Лотосы, новелла Опции

[Агния]

Алька проснулся от шума дождя. Как же хорошо! Он так ждал его и, засыпая, мечтал услышать нежный шорох падающих капель.

Степь вокруг поселка была желтая от пожухшей травы, яростное солнце равнодушно палило день за днем, и люди и природа устали. Пыльным, знойным воздухом тяжело было дышать, не хотелось двигаться, не хотелось ничего - апатия, лень, безразличие охватили всех, даже детей.

Алька уже неделю не ходил к Веронике – жарко, далеко идти – на другую сторону поселка к блочным домам, да еще перебираться через рельсы железной дороги. А там такой злющий сторож и собака его Жулька противная. Сторож, тучный, коротенький дядька, каждый раз кричит на него, багровея лицом, а толстая старая собачонка делает вид, что тоже очень злится, хотя на самом деле просто выслуживается. Алька как-то встретил эту собачонку, мирно поспешавшую по своим собачьим делам, и она виляла ему хвостом. Шкура облезлая.

Алька встал, высунулся по пояс в окно, дождь ласково брызнул теплой моросью на макушку и спину. Осторожно, чтобы не разбудить бабушку, мальчик выбрался из дома на крыльцо и сел там на границе дождя и навеса.

Воздух был такой вкусный, что хотелось его немедленно разливать в большие банки и закручивать их крышками, а потом когда-нибудь – в такое же сухое, безумное лето – доставать из подвала и вдыхать глубоко и жадно.

«Надо поделиться этой идеей с Вероникой», - подумал Алька и страшно затосковал, что не может пойти к ней прямо сейчас, посреди нежной, дождливой ночи.

Пошел бы, стукнул камешком в ее окно - она тоже не спит, он уверен. Радуется, наверное, что ее ресницы достали до неба, прочертили борозды в облаках, и дождевой хлеб взошел. Спелые колосья падают на землю, на крыши… Алик поглубже вдохнул мокрый воздух – хорошо….

Вот если бы она сидела сейчас рядом, то ее руки и коленки белели бы в густой темноте южной ночи, а его, наоборот, было бы совсем не видно из-за черной смуглоты загара. Ника бы сказала: « Ты прямо, как ниндзя», а Алик назвал бы ее Белоснежкой… Завтра, завтра, он пойдет к ней с утра. Так много надо рассказать.

Всю неделю он читал мифы Древней Греции и был переполнен впечатлениями. Герои, боги у древних греков такие домашние, как люди. С ними можно было и поссориться и помириться. А еще в них можно играть - в голове Алик сложил уже целую череду сюжетов, которые следовало опробовать на пару с Никой.

«Самое главное – это декорация»,- говорила она уверенно. – Если есть обстановка, то все остальное появится само». Алька не возражал – наоборот, приходил в восторг от такой простой магии окружающего мира.

Им с Никой повезло так, как, может быть, никаким другим детям-фантазерам не везло. В их распоряжении был старый, изъеденный временем до состояния нерукотворности дворец мавританского стиля. Построенный из песчаника лет примерно двести назад кем-то из соратников фельдмаршала Суворова он стоял, забытый, в роще скумпий, и большой пруд, вдававшийся прямо в тело дворца, придавал ему еще большую таинственность.

Видимо, на дне пруда били ключи – потому что он нисколько не пересох даже в эту невыносимую жару. У берегов вода прогревалась, там росли белые лотосы - нимфеи, самые настоящие, крупные, с множеством лепестков, как в Индии. Правда, срывать их, или даже просто трогать, почему-то не хотелось.

И еще вглубь пруда вела мраморная лестница. Это очень интриговало ребят – казалось, что по ней следует спуститься – но куда?

«Вот жабры отрастим, и проверим – куда ведет лестница», - задумчиво прогнозировала Ника.

Алька с восхищением смотрел на нее – он в принципе не умел делать такие смелые предположения.

