Динь-дилинь-дилинь…

Поначалу Сашка даже радовался музыке: едва слышной, мелодичной, неземной, но в последнее время звон стал ему мешать. Днём — ещё куда ни шло, его заглушал рабочий гам, а вот по ночам дзиньканье ввинчивалось в уши, не давая уснуть.

Кроме него никто колокольчиковой музыки не слышал, разве что противная Лялька из соседнего барака, всё время сопливая и вообще дурочка — даже четырёх лет нет. Сам-то он быстро догадался, откуда звон идёт — из пня гигантского бобса в углу периметра. Сашка долго думал — кто же там колокольчиками звенит, а потом дошло: это могут быть только гномики, больше некому. Если приглядеться, то в пне, на той стороне, которая к забору, в трещинах коры можно даже контуры маленькой дверцы рассмотреть. Наверное, гномы обрывают головки у родиевых колокольчиков, которые растут огромными куртинами на дальнем поле, и устраивают у себя концерты.

Сами по себе колокольчики просто звенят на ветру, и этот нестройный гул не даёт спать всему посёлку, пока идёт уборка. Но Сашка слышал не гул, а мелодию — иногда грустную, а иногда такую весёлую, что хотелось прыгать и хулиганить. И, главное, дома эта музыка заглушала все другие звуки — и сопение сестры, и громкую возню соседей справа, у которых по расписанию тоже была ночь.

Правда, иногда гномики на что-то сердились — колокольчики не звенели, а грозно гудели, как настоящие колокола, и били, били, били: — Динь-дон, динь-дон.

Тогда хотелось спрятаться или убежать далеко-далеко. Сашка рассказал об этом Ташке, но она подняла его на смех. Ещё сестра называется!

— Глупенький! — она всегда так говорила, когда чего-то не могла объяснить. — Всё сказки выдумываешь!

И она опять сделала взрослое и умное лицо, как будто была старше не на два года, а на целый десяток. В такие минуты ему ужасно хотелось её стукнуть, но сейчас Сашка подумал, что сам виноват — нечего кому ни попадя свои секреты рассказывать. Поговорить про гномиков хотелось, но с кем? Родители точно не поверят, а дура-Лялька и не разговаривает почти.

Музыка зазвучала громче, а Ташка всё равно спокойно спала, ей не мешали даже три пронзительно-белые луча света, врывающиеся в комнату через крошечные дырочки в ставнях, и пробивающие насквозь толстые чёрные шторы — как будто их вообще не было.

За стеной раздался тягучий вой на одной ноте, временами срывающийся на визг. Опять началось. Уже четвёртый раз за два часа. А сколько раз за эти четыре месяца — и не сосчитать. Колокольчики зазвенели в такт визгу, громко и сердито: — Динь-дон, дон, дон.

Сашка накинул поверх одеяла ещё и подушку — не помогло. Вой такой, будто не младенец проснулся, а заработал комбинат для переплавки колокольчиков, который взрослые собрали в подземельях, но пока не отладили. А визг — как от дисков уже работающей там гранильной мастерской. И соседи, вместо того, чтобы без толку колокольчики туда-сюда пересаживать — всё равно ведь засыхают — лучше бы занялись своим ребёнком, хоть бы один раз нормально поспали. И, вообще, это не дело, когда у одних соседей — день, а у других — ночь.

Вот на Земле — там было хорошо: день и ночь менялись местами как положено, и по ночам спали все. Не так, как тут, на этой дурацкой планете, где пять месяцев сплошного дня, и спят все по расписанию, каждый в свою смену. А потом наступят пять месяцев сплошной ночи. Правда, пока она не пришла, никто даже не представляет, какая она будет. Они здесь всего-то четыре месяца, и всё это время работали без остановки: ставили бараки над старыми катакомбами, которые так удачно нашли разведчики, распахивали поля, разбивали огороды.

Но всё это - между делом, даже пещеры пока до конца не обустроили, потому что всё время занимались тем, ради чего они сюда и переселились — добывали в песках алмазы, а в полях — обрывали пронзительно-серебряные колокольчики с гибких чёрных стебельков. Папа говорил, что они из самого дорогого металла в мире, и, ради такого богатства, можно и потерпеть.

