Литературный форум Фантасты.RU

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

Литературный турнир "Игры Фантастов": "Шестое чувство" (Прием рассказов закончится 31.03.2024 года 23:59)

 
Ответить в данную темуНачать новую тему
Жизнь отбросов
Kirill1234
сообщение 10.10.2018, 19:33
Сообщение #1


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Пролог
Начнём с конца.

С кушетки встал высокий человек, страшно худой и страшно бледный. Одет он был в дорогой синий камзол из парчи и синие брюки той же материи. Его шею облегал шелковый красный шарф, а в руках он держал полированную и гладкую трость с металлическим набалдашником.  

Пустые, будто мёртвые, глаза человека пронизывали крестьянина и его жену, сидевших чуть поодаль от него, у камина. Его голову венчали черные, словно смоль, волосы. Черты лица были острыми, строгими. Человек внушал страх и ужас. Одним словом инквизитор.  

– А конец, уважаемый селянин, для вас и для вашей любезной супруги будет печальным. Посудите сами, что вас и вашу супругу может ждать кроме смерти?  

– Смерти? – крестьянин побледнел и крепче обнял жену.  

– Вы удивляете меня, селянин. Я беседую с вами уже более получаса, но вы так ничего и не поняли. Вот смотрите. Я постараюсь привести пример, близкий к вам. Скажем, земля. Вы вспахиваете землю, сажаете что-нибудь, не особо важно что именно, к примеру, брюкву. Обычная брюква. Вы посадили ее и ждете хороший урожай. Вы хотите, чтобы урожай был богатым, и вас нельзя винить, кто же не хочет. Но, к несчастью, есть проблема. Сорняки. Они окружают ботву брюквы; брюквы, о которой вы заботитесь и ждете урожай. Что вы делаете с сорняками, господин селянин?  

– Я их вырываю, господин капитан инквизиции Клаус.  

– Вырываете? Вы молодец, это правильно. Любой земледелец должен заботиться об урожае. А теперь новый пример. Возьмём скот. Скажем, овец. Вам это также будет понятно, я успел заметить, что вы держите небольшое стадо. Я прав?  

– Вы правы, – кивнул крестьянин, который с каждым мгновением боялся все больше.  

– Скажем, одна овечка из стада повредила себя. Повредила серьёзно, и вылечить её не получится. Что вы сделаете с ней?  

– Если вылечить нельзя, я зарежу её, господин Клаус.  

– Теперь вы правы. Заметьте, я считаю ваше стремление очистить ваш огород от сорняков, ваш скот от больных особей, правильным. И в этом наши профессии схожи. Ведь инквизитора можно сравнить с земледельцем и скотоводом. Мы тоже печемся о своём огороде, о своём стаде. Мы хотим получить богатый урожай, щедрый приплод во славу богов. А вы, уважаемый селянин, вы и ваша прелестная жена – это сорняки, больные овцы. Вас необходимо вырвать, чтобы вы не испортили нам плоды. Вы же понимаете меня, как земледелец земледельца?  

"Он не понимает и не поймёт", – усмехнулся про себя Клаус, которого вид сжавшихся в ужасе крестьян очень забавлял.  

Инквизитор отмечал болезненный вид селянина, его старость, морщины на лице. Старик не был похож на еретика и богохульника, в этом Клаус мог поклясться, но эта деревушка находилась слишком далеко от столицы, путь был долгим и тяжёлым, не зря же он приехал сюда, в конце концов.  

– Продолжим нашу беседу. Мы расставили приоритеты, поняли друг друга. Теперь наш разговор станет ещё более приятным для нас обоих. Вы верите в богов?  

Крестьянин ответил сразу. Мгновенно. Он вырвался из крепких объятий жены, рухнул на колени и торжественно произнёс  

– Свято верю в богов. Верю в короля. Верю в святую и безгрешную инквизицию.  

" Как же от этой свиньи смердит, – думал Клаус. – Это не человек, человек не может так вонять. Запах лука, чеснока и навоза. Его стоит прирезать только за это".  

Неожиданно размышления инквизитора прервали расспахнувшиеся вдруг ставни. На улице собиралась гроза. Лошади Клауса и его людей испуганно вставали на дыбы, после каждого расската грома. На пыльную землю начали падать крупные капли дождя.  

"Боги всемогущие, – проворчал про себя Клаус. – С убийством этой свиньи придётся подождать. Я не собираюсь пересекать тракт в грозу. Нет, тысяча проклятий. Даже если Рино придёт с того света и прикажет мне сделать это, я пошлю его обратно в преисподнюю, где ему и место. Боги, эта старая тварь читает молитвы".  

Крестьянин действительно сложил руки на груди, закрыл глаза и шевелил губами. Громко и внятно, со жгучей верой в глазах.  

" А когда я в последний раз молился? – спросил себя инквизитор. – Хоть убей, не могу вспомнить. Проклятье, а ведь и правда когда? В этом году точно нет, и в прошлом нет. Не вспомню, руку на отсечение даю, не вспомню. Молится, тварь. Старый урод. Ладно, этот спектакль надо заканчивать", – решил Клаус и, неожиданно схватив селянина за воротник, закричал:  

– Лицемерие!  

Солдаты, сопровождавшие Клауса, оторвались от мыслей о борделях и вине, вскочили со стульев и выхватили из ножен мечи. Крестьянка заплакала и уткнулась в грязный фартук, не переставая всхлипывать. Чёрный кот, устроившийся рядом с железным сундуком и поедающий мертвую крысу, испуганно фыркнул и спрятался за разбитым кувшином.  

Между тем, гроза становилась все сильней. Раскаты грома разрывали хмурое небо, а дождь лил так, словно боги решили устроить очередной потоп. 

– Вы считаете это правильным? Изображать благочестие – страшный порок, – спросил Клаус и оттолкнул от себя крестьянина.  

Старик охнул и повалился на стол, который развалился под его весом.  

– Что же это вы? Как же это вы? – захныкал селянин.  

– Закрой свой поганый рот, тварь. Перед тобой священная карающая длань святой инквизиции. А ты, седая развалина, должен чувствовать страх и ужас, – Клаус поднял с пола ржавый нож и схватил жену старика за волосы. – Вы виновны. И у меня есть неоспоримые доказательства этому.  

"Нет у меня ничего на этих мерзавцев, – пронеслось в голове у инквизитора. – Из них такие же еретики, как из навоза лютня".  

К чести Клауса, ехать в деревню он не хотел до последнего. Но не ехать, значит не продвинуться по карьерной лестнице, а не продвинешься ты, продвинется кто-то другой.  

– Я спрошу один раз, – сообщил инквизитор, приставив холодное лезвие к шее женщины. – Где вор?  
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
NatashaKasher
сообщение 11.10.2018, 0:23
Сообщение #2


Гениальный извозчик
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 23158
Регистрация: 6.10.2013
Вставить ник
Цитата
Из: МБГ




Ничего так!
Цитата(Kirill1234 @ 10.10.2018, 19:33) *
Неожиданно размышления инквизитора прервали расспахнувшиеся вдруг ставни.
Или "неожиданно" или "вдруг", не оба вместе.

Цитата(Kirill1234 @ 10.10.2018, 19:33) *
– Вы правы, – кивнул крестьянин, который с каждым мгновением боялся все больше.  

Мне кажется, не имеет смысла разъяснять это, и так же понятно.

А так, вполне сносно. Хоть я и не любительница всякой альтернативки, не понимаю какой смысл в замене бога на богов... И занятых не хватает.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 11.10.2018, 12:00
Сообщение #3


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




За жареную крысу шла ожесточенная борьба. Трое оборванных и грязных нищих сцепились в злой схватке, кусая, царапая и лягая друг друга. Однако драка закончилась также быстро, как началась. Одному из нищих, известному в очень-очень узких кругах под именем Бедолага Джо, в пылу борьбы откусили ухо. Бедняга схватился за окровавленный обрубок, сел на перевернутое ведро и зарыдал.

