Межзаборье, Автор: Ечеистов Вадим (Zubr) Опции

[Каркун]

Межзаборье


Автор: Ечеистов Вадим (Zubr)




Сигнал зуммера пищал по-комариному, знаменуя конец рабочего дня. Комиссия по труду не разрешала использовать слишком громкие и раздражающие звуки, чтобы не нарушать душевное равновесие сотрудников, и без того вымотанных пятичасовым рабочим днём. На выбор предлагалось даже несколько мелодий, одобренных Минздравом. Но Павел, как начальник отдела в муниципальном архиве, выбрал обычный зуммер. Простой звук, но эффективный и всепроникающий.
Павел любил эффективную простоту. Он постоянно стремился делать всё хорошо, не растрачивая энергию на пустые фантазии, и прочие мысленные кучеряшки. Возможно, именно по этой причине его и назначили начальником отдела. Теперь Павел, вместо того, чтобы ковыряться в тактильных, многослойных голографических таблицах, мог наблюдать из своего личного кабинета, как сотрудники, поднятые с мест звонким жужжанием зуммера, бегут к выходу, расталкивая друг друга локтями.
От дальней стены уже послышался тревожный гул – активировались автоматы-уборщики. Встреча с этими насекомоподобными механизмами не сулила особых несчастий, кроме, разве что, царапин на обуви, но у сотрудников давно вошло в обычай пугать новичков кровожадной, роковой неуклюжестью уборочного инвентаря. Эта игра с течением времени переросла в подобие ритуала, благодаря которому работники щекотали себе нервишки. Вот и старался каждый успеть выскочить из помещения в тот краткий отрезок времени между звонком зуммера и появлением автоматов-уборщиков.
Павел усмехнулся, заметив, как увалень в оранжевой водолазке замешкался, будто забыл что-то. Пару секунд отдав раздумьям, парень побежал к выходу, споткнулся, комично прополз до двери на четвереньках, встал и сумел-таки выскочить вон. Опять Малинин последний! Павел покачал головой – сам был таким же: ничего не успевал, всюду опаздывал. Но потом ничего, втянулся. Даже многих оставил далеко позади… многих из тех, кто не ушёл на повышение раньше и на должности повыше. Кто знает, может этот… в водолазке пожарной расцветки, в будущем сменит его на посту начальника отдела? Павел махнул рукой, активировав поляризацию, и прозрачная стена, отделявшая кабинет от общего зала, помутнела. Начальник покинул свой «тронный зал» через отдельный выход, и был аккуратно доставлен мягкой лентой коридорного транспортёра к площадке с лифтами.
Лифтовый холл для управляющих был тих и немноголюден – не то, что вечная давка на общей площадке, где в прежние дни Павел потерял немало пуговиц на своих рабочих сорочках. Однако, как и тогда, теперь Павел всё так же спускался вниз, а не поднимался на крышу, чтобы оседлать личный квадрокоптер. Он тоже мог себе позволить эту винтокрылую игрушку – денег у него скопилось достаточно, и сразу несколько отделений федерального банка предлагали ему кредит на любые цели под минимальные проценты. Только Павел не очень-то ладил с техникой. С цифрами и таблицами он справлялся легко, а вот рычаги-приводы, да шестерёнки с железками слегка пугали его своей мощью и неочевидной похожестью на странных, фантастических зверей.
И, подобно диким животным, механизмы словно чуяли неуверенность Павла и норовили выйти из строя, стоило тому взять управление в свои дрожащие от волнения руки. К его счастью, это не относилось к транспорту, которым управляли другие. Московские магистрали были давно отданы в откуп роботизированным такси, что позволило выровнять ритм движения и забыть об авариях. Именно такой способ передвижения по городу предпочитал Павел.
Оказавшись на улице, он махнул перед собой универсальной картой, и в тот же миг к нему с тихим шелестом подкрался жёлтый электромобиль. Дверь распахнулась, Павел приложил карту к сканеру, назвал адрес и устало рухнул кресло, тут же принявшее форму, максимально удобную для поддержания его поясницы, плеч и ягодиц. Мягкий девичий голос нежно пропел из динамиков:
‒ Температура в салоне достаточно комфортна для вас, Павел Семёнович?