Он вообще часто восхищался Вероникой, но всегда внутри себя, не вслух. Она не была красивой, такие лица, как у нее, называют обычно невыразительными. Небольшие серые глаза, пухлые щечки, мимика небогатая, темные волосы и очень белая кожа. Фигурка высокая, выше Альки на полголовы, он-то совсем другой – смуглый даже зимой, в распахнутых карих глазах можно прочесть все, что он чувствует и думает – «Бемби» - окрестила его Ника. Вот теперь он расскажет ей, что у нее имя, как у богини победы. Хотя, может она и знает, она же старше.

Признаться, это обстоятельство немного тяготило Алика, но Вероника была девочкой тактичной и редко пользовалась преимуществами старшинства. Зато у нее очень авторитетно получалось заверить Аликову бабушку: «Не волнуйтесь, я присмотрю за ним! С ребенком ничего не случится». И, как ни странно, бабушка, несмотря на свое здравомыслие, велась на это самоуверенное заявление и доверяла одиннадцатилетней девочке «присмотреть» за девятилетним сорванцом.

Дворец они нашли случайно, когда Ника, одержимая в тот момент поисками необыкновенного древнего папоротника – ровесника динозавров, решила, что они должны непременно проверить дальнюю рощу деревьев. Дети вошли в рощу, скумпии как раз распустили свои розовые облака, и из этих нежных облаков выплыл им навстречу погруженный в пруд изящный дворец.

Сливочно-белый, с резными арочками, балкончиками, тонкими колоннами – они просто не верили своим глазам. Но это был не мираж, дальше тянулись полуразвалившиеся корпуса большой помещичьей усадьбы, мавританский дворец был скорее игрушкой хозяев, чем настоящим обиталищем людей.

Время, вода и ветер так источили его мягкие известковые стены, что местами они напоминали причудливой формы кораллы, по прихоти природы сложенные в архитектурную общность.

Честно говоря, ходить там было опасно, и дети это понимали, поэтому, открыв для себя дворец, играли на открытой площадке перед ним. От неё-то и уходила вглубь овальной глади пруда пологая лестница.

Этого было достаточно, чтобы вообразить себя кем угодно – от рыцаря до дракона, от феи до злобной ведьмы. Так естественны были их жесты, когда Ника, к примеру, наставляла на Альку какой-нибудь симпатичный прутик и взывала: « Заклинаю тебя ветром и бурей, громом и молнией! Яви свой настоящий облик!» И Алик с удовольствием «превращался» из жабы в принца… Или наоборот.

Однажды Вероника, воображая вредную королевну, зашвырнула в пруд перстень – здоровенный, желтый, весь в блестящих камнях – Алик по сюжету должен был нырнуть за ним, но почему-то этого ужасно не хотелось. Черная, затененная поверхность пруда не отражала небо, как будто смотрела в глубину, а не лежала под солнцем Юга. «Прыгай же!» - настаивала Ника, знавшая, что он прекрасно плавает. «Да ну, там холодно», - бубнил нерешительно Алька. «С ума сошел? Какое холодно?... Или ты боишься?»

Этот аргумент был неотразим, и Алик прыгнул. Вынырнул он через минуту, бледный, дрожащий, молча собрал в кучу одежку и пошел прочь от дворца. Растерянная Ника догнала его, тормошила, расспрашивала, но только на следующий день Алик рассказал нехотя, чего он так испугался.

В первый момент его странно оглушило, хотя нырял он в своей маленькой жизни несчетное количество раз. Но тут Алька как будто попал в мир с другими свойствами – ощущение было не из приятных. Вода казалась вязкой, словно это была не вода, а жидкое мутное стекло, только холодное, очень холодное.

Он увидел стебли лотосов. Толстые, как канаты, тягучие, черно-зеленые, они уходили на какую-то неведомую глубину. У него промелькнула мысль, что цветки на поверхности – якоря, которые не дают пруду уйти куда-то вниз, ниже земли.

