Литературный форум Фантасты.RU

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

Литературный турнир "Игры Фантастов": "Шестое чувство" (Прием рассказов закончится 6.04.2024 года 23:59)

 
Ответить в данную темуНачать новую тему
Моцарт, роман для девочек старшего школьного возраста
Kiara
сообщение 2.12.2016, 14:46
Сообщение #1


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 30
Регистрация: 22.1.2013
Вставить ник
Цитата




Моцарт. «Шутка»

Часть I. Nigredo


Было. Глава 1. Психосоматика


В средневековой Англии простолюдины занимались сексом в поле – спален у них не было, вся семья ночевала в одной комнате и часто на одной кровати. Сначала спать укладывались дочери, рядом - мать, затем отец, следом - сыновья. В нашем доме спальня была, но лучше бы Аня и Влад следовали традициям средневековой Англии.
Закончив университет и лишилась общежития, я сняла жилплощадь в сталинке в центре города, денег оплачивать квартиру целиком не было, и пришлось разделить ее с Аней. Символами начала взрослой жизни для меня стали чужие чашки в раковине и вздохи в ее спальне.
Я пришла в Анину жизнь раньше Влада. В тот момент, когда она появилась у меня на пороге в готовности внести плату, на соседнюю комнату претендовали щуплый мальчик с филологического факультета и две девушки. Краткий мониторинг страниц в фейсбуке последних быстро дал понять, что крепкой женской дружбы нам не завязать. Мальчик, напротив, был очарователен - такие бывают влюблены в путанные поэтические образы символистов и запутанные волосы какой-нибудь случайной Незнакомки, но он был запуган и юн, а я в то время нуждалась в расширении социальных контактов, а не сужении их за счет соседа социофоба, пусть и с хорошим литературным вкусом.
Аня, в первую очередь, была красива: мне понравился ее разрез глаз и ее платежеспособность. Потенциальная соседка предложила внести оплату за три месяца вперед. В первый же вечер я узнала, что она любит раннего Вуди Аллена, мечтает переехать в Нью-Йорк и не представляет, что однажды согласится променять свою юность и свежесть на степенную семейную жизнь в двушке, пусть и с высокими потолками. Все это выяснилось с большего благодаря тому, что кроме Нью-Йорка и фильмов Вуди Аллена Аня любила розовое вино.
- Нью-Йорк - это мои идеальные отношения. Мои идеальные гостевые отношения, - заявила она в первый из череды вечеров, который мы провели на нашем жасминовом балконе второго этажа. Ветки жасмина, тянущиеся через открытые балконные окна, прибавляли каждому вечеру какой-то особенной невыносимой легкости, запах соцветий мешался с запахом олифы, с ванильным ароматом крема для рук, с горьковато свежим - палисадников во дворе, с запахом голубятни на соседнем балконе, жареной свинины на соседней кухне, с запахом кошачьего корма, свежевыкрашенных скамеек у подъезда, собак, собачников, ячменя и пивоваренного завода через дорогу. Все эти запахи по отдельности - ваниль, краска и, особенно, голубятня, вызывали бы тошноту, но благодаря жасмину соединялись в какую-то радостную какофонию. Аня рассказывала что-то похожее про Нью-Йорк, про ужасающую вонь улиц, про запах прогорклого масла, про запахи людей - про нечеловеческие запахи людей в этом городе. Но и они, смешиваясь с Нью-Йорком, превращались в потрясающую многоголосую симфонию для обоняния. Аня рассказывала, что никого не взяла бы с собой в Нью-Йорк, чтобы не увидеть брезгливых взглядов тех, кто вначале почувствует бесчеловечную вонь города и только после услышит