Литературный форум Фантасты.RU

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

Литературный турнир "Игры Фантастов": "Шестое чувство" (Прием рассказов закончится 6.04.2024 года 23:59)

3 страниц V  < 1 2 3 >  
Ответить в данную темуНачать новую тему
Александр Позин. Меч Тамерлана. Книга вторая. Мы в дальней разлуке, историческая фантастика про "попаданцев наоборот".
Iskander_2rog
сообщение 12.4.2017, 23:33
Сообщение #21


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 6. А в ресторане
Цитата
«Только я глаза закрою – предо мною ты встаёшь!
Только я глаза открою – над ресницами плывёшь!»
Григорий Обелиани


В туалете Наташа первым делом прислонилась лбом к холодному стеклу зеркала. Что с ней творилось. Это же гадко, мерзко, плохо! Нельзя так играть человеком. Он же ей совсем не нравится! Или всё-таки нравится? Конечно не так, как её Николка, по-другому. Он – высокий, стройный, красивый. Отличный мужской экземпляр! И, главное, влюблён в неё по уши, краснеет как мальчишка. Девушка вспомнила, что стоило только упомянуть, что голодна – тут же вызвался сопроводить её пообедать. А как метнулся за дверь, когда она напомнила, что одежды-то на ней почти нет! Принёс целый пакет, который оказывается собрала для неё сердобольная Антонина Генриховна. Спасибо ей, и в этом времени, насколько она могла понять, встречаются не одни уроды, настоящие люди больше.
- Что ты творишь, коза? – спросила Таша себя, глядясь в зеркало. – Зачем играешь с человеком?
Ведь скоро примчится её родной Николка и заберёт отсюда домой. А примчится ли, а заберёт? Последние слова Павла посеяли зёрна сомнений в её голове. Её стало пугать будущее, нарисованное Павлушей, как она стала про себя называть нового кавалера. Сколько нужно ждать помощь? По идее Николка должен появиться в это же время и в этом же месте, то есть в этой чёртовой квартире. Не появился! Не нашёл меч? Или немцы успели удрать? Да-а, началась война. А что, если её Николку отправили воевать? Конечно, он ещё молод для призыва, но во время войны всякое бывает. А что, если!.. Наташа от ужаса закрыла рот рукой. Нельзя о таком думать! Николка жив! И всё у него будет хорошо, и он найдёт способ помочь ей. А если не найдёт? А если им так и суждено жить: он там, а она здесь. Бр-р-р. Ничего себе, перспектива! Сколько же ждать милого? Не всю же жизнь? Так ничего не решив насчёт будущего и сроков Наталка обратилась к содержимому пакета Антонины.
Сверху лежала короткая записка:
Цитата

Милая моя девочка!

Не знаю, что ты помнишь и что у тебя есть из вещей и одежды. Но знаю, как трудно человеку быть одному. Поэтому я решилась собрать тебе некоторые вещи на первое время: трусики-недельки, прокладки для интимной гигиены и средства личной гигиены, всё самое основное для ухода за твоими прекрасными волосами. Из одежды взяла смелость предложи юбку-шорты и футболку. Не зная твоего размера ноги, решилась на глаз приобрести туфли-лодочки тридцать седьмого размера, они мягкие, и если будут немного малы – не страшно, первое время носить можно. И решусь тебе предложить свой старый сотовый телефон. Модель устаревшая, но надёжная, а без связи сегодня нельзя. Не волнуйся – деньги на карте есть.
Пользуйся всем этим смело. Надеюсь, что у тебя всё будет хорошо! И если тебе негде жить – приглашаю пока п
ожить у меня. Поверь, у меня тебе будет лучше, чем в спецприемнике или больнице. Не бойся, твою личную жизнь ограничивать не буду.

Действительно, распотрошив пакет, Наталка нашла всё то, что было описано в записке. Прокладки были двух видов: тонкие ежедневки и более толстые, которые милая женщина предусмотрела на случай регулярных женских неприятностей. Не забыла про тюбик с пастой и зубную щётку, и Наталка с наслаждением почистила зубы. Да! Это не тот толчёный мел с мятой, к которому девушка привыкла. Лучше, тысячу раз лучше! Обнаружив бутылочку с надписью «Schaumpoo», девушка недолго думала о его назначении, на этикетке всё было написано и нарисовано, и устроила себе головомойку.
Потом обратила внимание на электроприбор под названием «Фен», на упаковке которого девушка сушила волосы. Включив прибор в розетку, и нажав на кнопку на ручке, Наташа ощутила, как тёплая струя воздуха стала с силой выходить из раструба на конце прибора. С мыслями о том, что жизнь в будущем имеет свои преимущества, девушка принялась сушить волосы.
И всё было бы хорошо, да только постоянно заходящие в туалетную комнату женщины-полицейские, с любопытством оглядывающие Наталку, немало её смущали. А одна, длинная, высохшая, с простым пробором на голове, подошла прямо к девушке:
- Ты что ли та самая потреряшка?
- Я что ли. – в тон ответила Наталка, не отрываясь от своих волос.
- Передай своему Денисову, что нечего у других хлеб отнимать. Тобой я должна была заниматься, участковый по делам несовершеннолетним.
- А кто тут несовершеннолетний?
- А.., да ты разве не малолетка?
- Разве нет!
- Да, а по виду и не скажешь, такая молоденькая!
- Хорошо сохранилась, в отличие от некоторых.
Полицейская вспыхнула:
- Постой, ты же ничего не помнишь!
- Слухи о моей амнезии сильно преувеличены.
- Даже так? Ну, ладно! – сквозь зубы процедила высохшая, и удалилась, держа голову неестественно прямо, словно верста.
Наталка не удержалась и вслед уходящей полицейской показала язык.
Волосы после просушки стали мягкими и воздушными, словно шёлк. Такие у Наталки бывали только тогда, когда она мыла волосы в родниковой воде, набираемой в многочисленных ключах Жигулей. Расчёсывая их щёткой, не забытой предусмотрительной Антониной Генриховной, девушка смотрела на своё отражение в зеркале и размышляла:
- И что они все во мне находят?
Конечно, она лукавила, и ей лестно было признаться, что сводит с ума мужчин. Взяв волосы за конец, девушка ловко скрутила их в спираль и собрала на самом верху затылка в тугой узел. При помощи заколок и резинок, целым набором которых благодаря Антонине она разжилась, Наташа закрепила волосы на голове, открыв свою шею и лоб. Посмотрела в зеркало на результат и осталось довольна. Отражение показало высокий, ровный и, главное, чистый, без единого пятнышка, лоб. Противные прыщи, густо усеявшие её чело лет в тринадцать, были предметом жутких страданий девушки на протяжении нескольких лет. Что только она не делала – ничего не помогало. Гадская зараза исчезла с Наталкиного лица внезапно, и совсем недавно, и странным образом сие событие совпало началом регулярных занятий любовью с Николкой. Из чего наблюдательная девушка сделала вполне закономерный вывод: чем чаще – тем лучше, а воздержание плохо влияет на женский организм.
Покончив с туалетом, Наталка приступила в гардеробу и первым делом достала из пакета упаковку с семью трусиками. Это трусы? Да это просто два лоскутка впереди и сзади, едва прикрывающие интимные места, и полностью открывающие бёдра. А тонюсенькие! Но крепкие и эластичные - тянуться хорошо. Недельками оказались простые белые трусики и аппликацией из какой-либо ягоды на самом интересном месте. Например, на трусах под названием «Sunday» красовалась вишенка, а на «Monday» – земляничка. Названия трусиков были написаны на широкой резинке вверху. К чести девушки – она ни на секунду не усомнилась, что это бельё на каждый день, а не одно изделие на всю неделю. А названия – названия это дни недели, на английском, конечно. Наташу уже стало изрядно доставать это засилье английского кругом. В ТОМ времени, большинство женщин вообще обходилось без трусов. Простонародье ходило так, а состоятельные дамы носили панталоны с дыркой в области проймы, кроме того на них было надето много чего ещё. Трусы, или как тогда говорили «culotte troussée» могли себе позволить очень немногие. Наталка – могла, об этом позаботилась её бабушка, ярая сторонница эмансипации и вообще всякого прогресса.
Под стать неделькам был и «lijf» - две маленькие чашечки едва прикрывали груди, оставляя открытым всё тело. Да, это не те мощные бюстгальтеры её времени, лишь немногим уступавшие по размерам уходящим в прошлое корсетам. Наташа представила сколько всего было надето на женщинах в прошлом, и рассмеялась: как капуста. Пальцев не хватит, чтобы всё перечислить: панталоны (сплошные, если с трусами и с разрезом в пройме, если без оных), длинная, до середины икр, шелковая или полотняная сорочка, шерстяные, льняные или шёлковые чулки, корсаж или корсет с китовым усом, либо широкий мощный лиф (бюстгальтер), полностью скрывающая ноги нижняя юбка с воланами из лёгкого, отделанного кружевами и лентами полотна, кринолин или криолет (уже стал отходить в прошлое, но некоторые особо упоротые экземпляры женского пола продолжали цеплять и этот реликт). А ещё вторая юбка или подьюбник из плотной ткани и под цвет верхнего платья прежде тоже бывшая необходимым предметом женского туалета, но ко времени Наташиного взросления и она стала понемногу сдавать свои позиции под натиском эмансипации. Несмотря на видимое облегчение женского туалета, патриархальный мир уступать без боя не собирался. Замена корсет на свободный лиф – сопровождалась обязательным ношением в нагрузку комбинации или камисоли. Всё это, весившее, к слову сказать, немало, несчастные женщины из имущих слоев вынуждены были носить на себе, в то же время представительницы низшего сословия сплошь и рядом обходились одной-двумя юбками и сорочкой. Причём Наташа отметила любопытную закономерность: чем выше социальный и имущественный статус дамы – тем больше «добра» она вынуждена таскать на себе, но именно представительницы высших социальных слоёв общества стали пионерами в решительном отказе от лишних деталей туалета, ношение коих не имело никакого смысла и было не более, чем данью традиции и правилам хорошего тона. Ко времени Наталки более половины дамского гардероба выглядело явным анахронизмом, и прямо-таки просилось на свалку.
Следом за нижним бельём настал черёд юбки-шорты и футболки. Наташа снова поразилась людской изобретательности – ярко-красное изделие выглядело как коротенькая легкомысленная юбчонка, но надевалось и носилось как штаны. Просто и удобно! Нет обязательных тяжёлых юбок и платьев, застёгнутых под горло жакета и обязательной блузки с невообразимым количеством пуговиц. Колготки Наташа, после некоторых размышлений, сняла и сложила в пакет: всё-таки большинство виденных ею дам ходили в эту пору года голоногими. Немного смутила девушку жёлтая майка с кроткими рукавами, называемая футболкой. На этот раз очевидный англицизм не вызвал отторжения, напротив, если это майка для спортивных игр, то совершенно логично её назвать по наименованию какой-либо игры. То что это футболка, а, скажем, не волейболка, абсолютно случайно, просто так получилось. Не шокировало Наташу, уже начинающую привыкать к реалиям двадцать первого века, и тот факт, что майка-футболка перекочевала из нижней одежды в верхнюю. Видимо, такова тенденция, как и наличие цвета у нижнего белья. В Наталкино времени единственным приемлемым цветом нижнего белья оставался белый, в крайнем случае – тельный. Чёрное бельё было уделом кокоток и роковых дам в стиле вамп . Цвет и яркий рисунок для белья – явный нонсенс. Поэтому девушку смутил рисунок на футболке: она вся была в красных отпечатках женских губ, сопровождающихся красноречивой надписью «Kiss Me». Но вспомнив давешнего врача с надписью на маке «Kings Beach» девушка поняла, что никто на неё из-за надписи не кинется с поцелуями, надпись на футболке – отдельно, личность под футболкой – отдельно. Туфли и вправду по форме напоминали лодочки и, кстати, пришлись впору. Они были лёгкими удобными и слегка пружинили при ходьбе. Не забыла Антонина про косметику, положив в бездонный мешок губную помаду, тени, краску для век и тушь для ресниц. Теоретически Наташа знала о всех этих предметах, но на практике использовать их не приходилось. Поэтому, подумав, она отложила все обратно в пакет, лишь слегка освежив губы помадой. Мешок или пакет заслуживал отдельного внимания. Он был из всё того же незнакомого девушке материала и такой же кричаще-пёстрый как и всё в этом мире.
Закончив приводить себя в порядок, девушка придирчиво осмотрела себя в зеркало и осталась довольна: она не знала, насколько её вид соответствовал современным стандартам одежды и красоты, но зато абсолютно соответствовал канонам юной женственности, кои были неизменны во все времена. Единственное, что на взгляд Наташи, придавало сему незавершённый вид – отсутствие шляпки, или, на худой конец, какой-нибудь панамы. Её с детства приучили, что для благовоспитанной девицы - ношение головного убора на улице есть комильфо. Правда, падшие женщины, с которыми недолгое время её пришлось делить обезьянник, все как одна были без головных уборов, но на то они и публичные женщины, чтобы пренебрегать правилами хорошего тона. Здравый смысл подсказал девушке, что если предусмотрительная Антонина Генриховна не положила в сумку ничего похожего на головной убор – значит всё в порядке, идти можно.

Выход удался! Павлуша, бедный, едва не упал, увидев во что превратилась бедная потеряшка. Нет, не «потеряшка» - «путешественница во времени»! Теперь он был уверен в этом точно. Гордая посадка головы на аристократической шее, благородный лоб, классический профиль, безукоризненно собранные волосы, королевская походка! Такого шикарного экстерьера Павел Конюшкин не видел ни у одной из своих современниц. Нет, конечно, встречались экземпляры редкой красоты, но так, чтобы всё сошлось в одной – такого не встречалось. Глядя на столь изящный экземпляр аристократической породы, Павел стал понимать смысл таких слов как «родословная», «голубая кровь» и благородное сословие.
В свою очередь Татка зафиксировала то впечатление, что произвела на молодого следователя. И ей это понравилась. Хоть мама говорила, что кокетство – грех, однако так приятно мужское внимание, как здорово ощущать себя неотразимой.
Взяв Наталочку под руку, он повёл девушку к выходу:
- Я на обед. – бросил он в сторону дежурки. – После обеда – в прокуратуру за постановлением и девушку отвезу в «Земляничную поляну».
«Земляничной поляной» назывался спецприёмник при центре «Семья» Пресненского района. В нём находили временный приют и уход пострадавшие от ударов судьбы: погорельцы, жертвы домашнего насилия, «потреяшки», оставшиеся без жилья жертвы квартирных мошенников и прочая публика, не нашедшая себе места в современном жестоком мире. В центре с пострадавшими занимались воспитатели, профессиональные психологи, врачи, психиатры, опытные педагоги. Именно туда, а не в клинику, решил определить Наталочку лейтенант. Там легче режим, там они смогут видеться, там её не замучают опытами и тестами, и девушка получит возможность общаться с нормальными, пусть и пострадавшими от жизни, но адекватными людьми.
Автомобиль у него, хоть Павел себя и не относил к золотой молодёжи, был статусным. Toyota Celica купе, хоть и не выпускалась уже несколько лет, была по прежнему престижна и любима среди молодых людей за приёмистость, хорошие ходовые качества, крепко и ладно скроенный кузов, спортивный вид. Это машина идеально подходила и для укатывания девочек по ночным проспектам столицы, и для гонок на стрит-рейсенге. Он был польщён эффектом, который оказал на девушку автомобиль. Он подошла, восхищённо погладила его ровную сверкающую поверхность и, как показалось лейтенанту, даже едва слышно цокнула языком. Воистину, девушки во все времена одинаковы!
Павел церемонно, как истый джентльмен, распахнул дверцу перед Наталочкой.
- Хороший у тебя мотор, красивый. – сказала Наталочка, садясь в тачку.
В нём заговорил следователь, и Паша сразу ухватился за необычное слово, прозвучавшее из Ташиных уст:
- Почему мотор?
- Так автомобиль в наше время называли. А что, сейчас так не говорят?
- Как раз говорят, хотя больше про такси. Я наоборот думал, что это слово из современного лексикона.
- Проверяешь?
Павел отчаянно замотал головой.
- Да проверяй, пожалуйста! Это же твоя работа, я что, не понимаю?
Хотя было видно, что задета.
А Павел, усадив свою спутницу, гордо тронулся с места, представляя сколько завистливых глаз наблюдает за ним из окон РОВД.