Потом он чуть не стукнулся лбом о чей-то высокий мраморный лоб, задел руками едва видные в илистой воде белые каменные плечи. Судорожно отгреб в сторону и снова столкнулся со статуей, уже другой. Торопясь вынырнуть, боковым зрением увидел, как тычется в мраморный торс маленькая змеиная головка, а поднятая рука статуи будто шевелится и хочет удержать его тут, в пруду.

Темная гладь оказалась наполненной странной, тайной жизнью, и даже нечаянное вмешательство в неё предусмотрено не было.

«Господи! – с нажимом воскликнула Вероника. – Всего то! Какие-то несчастные, сброшенные в воду скульптуры, лишили тебя разума?!»

«Ника, они такие холодные, - ответил Алик с укором, - просто ледяные. Если бы я там побыл еще немножко, то тоже стал бы – как они – ледяным».

Девочка, кажется, поняла его, и больше они никогда не совались в пруд. Но сам дворец с окрестностями все же оставался необыкновенной, волшебной сценой.

Алька даже причмокнул, воображая, как они с завтра разыграют какой-нибудь из подвигов Геракла или похищение Европы… К этому мифу прилагалась репродукция картины Серова, и девушка на быке напоминала Алику Веронику, может быть – вытянутой белой ручкой, или темной косой…

.

Проспав изрядную часть утра, Алик рванул к подружке, когда солнце уже высушило и следы дождя и росу. Воздух нагрелся до тридцатиградусной отметки, но бабушка сказала: «Это ничего, теперь-то дожди-грозы каждый день будут. Сморите там, с Вероникой, не попадите под грозовой ливень на открытом месте. Слышишь?» Алька на бегу откликнулся: « Слышу!» и умчался, поднимая пыль, как маленький вихрь.

Галопом пробежал он мимо ярких деревенских домов, срезал угол через огороды, и вот уже железнодорожные пути, пересекают его мир – как чужеродная, неприятная полоса препятствий.

Низенькая сетка ограды, семафор, пересечения рельсов, вагоны, следы мазута, и над всем этим будка сторожа, или смотрителя? Алька не знал - как правильно, но знал, что лучше на глаза ему не попадаться. Конечно, детям нельзя было бегать через пути, но ведь все бегали – и ничего – ну, не идти же за полкилометра до платформы. А сторож со своей собачонкой почему-то лютовал именно на Альку. Взаимно. Алик, со своей стороны, желал ему провалиться.

Вроде бы тихо… Будка на столбах выглядела безжизненной. Алик перешагнул оградку и, пригибаясь, поскакал через рельсы. Первый путь, второй… Обойти вагон, пролезть под сцепкой… Третий путь… Еще вагон…

- Ой! Ой… Дяденька, отпустите!

Сторож с собакой вывернул из-за угла и сразу сцапал Алика за шиворот футболки.

- Ты опять ходишь тут, гаденыш! – хрипло закричал он, брызгая слюной, а собачонка заливалась противнейшим визгливым лаем. – Я тебя предупреждал, а ты все ходишь!.. – он тянул Алика за шиворот все ближе к своему бордовому лицу с крупными каплями пота. «Глаза у него совсем красные», - заметил мальчик и стал решительно вырываться – ворот одежды уже мешал дышать. Руками и ногами отпихивался он, выкручиваясь из железных лап сторожа, но тот не отпускал, а пытался тащить Альку за собой по путям. Это было и больно, и обидно, и стыдно. И тут сторож прошипел:

- К девке таскается, такой малой, а уже с девками знается…

Алик понял, что сказано было что-то очень гадкое и несправедливое, он вывернулся и укусил сжимавшую ворот руку, да еще ногой пнул сторожа куда-то в обвислый живот.

