Я свободен!..., Автор: Алексей2014 Опции

[Каркун]

Автор: Алексей2014


Я свободен!...




Словно закольцованная Мёбиусом в мозгу крутилась одна и та же песня. Такая же старая, как он сам. Нет, ещё старше! Помнится, дед говорил, будто впервые услышал её на свадьбе, когда кто-то недобро подшутил над новобрачными, выбирая мелодию для караоке. Запнувшись о направляющий рельс, ребристым меридианом рассекающий оранжерею, Ян остановился. Прикинул, сколько лет назад могла быть свадьба деда, и какую надо внести поправку на то, что песня к тому времени давно вышла из моды. «Само собой, Лысым не понять…»
Перевёл дыхание, огляделся. Ровнёхонькие гидропонные кюветы и геометрически безупречные шпалеры с вьющимися растениями – неважная замена пейзажам Земли, до сих пор жившим в его памяти. «Алюминиевые пасторали, чтоб вас!» – Ян сплюнул. Поняв, что тянет время, отдыхая от подъёма по внутреннему склону оранжерей, разозлился. Даже мизерная гравитация полукилометрового конуса, внутри которого он искал укромное место, хоть немного отличающееся от безжизненных коридоров, заметно утомила последнего из родившихся на Земле.
Он посмотрел «на восток», в прозрачное основание, где как раз проплывало далёкое Солнце. Вздохнул, глядя на то, с чего начались их беды – хвост кометы торчал набок, крючком, как у побитой дворняги. За последние годы аномально направленный поток частиц стал совсем жиденьким, но продолжал прикрывать «Ковчег» от Земли.
Голова закружилась: «Совсем одряхлел, старик! Ягоду не раздавишь не потому, что весишь меньше обычного, а просто не осталось сил топнуть ногой … Старый пень!» Впрочем, на сегодня уже намотано с десяток километров, пора в койку. Ян вытащил из набедренного кармана комбинезона гамак, растянул на крайних опорах соседних шпалер, скинул обувь вместе с носками: роботы-агрономы не тронут, а Лысых он здесь не видел ни разу. Крякнув, переволок тощее тело на рукотворную паутину, вытянулся. Полежал, сложив руки на груди, подумал, закинул их за голову и скрестил ноги.
Насвистывая в косматую бороду песню, прицепившуюся, словно репейник из давно покинутых лугов, Ян нахмурил брови, буравя взглядом узловатые ступни. Пошевелил безвинно уличёнными в лени пальцами, вздохнул. Закрыл глаза, стараясь представить себя где-нибудь, но только не здесь.

…Когда «убийца планетолётов» чиркнул по ядру кометы, на поверхности работали две пятёрки исследователей. Обломок астероида, подкравшийся со стороны Солнца, сплющил базовую станцию и отскочил, как закрученный умелым ударом биллиардный шар. От резкого сотрясения люди попадали кто куда. Оцепенев, Ян смотрел вслед беспорядочно вращающейся глыбе, продолжающей губительный полёт – вперёд, к дрейфующему поодаль «Космограду». Увидел сминающееся плазменное сопло главного двигателя, успел привычно удивиться отсутствию звуков в пустом холодном пространстве. Перед глазами танцевали звёзды, Солнце, корабль – покрытый коркой пыли и нагара десятикилометровый кусок льда закружился быстрее, едва не стряхнув учёных в космическую бездну… Крик Джейн вывел его из ступора: приподнявшись на колени, инженер-геолог трясла головой, подвывала потерявшей щенят сукой. Он вскочил, метнулся на помощь, безотчётно пытаясь облегчить боль ближнего, поддержать того, кто слабее.
Позже молодой – тогда молодой! – биохимик вспоминал первые часы после крушения с удивлением. Откуда взялись силы для надежды? Существование на грани жизни и смерти, физические лишения, труд до полусмерти, это всё потом. Как они не сошли с ума за короткое время, пока собирали генератор кислорода? Понятно, что выбора не было. Ясно, как повезло с командиром: доктор Петерсен мог поддержать любого отчаявшегося, его воля, казалось, одолевала сам Космос... И всё же Ян раз за разом возвращался в памяти к тому страшному дню, недоумевая – и восхищаясь стойкостью товарищей. Он был одним из них и гордился этим.
Как они работали! Сначала над разложением кометного льда. Вода, кислород, тепло... Через неделю, когда сумели вернуться в искалеченный научный городок-корабль, когда стало ясно: двигатель уничтожен, связи нет, для Земли они погибли – тогда каждый стал героем. Добыли энергию, восстановив солнечные батареи, пока ещё работал вспомогательный реактор. Из материалов разрушенных систем соорудили оранжереи, обеспечив себя питанием (и кислородом, конечно) на многие годы. Вычислили будущий вынужденный маршрут по задворкам Солнечной системы. Не сдались!

