№26 Станционный смотритель, Автор: Игорь Нилов Опции

[Аптекарь]

Если бы вы только могли ощутить то самозабвенное упоение, которое охватывает меня, когда шагаю я по просторным коридорам дворца Союза писателей! Повсюду ослепляющие лучи боготворящих и завистливых взглядов. Почтительный шёпот, порхая игривым ветерком, ласкает слух:
- Смотри, смотри светоч русской словесности. Собственной персоной! Ах, какая душка!
- Вы читали его новый роман — просто гениально! Да в сравнении с ним Достоевский или Толстой пигмеи! А он титан, без пяти минут нобелевский лауреат.
Из-за угла возникает экзальтированная и весьма смазливая поклонница, одна из многих. В её изящных ручках раскрытый томик моих стихов в подарочном издании.
- Заклинаю, маэстро, - она близка к обмороку, - ваш автограф.
Размашисто рисую витееватую подпись золотым «Паркером». Спину сверлит трепетный взор осчастливленной девы, в тайне мечтающей о приватном уроке творческого мастерства. Но не сейчас, может позже.
На мне белоснежная рубашка навыпуск, льняные брюки и лёгкие парусиновые туфли. Непринуждённой танцующей походкой выхожу в май. Ох, уж этот май озорник, гомонящий птичьими трелями и женскими прелестями влекущий!
Приветливо сигналит мой персональный лимузин. Водитель Селифан услужливо распахивает дверцу. Утопаю в неге кожаного кресла.
- Трогай, Селифан, - велю я вальяжно.
Двигатель урчит, как пригревшийся на коленке кот. Мышами по глади столичного автобана шуршат шины.
- Селифан, музыки, - ёрничая ставлю ударение на «ы».
Должно быть, так в старые времена в «Славянском базаре» вопили подгулявшие купцы: «музыки» и швыряли в оркестр мятые банкноты.
Из динамиков непритязательным мотивчиком звучит кларнет в унисон со знаменитым тенором: «When I get older losing my hair many years from now».*
Эх, да какой русский не любит весёлой песни и быстрой езды! Эдак возьмёт тебя за душу иная жизнерадостная мелодия и вот уже разгорячённая кровь заиграла в жилах твоих. И думаешь: «А гори всё синим пламенем!». Мчишься обгоняя ветер, испуганных обывателей на кондовых таратайках да важных купчиков на роскошных экипажах. Летит дорога так, что не замечаешь никого вокруг, будто один ты в целом мире, и несёт тебя безудержно в тартарары до первого бетонного ограждения.
Селифан правит сноровисто. Мягко скользит лимузин, глотая вёрсты, а за окном сливаются в одну вытянутую линию дома, скверы, пешеходы. Тяжелеют мысли, смыкаются веки и затухающим эхом отдаётся: «Give me your answer, fill in a form».

Селифан дремал на облучке. Толкнул его в спину ласково. Всполошился малахольный, взмахнул кнутом:
- А ну, залётны-я!
Дёрнули кони, пустились резвой рысью.
Дорога. До самого горизонта скатертью выстелилась она. Скрипят несмазанные колёса, подпрыгивает тарантас на ухабах, поднимая пыль столбом. Заводит унылую ямщицкую песню хмельной возница. И тошно становится на душе от той песни.
Как грустно, туманно круго-ом,
Тосклив, безотраден мой пу-уть,
А прошлое кажется сно-ом,
Томит наболевшую гру-удь.
- Послушай-ка, певун, - прерываю я селифановы стенания, - где это мы с тобой очутились? Поди, проворонил, да и свернул не туда, мерзавец!
Замечаю, что речь моя чудна стала. Излагаю, будто мелкотравчатый помещик-самодур из стародавних времён.
- А мне почём знать! Нешто не должно было сворачивать, коли дорога повернула, - словно подыгрывая мне, отвечает Селифан, как отвечал бы кучер надоедливому барину.
Горазд Селифан препираться, этого у него не отнять. Посему прекращаю диспут и до рези в глазах всматриваюсь в темнеющую даль. Что там за краем, давящего своей безмерной громадой пространства?
- А тут гляди не гляди, окромя почтового стана, всё одно ничего не углядишь, - бурчит Селифан, будто не впервой заехал он на сей тракт. - Вестимо, глухомань-с.
С удивлением пялюсь на чуть сутулую спину возницы. Затем снова привстаю и вижу, действительно, на поросшем бурьяном пригорке кособочится почтовая станция.
- Лошадок бы сменить не мешало, - канючит Селифан и без лишних слов, не спрашивая моего дозволения, натягивает поводья.