Но сторож не выпустил его, а сгреб еще сильнее, почему-то заваливаясь на спину. Он упал прямо на черные масляные шпалы, и Алик повалился на него. Темно-багровое лицо оказалось совсем вплотную, от кислого запаха большого пропотевшего тела сразу затошнило. Сторож, задыхался, хрипел, мясистый язык его вывалился наружу.

- Аххх, тыыы, ххтыыыы… - выдыхал он, судорожно прижимая мальчика к себе. Алька пытался убежать и не мог – мертвая хватка пригвоздила его к телу сторожа, как к тонущей барже.

А сторож перестал дергаться и задыхаться - обмяк. Глаза слепо пялились в раскаленное небо, не опасаясь солнца, язык наливался синим, багровые щеки постепенно белели.

«Он умер», - понял Алик. Но понял просто как сообщение, а осознание пришло позднее, когда он, плача, пытался разжать мертвые пальцы у своей шеи. Не разжал, пришлось стащить футболку через голову. Да еще собака…

Она завыла почти сразу. Обнюхала лицо хозяина, села рядом и завыла, подняв остренькую морду.

- Помогите! Помогите! – закричал Алик, размазывая соленую жидкость по лицу. Голос срывался, выходил какой-то писк. «Это я его убил, - думал мальчик как-то очень спокойно, отстраненно. – Я укусил его, потом ударил, вот и… Он теперь мертвый».

В ушах тоненько звенело. Мысли двигались еле-еле. Очень хотелось выключить собачий вой. Уйти хотя бы. А что же будет дальше? Здесь, за вагоном, на путях… Место укромное, можно долго лежать, кто-нибудь придет на вой – посмотрит, увидит Аликову футболку и все поймет… К ним в дом придет милиция и скажет бабушке: « Где ваш внук? Он убил человека!»…На этом мысли останавливались и поворачивали обратно – нельзя было просто уйти. Надо было ждать кого-то.

Но никого не было. Казалось, что на всем свете – только мертвый, Алька и воющая собака. И вагоны смотрят пыльными, равнодушными глазами окон на этих троих. Тогда мальчик вытащил ключи из кармана сторожа – они торчали, их было видно – и, спотыкаясь, пошел к будке на столбах, рассудив, что там должен быть телефон.

.

- Почему он умер? - робко спросил Алька врача скорой, который деловито заполнял какие-то бумаги, сидя на рельсе. – У него что-то внутри разорвалось? В животе?

- Ну да, разорвалось, - ответил врач, не поднимая глаз от бумаг. – Не в животе, а в сердце, - и он показал для наглядности – где, небрежно ткнув шариковой ручкой в левую грудину тела. – Такое пекло адское месяц уже, а сердце нездоровое… Гипертоник, ему вообще дома надо было на бюллетене сидеть… Молодец, парень, что позвонил. А то к вечеру бы уже мухи его облепили…

У Алика камень с души свалился – значит, не он виноват…

Когда, наконец, уехали и скорая и милиция, Алику отдали его футболку, расправляя мятый, надорванный ворот, он разревелся. Никто его не слышал, и надо было проплакаться, чтобы придти к Нике уже спокойным, как подобает мужчине. Было часа четыре пополудни, когда он умылся у колонки и побрел к подруге.

Вероника ему так обрадовалась, что не заметила сначала угнетенный вид и некоторую заторможенность. Потащила в рощу с дворцом, у нее тоже назрели за неделю разные интересные предложения. Но по дороге вялая реакция Альки на её восторженные проекты стала слишком очевидна. Ника остановилась, взяла мальчика за плечи и строго сказала:

- Рассказывай!

Он рассказал. Понурившись, они медленно шли к роще. И Ника сказала, что в соседнем подъезде умерла вчера вечером одна старая тётенька, лет пятидесяти. Лифт не работал, она шла с сумками и упала… А Вероника её хорошо знала, потому что лоджия этой Розы Сергеевны выходила окнами на их лоджию.