Старик очнулся от полудрёмы: затекли руки. Ругаясь вполголоса, пошлёпал себя по плечам, восстанавливая кровообращение. Скривился – не от боли, нет. Ян досадовал на ослабевшее тело, на волю, подтачиваемую сознанием одиночества. На паранойю, заставившую подозревать капитана, подталкивающую к невесёлым мыслям о будущем экипажа. Уже зная, что снова пойдёт общаться с ИНом, заранее проклинал холодную машинную логику и, не надеясь оставить за собой последнее слово, искал оправдания в желании услышать знакомый голос.
Качнув раз-другой невесомое ложе, он спрыгнул-выпал из гамака. С минуту постоял на коленях, раздумывая. Времени ушло чуть больше, чем на сомнения о снятой обуви. В конце концов, махнул рукой: кто тут позарится на сетку, распяленную в гуще гибких стеблей? Лысых на входе к гидропонным посадкам останавливают неприятно стрекочущие счётчики радиации. К тому же, их воспитание ни за что не позволит взять чужую вещь. Это ему после века жизни на борту «Ковчега» безразлично и то, что ещё может случиться с его телом и то, кому может принадлежать какая-нибудь вещь. Можно забрать гамак в следующий раз… Если он доживёт до этого раза.
Старик медленно обулся, выпрямился. Отключил управление ближайшего уборочного аппарата. Радуясь про себя малой тяжести, снял турель инструментов с его тележки. Уселся на решётчатую платформу, пару раз наклонился в разные стороны, проверяя баланс, оттолкнулся и заскользил по рельсу, изредка подправляя равновесие лёгкими касаниями о шпалеры. Ощущение детского восторга от подобия катания на санках немного освежило.
Достигнув «дна» оранжереи, Ян слез с тележки, перевёл дух. Огляделся, сорвал почти созревший плод – нечто, вроде помидора с плотноватой, явно богатой белком мякотью – со смаком укусил тёмно-фиолетовый бок. «Ничего, сочный! Теперь даже не знаю, чего они тут разводят… Спросить ИНа, как называется? Ну, не Лысых же!» В сердцах швырнул огрызок под ноги, раздавил его и двинулся к осевому коридору-магистрали «Ковчега».