Пока возница распрягал усталых коней, перебрасываясь с дворней сальными остротами, я решил нанести визит на станцию.
Надо сказать, что как снаружи, так и внутри почтовая станция являла собой довольно печальное зрелище. Перекошенный домик с полуразвалившимся крыльцом и ветхой крышей органично вписывался в убогий пейзаж. Скудное убранство комнат, режущий око беспорядок, горшок с засохшим бальзамином, грязь и паутина по углам — всё носило отпечаток неприглядной бедности и беспросветной апатии.
Из-под тряпья, что было навалено на печи, послышался простуженный голос:
- Курьерских не дам! И не просите.
- Да, я собственно не для того зашёл.
С печи свесились босые ноги. Их обладатель — сгорбленный старик в потёртом зелёном сюртуке с удивлением взирал на того, кто не клянчит курьерских.
- Во-первых, правила приличия требуют засвидетельствовать вам моё почтение, - продолжал я. - А во-вторых, хотелось бы справиться в какие палестины меня занесло?
- Станционный смотритель Самсон Вырин, по чину вселенский регистратор, - старик кряхтя слез с печи и подал жилистую руку, - к вашим услугам.
Имя моё и род занятий регистратор выслушал снисходительно, мол, все проезжие давно уж ему знакомы и записаны в казённых бумагах.
Он натянул стоптанные сапоги, валявшиеся неподалёку, и расправил свой сюртук. За приоткрытым окном слышалось как Селифан по своему обыкновению бранится с прислугой.
- Эдакому фетюку не то что курьерских, - говорили ему с насмешкой, - но и водовозной клячи доверять нельзя!
- Что за хамово отродье, - ответствовал нимало не смущаясь Селифан, - ишь разлаялись! Смотритель ваш, как миленький, нам курьерских на блюдечке поднесёт. Барин мой с самим министром культуры на дружеской ноге! Бывало обнимет его и спросит: «Ну что, брат?». — «Да так, брат, - отвечает тот, - так как-то всё не так». Однажды барину даже министерское кресло предлагали. Только не согласился он! Слишком хлопотов много, говорит.
Старик затворил окно и, вздохнув, произнёс:
- Наши палестины известные. Сплошная фантасмагория да и только.
Он потрогал ладонью медный самовар, стоявший на столе в окружении немытых чашек, и спросил:
- Не желаете ли чаю, сударь, покамест самовар не остыл?
Я вежливо отказался, собираясь с мыслями. Вселенский регистратор?! Эк меня угораздило вляпаться.
- И что один вы тут, э-э-э… регистрируете?
Авось, старикан-то малость не в себе, за ним обязательно кто-нибудь здравомыслящий присматривать обязан.
- Как перст, - отвечал Вырин, разбивая мои надежды об адекватном собеседнике. - Была дочь — помощница, да сбежала.
Приходилось где-то читать мне, будто разубеждать умалишённого в его бреде опасно. Потому я, стараясь придать голосу искреннее участие, спросил:
- Куда же, позвольте полюбопытствовать?
- В плерому, - старик утёр непрошеную слезу засаленным рукавом, - с вертопрахом своим.
Вырин наполнил чашку густым чаем и, отхлебнув глоток, проворчал:
- Ох уж мне эти щелкопёры, бумагомараки проклятые! Демиурги бестолковые!
- Так вертопрах тот, что вашу дочь соблазнил — никак сочинитель?
Признаюсь в тот момент шевельнулась во мне гордость за весь писательский цех. Ещё одна славная победа служителя муз над дамским сердцем!
- Поначалу ротмистром он числился, а ныне тоже скверным ремеслом занялся. Что ни день — так новую юдоль плодит. А мне отдувайся! - брюзжал смотритель. - Ведь всякую душу в подорожную внести надобно, всякой собственный жребий назначить. Одной курьерских подать, чтобы ей фьюить — и в дамки, а другой шиш с маслом — пускай пешим порядком до самой смерти плетётся.
Видимо, случай был, как выражаются врачи, совершенно запущенный. Однако, сие прискорбное обстоятельство не отменяло потребность заполучить отдохнувших лошадей и выведать дорогу.