потрясающую полифонию его запахов. - У меня – паспорт другой страны, виза истекает через два месяца, мы редко видимся, но всякий раз, как я приезжаю, чувствую как этот огромный, невероятный город, этот город-суперзвезда - он весь для меня. Я не обижалась на Нью-Йорк, если кому-то он уделял больше внимания: для меня было достаточно просто иногда просыпаться с ним и видеть из окна ванной пожарную лестницу, спускаться за кофе, кивать японцам за соседним столиком на завтраке в кафе, прятаться от холода среди вешалок бутиков - зимой, среди бетонных стен зданий - летней ночью…
- М?
- Потому что летом камни нагреваются в течение дня, зато ночью отдают тепло, и если в Центральном парке холодно ночью, то на Тайм-Сквер ночью - уютно и хорошо. Мне было этого достаточно, потому что он ждал меня в хостеле, он ходил со мной по паркам, он смеялся надо мной, когда тянула его в музей или покупала на развалах часы как-будто-бы-swatch… Сложно объяснить, но город, пространство, ощущался мною как существо. Я знаю, что нам с Нью-Йорком нельзя съезжаться, иначе все испортится, и я стану замечать только мусор на улицах, крыс в метро, а пока я вижу его не чаще одного раза в году, у нас все хорошо.
У этой женщины были идеальные отношения с городом. Жалко, что Влад не был похож на Нью-Йорк.
Его Аня встретила в разгар увядания, в свои критические двадцать девять, но даже когда он въехал в нашу однушку, даже когда положил в ванной мужской бритвенный станок, даже когда в раковине появились чужие немытые чашки (ее чашки тогда не казались мне чужими), мы с Аней все равно оставались близки. До катастрофы, до большого скандала оставалось еще полгода, 182 дня, чуть меньше полутысячи снов, и один из них - роковой.
А тогда мы подолгу сидели на кухне и обсуждали все темы подряд, от большой политики, победы Трампа и санкций со стороны Европы до увядания кожи 30+ и появления первых возрастных изменений.
Розовое игристое Lambrusco стояло на круглом столике на колесиках у наших ног. Аня увлекалась - политикой, кинематографом, декупажем. Если она смотрела сериал, то состояла во всех фандомах, если болела за Хиллари - то встречала рассвет со смартфоном в руках, судорожно обновляя сайт CNN, если увлекалась живописью, то вся комната была в масле, если декупажем - в лаке. Благо, все это длилось недолго: сегодня она посылала мне цитаты из фильма, завтра - издевательские картинки с Трампом, и это значило лишь что через неделю ей опротивеет политика и она примется валять варежки из войлока.
Я попросила у Ани сигарету.
- Запахов не хватает, - пояснила. С тех пор, как Моцарт уехал, запахов не хватало постоянно, и тогда приходилось курить, чтобы сладкий аромат ванильного крема для рук на моих пальцах превращался в его - табачный. Если бы, уходя, человек оставлял запахи - геля для бритья, туалетной воды Dior Man, табака - расставания были бы не болезненнее, чем пластырь оторвать. - А тебе-то чего не хватает? Ты все эти политические дрязги почему любишь?
- Потому что это единственная форма любви, которая гарантирует взаимность. И когда тебе отчаянно нужно что-то любить, приходится встраиваться в уже существующие структуры и делать объектом чувств нечто такое, любовь к чему будет принята с однозначным одобрением и повлечет за собой взаимность. Самая примитивная форма такой любви - к политическим партиям, она безусловна - партия может накосячить, но нельзя переставать любить партию, любить свое ею увлечение. И чем сильнее, яростнее будет твое чувство, тем более вероятно, что тебя полюбят соратники, и случится взаимность. Или другое - фандомы. Если ты фанат, например, сериала, то все, что требуется от тебя как от части фандома - бесконечно любить сериал. И чем сильнее будешь его любить, тем более высокую ступень в иерархии будешь занимать, станешь администратором группы в соцсети, например - и за это тебя будут любить еще сильнее. Для фандома, для партии не нужно ничего больше. Только люби.
