№20 Тихие мысли, Черное и белое Опции

[Ябадзин]

Есть правильные семьи: друг друга любят, уважают, заботятся и излучают добро во все стороны. Несчастья и печали такие семьи не обходят, но принимаются смиренно; и энергично, общими усилиями быстренько заштриховываются новыми радостями.
В такой семье, среди любящих родителей, бабушек и дедушек, дядьёв и тёток появился Виталик Сосновский. Родился долгожданным, поздним, и любовь лилась на него через край.
В таких семьях (да и прочих, наверное, тоже) обязательно имеются истории про младенчество наследников. Уж за тридцать Сосновскому перемахнуло, а как наедет с визитом к стареющим родителям, так обязательно мама что-нибудь эдакое, да в красках вспомнит.
Хитом у Сосновских была история про мост. Виталик легенде великодушно подхихикивал и поддакивал, заедая родительские воспоминания борщом и запивая сладким чаем.
Эту историю он даже барышням любил рассказывать, если на этом мосту или рядом доводилось бывать. Надо сказать, с девушками Виталику всё больше не везло: и кривенькие, и косенькие, а, самое главное, стервозины всё какие-то подлючие попадались. Хотя парень он был заметный: высокий, с юмором и с мозгами. Непреоборимая застенчивость портила дело, а то бы быть ему бабником несусветным. А так заканчивалось всё, не успев начаться: мы с тобой не пара, ты не мой вариант, у тебя стержня нет и т.д.
Мост-то самый обычный, в Москве несколько таких, где метро по верху идёт через реку великую тоже Москву. И этот мост, Нагатинский, чуть ли не самый скучный из них. Хотя кому как: ЗИЛ раньше виднелся отсюда, вдалеке и Университет можно разглядеть. Теперь вот Сити.
Сосновские в роддом на метро отправились. Такие вот нервы.
Папа маму за руку держит, та улыбается, мол, в порядке, а сама натянута струной. А поезд возьми, и затормози прямо на мосту. Машинист что-то пробурчал в динамики, и поезд вдруг назад дёрнулся. "Мама сидит себе, улыбается", - отец вставляет ремарку обязательно в этом месте; мама: "А ты как стукнешь ножкой! Думала, рожу…".
Закончилось всё благополучно, мальчик дотерпел до роддома; история как история (хотя Виталик в своей жизни движения поездов назад припомнить не мог), ничего особенного.
Тут познакомился Сосновский с Вероникой. Вероника - светлая, очень милая, улыбка искренняя. Другая какая-то совсем, в сравнении с теми, прошлыми.
Погуляли; провожать - ехать через этот метромост. И засмотрелся Виталик на девушку, задумался крепко – поезд как раз через реку ехал - что вот, опять хихи, хаха, повеселил девчонку, симпатия в глазах, а небось через неделю: "Тюфяк, ты, Виталик, и это не лечится. Не для тебя моя роза цвела. Прощай. Ах…" – плавали, знаем. Вздохнул так тяжело, что Вероника спросила обеспокоенно:
- Ты чего?
- А? Да так… - Махнул рукой Виталик. – А я тебе рассказывал нашу семейную притчу про то, как я движением левой пятки поезд вспять повернул? - Он посмотрел в окно и пяткой смешное па сделал. Сам удивился, никогда раньше себе такого не позволял.
- Нет. – Засмеялась облегченно Вероника. Тоже не раз она обжигалась, а тут вроде нормальный парень в кои-то веки.
- А! - заулыбался и Виталик и начал рассказывать.
Свидание случилось в пятницу, а уже в субботу Вероника позвонила ни свет ни заря и ледяным тоном заявила словно по нотам: хлюпик, мямля, не для тебя… Адью! И ахнула даже в конце. Виталика точно оглушили. Он полы мыл, вот и остался, приваленный к стенке, сидучи на "земле".
- Дела… - удивился он своему огорчению, словно в первый раз такое услыхал. И забурлило в голове, закашеварило.