- Что же ваш ротмистр в борзописцы подался? Не сладка что ли ему военная служба? - полюбопытствовал я, желая разговорить и тем задобрить сумасбродного старика.
- Дурной пример, знаете ли, заразителен, - откликнулся Вырин. - Случилось некоему гению сочинить на досуге бытие наше. И меня, и дочь мою Дуню, и этого вот вертопраха ротмистра Минского — всех нас вызвать к жизни силою мысли.
Смотритель оглядел с тоскою своё жилище.
- Гению то лишь игра, а нам трагедия. Представьте каково узнать, что ты всего-навсего чья-то прихоть, чернила на кончике пера! Счастье твоё, даже сама жизнь — фантазия беллетриста! Вот Минский и возжелал, подобно тому гению, в плероме творить, а чтоб не скучать Дуню украл.
- Но с какой стати, я оказался в вашей истории? - вырвалось у меня.
- С такой, что вы, господин литератор, родом из мира, который гусар Минский выдумал. Но, поди, с перепою напутал и вас на перекладных сюда отправил.
- Как прикажите это понимать — напутал?! - закричал я, не в силах выдержать глумления над здравым смыслом.
- Нечего так волноваться. Сейчас оклемается, да и вернёт вас обратно, - улыбаясь, спокойно разглагольствовал Вырин. - Молитесь только, чтобы туда вписал, куда следует, а то у него бывают затмения… Хе-хе!
За окном раскатисто громыхнуло.
- Пробудился, наш пантократор. Слышите как свирепствует? - старик указал кривым пальцем на окно. - Не иначе денщика распекает. Угомонится — поедут с Дуней, Минский отчего-то её теперь Дульцинеей величает, по плероме на ихних щегольских дрожках кататься. После закроется в кабинете. Тут только держись — начнёт куролесить пером по бумаге так, что чертям тошно сделается. Испишет чернильницу — вот и пожалуйте готов целый мир. А то, что творение криво и уродливо выйдет — ему и дела никакого нет, то что мириады ни в чём не повинных существ обречены страдать — ему пустой звук! Малого того, каждый его мир, словно вшами, кишит борзописцами разной масти, так вдобавок любой из них собственную вселенную норовит из пальца высосать. Ну а в тех вселенных ещё щелкопёры заводятся, коим невтерпёж тоже чего-нибудь насочинять и не видно сей беллетристике ни конца ни края!
Распалённый обличительной речью старик размахивал чашкой, проливая остатки чая. Было что-то в его виде комичное и вместе с тем жалкое. Лишь чёрствое сердце не могло тронуть горе маленького никчёмного человечка, хотя и раздутое им до вселенских масштабов. Искренне верил он вздору, порождённому больным воображением. Пожалуй, так твёрдо верим и мы тому, что будто бы в силах постичь как устроено мироздание.
Отворилась дверь, прервав скрипом мои мысли. Ввалился развязно Селифан.
- Барин, как насчёт лошадок? - спросил он меня, покосившись на дряхлого смотрителя. - Пора бы и ехать, покуда дождь не зарядил.
И я, в свою очередь, обратил молящий взор на Самсона Вырина.
- Да разве я, деспот! - воскликнул в сердцах старик. - Курьерскими, сами понимаете, оделить не имею возможности, но уж не обижу.
Смотритель велел закладывать тарантас. Я вышел во двор. Подле тарантаса гоголем прохаживался торжествовавший Селифан, с ухмылкой наблюдая за суетившийся прислугой. Вырин то ли со скуки, то ли, ввиду особого расположения ко мне, явился проводить нас.
- Куда же нам теперь? - спросил я.
- Не всё ли едино, - безучастно ответил старик. - Поезжайте, не мы выбираем дорогу, а дорога выбирает нас.
Селифан ловко взобрался на облучок. Что-то гикнул на своём ямщицком наречии и хлестнул коней. Тарантас качнулся. Заныли несмазанные оси. Завертелись колёса, оставляя след в дорожной пыли. Я обернулся. Сумасшедший старик, застёгнутый на все пуговицы мятого сюртука махал нам вслед.