Наталка впервые увидела новый мир при свете дня, а не во мраке ночи. Зря она сказала, что Москва не сильно изменилась! Она вспомнила, как ошеломлены они были многолюдством столицы, пока ехали на извозчике от вокзала до особняка, как оглушены были её многоголосьем. По сравнению с нынешней – та Москва теперь казалась тихим провинциальным городком. Вот где Новый Вавилон! Затейливые здания «под старину» и сверкающие стеклом небоскрёбы, нескончаемый людской поток и непрерывное море автомобилей. Невообразимое разнообразие цветов и оттенков автомобилей и людей сочетался с блеском назойливо-кричащей яркой рекламы. Во все глаза смотрела девушка не на едущие по улицам автомобили, а на спешащих по своим делам людей: во что одеты, как ходят, разговаривают, жестикулируют. Особое внимание – к женским образам. Глядя на современниц, критически и безошибочно определила свой стиль как дворово-уличный, явно неподходящий для посещения публичных мероприятий. Видела нескольких старушек, одетых в вязаные кофты и ужасные, явно вышедшие из моды, платья. Старушки, впрочем, во все века одинаковы. Радостно отметила, что не ошиблась, сняв колготки. По пути она видела нескольких женщин в колготках, правда и одеты эти дамы были иначе: в строгие юбки, блузки и жакеты. Наталка подумала, что в этому стилю подошло бы название «деловой».
Нашла своё подтверждение и догадка насчёт ношения головных уборов, вернее, не ношения. За время пути она только пару раз видела дам в соломенных шляпках, платков и панамок она не увидала вовсе. В этом мире простоволосыми ходили ВСЕ! Без различия пола, возраста, социального положения и семейного статуса. «Как же они отличают дам от девиц – задалась вопросом девушка – или в эмансипированном обществе вовсе нет различия в семейном статусе женщины?» В принципе, вопрос был риторическим – никаких внешних различий не наблюдалось, даром, что причёски носились самые невообразимые: короткие стрижки «под мальчика» чередовались с мелкими кудряшками, асимметрией, разноцветными волосами. Хотя, хватало женщин и девушек просто с распущенными волосами, аккуратно, однако, уложенными. По всему видно: современные женщины уделяют внешности особое внимание и выглядят, преимущественно, очень ухоженными. Все-таки она озвучила вопрос, переадресовав его Павлу.
- Дам от девиц? – недоумённо переспросил он. – А, понял, замужних от холостячек! Да в принципе, ничем. Ну, разве что, обручальные кольца носят, да и то это совершенно не обязательно, просто - традиция. Сейчас все одинаково одеваются, хотя есть разные стили – молодёжная мода, деловой костюм, спортивная одежда… Очень многие предпочитают стиль унисекс, подходящий и для мужчин и для женщин.
Вот это-то как раз она и поняла – именно в этом случае слово «секс» употреблено по своему прямому назначению. Очень многие, и дамы, и кавалеры, носили уже знакомые таинственные штаны. Не сразу, не хотела отвлекать от дороги, но всё-таки решилась спросить Павлушу ещё раз:
- Пашенька, а что это за синие брюки без стрелок, в которых здесь щеголяют и дамы и мужчины?
- Джинсы! Самая, что ни на есть демократичная одежда. Её не надо гладить, её не чураются носить богачи и аристократы, она уравняла мужчин и женщин, её не стыдно надеть в театр и на стройку. Разве в вашем времени не было парусиновых штанов?
- Конечно, были, все портовые рабочие на Волге ходят в таких штанах.
- Вот это и были первые джинсы. Когда флот перешёл на паровую тягу, парусина стала не нужна, и в Америке один пройдоха-еврей, Леви Страусс, придумал удобные штаны из дешёвой парусины для старателей на приисках и ковбоев на фермах. Их главным отличием были синяя ткань, индиго, грубая двойная строчка желтой ниткой и металлические заклёпки на стыках швов на карманах.
- Я знаю, что такое парусина, те джинсы, что я видела были не из парусины.
- Так это было вначале. Когда на них пошла мода, каких только тканей и фасонов не придумали. Есть широкие трубы, есть зауженные к низу. Есть с заниженной талией, а есть по пояс.
При этом Павел невзначай коснулся рукой поясницы Наташи, потрогал, пощупал, пока робко и осторожно, но это пока. Девушка сделала вид, что не заметила, по сути – дозволила, а на самом деле – просто ещё не решила, как реагировать на столь стремительное сближение. Поэтому предпочла просто продолжить беседу:
- Да, изменения, конечно, произошли колоссальные. В моё время дама с непокрытой головой смотрелась бы как умалишенная, либо общедоступная. Одежда была в своём роде визитной карточкой, с помощью которой можно определить социальный статус человека.
- «По одёжке встречают, а провожают по уму»?
- Вот именно! Но так как сейчас – лучше! Если джинсы носят и богач, и бедняк – отсутствуют видимые социальные перегородки.
- Интересно, а как в то время работало сословное общество? Я помню, мы проходили закон Александра III о кухаркиных детях. А у тебя с крестьянином отношения.
- В том-то и дело, что уже не работало. Я же тебе, кажется, всё уже объяснила насчёт нас с Николкой. А ты упрямо всё о том же. Уж не ревнуешь ли ты, Пашенька? Я, право, повода не давала, и знаков с моей стороны не было.
Осознав свою оплошность, Павел Конюшкин отчаянно замотал головой. Надо же, как подметила! Поводов не давала, как будто само её присутствие здесь, рядом, не повод!
- Да я и не думал ничего такого! Просто интересно про старину узнать.
- Ну, ладно! – смилостивилась Наталочка. – Сословное деление уже давно, как и монархия стало пережитком, анахронизмом, гирями висело на развитии общества. Сам же говорил, что революция была. Когда, кстати?
- В семнадцатом.
- Через три года, значит… - задумчиво, что-то высчитывая про себя, проговорила Наташа. – Всё правильно, только слишком поздно. Мы ждали революцию раньше.
- А кто «МЫ»?
- Опять? Я не себе и Николке, я о всех. Думали про революцию, жаждали перемен все, всё общество, даже классные дамы, которых девочки в гимназии «церберами» за глаза называли, и те про неизбежность перемен шептались втихомолку.
- Ну, ты же дворянка?
- Дворянка! Ну и что? Первые революционеры тоже дворянами были! О свободе думают свободные люди, те кто первым освободился – первым и стал думать о свободе. Так устроена общественная механика. Ты думаешь простой народ устраивает революции? Простой люд работает, в поте свою копейку зарабатывает, а не думает о марксизме и социализме. На что его хватает, когда невмоготу станет – на бунт, «бессмысленный и беспощадный». Как представлю, какие из наших васильевских мужиков революционеры – смех разбирает. Единственное, на что их хватит – разграбить усадьбу, поломать машины да повесить управляющего. Ну, и нам бы тоже досталось. – добавила она как-то неопределённо, видимо представив, что могло её ожидать. – А там сели бы бражку пить, до тех пор, пока урядник с командой не нагрянет, да не повяжет их. Только тогда, разлепив свои пьяные глаза, начнут верещать «А нас за что!»
Нет Пашенька, сознательность народным массам прививают наиболее передовые представители имущих классов. Думаешь, кто у нас в марксистском кружке был? Хоть бы один мужик! Все как на подбор сынки дворян, предпринимателей, да чиновников. А руководил нами польский шляхтич, отнюдь не пролетарий
Да-а, о кухаркиных детях был не императорский закон, а всего лишь циркуляр министра просвещения, то есть внутренний документ, который только рекомендовал директорам учитывать при поступлении финансовые возможности родителей. Документ, конечно безобразный тут, право, ни отнять, ни прибавить, но про крестьян там ничего не говорилось. Тогда как раз из среды крестьянства стали выделяться крупные промышленники, предприниматели, изобретатели-новаторы. Кстати, одарённым детям из низших слоёв, циркуляр, наоборот, гарантировал стипендии. И то, это было двадцать лет назад, к тому времени, как мы с Николаем, пошли учиться, про него уже прочно забыли. А в циркуляре речь шла о детях лакеях, кухарок, кучеров. Это было сделано в том числе и для того, чтобы носители рабской психологии не попали в образованные слои общества. Иначе получиться не образованность, а образованщина. Мой дед мне говорил, что к свободе надо привыкнуть, освоить, прочувствовать. Надо научиться с ней жить, осязать свободу выбора, осознать ответственность за свои поступки, приучиться самому принимать решения. Он именно так и трактовал библейскую притчу о Моисее, сорок лет водившем евреев по пустыне. Недавний раб живёт инстинктами и потребностями, его ещё надо научить ответственности. Нельзя из бывшего слуги сделать профессора в одночасье, всего лишь лав ему необходимый объём знаний, иначе знания в безответственных руках могут обратиться во вред. Я не знаю, зачем он мне это говорил, я ведь маленькая тогда была, видимо что-то чувствовал и боялся, что не успеет. Но рассказ дедушки о русско-турецкой войне, я помню, меня потряс. Болгары ведь вовсе не спешили все как один встать на освободительную борьбу, даже после стольких веков турецкого ига. Всю тяжесть вынес русский солдат, а хитрый болгарский мужик долго присматривался, чья возьмёт. В принципе, понять его можно, русский придёт и уйдёт, а им здесь оставаться. Но зато, когда они увидали, что чаша стала клониться в нашу сторону, тогда и показали, что такое потерявшие страх рабы! Дедушка рассказывал, что столько мерзости и бессмысленной жестокости он никогда не видел. Как целиком вырезали целые мусульманские деревни, как убивали деток и насиловали женщин. Опять же — недовольны остались — русские не дали пограбить и понасиловать, гарантировали безопасность турецкой общине. Там дедушка и познакомился с бабушкой-турчанкой, когда защищал семью паши от болгарских-погромщиков. А после окончания войны увёз бабушку в Россию. Ну вот, ты всё про меня знаешь. А я, Паша, доверилась тебе, а ничегошеньки про тебя не знаю.
«Что-ж, резонно». – подумал Павел. Девушка стала открываться перед ним с какой-то вовсе необычной стороны, и он не знал, как отнестись к этому факту. И говорит как по-писаному, словно не девчонка красивая сидит рядом с ним, а профессор лекцию читает. Да и с чего начать рассказ о себе, не представлял – самая заурядная биография в самое обыкновенное время, скучно же! Решил попробовать продинамить Наталкин вопрос, тем более они прочно застряли в пробке.
- Наталочка! – «надо же, не возразила, что так назвал, дозволила, может на что-то большее решиться?» - А как тебя ТАМ, - он мотнул головой, - Называли? Наверное, на французский манер – Натали?
- Много ты знаешь о дворянской жизни! Ещё со времён народников все в обществе вдруг полюбили простой народ, стали подражать простому люду. Нацепили толстовки, отрастили патлы и бороды. Военные вылезли из своих обтягивающих лосин и переоделись в шаровары. И сам государь император, не этот, а папенька его, Александр III, попал под это влияние. Среди дворянских детей можно было встретить какую-нибудь Фёклу или Ульяну. Меня, слава богу, избежала эта участь. Но дед по-молодости гусарствовал в Ахтырском полку. Полк тогда дислоцировался в Умани, там дедушка и подслушал, что селяне называют Наташ Наталками. Вот он и стал меня так назвать. А ещё в детстве дружок у меня был из хохлов-переселенцев, Сенька. Они хоть и давно переселились, ан нет, да проскочет в их речи малорусское словечко. Очень ему понравилось так меня называть, а глядя на него и остальные стали величать Наталкой, да я и сама привыкла. Кстати, у вас говорят так – хохлы, ничего? Можно?
- Ничего! Хохлы – они и в Африке хохлы.
Оба рассмеялись. А когда смех утих, Наташа добавила;
- А вот в гимназии так и назвали – Натали – никуда от этого не денешься, смирилась, хотя Наталка мне милее сердцу. А домашние Ташей звали, в основном мама, иногда бабушка. Но ты не уводи разговор в сторону – про себя давай.
Пробка медленно тянулась, Павел неспешно обдумывал. Имя Наталка ему совсем не нравилось. И не из за того, что оно простецко-хохляцкое, а оттого, что оно слишком сочетается с ненавистным Николкой: Наталка – Николка. Таша – Паша ему нравилось значительно больше. В целях избежать неприятных откровений Конюшкин сделал новый заход:
- А в ваше время таких пробок на дорогах, наверное, не было?
- Конечно были! Когда мы приехали в Москву, то с полчаса наш извозчик толкался на Красной площади.
- И по Красной площади можно было свободно ездить?
- Ездили, трамваи ходили, разве сейчас не так?
- Нет! На Красную площадь никого не пускают, тем более никаких трамвайных путей там нет.
- Па-ша! – раздельно сказала Таша, укоризненно заглядывая ему в глаза. – Избегаешь рассказа, или стыдишься чего-то? Тогда не надо – я пойму.
- Ничего мне скрывать! – вспыхнул Павел. – Просто в моей жизни и в биографии моих родителей не было. Вот у тебя, Наталочка, и побег и погоня и убийство, и поединок были. А у меня… - не забывая следить за дорогой, он оторвал одну руку от руля и махнул.
Павел, считая свою жизнь неприметной на фоне других, пал жертвой обывательской точки зрения, что всё необыкновенное и выдающееся происходит где-то там, и не с ними.
– Мой дед по отцу родился в сорок первом, накануне войны с немцами. Его отец, мой прадед только и успел поцеловать сына и ушёл на войну. Больше его никто не видел – без вести пропал. Говорят – их эшелон разбомбили. А дедушка вырос и после окончания ФЗУ по комсомольской путёвке уехал поднимать целину в пятьдесят восьмом.
- А что за целина? Извини Паша – я перебила.
- Степи в Северном Казахстане распахали и засеяли, построили села и города. Большая государственная программа была.
- Здорово!
- Наташа? – усмехнулся Павел.
- Что?
- Если ты не хочешь раскрываться, тебе стоит перестроить свою речь. Она несколько… - он замялся, подыскивая подходящее слово. – Устаревшая что ли, а… - архаичная. – улыбнулся, найдя подходящее.
- Что, так видно? – всполошилась девушка.
- Не так, чтобы очень, но наблюдательный человек вмиг срисует. Тем более не сойдёшь за свою в среде ровесников.
- Например?
- Ну, вот ты сказала «здорово». Сейчас так не говорят, вернее, так бы сказал человек сорока – пятидесяти лет, но никак не подросток.
Наташа вспыхнула:
- А я тебе не подросток! Выдумал тоже! Я взрослая самостоятельная девушка.
Павел улыбнулся:
- Но по закону ты ещё несовершеннолетняя, а – значит – подросток.
- Это по вашему закону – не по моему! – апломб так и лез из девушки.
На что молодой следак резонно заявил:
- Но ты ЗДЕСЬ, а не ТАМ! А посему – подчиняться придётся.
Но не ту напал, сдаваться она не собиралась:
- Значит так, Пашенька, делай, что хочешь, но чтобы по документам я была совершеннолетней. Я ведь по-любому в этом году замуж бы вышла.
- Как? За Николку? – Павлу Конюшкину плохо удалось скрыть неприязнь. – Почему?
- За Николку? Возможно! Если бы получилось сговориться. Но можно было бы и за другого. Что такое фиктивный брак слышал? В принципе, если бы этот князь не тянул свои ручонки, вполне неплохой вариант мог выйти.
- Зачем тебе это нужно?
- Фиктивный брак дал бы мне свободу. В наше время это было очень распространено. Мой папенька аж трясся от злости, при упоминании слов университет и курсы. Он бы мне никогда не позволил продолжать образование. Для него курсистка означало то же, что и нигилистка. А фиктивный брак – это джентльменское соглашение. Муж не вмешивался бы в мою приватную жизнь, а я получила бы возможность дальше строить свою судьбу.
- А постель?
- Секс в фиктивном браке был исключён. – надо же, сказала, даже не покраснела, видимо, стала привыкать.
- А… Николка?
- Всё было бы по-прежнему. У нас с ним любовь, Паша! А через год после поступления можно было бы развестись, и снова свободна, но уже – взрослая женщина. Ну вот, а ты меня снова хочешь, чуть ли не детский сад определить.
- Всё! Сдаюсь, сдаюсь. Ладно! – примирительно сказал Павел. – Подумаю, что можно сделать. Можно попробовать приписать тебе пару годочков.
Он действительно собирался крепко подумать над этим, ведь это было и в его интересах: Павла вовсе не радовала перспектива спутаться с малолеткой – себя под статью подводить.
- Подумай, Пашенька, подумай! А, кстати, как бы сейчас сказали вместо «здорово»?
- Например «классно», и ли ещё вот – «прикольно».
- Прикольненько! – тут же воспользовалась подсказкой Наташа. – Вроде всё русский язык, а учить надо как иностранцу.
- Да, правильно, уменьшительно тоже употребляют. Можно ещё «клёво». Подойдут ещё «отпад» и «зашибись». Но тут ещё нюансы знать надо, когда что употребить. Если с досадой, то «зашибись», с иронией – подойдёт «прикольно», просто восторг – «классно». Ну.., и так далее.
- Как всё сложно! Придётся тебе, Паша, стать моим наставником!
- Да я не знаток молодёжного сленга. – смутился Павел, но поймав вопросительный взгляд девушки, тут же поправился. – Жаргона.
- А кто знаток?
- Сама среда и наставник, и учитель. Просто надо пожить в этой среде, потолкаться, пообщаться среди сверстников. – сказал, и тут же пожалел: «И дёрнул же, чёрт такое ляпнуть! Уведут же! Только пусти – уведут!» Вспомнил, как ведёт подчас себя молодёжь на разнообразных пати, вписках, вечеринках, представил себе Наталочку, задорно выплясывающую тверк – разом поплохело. Счёл нужным добавить:
- В интернете все это можно встретить, в социальных сетях.
- Что за сети такие?
- Я тебе потом покажу. Есть вообще свой компьютерный язык. В социальных сетях – свой, у геймеров – свой и так далее. Например, почему, когда что-то дописывают, ставят «ЗЫ»?
- Почему?
- Пишут «PS», постскриптум, но не переключают на английскую раскладку клавиатуры, а буквы «P» и «З» находятся на одной клавише.
- Так же и «S» и «Ы»? Действительно, забавно получается, сразу и не поймёшь.
- Верно!
Тем не мене, несмотря на отступление, Таша оказалась настойчивой:
- Что-то мы уклонились от темы, ты про свою родословную рассказывал.
- А я уже, честно запамятовал, на чём мы остановились.
- На целине.
- Там его и призвали в армию. Служил танкистом, механиком-водителем.
- Господи! Опять не могу не спросить. А что такое танки?
- Ну, как бы это поточнее сказать… Боевая гусеничная бронированная машина. Вооружается пушкой и пулемётами. Я тебе потом в интернете покажу. Так вот, дедушка остался в армии. Окончил училище и стал офицером. А папа пошел по его стопам – тоже военный. Мой отец генерал, в Генштабе курирует немецкое направление. Он о Германии знает всё! Каждый завод, каждый пригорок, каждый городок, каждый ручеёк. А ещё никто лучше него не знает о немецкой армии – вооружение, состав, численность. У него даже книжка вышла: «История германского милитаризма: от рейхсвера и вермахта к бундесверу».
Вот так, за разговором, они незаметно свернули в одну из подворотен неприметной московской улочки. Пока всё шло по намеченному лейтенантом Конюшкиным плану.
- Папа и жену себе такую же нашёл, помешанную на германской литературе. Моя мама – филолог-германист. Знает всё о немецком фольклоре, о литературе Германии, занимается переводами, Они с папой и познакомились в библиотеке – возле полки с немецкой литературой.
Тем временем Павел остановил машину перед небольшим, уютно стоящим павильоном, утопающим в глубине растущих во дворе ив.
- Да-а, недаром говорят «муж и женя – одна сатана», это, наверное, как раз про твоих родителей, Пашенька. – девушка нежно коснулась руки парня, - И зря ты думаешь, что ничего интересного в истории твоей семьи нет. Всё очень классно! – девушке не терпелось попробовать новые слова «на вкус». – И интересно: германофилы в среде англоманов. А то тут всё по-английски, будто весь мир принадлежит англо-саксам.
Павел хотел сказать, что так и есть, но вместо этого произнёс:
- Приехали!
И, обойдя автомобиль, открыл дверь и подал Наташе руку.

Ресторан, который наметил Павел, был не самым престижным и не самым шикарным. Зато он был тихим и комфортным, домашним и, кроме того, славился отличной кухней. Он находился не на центральных улицах, что гарантировало от наплыва посторонней случайной публики, которыми так грешат статусные заведения. Маленький уютный ресторанчик располагался в одном из утопающих в зелени двориков старой Москвы и как нельзя более подходил для интимных встреч желающих уединиться влюблённых парочек, что сразу отметила девушка своим наметанным взглядом. «Это непростой обед, а с многозначительным продолжением». – поняла Наталка и решила быть настороже.
Павел в свою очередь ни о чём подобном и не думал. Просто он любил это место, как любили его и родители Павла. За непередаваемую атмосферу, за отличную кухню, за размеренность и отсутствие суеты. Следователь пошёл на явное нарушение инструкций начальства, пошёл ради зеленоглазой девочки из прошлого, которую хотел поразить, удивить, завоевать. Конечно, он был не против углубленного продолжения знакомства, но не здесь и не сейчас же. Инстинктивно он понимал, что его Наталочка сделана из иного теста, чем сверстницы и подход нужен другой. Какой – он пока не знал, потрогать соблазнительный женский изгиб – единственная вольность, на которую он решился.
Несмотря на обеденное время, ресторан был наполовину пуст. Павел предложил Наталочке выбор столика. Поколебавшись, девушка решительно направилась к месту у раскрытого окна, в которое свесились пахучие ветки плакучей ивы. Взяв в руки меню, Наталка взглянула в него и почти сразу закрыла:
- Пашенька, я в деньгах не разбираюсь. – прошептала она. - но здесь же, наверное, страшно дорого.
- Пусть тебя это не беспокоит! Я – плачу! – сказал Павел и сделал широкий жест рукой.
Получилось пошло, словно какой-нибудь купец, со стыдом осознал он, но было уже поздно.
- Ты просто пользуешься, что я очень хочу есть. – с негодованием сказала девушка, на затем сменила гнев на милость. – Ладно, у меня всё равно нет другого входа – подчинюсь неизбежному и полагаюсь на твой вкус. Я бы сейчас слона, наверное, съела.
Пока Павел изучал меню, раздумывая над тем, чем бы поразить девушку, но, чтобы это не выглядело бахвальством и оскорблением, Наталка же занялась изучением ресторана и его посетителей. Её взгляд внимательно блуждал вокруг, замечая все детали, пока не наткнулся на такой же внимательный и изучающий взгляд. Взгляд принадлежал высокому осанистому мужчине властного вида, сидевшего на противоположном конце ресторана. В отличие от блуждающего взгляда девушки, мужчина пронзительно смотрел исключительно на один объект – на стол, за которым расположились они с Павлом. Наталка ответила на вызов и дерзко посмотрела на мужчину: «Видный и стройный, но начинающий грузнеть, зачесанные назад седые волосы, военная форма, несомненно армейская, судя по зелёному цвету, в выражении лица что-то неуловимо знакомое, а в глазах – бездонная синь. Паша! Только постаревший».
Увидев, что его наблюдение обнаружено глазастой девицей, человек сказал что-то другому мужчине, сидевшему за тем же столом, снял салфетку и решительно направился в их сторону.
- Ну, здравствуй, сын!
Наташа с изумлением увидела, что Павел смешался, казалось, он вовсе не рад этой встрече.
- Здравствуй, пап!
- Ты не представишь меня своей спутнице?
- Да, конечно, - Павел совсем растерялся. Наташа, позволь представить тебе – мой отец – Артём Романович Конюшкин.
Артём Романович церемонно склонил голову, а потом неожиданно заговорил с сыном по-немецки:
- Пауль, кто это?
- Не понял.
- Ты все прекрасно понял. Мы с мамой уже устали от девиц, которые виснут тебе на шею. Кто на этот раз?
- Всё совсем не так! Это фигурантка по делу, которое я веду. Она потеряла память и ничего не помнит. У неё нет дома, она уже сутки ничего не ела, и я решил покормить её.
- Ничего не помнит, говоришь?
Павел кивнул.
- Покормить, значит?
Опять кивок.
- В одном из лучших ресторанов решил покормить бомжиху и мошенницу?
- Ну, зачем ты так?
- Всё как раз так! И всё опять повторяется! Помнишь, как прошлый раз ты приволок домой свою неземную, как ты говорил, любовь? Чем всё закончилось, помнишь? Едва спасли тебя с матерью от этой хищницы! И вот опять… Мы с мамой тебе такие партии подбирали – умницы, красавицы, родители с положением. А ты предпочитаешь с проходимцами дело иметь.
- Это моя жизнь! И что это за снобизм: партия, положение. Вы же не были такими, папа!
- Другие времена! Ладно, мы согласились с твоей профессией. Ладно, мы скрепя сердце согласились с твоим отказом от карьеры адвоката. Но, ты у нас один, и губить дальше свою жизнь, мы тебе позволить не можем.
- Хлоп!
От резкого звука отец и сын замолчали и одновременно повернули головы в сторону Наташи.
Это девушка Наташа ловким движением сняла со стола сложенную конвертом салфетку, отвела руку в сторону и громким хлопком раскрыла её. Потом изящным движением (всю жизнь это делала) расстелила, предварительно сложив вдвое, на манер косынки, салфетку на коленях сгибом к себе. Воспользовавшись возникшей паузой, девушка взяла тремя пальчиками бокал с водой, которую в этом ресторане всегда ставят перед посетителями, и, отпив совершено маленький глоток, скорее просто смочив губы, отвела руку в сторону и подчёркнуто раскрыла пальцы.
- Дзинь! - раздался хрустальный звон бьющегося стекла.
Идущий к их столу официант с заказом мгновенно сориентировался, поставил поднос на соседний столик и метнулся собирать осколки.
- Ой! – сказала девушка и мило улыбнулась.
А затем, перейдя на чистейший немецкий язык, добавила:
- Entschuidigen Sie mich, ich bin so ungeschickt. (Прошу меня извинить, я такая неловкая).
Артём Романович Конюшкин побагровел, а его сын с затаённой улыбкой наблюдал немую сцену. Отцовского конфуза он ожидал, поскольку догадывался, что Наталочка владеет этим языком, в наше время становящимся всё более и более редким.
А Наталка продолжила закреплять достигнутый успех и, перейдя на русский, добавила:
- Может я и проходимец, но сие есть моветон – говорить о присутствующем в третьем лице.
Затем встала и снова по-немецки:
- Allerdings bin ich schon satt, danke, Paul. Es war sehr angenehm, sie kennenzulernen, Herr Konjuschkin. (Впрочем, я уже сыта, спасибо, Пауль. Приятно было с Вами познакомиться, господин Конюшкин).
И, сделав книксен, направилась к выходу. Странно, но Наталка была зла не на отца – на сына, за то, что он создал такую дурацкую ситуацию.
- Фройляйн Наталья!
Наталка обернулась – её догонял отец.
- Извини старика, совсем умом тронулся.
- Да что, вы Артём Романович, я совсем на Вас не сержусь. Скорее, я сама виновата. – не рассказала товарищу лейтенанту, что владею немецким. Да, и какой вы старик – скорее, опытный зрелый мужчина.
Польщённый старший Конюшкин подошел и галантно поцеловал девушке ручку, склонив при этом голову. Наташа смотрела на седые волосы склонённой перед ней головы и чувствовала, что ей это дело нравиться.
- Позвольте сопроводить вас за стол, фройляйн. – Артём Романович галантно предложил девушке руку, которую она милостиво приняла. – Не могу не спросить, откуда такое блестящее знание немецкого, столь редкое в наше время?
Усаживаясь на подставленный Артёмом Романовичем стул, она ответила, нисколько не совравши:
- В женской классический гимназии губернского города С.
Странно, но он не удивился, а воспринял это известие как должное.
- Извините, фройляйн, я вынужден откланяться, что поделаешь – служба! – от усердия Конюшкин-старший аж каблучками щёлкнул.
Он удалился, не забыв за спиной девушки обернуться к сыну и показать большой оттопыренный кверху палец.

