3 А просто миру… (35950), Группа 3 Опции

[Распорядитель Ту...]

Они столкнулись нос к носу у двери ее номера и через минуту уже были в постели. Потом Мария бесстыдно курила голая у распахнутого панорамного окна, а он, опустошенный, лежал на мокрых от жары и страсти бежевых простынях и пытался понять, что происходит. Также было и в прошлый раз. Сколько… пять, нет, все-таки шесть лет назад, в Тюмени.
Он сидел в каком-то безымянном кафе, пил мерзкий кофе с вчерашней ватрушкой и пытался проснуться. За окном лил и лил, и лил серый бесконечный дождь.
– Антон!
– Мария?
Она стояла в желтом пластиковом дождевике, мокрые пряди растрепавшейся прически липли ко лбу. Антон вежливо встал, а она обвила его шею руками и поцеловала в губы. Затем отстранилась, не размыкая рук и пояснила
– Хоть кто-то здесь по-русски говорит!
– Мы в Сибири, вообще-то…
– Вот! А как ужасно говорят! Звонить. Ложить, – она очень натурально передразнила местный говор, округляя рот на ударных «о». – И кактус!
Мария отпустила Антона и плюхнулась за столик.
– Что кактусом?
– С кактусом? С ним все в порядке. Но бесит!
Из-за низких дождевых туч казалось, что утро все еще не наступило. По улице за стеклом, тащились угрюмые люди, проплыл ярко освещенный изнутри троллейбус.
– Ну и утро! – Мария взглянула на часы, большие с множеством циферблатов, явно мужские. – Уже восемь, а рассвета как не было.
Антону нравилось смотреть на Марию. За годы после школы она практически не изменилась. Даже волосы. Сейчас, в тусклом искусственном свете они казались черными, но он помнил, что на самом деле они нереального темно-малинового цвета. Если бы ему сказали, что такое бывает от природы, – не поверил бы, а вот поди ж ты.
– У тебя есть минутка, а? – она заглядывала ему в глаза и улыбалась.
Времени не было, но Антон плюнул на недописанную статью, полчаса роли не играли, и не пожалел.
А сейчас ему было просто жарко. Сиеста. Ни тени, ни ветерка. Вытянутые треугольники кипарисов на фоне белесого выгоревшего неба.
– Возвращайся в кровать, – позвал Антон.
– Не. Я видом любуюсь. Жаль только, что моря нет.
– Да? А в Сочи тебе не нравилось море.
– Ты не понимаешь! Там море ни к селу, ни к городу, а тут композиционно оправдано. – Мария составила большие и указательные пальцы рамочкой и сделала вид, что снимает.
В Сочи ей не нравилось отнюдь не море, а семейная, так сказать, обстановка. Мать ругалась с отцом, хватала чемодан и ребенка под мышку и дула из России в Испанию. Или наоборот. Потом приезжал отец, взрослые ругались, мирились и все по новой. Сочи – Хихон, берег и берег. Море и море. Мария так привыкла к постоянной дороге, что и когда выросла, перестала зависеть от родителей, так нигде и не осела.
Теперь вот Италия. Летние Олимпийские Игры. Каким боком к ним относится Мария, Антон так и не понял, о своей работе она говорила скороговоркой, отмахивалась. Что-то с аналитикой в чем-то государственном. При других обстоятельствах он бы сделал стойку, дело попахивало столь желанным для любого журналиста эксклюзивом. Но Мария – это Мария. Тут в лоб просто не получится.
Антон еще минуту полюбовался на ее ягодицы, а потом все-таки спросил:
– Как думаешь, долго это еще будет продолжаться? Слышно у вас там что-нибудь?
Мария обернулась, скорчила гримаску, зевнула, запрокинув голову.
– Как я устала!
– От чего? – он старался говорить мягко и спокойно.
– От вопросов! – Мария отошла от окна с выражением, как будто ей наскучил этот пейзаж, села на угол кровати, дернула за свисающий край простыни.
– Слышно, как у всех. И видно также. Скандал. Вот ты слышал когда-нибудь, чтобы на олимпиаде приостанавливали все соревнования разом? Во-от! Не было такого. Зрители в шоке. Спортсмены, чиновники… Все!
– Журналисты тоже, представь себе!
– Точно. И не приходя в себя пишут, – она вздохнула, – что во всем виноват Ватикан.