Никогда бы не подумал, что Вероника такое скажет… Не подумал? Ха! А вчерась? А? Так ведь наговор, считай, это был! Чтобы всё по-другому пошло. Вот ведь… И по глазам видел, когда прощались возле подъезда, что благодарна ему - не лезет, не форсирует и ведёт себя как джентльмен. А тут на тебе…
Усмехнулся горько Виталик, потянулся за телефоном, перезвонить. Пошлёпал незряче неуклюжей пятернёй по столу. Телефон, задетый, ушёл в свободный полёт, дзинькнулся об плитку и разлетелся на кривенькие осколки. Виталик определил сразу – с концами.
- Ерундовина какая-то, - встряхнул головой, прогоняя бредовые мысли про совпадение подуманного им вчера и сказанного Вероникой сегодня.
А разве? Ведь когда обратно ехал, девушку проводив, подумал, что вот сейчас все мы в заложниках у электронщины паскудной, чуть что случись с яркими мерцающими стекляшками - грусть, печаль и необратимые последствия. Никаких запасных путей, мосты разведены. Аппарат похерить – порушить все надежды и чаяния.
- Ну да, там прямо на мосту. Ещё в реке фонарики поблёскивали, - пробормотал Виталик, сопоставляя. И вернулся к делам.
Человек он был дисциплинированный, из каждодневного расписания умел извлекать натуральное удовольствие, а где-то даже и счастье. От этого (в том числе), возможно, с девушками и не сближался. Рефлекторно опасался поломать привычный уклад.
Но эмоции от открытия "мостового совпадения" неожиданно перекрыла завихрившаяся тоска по Веронике – а обычно-то в таких случаях примирялся Виталик с потерей довольно быстро. Не выдержал, побежал за новым телефоном. Но беда не приходит одна – номера на симке он её не сохранил.
- Значит, не судьба, - решил он.
Чувство к Веронике – а по-другому это не назовёшь – если и затихало, то медленно. Удивляя Виталика своей значимой монотонностью. А вот про мост он позабыл разом.
Вот только и вспомнил моментально. Прямо там, на мосту через Москву-реку. Когда в понедельник ехал на работу.
Немолодой гортанный человек с сильным акцентом и не менее сильным возбуждением выговаривал тоже немолодому, но только негортанному, курносому, седому и с голубыми глазами. Выговаривал злобно и безответно. Слова эти среди Виталика родили гневную бурю. И хотя ничего конкретного из этих слов он не запомнил, оскорбительный смысл долетел до него верно и попал в цель. Забушевал Виталик. Но исключительно внутренне, даже глаза отвёл, подтверждая обобщающее мнение гортанного и обо всех остальных пассажирах. Виталик себя в моменты такого малодушия презирал, но преодолеть слабоволие не мог. Всесильная слабость сковывала члены и заставляла прятать взгляд. Но долбила мозг неудержимая мысль: несокрушимый герой (в главной роли, конечно, он, Сосновский) подходит, буравит насмешливыми глазами гортанного; тот психует, встаёт и падает, нокаутированный неведомой силой богатыря.
От сладостных дум о справедливом возмездии отвлёк шум – гортанный под брезгливыми, испуганными и любопытными взглядами осел, хрипя, на пол.
- Офигеть… - прошептал Виталик и последующую кутерьму с жалобой какой-то женщины машинисту и вмешательством (уже на станции) полицейского пропустил.
Он в прострации вылез на платформу и в том же невнятном состоянии влез в вагонную толчею на другом пути, чтобы ещё разок прокатиться по мосту. Но на этот раз в обратную сторону. Талдычил мысленно: "Ладно, ладно, ладно…".
Отряхнулся от оцепенения Виталик, только проехав пару станций. Повертел головой, подивился, как плотно угваздан вагон рекламой. "Ладно!" – кричали яркие плакаты. И что-то там про уверенную поступь в жизни, поплёвывание небрежное на горести и невзгоды. То ли социалка, то ли новый жилой комплекс. У Виталика в глазах вновь помутнело, и смысл более мелких надписей до него уже не дошёл.
***
По грязному полю бегали толпой среднеазиатцы, с визгливым азартом гоняя мяч.