Два его приятеля осторожно уселись рядом. Один из них сперва посмотрел на оторванное ухо, потом на жареную крысу, и, наконец вздохнув, произнес:

– Рана дрянная.

Говорившего его друзья, и враги, а и тех, и других у него было немного, звали Старый Свен. Его судьба – это судьба интересного человека. Он успел побыть свинопасом у эргоского землевладельца, был моряком и даже почтил своим присутствием панферскую столицу, где торговал, затем выращивал пшеницу, работал подмастерьем у цирюльника, ведал хозяйственными делами трактира "Заблудшие души" в Эргосе, куда приехал из столицы после неприятного обвинения в финансовых махинациях. И все это ради того, чтобы в один день оказаться на мокрой и грязной улице в рваных лохмотьях и одним медным грошом в кармане.

Свен получил своё прозвище не просто так. Морщины на лице, седые клочья волос, папилломы на шее и спине. Худой, костлявый и с деревяшкой вместо правой ноги, он умудрялся выглядеть и почтенно, и жалко одновременно.

– Ага, – подал голос Толстяк, хороший приятель Джо. – Рану промыть надо, а то быть беде, быть беде. Знамо быть, дружище.

Толстяк никому и никогда не называл своего настоящего имени. "Видите, какой я жирный, – хохотал он, услышав вопрос об имени. – Толстяк я. Просто Толстяк. Без всяких этих ваших".
Про своё происхождение, кто он, откуда, где вырос, и как жил до знакомства с Джо, Толстяк рассказывал с не охотой и всякий раз новую историю. "Я из Эргоса, был пекарем", – говорил он утром. "Сын кузнеца, тоже кузнец. Аланбургский", – звучал его грубый голос днём. "Мирсийский принц. Незаконный сын султана", – рассказывал он вечером.

– Ухо! – вопил Джо. – Мерзавцы! Будьте вы прокляты! Чтоб вам девка со срамной болезнью попалась!

"Алкоголь и женщины – вот зло, что погубили меня", – рассказывал Джо о себе в день их знакомства. В прошлом он был помощником канцеляра в одном провинциальном городке. Все перевернулось с ног на голову, когда канцеляр повесился из-за внезапной смерти сына, оставив все своему помощнику. В один миг, мелкий писарь Джо взлетел до небес. " У меня было много денег, – рассказывал Бедолага. – Но эти заразы, деньги, то бишь, имеют плохую привычку. Они заканчиваются, чтоб их. Особенно, если ты каждый день проводишь в трактире или борделе".

– Да, ладно тебе, – улыбнулся желтыми зубами Толстяк, поднял с земли окровавленное ухо друга, отряхнул его от дорожной пыли и протянул Джо.

Последний зарычал, ударил приятеля по руке (ухо при этом упало и покатилось по дороге), всхлипнул и высморкался в свои лохмотья. Бедолагу трясло от сильной боли и обиды.

– Накинулись, как шакалы на мясо, – рыдал он. – Как я теперь без уха-то?

– Так же как и я без ноги, – сообщил Старый Свен и поправил на ноге деревяшку.

– Я есть хочу, - всхлипнул Джо. – Сегодняшним утром не ел. Вчера не ел. Целую неделю уже не ел. Почитай, ещё чуток без жратвы и сдохну с голоду. Помяните моё слово. Сдохну. Как пить дать.

Толстяк почесал бок, поймал блоху и положил её себе в рот. Проглотил, с улыбкой посмотрел на друга и радостно воскликнул:

– А есть и правда охота. Верно, ребята?

– Чему ты радуешься, дуралей? – проворчал Свен. – Голод не тётка. Это тебе хорошо, отрастил живот и рад. А у меня, между прочим, в моем животе кишка с кишкой дерется. Не поедим, сегодня и умрем. Верно, умрем. Что делать-то будем?

– А где мы жратву-то возьмем? – удивился Толстяк. – То есть зачем нам ее искать, коли она у нас есть? У нас крыса ведь есть. Надо ее поделить. По-братски. По-дружески. Мы ведь братья с вами. Все, почитай, обездоленные.

Ели молча, безобразно чавкая и облизывая разбитые губы. Крыса была на удивление вкусной. Старый Свен готов был поклясться, что она ничуть не хуже курятины, которую он ел, когда в прошлой и безбедной жизни. Когда с крысой было покончено, нищие облизали грязные пальцы и упали на циновки. Солнце садилось, а, значит, приближалось время отдыха и покоя.

Старик уснул сразу. Ему снилась старая жизнь. Жизнь, когда он был счастлив. Не богат, но одет, обут и сыт. Теперь о той счастливой жизни ему напоминали только его сны. Поэтому Старый Свен очень любил спать и обладал удивительной способностью призывать дрему за считанные минуты.

– Послушай, Джо, – зашептал Толстяк под храп старика. – Сильно болит?

Бедолага в ответ заскулил, размазывая по лицу кровь, которая никак не желала останавливаться. Обрубок страшно болел и обещал болеть еще очень долго.

– Промыть надо, Джо, – обеспокоенно посоветовал Толстяк. – Загноиться и того. Окочуришься. Вот помню, был у меня приятель. Тоже, как и я, знатный жирдяй. Вот ведь боги – шутники. Он, как и я, из нищих. Как и я, с голодным желудком спать ложился, а вон мы какие. Рослые и тучные. Чудеса-то, да и только, верно, дружище? Да, ладно тебе. Зачем ругаешься? Богов гневишь. Так вот этот приятель раз так от голода с ума сошел, что взял и отрезал себе палец. Ржавым ножом, пожарил его на горьком масле на грязной сковороде. И сожрал. Сожрал, боги свидетели. Сожрал и спать лег. А на следующий день, раз, и приплыли. Гангрена. Кровь испортилась, и все. Высох бедняга. Четыре денька мучился и сдох. Тучный, был здоровой, а умер. Четыре денька, и умер. Так что промой рану, дружище. Пойдем, промоем. Языки заодно смочим. А то горло пересохло. Не дам солгать, если пересохло.

Толстяк умел убеждать, и вскоре нищие, пройдя пару опустевших от вечернего сумрака переулков, стояли рядом с колодцем. Джо не переставал скулить и благодарно кивнул, когда его друг, набрав полное ведро холодной воды, протянул ему смоченную тряпку (ради этого он оторвал рукав от своей рубахи). Бедолага, стуча зубами, несколько раз протер кровоточащую рану.

– Ну, вот, – улыбнулся Толстяк. – Теперь получше-то будем. И кровь, дайте боги, остановится. Пройдет все. Поверь, приятель, пройдет. Мы с тобой и не такое переживали. Вон Свен, когда нам есть было нечего свою ногу алхимикам заезжим продал и ничего, поскулил и ходит. Зато теперь милостыню в два раза больше, чем прежде, собирает.

– Знаешь, приятель, – прошипел Джо. – Не обижайся, но ты идиот. Как ты можешь улыбаться? Твой друг истекает кровью, истекает из-за того, что ему отгрызли ухо его же друзья. За дохлую крысу. Проклятье, я живу на улице уже добрых три года и до сих пор не могу поверить в это. Мог ли я думать тогда, жуя ржаной хлеб с жареной индейкой, что мне в будущем отгрызут ухо за крысу. Зачем я живу?

– А ты так не говори, – попросил Толстяк. – Не говори. Богов гневишь. Нельзя нам, людям, на свою жизнь ругаться. Ну, потерял ты ухо, жуешь объедки. Ну, так ты живой, у тебя друзья есть, да и второе ухо на месте.

Джо хотел сказать в ответ что-то обидное, но не стал. До места их отдыха нищие шли молча. Угрюмый Бедолага и веселый Толстяк имели разные мысли на счет произошедшего. Джо взвешивал у себя в голове все "за" и "против" того, чтобы перерезать своим друзьям глотки, пока они будут спать.