Я и любила. Выслушивать Анины теории тоже любила, но Мо любила куда больше.
Выход Ани из ванной всегда сопровождался новыми запахами - шоколада, клубники, корицы, апельсина, мяты, иногда - неумеренно приторным запахом ”розы Болгарии”. Ее, закупоренную в баллончик, Аня привезла с соответствующего побережья, когда еще не начала отбирать страны для отдыха принципу ”мещанство-не мещанство”, а честно руководствовалась своими вкусами, среди которых, признаем, была приторная ”роза Болгарии”. Сегодня это была корица. И если на ”розу” у меня была метафорическая аллергия, то на корицу вполне реальная.
Я закашлялась.
- Психосоматика, - сказала Аня, удобно устроилась в кресле, в котором прежде сиживал Мо и поправила полотенце на голове. - Я ведь уже объясняла: твой организм работает как система. Болит печень - переволновалась, кашель - от подавленной злости, говорят, даже онкология может возникать от плохих эмоций. И чтобы подлечить печень, нужно справиться с нервами, чтобы горло не болело - перестать злиться, - говорила Аня, и я старалась справиться с нервами и не злиться на псевдонаучные доводы, которые она любила приводить в защиту пустых теорий. ”Все дело в квантах”, - говорила Аня, доказывая теорию визуализации желаний. ”Психосоматика”, - заявляла она, как только у меня першило в горле. Я могла бы пойти аллергическими пятнами, но Аня бы продолжила настаивать - нужно попросту прийти в гармонию с собой.
- Ева, почему ты попросила нас вернуться? - вдруг спросила соседка.
В горле снова запершило.
- О, смотри, теперь это точно раздражение! - прокашляла я, намекая на психосоматику.
Спустя год после неприятного расставания, которое мы называли Разрывом, я нашла Аню в съемной двушке с высокими потолками в спальном районе и уговорила вернуться на нашу квартиру. Уговорить Влада, который оценивал уровень моих социальных навыков критически невысоко, было еще сложнее, но здесь мне помогла уже сама Аня. Она как будто чувствовала за меня ответственность, c момента появления в квартире Влада в нашей дружбе появилось что-то от отношений матери-одиночки с ее совершеннолетней дочерью: как только личная жизнь первой налаживалась, она вспоминала о той любви и заботе, которую, увлеченная страданиями и личностными кризисами, недодала дочери. Когда Влад и Аня съехались, ее чувство вины передо мной, печальным ангелочком с разбитым сердцем, достигло исторического максимума. Нездоровый характер такой дружбы был очевиден всем, особенно - Владу, и Ане его согласия переехать обратно далось немалыми усилиями, возможно - слезами, скорее всего - слезами. Аню может и раздражали мои немытые чашки в раковине, моя привычка вытянуться на кровати в ее комнате и провести так весь день, перебирая ее же книги, но ей нужно было во что бы то ни стало искупить передо мной вину своего преждевременного семейного счастья, и она только и ждала, когда я появлюсь у нее на пороге и дам шанс.
Зачем это было нужно мне - шанс, Аня, ее немытые чашки, ее Влад и ее специфическая квантовая теория - объяснять не хотелось.