Птицей летит тарантас, запряжённый проворной ямской тройкой. Сызнова мелькают бесчисленные вёрсты. Опять передо мной сутулая спина возницы в драном зипуне. А в груди его зачинается та самая печальная ямщицкая песнь.
Унылы нескончаемые пустоши, что проносятся мимо. Мрачно свинцовое небо. Вся жизнь в такой момент представляется мне невзрачной пустошью, что высушили злые ветра судьбы. И оттого кажется жизнь столь же беспросветной как грозовое небо.

Капли косого дождя били по грязному стеклу маршрутки. Волглая одежда липла к продрогшему телу. Если бы вы могли только ощутить то отвращение, что испытываю я, когда приходится трястись мне в наших маршрутках! Повсюду пустые скучающие глаза. Гнетущая тишина иногда прерывается кряхтением или куплетами шансона, которыми отравлен разум любого водителя маршрутки. Отчего-то раздражает напускная вежливость одних пассажиров или нарочитое хамство других. Может быть, оттого, что за их вежливостью и хамством стоит лишь бездумное позёрство равнодушных друг к другу людей. Во время всего пути не покидает почти неодолимое желание побыстрее выбраться из пропахшего бензином и засаленными купюрами полутёмного мирка.
Кто-то сзади несмело тронул моё плечо.
- Передайте за проезд.
Через мгновение, не дождавшись ответа, ткнули кулаком в спину.
- Слышь, ты чё глухой? Деньги передай.
Старушка, что устроилась напротив, испепеляла негодующим взглядом.
- С утра уже нализался, - подытожила она, оставив от меня лишь горстку пепла. - А ещё книжки читает!
Из кармана моей балоньевой куртки предательски торчал томик Пушкина. Я неловко взял протянутую горсть нагретой чужим теплом мелочи и вручил её водителю. Импозантная девица, сидевшая рядом, брезгливо посмотрев сначала на классика, а уж потом на его читателя ретировалась на свободное кресло.
Тем временем старушка обратила свою излишнюю бдительность на происходившее снаружи.
- Товарищ шофёр, вы не туда повернули, - заверещала она.
- Бабка, сиди пока сидишь, - сердито проворчал водитель. - Я же тебя не учу щи варить. Пробка впереди. Здесь срезать можно.
Во избежание дальнейшей полемики он крутанул на полную ручку громкости радиоприёмника. Обшарпанный салон сотрясли знакомые, но вызвавшие непонятное волнение слова:
«Give me your answer, fill in a form
Mine for evermore
Will you still need me, will you still feed me
When I'm sixty-four?».

Подняв глаза я обнаружил, прикрученную над окном табличку гласившую: «Вас обслуживает водитель: Селифанов Н.В.».
В полном смятении я выскочил из маршрутки, когда та притормозила у ближайшего светофора.
Не судите строго, но на одно мгновение мне померещилось, будто это не моя жизнь! Разве жалкое прозябание заурядного путевого обходчика, которому уже за шестьдесят и есть моя одна единственная жизнь?! И в безнадёжно серый мир с октябрьской слякотью я попал случайно, по ошибке. За какие-то грехи выкинули меня из вечного мая и цветущей молодости. Или всё же прав начальник нашей станции, что любит повторять: «Не мы выбираем дорогу. Дорога выбирает нас»?
Сам не свой от таких мыслей я брёл не разбирая пути. Нахохлившиеся мокрые голуби смотрели мне вслед. Из луж выглядывало хмурое небо. Одной нескончаемой стеной тянулись грязные дома, переломанные заборы и голые скверы. Ноги невольно привели меня туда, куда ходили они уже не один десяток лет.
У подъезда на облезлой скамейке сидела под зонтом моя Дульцинея.
- Папа, я заждалась тебя! Где ты пропадал? - ласково сказала она и обняла меня за плечи.
И знаете, что я подумал тогда: может, дорога, по которой шёл я всю жизнь сделала верный выбор.


* В рассказе использованы фрагменты:
1) Песни «When I’m Sixty-Four (Когда мне будет шестьдесят четыре). Автор — Пол Маккартни.