А Толстяк думал о яблочном пироге. Он пробовал его один раз в своей жизни, в детстве. Испеченный доброй соседкой пирог был одним из самых вкусных блюд, что ел Толстяк за свою жизнь. Соседка давно умерла, но воспоминания о том дне, об ароматном запахе горячего пирога, обещали жить в голове бродяги еще долго.

Когда нищие подошли к порогу городской цирюльни, где и произошла их драка, они замерли от ужаса и удивления. Старый Свен исчез. Циновка, на которой лежал старик, земля вокруг и стена цирюльни были в крови. Костыль, сокровище Свена, был разломан на две половины.

– Что же это такое, приятель? – пролепетал Толстяк. – Как же это можно так? Что же теперь будет?
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
NatashaKasher
сообщение 11.10.2018, 12:23
Сообщение #4


Гениальный извозчик
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 23158
Регистрация: 6.10.2013
Вставить ник
Цитата
Из: МБГ




Диалоги Вам хорошо удаются. Не нужно каждый раз новую тему начинать.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 12.10.2018, 23:09
Сообщение #5


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Цитата(NatashaKasher @ 11.10.2018, 12:23) *
Диалоги Вам хорошо удаются. Не нужно каждый раз новую тему начинать.

Спасибо за чтение. Исправлю, что вы указали
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
NatashaKasher
сообщение 12.10.2018, 23:51
Сообщение #6


Гениальный извозчик
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 23158
Регистрация: 6.10.2013
Вставить ник
Цитата
Из: МБГ




Не за что! Про бродяг довольно мило. Есть продолжение?
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 13.10.2018, 16:51
Сообщение #7


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Цитата(NatashaKasher @ 12.10.2018, 23:51) *
Не за что! Про бродяг довольно мило. Есть продолжение?

Да, есть. Почти половина повести написана пока
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Гость_Сочинитель_*
сообщение 13.10.2018, 18:37
Сообщение #8





Гости



Цитата




Прочитал. Весьма неплохо. Очень понравился эпизод со съедением блохи.
Не очень понравилось применение русских поговорок - голод не тётка.
Я б избегал таких оборотов при описании совсем иного мира и людей, его населяющих.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 14.10.2018, 16:31
Сообщение #9


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




– Убей его!!!
– Выдави ему глаза!!!
– Отрежь голову!!! Отрежь этой псине голову!!!
– Пусти ему кровь!!!
Раздавалось с разных сторон. Толпа с восторгом и азартом смотрела на арену, где в яростной схватке сцепились, словно голодные псы, два бойца.
Первый из них – огромный мужчина, будто сошёл со страниц древних легенд. Стальное крепкое тело, мускулистые руки, крепкие ноги. Издали его, облаченного в лёгкие кожаные доспехи и стальные наплечники, можно было принять за бога. Яростный и сильный, чемпион арены, он наносил мощные и точные удары по своему противнику, играясь с ним и с чувствами толпы. Ему это удавалось. Трибуны ревели. Мужчины, женщины, старики и дети, голодные и оборванные, забыв об обидах и заботах, следили за каждым его ударом, каждым выпадом и отмечали их восторженными возгласами.
Противник чемпиона не разделял всеобщего восторга. Щуплый и слабый, таких как он трудно заметить в толпе. Боги, словно предвидя этот день, нарочно одарили его тщедушным телом. Он носился по арене, как трусливый заяц, и уклонялся не только от ударов чемпиона, но и от попаданий камней и гнилых овощей, которые летели в него с трибун для зрителей, словно снаряды из катапульт.
– Давай, трус, – насмехался чемпион под восторженный вой толпы. – Давай, жалкий червь. Порази меня! Пронзи клинком мою грудь. Собери всю волю в кулак! Соберись! Нападай!
Его противник собрался и напал. Но сделал это неуклюже и неумело. Он нелепо укрылся щитом и, размахивая мечом, бросился на врага. Один миг, и он уже лежал на земле с выбитым из рук оружием и отрубленной по колено ногой. Рев толпы заглушил страшные вопли бедолаги.
Не только чемпион, толпа и старик-распорядитель, сидевший на главном помосте рядом с двумя ланистами, смотрели на корчившегося в мучениях беднягу. Сквозь железную решетку за боем наблюдал молодой юноша. Черноволосый, высокий и худощавый. Обладающий женоподобными чертами лица, хорошо сложенный и красивый он смотрелся здесь, среди ржавых мечей и пик, дико и неуместно. "Хороший парень" – отзывались о нем бойцы арены. "Полный дурак" – описывал его старик-распорядитель, который приходился ему родным дядей.
– Феокл, – раздался голос совсем рядом. – Ты чего здесь забыл, малец?
Юноша оглянулся. Позади него стоял тот, кого Феокл хотел видеть последним. Тот, кто пугал юношу, внушал отвращение. Позади него стоял седой старик, известный в Арене под прозвищем Задохлик. Трудно сказать, что в нем могло пугать Феокла. Внешне он ничем не отличался от других азаронских стариков. Простое лицо, старое и морщинистое, с потрескавшимися губами, слегка кривоватым носом и двумя шрамами над правым глазом. Старик был сгорбленным, из-за чего казался ниже своего роста. Опираясь на деревянную клюку и содрогаясь своим облаченным в лохмотья телом, он подошел к юноше, схватил его за руку и попытался оттащить от решеток.
– Отстань, – воскликнул возмущенный юноша, оттолкнув от себя Задохлика, - не мешай. Ты только посмотри, что он делает. Ты только посмотри на Рейгана. Воистину достойный чемпион арены!
В этот самый момент чемпион отрубил своему противнику правую руку, настойчиво тянувшуюся к потерянному мечу. Оглушительный рев толпы снова заглушил душераздирающие вопли бедняги. Люди с восторгом смотрели на кровь, но им было мало, они требовали еще. Чтобы она лилась и лилась на горячий песок без остановки.
Рейган внял желанию толпы, усмехнулся и нанес еще один удар. Взмах меча, и красные капли полетели во все стороны, но противник чемпиона все еще был жив, не смотря на то, что лишился пальцев на левой руке. Он скулил, выл от боли, песок скрипел у него на зубах, его лицо был перекошено от страшной боли, но бедняга жив и не хочет умирать.
– Зачем он тянет время? – проворчал старик. – Убил бы этого сопляка и дело с концом, а он разделывает его, как свинью.
– Замолчи, старый дуралей, – зашипел на него Феокл. – Ты мешаешь смотреть. Это чемпион, понимаешь? Он привык убивать красиво.
Старик вместо ответа пожал плечами и поморщился. На миг его лицо приняло задумчивое выражение, будто бы он на мгновение вспомнил что-то очень страшное и важное одновременно. Воспоминания, которые старик хотел забыть и, по-видимому, сделал это успешно, вдруг нахлынули на него с новой силой. Он стоял, не двигаясь, лишь изредка вздрагивал и смотрел через железные решетки на Арену.
Толпа между тем ликовала. Чемпион уже успел разделаться со своим противником и поднял на острие меча его отсеченную голову под восторженные крики. Кричали горожане, кричал мирс-распорядитель, кричал Феокл – крики были пронзительными и радостными.
– Вам понравилось?! – закричал вдруг Рейган. – Как вам мое выступление?! Я доказал вам, что я чемпион? Доказал? Скольких еще мне надо убить? Я убью всех. Нет, и не было еще на земле тех, кто остался бы в живых после боя со мной. Если кто-то считает иначе, пусть приходит. Пусть приходит сюда. Я орошу песок его кровью, я отделю его конечности от его поганого, жалкого тела. Он проклянет чрево своей матери, изрыгнувшей его на свет лишь ради того, чтобы я разделал его, как мясник разделывает свинью.
Со всех сторон раздались шумные аплодисменты. Громкие и сильные. Затем толпа заревела, завыла в экстазе, ловя жадным взглядом каждый шаг, Рейгана, каждое его движение. Она внимала каждому слову чемпиона, следила за каждой складкой его одежды, за каждым бликом солнца, отраженным его мечом.
– Вы хотите большего? – закричал чемпион.
В то же мгновение под одобрительные вопли толпы он сильными ударами ноги размозжил голову своего противника. Голова лопнула как перезревший орех. На желтый песок во все стороны брызнула кровь вперемешку с кусочками мозга.
- Он богоподобен, - воскликнул Феокл.
- Жалкое ничтожество, - проворчал старик. – Убивать нужно быстро. Растягиваешь, значит, получаешь удовольствие. А раз получаешь удовольствие, значит, как пить дать, урод ты.
- Да хватит тебе уже, зачем ты вообще пришел? – сквозь зубы презрительно процедил юноша.
- Тебя вызывают. Ланиста. К себе. Не трать время попусту, мой друг.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 14.10.2018, 16:32
Сообщение #10


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Цитата(Сочинитель @ 13.10.2018, 18:37) *
Прочитал. Весьма неплохо. Очень понравился эпизод со съедением блохи.
Не очень понравилось применение русских поговорок - голод не тётка.
Я б избегал таких оборотов при описании совсем иного мира и людей, его населяющих.