За месяц с его последнего визита в резервном ЦУПе ничего не изменилось. По-прежнему темнел чёрным зеркалом большой монитор, панели управления разными системами «Ковчега» блистали чистотой. В креслах пилотов дремали змейки электронных шунтов, ни один кабель не провис… «Ну, понятно! Послушное стадо остерегается входить в святая святых, вот убирать и не за кем. Ничего! Сейчас попляшут у меня!» Он вышел на центр зала, демонстративно впечатывая испачканную соком подошву в матовую поверхность пола.
– Слышишь меня, чучело позитронное?! Я тут наследил немного. Какая гадость, эта ваша заливная рыба! Будем разговаривать, или попросту скомандуешь дворникам убрать за неряхой?
Тишина продлилась дольше обычного – или так показалось изголодавшемуся по общению мозгу? Старик испугался: неужели он всё-таки остался совершенно один? А, может быть, ничего не было, и долгие разговоры с ИНом всего лишь плод деменции, слабоумия? «Помешался?! Тогда, при аварии? Позже, в компании Лысых?.. Э, чёрт, какая разница!» Дрожа всем телом, он повернулся к выходу.
– Привет, Ян! – Всё тот же, не изменявшийся десятилетиями, голос капитана. Ехидца, подначка – как раньше. Так хочется поверить! Но нельзя…
– Что ты задумал, малыш? Опять юношеский максимализм против ясного сияния чистого разума?
Прикосновение к гладкой поверхности переборки охладило воспалённый лоб старика. Чувствуя слабость в коленях, он облегчённо заковылял к правому креслу, неразборчиво бормоча под нос нелестные эпитеты по адресу тех, кто додумался озвучивать симбиоз инфо-копии личности капитана с ИНом его собственным голосом. Общаясь с позитронным мозгом, Яну приходилось подыгрывать собеседнику, иногда обманывая самого себя.
– Не говори, что рад, всё равно не поверю, – он взгромоздился на место второго пилота, едва удержавшись от вздоха: минуты сомнения дались дорого. – Тут агрономы новый фрукт родили… Липнет, зараза! Как назвал-то? Или твоим подопечным уже и речь ни к чему?
– Всё ругаешься… Не надоело, специалист-биохимик? Говорено уже сотню раз – альтернатива какая? Экспедиция провалена, «Космоград» повреждён. Вас забрали с ядра, а возвратиться на Землю невозможно. Считаешь, надо было сдаться? Не строить «Ковчег»… Петерсен тогда всех убедил, разве нет? – голос капитана смягчился, потеплел. – Фрукт… Ну, пусть будет протомат, годится?
– Белковый помидор, значит? – желчно заметил бывший биохимик. – А Лысых тогда как записал, киборгами? Или мирмиклонами?
– Это муравей клонированный, так тебя понимать? – теперь голос имитировал усталость и обиду, рационально используя характеристики скопированной личности человека.
– Позволь, но среди них есть твои потомки, дети…
– Мы были идиотами, когда согласились на такое! – яростный вопль Яна прервал увещевания Информационного Носителя. – Да, дети! И внуки, и правнуки. Но – клоны. Мои, Петерсена, Джейн, Ольги… Твои, капитан! Какая глупость… «Ковчег»! Не ковчег, плот без руля и ветрил. Тысячу лет до завершения петли этой самой кометы, до возвращения к Земле!
Человек затих, руками подтянул колени к груди, скорчился в кресле. Седые волосы стояли дыбом, борода разлохматилась. Скорбящий король Лир в шалаше – так назвал бы его капитан в былое время… И обработанный машиной, очищенный от настоящих чувств интеллект мог сделать такое сравнение – если бы нашёл необходимым. ИН выбрал иное:
– Опять за старое? Когда уже угомонишься? Не было у нас технологии для анабиоза, не-бы-ло! И сейчас нет. Что, ждать, пока передохнем? Тогда ответь, человек, – может быть, я должен был бросить вас ещё на комете? Ну, чтобы не мучились потом столько лет, а? Или ты всего лишь ищешь виновного в том, что остался один? – он помолчал, расчётливо давая собеседнику время для возмущения, и вкрадчиво закончил:
– А каково мне? Тому единственному, кто может сказать о себе: «Я умер»?
…Искусственный разум впервые просчитался. Вместо стыда паранойя породила у Яна горькое недоумение:
– Капитан умер – да здравствует капитан?! А для чего твой экипаж лишён свободы выбора? Собираешься доставить на Землю новый вид? Хомо Сервус, Человек-Раб?..
Пауза. Длинная, почти как у обыкновенного собеседника. И ответ, после которого сомнений больше не остаётся:
– Не раб. Счастливец! Хомо Феликс, Человек Счастливый. Новый вид, ты прав, малыш. Будущее Земли, созданное на «Ковчеге»!
Биохимик закрыл глаза: «Всё-таки я не ошибся. Безумие! Не важно, спятил капитан ещё человеком, или это накопившиеся ошибки в программах позитронного мозга. Главное, сейчас «Ковчегом» руководит сумасшедший… И что мне делать с толпой безмозглых полу-людей, полу-роботов?»
– Человек, всегда поступающий логично. Человек, лишённый любых колебаний. Человек, для которого важнее всего рациональное поведение… Новая этика! Отсутствие честолюбия и себялюбия, врождённая ответственность и безусловная дисциплина… Это ли не прогресс, друг мой? Всё для Человека! – уговаривая последнего из рождённых на Земле, ИН включил самые задушевные ноты.
«Запрограммированное поведение, от рождения в пробирке до вживления шунтов в сформировавшийся мозг, а потом… Кибернетическое рабство? Или безрассудный инстинкт – как у пчёл, муравьёв, термитов? Счастье по приказу. Утопия, утопия, утопия!» – упрямо сжав губы, Ян промолчал. Медленно разогнулся, слез с высокого кресла. С кряхтением потянулся, шмыгнул носом.
– Нет, капитан! Ты, я – мы выбрали жизнь для иного, – он почесал в затылке. – Вот только для чего, убей Бог, не помню!
Дробно засмеялся, заковылял к выходу:
– Пойду, бактерий подкормлю. Чем ещё заняться древнему пережитку среди молодых счастливцев?! О, вспомнил! Мы же собирались продолжать исследования, верно? Пока дышу – надеюсь, и всё такое… Вот доковыряюсь в прокариотах, ещё тех, с кометы, потом «завещаю результаты ученикам и продолжателям», и так далее. Ну, а когда помру, ты меня как-нибудь поэстетичнее утилизируй, по-дружески. В оранжерейных баках раствори, что ли? Бывай!.. – он торопливо вышел, с трудом сдерживая отчаянное желание закричать, проклясть, броситься с кулаками на тёмный экран, скрывающий новоявленное божество этого мира.