2) Романса «Ямщик не гони лошадей». Авторы — Яков Фельдман (музыка), Николай фон Риттер (стихи).

[Мышель]

Экий фатализм:

не мы выбираем дорогу, а дорога выбирает нас.

Не люблю, не люблю, не люблю пляски на творениях классиков.
Но должна признать, что здесь вполне удобоваримый винегрет получился. Не могу сказать, что столь фаталистическое отношение к жизни разделю - но право на существование имеет. И изложено достойно.
В Дульсинеях немного запуталась. Да, и

в тайне мечтающей

- Фи. "Втайне" - слитно.
Удачи.

[grold]

Нет.
Слишком банально. Вариации про разные пути и борзописца - творца миров. Подача не очень.
Я сначала порадовался. Настолько самодовольный, до желания заехать в жбан показан борзописец. А при чем, вообще, сравнение с Достоевским и Толстым? Они творили в свое время, со своей стилистикой, оборотами, формой. Да сейчас любого, кто осмелится написать монолит салона Анны Шерер с французским и пространщиной, распнут и плюнут. Вообще сравнивать нельзя. Каждое время дает своих классиков.
Сам станционный смотритель довольно хорошо прописан. И даже его новую профессию воспринял. Но потом, все съехало, хуже очков мутных на нос. Блин, банально получилось.

[Гость_korz1973_*]

Сам не свой от таких мыслей я брёл не разбирая пути. Нахохлившиеся мокрые голуби смотрели мне вслед. Из луж выглядывало хмурое небо. Одной нескончаемой стеной тянулись грязные дома, переломанные заборы и голые скверы. Ноги невольно привели меня туда, куда ходили они уже не один десяток лет.
У подъезда на облезлой скамейке сидела под зонтом моя Дульцинея.
- Папа, я заждалась тебя! Где ты пропадал? - ласково сказала она и обняла меня за плечи.
И знаете, что я подумал тогда: может, дорога, по которой шёл я всю жизнь сделала верный выбор.

Вот только из этого куска я бы выкинул четыре местоимения.
Вообще задатки у автора имеются, ещё бы чувство меры присовокупить. Кружевами переувлёкся. Однако гораздо лучше, чем многое из здешнетурнирного. Оценю хорошо.

[son-lyn]

Приятно читается. С удовольствием погружаешься в атмосферу хорошего русского языка, несмотря на то, что автор часто забывает о существовании запятых. Напоминает пародию, но это не главное. Главное в том, что рассказ - в целом - удался, за что и спасибо автору.

[Виктор Не]

Ну слогом автор поиграл, читать приятно. Танцы на классике, я тоже не люблю, но тут это больше похоже на "сон начитавшегося человека". Но вот что хотел сказать автор от меня чесно говоря ускользнуло, или нет?

Разве жалкое прозябание заурядного путевого обходчика, которому уже за шестьдесят и есть моя одна единственная жизнь?! И в безнадёжно серый мир с октябрьской слякотью я попал случайно, по ошибке. За какие-то грехи выкинули меня из вечного мая и цветущей молодости. Или всё же прав начальник нашей станции, что любит повторять: «Не мы выбираем дорогу. Дорога выбирает нас»?

То есть это как истории про оживающих персонажей произведений, только они оживают не в книге, а автор живёт ими? И создавая новое произведение, автор создаёт себе новую жизнь? Неплохо. Но не ясно к чем банальность про дорогу? Хотя, это тоже можно прикрутить, мол выдуманные мир имеет некую самостоятельность... Не слишком ли я углубился в интерпретации?

[AleFF]

А я считаю серединкой, не обессудьте
Слог меня вначале веселил, потом стал тяготить.
Ну и главное - не зацепило действие и я скатился на чтение по диагонали. А начав диагоналить - плавно укатился в конец и не понял задумку. Перечитывать не захотел. Не зацепило.

[Horra Ora]

В начале чуть не бросила читать, как противен был образ этого писателя. Потом с перемещением героя стало интереснее, а вот читать сложнее из-за стилизации текста. Переход в транспорт был резкий, поэтому я чуть не потерялась, что я читаю. Вообще смысл слегка упустила, но то что поняла, мне вполне понравилось. Просто навело на свои идеи, и за это автору спасибо, люблю я такие моменты, когда идеи приходят во время чтения.
Итог: неплохо, но и далеко не вах! Удачи!