Благодарю за чтение. Постараюсь избегать
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Гость_Сочинитель_*
сообщение 14.10.2018, 18:21
Сообщение #11





Гости



Цитата




Цитата(Kirill1234 @ 14.10.2018, 16:31) *
как пить дать,

Цитата(Kirill1234 @ 14.10.2018, 16:32) *
Постараюсь избегать

Не похоже на то. Ну да дело ваше.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 14.10.2018, 22:46
Сообщение #12


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Цитата(Сочинитель @ 14.10.2018, 18:21) *
Не похоже на то. Ну да дело ваше.

Просто это старые главы
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kreso
сообщение 16.10.2018, 14:53
Сообщение #13


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 147
Регистрация: 1.6.2018
Вставить ник
Цитата




Мне понравилось, заканчивайте книжку smile.gif
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 16.10.2018, 15:23
Сообщение #14


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Чем хороши трактиры? «В них можно напиться до риз, поесть, отдохнуть, послушать заезжих артистов» – скажут многие, и будут, пожалуй, правы, разве что они упускают из вида одну немаловажную деталь. Трактир – это не только здание, пиво и скамья для отдыха, вернее охарактеризовать его, как место беседы, место, где собирается самый разнообразный люд.
Когда ты сидишь за шатким столиком в подобном заведении, самое трудное – это угадать, кто есть человек, сидящий напротив тебя. Можно, конечно, подмечать различные детали его одежды, вроде распахнутого нараспашку сюртука или грязного ворота рубахи. Тем не менее, задача эта очень трудная и даже непосильная по обычным человеческим меркам.
Так или иначе, но трактирщик заведения «Под ложечкой» обладал этой невероятной способностью. Достаточно было одного его беглого взгляда и вся подноготная, все тайные помыслы, не говоря уже о таких пустяках, как род деятельности и достаток, открывались перед ним, словно по волшебству.
Именно поэтому трактирщик по имени Фред Пустобрех всегда знал, какую интонацию и какое выражение лица выбрать при разговоре с новым посетителем. Этих интонаций и выражений, к слову, у него было в избытке
Трактирщик обладал мясистым лицом и увесистым брюхом, выглядывающим из-под его льняной рубахи. Его зачесанные на бок чёрные волосы, огромной нос с двумя бородавками рядом с правой ноздрей, его взгляд - пустой и глупый. Все это говорило о нем, как о человеке абсолютно заурядном.
У трактирщика действительно была сверхъестественная способность. Беглый взгляд, и Фред уже знает, как ему вести себя в данный момент. Если перед ним стоял человек с увесистым кошельком (а увесистый кошель Пустобрех чувствовал всегда; это была еще одна его способность), то, значит, посетитель будет лицезреть донельзя любезную и беззубую улыбку и слушать елейный, чуть писклявый голосок (перед купцами и власть имущими Фред всегда переходил на фальцет). Однако сейчас ситуация была совершенно другая.
Сейчас перед трактирщиком на коленях стояли двое грязных оборванных нищих. Один из них, коротышка с кривыми ногами и нелепой головой, был одет так, что лучше бы он ходил голым. Пустобрех молча смотрел на его лицо, покрытое угрями, язвочками и гнойниками, смахивающее на большую сморщенную картошку, на выцветшие от времени жилет, одетый на голое тело, костлявое и смуглое, на брюки из мешковины, на сальные соломенные волосы.
Второго трактирщик знал. Вторым был Толстяк, так, по крайней мере, он себя называл на людях. Огромное, нелепое существо в смешных шароварах до колен по мирсийскому образцу и в разноцветной рубахе (этим сокровищем нищий дорожил больше жизни) с одним рукавом. Глядя на его черты лица, на вечную блаженную улыбку люди говорили: "Не от мира сего". Пустобрех говорил иначе: "Придурок".
– Что с ухом? – Фред решил начать разговор первым и указал на Джо.
– А что с ухом? – спросил Толстяк со святым непониманием на лице.
– Так его нет, – сообщил трактирщик, всплеснув руками.
– А раз его нет, что может с ним быть? – удивился нищий, почесав затылок.
Спорить с ним было бесполезно, поэтому трактирщик промолчал, протер мокрой тряпкой широкий стол и окинул взглядом трактир. Все было прекрасно. Людей – много. Столов – мало. Денег (Фред надеялся) – много. Неожиданно дверь в трактир скрипнула, и Фред поёжился от холода и от внешнего вида впустившего холод человека. Дорогой черный камзол, чистая обувь (это при постоянных дождях!), красивый, солидный, с мечом и двумя спутниками.
– Ночки холодные стали, – проскулил Джо
– Что у тебя с ухом? – снова спросил трактирщик.
– А что с ним? – удивился вмешавшийся в разговор Толстяк.
– Его... Ах, чтоб тебя. По новой! – воскликнул Фред и грязно выругался. – Зачем приперлись?
– Свен пропал! – закричал на весь зал Толстяк и, уронив большую слезу на пыльный пол, добавил чуть тише. – Мы охотились вчера. В подвалах. На крыс...
– Это что за намеки? – воскликнул трактирщик, и его щеки гневно вспыхнули. – У меня в подвале крыс нет. Как у тебя мозгов! Пропал и пропал старый хрыч. Эк какая проблема, тоже мне дело государственной важности. Налакался он где-то и храпит, так что облака пугает.
Неожиданно к столу, где беседовали наши герои, подошёл, стуча подошвами кожаных сапог, тот самый "чёрный камзол", впустивший холод. Фред бросил беглый взгляд. Острые черты лица, приятные, но не слишком. Черные усы и черные густые бакенбарды. Борода реденькая, растительность едва пробивается. Фигура стройная. Рост высокий. Одежда дорогая. Медальон инквизиции поверх камзола. "Инквизитор, чтоб его. Боги, за что?" – пролепетал про себя Фред.
– Приветствую, достопочтенные господа, – улыбнулся "чёрный камзол". – Мы с друзьями, – он кивнул на стол у входа. – Хотим выпить вина, согреться после холодной ночи.
– Вот и Джо говорит, ночки холодные нынче, – вздохнул Толстяк.
– Правда? – улыбнулся в ответ инквизитор. – Рад, что наши с ним мысли сходятся.
– А ну, заткнись, – зашипел на нищего трактирщик. – Не мешай господину инквизитору делать заказ.
– Закрой пасть и не мешай ему говорить, – прервал его " чёрный камзол". – Неси вина к тому столику, а ты продолжай. Меня зовут Клаус, и я действительно инквизитор. Что вылупился, хозяин? Я не вижу бутылок на том столе. Шевелись, или я сожгу твой хлев святым огнём, грешник, – сказал он, сделав издевательский акцент на последнем слове, и пожал грязную и широкую ладонь Толстяка.
– Инквизитор, – нищий задумался. – Знавал я одного рыбака, что жил в пригороде у реки Вонючки. Жил он с дочкой и старой тещей. Все как положено и как у людей – семья под боком, боли в спине и стакан водки на ночь после скудного ужина. А что почитай ужин? Утром – рыба да хлеб, днем – хлеб да рыба, вечером опять рыба да хлеб, ночь пройдет и по новой. Рыбачил он себе днем, ночью клопов считал и дочку бил, а потом взял и помер.
- Захватывающая история, - усмехнулся инквизитор. – Только разве она к месту?
- А почему ты спрашиваешь?
- Ну, ты после слова «инквизитор» ее рассказал, следовательно, она должна быть связана со словом «инквизитор». Разве нет?
- А морковь связана с дождем? – спросил Толстяк с серьезным лицом.
- Нет, - ответил Клаус, оглядываясь.
- Вот и слово «инквизитор» не связано с моей историей, - завершил нищий и хлопнул Клауса по плечу.
«Он начинает мне нравиться, - подумал про себя инквизитор. – Люблю общаться с людьми подобного ему типа. У них и в мыслях нет, тебя обмануть. Да, о чем я? У них вообще мыслей нет. А нет мыслей – нет греха».
- Вы не обращайте на него внимания, - пропищал рядом голосок Фреда. – Он того. Как бы это сказать. Придурок.
- К слову, о придурках, - резво повернулся к трактирщику Клаус. – Как называется человек, который при офицере святой церкви смеет называть другого человека обидным словом, то есть совершать грех, не задумываясь о последствиях?
- Придурок… - пролепетал Фред, сгорбившись и осунувшись, словно нашкодивший мальчик, уронивший крынку с молоком.
«Терпеть не могу подобных особей, - пронеслось в голове у Клауса. – А еще терпеть не могу, когда один жирный урод называет другого жирного, но милого, урода обидным словом. В конце концов, я инквизитор и должен очистить эту свиную дряблую тушу от грехов» - закончил он внутренний монолог и произнес вслух.
- У тебя есть чеснок, приятель?
Фред кивнул, отошел от стола и вернувшись через мгновение, порывшись в ящиках комода у камина. В руке он держал очищенные дольки белого чеснока, купленные им накануне у старой панферской торговки.
- А теперь посыпь язык солью и жри чеснок, - улыбнулся Клаус и его улыбка стала еще шире, когда Фред послушно опустил потную ладонь в горсть соли, бросил ее себе в рот и принялся жадно, но осторожно есть горький и острый чеснок.
Трактирщик плакал, давился, обжигая язык. Он бросал себе в рот все новые горсти соли, поглощал одну дольку чеснока за другой. Все в трактире, затаив дыхание, смотрели на эту экзекуцию со страхом и с трепетом, как и положено, смотреть на действия святой инквизиции. Старый бард, что играл до этого в центре зала, тихо положил свою лютню на стул, надвинул красную шляпу на глаза и бесшумно, словно кошка, вышел из зала. Его примеру последовал мальчик-поваренок, «девочка» из борделя Папеньки, что был неподалеку и еще несколько посетителей.
Неожиданно Толстяк заплакал. Сначала он тихо всхлипывал, смотря на то, как дольки чеснока исчезают во рту трактирщика одна за другой, потом нищий окинул взглядом сжавшихся в ужасе посетителей, посмотрел на грустное лицо Джо и воскликнул громко и храбро:
- Инквизитор, ты чего? В богов что ли не веришь?
После его слов дверь несколько раз хлопнула, и зал опустел еще на несколько человек. В трактире остались только Клаус, с лица которого не желала сходить улыбка, Толстяк, Бедолага Джо, два инквизитора (после слов нищего они остались у входа) и трактирщик. Последний не переставал есть чеснок (а, как известно, панферский чеснок намного острее обычного) и, как пьяница на пустую бутылку, с мольбой и жалостью смотрел на Клауса.
- Закончим, - кивнул инквизитор, и Фред со всех ног, на ходу выплевывая остатки чеснока, помчался к бадье с холодной водой. – А тебя вроде как Толстяк зовут, да?
Нищий с достоинством кивнул.
- С чего это ты взял, что я не верю в богов? – удивился Клаус.
«А ведь и верно, ни на локоть не верю» - подумал он про себя.
- Кабы верил, над людьми бы не издевался.
- Я инквизитор, - произнес Клаус. – Работа обязывают.
- Значит, быть инквизитором, быть неверующим. Я так думаю, - вынес вердикт Толстяк и сложил крестообразно руки на груди.
- Ты начинаешь мне нравиться, - сообщил Клаус. – Зачем ты пришел к трактирщику? Быть может, я смогу тебе помочь?
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 16.10.2018, 15:23
Сообщение #15