***
Антон толкнул стеклянную дверь отеля и вышел на улицу. Тут же навалилась жара, уже без всякой поправки на кондиционеры. Сиеста еще не кончилась. Улицы были пусты. С флагштоков беспомощно свисали олимпийские флаги. Как будто спрашивали: «За что? Чем мы провинились?»
Ответа Антон не знал. Он знал что-то другое.
Все началось около года назад, когда Папа публично объявил о намерении Ватикана принять участие в Олимпийских Играх.
Пресса немедленно набросилась на руководство МОК, требуя прокомментировать. Сначала спортивные чиновники делали это охотно, шутили, улыбались. Потом, как отрезало. Без комментариев, и все тут. А Папа обратился к пастве и пояснил, что видит в спорте возможность еще раз напомнить людям о Боге и укрепиться в вере. Ватикан примет участие в Играх.
На следующий день стало известно, что Олимпийский комитет принял заявку. Международная спортивная общественность бурлила. Кто-то смеялся в голос и ехидно комментировал, что самому маленькому государству придется сильно потесниться, чтобы устроить у себя хотя бы футбольное поле, кто-то выказывал респект и уважуху, прилаживая с помощью фотошопа олимпийские кольца к собору Святого Петра. Ватикан молчал. Единственный раз промелькнуло на христианском канале папское напутствие всем спортсменам доброй воли, и все. Со временем ажиотаж поутих, потом и вовсе сошел на нет, чтобы вспыхнуть накануне открытия Игр, когда восемь человек в традиционном монашеском облачении ступили на древний травертин овальной площади, чтобы совершить пешее тридцатикилометровое паломничество до олимпийской деревни.
Надо ли говорить, что на всем пути следования их сопровождала восторженная толпа темпераментных итальянцев и любопытных туристов. Фотографии команды Ватикана тут же наводнили сеть, вызвав бурное, большей частью ироническое обсуждение. Оно и понятно. Две сдобные монахини средних лет. Одна с лицом строгой учительницы, другая – хохотушка с широкой беззубой улыбкой. Третья и последняя женщина – юная послушница, про которую папарацци удалось выяснить только то, что год назад она дала обет молчания. Мужская часть команды состояла из пожилого епископа, двух священников, отнюдь не производящих впечатления атлетов, юного монаха со смешно выбритой тонзурой и швейцарского гвардейца, накинувшего поверх своей сине-желто-красной формы глухой монашеский плащ. «Футболисты присоединятся к нам, как только на то будет воля Божья», ¬– прокомментировал малочисленность команды епископ, судя по всему выполнявший функции капитана и играющего тренера одновременно.
– Господи, помоги им! – перекрестила команду пожилая сицилийка, торгующая сувенирами рядом с символикой Олимпиады. Все это спортивное баловство она не одобряла, но сувениры давали неплохой дополнительный доход в семью, а то Винсенза опять на сносях, деньги понадобятся.
Открытие Антон решил смотреть из пресс-центра. Оттуда и видно значительно лучше и нет шанса пострадать от бьющего через край темперамента «принимающей стороны». Кроме всего, ватиканцы – главная сенсация Игр – часто попадали в кадр телекамер, а значит можно было первым увидеть что-то не замеченное с трибун. Вот, например, юная олимпийка в синем головном платке (Антон не знал, как правильно называется этот головной убор) смотрит во все глаза на арену. В сети писали, что она дала обет молчания, но в кадре прекрасно видно, как у нее шевелятся губы. Что она делает? Молится? Считает флаги стран-участников или вспоминает стишок…
Мысль свернула в привычное репортерское русло, и он чуть не пропустил кульминацию. К счастью, в этот момент в пресс-центр ввалилась парочка американских комментаторов и Антон поднял глаза, чтобы увидеть, как по древней, еще во времена цезарей построенной дороге движется яркая точка. Факел несла миниатюрная девушка, золотая медалистка прошлых игр, кажется, по конкуру.
Вот она вбегает на стадион, вот гаснут все огни, и она в остром луче прожектора бежит, отталкивается… Летит, над замершим в восхищении стадионом.
Интересно, как итальянцы реализовали этот спецэффект. Надо будет договориться об интервью. Впрочем, эта мысль прошла стороной. Антон вдруг испугался, что факел погаснет. И что тогда?
Нет, накладки не случилось и над олимпийской чашей заплясали багровые и оранжевые языки пламени, особенно красивые на фоне темного южного неба. И сразу следом в зените с грохотом распустились разноцветные цветы фейерверка.
Потом началась работа. Репортажи, интервью, пресс-конференции, сеансы связи. Покой даже не снился, потому что спать было некогда. Так что, когда вдруг выпало полчаса свободного времени, он сначала не поверил, а потом быстро сбежал по лестнице и вышел на улицу. Размять ноги, покурить, и может быть прикупить какой-нибудь эксклюзивный сувенир. На один такой он наткнулся в ближайшей же лавке. Там среди колец, флагов и моделей спортинвентаря горделиво высилась пирамида кружек с изображением Папы в воздетых над головой боксерских перчатках. Смотрелась эта фотожаба настолько органично, что Антон от изумления поперхнулся дымом и долго не мог откашляться. Двумя часами ранее он брал интервью у беззубой хохотушки в закрытом купальнике, напоминающем скорее слегка обрезанный гидрокостюм. Другие пловчихи смотрели косо и прыскали в кулак. Некоторые, не столь сдержанные, смеялись в голос.
Антон перехватил «ватиканку», когда она заканчивала отвечать репортеру Rai1.
– … на четыреста метров никогда не были?
– Никогда, – улыбнулась она хитро, – но на все воля, ну, вы знаете!
Пока итальянец переваривал ответ, Антон вклинился с только что пришедшим на ум гениальным вопросом.
– Вы вообще когда-нибудь занимались плаванием?
– Что вы! – всплеснула руками монахиня, потом застеснялась и перекрестилась, – там, где я жила, не было реки или озера. Или… как вы это называете… бассейна.
Антон замер. Итальянец чуть не выронил камеру.
– Не верите, что у меня получится? – монахиня снова улыбнулась. – С верой значительно легче. И Господу виднее.
Она терпеливо ответила еще на несколько вопросов Антона, извинилась и пошла к раздевалке.
Антон постоял, прогоняя наваждение, и отправился ловить своего оператора Кирю, который должен отираться где-то неподалеку. Так оно и оказалось.
– Во! Смотри какой свет! – сказал Киря, тыча в лицо Антону фотокамеру.
- Да, очень красиво, – Антон даже не взглянул на снимки. – Сейчас на заплыве сделай мне монашку крупным планом. Остальных как получится, а ее обязательно, понял?
– Ага, – сказал Киря, – а какая из них монашка?
Антон посмотрел на оператора как на психа и ткнул пальцем. А сам продолжал думать: «Неужели, и правда, не умеет? Как же она тогда собирается прыгать?» Он пролистал список участников и удостоверился, что на прыжках с вышки в заявке стоит то же самое имя.
Щелчок выстрела и пловчихи по красивой дуге ушли в воду. Но на них Антон не смотрел. Он нашел глазами Кирю, который как всегда без мыла втиснулся на самое лучшее место. Ждать результатов не стал. Так, почему-то показалось честнее.
Антон пробрался сквозь толпу болельщиков, и вдруг у самого выхода увидел Марию, беседующую с пожилым мужчиной в строгом, немыслимом по такой жаре костюме. Подойти ближе возможности не было, Антона отделяло от беседующих два турникета. И бэджиков, увы не разобрать.
Мария заметила Антона и помахала рукой. Антон тоже махнул в ответ, и тут трибуны взревели. Ватикан лидировал с заметным отрывом. Второй шла австралийка, которой все спортивные аналитики прочили золото. Это, конечно отборочные, но когда явный лидер проигрывает почти целый корпус. Невозможно даже с точки зрения элементарной физики. И все же это было.
Все. Финиш. Ночью Антон раз за разом пересматривал запись и ничего не понимал. Впрочем, плаванием дело не ограничилось.
На дзюдоистском ковре чисто выиграл два поединка подряд епископ, а монашек со смешной тонзурой показал лучший результат в тхэквондо, причем, оба заявили журналистам, что регулярное занятие единоборствами плохо сочетается со стезей служителя Господа.
Послушница с обетом молчания легко превзошла соперниц по группе в конном троеборье. Журналисты лезли на стенку, а она улыбалась, поглаживая по гриве некрупную каурую лошадку. Красивая девушка с соломенными волосами. Антон таких не любил, ну и что?
Чудеса продолжались. Пресса осаждала ватиканских олимпийцев, как-то даже забыв и чемпионов мира, и разнократных олимпийских.
Сейчас в плотном кольце журналистов оказалась монахиня с лицом учительницы. Внешность оказалась обманчива. Говорила «ватиканка» много и быстро, напрягая и без того взмыленных переводчиков. Антон, свободно владевший итальянским, прислушался.
– Я бежала, – говорила монахиня, – бежала, как никогда в жизни… Но если надо, если попросят…
Что за дистанция и какой результат, Антон уточнять не стал. В какой-то момент ему показалось, что монахиня строит ему глазки, и он поспешно протолкался сквозь толпу прочь.
– Вот когда мы будем прыгать с вышки… – неслось ему вслед.
– Как, с вышки?
– Когда будем прыгать синхронно!
Антона, несмотря на жару прошиб холодный пот. То, что происходило, совсем не напоминало театр абсурда, на который рассчитывал шеф-редактор. Это было по-настоящему странно и – Антон прислушался к себе – пожалуй, страшно. И ведь эти восемь человек – только авангард. Что-то будет дальше. «Что-то будет», – пробормотал он вслух задумчиво раскуривая сигарету под табличкой «no smoking!»
Этой же ночью всю команду Ватикана, а она, как выяснилось, насчитывала более сорока человек, в том числе трех епископов, кардинала и очень пожилую мать-настоятельницу, о которой не удалось выяснить ровным счетом ничего, прогнали через допинг-тесты, не глядя на пол и возраст.
Конечно, спортсмены Ватикана, в отличие от прочих олимпийцев, не привыкли к бесцеремонности допинговых комиссий МОК, но полагали смирение добродетелью, и спрогнозированный спортивными СМИ скандал не еще грянул. Тем более, что никаких следов запрещенных препаратов обнаружено не было. И на следующий же день Ватикан взял первенство в синхронных прыжках, беге, тяжелой атлетике и волейболу.
Спортивный мир грозно набычился. Исключение составили только хозяева Олимпиады, четко позиционировавшие Ватикан как «наших», и Россия, за последние двенадцать лет отрастившая на МОК здоровенный зуб и полагавшая «ватиканскую плюху» отличной местью.
В итоге после завершения второй дневной серии состязаний олимпийский комитет созвал прессуху и заявил о временном приостановлении Игр.
С тех пор прошла неделя. Зрители маялись от безделья. Кто-то, поиздержавшись, или не располагая свободным временем, уехал, поминая незлым тихим словом Святой Престол и несвятой офигевший МОК.
Старшие тренеры команд проводили ревизию спортивных снарядов, купальников и ближних к Олимпийской деревне баров. Младшие тренеры, проклиная все на свете, следили, чтобы спортсмены не последовали примеру наставников. Сами же команды в индивидуальном и массовом порядке братались, распевали кто христианские гимны, кто «Катюшу» (было еще несколько итальянских и один африканский хит, но от слуха Антона это как-то ускользнуло). Команда Ватикана совершала все предписанные церковным уставом действия, а в остальном на общем фоне сильно не выделялась.