[Мой дядя]

Похоже на творчество Алексея2014. Ему обычно хорошо удаются стилизации подо что-то.
Но я бы посоветовала, все же, свой стиль вырабатывать. Пушкина-то что тревожить, он свое дело сделал.

Идею произведения выразила бы фразой про дороги, которые мы не выбираем, а типа они выбирают нас... Звучит красиво, афоризм как-никак... Но...
В общем, я не фаталист.

Да, предназначение есть у каждого человека. А в ГГ предназначение, получается, в том, чтобы родить Дульцинею? И все?

[Ганнинг]

Использовать чужие сюжеты можно и даже должно, если знаешь, что с ними делать.
Но, только без обид, уважаемый автор, если бы вы уловили суть "Станционного смотрителя" Пушкина, вы бы подобную фигню не писали.

[Ябадзин]

фанфик "а-ля классик" с попыткой изменить финал повести Пушкина?
Как игры разума, танцы словесности, и забавный лабиринт смыслов-отсылок в стиле пост-модерна - ну наверное да, вполне удалось и даже изящно.
Пелевин в Чапаеве и Пустоте тоже по сути играл, но не до такой степени.)
Переходы из эпохи в эпоху по части текста и матчасти сделаны вполне, глаз не кровоточит(только резанул диспут в части станционного смотрителя).
В качестве полноценного и самодостаточного классического рассказ - скорее нет.
Немного странный материал для раскрытия хорошей идеи, что дороги нас выбирают.
Желаю Автору выбирать если не свою, то хотя бы не чужую протоптанную дорогу.

PS:
Не мы идём по пути, но путь проходит сквозь нас (Гаутама)

[simurgh]

Написано хорошо, но идея не нравится. То ли выбора у нас нет, дорога нас сама выберет. То ли наоборот, определённости никакой нет, потому что кто знает, как там захочет о нас написать писатель из мира "повыше". Но в обоих случаях собственная воля творения мало что значит.

[Евушка]

Философская притча о смысле бытия? О творцах и их тварях(в библейском понимании этого слова)? Мы сами по себе тут гуляем или где-то там за спиной пастух с кнутом?
Ну... не плохо. Хотя по прочтении осталось какое-то гнетущее чувство и странное послевкусие. Может не хватило более жизнеутверждающего финала?! А может и не надо его вовсе...

[zubr]

Опять иняз в русском рассказе. Фи! Сначала приготовился к разочарованию - думал, читаю мокрый сон МТА, и он сейчас проснётся, и... Но потом как-то покорила стилизация под классику, затянула. А в финале и вообще как-то по-хорошему царапнуло. Да, похоже, Алексей учит-учит, но и сам нехило учится.

[Алексей2014]

Мне интересно, Мюнхгаузен будет извиняться после Турнира? Нет, не передо мной - перед Автором.

[FamilyGhost]

Мне интересно, Мюнхгаузен будет извиняться после Турнира? Нет, не передо мной - перед Автором.

Нет, конечно. Хотя он уже давно через правила переступает.

[Б. Солврев]

...

[FamilyGhost]

Ладно через правила, порой это может быть и интересно, и забавно

Ну не знаю, по-моему, переступление через правило, запрещающее

3.1.5. Попытки унижения другого пользователя. Также запрещены попытки скрытого оскорбления: к ним относятся неуместные замечания в адрес сообразительности, внешности и тому подобные.

может быть интересно, кмк, только самому нарушителю.

[Б. Солврев]

Ну не знаю, по-моему, переступление через правило, запрещающее



может быть интересно, кмк, только самому нарушителю.

Перенес в другую тему ответ (чего и вам желаю, чтобы не смущать автора). Унижение и есть вопрос морали и совести. Даже если это не закреплено в правилах несколько не комильфо через них перешагивать (если они конечно есть). Особенно если считаешь, что несешь какой-то свет или истину.

[Алексей2014]

Ну не знаю, по-моему, переступление через правило, запрещающее



может быть интересно, кмк, только самому нарушителю.

Не скажите! Раз его терпят, то... "Ищи, кому выгодно" - Цицерон.