А сплошной день уже всем осточертел. Наверное, потому, что не только день был неправильный, но и солнце — такое белое и ослепляющее, что иногда вдруг казалось чёрным, и весь мир становился двухцветным, только наоборот: с чёрного неба на Сашку смотрела страшная бездонная дыра, как будто собравшаяся проглотить бело-серую землю, слизнув перед этим белоснежные крыши домов. Потом это проходило, и крыши опять становились чёрными, земля — светло-рыжей, а небо — мутно-белым, с едва просвечивающей голубизной.

У взрослых такое тоже бывало - перед ужином соседка тётя Люся, которая так громко шебуршилась по ночам, застыла столбом, уставившись в небо невидящими глазами. Её тут же замотали в чёрную тряпку и унесли в подземелья — лечиться. Сашка понадеялся, что хоть теперь шума будет меньше, но зря: сейчас вместо неё шуршала и даже орала какая-то тётка из соседнего барака, да ещё тёть-Люсин муж ужасно пыхтел за стенкой — как будто прямо в ухо. Да ещё и колокольчики вместо обычной музыки заиграли какой-то мрачный марш: дон, дон, дон-дон...

Поэтому после завтрака Сашку клонило ко сну, и работать было тяжело. Хотя — какая это работа: ходи себе по берегу реки, да выискивай в песке прозрачные камешки. Почему-то их находили только дети младше семи, потом — всё, ни в какую. А самые большие и красивые попадались глупой Ляльке — ну, это понятно, она самая маленькая.

Так что Сашке ещё месяц остался — после длинной ночи его отправят колокольчики собирать, как Ташку. Взрослые-то на колокольчиковом поле долго оставаться не могли, а уж срывать цветы — тем более: сразу, как тёть-Люся, застывали и начинали таращиться на небо, а то и вовсе страшно кричали и бежали, куда глаза глядят.

Из-за этого детям помогал только дурачок Юрка — совсем большой, а ума — как у Ляльки. Так он и музыку слышал, и она ему явно нравилась: даже приплясывал, когда мешки с колокольчиками таскал. Папа говорил, что его сначала вообще брать в переселенцы не хотели, а оказалось, что дурачок здесь очень даже полезный.

К середине смены Сашка брёл по нагревшемуся песку, думая только об одном: как бы сделать так, чтобы хоть дома стало тихо. Может, в пещеры попроситься? Так там всё ещё отбойные молотки грохочут, а колокола слышны даже сильнее — может, гномы и под землёй живут?

Он со злостью пнул ногой песчаный холмик, и из-под него вылетел, сверкнув на солнце, крупный прозрачный камень. Сашка лениво наклонился: и не слишком-то он большой, даже меньше его кулака. В оставшейся от алмаза ямке обнаружился ещё один окатыш — тёмный, сияющий нестерпимым чёрным огнём. Вот это находка! Когда Лялька нашла синий — весь посёлок праздновал.

Подхватив находку, Сашка бросился ко взрослым, которые просеивали песок через сита, по дороге бросив ревнивый взгляд на их добычу — как обычно, все камни застревали на двух последних уровнях, мелкие, меньше ногтя. Большому алмазу обрадовались, а по поводу чёрного посовещались, и решили, что никому он не нужен: двигатели на таких не работают, да и для связи не годится — рассыпется. Так что Сашку не похвалили, а отругали, что всякую дрянь подбирает, и отправили обратно, дальше искать, да ещё и прикрикнули, чтобы шустрее двигался.

Сделав вид, что ужасно торопится, он повернул за мысок и пошёл помедленней, стараясь не наступать на мокрый песок на берегу: не успеешь оглянуться, как из воды вылетит длинный шипастый хвост, собьёт с ног и отправит прямиком в огромную зубастую пасть.

Папа жаловался, что на этой планете всяких чудовищ оказалось больше, чем им обещали. В воде — те самые гигантские ящеры с бегемотьей мордой. В пустыне, откуда река и несла алмазы — огромные песчаные пиявки. Наступил на безобидный холмик, а она — раз, вылетела стрелой и высосала неосторожного досуха. Но всё равно все радовались, что им по переселенческой лотерее такая ценная планета досталась — вот прилетит торговый корабль, как только ночь закончится, и они сразу разбогатеют, и нормальные домики поставят вместо длинных бараков.

— А опасность — она везде, — часто говорил папа, и назидательно поднимал палец, — потому как — Глубокий Космос, а они — герои-первопроходцы!