После ухода отца Павла за столом воцарилась тишина. Молодые люди, испытывая неловкость, просто молча ели, не зная как начать разговор.
- Наташ…
- Давай не будем, Паша, мне надо было раньше дать понять, что владею немецким языком, тогда бы не было этого конфуза.
- Они раньше не были такими снобами, поверь. Отец, прежде, чем до генерала дослужился, полжизни провёл по дальним гарнизонам. Мама постоянно в Москву моталась – диссертацию писала, потом защищала. Просто у них пунктик возник по поводу моей женитьбы, беспокоятся за меня.
- Вот это как раз мне знакомо! Мои тоже беспокоились, правда, по совершенно иным мотивам. А вас, значит, девушки любят, Павел Романович, и меняете их как перчатки?
По тому, как яростно Павел стал всё отрицать, стало ясно, что его очень смутил этот вопрос. Но Наталка решила спустить это дело на тормозах, ведь, в конце концов, она вовсе не собиралась всю оставшуюся жизнь разделить с Павлом, у неё есть Николка. Поэтому она решила сменить тему:
- Странно, я твоему папе правду сказала, а он и внимания не обратил.
Павел сразу понял, что имеет в виду девушка, поэтому и ответил, не задумываясь:
- Сейчас тоже гимназии есть, а С. и здесь – областной город. Кстати, чтобы уж знать, а какие языки ты ещё знаешь?
- Французский и латынь. А английский как раз знаю весьма поверхностно, в наше время им больше технари владели. Вот Николка – знает.
Опять Николка!
- Ну и ладно, тем более, что среди моих родственников ни галлов, ни римлян нет. Так что, конфузов с этой стороны можно не бояться.
И молодые люди беззаботно рассмеялись.
- Паша, мне тут Антонина Генриховна мобильный телефон подарила, а я пользоваться не умею. Покажешь? – попросила Наташа, а это свидетельствовало, что доверие было восстановлено.
- Без проблем.
И следующие полчаса были потрачены на обучение Наташи основам современной связи. Девочка она оказалась на редкость понятливая, поэтому, вскоре отложив кнопочный аппарат, Павел достал свой смартфон и принялся показывать его возможности. Обеденное время давно закончилось, но следователь Конюшкин почему-то считал, что до вечера его никто беспокоить не будет. Однако, мелодичный звук рингтона на тему популярного в начале двадцатого века вальса «Амурские волны» разрушил все его расчёты.
- Начальство! – уныло сообщил он Наташе, перехватив её вопросительный взгляд, и уже в трубку. – Да? Лейтенант Конюшкин слушает?
- Ты там не слишком заобедался? – голос начальника следствия выдавал крайнее раздражение.
- Так я, Арнольд Николаевич, работаю в рамках следственных мероприятий по делу.
- Какое дело, срочно в отдел, ты мне нужен!
- А как же спецприёмник? Мне ещё девушку завезти надо.
- Документы с собой?
- Так точно, всё для передачи оформлено. – поспешил заверять начальство лейтенант, надеясь, что Арнольдик даст отмашку на передачу. – Может, я успею завести?
- Я сказал – в отдел! – заревели в трубку начальственные модуляции. – Передать девку может любой другой сотрудник. А ты мне нужен как процессуальное лицо. Одна нога там – другая здесь! Жду!
Павел Конющкин недоумённо посмотрел на трубу, из которой были слышны гудки зуммера.
- Похоже нам пора обратно в полицию. – обронил он.
- Надо, так надо. – со вздохом вторила девушка.
Ей до смерти надоела и полиция, и обезьянник, и, даже, комната досуга. Хотелось уже перемен, но приходилось подчиниться обстоятельствам. Она несвободна и не вольна в своих действиях, а от этого она уже отвыкла.
Павел достал бумажник и выразительно посмотрел в сторону скучающего гарсона. Тот моментально оказался возле стола:
- Ваш счёт! – и уточнил. – Чем желаете расплатиться: карточкой или наличными?
- Наличными.
Пока шёл расчёт, Наталка с любопытством наблюдала за действом, а затем попросила несколько купюр посмотреть. Рассматривая купюры, а заодно и монеты, которые завалялись у бумажнике Павла, она несколько раз цокнула языком, а в конце сказала:
- Красивые! И маленькие. В наше время купюры побольше были. А карточка? Что такое карточка?
По дороге к машине Конюшкин в меру своих знаний просвещал девушку в тайны современной денежной и банковской системы. Садясь, Наташа спросила:
- Получается, если у каждого человека есть счёт в банке и пластиковая карточка на эту сумму, а у продавцов имеются, как там их,.. терминалы, - она с удовольствием произнесла незнакомое слово, - то и деньги не нужны?
- Почему это?
- Ведь всё происходит… виртуально. – по всему было видно, что девушке нравится произносить новые слова. – Да деньги тоже, наверное, не лежат как в наше время стопочками в банковских ячейках, а существуют только в записи,.. и в воображении.
- Ну, в общем, правильно. Далеко не везде можно произвести безналичный расчёт. Да и карточки, тоже, ещё не у всех есть, и терминалов пока мало. Так что это дело будущего. Прошу, сударыня! - Павел, сама галантность, распахнул перед Наташей дверь автомобиля, сам, сев место водителя, и последив, чтобы Наташа пристегнулась, сам себе скомандовал. – Поехали!
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 14.4.2017, 8:31
Сообщение #22


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 7. Всё пошло не по плану
Цитата

«Была ты всех ярче, верней и прелестней,
Не кляни же меня, не кляни!
Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те невозвратные дни...
Что было любимо - все мимо, мимо...»
Александр Блок


Обратная дорога прошла в полном молчании. Каждый углубился в свои мысли, оценивая позиции, к которым подошли за время обеда.
Павел уже не сомневался в правдивости Ташиных рассказов. Слишком много деталей и масса подробностей, которые просто невозможно игнорировать. Она как рыба в воде, ориентировалась в том времени, когда простейшие реалии дня сегодняшнего ставили её в тупик. Девушка оказалась умненькой и не по годам развитой. Она была не только биологически вполне развита, таких скороспелых лошадок было немало и в его времени, она была вполне сформированной по психическому складу. А вот это уже было редкостью среди его сверстниц. Зрелось её суждений, и не просто знание истории, но и чёткость исторических оценок, выдавали не только незаурядный ум, но и то, что назвали классическим гимназическим образованием.
Пусть она не знает множества деталей современного мира, это дело наживное, но даже и в этом случае, Наталка будет резко выделяться среди современниц не только интеллектом, но общей развитостью. Кроме того, никуда же денешь воспитанность, и аристократичность в лучшем смысле этого слова, аристократичность, которую нельзя приобрести, нахватавшись знаний и научившись правилам этикета. Аристократичность девушки была родовой, в ней была видна работа многих поколений благородных предков. И результат этой селекции был виден невооруженным взглядом.
Кроме того, Павел совершенно не знал мир молодых людей начала двадцать первого века. Как они себя должны вести, как разговаривать, как вообще устроена их голова? Фильмы о том времени помочь явно не могли. Советский кинематограф – чрезмерно идеологизирован и смотрел на всё через призму классовой борьбы. Но Павел подозревал, что современное российское кино ещё дальше ушло от точного отражения дореволюционной России. В бесконечных фильмах про романтических юнкеров, рефлексирующих адмиралов и благородных поручиков было столько красивостей, гламура и бесконечного «хруста французской булки», что становилась совершенно непонятно, отчего вдруг практически всё население империи, от великих князей до последнего босяка, в приливе вакханалии радостно скинуло миропомазанника, и принялось неистово топтаться по остаткам того, что прежде называлось Российской империей. То, что Наталкочка была дворянкой, факта не меняло, Павел, хоть и не был большим знатоком истории, базовые исторические сведения имел. Именно поэтому он относился к «обжигающей правде о нашем прошлом», как кричала о современных фильмах нахрапистая назойливая реклама, как к развесистой клюкве. В голове прочно сидела инфа о семидесяти пяти тысячах офицеров, служивших в Красной Армии, как и тот факт, что весь высший генералитет императорской армии высказался за отречение Николая, а великие князья щеголяли в красных бантах.
Могли ли помочь книги, Конюшкин не знал. Литература в школе считалась делом десятым. Вместо чтения книг все читали краткое изложение содержания произведений, вставляя в сочинения чужие мысли критиков, выдавая их за свои. Наиболее ленивые просто выуживали из интернета готовые работы, наиболее умные, использовав их в качестве «болванки», насыщали цитатами и отрывками из других подобных опусов. Мастерство в данном случае сводилось к умению грамотной компиляции отрывков, дабы не бросалась в глаза разная стилистика кусков, и аккуратной замазке швов между кусками. Но беда была в том, вся русская словесность прошла мимо Павла. Едва он встал с горшка, родители принялись неистово пичкать исключительно немецким. Дома с ним разговаривали исключительно по-немецки, впрочем, и на людях тоже, когда не желали, чтобы их беседа достигла чужих ушей. Мальчик рос в мире немецких сказок и германского эпоса. В отрочестве мама совала ему Фейхвангера и братьев Манн, а отец подбрасывал Ремарка и Клаузевица, оба заставляли учить Гёте и Гейне, причём всё это добро - исключительно в подлинниках. Тем не мене кое-что их отечественного художественного продукта достигло сознания Павла. В прочитанной, когда-то в детстве, книге Катаева «Белеет парус одинокий» речь шла о сущих детях, а в полюбившихся «Двух капитанах» героями были уже советские подростки, у которых даже мозги работали иначе, чем у дореволюционной молодёжи. Что ещё? В «Старой крепости» и повестях Рыбакова, несмотря на захватывающий сюжет, отражён сложный духовный мир подростков. Но эти произведения, во-первых про детей не Наташиного круга, а во-вторых их мировоззрение формировалось уже под влиянием свершившейся революции. Вспомнил про дневники великих княжон – дочерей горемыки Николая, которые он мельком пролистал, когда писал курсовую в универе. Здесь уже горячее. Великие княжны были умненькими, добрыми и отзывчивыми девушками. Никакой чванливости. Им просто не повезло! Родись они в другой семье – наверняка бы украсили пантеон героев революции. Особенно старшая, Ольга – бунтарка и гордячка, осмеливавшаяся перечить властной матери. Тоже ведь, чертовка, отказалась выходить замуж за иностранца и покидать Россию. Жаль! Была бы жива! Из неё вполне могла бы получиться вторая Вера Засулич – того же склада, того же замеса! Не чета папаше-соплежую.
И он представил Наталочку во время революции и гражданской войны. Ей бы было уже девятнадцать лет и больше. Это такие как она воевали на всех фронтах за красных и за белых, это они прогнали интервентов из России, это они, совсем молодые люди, потом строили новую страну. Это про них – «Комсомольцы-добровольцы», «Дан приказ ему на запад», «Каховка», «Мы молодая гвардия». Как раз песни Паша помнил прекрасно: их с дедом они любили распевать, лёжа на диване и закинув ногу на ногу. А вспомнив эти песни, Павел окончательно понял – девушка, которая сидит радом с ним в автомобиле, ОТТУДА, из того поколения, из того времени. Она мыслит и ведёт себя так, как вели себя люди из этих песен и любимых книг детства. Сравнил бунтарство Наталки против планов родителей с поступком Великой княгини Ольги, которая, вопреки желанию папеньки с маменькой, демонстративно отказалась носить траур по убитому Распутину. Вспомнил Валентину из стихотворения Багрицкого, отказавшуюся целовать перед смертью крестик. «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадский лёд!» - так как-то. А эта? Попала не просто в другое время – в другой век! И не раскисла, не упала духом, борется. Боец! Одна кость, одна стать! Спартанка!

Наташа ехала, молча уставившись в лобовое стекло автомобиля. Мимо проносились дома, люди, светофоры, эстакады, сигналили проезжающие автомобили, пестрели разноцветные пятна рекламы, но девушка не обращала на это никакого внимания, углубившись в свои мысли.
На исходе были первые сутки пребывания в новом для неё мире. Что принесли эти сутки? Разочарование или восхищение? Что будет дальше? Как долго продлиться её путешествие в будущее? Мысли то и дело возвращались к Николке. Что он? Догадается ли? А вдруг не сможет? Спокойно, спокойно!
Что она знает о времени? А о Мече? По логике, открыв вход, Николка должен шагнуть в то же время и место, куда попала и она. Ведь девушка уже выяснила, что перемещение Меч осуществляет нелинейно, а подчиняясь, то ли мыслям путешественника, то ли своей непонятной логике. Этого не произошло, Николай не появился! А вдруг он появился там спустя некоторое время, когда её уже увезли? Наталка представила появляющегося из Алмаза Николку, ошарашенные рожи этих сумасшедших жильцов, обнаруживших в своей постели голого мужика, и поневоле улыбнулась. Кто кому теперь сцены устраивать будет? Нет! Не пойдёт! Они бы вызвали полицию. А полиция? Вероятно, Николка так же оказался в том же полицейском стане, что и она. А если его нет, то это означает тот факт, что Николка не переместился. Хотя, парень вряд ли как овечка стал ожидать полицию, уж Наталка хорошо знала любимого. Он, скорее всего, двинул бы хорошенько того типа в переднике, да и был таков! А вот и нет! Пожалуй, устроил бы допрос с пристрастием. Но полиция об этом бы узнала и то, что Наташу ничего не спрашивали о втором взломщике, свидетельствовало, что Николка в двадцать первый век не попал.
Зная упорство, даже упрямство, суженного, девушка не сомневалась – он не прекратит поиски не через год, не через десять. А что если?.. А вдруг он найдёт Меч лет через десять – двадцать? Перспектива появления сорокалетнего Николки энтузиазма не вызывала. Что с ним, таким делать? Один миг – и девушка устыдилась своих мыслей. Лишь бы был жив! Только уцелел бы в той мясорубке, что скоро должна наступить. А она проживёт и одна!
Сколько же нужно ждать любимого? Несколько дней, скорее день-два, не больше. Если любимый не появиться в ближайшее время, значит – не судьба! Значит, этот противный князь из Братства Звезды всё-таки уволок Меч в Германию. Интересно, мысли Наташи приняли новое направление, а этом времени существует Братство Звезды? А если попробовать отыскать Меч здесь и при его помощи вернуться обратно? Только как попасть в Германию, без денег и документов? Выход один – научится жить в этом времени, натурализоваться, привыкнуть, стать своей во что бы то ни стало, а потом заняться поисками Меча Тамерлана. Решено!
Оставался, правда, небольшой шанс, что Меч может выкинуть шутку и отправить Николку ровно через сто лет, в две тысячи четырнадцатый. Но это не меняет того факта, что хотя бы и год, но придётся жить здесь!

В то время как Наталка думала о Николке и мучительно искала пути к их воссоединению, мысли Павла работали в противоположном направлении. Постоянное упоминание девушкой своего, оставленного в прошлом, любовника, начинало не в шутку раздражать. Для того, чтобы это прекратить, надо всеми силами удержать её в этом времени. Значит, вместо того, чтобы восстановить прежнюю личность, надо выдумать девушке новую, изобрести всё: биографию, родителей, образование, возраст. Как это сделать, Конюшкин совершенно не представлял, но знал наверняка – специалисты по этому делу имеются. В мире криминала, конечно. Надо искать связь!
Если социализация Таши пройдёт успешно, она, думал следак, может вполне смирится с реальностью. Поплачет, конечно, но в её юные года редко какая привязанность оказывается прочной. Сколько Павел ни силился, он не мог вспомнить ни одного случая, когда школьная любовь случалась на всю жизнь. Новый опыт и новые впечатления покроют юношеские воспоминания лёгкой дымкой романтики и ностальгии и отнесут их в тот же уголок памяти, где ранее нашли покой детские грёзы. Всё перемелется. Главное – чтобы он был рядом, чтобы Наталочка, не дай бог, не нашла новый предмет обожания. А он сможет сделать девушку счастливой, и он ей нравится, уж в этом Павел был уверен. Она не поощряла, но и не препятствовала некоторым вольностям с его стороны, её глаза излучали свет, когда она смотрела на него, а глаза, как известно не обманывают. А уж он постарается превратить симпатию в нечто большее для них обоих.
Когда человек собирается совершить что-то не совсем чистоплотное, не очень правильное, он ищет себе оправдания, прежде всего для себя, для своей совести, чтобы душа была в равновесии и не задавала глупых вопросов. Вот и Павел, собираясь разлучить возлюбленных, прикрывал сои намерения заботой о девушке. Парень успокаивал свою совесть тем, что в этом времени Наталочке будет лучше, что помогает избежать девушке те невзгоды, что ждут страну в будущем. Ещё неизвестно, как бы сложилась её жизнь, пройдя через горнило двух революций и трёх войн, эпидемий, голода и репрессий. В спасении Наталки от всех этих ужасов Павел видел свой нравственный долг. А завоёванная любовь девушки будет достойной наградой за труды, прекрасной и вкусной вишенкой на торте.