Смерть – дети пока не знали ее близко. Для обоих, она, к счастью, была явлением незнакомым и скорее сказочным, волшебным. Законным следствием того, что человек был очень плохим, или ему «вышел срок» - вроде как «они любили друг друга и умерли в один день». Но вот так вот – посреди сияющего летнего дня, взять и умереть… Был ли сторож Иван Никанорович Неглинко, как узнал Алик из всей возни вокруг тела, плохим? Ну, не любил, когда мальчишки бегают по путям, но смерть – разве подходящее возмездие за это?

В юных мозгах никак не укладывалось, что смерть может случиться просто так – из-за погоды и возраста. Что этому нет никаких глубоких справедливых объяснений.

Вероника и Алька сидели у пруда, уткнувшись носами в колени, а жирные, раскормленные вкусной водой, лотосы притягивали взгляд девственной, сияющей белизной. «Какие они здоровенные, эти нимфеи, - подумал Алик отстраненно. – Какой черный пруд, и какие белые цветы…»

Незаметно для ребят меланхолия охватила не только их, но и природу.

На горизонте обозначилась огромная, чернильной густоты туча. Медленно, но неотвратимо, она наползала на небо, как живое голодное существо, цель которого – сожрать свет.

Дети заметили тучу, когда она закрыла солнце, и все разом померкло. Повеяло взметенной пылью, влажностью, пропал весь уют летнего дня.

Бежать к дому поздно – поняли они. Ливень размажет по глинистой дороге, налепит на ноги пудовые кувалды вязкой грязи, да и молния – совсем не шутка.

Когда туча шлепнула первые весомые капли, ребята переместились под уцелевшую арку своего дворца. Стало очень темно, почти как ночью, ливень загудел, набирая силу, небо озарилось целым фейерверком молний, угрожающе рокотал гром. Налетел ветер, яростно прочесал прибрежные камыши, зеркало пруда исказилось крупной рябью. Воздуха словно не стало – его вытеснила вода.

Потоки её, протекая через выточенные временем и непогодой ходы в стенах дворца, создавали особенный многоголосый шум. В другое время, при обычном дожде, это звучало мелодично, тонко, даже красиво. «Как орган, только еще лучше», - говорила Вероника.

Но теперь вода проливалась сквозь тысячи отверстий с устрашающим гулом. Если бы могла быть Симфония хаоса – то она была бы такой. Казалось, что еще чуть-чуть – и все начнет рушиться… К этому примешивался еще один странный, необъяснимый звук.

Сложно представить, кто, или что, могло его издавать – как будто под землей били в набат, и получался очень низкий и глухой…лай? Он был где-то очень далеко, подчинялся своему, непонятному ритму, и от него закладывало уши.

Дети стояли, прижавшись друг другу, молча глядя на стихию, оба не считали нужным скрывать – им страшно. И бежать некуда, и тяжело дышать – все пропитано водой, её гулом и звоном…

- Стаи летучих мышей только не хватает, - прошептала Ника.

Невольно вглядываясь в темноту, Алик заметил фигуру неровных, размытых очертаний. Она двигалась к дворцу и выглядела очень странно – дрожала под порывами ветра и плетками струй, как улетевший полиэтиленовый пакет. Тень? Нет, тени не ходят сами по себе. Мальчик сжал руку Вероники и шепнул:

- Смотри, ты видишь?

Ника вгляделась в дождевую полумглу. Неуверенно промолвила:

- Да… Вижу, - и больно сжала Алькину ладошку.

За колеблющимся силуэтом, почти вплотную, бежала Сторожева собака.

.

- Ника, Ника, что же делать? Это он идет… Это Сторож!... Зачем? Он идет отомстить мне? – Алька дрожал всем телом, вина, пусть и не очевидная всем и каждому, была совершенно ясна ему самому – сторож умер из-за него.

- Погоди… Аля, не бойся, нас же двое… - Вероника закрыла его собой, всматриваясь в темноту. – Ничего он нам не сделает.