Не было. Глава 1. Моцарт

Моцарт был лих и пьян.
- Ну смешно же, правда? – восклицал он, и хохотал, хлопая себя рукой по коленке. Моцарт был знатным шутником, и женщины липли к нему, и Ева липла, потому что баба.
Они сидели у памятника одному из советских вождей с бутылкой коньяка, недорогого, но и не то, чтобы пойла – три звезды, разлит в Симферополе, называется, кажется, «Крым». Сам Крым тогда уже аннексировали, распивать его – пошло, из кружек, за неимением соответствующих бокалов - было признаком отъявленного москальства. Их было четверо, и вообще-то москалем из них был только Картер, Моцарт – австрийцем, Ева – бабой, Хлоя – тоже.
- Крым наш! - Картер схватил бутылку и глотнул из горла, и Ева больше не прикасалась к «Крыму» и пила гранатовый сок, потому что была болезненно брезгливой.
Моцарт был пьян и курил – у него были короткие пальцы, но он очень изящно держал ими мундштук и говорил об Азнавуре. Всем троим хотелось, чтобы Моцарт выжег мерцающей в темноте сигаретой на их в меру изящных шеях что-нибудь – да тот же Крым, например. Ева попросила первой. Отвела его за памятник вождю и говорит - «Моцарт, жги!» - и склоняет голову набок.
Моцарт ненадолго задумывается и выводит на шее Евы остров Крым.
- Только Картеру не говори, он тоже такой хотел, - просит. – Спой мне Эдит Пиаф, когда ты говоришь по-французски, тебе хочется отдаться. Вообще-то, тебе постоянно отдаться хочется, но когда по-французски – совсем с ума схожу.
- Но я плохо говорю, - смущается Моцарт. - Ну, хочешь, попробую: «Падам! Падам! Ил ариве е кура дерьи муа!» Ой, у тебя гранатовый сок носом пошел… - Ева приложила к лицу кружевной платок с вышитыми на нем маками. – Я лучше по-немецки, мне так привычнее. «Дойчлад! Дойчланд! Дас ист ихре фюрер!» - закричал Моцарт, схватил бутылку коньяка и забрался на колени к бронзовому вождю. Ева хохотала, Картер кричал внизу - «Хайль, Моцарт! Хайль, Моцарт!», а Хлоя села вождю на ботинок и закурила.
Моцарт подал Еве руку, и она тоже взобралась на бронзового вождя, они стояли там вдвоем, как на баррикадах, только им пока было решительно не с кем бороться. Ева предложила сесть вождю на шею, и они стали карабкаться выше. Ева несколько раз оступилась и чуть не размозжила голову о бронзовые туфли вождя, но Моцарт успел подхватить ее.
- Что ты сейчас пишешь? – спросила она, с удобством развалившись на широком плече вождя народов и крепко сжав в руке пальцы своего.
- «Шутку». Я назову так свой следующий вальс – «Шутка». Он будет очень простой, но тебе понравится.
Еве всегда нравились вальсы Моцарта, но еще больше – когда он гладил ее по голове и говорил – будь моей музой, Ева. А она утыкалась носом ему в шею и шептала:
- Ave, мой Моцарт!
Картер влез в фонтан рядом с памятником. Широко разбрасывая руки, он уже не славил Моцарта, а просто плескался в воде.
- Тебе точно понравится, - повторил "Моцарт". – Смотри на фонтан, я напою пару тактов.
Его «Шутка» была такой чудесной, что все смеялись – и Хлоя, кашляя от дыма, и Ева, и Картер. Картер – громче всех, смеялся и никак не мог выбраться из воды, почти захлебывался, но все хохотал, хохотал...
- Моцарт, стой, он ведь утонет! – Ева схватила его за руку, и Моцарт прекратил петь. - Ты, кажется, жестокий, - испугалась Ева, но он сказал, что с ней такого никогда не случится – что он всегда, что она для него, и что бы ни было – он ее все равно.
Картер выбрался из воды и, дрожа, сидел теперь на бортике фонтана. Он переживал свой самый серьезный личностный кризис. Иногда он кричал «По-мо-ги-те!» - (а всем слышалось – «за-е-ба-ло!») - и бросался на скульптуру вождя. Азгур создал ее, когда ему едва исполнилось двадцать три, Картер тоже был скульптором, ему было уже почти тридцать, а он так ничего и не создал, даже дерева не посадил. Картер плотнее закутался в мокрую куртку, заплакал и хотел уткнуться лицом в колени Моцарта, как всегда делал, но Моцарта не было рядом – он как раз гладил по голове Еву, и потому Картер снова и снова бросался на бронзовый памятник.
Хлоя сидела рядом с Картером, но не видела, как он плакал – она курила, и не заметила даже, как скурила все губы – дотла. А когда заметила, ей стало так больно, что она потеряла слух навсегда, и больше уже никогда не слышала, как плакал Картер – то у нее на плече, то уткнувшись в колени бронзовому вождю.