Сашка не хотел ждать целых полгода, даже месяц до переселения в пещеры казался ему вечностью. Да и будет ли там тихо — с плавильным заводом, мастерскими и той же толпой народа, что наверху? И с гномьей музыкой?

До конца смены он нашёл пяток средних алмазов и один — с кулак взрослого, да ещё и с розоватым отливом. Дома за опостылевшей кашей-размазнёй сдуру похвалился Ташке находкой и наградой — банкой паштета, которую тут же припрятала мать. Вредная сестрица даже не и не думала поздравить — паштет-то будет уплетать, — а стала издеваться:

— Подумаешь, большую-пребольшую какашку нашёл, и хвалится. Фу, собиратель какашек!

Он чуть не заплакал: — Сама ты Ташка-какашка!

— Это я придумала! Повторюша-хрюша! Сашка-какашка!

Мать от дверей на неё прикрикнула:

— Наталья, как ты выражаешься за столом! Вот сейчас язык тебе мылом помою!

Ташка не испугалась:

— А если я правду говорю? Все знают, что эти ваши алмазы — просто пиявкины какашки!

Мать засмеялась и без злости огрела дочь полотенцем, ну, как огрела — слегка мазнула:

— Хватит за идиотами глупости повторять. Полгода не прошло, а мы здесь уже дичать начали. Ничего, ночь придёт — сразу занятия в школе организуем, хоть немного поумнеете. Доедайте быстрее, грядку у дома прополете — и спать.

Ташка, как всегда, вытащила две травинки и удрала. Сашка воровато оглянулся и припустил к гномьему пню. Прямо под предполагаемой дверцей положил свой чёрный алмаз и прошептал:

— Вот, это вам, в подарок. А вы за это не играйте сегодня так громко. Я вам потом ещё принесу, если найду.

Когда Сашка на четвереньках начал выбираться из узкой щели между забором и пнём, ему показалось, что дверка приоткрылась, и оттуда полыхнуло мягкой и ласковой тьмой. Он тут же сунулся обратно, оцарапал ногу, но не успел: никаких следов двери, а камень его исчез, только на земле остались борозды как от длинных когтей.

Грядку он допалывал в спешке — не терпелось лечь спать и проверить, понравился ли гномикам подарок. Ташка вернулась как раз вовремя, чтобы выдернуть последнюю травинку и крикнуть:

— Мам, мы закончили!

Когда укладывались по кроватям, сестра сморщила нос, противным голосом прошептала: — Фу, собиратель какашек, — повернулась к стенке и тут же уснула.

Сашка только начал засыпать, как заорал соседский Глебка, правда, в этот раз его быстро успокоили — наверное, тётя Глаша опять этому крикуну свою сисю дала. Однажды Сашка сам видел это, и потом три дня Ташку дразнил, что и у неё такая же вырастет. А она сначала заявила, что он глупый, и у неё вырастет намного больше, а потом стукнула его ложкой по лбу. Сашка машинально потёр лоб — шишка уже сошла, но воспоминания сохранились. Было не столько больно, сколько обидно.

И только, проваливаясь в сон, Сашка сообразил, что колокольчики сегодня почти не играют — еле-еле пробивается чуть слышный перезвон, похожий на колыбельную. Так что подарок точно помог, нужно будет повнимательнее чёрные камешки искать.

А через полчаса его разбудила Ташкина канарейка: проклятая птица заливалась, будто выступала на сцене. Сашка открыл глаза: естественно, сестра опять забыла накрыть клетку. Он нехотя сполз с кровати, накинул поверх прутьев какую-то тряпку, но птаха не умолкала — наверное, тем белым лучам, что легко проходили сквозь шторы, тряпка —не помеха.

Тогда он открыл клетку, взял канарейку в руки и отнёс к гномьему пню. Дверка открылась, опять плеснула чёрным светом, когтистая лапа осторожно забрала птичку, а потом благодарно прозвенели колокольчики, только теперь в них различались какие-то непонятные слова. Сашка сразу догадался, что его похвалили и сказали спасибо. Наверное, теперь будут сидеть и слушать глупое птичкино чириканье. А даже если и съедят — что с того. Кому она нужна, кроме вредины-Ташки?

Утром сестра рыдала, мама её успокаивала и говорила, что нужно было лучше закрывать клетку. А на Сашку никто не подумал, даже Ташка, хотя обычно она его вообще во всём обвиняла. А потом он засомневался: может, это ему просто приснилось, ни к каким гномам он не ходил, а глупая птица просто улетела? Тихий «динь» как бы подтвердил его мысли, и Сашка повеселел.