Конечно, она тоже боялась. Но кто-то должен быть сильным. Ника обнимала за плечи дрожащего мальчика и думала, что все когда-то кончается, кончится и этот страшный дождь. Но сюрпризы еще не кончились.

- Ой, мамочка…Что…Кто это? Алечка, там Роза Сергеевна… Тоже… Такая же.

Присмотревшись, Алька разглядел трепещущий под струями воды силуэт полной женщины. Никакой собаки рядом с ней не было, но двигался, или парил, или плыл? этот призрак с другой стороны и очень целеустремленно – к пруду.

- Ника, они идут к пруду, кажется, мы им не нужны…

На Альку появление второго силуэта подействовало отрезвляюще, он ясно осознал, что они с Вероникой просто случайные свидетели, унял дрожь и пытался получше разглядеть – что же происходит? И потом – было немного стыдно, что Ника не испугалась так, как он.

Темное жерло пруда просвечивало сквозь мрак белыми мазками нимфей. Потоки воды, стекали в него отовсюду, и казалось, что он поднимается, набухает, и скоро выплеснет свои черные края на берег.

Два силуэта приблизились к воде, ступили на лестницу. Собака сторожа взвыла тоненько, и откуда-то издалека – из глубины, ответил ей утробный низкий вой. Призраки погружались в черноту воды. Когда из виду исчезли их головы, и пространство воды приняло их без звука и всплеска, два лотоса, один за другим, вспыхнули белым светом – ярко, как сигнальные фонари, и медленно потухли…

Дети стояли, вцепившись друг в друга. С последними всполохами цветов они явственно почувствовали, что стало легче. Всем – и небо вдруг очистилось, и солнце внезапно так нестрашно и ярко осветило все вокруг. Дождь, заканчиваясь, серебрился редкими каплями, радуга изогнула легкую дугу во весь горизонт.

Алик и Ника смотрели вокруг и не верили себе – неужели они только что видели мертвых, их души? Может быть, им все это показалось в темноте? Вот пруд – самый обычный, привычный. Тихо лежат на его поверхности большие белые цветы, зеркало воды чуть дымится, испаряя воду под жаркими лучами – прекрасный летний день.

Но нет. Все это было. Маленькая, мокрая собака сидит на верхней ступеньке лестницы.

- Бедная, - сказала Вероника тихо. – Что же с ней теперь будет?

- Жуля! – позвал Алька.

Собака подошла. Седая морда, коричневый нос, мягкие уши треугольником, мокрая шерсть висит на впалых боках. Как странно – Алька помнит, что она была толстой.

Мальчик присел на корточки, протянул руку. Собака обнюхала, ткнулась влажным носом. Теперь он совершенно не чувствовал к ней прежней неприязни.

Алик взглянул на Нику. Она смотрела требовательно, нахмурившись, но молчала. Он отвел глаза, погладил собаку по маленькой острой морде.

- Пожалуй, я возьму ее к нам, - сказал твердо. – Ты поможешь мне уговорить бабушку?

- Конечно, мы ее обязательно уговорим! Только надо Жулю высушить и расчесать…

- Жуля! Пойдем! – дети зашагали к дому, и собака побежала рядом и чуть впереди, как будто это было ей привычно. Странно – но всем троим было ясно – что только так теперь и могло быть.


Второе место на 23-й Фантрегате

[Надежда]

Понравилось. Спасибо.

[Агния]

И вам спасибо)

[Crank]

Красиво написано, понравилось. Для меня это не рассказ, а часть БФ (большая форма). Нет, не пролог. Скорей, одна из глав. Такое впечатление.

[Агния]

Красиво написано, понравилось. Для меня это не рассказ, а часть БФ (большая форма). Нет, не пролог. Скорей, одна из глав. Такое впечатление.

Спасибо) Как БФ не задумывалось. В этой вещи мне самой нравится первая часть. То, что не связано с мистикой.