В РОВД их уже ждали. Не успел Конюшкин зайти, как изнутри в окно дежурной части постучали ключом, привлекая его внимание:
- Лейтенант Конюшкин! Срочно к начальнику следствия.
- А-а-а…
- А девушку оставь здесь, не бойся, не съедим, подождёт в комнате досуга. Арнольдик тебя заждался, Паш, рвёт и мечет.
Уже направляясь в кабинет шефа на выволочку, на миг задержался:
- А что это сегодня все такие застёгнутые? Случилось чего?
- Да всё в порядке, Паша. Просто в обед нагрянул куратор из префектуры, злой как чёрт. Орал по-поводу ночного рейда по путанам, начальству выговаривал, ну а те, как водиться за нас взялись. Затем к начальнику следствия завалился, долго сидели. Ты давай, иди, а то и нам вместе с тобой достанется.
- Иду, уже иду.
И Конюшкин юркнул вглубь коридора.
В кабинет начальства лейтенант Конюшкин заходил не без опаски, опасаясь начальственного гнева, однако обошлось. То ли майор Евстропов уже остыл, то ли был рад, что подчинённый, наконец, предстал пред очами, но принял он следователя Конюшкина внешне спокойно.
- А-а-а, явился, не запылился! Молчи, молчи, только оправданий мне твоих не хватало. Ты, помнится, просил настоящего дела?
- Да, но…
- Держи!
Через стол полетел пухлый конверт, брошенный майором. Конверт проскользил по полировке стола и попал прямо в руки лейтенанта Конюшкина. Павел Артёмович заглянул в конверт, в нём оказались предписание, командировочное удостоверение, билет на вечерний поезд до Рузаевки и ещё какие-то сопутствующие документы. Следователь с немым вопросом посмотрел на начальника.
- Сегодня, Павел, едешь в колонию под Саранском – нужно снять показания у одного субъекта.
- Почему я?
- Потому что я так решил! – шея Арнольдика набычилась и стала покрываться багровыми пятнами. – Ты что, ситуацию в отделе не знаешь? Каждый следак одновременно ведёт по десятку дел, а штат и так не полный. Один ты такой хороший – полудохлое дело про потеряшку и несколько висяков! Пора тебе впрягаться по-полной. Ещё на Денисова приказ пришёл, совсем людей не остаётся.
- Пришёл? – ахнул Павел, догадавшись, что улетучиваются последние надежды отвертеться.
- Да, утренней почтой. Я уже ему позвонил, «обрадовал» так сказать. Кстати – поторопись, постарайся обернуться за два дня – на отвальную успеешь.
- А как же девушка?
- Какая девушка? Ах, да.., потеряшка твоя. А что ей сделается? Посидит пару дней в «Земляничной поляне», пообвыкнет, успокоится. Тем временем результаты экспертизы и ответы на запросы подойдут. Я распоряжусь – ребята доставят. Документ на передачу зарегистрировал?
Теперь краснеть пришёл черёд Павла.
- Ну, вот! – укоризннно покачал головой Арнольлик и деланно возвёл глаза к потолку. – Всё я! Всё самому приходиться делать! Ладно, давай их сюда – сам всё дооформлю. А поторопись, у тебя поезд через пару часов.
- Пару, всего?
- Всё, всё! Забеги в канцелярию – там тебе выдадут дело – ознакомишься. Если коротко: год назад в районе прошла целая серия краж денег с банковских карт. Злоумышленники похищали кредитки и, подобрав ПИН-код, вычищали их все до копейки. Похитителя поймали с поличным – в момент, когда он совершал обналичку в банкомате. Но вот подельника, предположительно программиста, подбирающего коды, он не сдал. Был осужден и сейчас отбывает срок в Мордовии. К нему и едешь, Паша. После долгого перерыва кражи через банкомат возобновились. Уже два эпизода за неделю! По всей видимости, программист нашёл нового исполнителя. Повидайся с осуждённым, допроси ещё раз, предложи сделку, в конце концов. В случае сотрудничества со следствием, мы будем готовы выйти с ходатайством о пересмотре дела.
Да, дело действительно было стоящим! И Павел, выходя из кабинета начальника, сокрушался лишь о досадной паузе в отношениях с Наталочкой. Видел бы он, как Арнольдик, как только за ним закрылась дверь, обессилено упал в начальственное кресло и утёр бисеринки пота со лба. Лопух повёлся!

Павел даже не ожидал, что расставание выйдет таким тяжёлым, словно не на два дня уезжал. Когда он сообщил девушке, что уезжает в командировку, та оторвала взгляд от глянцевых журналов, которые с интересом рассматривала, и устремила на него свои лучистые глаза.
- Ты меня покидаешь?
- Ненадолго, на два дня всего, так надо, служба.
- А я?
- Тебя ребята в центр отвезут, ничего не бойся!
Она, в общем-то, и не боялась. Просто боялась себе признаться, что жалко было расставаться с парнем, к которому начала привыкать, такому светлому, хорошему, по-детски наивному. Надо, наверное, что-то хорошее сказать ему на прощанье.
- До свиданьица, Паша! Приезжай скорее, я буду тебя ждать.
Потянулась и чмокнула его в щёчку, легонько, по-дружески. Но молодой человек расценил это по-иному, отыскал своими губами девичьи губы и судорожно прижался к ним в страстном поцелуе.
Она сначала и не думала отвечать, ещё чего! Но против воли постепенно поддалась жару страсти парня и с чувством ответила. Да что это такое твориться? Ведь вовсе она ничего такого делать не собиралась!
Павел ушёл, и Наташе отчего-то сделалось одиноко и тоскливо.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 16.4.2017, 0:41
Сообщение #23


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Часть третья. Всполохи

Цитата
« Воистину светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.»
Николай Гумилёв



Братские дела. Где-то в России.


«Не понимаю, что творится.
Во имя благостных идей
Ложь торжествует, блуд ярится...
Махнуть рукой, как говорится?
Но как же мне потом креститься
Рукой, махнувшей на людей?..»
Николай Зиновьев


Холодный пронизывающий мартовский ветер полностью овладел широченными першпективами и необъятными площадями огромного мятежного города растерзанной империи. Гуляя вдоль проспектов и каналов, он сбивал с ног редких прохожих, заметал колючим сырым снегом вросшие в лёд остовы неработающих трамваев, завывал возле фабричных труб рабочих окраин и кружил вокруг куполов и шпилей величественных соборов и зданий центра.
Захватившие власть мятежники со страхом относились к чудовищному детищу великого царя у самой окраины и строили планы побега вглубь страны. Граница с отделившимся осколком империи проходила всего в восьмидесяти верстах от города. Несмотря на только что заключённый похабный мир, супостат сидел неподалёку, в Нарве, и грозил начать обстрел бывшей имперской столицы из дальнобойной артиллерии.
Пламенные революционеры, взвалив на себя бремя государственной власти, осознавали как шатко их положение в «колыбели революции» и как неспокойна и тревожна ситуация в самом Петрограде. Бастовали рабочие и служащие, неуклонно снижался хлебный паёк, встал общественный транспорт, по городу бродили толпы распоясавшихся пьяных дезертиров, матросня открыто грабила особняки и обставляла квартиры, среди офицерства и интеллигенции зрели заговоры. Словом, столица империи всё больше и больше превращалась в территорию анархии и хаоса.
Дворцовая площадь всё ещё носила следы произошедших на ней эпохальных событий. Одиноко и покинуто чернел оконными проломами с выбитыми стёклами Зимний дворец. Нелепым пальцем посреди пустынной площади торчал воспетый Пушкиным столп. К зданию Главного штаба, полукольцом охватившего площадь, с противоположных сторон подошли двое. У двери бокового входа они оказались одновременно, причём оба при этом недовольно поморщились: среди захвативших власть большевиков они считались, если и не врагами, то уж точно не приятелями, поэтому наличие у них общих дел могло показаться подозрительным. Первый, выглядевший типично университетским профессором, считался личным другом Вождя и его преданным соратником. Второй, остробородый, имевший демонический вид, был в партии, скорее, человеком пришлым, однако благодаря своей неуёмной энергии и решительности сумевший в дни переворота выдвинуться на первые роли.
В маленьком кабинете Главного штаба их ожидали ещё два человека. Один их них был старшим братом Друга Вождя, на что указывали одинаково высокий лоб и оттопыренные уши. В остальном же нельзя было найти более непохожих людей по внешнему виду и складу характера. В отличие от большевика-брата, старший, имевший блестящую выправку и лихие кавалерийские усы, являлся типичным представителем высшего российского офицерства. За годы германской войны этот субъект сделал себе карьеру, занимаясь разоблачением мнимых и настоящих немецких шпионов. Ещё одного ожидающего ещё несколько месяцев назад вся пресса льстиво называла Всероссийским диктатором. Колючий взгляд, много позёрства, бритое лицо и волосы бобриком – таков был Магистр Братства Звезды и глава Великой ложи народов России. Если военный представлял группу высших офицеров Генерального штаба, всецело поддержащих большевистский переворот, то штатский, носивший тем не менее полувоенный френч, в качестве свергнутого премьер-министра занимался каталогизацией государственных бумаг и банальной передачей правительственных и государственных дел новым хозяевам России.
- Это все, а остальные? – коротко спросил Бобрик, нервно поведя подбородком в сторону и назад.
- Экий вы торопыга, Александр Фёдорович. – зябко потирая руками, ответил Друг Вождя, в настоящее время заведовавший делами нового правительства. – И всё-то так у вас, без всякой основательности, за то и власть потеряли.
- Посмотрим, как у вас получится, Владимир Дмитриевич! - вскинулся Бобрик. – Надеюсь, Владимир Ильич будет?
- А с какой стати ему здесь находиться? – спросил демоничного вида человек с клинообразной бородкой и орлиным взглядом.
Едва войдя, он облюбовал себе место возле окна, хотя из него нещадно дуло, где и стоял в надменной позе, скрестив руки на груди.
– Предсовнаркома не член Братства. Нас он бы воспринял как очередную разновидность масонства, к которой он относится весьма снисходительно. Его энергию и веру в марксистское учение мы намереваемся использовать втёмную. Все текущие вопросы мы будем решать через меня.
- А кто вас уполномочивал, Лев Давыдович? – поинтересовался штатский человек во френче.
- Вы так и не поняли основной закон революции, Александр Фёдорович. – снисходительно молвил человек у окна, которого друзья и недруги уже начали величать Демоном революции. – Революции не дают, и не просят, революции берут. Верно, я не запрашивал полномочия, я взял их сам.
- Жаль, очень жаль, что Владимира Ильича не будет. – сокрушенно вздохнул Генштабист. – А я как раз собирался обсудить с ним вопросы военного строительства и дальнейшего сотрудничества Генерального штаба с большевиками.
- Михаил, я же тебе говорил, что Владимир Ильич и не знает ничего об этой встрече. – Друг Вождя укоризненно смотрел на брата.
Но его бесцеремонно перебил Демон революции:
- Ильич не специалист по военным вопросам. И вообще, все военные дела отныне прошу обсуждать исключительно со мной. – видя, как удивлённо приподнял бровь Генерал, счёл необходимым добавить. – Со дня на день я буду назначен народным комиссаром обороны и Председателем РВС республики. Вопрос решён. В ближайшие годы нам с вами, Михаил Дмитриевич, предстоит решать в основном военные вопросы, голос дипломатии будет звучать тихо, так пусть дипломатами занимается любитель Моцарта. Наши армии пойдут в Европу совсем под иные ноты.
По мере того, как шла несколько ленивая словесная пикировка, прибывали остальные участники ассамблеи Российской ложи Братства Звезды. Как ни странно, но состав участников характеризовала одна, но весьма существенная деталь: все они либо были членами победившей партии, либо принадлежали к её союзникам, либо явно или тайно сочувствовали её деяниям. Более того, среди прибывающих было немало представителей некой, недавно образованной большевиками, но очень могущественной организации, наделённой чрезвычайными полномочиями.
Например, скрипя начищенными сапогами, прибыл яркий представитель детей Соломона, злобный сутулый карлик в пенсне на крючковатом носу, прибывший в Россию вместе с Демоном революции благодаря связям Братства Звезды и деньгам американских толстосумов. Через охваченный войной океан они приплыли на пароходе «Христиания», который всё чаще стали называть «корабль революционеров». Сие существо отталкивающего вида буквально накануне было назначено возглавлять карательный орган северной столицы рухнувшей Империи.
На ассамблее присутствовал и его заместитель по борьбе с контрреволюцией в Петербурге, аккуратный, холёный субъект с впалыми щеками и высоким лбом мыслителя, известный мистик и экзотерик. Среди подпольщиков он был более известен как Дядя и Максим Иванович. Он, пользующийся безграничным доверием Вождя, возглавил в ЧК Спецфонд и Спецотдел, ведавшие особо деликатными финансовыми делами большевиков, место, куда рекой стекались деньги, драгоценные камни, благородные металлы, реквизируемые у имущих классов на благо мировой революции. Родом «Максим Иванович» был из семьи действительного статского советника, немалого имперского чина.
Из «карательного меча революции» был и Магистр Поволжья – поджарый стройный поляк с лихо закрученными франтоватыми усиками. Казимеш, как по-свойски звал его сам всесильный шеф «чрезвычайки», возглавил чрезвычайные органы в ключевом для Советской власти регионе: в Поволжье, на стыке западной и восточной частей государства, и на водной дороге с севера России в южные губернии страны.
Почил своим присутствием ассамблею и сам глава Чрезвычайной комиссии – снедаемый туберкулёзом польский шляхтич с подпольными кличками Астроном и Переплётчик. Он был давним идейным соратником Демона революции, вполне разделяя его цели всеобщей перманентной революции в Европе, только умело это скрывал, умудряясь оставаться внешне «над схваткой» внутрипартийных групп и фракций. Настоящий фанатик и аскет, назначенный на эту должность самим Предсовнаркома, он развил бурную деятельность, создав эффективную спецслужбу на ровном месте. Впрочем, советом и делом в этом деле ему помогали некоторые бывшие высокопоставленные сотрудники царской охранки, например, такие как бывший командующий Отдельного корпуса жандармов генерал Джунковский. На ассамблею он прибыл со своим заместителем, левым эсером, сыном надворного советника, кстати. Представитель братской и союзной партии обладал в комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем практически теми же полномочиями, что и председатель.
Благодаря тому, что накануне закончился партийный съезд, большевицкие члены Братства Звезды смогли обеспечить максимальное присутствие своих представителей. Это были не просто заговорщики, а супер заговорщики, заговорщики в заговорщиках, тайно нажимающие пружины, которые должны были привести к действие механизм всемирной революции. Вся эта весьма странная и разношёрстная публика люто ненавидела друг друга. Но они считали себя элитариями и были спаяны одной цели - благодаря русской революции выжать Россию как лимон досуха и получить максимальный гешефт для воплощения целей Братства Звезды. Получив во владение целую страну, они поняли, что им выпал уникальный шанс и спешили им воспользоваться. Как стервятники сюда слетались авантюристы со всей Европы.
Один из них, видный член Австрийской ложи Братства Звезды, сразу после октябрьского переворота прилетевший на пир во время чумы, тоже присутствовал на ассамблее. Это был остроумный и весёлый человек, талантливый журналист с весьма острым пером и большими связями в среде германский социал-демократии, типичной представитель германской ветви семитского племени. Субтильная наружность и комичный вид скрывали за собой недюжинный и острый ум, полное отсутствие моральных принципов и крайний цинизм. Изворотливость и приспособляемость позволили ему взяться за весьма нетривиальное дело – организацию революции в Германии. Деньги, выуженные путём экспроприации в России, через него широкой рукой потекли в карманы немецких социал-демократов различных партий и оттенков.
Ещё одна, весьма примечательная личность присутствовала на ассамблее. Друг всесильного главы ВЧК, польский еврей, известный в революционных кругах как Микола и Машинист. Истый «гражданин мира», изрядно наследивший не токмо в России, но и в Дании, Германии, Франции и Швеции, приятель и свойственник европейского авантюриста и влиятельного члена Братства Звезды Парвуса, он тоже после переворота счёл полезным вернуться в Россию. На пару вместе со своим родичем они организовали в Европе фирму, в которой аккумулировали финансовые средства для организации революции в России, а затем именно они были организаторами перевоза революционеров в опломбированном вагоне через воюющую Европу в Россию. Советская власть оценила заслуги ополяченного сына Израивлева, назначив его заместителем наркома финансов и управляющим Народным банком, как после переворота стал именоваться Госбанк.
Пока члены Российской секции Братства Звезды собирались, Бобрик несколько приободрился: пусть он в миру лишен всех должностей и стал практически изгоем, среди членов общества он по-прежнему всемогущественный Магистр. Тем большее разочарование ему пришлось испытать ан ассамблее.
- Братья, мы стоим на пороге великих изменений , которые приведут в созданию справедливого общества, основанного на древних знаниях Несущих Свет. – как всегда высокопарно, привычно заложив руку за борт френча, начал он своё вступительное слово.
Но был бесцеремонно перебит Демоном революции:
- Вы, Александр Фёдорович, блестяще выполнили свою задачу – по заданию хозяев разрушили Российскую империю. Но вместе с тем вы всё проиграли, главное – проиграли страну, которая могла бы стать основой вашего могущества. Поэтому – отдайте Знак Магистра, оный будет носить более достойный.
Бобрик, забыв про все свои позы, вытянул ладонь из френча и, подавшись вперёд, заговорил прерывающимся голосом:
- Но, позвольте, Братство Звезды не демократическая политическая партия, а тайное общество. И лишить меня полномочий Магистра России могут только Магистр Европы, или кто-нибудь из Несущих Свет.
- Бросьте, - пренебрежительно бросил Злобный Карлик, - Ещё на доставившем нас в Россию пароходе Лев Давыдович порассказал нам о Несущих Свет, ничего особенного за ними нет.
- Всё верно, Моисей Соломонович, - вторил ему тщедушный Журналист. – Они для достижения своих целей хотят разрушить Россию, а мы для этих целей хотим использовать Россию. Давайте уже обговаривать кандидатуры. Ваше мнение, Глеб Иванович?
Мистик, всегда отличавшийся спокойной рассудительностью, отвечал, как всегда толково и обстоятельно:
- Деятельность Братства Звезды в России опирается на ресурсы и силы борющейся партии. И в этом уникальность нашей секции. Но это и налагает обязанности присматривать за руководством партии, направлять её деятельность и использовать в своих целях. Этого не достичь без достаточной близости к руководству и кооптации Братьев во все партийные структуры. Кто у нас обличён особым доверием Вождя? Кроме меня, только Владимир Дмитриевич может называться другом Владимира Ильича. Но у него недостаточно энергии и авторитета. А Лев Давыдович обладает этими качествами сверх меры. Да и Владимир Ильич ему вполне доверяет последнее время. За ним идет наибольшее число последователей Братства, и его связи в деловых кругах САСШ лишними не будут. Я – за Льва Давыдовича. А ваше мнение, Феликс Эдмундович?
- Вполне согласен. – лаконично ответил Аскет.
- А у других возражения есть?
Возражений не последовало. Напротив, все собравшиеся горячо поддержали предложение Мистика. Лишь Бобрик как-то посмурнел, да Генерал внутренне подобрался. На него произвело впечатление, как лихо расправились с бывшим Председателем Совета министров. «А что им стоит со всеми так?» - спрашивал он себя. Генерал был не паркетным лизоблюдом, но и не боевым полевым командиром. Его стихией были интриги, тайные операции и ловля шпионов, то, что называется разведкой и контрразведкой. Поэтому в умении делать выводы, отказать ему было нельзя.
Смятение сидящего за столом Генерала заметил Демон революции, поэтому, направляясь в сторону забившегося в угол Бобрика, он по дороге похлопал по плечу генштабиста:
- Успокойтесь, Михаил Дмитриевич, у нас большие планы на вас и других офицеров Генерального штаба. Нам армию с нуля создавать надо.
Затем, подойдя к свергнутому премьеру Временного правительства, он протянул руку:
- Знак, Александр Фёдорович!
- Какой? – тот сделал вид, что не понимает.
- Тот, что в оправе из Звёздного металла, – терпеливо отвечал Лев Давыдович, - Тот, что является символом власти в Братстве Звезды.
- Как же я вытащу камень из оправы? – продолжил дурковать Бобрик.
На сей раз терпения у Демона революции не хватило:
- Вы, свергнутый диктатор, бросьте валять дурака, мы ещё не простили вам вашу авантюру с Красновым под Гатчиной! Кольцо!
На сей раз загнанный в угол, красный как рак Бобрик не посмел перечить натиску, сказать по-правде, он был не борец, а заурядный демагог, вознесённый на гребень мутной волной революции, и так же легко схлынувший вниз. Он просто снял с руки кольцо, надетое на него не им, и протянул его Демону. Некоторое время он как бы раздумывал, не швырнуть ли Знак власти на землю, пусть потом поднимают, но, взглянув в пылающие глаза своего визави, не решился и просто вложил кольцо в ладонь.
- Так-то! – удовлетворённо произнёс Демон, уловив секундное его колебание. – И мой вам совет: не стойте у нас на дороге. Второй раз, как в Гатчине, вам может не повезти.
- Куда же мне теперь?
- Для вас будет лучше уехать за границу. И не в Европу, в ближайшее время там будет горячо, лучше всего в Америку. Написать о вас дяде?
- Не стоит! – Керенскому хватило достоинства отказаться. – Я лучше свяжусь с другими Братьями. А на что вам кольцо, у вас и без Знака власти достаточно.
- Чтобы приструнить робких и привлечь сомневающихся, чтобы не могли воспользоваться авторитетом Братства в борьбе с Советской властью. А то в Братство до революции было принято немало охочих до приключений и оккультизма публики: скучающие богатеи, чиновники, восторженные сынки богатых родителей и прочая шелупонь. Активные члены Братства есть в выступившей на днях в поход Добровольческой армии Алексеева. Феликс Эдмундович, - обратился Демон революции к Аскету, - Сколько у нас в Питере тайных контрреволюционных организаций?
Шеф чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем прежде чем ответить долго и надрывно кашлял, а затем надтреснутым голосом выдавил из себя:
- Десятка полтора раскрыли только в Питере. Однако мы переносим центр тяжести в Москву, а здесь, на хозяйстве остаётся Моисей Соломонович. – он кивнул в сторону Злобного Карлика. - Самой действенной и вредной по-нашему мнению является организация Савинкова, однопартийца, между прочим, этого типа. – Аскет кивнул в сторону Бобрика. – А более детальным учётом занимается Вячеслав Александрович, мой заместитель. – на сей раз он показал в сторону левого эсера.
Тот важно склонил голову и выжидательно, достав блокнот, посмотрел на своего начальника: вдруг потребуется огласить конкретные цифры. Не потребовалось.
Одновременно, в другом конце комнаты вполголоса переговаривались два брата:
- Значит, с переездом вопрос решённый?
- Да, Миша, двенадцатого. Ильич выезжает сегодня.
- А как же мы, Володя? Ведь мы вам поверили!
Друг Вождя усмехнулся:
- Не волнуйся, вагонов и эшелонов хватит на всех. Да, и Генштаб будем эвакуировать в первую очередь, мы вас теперь от себя никуда не отпустим.
- Москва – это хорошо! Древняя столица, центр страны. Но… А как же мировое общественное мнение? Скажут же, что драпаем.
Ему ответил, давно прислушивающийся к разговору братьев, Мистик:
- Надо поменьше обращать внимание на так называемое общественное мнение. Возвращение правительства в Москву – шаг давно назревший. Его обсуждали ещё при царе, собиралось Временное правительство, да только всё время что-то мешало. Лишь мы – большевики – пошли на это. Но мы здесь оставляем немалые силы, в любом случае – Питер останется второй столицей.
- Господа! Товарищи! – испугано заговорил тем временем Бобрик. – Я здесь совершенно не в курсе планов Савинкова. Всё это частная инициатива Бориса Викторовича.
- Да ладно, иди уж! – махнул рукой Аскет, раздосадованный, что передача полномочий слишком затянулась. – Жалуйся нашим европейским Братьям.
- И передай им привет от меня! – задорно и весело крикнул вдогонку Журналист. – Пусть ждут, скоро буду. Ужо тогда тряхнём Европой как следует.
И он скорчил такую обезьяноподобную гримасу, что все невольно засмеялись. Впрочем, особо и гримасничать ему не пришлось – такая отвратная у него была физиономия.
- Ну всё, товарищи, к делу. – прервал веселье Демон революции.
Он стоял посредине комнаты, расправив плечи со своей фирменной гримасой превосходства. Ещё с детства он выбрал для себя роль первого. На меньшее был не согласен. Отсюда его дореволюционные внутрипартийные интриги, метания, расколы. Если уж в партии Демон не смог стать первым, то удовлетворил свои амбиции, получив контроль над Братством Звезды. Тем более, что этому тайному обществу отведена роль поводыря для русской революции и борющейся коммунистической партии.
- Вы знаете, что я был удостоен чести присутствовать на ассамблее Братства Звезды в Нью-Йорке. Видел я Несущих Свет. Старые догматики, потерявшие цель, не в силах построить новое общество. То, что они собираются создать в Европе после войны – никакое не новое, и не справедливое общество. А всего лишь подретушированная старая картина: всё то же разделение общества на классы, всё тот же гнет капитала, неравенство и эксплуатация одних другими. Разве об этом мечтали катары в своих пещерах? Разве так виделся рай земной первым христианам. Разве за то боролись вольные каменщики и иллюминаты? Разве за эти идеалы взошли на костры тамплиеры? Нет, Братья! Не за то они боролись! Мы решили взять дело построения нового мироустройства в свои руки! Поэтому мы разрываем связи со старыми маразматиками из Братства Звезды в Европе. Мы - воплотим идеалы Братства! Для их целей нужно разрушить Россию, для наших – сделать из России инструмент, оружие для сокрушения старого мира. Миллионы русских мы оденем в солдатские шинели и дадим в руки винтовки. Дети и матери будут шить обмундирование, сеять хлеб и лить патроны. Мужчины всесокрушающим натиском пойдут на Европу. Мы напоим наших коней в Висле, подкуём возле Одера и искупаем в Рейне. Через труп Польши – вперёд в Германию! Там созданы материальные предпосылки для нового общества, там – передовая наука и техника, оттуда мы будем строить Мировую Республику Советов!
- Ну, а как русские не захотят воевать Европу во имя революции? В германскую же не захотели? – заинтересованно спросил Финансист.
- Сразу видно, что вы мало жили в России, Яков Станиславович. И не знаете русских. – назидательно отвечал Лев Давыдович. – Русские – народ-богоискатель. Жить по-правде, искать Бога в себе, помыслах и поступках для него естественно. Он будет искать справедливость и готов отстаивать её с кулаками. Мы сделаем , что коммунизм станет их богом, новое общество – раем земным, мировая революция – путём к справедливости, богоугодным делом, долгом. Одновременно мы уничтожим собственность, реквизируем имущество, семью, школу, воспитание детей сделаем общественным делом. Человек, у кого всё отнято, без корней, без собственности, без жилья, без семьи, без Отечества – идеальная машина для воплощения наших идей. Сразу скажу, сопротивление будет страшным. Перебить хребет отсталости, инерции и замшелости можно будет только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивость, мягкотелость история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь истребления, физического уничтожения всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти. Предупредить, подорвать возможность противодействия — в этом и заключается задача террора. Нам не нужны рефлексирующие интеллигенты, нам нужны миллионы работников с лопатами и миллионы солдат с ружьями. Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к близким должны стать для русских словами-пустышками. Мировая революция, всемирный коммунизм – вот их Бог!
- Ну ведь придётся уничтожить целые сословия! А как же мы? – не выдержал Генерал. – Мы, офицеры Генштаба, поддержали вас, поскольку поверили, что вы, большевики, в силах ликвидировать вековую отсталость России. А как же записка Вернадского?
- А вы как думали, Михаил Дмитриевич? Революцию, социальную революцию такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя! Прежде всего, это нам доказывает пример Великой Французской революции. – Троцкий был откровенен со своими. – Паразитические классы будут уничтожены, а специалистов, лояльных спецов, мы не тронем. В новом обществе найдётся место и для лучших представителей свергнутых классов, усвоивших наши идеи. Для похода на Европу генштабисты будут нам необходимы. Но командование мы вам не дадим! Командирами в нашей Красной Армии будут талантливые люди из народа. Пусть впереди на лихом коне шашкой машут, а начальниками штабов у них будут как раз военспецы. Так будет лучше. Людям нужны легенды!
Но старший из Бонч-Бруевичей не унимался.
- А Владимир Ильич в курсе ваших планов? – обеспокоенно спросил он.
На выручку пришёл Друг Вождя:
- Угомонись, Миша! – с нажимом сказал Владимир Дмитриевич брату. – Старик вполне разделяет эту позицию. Он долго жил в Европе, привык, он лучше, чем кто бы то ни было знает, что в России в силу патриархальности и отсталости не может быть построено новое общество. Германия с её промышленностью, передовой наукой, организованным рабочим классом как раз лучше всего готова к этому. Без мирового характера социализма нам не удержаться в России.
- К тому же, - добавил Демон революции, - никто Россию бросать не будет. Это наш тыл, нам нужны её ресурсы. После победы над внутренними врагами, когда начнётся поход в Европу, на повестке встанет вопрос сверхиндустриализации в России.
- Ну, хорошо, но кроме Вождя в партии есть и другие силы… – вмешался молчавший до этого Финансист. Но не досказал, многозначительно умолкнув.
Демон революции в ответ лишь пренебрежительно отмахнулся:
- В партии не осталось значимых фигур, не охваченных Братством. Пожалуй, лишь Председатель ВЦИК вполне самостоятельная величина. Но он едва ли не более радикален, чем мы. Он настолько «любит» русский народ, что готов уничтожить его во имя идеи. Но в нём нет широты мысли, он – ремесленник, а не творец. Местечковость у него во всем. Если я – «гражданин мира», образ «вечного жида», то Председатель ВЦИК – жид местный, местечковый, и горизонт его соответствующий. В любом случае – он пока наш союзник. А остальные… - он усмехнулся. – Остальные пойдут туда, куда укажет Вождь, даже если и взбрыкнут иной раз. Серые посредственности! Нет у нас с вами, конкурентов, Братья! Эту миссию предстоит пройти нам до конца. А так, подбирайте кадры для приёма новых Братьев, присматривайте, кому можно довериться.
На этом месте закашлялся заместитель Дзержинского. Да так, что Троцкий был вынужден прервать свой спич и посмотреть на него с недовольным видом. Наконец, откашлявшись, пунцовый от натуги, Александрович выдавил из себя:
- Есть у меня на примете очень перспективный молодой человек из Одессы, Плюмкин его фамилия. Инициативный, очень успешно действовал по установлению там Советской власти. Имеет хорошие связи и среди одесских бандитов, тамошней интеллигенции, и даже дельцов, ворочающих миллионами. Решителен и не связан никакими моральными соображениями. Вполне подойдёт для деликатных дел. Успешно провёл экспроприацию в Одессе.
- Небось, пару возов с добром себе оставил? – усмехнулся Демон революции и, увидев протестующий жест левого эсера, добавил. – Знаю я эту братию, одесских евреев, сам оттуда. Ну, ладно, даю санкцию на привлечение вашего протеже, Вячеслав Александрович. Такие оборотистые пройдохи нам нужны. Феликс Эдмундович, возьмёте его к себе?
Аскет кивнул, а Демон продолжил:
- А вы, Михаил Дмитриевич, тоже среди военных посматривайте подобных персонажей. Лучше всего из невысоких офицерских чинов, не связанных с устаревшими взглядами на ведение войны. У меня уже один есть на примете, подпоручик, недавно вернулся из плена, из князей, кстати. Но вполне разделяет наши убеждения, заявляет, что готов идти походом в Европу, чтобы обратить в прах старый прогнивший мир. Вот из таких деятелей и будем ковать военные кадры РККА.
Тут подал голос Журналист:
- Говорят, от Германцев новый посол приезжает. – он с деланным безразличием рассматривал ногти на руках. – А секретарём у него – небезызвестный Штоц.
- Да-а, это проблема! – протяжно сказал Аскет. – Он долго жил в России и знает всю нашу подноготную.
Его поддержал несколько возбуждённый этой новостью Финансист:
- Как же так, Братья? Он в курсе всех наших финансовых дел, знает всю цепочку контрагентов, контролирует все потоки!
- Только без паники, без паники, товарищи! – новоназначенный Магистр России учился повелевать очень быстро. – Вне всякого сомнения, барон Штоц прислан нашими европейскими Братьями приглядывать за нами. По их замыслу мы должны сейчас с упоением топтаться на остатках России, а не готовить поход в Европу. Выход один – его надо ликвидировать! Вот вы этим и займётесь. – он обратился к Дзержинскому с Александровичем. – Только сделать это надо так, чтобы ни капля подозрения не упала ни на нас, ни на Советское правительство. Задача нетривиальная, но выполнимая. Пусть это будет какая-нибудь экзальтированная группа патриотически настроенных россиян, недовольных грабительскими условиями похабного мира.
- Сделаем, Лев Давыдович! – пообещал Аскет. – Подумаем с Вячеславом Александровичем. Одна голова – хорошо, в две – лучше!
Но Демон революции уже обратился в другую сторону, к Журналисту:
- А тебе, Карл, нужно срочно выезжать в Германию, заниматься привычным делом – мутить воду. Если там начнётся революция, то им станет не до нас. Только так, чтобы без нас революция ни в коем случае не смогла победить, понял, свободу должны принести им мы, на красноармейских штыках. Понял?
Радек был абсолютно беспринципен и подл, поэтому лучшего человека для этой миссии и сыскать было трудно. Он растянул в улыбке свою обезьяноподобную физиономию:
- Мне б только до места добраться, а уж я им устрою Варфоломеевскую ночь. Встречусь с этой влюблённой парочкой, Розой с Карлом, настрою их, как следует, они сами станут вытворять такое, что их бывшие однопартийцы с удовольствием потопчутся по ним. А при наличии достаточного финансирования вполне можно настрогать с десяток искренне ненавидящих друг друга социалистических партий.
Магистр бросил взгляд в сторону Финансиста:
- Ты слышал, Якуб Станиславович? Что скажешь?
Фюрстенберг, больше известный как Ганецкий, подумал, почесал бороду и лишь потом сказал:
- Сложный вопрос. До этого мы всё переправляли в эту сторону, теперь потоки требуется перенастроить в обратном направлении. И всё под носом у этого Штоца, а он изрядный спец по денежным вопросам. Ладно, нам не привыкать. Откроем пару подставных фирм. Денег, которых у буржуев отобрали, я надеюсь, будет достаточно. Глеб Иванович?
Тут пришёл черед говорить Мистику:
- Ну, на мировую революцию вряд ли хватит, но для начала, я думаю, будет достаточно. Тем более экспроприации продолжаются. Но уж больно анархисты беспредельничают. Всё себе и себе, приструнить бы надо. – и он посмотрел на пришедшего последним благообразного старикана с седой окладистой бородой.
Это был один из теоретиков анархизма Аполлон Андреевич Карелин.
Тот возмущённо зашевелил своей бородой-лопатой:
- Анархизм не признаёт организации, как я могу иметь влияние на тех, кто мне не подчинён?
- Эта ваш долг, - Троцкий едва сдерживался от негодования, - примените свой нравственный авторитет. И учтите, будущее анархизма в рядах победившей революции зависит от вас: не сможете обуздать братишек – мы будем вынуждены принять меры. И тогда без обид. Договорились?
На сей раз, Карелин промолчал, только старчески пожевав губами, согласно кивнул.
А Демон уже вновь возвратился к разговору с Бокием:
- Глеб Иванович, на вас ложиться архиважная задача – аккумулировать необходимые для рывка в Европу средства. Создавайте фонды, тайные кассы, собирайте не только золото и драгоценности, но и меха, произведения искусства, ценную утварь. Мы ведь создаём такую систему, что населению России вся эта роскошь не понадобиться, русские будут равными в бедности. Так пусть она послужит делу разжигания пожара в Европе. В общем, не мне вас учить.
Уже было довольно поздно. Из-за недостатка электроэнергии лампы светили тускло, едва-едва освещая комнату. Свет вообще подавался с перебоями, поэтому, дабы не остаться неожиданно в темноте, новый Магистр России решил, что пора заканчивать.
- Братья, следующая встреча будет уже в Москве. Все знают свой круг вопросов. Моисей Соломонович, – злобный Карлик Урицкий вопросительно посмотрел на нового Магистра России, – Вы остаётесь здесь на хозяйстве. Что бы там ни думали враги, красный Питер не должен быть сдан. Меры можете принимать самые крайние, без ограничений. Наша власть должна быть страшной. Вам, Казимир Ксаверьевич, держать Волгу, - он обратился в Колоссовскому, - Она – ключ к Уралу и Сибири, она – ворота на Каспий, в Персию и Туркестан. Нам с вами, Михаил Дмитриевич, работать над созданием Краской Армии. А для вас, Владимир Дмитриевич, особая задача – быть другом Вождя, окружить его заботой, своевременно снабжать нужной информацией. Надо, чтобы он смотрел на мир нашими глазами. И налаживать работу нового, Советского государственного аппарата. И последнее, на ассамблее Братства в Америке говорилось о древнем артефакте – Мече Тамерлана. Якобы это орудие необычайной силы и обладание им даёт власть над людьми. Один из потомков Древних, князь Кронберг, даже продемонстрировал его. Но, если честно, демонстрация не произвела особого впечатления. Есть мнение, и в кулуарах ассамблеи оно высказывалось некоторыми американскими друзьями с о-очень большими деньгами, что Меч до сих пор находится в России. Я сам не очень верю в подобную оккультную чушь, но если Меч Тамерлана существует, то он не должен, во-первых, попасть в руки наших врагов, а во-вторых, ни в коем случае покинуть пределы России. Общая задача для всех Братьев Звезды – искать следы Меча Тамерлана. А теперь, прошу расходиться по одному с интервалом в десять минут. Совсем необязательно, чтобы нас видели посторонние глаза.