***
Когда Антон добрался до моря, было уже темно. Вода меланхолично накатывала на узенький каменистый пляж. Мария сидела на большом плоском камне и задумчиво смотрела на черные силуэты недалеких гор. В свете фар она показалась Антону черно-белой, как на фотографии.
– Погаси свет! – крикнула она, прикрывая глаза ладонью.
Антон выключил зажигание и пошел к ней. Мария пила вино из горлышка большой пузатой бутылки. Море под ее ногами оставляло на травертине бесконечные и бессмысленные письмена.
– Привет, – сказал Антон, – ты послала смску…
– Точно. Если ты не занят. Устала я чуток. Вот, пытаюсь море заново почувствовать. Думала, вино поможет, только не штырит пока.
Антон влез на камень и устроился рядом. Было неудобно и мокро. Вода с шипением потянулась к его ботинкам.
Мария протянула ему бутылку.
– Как ты тут оказалась? – спросил Антон и сделал осторожный глоток. Здесь, конечно не Россия, но пить за рулем не стоит не поэтому. Вино оказалось терпким и довольно вкусным. Умеют итальянцы.
– На такси. Сказала к морю.
– Ясно. Стряслось чего?
– Тоха, ты мне друг, но еще раз такое спросишь, я бутылку об тебя разобью.
– Бутылка у меня. – на всякий случай напомнил Антон. – И ты ее не разобьешь, там еще половина.
Они посидели молча. Потом Мария забрала к себе бутылку, заткнула пробкой и стала баюкать как ребенка.
– Вот тут раз, и сразу ночь. А в какой-нибудь Твери, пока солнце сядет, пока закат догорит, глядишь, утро уже. Как обманули, понимаешь?
– Сколько таких дней в Твери-то? – Антон задумчиво закурил. Брюки совсем промокли и извозились в гипсе. Красиво он будет выглядеть в гостиничном холле. На море опускалась легкая дымка.
Внезапно Мария вскочила.
– Пойдем! – велела. – Чего тут сидеть! Я промокла! А ты развел нюни, Тверь какую-то приплел. Где это, вообще, Тверь? В Австралии?
Антон улыбнулся. Подруга была в своем репертуаре. Она, разумеется, не забыла, что сама притащила его на берег, и все остальное тоже, просто ей нужен был сейчас человек, который во всем виноват. Сильно ее погрызли, оказывается.
– Ко мне, или к тебе? – спросил Антон выводя машину на бетонку.
– Все равно, – сказал Мария, – но лучше ко мне. Ближе.
В постели она была ожесточенной, яростной, незнакомой. В какой-то момент чуть не разрыдалась, но именно чуть.
– Может остановимся? – осторожно предложил Антон, но она закусила губу и отрицательно мотнула головой. И вдруг все стало так, как и должно быть. К финалу они пришли одновременно, и кричали, кажется, оба.
– Хорошо, что есть отель, – сказала Мария, переворачиваясь на живот. – Стара я уже, на природе. И песок из меня сыпется.
– Зато красиво сыпется… ¬– он обнял ее и поцеловал в висок.