Шторы отдёрнули, и в комнату ворвалась ослепительная белизна. Мама поморщилась, и сказала, что скоро, очень скоро они переберутся в подземный посёлок, и там не будет этого ужасного света, от которого никакие солнечные очки не помогают, и нельзя найти хотя бы один тёмный уголок. А когда Сашка спросил, почему они не улетят обратно на Землю, если здесь всем плохо, она грустно улыбнулась и пообещала, что домой они обязательно вернутся — вот вырастут Сашка с Ташкой совсем большие, и улетят. И братишку с собой заберут — она погладила себя по животу — ведь через десять лет у них будет много-много денег.

Весь день, выискивая в песке алмазы, Сашка думал об обещанном братике — а если ещё и он будет кричать без остановки? Без перезвона колокольчиков было немного непривычно, но очень спокойно. За ужином спросил про братика у мамы, но она успокоила — родится он ещё не скоро, когда они все переедут вниз, и не будет болеть и плакать от света.

Разошлись по кроватям рано — сегодня, редкий случай, чуть ли не у всего барака ночь в одну и ту же смену. Сашка не мог поверить своему счастью: тишина, даже за стенкой сосед не сопит. И почти темно — после ужина Сашка нашёл на ставнях дырочки и замазал их глиной, правда, белые лучи проковыряли две новые.

От тишины думалось хорошо, спокойно, и наконец-то стало понятно, что гномики тоже не любят, когда шума много. Особенно от Глеба. Нужно встать и посмотреть, как он там, пока этот визгун не проснулся и не начал реветь.

Сашка откинул одеяло, натянул шортики. Вот он сейчас выйдет в коридор и прокрадётся к Глебке мимо его глупых, крепко спящих родителей.

Это оказалось не сложно. Младенец лежал в своей кроватке и, судя по мокрой пелёнке, собирался проснуться, чтобы задать концерт, от которого будет плохо гномикам, а из-за этого — и ему, Сашке.

Он взял Глебку на руки — тяжёлый, а что делать? Вот отдаст рёву подземным жителям, и навсегда наступит тишина. Сашка, наконец, выспится, а Глебке там, без этого вечного сияния, в чёрном ласковом свете сразу станет лучше. И Сашка, радуясь и собственной сообразительности, и тому, что теперь всем будет хорошо, потащил Глебку к пню. Единственное, что его смущало - он так и не узнал, съели гномы канарейку или нет.

В комнате — тихо и темно. Сашка быстро и крепко уснул, обволакиваемый поднимающимся из глубины катакомб чёрным сиянием.

Динь-дилинь. Дон... Дон... Дон-дон...

[Murrr]

Спасибо, автор, прочла с восхищением.

[Valico]

Рассказ здорово написан и тоже немного напоминает Кинга, как и предыдущий прочитанный. Только такая, лайт-версия, без страшилок.

Единственно непонятно – какой смысл лететь на далекую планету, чтобы собирать там вручную какие-то алмазы. Мне кажется, что автор увлекся самой идеей, а антураж придумал так, на скорую руку, чтоб было.

[Наталья Мар]

а мне понравился антураж. нам не даётся здесь предыстория, почему так бедны на технику и технологии семьи добытчиков, но ведь для этого и места нет. раз приходится даже детям работать, значит, тут самые отбросы землян приехали, и неудивительно, что некоторые копают руками. Золото на Земле ведь тоже добывают по-разному корпорации (технологиями) и аляскинские авантюристы(в тазиках моют) в общем, мне зашло. птичку - жалко.

[Schnappen]

Мне мелькнуло Марсианскими хрониками Бредбери... "А были они смуглые и золотоглазые", как постепенно колонисты проникаются чуждым им поначалу миром, меняется и образ жизни и мораль, и внешний вид (ну тут до внешнего вида не дошло)