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Клаус аккуратно поставил пустую бутылку из-под вина рядом с дверным проемом, поправил на груди золотой медальон, улыбнулся и несколько раз, с силой, постучал по сгнившим доскам двери в кабинет Папеньки.
Тут же щелкнул дверной замок, и инквизитор вальяжно переступил порог кабинета. В тусклом свете двух светильников (один стоял на пыльном комоде у окна, второй рядом с письменным столом) в плетеном кресле комфортно лежало грузное человеческое «тело», облаченное в мирсийскую робу и шелковый жилет с металлическими пуговицами вишневого цвета поверх робы.
«Тело», удобно расположившиеся в кресле, держало в потных, громадных ладонях железные щипцы, которыми оно разламывало скорлупу орехов, лежащих большой неровной кучей на медном подносе, на коленях у «тела».
- Какие люди стали посещать мое скромное заведение, - промычало грубым голосом «тело», отделяя ореховые ядра от скорлупы. – Вы уж простите, что я перед вами в таком виде. Кто я такой, рассказывать вам, думаю, нужды особой нет. Верно?
«Верно, жирная свинья», - подумал про себя Клаус, а вслух с любезнейшей улыбкой на лице произнес:
- Вы абсолютно правы, Папенька. Я действительно знаю, кто вы и чем занимаетесь.
Папенька довольно улыбнулся, демонстрируя зубы, покрытые желтым налетом. Тут же он выругался и принялся яростно чесать неровными ногтями большую, похожую на раздувшийся мыльный пузырь (инквизитор все ждал, когда она лопнет) бородавку над правым глазом. Бородавка лопнула. Быстро и неожиданно. Папенька снова выругался и вытер кровь со лба широким рукавом робы.
- Чем же я обязан вашему визиту в столь позднее время? - спросил он и бросил в рот несколько ядер орехов, которые тут же с очень громким и по-своему страшным хрустом разгрыз.
- Давно занимаетесь тем, чем вы занимаетесь? – поинтересовался Клаус, присаживаясь на шаткий стул чуть поодаль от хозяина кабинета и совсем рядом к окну.
Папенька медлил с ответом, чем инквизитор и воспользовался, пробежав взглядом по комнате. Отметив пыльную мебель, которая отчаянно пыталась походить на эльфийскую, (Клаус сразу узнал родные, неумелые руки азаронских резчиков) инквизитор задержал взгляд на самом хозяине комнаты. Папеньке – на вид можно было дать лет сорок с хвостиком. Обрюзглый, толстый, с очень длинным носом, похожим на клюв цапли, маленькими смешными ушками и хитрыми глазками он походил на большую и довольную жабу.
- Давно ли я занимаюсь своим заведением? Вам это интересно? – переспросил Папенька и после утвердительного кивка Клауса продолжил. – Я с детства знал, что выбьюсь в люди. Еще тогда, мальцом, копаясь в куче гнилых фруктов, я выбирал все самое вкусное. Такой уж у меня талант, даже в мусоре найду алмаз.
- Восхитительные подробности вашего детства оставим на потом, я пришел в ваш бордель не за этим, - заметил инквизитор.
- Правда? А зачем вы пришли? Ищете чем занять себя на ночь? - он захохотал смехом, похожим на кваканье жабы. - Ладно, отвечу на ваш вопрос. Этим местом я руковожу уже около двадцати лет. Планирую руководить еще столько же.
- Планы – это не всегда хорошо. Никогда не знаешь, вдруг они идут вразрез с планами богов. Вот вы хотите руководить этим заведением еще долгое время, а вы не задумывались, что боги этого не хотят?
Папенька шумно вздохнул, отложил в сторону поднос с орехами и щипцы, затем с трудом (он потратил на это приличное количество времени) встал с кресла и босыми ногами прошлепал к письменному столу, на котором возвышалась настоящая гора из желтых листов дешевой бумаги. Схватив первый попавшийся под руку лист, Папенька снова вздохнул, прошлепал обратно и снова сел в плетеное кресло.
- Вот, мой дорогой и многоуважаемый друг, - протянул он бумагу инквизитору.
- И что это? – принимая лист, спросил Клаус.
- То, что вы, скорее всего, хотите увидеть. Налоговая декларация. Можно сказать, отчет о том, что я исправно плачу налоги. Вы можете убедиться, что все цифры сходятся. Печать правильная, заверенная местным канцеляром. Каждая буковка, каждая циферка, будь она не ладна, на своём законом месте. Каждая строка в этом документе находится там, где должна. Есть моя подпись, моих помощников, городского нотариуса, почетного гражданина, между прочим, местного бургомистра и местного трактирщика.
- А он здесь каким боком?
- Брат он мне. Кровный, родной, самый что ни на есть родной. Помню, бабка наша, пусть земля ей, старой грешнице, будет пухом, как говорится, подмечала, что я в папу пошёл, а братец мой в свинью, что у нас в хлеву жила. Умная была, чуть ли не ведунья, не при инквизиторе будет сказано.
"В свинью пошли оба, хочу заметить", - едва сдержав смех, подумал Клаус.
- Помню, я у бабки любимым внуком был. Умел, знаете ли, приспосабливаться. Хваткий был, харизматичный, как сейчас модно говорить. Хотя с бабкой-то случай не тот. Помнится, говорит она, дескать, яблок хочет и посылает нас, внуков своих, на рынок, что характерно без гроша в кармане. Оно понятно, почему с пустыми карманами. Мы тогда, как жили? Один день Фред ест, второй я ем. Ели эту треклятую чечевичную похлёбку с черствым хлебом. Да легче, чтоб его, камень разгрызть, чем тот хлеб. Так вот мы яблоки тогда украсть решили. Украли, да только я мягкие крал, варёные, а Пустобрех твердые, почитай, как тот хлеб. Бабка тогда простилась с зубами, а Фред со званием любимого внука.
- Как велик персонал вашего заведения? - перебил Папеньку инквизитор.
- Это, смотря, как считать, если только "девочек", то их здесь штук двенадцать наберется. А если с охранником, писарями, помощниками, поварами то и не скажешь так сразу. Два десятка с хвостиком, думаю.
- И как успехи? Процветает заведение?
- Ещё бы ему не процветать без конкуренции. Единственный бордель в городе.
- На такой большой город всего одно заведение данного типа?
- Пожары, - вздохнул Папенька. - В нашем городе, страсть как часто бывают пожары. Все бордели в городе сгорели.
- Кроме вашего?
- Видать, я делаю богоугодное дело, раз боги меня милуют, - улыбнулся Папенька, из-за чего стал еще больше похож на огромную и толстую жабу. - Кстати, быть может вы, инквизитор, хотите, чтобы я подобрал вам девицу. Красивую и, что важно, богобоязненную.
Клаус тоже улыбнулся, кивнул и под ошарашенный взгляд хозяина борделя порвал налоговую декларацию на множество маленьких кусочков. Папенька с ужасом и непониманием в глазах крякнул, посмотрел на порванный документ, затем снова крякнул и дрожащим голосом сказал:
- Что же это вы себе позволяете, господин хороший?
" Я только начал, животное" - подумал инквизитор и громко сказал:
- Ваши истории восхитительны, но принюхайтесь, - он несколько раз хлопнул в ладони. - Вы чувствует тоже, что и я? Да, я прав. Это место смердит!
- Чем?!
- Смердит грехом!
- О чем вы, будьте вы не ладны?! - возмутился Папенька, схватившись за голову.