***
Прошла еще неделя. Антону было смертельно скучно. С того момента, как Олимпиаду приостановили, все покатилось куда-то к черту. Пресс-центр пил со скуки, но редакции еще на что-то надеялись и не отзывали журналистов. Хотя здесь, в Италии, казалось, что их просто забыли.
Нет, в который-то из дней (наверное, это была среда) его затребовал по скайпу шеф-редактор, которого все за глаза называли Пушкин. Правда, не за талант, а за имя-отчество, и манеру к месту и не к месту поминать «племя младое, незнакомое» вкупе с неизменным «вот я в ваши годы».
О том, что того же Антона шеф старше максимум лет на пять, он как-то забывал.
«Да, в среду это было», – решил для себя Антон.
Под боком завозилась, устраиваясь поудобнее, Мария.
– Когда тебе завтра на галеры? – спросил он.
– Сегодня. В шесть утра, и как штык должна быть.
- Тогда давай спать, – Антон демонстративно зевнул, – только скажи, что за жопа мира вокруг нас творится, если это не гостайна, конечно.
– Ты меня используешь, – вздохнула она тяжело и не совсем притворно.
– Фигушки! К тому же это была твоя идея. Зависнуть. Сколько мы не виделись?
– Да всего пять лет, ерунда! – Мария перевернулась на живот и прикрыла глаза.
– Вот! – Антон поднял указательный палец. – Столько лет прошло, а я все еще о тебе ничего не знаю. Может у тебя есть кто. Ждет. Скучает. – Про идею поспать было благополучно забыто.
– Есть. – Мария задумалась. – Вернее он думает, что есть, а мне некогда задуматься. Живет в Нижнем. Из страны его не выпускают, поскольку человек очень секретный. Настолько, что самостоятельный поход за кефиром – уже праздник непослушания.
– Вот видишь, – Антон погладил ее по волосам. – У меня тоже есть. Не секретная, просто работает и учится.
– Молодушку выбрал. Как звать? На свадьбу позовешь?
– Дарья. И, позову, если адресок черкнешь.
Некоторое время лежали молча. Под окном проехала яркая как елка машина Кока-Колы. И снова тишина.
– Антон, - позвала Мария.
– А?
– Найди парня. Американец, из комитетских. Светлые волосы, улыбка – во, Дэниэл Скотт зовут. Ничего конкретного не обещаю. Просто знаю, что ему очень хочется с кем-то поделиться. А взрослые дяди запрещают. Напои его, что ли.
– Учи меня... – сказал Антон. – Понял. Спасибо.
Мария ничего не ответила и уснула. Ей было вставать через три часа. Антона всегда удивляла эта ее способность. А она пожимала плечами, от прадеда, мол. Прабабка над ним подтрунивала все время, «донеси мою головы до подушки», говорила.

***
Совещание действительно началось в шесть утра. Все сидели злые, не выспавшиеся. Мария уселась на привычное место в углу у стены, ответила на пару приветствий.
– Все в сборе? – осведомился председатель по-английски.
– Предлагал же таблички, ¬– проворчал сосед Марии. Правда его баварский акцент не оставлял сомнений в национальной принадлежности.
– Зануда, – произнесла сидящая напротив датчанка, представлявшая на собрании – это Мария знала точно – совбез Европы.
Сидящий рядом с датчанкой собственный шеф Марии усмехнулся и хрустнул пальцами.
– С Олимпиадой пора определяться, – снова заговорил председатель. – С понедельника даем отмашку.
– Мы можем запретить Ватикану? – спросили сразу несколько голосов.
– Можем, – сказала датчанка. – но…
– Это будет очень некорректно, – закончил фразу представитель Италии и утер со лба обильный пот.
Мария машинально отметила, что эту фразу он говорит вторую неделю подряд без каких-либо изменений. Собственно, остальные тоже особой оригинальностью не отличались. С самого первого собрания. Только вальяжности подрастеряли. И мелкую шушеру, вроде шумного и амбициозного представителя одной из прибалтийских республик больше не приглашали. Ватикан пригласили, но Святой Престол вежливо отказался, сославшись на этические соображения. Интересно, будет сегодня чего-нибудь новое, или опять пошумят и разойдутся.
Тишина наступила настолько внезапно, что Мария даже не поняла, что послужило ее причиной. Или просто дух переводят? Нет, оказывается.
Просто слово взял ее шеф, на прежних толковищах молчавший, даже если кто-нибудь обращался к нему напрямую.
– По сути, – сказал он, – мы с вами, леди и джентльмены, решаем один единственный вопрос, можно ли считать допингом молитву. Moltvu, – уточнил он по-русски, чтобы не возникло разночтений. Потому что больше мы ничего не нашли. Никто из них никогда не был спортсменом. Шерти Солди – впервые попробовала плавать в здешних бассейнах, Норма Лира видела лошадей только в зоопарке, епископ Андре Мали за последние двадцать лет всего трижды покидал библиотеку Ватикана, он с детства отдавал предпочтение книгам, а не физической культуре.
¬– Молитва – это куул. – сказал представитель США. – Похоже, они нашли какой-то фокус…
– Фокус? – взорвалась датчанка. – Вы так это называете? Наши лучшие специалисты две недели трудились без перерыва на сон. А вы знаете, кстати, что их беззубая пловчиха на разминке чуть не пошла по воде? Это, знаете ли, уже не фокус, а чудо.
– Вы снова не о том говорите, – встрял в перепалку шеф. – Мои аналитики, он указал взглядом на Марию, – просчитали, что если вы создадите прецедент, придется дисквалифицировать всех христиан. Без разбора церквей и конфессий. И мусульман, и… всех, в общем.
– Шо, и таки нас? – с узнаваемым, несмотря на английскую речь, одесским акцентом, спросил израильтянин.
¬– Всех, – ответил шеф. – Кроме атеистов, которые сумеют доказать собственный агностицизм.
Молчание сгустилось как полуденная жара, из-за которой совещания и назначали на столь ранний час.
– Зрители их любят, – тихо сказал абхазец, бывший чемпион мира по греко-римской борьбе. Сидевший рядом грек молча пожал ему руку.