‒ Да, всё хорошо, ‒ ответил пассажир, невольно подумав, как могла бы выглядеть реальная обладательница столь соблазнительного голоска. Воображение рисовало картинки самого фривольного содержания. Компьютер, управлявший всеми системами электромобиля, без труда считал изменения частоты пульса, дыхания пассажира, а интонации электронного голоса исполнились соблазна и откровенного кокетства:
‒ Кстати, по пути следования находятся пять массажных салонов. Три из них имеют высшую оценку от самых искушённых посетителей. Не желаете изменить маршрут?
Павел призадумался. Он и сам толком не знал, чего желает. Может, он просто устал? Устал настолько, что ничего не хотелось – ни хлеба, ни зрелищ, ни, даже, ласковых рук массажисток. И в пустую холостяцкую квартиру спешить не было желания.
‒ Да, я меняю маршрут. Остановите здесь, ‒ и Павел, будто желая оправдать перед компьютером свой внезапный порыв, тихо добавил:
‒ Хочу просто прогуляться.
Большой город был создан для удобной жизни. Каждый мог найти способ заработать на достойную жизнь, опираясь на свои способности. А те, кто не имел желания или талантов могли рассчитывать на пособия и беззаботную праздность, лишь иногда нарушаемую визитами и нравоучениями сотрудников социальных служб. Только Павла это не касалось – он всегда знал, что будет работать на хорошем месте и обеспечивать себя, не пряча глаза от других москвичей. Хотя, москвичей на хороших местах было не так уж и много. Павел и сам считал, что достоин лучшего, чем место руководителя архива, но все верхние этажи были уже прочно заняты приезжими талантами.
Павел последнее время всё чаще думал, а не напрасно ли он так старался в школе, в университете, на практике, на работе? Неужели стоило так искренне напрягаться на обязательных общественных работах, а потом ещё спешить в спортзал, кулинарный кружок или общество любителей средневековой поэзии? И за всё это только обращение по имени-отчеству от кучки подчинённых, игра в догонялки с роботами-уборщиками и относительно свободный лифт для управляющих? Слишком сухой пряник вручила ему суетная столичная жизнь. Он так и не обзавёлся семьёй, не нашёл новых друзей, да и старых почти растерял.
И к тому же, мечтая с детства о путешествиях, он так и не покидал пределов Москвы, пределов довольно обширных, но тем не менее… А город с каждым днём давил на него всё больше и больше. Да, строгие санитарные нормы не позволяли звукам становиться оглушительными шумами, а запахам переходить в категорию вредных и неприятных, но стены катастрофически сужали горизонт, а миллионы людей поглощали свободное пространство, как прожорливые гусеницы капустный лист.
Павел мечтал вырваться на время в провинцию. От иногородних сотрудников он много слышал о тихом, каштановом Киеве, о, пропитанном солью балтийского ветра, Гданьске. Только всегда находились какие-то неотложные дела, важные поручения. Сорвалась и давно запланированная поездка на солнечные пляжи Гавайского автономного округа. Были, конечно, короткие командировки в ближайшее Подмосковье – Калязин и Рязань, но там Павел видел всё те же стены и толпы людей, хотя и поменьше. И, что самое страшное – на третий день он сам начинал скучать по столичной сутолоке. Москва уже плотно поселилась в его душе.
Но и саму столицу, Павел толком не видел очень давно. В детстве родители водили его на Красную площадь, на карусели в тенистых парках. В юности они встречались с девчонками на Воробьёвых горах у памятника Владимиру-крестителю, и торжественно клялись в раззолоченных покоях дворца-усыпальницы Владимира Великого. Теперь же он видел московские красоты разве что из окон роботакси. Может, взять, решиться и пойти прямо сейчас в музеи Кремля? Нет - завтра надо проверить отчёты за первое полугодие.