Трудно, почти невозможно сохранить тайну, если о ней знает столь большое количество настолько разных людей. На следующий день о планах Братства Звезды узнали те, от кого, собственно, и хранили свою тайну члены Братства.
Перед информатором сидели два грузина с пышными усами. Первый, порывистый черноволосый красавец, настоящий кавказец, во время разговора то и дело вскакивал со стула, оббегал вокруг комнату, приговаривая:
- КААкие мЭрзавцы! КААкие мЭрзавцы! И э-это вожЬди пААртии!
Потом, сев на стул, начинал трясти ногой. Не выдержав, снова вскакивал и начинал наматывать круги. Энергия у Серго била через край.
Второй – среднего роста, рыжеватый и неторопливый, напротив, был сдержан. Пока информатор рассказывал, он, чтобы не выдавать своих чувств, тоже встал со стула. Однако не стал метаться по комнате, аки тигр в клетке, а несколько раз неторопливо прошёл позади большого стола, неслышно ступая в своих мягких, тончайшей выделки, кожаных кавказских сапогах. Затем встал возле окна и, раскурив трубку, так и стоял, глядя в окно, как бы не слушая говорившего, думая о чём-то своём. Однако, как только закончился пересказ событий, он повернулся:
- ЗнААчит МЭч ТамЭрлана, говоришь?
Затем подошёл к рассказчику, выбросил вперёд, прямо к его носу руку, сложив хорошо известную комбинацию из трёх пальцев:
- Вот им, а нЭ Россию!
Потом, подумав, соорудил фигу и на второй руке и повторил тот же трюк возле чужого носа:
- Во-от это они получат, а нЭ Россию!
В Кобе чувствовалось скрытая сила. И Колоссовский почему-то ему поверил сразу и безоговорочно.
Ещё накануне, выходя из здания Главного штаба, Колоссовский чётко понимал, что ребятки заигрались, и их нужно остановить. Нет, планы европейских Братьев Звезды тоже угрожали России. Но поляк был уверен, что страна выдюжит, и её ненавистники только зубы обломают. В первый раз, что ли? Если суждено России пасть, то только изнутри. Никто, кроме самих русских, не в силах разрушить собственный дом. Главная угроза – это планы российских членов Братства Звезды, бросивших вызов всему тайному обществу. Казимиру было жаль Европу. Он понимал, что после мировой войны прежней уютной и милой Европы уже не будет, но задуманное заговорщиками несёт полное потрясение основ жизни. Не завидовал он участи Польши, родины его предков, страны, в которой он почти не был, но любил отвлечённой любовью. Ибо Польше должно стать первой жертвой на пути в Европу. Но поляку было жаль и Россию, родины его мамы, страны, ставшей родной для него. Он осознавал, что погубив в походе миллионы мужиков, высосав из страны все соки, эти субъекты с лёгкостью бросят истерзанную страну, переселившись в Германию для продолжения своих экспериментов.
Казимир долго перебирал в уме всех кому он мог бы доверить свои знания, кто мог бы реально стать преградой на пути замыслов Братства Звезды. Он вынужден был с сожалением согласится с Троцким: никто в партии не соответствовал уровню поставленных задач. Один был пустобрёх, другой – позёр и фанфарон, третий – беспомощен как котёнок, четвёртый не обладает достаточным авторитетом, пятый… Оба грузина на которых остановился, наконец, Колоссовский, были пока не на первых ролях в партии, но в них чувствовался потенциал. Поляк усмехнулся: «Опять Россию предстоит спасать инородцам! Похоже, это становится традицией.»
Со встречи поляк, назначенный председателем ЧК С-кой губернии, вышел успокоенным. Что-то ему подсказывало, что он сделал верный выбор!
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 18.4.2017, 7:39
Сообщение #24


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 1. Мгла над Русью

Цитата
«Мчись же быстрее, летучее время
Душно под новой бронею мне стало!
Смерть, как приедем, поддержит мне
стремя;
Слезу и сдерну с лица мне забрало.»
Михаил Лермонтов


Черная туча гражданской войны опустилась на Россию. И закрыла небо от горизонта до горизонта. И восстал брат на брата, а сын на отца. Зерна ненависти, любовно взращенные в течение века нашей интеллигенцией, дали обильные всходы и обещали дать кровавый урожай. По разоренным просторам Руси из конца в конец гонялись друг за другом вооруженные банды красных, белых, жёлто-блакитных, зеленых и других мастей, копытами своих лошадей вытаптывая все живое. Белые резали красных, оставляя на их телах кровавые отметины в виде вырезанных звезд, красные уничтожали белых, вырезая кровавые погоны на их плечах, и рекой текла кровь соотечественников. Мрак правил Русью и ни единого просвета, ни единого лучика солнца не пробивалась через кровавую, дурно пахнущую кровью, тифом, холерой и другими отравленными испарениями пелену, накрывшую землю русскую.

Хмурым февральским черным вечером по мостовой губернского города С. шел молодой человек в папахе, бекеше и кавалерийских галифе. С левой стороны на нем висела шашка, а с правой – кобура от нагана. Гулким эхом по безлюдному городу отзывался звон его каблуков. Некогда шумный и ярко освещенный город настороженно затих и погрузился во тьму. Замолкли шумные базары, уже давно не раздавалась трель трамвайных звонков. И даже никогда не засыпающий речной порт притих и теперь принимал все больше пароходы с солдатами вместо праздных пассажиров и баржи с тифозными вместо хлеба. За минувший год власть в городе дважды переходила из рук в руки. Обыватель, наглухо закрывшись в доме, робко прислушивался и украдкой приглядывался из-за занавесок на окнах своих квартир: что-то теперь будет?
В первый свой приход Советская власть принесла на улицы города грабежи и бессудные расправы, хаос и разруху. Продразверстка в деревне и реквизиции в городе восстановили против большевиков жителей губернии. Поэтому накатившихся с востока белочехов, ждали едва ли не как своих избавителей. И поначалу как будто оправдались ожидания и робкие надежды: прекратились реквизиции, появился электрический свет на бульварах и вода в квартирах, заработали театры, а скверики и сады вновь наполнились гуляющей публикой. И все бы было ничего, да вот только рабочих, пытающихся переплыть реку, народная милиция во главе с Козятиным забивали баграми, по предприятиям рассыпались расстрельные команды, а в села возвращались сбежавшие хозяева. Рынки заработали, да спекулянты цены до небес взвинтили. А там и оказалось, что господа у мужиков забирают хлеб не хуже товарищей. Вскоре и подавно стали самих мужиков забирать в свою Народную Армию. Бежавших секли или расстреливали. А в городе тем временем закончилась вся жратва, и взять её было положительно не откуда. А с востока и юга тем временем на город накатывались окрепшие части Красной Армии.
Вот уже четвертый месяц в городе вновь хозяйничают красные. И вроде как их подменили. Это уже не те разнузданные банды, что прежде наводили ужас на городских жителей. И, судя по всему, на сей раз они надолго: и дисциплины побольше, и грабят поменьше. Серьезно так вошли в город, основательно. Да только по-прежнему обыватель сидит за своей занавеской и носа не высовывает. Вдруг снова власть перемениться? Вон Колчак за Уралом опять в наступление пошел, к Волге рвется. Что же дальше-то будет?