***
На очередную скайп-летучку Антон опоздал. Ему вообще было не до того, надо было искать американца, поить и вытряхивать информацию. «Пушкин», обычно болезненно воспринимавший подобные нарушения субординации на сей раз косяк проигнорировал. И, вообще, имел вид печальный и помятый.
–Ты чего трубку не брал? – спросил Киря.
– А? – Антон пошарил в кармане. – Разрядилась.
– Зарядите, – посоветовал Александр Сергеевич. – Вам понадобится. Кирилл вам все расскажет. – И не попрощавшись отключился.
Антон удивленно переглянулся с Кирей и приготовился слушать. Оказывается, русским журналистам внезапно ни с того ни с сего разрешили сопровождать «ватиканцев» на их ежедневном променаде по Риму. Типа, честь, и все такое. Также с самого верха было высказано пожелание распросить «как они делают это», но мягко, деликатно.
Пока Антон переодевался, Киря сидел на тумбочке, сосал чупа-чупс и болтал ногами. Этакий малышок с бородой.
– А я знаю, ты себе бабу завел, – пробубнил он невнятно.
– Она меня и не покидала, – вздохнул Антон. – Нет, я сначала все-таки в душ.
Когда он вернулся, Киря листал на своем планшете фотографии.
– Точно! Вот она, – и раздвинул на весь экран фотографию Марии.
Сепия (все, что не для ленты, Киря обрабатывал этим фильтром, фишка у него была такая) Марии шла. Кадр был с того памятного заплыва.
– Ну? Я угадал?
– Угадал. Только мы никогда не были вместе. Так, потрахаться… – Антон намерено упростил все до грубости. Не для Кири, для себя. На самом деле он и не знал, что у них за отношения. Даже задаваться этим вопросом не хотелось. Разве что в шутку, типа, проверить реакцию. Антон даже представил, как она скажет: «Я так долго ждала этих слов! Уже все готово, свадьба в июне, дети, двое, Федрик и Оллана, вот они у меня в пробирке!» Бред!
Ладно. Надо думать о работе. Хотя, чего проще, погулять с монахами по Риму, Колизей посмотреть, Форум, Пантеон… На отельной парковке их уже ждал автобус. Водитель, собрат-курильщик, улыбнулся в черные усы.
– Хороша погода! – почти пропел он на оперном итальянском. – Хорошая погодка! Повезло, монашек везем, монашек!
– Почему хорошо? – спросил Антон.
– Они монашки только так, а на самом деле…
Что там на самом деле, Антон узнать не успел. На парковку небольшой организованной толпой вышла команда Ватикана. От их бело черных облачений резало глаза. Солнце еще не добравшись до зенита пекло немилосердно. Антон подумал, что в Москве или, еще лучше, Мурманске такое пошло бы на ура, а тут как-то дождика хочется. Но мечтать не вредно.
К Антону подошел «играющий тренер» ватиканцев.
– Андре Мали, – представился он.
¬– Антон Вольяжин, – сказал Антон.
Ему не нравилась его фамилия, в детстве он думал, что вырастет и сразу сменит, мысленно он записывал себя в паспорт то так, то эдак, но выбрать не смог. И остался Вольяжиным. Тем временем подходили и представлялись остальные «экскурсанты» Некоторых Антон знал и помнил по именам, некоторых нет.
Вот, например, этот длинный тощий явно ему не знаком.
– Петр Розумовский, – тут же представился длинный на чудовищном русском. – руки, извините, не подам, обет.
– Я подам, я могу, – встряла, наверное, еще послушница. – Я Сара Фолкер. А это Норма-молчунья, она, кстати, кармелитка, ей вообще ни к кому прикасаться нельзя. Вот, ужас!
Норма поклонилась. Она была в коричневой юбке и платке такого цвета, как будто на крахмально-белый капнули синькой. Уже в автобусе Антон заметил в волосах Нормы косицу-расточку. Хотел спросить, но Сара, проследив его взгляд, пояснила:
– Она пока постриг не приняла. Так что можно. Потом сострижет.
Норма улыбнулась и ничего не сказала.
Антон тоже улыбнулся, хотя на душе было неуютно. Его пугала такая концентрация религии на единицу площади. С детства пошло. Почему-то он помнил, как идет с портфелем по заснеженной дорожке мимо церкви. Темно еще. Первая смена. И весь день в школе. Ужас, короче. Он поднял руку смести с церковной ограды снег, и тут церковь разразилась заполошным громом и звоном, как будто предупреждала о чем-то. От испуга Антон вздрогнул и побежал. Только у самой школы затормозил, засмеют же. И никогда не смог понять, чего испугался. Зато ему начали сниться эти, из церкви, хитрые и злые, как в сказке про Балду. Долго снились. И эти такие же. Хитрые. Чего они, спрашивается в Риме не видели?
Пытаясь настроить себя на журналистский лад Антон тащился вместе с экскурсией. Вокруг бурлил и радовался не подозревающий об антоновых проблемах Рим. И жара, опять же. Разве что в Пантеоне было чуть попрохладнее. Древние боги снисходительно поглядывали со своих высот на людское копошение.
А эти, правда, хитрые. Подгадали к полудню, когда солнечный свет горит в центре огненным столбом, и завороженные туристы даже забывают щелкать своими фотоаппаратами. Экскурсовода Антон не слушал совсем, житейские перипетии Зевсовой семьи не интересовали его ни прежде, ни сейчас. Туристы, разрывающиеся между богами пантеона и, конечно же, опознанной командой Ватикана – тоже.
Взгляд его снова зацепился за Норму. Она стояла практически в солнечном луче и, похоже, думала о чем-то своем.
– Майн гот! Это она! Смотри, это «немая»! – раздался сбоку скверный американский английский. И троица рослых молодых янкесов бросилась к послушнице, как будто та была экспонатом.
Норма побледнела и замерла, когда один из этих придурков схватил ее за руку, а другой примерился облапить за плечи. Селфи им, понимаешь!
Антон, не раздумывая, бросился на помощь.
– Фотографироваться! – веселились американцы. – Сейчас посмотри в айфон, вылетит птиц! – говорил рыжий детина, обнимая послушницу за талию.
– Девушку отпустили! – сказал Антон, вклиниваясь, – она не хочет фотографироваться.
– А ты кто? – бритый парень в красной бандане решил покачать права.
- Я их гид, – решил не уточнять диспозицию Антон.
– О, Госпиди! – кривляясь затянул бритый. – О, май гид!
Норма, которую придурки все же отпустили, посмотрела на Антона с благодарностью. Но инцидент привлек слишком большое внимание. Под древними сводами Пантеона зарябило от блицев. Даже дисциплинированные обычно китайцы кинулись смотреть на самую скандальную команду замершей на полпути Олимпиады.
– В автобус! – скомандовал Антон.
Водитель газанул с места, как будто на его автобусе античный пантеон пытался оторваться от своих естественных врагов титанов.
– Извините, – Антон вытер вспотевший лоб. – Вы сейчас слишком на виду. Иногда это так…
– Мы понимаем, – вздохнул епископ. – Это очень трудно. Для нас трудно. Мирская суета отвлекает.
– А Норма жила в России, – встряла в разговор неугомонная Сара. – Она вообще их не понимает.
– В России? Норма? – Антон был по-настоящему удивлен.
– Да, – вздохнул Андре Мали, – Норма, это она выбрала уже у нас. Раньше ее звали Анна Егоршина… Наверное, глупо просить вас не включать эту информацию в репортаж.
Антон хотел было ответить утвердительно, но увидел, как Норма умоляюще прижала палец к губам.
– Обещаю, – сказал Антон.
А экскурсия все длилась и длилась, и везде они оказывались в центре внимания. И все, туристы, местные, папарацци при виде команды Святого Престола начинали истово креститься.
– Как-то это дико, – посетовал Андре Мали. – неправильно как-то.
Вот с этим Антон был полностью согласен.
Во время обеда, к которому экскурсия вернулась в Олимпийскую деревню, Антон еще поговорил с епископом. Правда не раньше, чем закончил с пастой. Есть почему-то хотелось просто зверски. Впрочем, и олимпийцы налегали на еду весьма активно. Даже Сара жевала молча.
¬– Тяжело с нами? – спросил на прощание епископ.
– Бывало хуже. – ответил Антон.
– Есть еще к чему стремится? ¬– Андре засмеялся.
Антон вздохнул и вдруг, набравшись смелости, спросил:
– Как вы так делаете? Ну, вот это все, на Олимпиаде?
Впрочем, ответ был ему известен заранее.