Может, потому и добивались большего приезжие ребята - ведь для них Москва оставалась сказкой, мечтой, кусочком Рая на грешной земле. И город благодарил каждого по-своему. Может и так, но веселее Павлу от этого знания не становилось. Даже напротив – начинала грызть изнутри гнилозубая зависть. Зависть ко всем – к директорам с верхних этажей, к неуклюжему Малинину и даже к тому парню из Сибири, что следил за исправностью вентиляции в офисе. Потому что у одних было светлое будущее, у других и настоящее будь здоров, а что у него? Настоящее так себе, будущее в тумане, а прошлое, пусть и неплохое, но оно становилось всё дальше и неразборчивей. И уже неясно было – с ним случились то детство, и та юность, или с кем-то другим? С кем-то более удачливым и смелым.
Павел сжал зубы от бессильной злости, и захотел пнуть что-нибудь, но тротуар был девственно чист – ни камушка, ни пустой банки. Ни единая трещинка не сморщила пешеходную дорожку – ровная, одноцветная плоскость… была, пока не появилась надпись: «Опытный психолог поможет справиться с любым стрессом. Недорого»! Павел чиркнул ботинком по буквам. Чёртова реклама! Надпись растеклась по тротуару разноцветным пятном, но тут же появилась другая: «Общество Чистого Разума проводит семинары по умиротворению и согласию с собой. Древние духовные практики и самые современные технологии». Павел прыгнул на рекламу обеими ногами.
Следующее объявление советовало прекрасную психиатрическую клинику с комфортабельными палатами и бесплатным обезболиванием при лоботомии. Странный человек, топчущий в исступлении тротуар, немного напугал прохожих, но куда больше привлёк их внимание. Заметив, что зевак становится всё больше, Павел сдержался, и, смущённо глядя себе под ноги, пошёл дальше, вынужденно читая издевательскую рекламу, которая ползла перед ним навязчивой тенью. Увидев горловину подземного перехода, Павел направился к ней в надежде, что на другой, более солнечной, стороне улицы сможет идти, не обращая внимания на подножные объявления.
Павел спустился в прохладу подземелья, но сразу же был ошарашен зловонной смесью из запахов немытых тел, плохо очищенного спирта и жжёного пластика. У подножия лестницы расположились тесным кружком странные люди в грязных одеждах с безобразно распухшими лицами. Павел остановился, забыв обо всём – он смотрел на эту компанию со смешанным чувством отвращения и любопытства. Он, конечно, знал из истории о существовании бродяг, бомжей, бездомных. В старых фильмах видел похожих персонажей, но чтобы вот так, вживую… чтоб, протяни руку – и можно коснуться сальной от пота футболки – такое с Павлом случилось впервые. Он и подумать не мог, что в Москве ещё можно встретить бродяг. Хотя, кого вообще можно встретить, разъезжая по городу в одноместном роботакси?
Но самым удивительным открытием для Павла стало то, что среди оборванцев оказалась девушка. Блёклые от грязи, слипшиеся волосы, мешки под глазами, лицо, распухшее, словно кусок гнилого мяса – сложно было назвать эту девицу привлекательной. Однако, красота явно угадывалась под этой раздутой, грязной маской. Кроме того, среди собутыльников девица выделялась какой-то горделивой осанкой, плохо сочетавшейся с её обликом. Разминая в дрожащих пальцах стаканчик с вонючим пойлом, девка заметила, что приковала внимание прохожего. В три глотка осушив стакан, она сморщилась, тряхнула копной спутанных волос и оглушительно, по-мужицки рыгнула, окутав Павла удушливым облаком сивушного перегара.
‒ Чего уставился? ‒ голос был хриплый и звучал слишком дерзко.
‒ В-влюбился, ‒ ответил Павел, неожиданно для самого себя. Точнее, он хотел отшутиться, показать, что он бравый парень, остряк, и ему «палец в рот не клади». Только сказанное прозвучало не насмешливо, а как-то неуверенно и по-мальчишечьи искренне. Девица на мгновение застыла, но потом расхохоталась, словно гиена. Часть бродяг также разразились сиплым хохотом, но двое, угрожающе нахмурившись, переглянулись и двинулись в сторону Павла.