Виталик сидел на трибуне, побалтывая бутылём пива в руках. Рядом развалился на пустой облупленной лавке его закадычный друг - Алик Грибов. Общие их знакомые парочку так и звали - "алики". И если уменьшительное имя Сосновского и весь его облик наивняка и великовозрастного мечтателя вроде бы гармонизировали, то для Грибова паспортная ласкательная форма (родители удружили) выглядела насмешкой - ростом ещё выше друга своего, широченный, басовитый, с мощными ручищами. Но это на первый взгляд насмешка. А так добрый души человек, и от этого несколько неудачливый по жизни. Что (помимо взросления бок о бок чуть ли не горшков) их с Виталиком и объединяло.
- А раньше, выходит, не проявлялось? – спросил Грибов.
- Да кто его знает… Если и было, то не замечал. А может, в тот раз проехался по-особенному. Или Вероника… Не знаю. – Виталик пожал плечами.
- Ну, так и ездил бы… - хохотнул Грибов и с присвистом отпил пива.
Виталик весь сморщился.
- Ну а что? Классно же – мысли свои воплощать.
- Ага, а потом обязательно пожар где-нибудь, кто-нибудь корчится, авария и всё в таком духе. - Покачал головой Виталик.
- Так это ж в одну сторону… в другую всё компенсируется.
- Да какой там компенсируется! Просто по своему разумению моё подсознание выворачивает, типа, - Виталик скривил пальцами "кавычки", - в положительном свете.
Грибов покивал, посмотрел на то, как верещат игроки, затолкав-таки замусоленный мяч в сетку.
- Витальк, а ты специально… ну, для этого… туда приезжал? – спросил он и глотнул пиво.
- Угу.
- И?
Сосновский сжался, будто боль пронизала его сверху донизу. И поведал.
Как приехал в ночи, как перелез ограду, на пути попав (весь обмирал, не ходок он был на экстремальные мероприятия; но, что характерно, никто не одёрнул, рук не заломил – хоть динамита центнер закладывай), приметил середину… А там словно нарочно, пусть и неряшливо, краской вымазано белым и чёрным.
- И белый, конечно, ближе к центру? – закивал догадливый Грибов.
- Ну да… - кисло подтвердил Виталик, - а чёрный…
- Ага, ага. И чего? Ты прямо там стал… колдовать?
Виталик из себя ещё какие-то слова выдавил в попытках объяснить. Но как описать то опустошающее ощущение, когда из тебя словно самоловом с десятком крючков вытягивают всю подноготную? Как он маятником, зомби покачиваясь, тыркался туда-сюда, пока рассвет не замаячил над рекой, конец короткой июньской ночи обозначая.
- И как пошли новости день за днём… Я и залёг дома больным напрочь. А как отошёл маленько, так на работу, минуя мост, через Зябликово стал добираться. Хотя бросить всё хотел к чертям, чуть из окна на улицу не шагнул..
- Сдурел, что ли? Из-за всякой хрени если ещё будем из окон кидаться… Чего не звякнул-то сразу? - Бронебойный обычно в спокойствии Грибов заволновался, бас его дрогнул.
- Так ты в походе своём был, без связи, безо всего… - уныло ответил Виталик. – Да ничего, я быстро охолонул. Деяния мои вроде как без жертв миру обошлись. Всё-таки не совсем конченный я человек, видимо.
Алик поглядывал на кислого друга хмуро, барабанил по лавке пальцами.
- А чего было-то хоть?
Виталик поморщился.
- Да… пожар в Москве-Сити, электричества на полгорода не было, ураганчик….
Грибов присвистнул, прикинув в уме события прошедшего месяца – всё было.
- И всё ты? – хмыкнул.
Виталик затравленно посмотрел на друга и не ответил.
- Гм… - От его взгляда Грибову стало нехорошо, и он поспешил спросить: - А из, типа, хорошего, из белого?
- А ерунда какая-то… Собачка у родителей выжила после клеща, контора тендер выиграла, митинги в европах. Писатель N – Букера выиграл. Ну и одна вроде как не ерунда – то, что не потонули вы. Подумал, пусть у Алика всё норм в походе будет, - улыбнулся слабо Виталик.
Грибов с подбитой бронёй верил другу уже без остатка, а как последнее тот выдал, так и содрогнулся, отставив давно пустую пивную бутылку. Вспоминая, как они чудом в походе в диком каком-то пороге выжили; выбрались, а потом ещё и всё своё барахло нашли в целости и сохранности, хотя другой народ в том регионе побился и потонул массово – невиданным паводком многих накрыло.