Рассказ очень контрастный. Вот если где черного и белого хоть цистернами грузи, так это тут.
Всего четыре месяца люди на этой планете долгого дня и ночь уже близко
Не станет ли чернота ночи еще более нестерпимой, чем белый свет, сводящий с ума взрослых переселенцев?
А дети адаптируются, они моложе, они более чутки к природному зову этой планеты.
И чем младше ребенок, тем больше ему дано?
Как во "Все тенали бокоговы" Каттнера? Адаптация к логике Х, старшие не видят "прозрачных камушков", а совсем взрослые не могут и "колокольчики" собирать
А у младших появляется непрятие к воспроизводимому людьми естественному шуму, - желание тишины для Сашки настолько велико, что он, еще цепляясь за земную мораль и ценности "канарейка кроме Ташки никому не нужна", "Глебке у гномиков будет лучше, здесь о нем плохо заботятся", расчищает под свои нужды этот новый мир. Это родителям хочется подзаработать и вернуться на Землю, дети там, возможно, уже адаптируются, планета ассимилирует новых своих жителей
Им - успокаивающее черное сияние.
Хороший рассказ, прочитано с удовольствием, хотя финал казался предсказуем.

Он со злостью пнул ногой песчаный холмик, и из-под него вылетел, сверкнув на солнце, крупный прозрачный камень. Сашка лениво наклонился: и не слишком-то он большой, даже меньше его кулака. В оставшейся от алмаза ямке обнаружился ещё один окатыш — тёмный, сияющий нестерпимым чёрным огнём. Вот это находка! Когда Лялька нашла синий — весь посёлок праздновал.

Подхватив находку, Сашка бросился ко взрослым, которые просеивали песок через сита, по дороге бросив ревнивый взгляд на их добычу — как обычно, все камни застревали на двух последних уровнях, мелкие, меньше ногтя. Большому алмазу обрадовались, а по поводу чёрного посовещались, и решили, что никому он не нужен: двигатели на таких не работают, да и для связи не годится — рассыпется. Так что Сашку не похвалили, а отругали, что всякую дрянь подбирает, и отправили обратно, дальше искать, да ещё и прикрикнули, чтобы шустрее двигался.

Разные ценности, то, что для Сашки уже величайший дар планеты, для взрослых - мусор, им алмазы подавай, которые Сашку уже раздражают, как и шум двигателя.

Мать засмеялась и без злости огрела дочь полотенцем, ну, как огрела — слегка мазнула:

— Хватит за идиотами глупости повторять. Полгода не прошло, а мы здесь уже дичать начали. Ничего, ночь придёт — сразу занятия в школе организуем, хоть немного поумнеете. Доедайте быстрее, грядку у дома прополете — и спать.

Ташка, как всегда, вытащила две травинки и удрала. Сашка воровато оглянулся и припустил к гномьему пню. Прямо под предполагаемой дверцей положил свой чёрный алмаз и прошептал:

— Вот, это вам, в подарок. А вы за это не играйте сегодня так громко. Я вам потом ещё принесу, если найду.

Когда Сашка на четвереньках начал выбираться из узкой щели между забором и пнём, ему показалось, что дверка приоткрылась, и оттуда полыхнуло мягкой и ласковой тьмой. Он тут же сунулся обратно, оцарапал ногу, но не успел: никаких следов двери, а камень его исчез, только на земле остались борозды как от длинных когтей.

Первые торговые отношения с планетой

В комнате — тихо и темно. Сашка быстро и крепко уснул, обволакиваемый поднимающимся из глубины катакомб чёрным сиянием.

Динь-дилинь. Дон... Дон... Дон-дон...

Может, и не съели, может, ассимилировали.
Белым ходокам из "Игры престолов" тоже нужны были живые сыновья Крастера.

В принципе, рассказ живой такой, дышащий, погружаешься в атмосферу чуждого мира, и оставаться там совсем не хочется.
Если такова и была задумка, то Автору она удалась блестяще.

[Рыжая вешка]

Ну что, понравилось вам? А вот я тут как тут со своей бочкой дёгтя!
Да, написано это прекрасно. И детское восприятие мира, и взгляд на солнце. Ну кто из нас не смотрел на него до одури, до чёрного пятна на белоснежном небе?...
А теперь но. Что что за люди, которые посылают детей собирать камушки, когда им грозят и пиявки, и всякая там нечисть?! Без защиты, без элементарной осторожности?! Ведь если автор пишет о последствиях, значит были прецеденты? Далее мальчик. Отнёс камушек - ладно. С канарейкой уже более серьёзно, а с ребёнком вообще из ряда вон. Сразу вспомнились мне случаи в семьях, когда дети становились невольными убийцами и меня передёрнуло. Сама страшно этого боялась, когда рожала - у меня разница между детей год и три. Но Вовка на Катюху даже не смотрел, как будто её и не было вовсе, и я вздохнула с облегчением. А вот после рассказа осадочек остался. Неприятная такая оскомина.
Удачи на конкурсе.