- Ты предлагаешь служителю церкви предаться греху блуда и удивляешься? Ты содержишь обитель греха и не понимаешь, чем вызвал грех святой церкви? Тогда ты самый тупой кретин во всем белом свете, а больше еретиков я ненавижу только кретинов. Если ты не хочешь получить справедливое возмездие, то сейчас как на духу расскажешь мне, куда вдруг пропал Старый Свен?
- Какой, мать его, Старый Свен?
- Такой, животное. Нищий, который спал на ступенях старой цирюльни, что стоит напротив твоего курятника. Да, мой тупой друг, тот самый нищий, что взял у тебя под залог две глиняные кружки с зерном под проценты. Взял и вдруг сказал, что отдать не сможет, так как нечем. И вдруг он берет и пропадает? Тебе не кажется это подозрительным, любимый внук бабушки.
- А знаешь, слизняк, - прошипел с довольной ухмылкой Папенька. - Я все ваши инквизиторские фишки на зубок знаю. Да, сначала ты такой тихий, вежливый, а потом, раз и вдруг грозный, рвешь и мечешь, ух. Слышал, что ты учудил с Пустобрехом, заставил жрать чеснок, это все на что способна святая инквизиция, мальчик? Я не он. У меня деньги, связи, дружба с бургомистром. Разве ты способен навредить человеку вроде меня?
- Ты меня недооцениваешь, – улыбнулся инквизитор, выхватил из рук Папеньки щипцы для орехов и прижал хозяина борделя коленом к креслу.
Мгновение, и Клаус стоял возле держащегося за щеку Папеньки с окровавленными щипцами в правой руке и с золотым и тоже окровавленным зубом во второй.
- Тварь, - проскулил Папенька и свалился с кресла, всхлипывая от боли. – Мой зуб! Мой треклятый зуб! Моя треклятая челюсть! Как больно!
Инквизитор достал из внутреннего кармана камзола широкий платок, протер им щипцы и положил их на стол. От громкого звука хозяин борделя испуганно вздрогнул. Сейчас он из важного и самодовольного господина, что восседал в плетеном кресле, словно на троне, превратился в маленький, сжавшийся и скулящий комочек, сплетенный из ярости, бессилия и страха.
«Как же мне нравится моя работа» - вздохнул про себя Клаус и сел в кресло Папеньки.
- К слову, о твоем брате. Я заставил его есть чеснок, верно. Но сделал это не ради пытки, нет. Дело в стоимости панферского чеснока, мой жирный друг. Твой брат, Пустобрех, настоящий скряга. Это читалось по его глазам. А что для скряги страшнее потери денег? Но мы отвлеклись. Ты, кажется, хотел рассказать мне, куда пропал Свен?
- Я не знаю, клянусь, - проскулил Папенька, размазывая кровь по щеке.
- Если бы в застенках инквизиции верили бы слову «не знаю», застенков бы не было.
- Ты понимаешь, что заплатишь за это?
- Напротив, - улыбнулся Клаус. – Заплатишь ты мне. За услугу цирюльника. С тебя десять крон. Перекинешь их на мой счет, который я оставлю у твоего писаря. А не пришлешь… Ты ведь сам заметил, что в вашем городе бордели горят, как промасленная бумага. Но это позднее, а сейчас подними свою тушу с пола, прекрати глотать слезы и собери мне здесь всех своих людей. Девочек, писарей, поваров, вышибал.
Допрос инквизитор вел долго.
Первым делом, он расспросил о Свене двух поваров, братьев-близнецов, грязных и небрежно одетых, с покрытыми пятнами фартуками и мятыми колпаками. Братья наперебой рассказывали, какой Папенька жулик, несколько раз выругались в сторону городского рынка (таких слов инквизитор ранее не слышал, а он знал очень много ругательств) и упомянули, что бургомистр Эргоса тот еще пьяница и размазня. «Веревка на шее пошла бы ему более к лицу, нежели дорогой галстук» - вынес главе города приговор один из поваров. Про нищего по их словам они ничего не знали и прежде его никогда не видели.
Писарей непосредственно в здании не оказалось, а посылать за ними было накладно, поэтому вместо них Клаус расспросил охранника заведения по имени Стив. Охранник Свена тоже не знал и заверил, что старик здесь никогда не появлялся и появиться не мог. «Я ведь здесь для того и поставлен, чтобы всякая рвань сюда пройти не могла» - многозначительно сказал он.
"Девочек" допрашивать пришлось долго. Папенька не соврал, и их здесь действительно было много. Однако Клаус так ничего и не узнал. Свена никто не видел, о нем никто не слышал, и здесь его никогда не было. При упоминании долга старика все девушки делали удивленные глаза и клялись всеми богами, что слышат про это впервые.
«Ответы, как под копирку", - думал Клаус, когда спускался по пыльным ступеням на первый этаж борделя. – Этот тип явно знает, где старик, надо только дожать чуть-чуть. Я был слишком мягок. Ладно, сейчас момент уже упущен. Кажется, Толстяк, ждет меня в этой комнате».
Инквизитор остановился у покрашенной дешевой красной краской двери, над которой висел небольшой фонарь розового цвета, несколько раз постучал по дверному косяку и схватился за ручку. Толстяк действительно был здесь. Клаус с недоумением посмотрел сначала на нелепое убранство комнаты, затем на красный светильник, висящий над кроватью, а затем на улыбающегося во весь рот нищего и плачущую рядом с ним смазливую девушку.
- Что здесь происходит, чтоб вас?
- Он рассказал мне о своем детстве, - всхлипывая после каждого слова, пролепетала девушка. – Господин инквизитор, вы и представить не можете, какая это грустная история.
Клаус поморщился, как от головной боли, и обратился к Толстяку:
- Что здесь было?
- Вы сказали, хорошо провести время. Мы и провели, - хлопая ресницами, заявил нищий. – Сначала мы выпили…
- Вина?
- По кружке мятного чая. Я же не пью. Мне матушка наказала, что вино – есть отрава. А травиться людям негоже.
- Хорошо. Чай. Дальше.
- Потом мы сыграли партию в шашки. Знаете, не так давно появилась эта игра. Я прежде не играл, но у Дженни, - он кивнул на девушку, - оказалось, есть доска и фигуры, вот мы и сыграли партию. Я проиграл. Но потом наловчился и даже выиграл. А потом мы начали рассказывать друг другу истории. Дженни о себе рассказала. Она хорошая. Красивая, вот сами посмотрите. Личико такое детское, губки пухленькие, носик миленький. А глазки как на васильки похожи. Она хорошая.
Девушка после его слов перестала всхлипывать, смахнула с глаз слезы и густо покраснела:
- Почему она плакала? – спросил Клаус.
- Это я ей про детство свое рассказал. Настоящее. Она ведь хорошая. Ей можно.
- А что вы с ней еще делали?
- А что с ней надо было еще делать?
«Пустобрех не врал. Действительно, кретин. Подумать только, я потратил двести крон на то, чтобы они попили чая и сыграли в шашки. А почему этой красотки не было на допросе, хотя какая разница» - подумал Клаус, многозначительно улыбнулся и сказал:
- Ладно, Толстяк, пошли. Про Старого Свена здесь никто не знает…
Неожиданно Дженни вскочила, не дав инквизитору договорить, замахала руками и воскликнула:
- Про Старого Свена может и не знаем. Но я такое видела, господин инквизитор. Боги святы, что в нашем городке происходит!
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kirill1234
сообщение 4.1.2019, 20:55
Сообщение #16