***
Смска пришла, когда Антон уже собирался в ночь. «Birra e Sale. Лови Дэниела там». Антон вздохнул и в третий раз за день переоделся.
В холле он напоролся на Кирю с очередной порцией снимков.
– Во, как надо, – тыкал пальцем оператор. – Видишь, я снимаю, а меня не замечают! Не то что эти…
– Эти снимают на телефоны, – остудил пыл мастера объектива Антон.
Киря в ответ фыркнул как кошка, хотя на кошку он не был похож. Разве что на Мейн куна. В кафе Антон его все равно с собой не взял.
Оно оказалось совсем недалеко, километрах в трех от Деревни. Если выпьет лишку, обратно можно и пешком. А через десять минут удалось найти общий язык и с Дэниэлом. Тот был открыт к дружбе и международному взаимопониманию на все три с половиной литра уже выпитого пива.
–Слушай, Антон, – новый друг грохнул по столу кружкой. – они какой-то бред несут! Молитва! И что? Я тоже по воскресеньям в церковь хожу, если трезвый.
– Молитва? – Антон притворился удивленным.
– Молитва – это бред! – авторитетно заявил Дэниэл. Если они не могут найти препарата, значит он просто ненаис… ненахождится. Вот! И сами они такие как бы специальные акробаты.
Потом через две кружки:
– Эти МОКи-чмоки Ватикану сначала обрадовались зверски, проще будет под шумок русских чморить. Так обрадовались, что даже толком не посмотрели, что за спортсмены такие ватиканские к ним едут… то есть идут. На все, что можно и нельзя глаза закрыли. И эти святоши с ними заодно!
В полтретьего ночи Антон утолкал бесчувственного Дэниэла в такси. Тот обнял его, назвал другом, братом и захрапел.
«Не умеют пить», – подумал Антон, и пошел темными кривыми улочками примерно в сторону Олимпийской деревни. Ночной Рим напомнил ему, почему-то старые Гагры. Тот же виноград на стенах и палисадниках, та же простота нравов (какая-то итальянка выхлопала ему на голову с балкона половик). Те же звуки обычной человеческой жизни, от пения до плача и обратно.
В голове немного шумело. Ему захотелось позвонить Даше, что-то сказать или сделать, но он прикинул разницу во времени и передумал.
Подходя к своему отелю он внезапно увидел Марию. Она сидела на асфальте. Усталая. Потерянная даже.
– Ты чего здесь?
– У меня разрядился телефон. И ключ в твоем номере захлопнулся. Вот сижу.
¬¬– Извини. Знал бы, взял такси.
– Ерунда.
Он помог ей встать и увел внутрь.
– Иди-ка в душ, – сказал Антон, когда они добрались до номера. – А я пока что-нибудь закажу.
Мария кивнул и пошла в ванную, сбрасывая на ходу одежду. Антон думал, что это у него паршивый день, оказалось, нет. Он проиграл, Мария победила. Как всегда, если честно. Когда она вышла в его халате, вид у нее был вполне довольный.
– Ты как?
– Лучше. А это еда? Как мило.
– Да. Я только чуть-чуть буду. В кафе поел. А у тебя голодный взгляд.
¬– Я ела печенье. И еще печенье… – сказала Мария и занялась лазаньей. Антон молча смотрел на нее.
– Не смотри, – сказал Мария и погрозила пальцем. – Мне сейчас кроме лазаньи ничего не надо.
– Да?
– Да. Все кончилось. Все. Кончилось. Час назад, – она усмехнулась, – международная общественность разговаривала по спецсвязи с Папой.
– И что он сказал?
– Сказал, что это был опыт. Важный для Церкви и для мира, но повторения не будет. И Ватикан больше не выйдет на Олимпиаду. Ибо есть дела и поважнее.
– И как общественность?
– Обтекает. – Мария зло воткнула вилку в кусочек лазаньи. ¬– Вы, значит, играйтесь в своей олимпийской песочнице, а взрослые делом займутся…
– То есть теперь все хорошо?
– Да. Хорошо. Но чувствуешь себя глупо. По-детски. Завтра объявят. Придумают эпидемию какую-нибудь. МОК это умеет.
Она доела все, что оставалось на тарелке, выпила вина и утащила Антона в постель. Секс помог. Она снова стала той Марией, которая любит быть сверху и кричать без оглядки на тонкие стены и распахнутые окна.