* * *

Все разошлись, а Ева и Моцарт все еще сидели на памятнике, облокачиваясь о его грубые изгибы плеч и шеи, пускали солнечных зайчиков и часто хохотали, а потом началась война.
- Дойчлад! Дойчланд! Дас ист ихре фюрер! – раздалось из динамиков, и Моцарт резко обернулся на звук.
- Это меня зовут, - заявил он, и по-детски скатился с бронзового плеча - как с горки - вниз.
- Ты дурак? – кричала ему вслед Ева, не в силах перестать улыбаться – за минуту до объявления войны Моцарт придумал несколько новых тактов «Шутки». – Куда тебе на войну? Ты музыкант, у тебя пальцы тонкие, и губы – тоже. Тебе нужно ходить в лавровом венке и петь баллады, давай лучше совьем тебе венок, и все образуется.
Но Моцарт бежал вперед на голос – он всегда легко увлекался, вот и теперь.
- Это же приключение, Ева, - все повторял он и подбрасывал в воздух тетрадь с нотами. – Меня с детства учили, что fide et honorem super omnia, и теперь я поеду на войну и всем покажу, кто я, и страна будет гордиться мною, враги будут бояться, а ты – ждать, Ева.
Теперь они вместе бегут к его дому, Моцарт распахивает дверь с такой силой, что она чуть не слетает с петель, хоть обычно его движения по-кошачьи текучие и мягкие. Его вещи уже упакованы в коробки, как будто заранее знал, что объявят войну и подготовился к отъезду, а Еве рассказал обо всем только сейчас, чтобы не плакала заранее, а начала только когда без слез уже не обойтись.
Бросается к шкафу, сбрасывает все на пол – бежать, бежать. Он собирает в рюкзак только необходимое – топор с деревянной ручкой и маузер-98, фигурки драконов и ноты. А это что? Поднимает с пола маленькую аккуратную коробочку, перевязанную льняной лентой, тянет за ленту, копошится в конфетти, лепестках ирисов и маков и извлекает из коробочки мизинец. А это – от Хлои, она теперь будет разбрасывать себя кусками всюду, куда бы ты ни направился, будет подбрасывать себя тебе в комнату, в походный рюкзак, в стакан с зубной щеткой – куда бы то ни было. А, ну понятно.
- А если я не дождусь и случайно умру? – спрашивает Ева и трет глаза руками, как маленькая, но Моцарт обнимает ее и говорит, что все будет хорошо – вот увидишь.
Моцарт не знает еще, за кого будет воевать, но он обязательно должен ввязаться в битву, потому что это единственный путь к бессмертию. Моцарт хотел, чтобы правительство его заметило и предложило должность при дворе, потому что Моцарт был бесконечно талантлив, а прозябал за рюмкой коньяка у подножия советских памятников.
Из каждого угла на них смотрят горгульи – почему-то водостоки-горгульи выходили не наружу, а внутрь комнаты Моцарта, и в дождь ее всегда заливало до середины, зато когда кто-нибудь в комнате начинал рыдать и просить «пожалуйста, не уезжай», горгульи выпивали всю влагу, и комната в миг оставалась сухой и снова уютной. Моцарт утверждал, что горгулий он выловил в Сене во время одной из своих поездок в Париж – может, лгал – он любил красивую позу и эффектные интерьеры, хоть и собирал сейчас простой походный рюкзак, готовился к аскетической жизни.
Горгульи длинными мясистыми языками вылизывают мокрый пол комнаты. Ей хочется кричать на него, но ему такое не нравится.
- Знаешь, как сильно я тебя люблю?
- Бесконечно?
- Дурак, разве это сильно? Намного сильнее.
За окном уже взрывались дома – дом Евы взлетел на воздух первым. Моцарт пожал плечами:
- Поживешь пока у меня. Тем более, кто-то должен будет кормить мою собаку, огромного пятнистого дога – он как корова, только собака, а еще он вечно голодный. Забудешь накормить собаку – значит, и меня скоро забудешь, и тогда он набросится на тебя и укусит за ногу, а зубы у него ядовитые - капля яда парализует мозг и внушает нужные воспоминания, и вот он укусит - и ты вспомнишь, как мы сидели на памятнике и пили «Крым».
Ева очень боялась и горгулий, и дога, но согласилась.
- Я поставлю здесь свой нулевой километр, - Ева садится на пол и отдирает кусок паркетной доски. Отсюда теперь будут начинаться все мои дороги.
Под паркетную доску она кладет несколько мелких кристаллов голубого топаза, прикрывает их сверху свитером Моцарта и отходит в сторону. Из-за близости кристаллов свитер начинает светиться мягким сиянием. Скоро из камней должны вырасти указатели, и когда Ева не будет знать, куда ей пойти, она сможет спросить совета. Топаз под свитером зашевелился, начал расти под паркетом как в скорлупе.
Они вышли на улицу – по городу носились военные машины, разжевывали дома в пыль, но почти никто кроме Евы и Моцарта не обращал на них внимания. Дамы с зонтиками степенно прогуливались по тротуарам, делая вид, что никакой войны нет – одну из них размолотило снарядом прямо на глазах у Евы, мужчины поправляли галстуки-бабочки, смотрясь в витрины магазинов. Некоторые все же влезали на боевые машины и даже на танки. Моцарт хотел на коня – ехать верхом было как-то героичнее.
- Буду писать тебе каждый день, пока не умру, - и стучит пальцами по ямочке на шее – это значит «честно-честно». Если вот так стучать по впадинке между горлом и ключицей, то звук выйдет такой, как будто стучишь по мембране стетофонендоскопа, которым врачи выслушивают колебания сердца.
Когда Моцарт уехал, Ева сразу же легла спать, потому что спать было не больно, а когда проснулась, собака уже грызла ее ногу.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Полудиккенс
сообщение 2.12.2016, 19:24
Сообщение #2