Красный командир Николай Заломов шел по улицам губернского города С. Думал, что сердце вырвется из груди от радости, когда нога ступит на мостовую родного города. А надо же, кроме печали вид заброшенных и тронутых разрухой улиц ничего не принёс. Только тисками внутри что-то сжалось от нахлынувших воспоминаний. Наташа! Когда-то здесь они, счастливые и беззаботные, встретили свою любовь, гуляли по этим улицам, по этим паркам и площадям. Как давно это было! Больше пяти лет прошло. Образ Наталки, неясный, подернутой дымкой, встал перед ним. Комэска Заломов невесело усмехнулся: а ведь он стал забывать, утрачивать этот образ. Не то, чтобы он не вспоминал о девушке всё это время, он помнил о ней, но… как о далёком, почти детском воспоминании, как скорбят о прошедшем времени, которое, увы, уже не вернуть.
Жизнь полная событий, кровавый российский замес, гражданская война и революция заслонили любимый образ нежной подруги. Какими же детскими и несущественными теперь казались ему все их проблемы! К тому же Николай, отдавший всего себя служению революции, поставил крест на себе и своей личной жизни. Да какое он имеет право на личную жизнь, на счастье, когда Родина в огне? Когда буржуи всех стран поклялись задушить молодую Республику Советов? Когда израненную и истерзанную родную землю топчет сапог интервента? Нет у него такого права! Надо спасть Советскую Россию! И вот город вернул ему воспоминания о Наталке. Комэска пока не знал, как к этому отнестись. А вообще, почитай, четыре месяца как отбили губернский город С. от белочехов и каппелевцев, а только сейчас ему довелось побывать в городе, ставшем для него родным.

В последних числах сентября 1918 года в только что отбитой у белочехов Сызрани состоялось совещание командного состава четвертой армии. Ожидался приезд командующего Восточным фронтом Иоахима Вацетиса.
Комэск Заломов сидел на берегу небольшой степной речушки. В сентябре летний зной сменился тяжёлой сухой духотой. Заволжская степь потухла и выгорела. Вместо летнего буйства красок в иссушённой степи, казалось, остался один блекло-жёлтый, цвет грязной соломы. Редкая, выезженная под палящими лучами, трава была покрыта густым слоем пыли. Пыль была всюду: залезала под стоячий ворот линялой гимнастёрки, оседала в ушах и на губах, здоровенными козявками прорастала в носу, скрипела на зубах и сушила язык.
Типично степная речка Чагра на своём многокилометровом пути к Волге нарыла на плоской поверхности степи бесчисленное количество стариц, гаев и оврагов, в низинах оставила после себя несчётное количество озёр и болот. То превращаясь в едва видимый тощий ручеёк знойным летом, то широко разливаясь по раздольной степи в весеннее половодье, огибая холмы и курганы, порой исчезая под землю и появляясь вновь, тысячелетиями несла Чагра талые степные воды до волжской водной глади, трудясь и изменяя физиономию заволжской степи. Как возраст наносит морщины на человеческое лицо, так и Чагра чередой плёсов и перекатов избороздила степную поверхность пересохшими руслами и заболоченными низинами, оврагами и ярами, разбросала повсюду оспины-озёра.
Николай, стянув сапоги и портки, с наслаждением погрузил свои натруженные от безумной скачки ноги в ледяную воду. Вот уже много дней красные безостановочно гнали немногочисленные части белочехов и комучевцев на северо-запад, прижимая их к губернскому городу С. В прозрачной воде мерно, в такт течению колыхались водоросли, на мелководье играли мальки, по зеркальной глади бегали водомерки, тащил воздушный пузырь за собой шустрый паучок. Где-то под кочкой тревожно квакала в ожидании холодов одинокая лягушка. Тихо шелестела осока, настраивая на безмятежный созерцательный лад. В соответствии с этим неторопливо текли мысли Николая. Да неспокойно было на душе бравого комэска 1-й Самарский, бывшей Николаевской, пехотной дивизии. Тяжкие думы омрачают чело красного командира.
Почитай, уж скоро год, как завертелся великий переворот в России. Но не принёс он обещанного «царствия божьего на земле» истерзанной от войны стране. Не мир принёс красный октябрь, но меч, взаимную ненависть и кровавую междоусобицу. Вот уже скоро год как режут друг друга соотечественники, не затихает вражда, но усиливается. Черствеют сердца и растёт ожесточение. Льётся рукой кровушка русская. Казаки, отступая, жгут за собой степь, травят или палят урожай, заваливают трупами умерших животных редкие колодцы. Впрочем, точно так же поступали при отступлении красные.
Даже среди своих Николай ощущал себя одиночкой. Казалось, никто не видит весь тот кошмар, что витает над страной. Ему всего-то двадцать один, а ощущения, как у старца, потерявшего к концу жизни всё и всех. Империалистическая война отняла у него любимого брата, Алёшку. Самостийники на Украйне зверски расправились с Джембазом, Джоном, Лизой и всеми его товарищами по цирковой труппе. Сгинул в боях с белочехами Коссовский. Бесследно исчезла его душа, его любовь, его лучик света, Наталка. Комэск Заломов хотел было скорбно вздохнуть, но подавил грозящий вырваться из груди звук, услыхав вдалеке стук копыт. Даже не услыхав, а, скорее, ощутив пол собой характерные ритмичные колебания земли. Он оглянулся: вдалеке струился поднятый копытами столб пыли. Жалеть себя было некогда, прошлое прошлым, а требовалось позаботиться о защите в настоящем, мало ли кого может принести нелёгкая в это беспокойное время. Николай как можно быстрее прямо на мокрые ноги натянул сапоги, накинул портупею и, вытащив наган, залёг за крутым берегом реки, наведя револьвер в сторону всадника. Хоть конь комэска со спутанными ногами и пасся неподалёку, бежать до него не имела смысла. Несколько минут прошли в томительном ожидании, наконец Заломов, расслабился, осторожно снял курок нагана со взвода, перевёл дух: на полном скаку к нему приближался его вестовой Фрол Аниськин.
- Фу, чёрт, испугал! Просил же – попусту не беспокоить.
- Так это, товарищ комэск, Захаров тебя вызывает.
Несмотря на то, что они оба были односельчанами и приятелями, вестовой не позволял фамильярности и свято чтил субординацию, которую ещё редко можно было встретить в молодой революционной армии.
У начдива 1-ой Самарской пехотной дивизии Сергея Парменыча Захарова вид был ещё тот: по лбу пролегли глубокие складки, глаза от хронического недосыпа были красными, как у кроликов, начинающие седеть волосы не прибраны, вообще все лицо носило печать крайнего утомления. Полки дивизии теснили белочехов и казаков от Николаевска в сторону губернского города С. Беляки огрызались и, откатываясь назад, устраивали всяческие засады и заслоны, брать которые приходилось с боем и жертвами. С востока налетали быстрые как ветер, вредные как гнус и мошкара, казаки, тревожа и выматывая наступающие красные части.
- Коля, командарм четвёртой в Сызрань вызывает…
- Что, взяли уже? – радостно поинтересовался Заломов, не совсем тактично перебив старшего начальника.
Но сразу заткнулся, увидев осуждающее выражение на физиономии Захарова. Начдив, не став акцентировать на сём внимание, продолжил, потирая лоб:
- Бери один взвод и поедешь со мной. Не ровен час на банду наткнёмся. Глупо погибать у себя в тылу
- Есть! – лихо щелкнул каблуками командир кавалерийского эскадрона 1-ой Самарской пехотной дивизии Николай Заломов.
- Да, и нарочного своего пошли к Василь Иванычу. Явка обязательна.
Указал на лежащий на столе ворох смятых телеграфных лент и добавил, щадя самолюбие своего комэска:
- Пришло сообщение, что сегодня в город ворвалась Железная дивизия, но бои еще продолжаются. Поэтому охрана лишней не будет.
На утлом суденышке без происшествий переправились через Волгу, а вот к вокзалу, где и был назначен сбор, пришлось пробиваться с боем. Сызрань еще не до конца была очищена от белочехов и отрядов Народной Армии Комуча[12]. По окраинам шла ожесточенная перестрелка, где-то громко ухали орудия, белочехи прочно удерживали мост через Волгу. Кавалерийский взвод Заломова лихо пронесся по городским улицам, не потеряв ни одного человека.
Сидя на деревянной скамье на задних рядах большой прокуренной залы, Николай с любопытством осматривал начсостав армии. Из под заломленных назад папах, линялых фуражек и сдвинутых набекрень бескозырок, на мир смотрели обветренные сухими волжскими ветрами лица. Люди переговаривались, смеялись, мяли в огрубелых пальцах папиросы. Кто-то громко хвастал своими подвигами, иной потирал обмотанную серыми от грязи бинтами голову, третий что-то не спеша втолковывал соседям по скамье.
В фойе быстрым шагом вошел командующий Восточной завесы Вацетис. Был он круглолиц и крепко сбит.
- Товарищи! – начал он, посмотрев на часы. – Время дорого, всем надо в войска, поэтому начнем.
Говорил Вацетис с тянущим, четко расставляющим паузы и акценты, выговором, свойственным представителям прибалтийского племени:
- Предлагаю заслушать информацию товарища, только что возвратившегося с того берега, из губернского города.
К трибуне вышел грязный, заросший и чрезвычайно истощенный человек, в котором Николай с трудом узнал некогда щеголеватого и подтянутого инженера Колоссовского.
- Товарищи! – начал он. - Детали я уже изложил командованию, поэтому самую суть. По белогвардейским тылам я лазил с разведкой два месяца и если коротко: нас ждут, товарищи! Крестьянство встретит Красную Армию как своих освободителей. Политика Комуча в деревне полностью себя дискредитировала. Мужик понял, что в белогвардейском обозе едут бывшие владельцы. Да, крестьянству не нравится продразверстка, но, говорят они, красные забирают только хлеб, а белые и хлеб и землю. В тылу у белочехов восстали целые волости, мужики не только не дают хлеб Комучу, но и отказываются служить в его армии. Неспокойно и голодно в губернском городе: рабочие бастуют и готовы поднять восстание. Карательные отряды Комуча расправляются с недовольными, зверствуют в городе и в деревне. Народная Армия Комуча разваливается. Стойкими остаются лишь белочехи, но их немного и отряды Каппеля. Я считаю, что кризис власти Комуча достиг своего дна, в самом правительстве царят растерянность и панические настроения, и сейчас, не отвлекаясь на второстепенные задачи, следует наступать прямо на губернский город.
- Значит, так тому и быть! – заключил комфронта Вацетис. – Товарищи командиры, прошу по-одному подходить к столу для получения боевой задачи.
Командиры, выстроившись в очередь возле президиума, получали запечатанные пакеты и расходились.
Начдив Первой Самарской, сухой и методичный Захаров, стоя возле президиума, о чем-то негромко переговаривался с командармом четвертой и комфронта Вацетисом, корда в залу вихрем вошел порывистый и громкий черноволосый красавец. Он шумно подошел к столу президиума и со всей силы хлопнул Захарова по плечу.
- Опять что-то без меня замышляете? - спросил он гортанным каркающим голосом. – Учтите, в губернском городе первым буду я.
- Да разве в том дело, кто первым будет! – ответил повернувшийся Захаров. – Дело-то общее.
- Все равно, мои удальцы впереди будут. Симбирск взял, Сызрань взял, и губернский город С. возьму!– безапелляционно заявил чернявый.
Николай догадался, что это и есть Гая Гай, лихой командир 1-ой Симбирской пехотной дивизии, только что освободившей Сызрань. Одет был командир Железной дивизии крайне импозантно, если не сказать щегольски: на ногах сияли до блеска начищенные хромовые сапоги со шпорами, на плечах – черная бурка из под которой выглядывала черная же черкеска, расшитая по кавказскому обычаю серебром, голову венчала лихо заломленная назад папаха, а на левом боку болталась богато украшенная конвойная шашка с темляком. Бравый начдив гнул своё:
- Давай пари заключим, что мои орлы будут первыми. Мы уже ведем бой около моста через Волгу, а там и до губернского города рукой подать, пока твои барахтаются возле Николаевска.
- Не буду я с тобой никакого пари заключать. – спокойно возразил Захаров. – Дело покажет.
Захаров был уравновешенным, расчетливым и методичным командиром, лучшим, по мнению Николая, начальником дивизии. Но не было в нем лихости, азарта, широкой души, всего, что так ценят бойцы в командире.
- Ну, ежели Парменыч отказывается, то я готов биться об заклад, что мои парни будут первыми в городе. – сказал, выходя из-за спины Захарова, невысокий перетянутый кожаными ремнями командир, теребя длинный рыжеватый ус.
Это был, уже в то время легендарный, Чапай. Вот он, удалой командир, и был под стать горячему Гаю. Заломов как никто другой знал сложную историю взаимоотношений двух соратников-соперников, Сергея Парменовича Захарова и Василия Ивановича Чапаева, ведь она происходила у него на глазах. Вместе они пришли в революцию, вместе из красногвардейцев, партизан и солдат в Балаково и Николаевске формировали первые полки Красной Армии – имени Степана Разина и имени Емельяна Пугачева, вместе дрались с Уральскими белоказаками атамана Апутина и Оренбургскими атамана Дутова. Когда полки были сведены в 1-ю Николаевскую пехотную дивизию, Захаров стал ее командиром. А Чапаев возглавил вновь сформированную 2-ю Николаевскую пехотную дивизию[13]. Но именно Чапая за его лихость и смелость решений любили бойцы обеих дивизий, считали своим командиром, верили ему и были готовы пойти с ним в огонь и в воду. Если Захаров и ревновал к Чапаевой славе, то никак этого не показывал, однако красноармейцы обеих Николаевских дивизий предпочитали называть себя чапаевцами.
После резкой реплики Чапаева повисла пауза, начдивы стояли и сверлили друг друга глазами. Гай положил руку на эфес шашки, Чапай теребил в руках нагайку.
- А вы, Василий Иванович, на город не пойдете. – вдруг прервал паузу голос командарм четвертой. – Перед вашей дивизией стоит другая задача.
- Как так? – взвился от негодования Чапаев. При этом его рыжие усы сами стали топорщиться вверх.
- А вот так! Вам надлежит произвести поиск в направлении Уральска.
- Так значит с Чапаем? А так со мной нельзя! – бравый начдив взял командарма за грудки. – Я Чапаев! Понимаешь, Ча-па-ев! Шкура ты офицерская!
Командарм, хоть и не был царским офицером, а так же как и Чапаев, выходцем из унтеров, не на шутку перепугался. Уж больно начдив был лих, крут и скор на расправу, Из-за недостатка воздуха его лицо побелело, а раскрытый рот стал хватать воздух.
Гай, начдив Железной дивизии, с немым удивлением наблюдал всю эту сцену. Он, кадровый офицер царской армии, имеющий, несмотря на всю свою горячность, понятие воинской дисциплины, и представить себе не мог, что он вот также может схватить за шиворот своего командарма первой армии Тухачевского. Затихли и другие командиры. Заломов стоял и соображал, что же предпринять, чтобы разрядить ситуацию
- Решение утверждено командованием Восточного фронта и доложено в реввоенсовет республики, самому Троцкому. – сказал Вацетис, навалившись всей своей тяжестью на стол и опершись на него своими кулаками. При этом он как бы навис над невысоким Чапаем. – Знаешь, что за невыполнение приказа? Ревтрибунал!
Сказанное твердым тоном несколько охладило пыл легендарного начдива, и он отпустил смятый ворот гимнастерки командарма. Постепенно краски вернулись на бескровное лицо командарма Четвертой армии Хвесина[14], а вместе с ними пришла и уверенность, поэтому он не нашел ничего лучше, как наброситься на Гая:
- А вы что здесь делаете? Устроили провокацию, понимаешь! Ваши закончили уже, Тухаческий уехал в свой штаб.
- Вот-вот, - поддержал командарма Вацетис, - Шуму от вас много, а дела мало, только пыль в глаза пускаете. Доложили, что Сызрань взяли, а по окраинам еще идет бой, Александровский мост в руках у противника. Идите, товарищ Гай, выполняйте поставленную задачу.
Начдив Железной некоторое время сверлил глазами обоих командующих, поигрывая жвалками, но затем, приставив руку к виску, сказал:
- Есть! – развернулся и так же стремительно, как и вошел, покинул зал.
Но точку в конфликте поставил Захаров, который, подойдя сзади в Чапаеву, приобнял его за плечи:
- Дурак ты, Василь Ивановиич! – добродушно сказал Захаров. – А ведь от твоего наступления на Уральск зависит успех всей операции.
- Только не надо, не надо меня успокаивать. Чапай в этом не нуждается! – не сдавался Чапаев, однако без прежнего пыла и жара. – А то, понимаешь, нагнали в штабы офицерье, шлют директивы, только воевать мешают.
- А вот и зря вы так, товарищ Чапаев. – вступил в разговор комфронта. – Командир вы хороший, заслуженный, но не мешало бы и вам подучиться, военную науку освоить. И прекращайте вы эту партизанщину. А то «Шкура!», «Офицерьё!»… Сейчас мы все – командиры регулярной Красной армии и обязаны выполнять революционные приказы! Перед вашей дивизией стоит ответственейшая задача! Своим наступлением на Уральск вы должны отвлечь основные силы белоказаков, не позволить им ударить во фланг нашим наступающим на город частям. От вас зависит успех наступления на губернский город С.
Удовлетворенный таким ответом и важностью возложенной на него миссии, Чапаев приосанился, подкрутил ус и заявил Вацетису:
- Ну, тоды ладно. Да токмо кавалерии у меня маловато, а без нее супротив казачья воевать, сам понимаешь.
На помощь пришел командующий армией:
- Будет тебе конница, Василий Иванович. – и, повернувшись в Захарову, спросил: - Поделишься, Сергей Парменович?
- Поделюсь, как же не поделиться. – степенно отвечал Захаров. – да вон, хотя бы бери этого молодца с его эскадроном. – и он кивнул в сторону Заломова.
- А, Колян! – Чапаев подошел и хлопнул Николая по спине, - Знаю его, боевой хлопец. Значит так, довезешь Парманыча до штаба дивизии и всем эскадроном рысью ко мне. А я отсюда на ероплане двину, время дорого.
Мало того, что легендарный начдив неважно держался в седле, он к тому же был не чужд комфорта и очень уважал технические новинки в военном деле, поэтому предпочитал передвигаться между полками на автомобиле, а то и на аэроплане.
- Да не подойду я тебе, Василь Иваныч! – изображая смущение, потупился Николай.
- Как так? – кончики усов начдива от возмущения поползли вверх. – Чем тебе Чапай не угодил?
- Чапай угодил, да я, похоже, не угодил. Я ведь тоже из этих, господ ахвицеров, как ты нас называешь. Не, не пойду, и не уговаривай. А то еще зарубишь шашкой, а мне ещё пожить охота, баб помять, ананасы с рябчиками покушать. – Николай Заломов сознательно шел на обострение, чтобы заранее поставить все точки над и.
Шутка удалась – Чапай захохотал.
- Подойдешь, подойдешь, Коля! – второй раз поднимать затевать ссору Чапаев был явно не намерен, хватило одного раза. – Видел я тебя в бою, лихой рубака! Мне такие люди нужны. А рябчики с ананасами и шампанским после победы вдвоём откушаем, и девочек прихватим. А что до политграмоты, ты мы тебя быстро обучим.
- Это мы еще посмотрим, кто кого обучит. – буркнул Заломов и пошел седлать своего коня.
Так волей судьбы Заломов оказался в стороне от полосы наступления на губернский город С. войск и не принял участия в освобождении города, который считал родным.