‒ Ты, чего, мажор – решил к Аньке шары подкатить? А, ну пшёл отсюда! ‒ щедро брызгая слюной, проверещал худой, дёрганный мужичонка. Его приземистый, угрюмый приятель толкнул Павла в грудь. Толкнул не очень сильно, но Павел решил не дожидаться продолжения и пошёл прочь, проклиная свой предательский голос. Вот оно! Ещё один знак! Чего он достиг за все эти годы, если последние оборванцы, которых и быть не должно в лучшем городе Мира, позволяют себе насмехаться над ним.
Павел уже встал на транспортную площадку, чтобы выбраться из подземного перехода, когда услышал за спиной резкий, насмешливый Анькин крик:
‒ В-лю-би-лся он! Лучше бы выпить чего предложил, жених!

В тесной однушке на сорок втором этаже Павла встретило отражение в зеркале. Встреча была нерадостной – усталый взгляд, мешки под глазами, безвольно опущенные уголки рта. Павел проскользнул в комнату и провёл ладонью по окну, чтобы активировать режим прозрачности – лучше насладиться видом города с высоты своего этажа, чем видеть в тёмных стёклах отражение тесной комнатки и печального человека посреди неё.
Открывшаяся картина была, хоть и привычной, но впечатляюще прекрасной. Извилистой змейкой блестела на солнце река, петляющая среди пышной зелени парков и разноцветной мозаики древних особняков. Тут и там сияли золотом округлые маковки церквей и соборов. Слепили зеркальными гранями причудливые башни старого Сити. И над всем этим великолепием высилась громада Дворца Парламента, увенчанная памятником великому президенту старой России. К смотровой площадке этой грандиозной пирамиды, причалил прогулочный дирижабль, сияющий серебристыми гранями, будто драгоценный кристалл. Словно пчёлки над цветущим лугом, сновали квадрокоптеры и мотопланы.
А что – может пойти, прогуляться? Прокатиться на дирижабле или на катере по Москве-реке? Павел любовался видом города, но, стоило моргнуть, как перед глазами возникало распухшее лицо в обрамлении спутанных волос. Анька, Анна. Странно, но сейчас Павел думал, что там, в переходе, заметил мелькнувшую в глазах опустившейся девчонки искреннюю заинтересованность. А ещё какое-то подобие надежды, желания, чтобы он, Павел, не прошёл мимо, не пропал навсегда, а помог ей вырваться из того болота, в котором она очутилась.
Возможно, он надумал всё это прямо сейчас, расслабленный красочным видом из окна, но что, если всё так и было? И потом, эта удивительная красота, которую не могла скрыть даже многодневная грязь и отёчность – эта красота странным образом влекла Павла. В конце-концов, он ведь хотел прогуляться? Так, почему бы ему не пойти туда, к Аньке в переход? И пусть для этого придётся осквернить своё нутро алкоголем, пусть он опять встретит агрессивных бродяг – будь, что будет. А от злобных нападок бомжей его всегда успеют защитить полицейские – в Москве они быстро приходят на помощь.
Павел не забыл язвительного напутствия Аньки, и по пути спустился в прохладный погребок винного магазина. Сам Павел, как и большинство его знакомых, не пил ничего, крепче яблочного сидра, да и то, лишь на Новый год или День России, а потому он долго раздумывал над выбором напитка. Он прекрасно понимал, что забродивший яблочный сок не впечатлит искушённую в выпивке девицу. Павел, наконец, смог вспомнить одно короткое, но звучное словцо, осевшее в памяти после просмотра древнего вестерна, которому умельцы-голографисты из «Мосфильма» придали объём.
‒ Джин! Одну бутылку.