Ведро оцинкованное
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 20514
Регистрация: 1.3.2012
Вставить ник
Цитата
Из: жести




Цитата(Kiara @ 2.12.2016, 14:46) *
Дойчлад! Дойчланд! Дас ист ихре фюрер!

В немецком местоимении ihre буква h не произносится, насколько мне помнится. Сам текст ещё не прочёл, а это как-то прыгнуло в глаза))
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Гость_Зорро_*
сообщение 3.12.2016, 14:33
Сообщение #3





Гости



Цитата




Стиль запоминающийся, не исключено, что талантливый. Беда только, что всё смешалось в доме Облонских: Париж, дети ла Горгульи, москали с хохлами, сбежавший Крым и, в итоге - война плюс тридцать две, убитые, бабушки. А в остальном -полный кайф. Так мне кажется. Только не для девочек-подростков. Им ведь принцев подавай. А не войну и трупы. blink.gif
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kiara
сообщение 5.12.2016, 15:57
Сообщение #4


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 30
Регистрация: 22.1.2013
Вставить ник
Цитата




Цитата(Полудиккенс @ 2.12.2016, 20:24) *
В немецком местоимении ihre буква h не произносится, насколько мне помнится. Сам текст ещё не прочёл, а это как-то прыгнуло в глаза))

Хотела поправить, но не могу найти кнопку)
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Kiara
сообщение 5.12.2016, 16:00
Сообщение #5


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 30
Регистрация: 22.1.2013
Вставить ник
Цитата




Цитата(Зорро @ 3.12.2016, 15:33) *
Стиль запоминающийся, не исключено, что талантливый. Беда только, что всё смешалось в доме Облонских: Париж, дети ла Горгульи, москали с хохлами, сбежавший Крым и, в итоге - война плюс тридцать две, убитые, бабушки. А в остальном -полный кайф. Так мне кажется. Только не для девочек-подростков. Им ведь принцев подавай. А не войну и трупы. blink.gif


Спасибо вам большое) Все смешалось, да) Но чтобы мешанина выглядела более оправданной, Париж и все прочее еще вернутся, станут местом действия) Если честно, сама чувствую мешанину и не знаю, как все это упорядочить(
А "роман для девочек" - автор так себя обезопасил, типа самоирония, потому что любой роман девочки про девочек рискует навлечь на себя гнев критиков - мол, да бабская писанина какая-то!)
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

Ответить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



RSS Текстовая версия Сейчас: 28.3.2024, 18:18