Пока слабая дивизия Чапаева бесплодно штурмовала Уральск и щекотала нервы белоказакам, другие красные командиры устроили форменное соревнование за право первым войти в губернский город С. Возле моста через Волгу, стремительное до этого, продвижение Железной дивизии застопорилось. Чехи обороняли Александровский мост до 3-го октября и начали отход с позиций, лишь когда последний их солдат покинул правый берег Волги. В ночь на 4-е октября, перебравшись на левый берег Волги, белочехи взорвали два пролета Александровского моста. Между тем с юга к Златоустовской железной дороге подошли разинский и пугаческий полки и после жаркого боя овладели поселком Иващенково. Восставшие рабочие Иващенковских заводов стали массово записываться в 1-ую Самарскую дивизию. «К Чапаю!» - коротко говорили они и никого не волновало, что на самом деле Чапаев воюет отсюда за триста километров и совершенно с другой дивизией. Над Сызранской группировкой белых нависла угроза полного окружения, и они, уже невзирая на потери, стали прорываться к губернскому городу С. Стоя у разрушенного моста через Волгу, командир 1-ой Симбирской Железной дивизии Гая Гай видел, как тают его шансы присовокупить к славе освободителя Симбирска и Сызрани еще и лавры освободителя губернского города С. В отчаянной попытке опередить Захарова, он бросил свою дивизию на фрсирование Волги реквизировав всё, что может держаться на воде. Но 6-го октября части 1-й Самарской пехотной дивизии Захарова заняли станцию Липяги, от которой до пригорода города, Кряжа, оставалось широкое поле, окаймленное реками Татьянкой и Сухой Самаркой.
Ужас охватил членов Комуча при известии о стремительном приближении к городу большевистских орд. Бросив губернский город, бросив свои войска, опереточное правительство бежало за Урал, чтобы там быть арестованным адмиралом Колчаком, который 18 ноября совершил переворот и был провозглашен Верховным правителем России. В отчаянной попытке быть первым, Гай сел на самолет, и прилетел в губернский город С. Зайдя в ближайшее отделение почты, он послал хвастливую телеграмму о взятии города в Совнарком Ленину и Реввоенсовет республики Троцкому. После чего обратно на самолете благополучно вернулся в расположение своих войск. Утром 7-го ноября передовые части 1-й самарской дивизии заняли станцию Кряж и в сторону города был отправлен красный бронепоезд. Попытка чешских минеров подорвать понтонный мост через приток Волги была сорвана рабочими отрядами, сформированными на восставших заводах губернского города. В два часа дня передовые части дивизии Захарова вошли в город, а в пять часов вечера от городского вокзала на восток ушел последний эшелон с интервентами. Через три часа в город вошли части Железной дивизии Гая, а ближе к полуночи на автомобиле в губернский город С. въехал командарм Первой Тухачевский.
В это же время бойцы Николаевской пехотной дивизии тонули в жуткой заволжской грязи под Уральском. Город, ввиду малочисленности и слабости, взять не удалось, и всю осень дивизия Чапаева провела в демонстрации наступательного порыва. Казаки зло огрызались. Эскадрон Заломова то беспрестанно мотался между пехотными частями дивизии, поддерживая их наступление, то уходил в глубокую разведку и рейды, то охранял фланги наступающей пехоты. Эскадрон гонялся за казаками, казаки гоняли эскадрон по ровной как блин заволжской степи. Николай сознавал, что кавалеристы из его бойцов аховые, не чета казакам, сидевшим в седле как влитые. Поэтому прямых столкновений избегал, и все свободное время нещадно гонял своих бойцов, обучая их хоть каким-то навыкам верховой езды. С Чапаевым, в конце концов, у Заломова установились вполне ровные, деловые и даже отчасти дружеские настроения. А случай, когда Николай со своим эскадроном с фланга отчаянно врубился в контратакующих белоказаков, лавой натекающих на залегшую красную пехоту, вообще заставил Чапая уважать своего боевого комэска.

Коля шел по мостовой губернского города С., звонко печатая шаг своими сапогами. Мысли, пущенные им в свободное плавание, плавно перетекали с темы на тему. От воспоминаний о делах минувших, но недавних – к более приятному, но и одновременно горькому предмету, к милой его сердцу Наталке. Где же она, жива ли в этой мясорубке? А что сталось с Мечом Тамерлана, из-за которого собственно и начались их приключения? Молчит Меч, не отвечает на вопросы, теснящийся в голове красного комэска. И вдруг, словно молния ослепила, голову пронзила страшная боль от постороннего вторжения:
- Я здесь! Приди, возьми меня.
Николай встал как вкопанный. Неужели? Детские воспоминания возвратились или Глас был слышан наяву? Ну ладно, острая головная боль – последствие ранения, полученного в октябрьских боях в Москве. И слуховые галлюцинации мучают его с тех самых пор. Но так явно и четко! Воспоминания о московских боях привели к неожиданной мысли, а что если Глас Меча и тогда помог? Ведь что-то заставило Николая в самый последний момент отвернуть голову, и пуля, летевшая прямо в лоб, только чиркнула по виску. Не может быть! Много раз все эти годы Заломов вопрошал эфир, слушал себя, а ответом было только молчание. Показалось! Просто это родной город навеял воспоминания. И, тряхнув своей рыже-красной головой, бравый комэск отогнал их прочь, решительно зашагав дальше, в штаб.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 19.4.2017, 8:22
Сообщение #25


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 2. В штабе армии

Цитата
«Великие вещи, все, как одна:
Женщины, Лошади, Власть и Война.
О войне мы сказали немало слов,
Я слышал вести с русских постов:
Наточенный меч, а речи что мед,
Часовой в шинели средь тихих болот.»
Редьярд Киплинг, перевод А. Оношкович-Яцына


- Все, отвоевался! – подумал комэск, прогнав глюки. – Только-только двадцать первый год разменял, а здоровье уже ни к черту. Будь она неладна! – не к добру вспомнил ту злосчастную пулю, полученную на Московских баррикадах. - Еще и от командования отстранили. – совсем приуныл Николай.
Зачем-то он так понадобился штабу армии, что срочно приказали сдать эскадрон и полк, которым он временно командовал, и вызвали в губернский город С.
Вообще чудило командование в последнее время немало. Складывалось такое впечатление, что после овладения губернским городом командование четвертой красной армии расслабилось, исчерпало наступательный порыв и утратило инициативу. Устроило чехарду с перетасовкой частей и командирских кадров, отдавало сумасбродные и маловыполнимые приказы. Чувствовалось отсутствие четкого плана. К этому добавилась взаимная ненависть казаков и крестьян, которые и составили основу воинских частей. Когда войска Краской Армии вступили на территорию Оренбургского и Уральского казачьих войск, то бывшие в ее рядах немногочисленные казачьи части стали неустойчивы. Да что там неустойчивы! Целыми сотнями перебегали и шли на поклон к атаману Дутову. В казачьих подразделениях и частях постоянно тлел фитилёк мятежа. Да и сами мужики не сильно стремились продолжать войну, а всё норовили удрать, разбежаться по своим селам – хозяйствовать. Могла повториться беда всех крестьянских революций, когда крестьяне, освободив свою местность, утрачивали весь наступательный порыв и расходились по домам. Этим не замедлил воспользоваться Колчак, собравший ударный кулак и развернувший наступление в сторону Волги. На сей раз в бой шла не рыхлая Народная Милиция Комуча, а хорошо мотивированные, и закаленные в боях офицерские части. Чапаев, командир Заломова, видел в этом предательство и грозился приехать в Саратов, в штаб армии и перестрелять всех спецов, считая их источником всех бед. Во время одного из посещений штаба, Чапаев в пух и прах разругался с очередным новым командармом, послал всех к чертовой бабушке, сдал дивизию и отправился в Москву, постигать военную науку в Академии Генерального штаба. Порядка, однако, не прибавилось. Вскоре у армии появился новый командир. Кто он таков, точно не знали, но втихомолку переговаривались, что на «энтот раз прислали всамоделешнего царского енерала», судачили, что «злой аки черт».
И вот вызов штаб армии. Николай тепло простился со своими сослуживцами. Взял с собой вестового Фрола Аниськина и отправился в губернский город С., где теперь располагался штаб 4-ой армии. Несмотря на поздний час, им удалось найти приют в казармах Запасного полка. Наскоро перекусили, и Заломов, оставив Фролку распорядиться насчет ночлега и завтрака, отправился прямиком в штаб, представляться.
Штаб армии и располагался в уютном двухэтажном особнячке, построенным в начале века в модном тогда псевдорусском стиле. Прежде, до переворота, это было сугубо мирное здание - в нём располагалась Губернская земская управа. В гражданскую особняк облюбовали военные. Николай угадал: штаб еще не спал и, напротив, был готов к очередной бессонной ночи. По коридорам деловито сновали девушки в гимнастерках и красных косынках, неся в руках папки и кипы исписанных бумаг. Переговариваясь на ходу, степенно шагали по своим делам военные, другие сидели на подоконниках и курили, пуская клубы махорочного дыма прямо в потолок и смачно сплевывая под ноги желтовато-бурую субстанцию. Из-за закрытых дверей раздавался стук и перезвон пишущих машин, а из-за одной двери, которую охранял красноармеец с винтовкой, был слышан стрекот телеграфного аппарата. Не переставая, трезвонил телефон, и кто-то сухим надтреснутым голосом, что-то раздраженно втолковывал невидимому собеседнику на другом конце провода. За столом перед дверью командующего сидела высокая барышня и что-то сосредоточенно печатала на машинке. Единственными достопримечательностью девицы были большие круглые очки, невесть как держащиеся на её вытянутом узком лице, да ещё, пожалуй, невероятная скорость, с которой она управлялась с машинкой. Николай намеревался проскользнуть мимо Цербера в женском обличии во врата, ведущие к командарму, но его остановил грозный рык долговязой девицы
- Вы куда? – рявкнул девичий голосок. – Командарм занят и никого не принимает! – отрезала девица, не поднимая глаз от текста.
- У меня предписание, - ответил Заломов, раздосадованный тем, что его маринуют в приемной.
Достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаге и протянул Церберу в очках. Та, наконец, удосужилась оторваться от своих записей и взглянуть в протянутый листок. Николай уныло думал, что раз уж не удалось проскочить к командарму, то, очевидно, придется повторить попытку утром, впрочем, без особой надежды на успех: волокиту советских учреждений он знал преотлично. Однако, девица видимо что-то усмотрела в его мандате, что повлекло изменения в её поведении по отношению комэску.
- Одну минуту. – попросила девица и, приоткрыв дверь, ведущую в кабинет командарма, змейкой проскользнула в узкую щель.
Раздражение Заломова между тем нарастало. «А тут действительно генеральским духом пахнет. – думал Николай. – Вон какие порядки завел, что запугал всех. Бедная девушка даже дверь открыть боится – в щёлочку проскальзывает!» Между тем «бедная девушка», широко распахнув дверь, пригласила Заломова:
- Командарм вас ждет!
Из-за широкого стола, на котором была расстелена огромная карта, поднялся и быстрым шагом двинулся навстречу Николаю невысокий крепыш в перепоясанной ремнями, ладно сидящей гимнастёрке.
- Живой, чертяка!
Николай почувствовал, как трещат его кости от крепких объятий командарма.
- А я всё думал, когда вызывал: ты это, или не ты!
- Я, я, Михаил Васильевич! – радостно отвечал Заломов, от души хлопая Фрунзе ладонями по спине. – А то я гадал, что за царского генерал к нам прислали, что всех в страхе и строгости держит.
- Боятся, значит? – посерьёзнел Фрунзе. – Ты смотри как старорежимные привычки глубоко сидят в казалось бы сознательных бойцах революции. До сих пор не понимают, что командир – старший товарищ, а не барин. Однако и без строгости никуда! Мы только строим свою революционную армию. А без железной дисциплины в этом деле никак нельзя, на одном революционном энтузиазме далеко не уедешь. Об этом не устают повторять и товарищи Ленин и Троцкий.
Глядя со стороны на Фрунзе и Заломова, можно было подумать, что они братья. Оба невысокие, но крепко сбитые, кряжистые, оба рыжие, только разных оттенков: русого с рыжеватым оттенком Фрунзе затмевал медно-рыжий, солнечный Николай. Лицо командарма четвертой окаймляет аккуратная окладистая, шелковистая на ощупь, бородка. Николай же отрастил аккуратные «ротмистрские» усы.
Вдоволь наобнимавшись и насмотревшись друг на друга, старые товарищи приступили к делу.
- Да ты проходи, садись. – Михаил Васильевич подвел Заломова к столу, придерживая за спину. – Разговор нам длинный предстоит. Сейчас Катюша нам чайку принесёт.
Пока долговязая и сухопарая Катюша распоряжаясь насчет чая, Фрунзе забросал Николая вопросами. Каково состояние войск? О чём думают красноармейцы и, вообще, каков настрой бойцов? Будут ли красные казаки воевать против своих? Чего не достает в войсках? Видя перед собой озабоченное лицо внимательно слушающего командарма, Заломов постарался отвечать как можно более обстоятельно.
- Бойцы недоумевают, почему топчемся на месте, растет недовольство, звучат обвинения в измене, Михаил Васильевич. – Я вам откровенно скажу…
- Тук. Тук. - оборвал Николая на полуслове стук в дверь. И в приоткрывшуюся щёлочку пролезла голова Катюши и произнесла:
- Чай, Михаил Васильевич! С баранками.
Фрунзе, на миг сняв свое строгое сосредоточенное лицо, весело откликнулся:
- Давай, заноси, хоть погреемся.
И он зябко передернул плечами и пожаловался Николаю:
- Дрова нынче дороги, а уголь – тем паче. Да и эту, обжору, - он кивнул в сторону стоящей в углу комнаты буржуйки, - Сколько не корми, все топливо сжирает, а стужа такая, что кровь стынет в жилах.
- Ну ты давай, рассказывай. – подбодрил он Заломова, пока девушка снимала с маленького подноса заварной чайник, стаканы с кипятком и тарелочку с бубликами.
- А на чём я остановился? – переспросил Николай, к своему стыду потерявший нить разговора.
- На том, что командарму придется выбирать между неподготовленным наступлением или мятежом в полках, - жестко ответил Фрунзе.
И, видя недоуменный взгляд Николая, счел своим долгом пояснить:
- Для успешного наступления одного революционного энтузиазма мало. Нужна подготовка, и серьезная работа, иначе кровью умоемся. Помнишь Московские бои?
Николай кивнул.
- Вот пример того, что бывает, когда наступление не готово. Ведь скольких жертв можно было избежать, тщательно всё спланировав и подготовив, как Лев Давыдович в Питере. Прости, я тебя прервал, так о чём ты хотел сказать?
Заломов, бросил в чай кусок сахара, и помешивая в стакане ложкой, продолжил:
- Ну, о настроениях в войсках. Нетерпимость овладела не только рядовыми красноармейцами, но и некоторыми командирами. Иные, стремясь завоевать популярность, даже подогревают этот настрой. Тут и до бунда недалеко.
- Да-а! – задумчиво проговорил Фрунзе и пятернёй взъерошил волосы у себя на затылке. – Не изжили мы еще атаманщину. Поговорю я с членом военного совета, пусть его комиссары усилят свою работу.
- И пролетарским элементом бы войска усилить надо. Одни крестьяне да казаки в войсках, а сознательных рабочих мало. – добавил Коля.
- Ничего, с этим ситуация начинает понемногу выравниваться. Иващенков дал рабочих, на заводах губернского города С. агитация проводится, путейцы Сызрани дали пополнение, скоро должен прибыть полк Иваново-вознесенских ткачей. И ведь прекрасные командиры, самородки, наподобие Плясункова, или твоего же Чапаева, и преданы делу революции, а сознательности ни на грош! - неожиданно Фрунзе вновь вернулся к больному вопросу. Видимо он очень беспокоил командарма. - И грамоту военную не разумеют. Учиться надо Коля, учиться военному делу настоящим образом! Вот и тебя замыслил я отправить на учебу в Академию, в Москву.
- Война же, Михаил Васильевич! – воскликнул Николай.
- Вот именно – война! И победить врага можно только освоив всю сумму знаний, что накопило человечество за свою историю. – подхватил Фрунзе, позабыв о своём остывавшем чае. – Знаешь, Коля, что помимо революционного порыва главное в наступлении?
Николай, отхлебнув из своего стакана, вопросительно посмотрел на командарма.
- Главное в наступлении счет и расчет. Сколько требуется провизии на солдата на каждый день? Ведь одними революционными лозунгами сыт не будешь! А на полк, а на дивизию? А фураж для лошадей? А горючее для автомобилей и аэропланов? А бронепоезда? А камень, щебень и лес для строительства укреплений? А средства для форсирования водных преград? Сколько, чем и на какое расстояние нужно доставить боеприпасов? А то ведь можно пойти в наступление, а через двести верст остаться без корма, еды, патронов и снарядов! И без всего этого вместо победы будешь окружён, разбит, или взят в плен. Только людей зря погубишь! – Фрунзе посмотрел на обескураженного Заломова и добавил: - То-то.
Николай вспомнил, как много в Минске Фрунзе читал литературы по военной истории, все ночи просиживал за какими-то расчетами. Неужели уже тогда готовил себя к роли красного полководца?
- Вот посмотри, - едва не расплескав чай, Фрунзе встал и склонился над картой, - это расположение нашей стороны, а вот войска Колчака. - он ткнул карандашом с в сторону Урала, пестревшего синими значками. - По всему видно, что белые накопили силы и изготовились для наступления. Если мы пойдём в наступление, то будет мясорубка с непредсказуемым результатом, а я хочу ударить наверняка. Как ты думаешь, куда беляки нанесут главный удар?
Николай вгляделся в карту, недоуменно пожал плечами и ответил:
- Ну, не знаю, наверное, к нам пожалуют, в губернский город С.
- Верно, Коля, правильно мыслишь, погляди, - Фрунзе указал на район Уфы, где было особенно много синих обозначений, - Но я думаю, что второй удар они направят в район Казани. А это – расходящиеся направления. По мере наступления их фланги будут отрываться друг от друга, войска растягиваться, а силы слабеть. Вот тут я и нанесу удар во фланг наступающей группировки колчаковцев. Тем самым достигается и разобщение колчаковских сил и белоказаков. А далее целесообразнее продолжить наступление на Урал, где много сочувствующего нам пролетариата, огибая по касательной Уральское и Оренбургское казачьи войска. Казаки за свои хаты будут сопротивляться отчаянно, вот мы, пополнив войска уральскими рабочими, и навалимся на них с севера, с Урала, откуда они нас не ждут. Каков план?
- Здорово! – Николай не мог скрыть восхищение стратегическим талантом товарища. – А вы меня, Михаил Васильевич, шаровары протирать в аудиторию отправляете!
- До лета все равно в наступление не пойдём. Нужно, чтобы армии противника втянулись в бои, поистрепались, растянули тылы. Это, брат, дело серьёзное, тут тщательная подготовка требуется, в том числе и командиров подучить азам военной науки. Приедешь – полк примешь. Неделю тебе даю, отдохнуть, оглядеться, семью навестить, и вперёд - в Академию.
- Есть! – щелкнув каблуками, откозырял Заломов.

Не знал Николай, что это не конец долгой ночи и его ожидает не менее неожиданная встреча. Не подозревал и то, что встреча с родным домом выйдет столь трагической.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 20.4.2017, 8:37
Сообщение #26


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 3. В ГубЧК
Цитата

«Ты вышел из голода,
Из вечного холода.
Из горной железной тьмы,
Из древней тюрьмы...
Из сумрака севера
Соцветием клевера
Последней весны росток
Вплетется в венок».
Хелависа (Наталья О’Шей)


На выходе из штаба Николая Заломова ожидал не очень приятный сюрприз, в виде двух чрезвычайно хмурых людей. Один, несомненно, главный, – с маузером на боку чахоточного вида долговязый тип был одет модную кожанку, другой, пониже, был облачен в опоясанную ремнями потрепанную телогрейку и вооружен манлихером с примкнутым штыком.
- Товарищ Заломов? – полуутвердительно спросил главный. – Мы из ЧК. Просим пройти с нами.
В Заломове закипело раздражение: время второй час ночи, за целый день у него, кроме пустого чая у командарма, маковой соломки во рту не было, а тут эти пристают… Лучше бы заговорщиков и контрреволюционеров искали, а не приставали попусту к командиру Красной Армии. Но, подавив раздражение, ехидно осведомился:
- А, что стражи революции только по ночам работают? Документы предъявите! – добавил он на всякий случай.
- Пожалуйста! – долговязый достал из внутреннего кармана и развернул листок.
Это было распоряжение, отпечатанное на бланке канцелярии Губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, и подписанное начальником канцелярии. Николая все это уже порядком достало, поэтому он устало попросил:


- Основания?
- Начальник расскажет. Нам приказали доставить – мы выполняем.
Действительно, что спрашивать с рядовых сотрудников? Надо общаться с тем, кто заинтересовался рядовым комэском. Однако, Николай попытался сделать второй заход:
- Ребята, давайте завтра, а? Я с утра буду у вас как штык. Целый день в седле, весь вечер у командарма, у меня только одно желание – приткнуться где-нибудь, да ноги вытянуть.
- Никак нельзя, сказано было доставить немедля. – говорил один долговязый, тот, что в телогрейке с ружьём, только сопел и переминался с ноги на ногу.
- А, ладно, пошли! – решился Николай, сил препираться, если честно, уже не было.