На маленьком экране появилась цена. Однако! Но сейчас Павел не склонен был особенно экономить, опасаясь, что ещё немного, и вся его решимость растает, как таблетка подсластителя в тёплой воде. Он приложил карту к сканеру и дождался, когда в нише появится тяжёлая четырёхгранная бутылка, обёрнутая в красивую, биоразлагаемую упаковку с изображением Георгия-победоносца, который копьём уязвляет змия.
Возле подземного перехода Павел остановился. Его одолевали сомнения – сможет ли он наладить контакт с бродягами, а, главное, станет ли его слушать Анна. Уже сейчас, от одних только мыслей о новой встрече с опухшей, немытой компанией, его охватывало тревожное волнение. Но, не уходить же обратно! Павел слышал, что алкоголь придаёт храбрости, и дрожащими пальцами свернул пробку на бутылке. Убедившись, что никто не смотрит в его сторону, сделал щедрый глоток джина. И тут же пожалел об этом – обжигающая жидкость с едва различимым ароматом хвои, оцарапала глотку. Павлу показалось, что его ударили под дых изнутри, а потом ещё всыпали в рот горячего песка вперемешку с толчёным стеклом.
Павел согнулся, отплёвываясь и утирая внезапно выступившие слёзы. Наконец, он отдышался, и подумав, что хуже этого с ним сегодня уже ничего не может случиться, спустился в переход. Однако, там, где в прошлый раз сидела компания оборванцев, заканчивали уборку роботы-чистильщики, похожие на крупных жуков. Теперь эти устройства расползались каждый в свою нишу для подзарядки, а от Аньки и её друзей осталось лишь зыбкое облачко из запаха пота, прокисшей рвоты, сивухи и табачного дыма. Похоже, бродяги ушли недавно, и их ещё можно догнать.
Павел прошёл весь переход насквозь, но никого не встретил. Никого, если не считать мужичка в засаленной куртке и давно не стиранных штанах, который сидел на ограждении перехода, позволяя лёгкому вечернему ветерку играть с его спутанной, редковолосой бородкой. Тоже бродяга? Возможно, хотя и выглядит гораздо чище тех, что были здесь прошлый раз. Павел решил расспросить его, раз никого больше рядом не было. К тому же, глоток джина, сумевший просочиться в кровь, сделал Павла немного смелее и развязал ему язык.
‒ Здравствуйте. Вам тут бродяги не попадались? Человек семь-восемь, а с ними ещё девушка была.
‒ Нет, никого не видел, ‒ лениво растягивая слова, ответил мужик, рассматривая Павла сквозь опущенные веки. Однако, он заметно оживился, когда в поле его зрения попала бутылка. Мужичок привстал и, облизав губы, добавил:
‒ Сейчас не видел, но иногда они тут встречаются. Я тут работаю сторожем рядом, вот в магазин вышел, решил тут посидеть немного…
Павел заметил, что мужик, не отрываясь, смотрит на бутылку, а разговор стал уходить куда-то в сторону пустой болтовни, и принял решение. Он протянул сосуд с джином собеседнику, и кивком головы предложил тому угоститься. Новый знакомец не заставил себя долго упрашивать и, отвернув пробку, прильнул губами к горлышку. Он глотнул обжигающий напиток, словно воду, резко выдохнул и улыбнулся. Он просиял лицом, порозовел щеками и задышал ровно и полной грудью. Голос его также звучал громче и как-то даже благозвучней:
‒ Ух, спасибо! Вижу, хороший ты человек. Уж не знаю, зачем тебе эти бомжи сдались, но помогу. Я, понимаешь ли, примерно знаю, где они ночуют и от облав прячутся. Могу показать, если нужно.
Павел обрадовался:
‒ Вот, спасибо. Пойдём же скорее.
Однако, мужичок не двинулся с места. Он выразительно покачал бутылкой
Павел всё понял.
‒ Разумеется, бутылку оставь себе.