**?*
Когда все закончилось, он быстро сполоснулся под душем, почистил зубы, а вернувшись, неожиданно для себя сказал:
– Ты не права. Папа Римский не хотел тебя обидеть, и наш мир не песочница. Просто чудища, с которыми им теперь предстоит сражаться, живут не здесь, а в каком-то другом мире.
– Точно? – Мария улыбнулась.
– Точнее некуда.
Когда Мария заснула Антон бережно вытащил из-под ее щеки руку и вышел на балкон. Нет, он не собирался по примеру местных жителей выхлопать кому-нибудь на голову коврик, даже курить не хотелось. Просто так постоять. Ночь была душной, ни ветерка. А назавтра, будет все так, как и сказала Мария. Олимпиада продолжится. Мир станет перемывать кости МОК и изобретать разнообразные теории заговора. Папа Римский в частном разговоре даст понять, что Престол не имеет претензий к олимпийскому движению. Команда Ватикана уедет. Но перед этим к Антону, который как всегда после завтрака будет курить на отельной парковке подойдут Норма и Андре Мали.
– Она хочет отдать вам кое-что, – скажет епископ.
Норма согласно склонит голову (Антон заметит, что сегодня на ней черный платок) и протянет ему отрезанную косичку-расточку.
Но это будет только завтра, а пока Антон просто стоял на балконе, вдыхал воздух Великого Города и думал, что опыт, о котором говорил Папа, это опыт для всех. Да, людям, посвятившим себя Богу, чудовищно трудно общаться с нами. Но ведь и нам с нами не проще… И как все же хочется домой. Антон достал телефон и набрал смску: «Ужасно скучаю».
Но на самом деле писал он это не спящей в нескольких метрах позади Марии и не оставшейся в России Даше, а просто миру.

[Мой дядя]

Сильный ход. Один и тот же текст два раза...

[Джек Скеллингтон]

Сильный ход. Один и тот же текст два раза...

Автор понял буквально условия "до 40.000 знаков" и старался, как мог!

[Распорядитель Ту...]

Спасибо всем, кто указал на ошибку, текст попал в сообщение дважды, поправлено.

[Irina]

Легкий, приятный рассказ, читается с интересом. Однако лично мне не понятна роль Марии в нем. Да и как-то многовато женщин на одного героя: Мария, Даша и монашка. Если задумка автора была в том, чтобы показать нам героя, уставшего от этих женщин, то финал логичный. Тогда как-то плохо вписываются олимпиада с ее неожиданными участниками. В общем, любовная линия в рассказе (лично для меня) перечеркнула события на Олимпиаде. Куда интереснее, что же там между ними было и будет дальше, чем победы на молитводопинге. Но в целом, понравилось.

[Андрей Мансветов]

Я не фанат спорта, но рассказ хороший. Сначала, как и предыдущий комментатор, не понял, зачем в тексте Мария, но попробовал от нее избавиться и сразу все рассыпалось. Вернул - и понял в чем дело. Через нее автор показывает самого героя. И иначе никак.

[Мой дядя]

Судя по всему, автор сдавал текст в последнюю минуту. Много опечаток, есть пропущенные слова.
Написано умело. Но я - не целевая аудитория. Не люблю описания сексов с влажными от страсти простынями. Хотя сейчас сама пишу эротический роман.