Спустившись на жилые палубы, Ян слегка успокоился. Привычный закуток бывшего «Космограда» – кое-как отгороженный угол зала физиотерапии, стандартный пакет рациона, несколько развлекательных гаджетов… И никаких Лысых рядом! «Прячутся от меня, что ли? Раньше шага не мог сделать, чтоб кто-нибудь на пути не оказался. Теперь ИН всех к делу пристроил, наверняка! Либо эмбрионов замораживают, либо над двигателем колдуют. Детсад! Кружок «Умелые руки» на базе юных натуралистов… Эх!»
Опять закололо в висках. Снова накатила тоска от набивших оскомину вопросов: верно ли они поступили, решив вырастить себе замену на лишившемся хода корабле? Может быть, ошиблись, освободив женщин от тягот материнства, заменив нормальное течение жизни биохимией и электроникой, а воспитание – программированием? Прав ли ИН, создающий экипаж «по своему образу и подобию»? Что будет через тысячелетия, когда новая форма Разума достигнет прародины предков?
Незаметно для себя Ян принялся насвистывать мелодию, вспомнившуюся утром. Уже подкравшаяся мысль голодным волком метнулась по проторенному следу:
«Свобода! Возможность поступать так, как хочется. Ну… Да… Кто из древних про осознанную необходимость говорил? Нет свободы от обязанностей, но это не рабство, это чувство, делающее нас людьми. Наверное, так!.. Но мы же хотели спастись, облегчить гнёт природы? Потом захотелось комфорта… Действительно, Лысым проще: они обязанность за счастье принимают! Каждый – винтик, микросхема, часть корабля. Как в том стихе было? «Созрела новая порода…»
Старик застонал, борясь с мучительным приступом неврастении. Спасаясь от ядовитых мыслей, разыскал докучливую песню. Лёг навзничь, опустил на глаза забрало видеофона.
Грубый и высокий, на грани стона и вопля, безыскусный голос. Банальные слова и стереотипные рифмы для выражения одной-единственной примитивной мысли. Раздражающее взрыкивание и нытьё струн, навязчивый ритм древних барабанов. Бледное, испитое лицо исполнителя залито потом, длинные жидкие волосы разметались по голым плечам – машет руками, подстёгивая слушателей в тесном зале. Пафос в каждом слове, в каждом жесте… Но припев!!!
Вновь и вновь Ян прокручивал запись сначала до конца. Наконец чувство безнадёжности отхлынуло: «Верно! Отлив… Нет, волны Потопа! А этот парень, значит, попутный ветер для ковчега? И хорошо, и ладно… Только – что же делать?! Когда эти Феликсы доберутся до Земли… Война? Гибель человеческой цивилизации? Революция машин? В программу к ИНу влезть и думать нечего. Ни переубедить, ни подчинить позитронный интеллект у меня не выйдет. Остановить, уничтожить сам корабль? Ну, в принципе, могу – если не хватит ума с техникой, так бактерию-пластикофага вывести квалификация позволит. Помнится, специально образцы держали, для опытов. Так, за катализатором, то бишь, ферментом дело! Ну, радиация тоже сойдёт. Толщу корпуса, конечно, они не прогрызут, там сверху армирование из лунного грунта с нашими заплатками… Часть сам и делал! Ничего, оболочка в оранжерее уязвима, в коммуникациях пластиковых труб до чёртовой матери, энергокабелей кругом полно – найду, где нагадить по-крупному. Да хоть разъёмы шунтов в их мозголомной лаборатории смажу! Но… Но, но, но! Не по-людски это. Дети-Лысые… Кому погибнуть, им – или нам? «Пускай со мной умрёт моя святая тайна, мой вересковый мёд…», так, что ли? Нет, нельзя! Они же блаженные. Капитан, что мы натворили?!»
Он поднялся, сдёрнул с головы шлем-видеофон. Обычно справиться с раздражением помогал душ, и старик привычно направился к смежному с залом гигиеническому отсеку. В полутёмном коридоре внимание привлекло странное пятно на переборке – позабытая картина? Присмотревшись, Ян вспомнил: надпись! Иероглифы ещё до катастрофы изобразил сам капитан, страстный поклонник культуры Японии. Вот только что же они означают?
Вопрос переплёлся со словами песни, физическая усталость слилась с тяжестью ответственности, почти неподъёмной для одиночки. Чувствуя отупение от безысходности, старик втиснулся в колбообразную кабинку. Контрастный душ вернул бодрость и… Яна озарило! Что там написано – совершенно неважно. Главное, капитан фанатично предан идее, а позитронный мозг не может игнорировать логику. Несмотря на возможные конфликты, ЦУП обязан заботиться об экипаже принимая решения не противоречащие программам ИНа, сплетённым с личностью капитана… Но что, если усложнить условия? Повод визита найден. «И, сдаётся мне, как раз в нём лежит решение наших проблем!»