‒ Отлично! Тогда пошли, ‒ мужичок неожиданно быстро засеменил по тротуару. Павлу, привыкшему больше времени просиживать за столом, пришлось постараться, чтобы не отстать и не потерять из виду неожиданного помощника. Несмотря на довольно неуклюжую внешность, сторож шёл очень быстро. Павел, уцепившись взглядом за спину проводника, даже не успевал отмечать, куда они поворачивали, хотя с каждым поворотом людей на тротуаре становилось всё меньше. Вскоре, пропал и сам тротуар, и они уже шли в полном одиночестве по узкой кромке у глухого бетонного забора. Покрытие на проезжей части было непривычно старым, и сильно растрескалось. Похоже, что ездили здесь нечасто. Кругом были лишь серые заборы с завитками ржавой колючей проволоки по верхней кромке, кое-где испещрённые витиеватыми граффити. Павел безуспешно пытался найти таблички с названием переулка, тупика, или как бы там ни называлось это место, но ничего не увидел.
Он где-то читал, а, может, слышал когда-то, что в любом городе есть такое место, оказавшись в котором ты поражаешься, насколько оно не похоже на прочие улицы и переулки города. И насколько бы ни был мал городок, и проживи ты там хоть всю жизнь – такое место настигнет тебя, чтобы поразить до глубины души. Словно ты внезапно попадаешь в совершенно другой город, чужую страну, иное время. Павел понимал, что Москва – огромный мегаполис, а-гло-ме-ра-ция, и в ней таких странных уголков могло быть великое множество. Он понимал это, но всё же с изумлением рассматривал бетонные стены, сумрачные корпуса каких-то древних фабрик, ангары складов и покосившиеся трубы, нависшие над заборами. Тут он впервые увидел кучки мусора у дороги, пустые обёртки и осколки бутылок. Казалось, тут даже небо было другим – будто присыпанным цементной пылью.
Павел хотел спросить у своего провожатого, где они оказались, но тот сам заговорил, громко ковыряясь допотопными запирающими железками в отверстии на поверхности ржавой двери.
‒ Всё, прибыли на место. Вот здесь я и сторожу. Какой-то институт говорят тут был, ещё до моего рождения, ‒ мужик показал рукой поверх забора, где на обшарпанном фасаде чернели пустотой разбитые окна. За железной дверью послышался приглушённый собачий лай, а сторож, будто вспомнив что-то важное, хлопнул себя по лбу:
‒ Вот ведь, дырявая голова! Чуть самое главное не забыл – оборванцы твои частенько оттуда вылезают. Там между двумя заборами такая щель есть, узкая. Ну, не смею больше задерживать. И спасибо за пойло.
Павел кивнул на прощание, и в полном одиночестве направился в угол между высокими оградами из старого бетона. Сторож не обманул – два забора образовали подобие узкого коридора, который тянулся далеко вперёд, и загибался, скрывая выход от любопытных глаз чужаков. Павел прикинул, что пробираться через этот жуткий лаз придётся боком, рискуя застрять или зацепиться за кусок ржавой арматуры. Однако, он был в таком состоянии, когда любопытство уже сильнее любой осторожности. Тесную щель Павел преодолел быстро, и лишь в самом конце его поджидал сюрприз в виде ржавой решётки, которую, впрочем, он легко миновал ползком по выкопанной снизу канавке.
Отряхнувшись, Павел в очередной раз за этот день поразился увиденному. Перед ним был пустырь, изломанный буграми и рвами, поросший сорной травой так густо, что невозможно было увидеть, где заканчивается это дикое место. Единственная тропинка уходила глубоко в заросли, и Павел осторожно двинулся вперёд, постоянно озираясь. Он не знал, что скрывает этот бурьян – может, тут своры одичавших псов водятся, или чего похуже.
Пересекая скользкие склоны и прыгая через ложбинки с маслянистой грязью, Павел замечал полуистлевший мусор, норы каких-то неведомых ему зверей, куски бетонных конструкций. Попались даже обломки квадрокоптера. Иногда волнами накрывало нестерпимое зловоние – тяжкий дух от гниющей плоти, однажды почуяв, ни с чем не спутаешь. Небо постепенно темнело, и Павел начал беспокоиться. Ему казалось, что он бродит здесь очень давно, а в темноте легко можно и заблудиться.