[Мышель]

Интересный мир и динамичный сюжет. Особенно порадовало звуковое сопровождение, и в начале, и, особенно - в конце. Дон, дон, дон-дон - это ведь похоронный марш? Или меня музыкальное образование на лишние мысли наводит? Если так и задумывалось - то здорово.
Колонисты, судя по всему, из времён космической экспансии всюду, откуда хоть что-то можно вывезти, особой симпатии не вызывают. Ну, массовая колонизация - такое дело. И миры по лотерее недостаточно обследованные, и людишки - или не очень умные, или авантюристы, ну, какие есть. По крайней мере, недоверия персонажи не вызывают.
Ребёнок отлично получился, может, и выживет?
Дон, дон, дон-дон

[оленька]

Неплохо. Здесь в отличие от предыдущего (в колодце), где меня сразу на эмоции провоцировать стали, сюжет развивается постепенно. Знакомят, в меру интригуют, потом общая картина вырисовывается и дальше по нарастающей к кульминации. Выше среднего будет оценка, и только. А потому что рояли есть! Домик гнома неподготовленно появился. Ещё кое где. Расписать бы знаков до сорока, может знаковая вещь получиться.

[Ну типа Я]

Мне морали не хватило. Ну как бы зло должно быть наказано. Конечно, это ребёнок и всё такое... но всё же.

[Мышель]

Мне морали не хватило. Ну как бы зло должно быть наказано. Конечно, это ребёнок и всё такое... но всё же.

Вот мелькала у меня какая-то ассоциация, но никак не ловилась. А вы про наказание зла помянули - и вот она, голубушка, попалась:

Варька подкрадывается к колыбели и наклоняется к ребенку. Задушив его, она быстро ложится на пол, смеется от радости, что ей можно спать, и через минуту спит уже крепко, как мертвая...

Внутренняя мотивация у персонажей разная (избавиться/чтобы всем было хорошо), а причина психоза - одна, физиологическая: недостаток сна/избыток звуков.
Так что автору нужно было гномиков наказывать.

[Parf]

Фантазия у автора хорошая. С одной стороны, это здорово. С другой - избыток причудливых вещей и странных обычаев уменьшает мою способность сочувствовать героям. Всё у них не так, как у нормальных людей: и солнце другое, и растения, и животные - да и мораль, наверно, не такая, как у нас. Они спокойно посылают детей на смертельно опасную работу - должно быть, человеческая жизнь у них совсем не ценится. Поэтому и решение Сашки отдать Глеба гномикам не очень-то шокирует.

Всё-таки в фантастике важен баланс между фантазией и реальностью. Слишком мало фантазии - скучно. Слишком много - начинаешь смотреть на происходящее отстранённо. Может быть, автору просто не хватило знаков, чтобы втянуть меня в свой мир. Описаний маловато, визуальная картинка в голове не складывается. Всё какое-то очень причудливое: алмазы, плоды, пиявки - а как это выглядит, плохо представляется. Только солнце хорошо описано.

[Алексей2014]

"Разве я сторож брату моему?" А ещё про мир, не стОящий слезинки ребёнка, забывший себя в погоне за "ценностями"... пусть не за бумажками с глазом на пирамиде, а за кристаллическим углеродом - не суть. Какие чудовища вырастают из брошенных в погоне за достатком детей, из семян зла, политых их видимыми и невидимыми слезами? И потому "Не спрашивай, по ком звонит колокол..." Ведь даже если не все его слышат, он - ЕСТЬ!
Автору - с благодарностью:

[Литера]

Вот, в этом рассказе мне понравился герой, на него почему-то хочется смотреть. Но в какой-то момент, я поняла куда автор хочет вести. еще Антон Павлович Чехов туда вел в рассказе " Спать хочется" ( "13-летняя Варька работает нянькой и служанкой в доме грубого сапожника. Ночью она должна убаюкивать маленького ребёнка хозяев, а днём заниматься хозяйством и бегать по поручениям. От постоянного недосыпа Варька часто дремлет, сидя с ребёнком; она снова видит обстоятельства смерти своего отца. Однажды Варьке приходит простая мысль, как утихомирить мешающего ей ребёнка: она душит его и спокойно засыпает.")