Позабавило, что автор считает Ватикан центром святости на планете. Я лично считаю, что это вполне себе чиновничий аппарат и святости там не больше, чем дождей в Сахаре.
Описание чудес тоже не вдохновило. Одно дело идти по воде, другое - плыть быстрее чемпиона. Или управлять конем в конном троеборье. Тут навык нужен.
Чудо может обеспечить мгновенное перемещение в нужную точку - на финиш, например. Но монахи-то соревновались не в чудесах, а в спорте.
Тут не стыковочка.
Подозреваю, что автор Кукарача. Надо проверить, в этой ли она группе

[Роня]

Занятный рассказ. Понравился.
Вот кого отправлять надо было на последние игры. Да где ж таких найдёшь...
Описание дождя в начале настолько правдоподобно, что ощущение сырой и серой непогоды преследовало до самого конца рассказа.

[Андрей Мансветов]

хотя сейчас сама пишу эротический роман.

могу себе представить...

[Алексей2014]

Urbi et orbi, значит? Ну, ладно. По крайней мере, количество этих самых городов (и стран) - сколько их здесь перечислено! - свидетельствует о глобальности замысла. Что понравилось: замах в целом оправдался, попало и олимпийским чиновникам, и "боговдохновлённым" конфессиям, и обывательской морали. Заставили призадуматься, спасибо.
Что показалось спорным: некоторое утрирование персонажей, все ожидаемо-стандартные. Из-за этого повествование течёт размеренно, "от сих до сих", вызывая ощущение сиесты, а все проблемы стали казаться отстранёнными, пустыми на фоне жары. Возможно, отсыл к нынешним олимпийским скандалам тоже сыграл в минус: зрительско=читательская усталость накопилась, размышления о "духовном допинге" и "силе Веры" показались надуманными. Описанные "чудеса" несколько разочаровали - выстрел из пушки по воробьям малорезультативен. Похоже, с рассказом произошло то же, что и фант. допом: "Трубка 15, прицел 120. Батарея, огонь! Бац, бац - и мимо."(с)

[Мой дядя]

могу себе представить...

Вряд ли

[Умаксуман]

Я лично считаю, что это вполне себе чиновничий аппарат и святости там не больше, чем дождей в Сахаре.

А то и поменьше

[Sofita]

Сюжет затейливый. Но много ляпов (цитировать сейчас не хочу, но если надо, то потом поясню). От стиля тоже не в восторге -
местами ярко и образно, но в основном сухой текст. Возможно, автору просто не хватило времени причесать рассказ.

[Slp]

Ффух! Еле дочитал! (хочется написать еле-еле-еле).
В Голливуде любят такие сценарии, заигрывающие с религией. Текст и выглядит, как сценарий для голливудского фильма, с той лишь поправкой, что натянут на российские обстоятельства. Понять можно, обида за реальную Олимпиаду, вот это всё... Выпячивание самих себя, будто мы лучше и умнее остальных, тоже тема вполне голливудская. Наверное кому-то даже нравится. Не мне.

[karpa]

Жара - еще одно действующее лицо в рассказе. Сиеста - святое время после полуденного отдыха. Ну ГГ и Мария - отнюдь не Ромео и Джульетта, а лишь всплеск итальянской природы. Олимпиада - хорошая тема. Ватикан с его чудесными победами и религиозным трансом-допингом показался хорошим фант.допом. Почему бы и нет? Самогипноз в противовес тренировкам как эксперимент.

Неясен один момент, зачем русские прилепились к ватиканским олимпийцам?
Остальное вполне по душе.

Удачи автору,

[Андрей Мансветов]

зачем русские прилепились к ватиканским олимпийцам?

русские всегда на стороне обиженных

[Умаксуман]

А вот это очень понравилось. Яркие живые персонажи, живой язык. И идея неплоха: молитва и вера в качестве допинга.
Оно, конечно, святость Ватикана - большой вопрос Но это детали.

[Сокол]

Ещё одна сложная и для оценки, и для комментирования работа. Сложная – потому что сложно воспринимать её вне политического контекста, который вплёлся в неё неотрывно, хотя для воплощения замысла был, на мой взгляд, совершенно необязателен. А воспринимать её вне оного нужно именно поэтому. Главный вопрос, конечно, что же хотел сказать автор? Есть несколько вариантов, но многое в тексте работает не на это, в том числе и главный герой (не считая сцены в Пантеоне – лучшей в этом рассказе), ведь он выступает как сторонний наблюдатель. Лирическая линия тоже вплетена в произведение белыми нитками. Пишут: показать героя? А зачем сам герой?..

[Агния]

Мастерство налицо. Но мне категорически не близка идея.

[Дон Рэба]

А просто миру…

И на следующий же день Ватикан взял первенство в синхронных прыжках, беге, тяжелой атлетике и волейболу.

Позаклёпочничествую, но со всей аргументацией, а не ради простой придирки. Если синхронные прыжки и тяжёлую атлетику спортсмены от Бога ещё могут выиграть благодаря молитвам (хотя это спорное утверждение, но сейчас не об этом), то соревнование по волейболу буквально на второй день Олимпиады выиграть невозможно даже усилиями самого Господа Бога (да простит меня Он за дерзкое упоминание Его Имени всуе). И дело не столько в моём сомнении в подобном развитии дела. Очень даже возможно. Просто дело в другом. Автор слабо представляет, как проводятся соревнования по волейболу. И не только на Олимпиаде. Сначала разыгрывается круговой турнир меж двух групп по шесть команд в каждой. Это уже пять дней. По четыре сильнейших команды из каждой выходят в пульку на вылет. Четвертьфинал, полуфинал и, собственно, финал, где и разыгрываются медали высшей пробы. То есть, как минимум восемь дней. Но ни один организатор не будет столь жестоким к спортсменам, ведь существуют ещё и выходные. Словом, финалы обычно сдвигают к концу Олимпиады, но никак не на второй день. И вообще все игровые виды спорта (футбол, гандбол и прочие поло) проводятся именно по такой схеме. Если бы автор обозначил иной вид спорта, то я бы свои претензии снял. А так... Впрочем, я прекрасно понимаю, что идея рассказа в несколько ином.
Да простит меня, болельщика с тридцатилетним стажем, автор за столь бурное возмущение.