Друзья долго ещё сидели в молчании, тупо глядя на возню футболистов. Зажглись фонари, затихали постепенно и игроки, притомившись.
- Слушай, ну, а если только в одну, в белую сторону ездить, а? – Прищурился Грибов.
- В смысле? – Виталик, исповедовавшись после месяца раздумий – говорить кому или нет - облегчения не почувствовал.
- Ну, на работу, например, едешь через Зябликово, под рекой, а назад через метромост твой, и всё - только белые мысли работают. Можешь про мой бизнес чего-нибудь подумать для начала, - хохотнул довольный Алик и хлопнул здоровенной лапой по колену друга – тот вздрогнул. То ли от дерзости мысли, то ли от дружеского шлепка.
- Ну его к лешему, не поеду я туда никогда больше… К счастью, другие дороги имеются.
- Да ладно тебе, попробуй разок, - игриво уговаривал его Грибов.
- Алик, отстань, а!
- Я тебе план набросаю, будешь зачитывать, чтобы не сбиться на мосту. А?
Виталик смотрел в мутно-серое пространство и не отвечал.
***
Грибов его всё-таки уломал. Не давил, но так, обронит словцо, взгляд там, намёк тут – глядь, Виталик уже и впрямь, накидал план на бумажке, стал тренироваться мысли контролировать. Хотя и понимал, что подсознанию не хозяин, но попытаться - захотелось. И уже под Новый год рискнул. Нагадал Алику Грибову успехов в бизнесе его бессистемном, а самому ему упрочение предпринимательской жилки, если вообще такая имелась. А нет, так пусть появится. Думал об этом днями и ночами, промариновав себя насквозь.
- Получилось! – кричал Грибов, громоглася на всю заснеженную Пятницкую улицу. Перед рестораном, где закатил пир на весь мир, чтобы отпраздновать первый настоящий успех и вполне осязаемые лакомые перспективы его небольшого пока предприятия. И обнимал Виталика, пунцовеющего от своего чудотворства.
***
Веронику встретил по весне, когда март метелил и морозил, его, Сосновского, стараниями. Виталик искренне и не без оснований считал, что март в Москве – зимний месяц.
Не всегда удавалось укладывать свои мысли в нужную колею на "белом" направлении Виталику (а в "чёрную" сторону он так и совался), а подсознание лезло вообще без спросу. Но всё безобидные "хотелки", вроде снежного и холодного марта, пролезали. Или вот в конторе выпустили новые правила – в девять всем без опозданий. Иначе штраф. Народ взвыл, а Виталик потирал руки – считал, что гайки подкрутить давно пора.
Себе лично ничего не выторговал. Вот совсем. Даже робость свою не приструнил – наоборот, с женщинами совсем завязал. А вот Грибов в гору попёр, друга оседлал, хотя и осторожничал – однажды Виталик на него по доброте душевной заказ обрушил огроменный. И не по Сеньке шапка оказалась. Еле успел Грибов вывернуться, чуть на мильоны не попал.
И вот Вероника. Всколыхнулось всё разом. Да и она ликом посветлела, как его увидела.
- Привет, - сказала просто. – Как здорово, что я тебя встретила… Я всё извиниться хотела. Только телефон тогда грохнулся и …
- И у тебя? – изумился Виталик, но ответа не требовалось.
Неважно всё стало.
- Не хочешь в кино? Я вот как раз намылилась, - Вероника улыбнулась.
Виталик конечно хотел.
После кино разом испарилось из Виталиковой головы табу; какое к чёрту "чёрное" направление, он и думать про это забыл.
- Что с тобой? – испугалась Вероника, когда Виталика, потерявшего бдительность, скрутило на мосту.
Остановился и поезд, пяткой Сосновского примагниченный к границе межу белым и чёрным. С хрустом потянулись из Виталика должки, что накопились за хитроумные вылазки в обход и белые воплощения без расплаты. Удесятерённой, накопленной энергией оплачиваясь.
Потемнел город, завьюжило по-зимнему. Звонкий мороз мрачной окантовкой столбил дорогу для чёрных свершений.