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 20
Регистрация: 16.1.2017
Вставить ник
Цитата




Безмятежную тишину пыльных улиц города Эргоса нарушало периодическое поскрипывание старого колеса старой телеги, на козлах которой удобно расположился старый и очень тучный мужчина.
Он обладал нелепым лицом, главной достопримечательностью которого был огромный нос, занимающий добрую половину физиономии мужчины, и был одет так, словно специально хотел выглядеть более отталкивающе. Его грузное тело облегала мягкая ткань атласной, потерявшей свой цвет красной рубахи без ворота и правого рукава, подаренной ему, вероятно, каким-то состоятельным человеком, а ноги облачены в сшитые из грубого полотна штаны с дырами на коленях.
Мужчина восседал на козлах телеги с видом полководца в момент его триумфа и будто воплощал собой безмятежность и спокойствие, и это очень хорошо сочеталось с царящей вокруг него тишиной. Вечерние сумерки заставили городские улицы опустеть. Причудливые и нелепые городские здания с флигелями, балкончиками и узорным орнаментом на ставнях потемнели, и лишь их нечеткие силуэты виднелись в ночном полумраке.
Мужчина, а им был распорядитель городской арены и младший помощник местного ланисты – Феофан, с улыбкой смотрел на пустые улицы, особо подмечая знакомые ему места, а таких мест у выросшего и проведшего большую часть своей жизни в Эргосе Феофана было множество.
В дорожных лужах отражалась круглобокая луна, на которую неумолимо надвигались темные тучи, а телега старика между тем выехала за городские ворота. Выехала, надо сказать, совершенно беспрепятственно (за что Феофану следовало поблагодарить, прежде всего, пьяный гарнизон города).
Городские улицы сменились ночным пейзажем лесной дороги. Телега неспешно, со скрипом двигалась между стройными темными рядами угрюмых и высоких елей и сосен, а Феофан, достав из-за пазухи миниатюрную трубочку, забил ее и с удовольствием закурил.
Неожиданно он поморщился. Терпкий запах города, запах жареной рыбы и чеснока, сменился резким и удушливым смрадом гнилой воды. Телега подъехала к небольшому пруду. На его правом берегу, на мокрой траве совсем рядом с мутной водой удобно развалился молодой человек (Феофан едва заметил его среди густого камыша). Одет юноша был просто, но со вкусом, зеленый камзол с расшитым бисером воротом, красные брюки и даже модный галстук синего цвета.
– Феокл! – закричал Феофан, спрыгивая с телеги, и приветливо замахал руками. – Не серчай, что я припозднился. Уж больно жена моя, чтоб ее проказа, сварливая. Да ты и сам знаешь. Надоумили её боги, дескать, я, её муж, к Папеньке ходить повадился, в его заведение. Ты только представь, чтобы я, да к девочкам… Ага, одно дело в трактир сходить, да пропустить кружечку-другую терпкого пива, а другое ходить в дом разврата, к этому борову, которому я еще за прошлую неделю денег должен. Ни ногой туда. Уже дней как шесть перестал ходить. Клянусь вином, чтоб меня.
Юноша в ответ на приветствие встал с земли и, подойдя к телеге, произнес:
– Тайное слово.
– Да ладно тебе, Феокл, – проворчал Феофан. – Ты же видишь, что это я. Или своего родного дядю не признал. Коли так, то ты, племянник, как похлебка твоей тетушки. Редкостная дрянь, клянусь вином.
– Как доехал? – спросил юноша. – Без происшествий по дороге?
– А кому я нужен? – захохотал Феофан. – Я, почитай, не Его Величество Кларк, чтоб ему пусто было. Что, полный доклад ждешь? Ну, дык чего ж не сказать? Сел я значит на телегу, запряг Пегую, ну ты знаешь, любимица моя. Да, поехал. Ай, чего это я забыл? Пока ехал, несчастье случилось. Вдруг как приспичило меня высморкаться. Терпел я, да и высморкался прямо в рукав. Чего это морщишься, а? – распорядитель давился от смеха. – Ладно, хватить языки чесать – надо телегу разгружать. Вот те раз. В рифму. Верно, мне ведунья лет десять назад предсказывала, стану я однажды бардом. Вот как пить дать. Все, цыц. Давай-ка, племянник, помогай телегу разгружать. Один-то я не сдюжу.
Возможно, с моей стороны было неправильным, не упомянуть, что на телеге старика все это время лежало пять мешков, сшитых из грубой ткани. Они лежали друг на друге, и со стороны было совершенно невозможно угадать их содержимое. Феокл, кивнув на слова Феофана, схватился за один из этих мешков и стащил его с телеги. Неожиданно раздался пронзительный стон и мешок пошевелился.
– Что это за дрянь?! – воскликнул старик. – Я пьян?! Почему он шевелится? Ланиста сказал, что в нем овес.
Феокл пожал плечами, схватил с земли длинную палку и, размахнувшись, ударил по мешку. В ответ снова раздался стон, еще пронзительнее, чем раньше.
– Послушай, приятель, племянник, Феокл, – пролепетал заметно осунувшийся Феофан, на лбу которого выступили крупные капельки пота. – Тут дело не чисто. Тут дело не чисто, вот что я тебе скажу. Я вез мешки, с овсом мешки, так мне ланиста сказал. Гнилой овес, кроме того. Ни кашу сварить, ни лошадкам насыпать. Утопить его надо за ненадобностью, опять-таки, по словам ланисты. Я, клянусь вином, заподозрил, что дело не чисто еще, когда чушь про тайные слова, про ночное путешествие и про прочую дрянь услыхал. Тайком услыхал, когда из комнаты этого треклятого ланисты выходил. А теперь, вдруг мешок шевелится, да шевелится так, словно там не овес, а полноценный азаронец средней упитанности. А ну-ка, племянник, открой-ка мешок.
Феокл, не проронив ни слова, отрицательно помотал головой.
- Значит, не хочешь открывать, боец ты недорезанный, - тяжело дыша, прошипел распорядитель арены. – А ну-ка, вошь, уйди с дороги. Дай мешок, развяжу, боец недорезанный.