Странно, как в Москве, великом городе, который силой своего авторитета уже не один десяток лет хранил мир и процветание на всей Земле, могло сохраниться такое дикое место. Этот день был полон открытий для Павла. Он впервые узнал, что в Москве до сих пор можно встретить бродяг. Ведь, он, как и большинство москвичей, был уверен, что бомжей можно увидеть лишь на картинках в энциклопедии, да в исторических фильмах. А теперь ещё этот бескрайний, пугающий своей буйной неопрятностью, пустырь. Как он мог появиться в городе, давно ставшем образцом для всех прочих столиц?
Возможно, когда-то архитекторы или проектировщики посчитали этот участок неудобным для застройки и очертили контуры будущих заборов и промышленных зон по краю этого болотистого пятна. А их последователи просто поленились что-то менять и продолжали огибать контурами своих проектов этот участок. Можно также предположить, что некогда здесь случилось нечто настолько ужасное, что страх вынудил даже прожженных прагматиков отказаться от попыток облагородить эту сорную землю. Как бы там ни было, но на карте города осталось белое пятно. Чёрная дыра во вселенной по имени Москва. Появилась такая вот морщина на лице города, фига в кармане. Скрытая, подлая болячка, источающая яды на улицы и в подземные переходы. Возможно, и на полицейских схемах этот кусок был просто заштрихован, как погрешность картографов, необязательная к патрулированию.
Занятый подобными мыслями, Павел почти забыл, зачем вообще пришёл сюда, когда почувствовал слабый аромат дыма. Значит, люди уже близко! Павел не знал, стоит ли ему являться на глаза Аньке и её приятелям с пустыми руками, без бутылки джина. Однако, он хотел увидеть странную девушку, которая, несмотря на вызывающее поведение и необычную внешность, привлекла его внимание. Он искал этой встречи, иначе не стал бы пачкать одежду в этих вонючих зарослях.
Однако, возле пересохшего пруда, он увидел лишь остатки погасшего костра. Людей не было, но запах дыма говорил, что ушли они совсем недавно. И вдруг, Павел понял, что за ним наблюдают. Он, волнуясь, набрал больше воздуха в лёгкие, и крикнул, что было сил:
‒ Анна! Выходи, я тебя нашёл! ‒ глупость, конечно, но это было первое, что пришло на ум. Сначала ничего не происходило. Минуту, пять, десять. Потом, трава за спиной шелохнулась. Павел хотел обернуться, но не успел – удар по макушке оглушил его, вдавив голову в плечи. Павел почувствовал взрыв нестерпимой боли, которая почти сразу пропала, обернувшись искрящимся шумом, битым стеклом засыпавшим уши и голову изнутри. Павел почувствовал, будто падает в глубокую яму, а земля поднимается по краям, обрамляя тускнеющее небо,. Павел проваливался в бездну, а над ним, выстроившись по краю, склонились церкви и мосты, стены и башни Кремля, игла останкинской башни и пирамида дворца парламента. Лёгким шпилем щекотала небо белая, как зефир, высотка на Красных воротах, и угрюмо желтела, словно замок сказочного великана, старая резиденция МИДа. Вся Москва собралась, чтобы проводить Павла в пропасть беспамятства.
Последнее, что увидел Павел – это опухшее лицо, заслонившее небо. Анька! Девушка беззвучно шевелила губами, испуганно выпучив глаза. В этих глазах Павел, с чувством необъяснимого удовольствия, разглядел влажный глянец подступающих слёз.

Тёплая, маленькая ладонь коснулась руки Павла. Он нехотя разлепил веки и увидел её. Что это – сон или посттравматический бред? Не похоже – знакомые стены больничной палаты ловили отблески солнечного света из окон, что совсем не вязалось с его тревожными ночными видениями. Анька сидела возле больничной койки, держа свою ладонь на его руке. Это была определённо она… и она была другой. Теперь Анна сидела прямо, распустив по плечам густые пряди чистых волос. Её глаза сияли, а кожа радовала свежестью. Припухлость стала меньше, хоть и не пропала совсем. Однако, удивительная красота девушки, замеченная Павлом ещё тогда, в переходе, теперь стала заметней и ярче.