и еще, никогда автор не был в Мурманске летом. Самое страшное, это не ночь, ночь фигня. Самое страшное, полярный день. О него реально сходят с ума. В Мурманске шторы - это необходимость.

[Valico]

Вот, в этом рассказе мне понравился герой, на него почему-то х

Что-то у вас с кодировкой. Конвертнул ее.

"Вот, в этом рассказе мне понравился герой, на него почему-то хочется смотреть. Но в какой-то момент, я поняла куда автор хочет вести. еще Антон Павлович Чехов туда вел в рассказе " Спать хочется" ( "13-летняя Варька работает нянькой и служанкой в доме грубого сапожника. Ночью она должна убаюкивать маленького ребёнка хозяев, а днём заниматься хозяйством и бегать по поручениям. От постоянного недосыпа Варька часто дремлет, сидя с ребёнком; она снова видит обстоятельства смерти своего отца. Однажды Варьке приходит простая мысль, как утихомирить мешающего ей ребёнка: она душит его и спокойно засыпает.")


и еще, никогда автор не был в Мурманске летом. Самое страшное, это не ночь, ночь фигня. Самое страшное, полярный день. О него реально сходят с ума. В Мурманске шторы - это необходимость".

[Manowar76]

Будни фронтира Глубокого Космоса и аморальные детишки, искушаемые Тьмой.
Как, наверное, все уже догадались, это оммаж Чехову, и псевдоним автора, скорее всего такой же.
Поначалу Крапивин, в конце Кинг.
В созданном мире почему-то цапанул образ слепящего солнца, от которого сходят с ума.
Вообще, смерть ребёнка - "запрещённый" сценарный приём. Слишком легко выдавить из читателя/зрителя нужную эмоцию.

[razuka]

Тема, увы, опять не раскрыта. Точнее, притянута за уши.
И опять убивают детей. Похоже, без этого тут вообще писать не умеют.
Как рассказ - хорош, все на месте. Как ужастик – средне, саспенс не нагнетается. Как фантастика – плохо, мир уж очень недостоверный.
Первое, что должны были сделать разведчики, найдя на незнакомой планете ни пойми чьи развалины, так это огородить их огромным забором. А тут еще и бараки над ними построили. Более того. Планету с негативным воздействием на психику, да еще населенную монстрами, вообще должны были запретить колонизировать. Еще резанул глаз ручной (в частности детский) труд в высокотехнологичном обществе. То есть построить космический корабль, чтобы долететь, смогли, а привезти с собой технику – нет?
Может, надо было то же самое, но в фэнтэзи-антураже? Там достоверности и не ждешь.

[tequiller]

Он отнёс Глеба гномикам скормил? «Спать хочется»-римейк? А зачем? Зачем эта кавер-версия, ничего нового не открывающая в мотивах подобного решения?

[zubr]

Да, депривация сна - штука серьёзная. Можно решиться на всякое. Идея хорошая, но вот по описанному поведению героя заметно его раздражение, а полной "потери берегов" не чувствуется. По тексту он кажется всё ещё слишком адекватным, чтобы не видеть разницы между камешком, птичкой и человеческим младенцем. Автор, по мне лично, не сумел показать, что у героя совсем сорвались тормоза. И потом, герой сам ещё ребенок и вдруг незаметно уносит младенца, уже готового проснуться и заорать. Это всё же, как в одной песне: "Ребёнок крепкий и, к тому же, орать умеет дюже гро-о-омко". Кстати, схожая претензия по поводу канарейки. Видно, у автора не было этих визгливых птах. Ладно, пусть ГГ ниньзя и поймал птицу без шума и пыли, но почему она не улетела, когда он положил её около пня? Но в целом очень перспективный рассказ, если добавить ГГ бессонного неадеквата.

Расписать бы знаков до сорока, может знаковая вещь получиться.

А я бы, наоборот, отжал немного.

[Kukaracha]

Похоже на детскую сказку со взрослым коНцом. Продуманный, антуражный мир со своими законами, и вроде бы казалось детская чепуха все это, но затягивает хорошо, и послевкусие нормальное после прочтения.

[L7IAM]

Красиво, но предсказуемо и вторично.
Удивился странному выделению звуков в начале рассказа, но в финале автор про него сам забыл, наверное.
Ребенок, который потащил куда-то младенца, это сразу жутковатая цыганщина, а тут еще и фант-доп.
Ну, не знаю... Не нравится мне такое.