Юноша не двинулся с места. Феофан вдруг закричал и накинулся на племянника. Борьба была отчаянной, но недолгой. Распорядитель арены нанес Феоклу несколько сильных ударов, целясь по носу и челюсти, оставил скулящего юношу лежать на земле и подошел к мешку. Затем он вдруг вздрогнул и упал в пруд, получив сильный удар по голове.
Однако оставим пока Феофана и его племянника ненадолго на берегу этого лесного пруда и перенесемся в роскошный по своей красоте особняк в центре города рядом с городской ареной. Где ланиста Стефан налил себе в стакан из зеленого стекла немного вина и подошел к гипсовой увитой плющом статуе, в застывших чертах которой скульптор изобразил его отца.
Вокруг царила тишина, и лишь чернокожий слуга, стоящий рядом с ланистой, изредка нарушал ее своим дыханием. Слуга держал в руках позолоченный поднос, на котором лежала большая гроздь зеленого винограда.
- А кто бы мог подумать, - усаживаясь в мягкое кресло и маленькими глотками смакуя вино, сказал вслух ланиста, - что когда-нибудь ко мне будут обращаться господин Стефан. Но ведь я это заслужил? Заслужил ведь?
Трудно было сказать, к кому именно он обращался, но и статуя, и раб ответили ему молчанием.
- Посмотри, посмотри вокруг, - произнес довольный ланиста, поставив вино на поднос. – Посмотри на все эти статуи, на гобелены, на доспехи, на мебель. Один проклятый стул в этой комнате стоит дороже, чем весь треклятый трактир моего братца. А второй братец... Как его там? Папенька… Что за дурацкое прозвище? Я, помнится, был в его кабинете. Не поверишь, прямо на столе сидела мерзкая, облезлая и отвратительно огромная крыса. Ты можешь представить, чтобы на моем мраморном столе сидела крыса? Вот в чем разница между нами.
Ставни в комнату неожиданно распахнулись, и залетевший в комнату ветерок заставил свечки в медных светильниках погаснуть.
- Зябко и темно, - проворчал Стефан и обратился к рабу. – Зажги свечи, мне неприятно сидеть в темноте. А знаешь, отец, - ланиста посмотрел на статую. – Ты был не прав. Помнишь свои слова? Слова о том, что я ничего не добьюсь. А если и добьюсь чего-то, то оно будет незначительным и уж точно не таким как у моих братьев. А теперь посмотри на мой дом, разве он не прекрасен? А их жалкие хибары? У меня яма отхожая симпатичней выглядит. Сам посуди. Старшой – трактирщик, второй – девочек держит. А у меня целая арена. Бойцы, готовые порвать за меня глотку любому мерзавцу. Я достиг большего вопреки всему. А ведь ты не верил! Никто не верил. Только смеялись.
Раб, не произнеся ни слова, зажег светильники, и стал позади кресла ланисты.
- Что, отец? – спросил Стефан. – Хочешь напомнить мне о моих долгах? О том, что у меня почти не осталось бойцов? Или о моем споре с треклятым Руфусом? Не волнуйся, мои проблемы решаются прямо сейчас. Решаются талантливым юношей. Поверь мне на слово, он еще себя покажет, раздери его преисподняя. За тебя и за меня, отец, - закончил ланиста и залпом осушил бокал, покидая на некоторое время нашу историю.
Тем временем Феофан очнулся и застал Феокла отдыхающим на берегу пруда. Мешков на телеге не было. Схватив с земли камень и содрогаясь всем своим грузным телом, старик закричал:
- Либо ты мне сейчас, собака, расскажешь, что было в треклятых мешках, либо отправишься в преисподнюю, где тебе самое место. Я не шучу. Хоть кровь и не кисель, а мне такие родственнички без надобности. Не заставляй меня придумывать оправдание для твоей тетки, почему ты не пришел к ужину. Я ведь не шучу, боги великие святы. Клянусь всем вином всех трактиров, не шучу.
После этой страшной клятвы он поднял камень над головой и замер в ожидании ответа. Феокл встал с земли и посмотрел на дядю. Природа будто замерла. Прекратилось кваканье лягушек и тресканье сверчков, будто они тоже ждали ответа юноши.
- Ты все правильно понял, дядя, - наконец, нарушила тишину страшная фраза.
- Уж лучше бы ты молчал, мерзавец. То есть там не овес был, да?
Юноша кивнул. Он старался казаться спокойным, но сам едва стоял на ногах от волнения. Феокл крестообразно сложил руки на груди, надеясь унять дрожь в ладонях.
- Ишь вымахал, - вздохнул дядя, уронив камень на землю.
Он сел на землю, обхватив голову руками, и всхлипнул. Неожиданно ему всего на одно мгновение показалось, что из кустов на другом берегу высунулось смазливая девичья мордашка с большими испуганными глазами и рыжими косичками. Она появилась, а затем исчезла в густой листве так внезапно, что Феофан принял ее появление за очередную галлюцинацию, вызванную частым принятием алкоголя.
- Дядя, - Феокл робко подошел к Феофану и попытался его обнять.
Старик грубо оттолкнул племянника.
- Убери свои клешни. На них еще кровь не обсохла. А у тебя молоко мамкино на губах. Молокос! Как ты посмел думать, что можешь вот так взять и жизни чужие прерывать. Пять мешков – пять человек. Пять загубленных тобой жизней мерзавец. Кабы не твоя матушка, я бы тебя туда же, в пруд, рыб кормить, негодяй. Подлец. Душегуб, чтоб тебя.
С каждым новым словом его речь становилась все невнятней из-за частых всхлипов. Феокл все-таки обнял дядю и уткнулся ему в пахнущую потом и сеном рубаху. Он тоже несколько раз всхлипнул, а затем заревел, как плачут нашкодившие дети в надежде, что их не будут ругать.
- Надо было, - всхлипывая, объяснял юноша. – Я сам не хотел. Они были такими тяжелыми эти мешки. Очень тяжелыми.
- Ланиста? Он тебя заставил. Только не лги, негодяй, - Феофан крепко обнял племянника. – Он заставил? Что он пообещал? Чем купил? Деньгами? Чем?
- Он сказал, на арену выпустит. А я очень хочу туда. Он бы не выпустил, если бы я их... не туда. А мешки тяжелые.
Феофан понимающе кивнул, помог рыдающему племяннику подняться и вместе с ним направился в сторону телеги.

Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

Ответить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



RSS Текстовая версия Сейчас: 19.3.2024, 7:23