Заметив, что Павел смотрит на неё, Анна просияла улыбкой:
‒ О, ты проснулся. Да, крепко же тебя приложили. Не стоило тебе туда соваться – жуткое место. Там за пару чистых брюк могут шею свернуть. Звериные повадки.
Анна покачала головой, будто желая прогнать неприятные воспоминания. Потом, заметив непонимающий взгляд Павла, продолжила:
‒ На самом деле, я не бродяга. Бродяг уже лет пятьдесят, как не существует. Для всех находится и пособие, и работа – было бы желание. А если нет желания – есть воспитательные коммуны. Я заканчиваю институт по специальности психолога. Диплом пишу на тему «особенности коммуникаций в маргинальных группах». Долго думала, где дипломную практику пройти. Хотела уже поехать в одну из коммун, а тут в деканате предложили прекрасный вариант.
Оказывается, существует одна государственная компания, очень секретная, которая устраивает что-то вроде личностных тренингов. И обслуживают они только самых богатых и успешных – бизнесменов, высших директоров, известных артистов. Клиентам предлагается полное погружение в чуждую для них среду, в общество, о котором в Москве уже давно позабыли – в компанию бомжей, бродяг, запойных алкоголиков с криминальными наклонностями. Причём, стоят такие услуги очень недёшево, даже по столичным меркам. Оно и понятно – клиентам временно меняют внешность, закачивая под кожу специальные косметические составы, предупреждают полицию, чтобы били, но не калечили мнимых бомжей. И потом, деньги лишними не…
Павел прекрасно знал, как оканчивается эта фраза, а потому прервал Анну вопросом:
‒ Ерунда какая-то. Зачем им всё это нужно, да ещё и за большие деньги?
‒ Скажу тебе, как психолог – груз ответственности, постоянный стресс, необходимость соблюдать массу условностей. А тут им предлагают погрузиться в мир, где никому нет дела до званий, регалий и размеров счёта, где всё зависит только от личных качеств каждого. Скорость реакций, сила, храбрость – вот что ценится в примитивных группах. Мне повезло, что по закону в каждой команде резервируется одно место для научного работника. Все, кроме меня отказались, но я рада – было тяжело, страшно, но я справилась и тебя встретила. Хорошо, что мы тех гадов спугнули. Видимо, из параллельной группы забрели. Окончательные психи!
Анна помолчала немного, будто пролистывая в голове неприятные материалы из своей дипломной практики, а потом нежные пальчики на руке Павла задрожали, и девушка тихо спросила:
‒ А вот то, что ты в переходе сказал – это правда? Ты мне тогда сразу понравился, но роль обязывала быть грубой. На самом деле я не такая. Вот пройду сейчас курс детоксикации – увидишь, какая я красивая.
Павел, сжал её ладонь в своей руке, желая приободрить и успокоить. Сейчас, глядя на Анну, он ещё всё больше убеждался в своей симпатии к ней. И он был рад, что именно она нашла его с разбитой головой на пустыре. А ещё, хоть Павел и удивлялся этому странному чувству, но его радовало, что он набрёл на тот дикий пустырь, который омерзительной кляксой расплылся на яркой открытке с московскими красотами. И он непременно вернётся туда, но уже будет готов ко всему. Павел понял, что его так тяготило последнее время – липкая, однообразная рутина, огороженная забором из правил, законов и предписаний. А там, среди бугров, сорной травы и грязных ям, он всё будет решать сам. Сам станет законом, и все, кто придут на пустырь, рано или поздно будут следовать его правилам.
Пустырь станет его точкой перезагрузки, личным капищем, алтарём, способным примирить с серостью будней. Он с нежностью взглянул на Анну. И, конечно, Павел не мог позволить, чтобы его девушка знала о диких нравах городского межзаборья больше, чем он сам.