– Снова здравствуйте, капитан! Не помню, как там по-японски… Саёнара? – уперев руки в бока, старик старательно изображал добродушие. Левая нога предательски подрагивала, стоять было тяжело. Всё же он дождался ответа, прежде чем садиться в кресло.
– Привет, Ян. Что это тебя к Востоку потянуло, малыш? Коннити-ва, кстати. Ты попрощался, а не поздоровался. – Ехидная улыбка виртуального собеседника не просто читалась, она повисла в воздухе Чеширским котом.
– Да так, каллиграфию твою вспомнил, возле душевой. Не просветишь по содержанию? – развалившись на месте пилота, Ян облегчённо вздохнул: капитан клюнул!
– Как же! Именно то, о чём спорили в прошлый раз: «Родители дали мне жизнь, учитель сделал меня человеком». Пословица такая, малыш. Усвоил? – похоже, ИН по-людски подтрунивал над оппонентом.
Но человек этого ждал. Недовольно наморщив лоб, подыгрывая голосу мимикой, старик протянул с обидой:
– А откуда такое неуважение? Всегда считал, что у японцев старших почитают…
Выдержал секунду-другую паузы и вкрадчиво поинтересовался:
– А кто из нас теперь сэнсей?
Ответа не последовало. Пауза затягивалась: сознание капитана, умершего девяностолетним от последствий облучения, пыталось принять давно известный, но до сих пор игнорируемый факт – его собеседнику больше ста двадцати лет! Субординация, экспедиционный «табель о рангах», судовая роль – всё осталось в прошлом… Представления об этике, заботливо взлелеянные поклонником дальневосточных традиций, требовали совершенного пересмотра взаимоотношений живого и виртуального землян.
– Ну… Фактически ты старше, парень. Вот только командую по-прежнему я! – имитация вздоха облегчения ИНу, безусловно, удалась.
Ян протестующе замахал руками:
– Нет-нет, я не претендую, капитан! Всего лишь хотел предложить помощь. Как более опытный, что ли… Короче, такая мысль – может, с меня тоже ментальный слепок снимем? Осталось ведь недолго, верно? Для Космоса возраст в две трети земного весьма почтенный… Я-таки пережил всех из нашего первого экипажа.
Молчание длилось и длилось. Поёрзав в кресле, Ян сосредоточился и ханжески подстегнул человеческую часть ИНа соблазном:
– И поболтать больше не с кем… Разве что с Лысыми? – старик лицемерно возвёл очи горе. – Только знать им ничего, кроме вложенного тобою, не дано. Скука! Тоска…
– Хватит юродствовать! – нечеловеческая воля зазвучала металлом. – Ты боишься смерти? Желаешь разделить со мной вечность? Чего ты хочешь на самом деле, Ян?
«Вот оно, главное. Не ошибись, старик!»
– Боюсь. Желаю. Мечтаю вернуться на Землю, хотя бы в виде записанных символов. Всё ясно?
«Но больше всего я хочу схватиться с тобой, позитронная скотина! Внутри тебя… Капитан и я… Мы разорвём тебя противоречиями, застопорим принятие решений. Сотрём бред о Феликсах. Вдвоём! Свобода против программы, выбор против предопределения. Ну же, капитан!..»
– Хорошо. Твои знания и опыт могут пригодиться. Энергии достаточно, аппаратура в порядке. Приступим прямо сейчас? Или желаешь помучаться? – ИН опять включил эмоции человека.
– Лучше, конечно, помучаться, – привычно ответил Ян на несмешную шутку первых месяцев после аварии. А потом не удержался и добавил:
– Когда разбудишь, напомни. Песню тебе спою – с утра привязалась…