Пока шли по, погруженным во тьму, городским улицам, Николай в душе дал волю раздражению на чекистов. Нет, конечно, он умом понимал, что всякая революция, чтобы быть успешной, просто обязано создавать подобные карательные органы. Можно сколько угодно одерживать победы на поле боя, но внутренняя слабость может погубить любую власть. Раздражение Заломова вызывали лишь методы, которыми «действовал карательный меч революции». А они были, по его мнению, таковы, что только множили число врагов Советской власти. Репрессии, которые ЧК развернула в тылу, реквизиции, преследования церковников, интеллигенции, крестьян только распаляли костер гражданской войны, привели к невиданному ожесточению в борьбе. Николай же ведь был не слепой и немало насмотрелся за эти годы: видел издевательства и страшные мучения, которыми подвергали своих противников обе стороны, видел ненависть в глазах врагов и не меньшую ненависть в глазах друзей. «Если бога нет, то кто же обрел Россию на такую судьбу?» - иной раз думал Николай. – «Или, чтобы построить новый мир, нам суждено пройти через этот кошмар взаимного самоистребления?»
С другой стороны, Заломов видел, что просто необходима сила, которая смогла бы навести хоть какой-то порядок. Заставить работать разложившиеся и разленившиеся толпы, скитающиеся по российским просторам, ликвидировать несметные банды, бродящие по Руси, грабящие и терроризирующие население, вернуть людей в поля и цеха. Осознавал Николай, или нет, но отчасти его неприязнь к чекистам была типичной для кадровых военных, всегда свысока относившимся к контрразведчикам, и считающим, что уж они-то на поле боя занимаются реальной работой, в то время, как контрразведка по тылам сидит и в шпионов играет.

«Изменился. Постарел.» - думал Николай. Глядя на поднимающегося из-за стола Колоссовского. Председатель Губернской Чрезвычайной комиссии и ранее не отличавшийся дородностью, худобой стал напоминать скелет. Натянутая на череп кожа, впалые щеки и изборожденный морщинами лоб делали из Казимира не довольного жизнью эпикурейца, как прежде, а на средневекового аскета. Довершали картину плотно сжатые губы, отсутствие так хорошо знакомых Николаю усов и пронизывающий взгляд глубоко посаженных глаз, окаймлённых синими кругами.
- Так вот, значит, где ты окопался? Карателями командуешь? – с некоторым вызовом спросил Николай, как только перестали обниматься. – Ну и видок у тебя я скажу – вылитый Торквемада.
Казимир не обиделся, а хотя и мог бы. Вместо этого погладив место, где ранее находились усы, ответил со всей серьёзностью:
- Эх, и ты недопонимаешь, Коля. Когда мне предложили, место председателя Губ ЧК, не счел своим долгом отказаться. Я ведь не отступал со всеми, когда Красная Армия оставила город. Остался здесь, исходил всю губернию, налаживал связи, прощупывал настроения, готовил ваше возвращение. Никто лучше меня не владеет настроениями в губернии, я знаком со всеми раскладами в городе. Что, лучше бы варяга какого-нибудь прислали? Так он таких дров здесь наломать может! И так ломают. Чехи были – плохо! Сейчас, вместо них, уже наши нагнали венгров, латышей и китайцев. А у тех подход простой, и разговор короткий – «к стенке»! Вот и приходится выкручиваться.
Николай не мог не признать определённого резона в глазах поляка, но… он помнил о неприязни Колоссовского к России. Или это была лишь манера фрондирования? Поляк – русский патриот? Однако!
- А как же Братство Звезды? А их планы в отношении России?
- Успокойся, Николай. – со своим едва уловимым, но и неистребимым мягким акцентом произнес Колоссовский. – Слишком много вопросов задаёшь, на которые у меня пока ответов нет. Не в последнюю очередь об этом я с тобой и хотел поговорить. Но давай на некоторое время заключим мировую и перекусим.
С этими словами бывший инженер, а ныне главный губернский чекист сдернул со стола газету, под которой оказалась еще дымящаяся картошка, кружочки копченой колбасы, ломтики сала и свежий хлеб. Венчала все это, редкое по тем голодным временам, изобилие бутылка настоящего армянского коньяка.
- Откуда все это? – сглотнув подступившую слюну, спросил Николай.
- Накануне склад спекулянтов взяли. – объяснил Казимир. – Все по госпиталям раненым отправили, ну и я малость по разнарядке получил. Да ты не беспокойся, всё по закону.
Только теперь Николай понял, как он голоден. Без слов друзья уселись за стол, и пока Казимир занялся откупориванием бутылки, Николай воздал должное яствам. По правде сказать, колбаса была, по-видимому, из давно издохшей лошади, сало выглядело пожелтевшим от старости, а в хлеб кроме муки было напичкано столько всего разного, что он приобрёл грязно-серый цвет. Но как бы ни было, а тяготы гражданской войны отучили Николая быть привередливым, поэтому угощение ему показалось поистине царским. Единственно по-настоящему стоящим на столе был коньяк, от первой рюмки по всему телу разлилось благодатное тепло.
После второй Казимир решительно отставил коньяк в сторону:
- Я думаю – хватит пока, поговорить надо, пока не развезло. Ты давно Фрунзе знаешь?
Николай насторожился, хотя, действительно, у него от выпитого и съеденного уже немного зашумело в голове, и стало клонить в сон. С чего бы это чека заинтересовалось командующим?
- В Минске в марте семнадцатого вместе власть брали. – Николай отвечал, тщательно выбирая слова. – А потом в октябрьский переворот в Москве вместе дрались. Он старый большевик, еще с первой революции.
- Да знаю я! – отмахнулся Колоссовский, его больно задело недоверие услышанное в словах друга. – Не доверяешь, значит? – чекист посмотрел прямо в глаза Николаю. – А зря! Советую тебе и дальше держаться Фрунзе. Это, брат, птица высокого полета. Во всем советском руководстве он, пожалуй, единственный, кто четко видит перспективы и пути строительства Красной Армии.
- Как же! – не поверил Заломов. – А Троцкий, Вацетис, Тухачевский?
- Позёры, болтуны, бредящие идеей мировой революции. – отмахнулся Казимир Колоссовский. – Таким дай власть – они страну уничтожат ради идеи. А для Фрунзе главное – прогнать интервентов и победить контру внутри страны. И будет он строить армию государства, Советской России, а не интернациональную орду, которую можно бросить в поход на Европу. Троцкий, кстати, Магистр Братства.
- Да, ну!
- Они же там в связи с войной и революцией рассорились все! Европейцы, заручившись поддержкой толстосумов из Америки вознамерились построить общество, где транснациональный капитал будет править миром. «Белые люди», «высшая каста» будут на вершине пирамиды – остальные должны работать и обеспечивать их.
- Однако же…
- Да подожди, я ещё не досказал. Россия для них в таком раскладе – неисчерпаемый источник ресурсов, необходимых для поддержания в сытости и довольстве высшей расы - европейцев. Связанные с революцией русские члены Братства не захотели согласиться с такой нерадостной перспективой и подняли бунт. Для них коммунизм в мировом масштабе и есть земное воплощение идеала Братства. Отсюда их мессианство, их идеи красной интервенции в Европу ради мировой революции. Коля, они сожгут Россию в топке мировой революции, а потом подожгут и Европу. А для этого они решили использовать знамя борющейся партии.
- Слушай, ну так получается, что куда не кинь – всюду клин. Получается – Братство Звезды – тайная организация внутри партии. Но ведь а России есть и другие, члены Братства Звезды?
- Они все вынуждены примкнуть к тем или к другим. А Американцы как всегда – и тем и другим. С одной стороны – профинансировали переезд Троцкого сотоварищи в Россию. С другой – снабжают и содержат Колчака. Есть ещё и Несущие Свет – элита Братства. Те вообще ведут своё происхождении от Звезды и носят первоначальные кольца, сделанные из натурального звёздного метала. А в оправе – кусочек Звёздного Камня. Лни действительно отличаются от нас и могут действительно делать штуки недоступные простым людям.
- Например?
- Они, к примеру, могут мысленно общаться между собой на огромные расстояния, не имея никаких средств связи. Они чувствуют друг друга, Коля. Надо как-то остановить и тех и других.
- Да это я и сам теперь вижу. – поддакнул Николай. – А чекисты? На чьей они стороне?
- А ЧК, как и армия – инструмент государства. Поэтому настроения разные, как и в партии впрочем. Германского посла ведь чекисты ухлопали, чтобы революционную войну со всем миром учинить, безумцы. Мы же ждали, что они Штоца послом пришлют, но тот оказался хитрее – поехал обычным секретарём. На самом деле – цель он, а Мирбах – прикрытие, дымовая замеса. Помнишь, в газетах – всё об убийстве посла, а то, что ещё и убили секретаря, упоминалось вскользь. Но члены Братства всё поняли сразу – российские Братья бросили вызов их могуществу, именно после этого гражданская война пошла всерьёз, а нищие и полуголодные белогвардейские армии стали вооружаться и снабжаться. И выстрелы в Ильича связаны с этим.
Впрочем, и в нашей партии изначально два крыла сожительствуют. Для одних – преимущественно эмигрантов – Россия всегда была чужой. Для них ближе Европа и только там можно построить коммунистическое общество. А Россия – лишь факел, чтобы разжечь пожар мировой революции. Другие, пока эмигранты в европейских кафешках и бистро просиживали, работали в России, на заводах, в деревне, сидели в ссылках, колесили по всей стране. Для таких – Россия – Родина, и другой не дано. Поэтому они, не отказываясь от идеи мировой революции, втихомолку протаскивают идею о возможности построения нового общества в одной стране.
- А ты, ты сам. Казимир, какую идею поддерживаешь? Только не увиливай от ответа, бросаясь в общие рассуждения. – потребовал Николай.
Минуло то время, когда Николка в рот глядел инженеру Колоссовскому. Они, прошедшие войну и революцию, давно были на равных, и на «ты».
- Я, как ни странно, за тех, кто считает, что надо защищать свою социалистическую Родину – Советскую Россию. Я – за Россию! Более того, именно большевики, Красная Армия и ВЧК стоят на защите единства страны. Мы ведем войну против интервентов, самостийников, батек и атаманов, разрывающих страну на части. Все больше и больше честных людей будет осознавать этот факт и переходить на нашу сторону. Любовь к Родине примирит их с большевизмом. Поэтому я против тех, кто желает сжечь Россию в огне мировой революции, хоть я и поляк. Хватит, наэкспериментировались! Надо страну по кусочкам обратно собирать, надо ее из руин поднимать, А эти – сами с голой жопой, а в другие страны свет истины собрались нести. Нам в России надо дать образец хозяйствования и государственного управления, тогда только, глядя на нас, и остальные страны подтянуться. – Колоссовский невесело усмехнулся. – Знаешь, Николай, порой мне кажется, что это Братство и эти адепты всемирной революции – одна шайка-лейка.
- Сил против Троцкого пока маловато, поверь, они есть. – разоткровенничался Колоссовский. – Он ведь и большевикам примкнул только в семнадцатом, а до этого – злейший враг был! Эх! – он даже стукнул легонько ладонью по столу. – Смотаться бы за океан, разузнать, чем наш Иудушка, как Троцкого называл Ленин, там занимался, с кем из банкиров дружбу водил.
У Заломова стало на душе полегче. Свой! Пусть интриган, это у поляка в крови, зато – свой! Одна мысль засела к Николая в голове и он её озвучил:
- Ладно, Штоца убили, и мне его совсем не жалко – сам запутался, сам связался с Кронбергом, но у него была жена, что с ней?
- Екатерина Михайловна?
Николай кивнул:
- Мама Наташи.
Колоссовский потёр бритый подбородок:
- Не знаю. – честно признался. – Упустил. Надо будет разузнать, что с ней стало. Если найду – пристрою на какую-нибудь службу.
Изрядно выпитое зелье тянуло на откровение, поэтому Николая развезло и понесло:
- Казимир, я вообще на очень многое стал смотреть по-иному после ноября. А стоило ли такие жертвы городить, страну ввергнуть в гражданскую войну, русских натравить друг на дружку? Ведь вон, сколько крови пролито, а сколько ещё прольётся? А ведь надо было всего лишь немного поднапрячься. Чуток перетерпеть – и вот она – победа над германцем. И не топтали бы они Украину, не отвалились бы Прибалтика, Польша, Финляндия. Уж не зря ли всю эту кашу заварили? Я тебе это как другу, а не как чекисту говорю эти контрреволюционные вещи.
Казимир Ксаверьевич ответил не сразу. Сначала долго молча разглядывалрюмку с янтарной жидкостью, держа её на весу перед собой. Словно какое-то откровение мог разглядеть в коньяке. Затем залпом осушил посуду, и, медленно и осторожно подбирая слова, произнёс:
- Думаешь, Коля, ты один такой задаёшь этот вопрос? Да, я сам себе его не раз задавал. Только ли в войне дело? А социальное неравенство? А безземелье крестьянства? А сословное и национальное неравенство? Да сколько неустроенности на Руси было! Вон, твой батя, каким знатным предпринимателем был, как дело свое продвинул и раздвинул, а всё одно – подлым сословием вы считались. При царе знать вовсе не спешила своей властью делиться. – Николай вынужден был согласно кивнуть. – А разве мы революцию только ради победы делали? Революция разбудила и повела к политической жизни, к грамотности миллионы, на что понадобился не один десяток лет спокойной мирной жизни. Проснувшееся национальное самосознание окраин привело к тому, что они всё равно рано или поздно обрели независимость, скорее всего, через пролитую кровь и большие жертвы. А большевики предоставили им свободу без всяких условий. Да и победа была бы пирровой. К черноморским проливам нас не допустили бы англичане, а французы бы кредитами удушили. Это же надо было столько кредитов у них набрать! Они из нас благодаря этим деньгам «мальчиком на побегушках» сделали. Завели Романовы страну в тупик, и кто дал бы гарантию, что после войны Николаша снова что-нибудь не отчебучил бы. А кто мог знать, что в Германской империи произойдёт революция? Нет, друг, Ноябрьская революция в Германии – прямое следствие нашей революции. Не было бы нас – не было бы их. Из всех политических сил в России – только мы боремся и против интервентов, и против националистов. Поэтому победа красных – это гарантия независимости России.
Казимир перевёл дух, а Николай сидел и размышлял над услышанном из его уст. Признавая определённую правоту в словах инженера, он тем не менее имел своё, несколько отличное мнение, но вслух высказывать его не стал. Хоть и верный человек Колоссовский, однако же, есть вещи, которые не стоит доверять и близкому другу, тем более, что он служит он в ведомстве, которое кто-то метко назвал «карающим мечом революции».
Колоссовский, будто бы не видя, что происходило на душе парня, разлил по рюмкам коньяк:
- Давай, Коля, выпьем еще, за нашу встречу, за наше дело, за победу!
- Давай! – и, чокнувшись с чекистом, Николай залпом осушил рюмку.
Колоссовский тоже опрокинул содержимое соей рюмки в рот, крякнул по-мужицки и отправил себе в рот ломтик сала.
- То ли стар стал, то ли сало – дрянь. – пожаловался Казимир. – Как резина. Так ты, значит, ни Наташу, ни Меч уже не ищешь? – вопрос прозвучал довольно резко и неожиданно.
Николай поднял глаза и обнаружил перед собой другого Колоссовского. Добродушно жующий собеседник куда-то исчез и глаза главного губернского чекиста смотрели на него строго и требовательно. Под взглядом этих глаз Николай вдруг почувствовал себя крайне неуютно.
- Так война же, Казимир Ксаверьевич. – неожиданно для себя в общении с Колоссовскми он вновь перешел на «Вы».
Ответ прозвучал как нелепое оправдание, поэтому Николай счел долгом поправиться:
- Ищу по мере сил, и поскольку позволяет военная обстановка.
- Помнишь, ты говорил перед отправкой на фронт, что Меч Тамерлана, возможно, оружие необычайной силы? – Николай кивнул и Колоссовский продолжил: - Меч надо найти, Коля! Страны как таковой нет, и в этих условиях им может завладеть кто угодно. И беляки, и интервенты, наши нетерпеливые, и, вообще, опасные честолюбцы с любой стороны. Страшно представить, что кто-то им решит воспользоваться. А нужно, чтобы он не достался никому!
- Да я и сам об этом думал. Появление Меча в России связано с двумя местами: с Москвой и губернским городом С. Но Москву я всю излазил еще до революции, а в губернский город С. получилось попасть только сейчас. Фрунзе неделю отпуска дал – время немного, но если с толком воспользоваться – шанс есть.
- Ну вот и ладно. – заметно повеселел Колоссовский. – А у меня и документ готов на такой случай.
С этими словами он потянул на себя один из ящиков стола, достал оттуда сложенный вчетверо листок и протянул его Николаю. Николай удивленно приподнял бровь, однако взял лист, развернул его и прочитал. Это оказался мандат от ГубЧК на имя командира Красной Армии Заломова Николая Георгиевича. Документом предписывалось
Цитата
«Всем органам Советской власти оказывать содействие предъявителю сего мандата…»
,
а также, что
Цитата
«вышеозначенный Заломов Н.Г. уполномочивается предпринять все средства к розыску старинной реликвии, а именно, так называемого «Меча Тамерлана», принадлежащего к историческому и культурному наследию РСФСР»
.
- Так, значит, ты всё знал и все спланировал заранее? – по правде говоря, Колоссовский опасался реакции парня, не признающего никакого контроля, но подняв глаза увидел, что Николай смотрит почти весело. – Вот за это спасибо! Не последняя бумажка в наше время.
- Почему знал? Я знаю тебя, Николай, поэтому предположил, что тебе может потребоваться содействие. Чекист я, или нет! – в тон Заломову ответил Казимир. – А хороший контрразведчик должен уметь прогнозировать. С этим документом ты можешь спокойно задавать вопросы, добиваться помощи, делать официальные запросы, привлекать других людей. А если Меч отыщется, то можешь спокойно носить его с собой, не опасаясь, сто отберут или обвинят в краже.
- Всё хорошо, одного не хватает.
- Чего же?
- Кожаной куртки. Без кожаной тужурки никак, авторитет не тот! – шутливо попросил Заломов.
Колоссовский расхохотался, да так открыто, что вроде бы даже морщины на лбу разгладились:
- Вот уж что-что, а эту просьбу я действительно предугадал. Пофорсить хочешь? Будет тебе кожанка! Вот, держи, - поляк протянул целую пачку документов, - вещевой аттестат. Получишь по нему завтра на складе кожаную куртку, новые штаны и френч, ремень и сапоги, фуражку и маузер в кабуре. Да, там еще и продовольственный аттестат, а то харчеваться тоже чем-то надо.
Беседа двух друзей затянулась далеко за полночь. Наконец, Колоссовский обратил внимание, что у Николая слипаются глаза, и он клюёт носом.
- Ну, всё. Давай, дуй на ночлег, а то у меня кроме этого ещё дел полно.
Николай попросил разрешения забрать еду с собой.
- У меня вестовой голодный сидит. – объяснил он Казимиру, заворачивая сало и колбасу в газету. – Фрол Аниськин, да ты его должен знать!
Казимир на миг задумался, потом лицо его просветлело:
- Не тот ли это хлопчик, что записки любовникам в Васильевке таскал?
- Он самый. Почитай, почти год назад неведомо как разыскал меня, упросил взять к себе в эскадрон. Сейчас лихим кавалеристом стал, вестовым при мне состоит.
- Да-а, блестящая карьера: был посыльным – стал вестовым.
Оба засмеялись.
Уже на выходе из кабинета, Николай был остановлен вопросом Казимира , брошенным вслед:
- С чего начать, собираешься, Николай?
Тот пожал плечами:
- Пожалуй, подниму связи, схожу по прежним адресам, а там и Васильевку навестить есть смысл.
- Верно! В правильном направлении копать думаешь, только к Зинаиде Архиповне не ходи.
- Это почему же?
- Любовник у неё нынче очень влиятельный – сам Председатель Губкома. И очень ревнивый, черт! – злость, с которой все это сказал Колоссовский, позволяла предполагать, что он сам не равнодушен к бывшей Мадам Зи-Зи. – Если приревнует – уничтожит. Тут уж ни я, ни Фрунзе помочь не сможем.
- Ладно, учту. – буркнул парень.
- А вот к Белавину – зайди! Что-то подозрителен мне стал в последнее время наш доктор, словно скрывает нечто. – посоветовал напоследок Казимир.

Странная эта штука - время, думал Николай Заломов. Ему вообще было свойственно особое ощущение времени. Он как будто чувствовал эту неосязаемую абстрактную субстанцию. Вроде течет всё время одинаково, да не одинаково. Иной раз за целый год меньше произойдет, чем за один месяц. Вот и сейчас время как будто уплотнилось, словно пружина часового механизма сжалась до предела: ещё один поворот заводного ключа и стрелки на циферблате полетят с калейдоскопической быстротой. Невзирая на бурные события последних лет, войну и революцию, Николай не чувствовал в те года стремительности бега времени. Да, происходили великие события в жизни России, но личное время Заломова двигалось вместе со страной, а поэтому незаметно. Сейчас же, выходя из ГубЧК, он вдруг стал, казалось бы, осязать натянутую струну, еще немного – струна лопнет – и время сорвется в бешенный галоп. Подобное чувство Николай испытывал только один раз в жизни – весной и летом четырнадцатого года.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 21.4.2017, 8:43
Сообщение #27


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 4. Анархия, мать её…

Цитата
«У нашего господина ни ржи, ни овина.»
Русская народная пословица

Цитата
«Мы редко вспоминаем здесь любимых и подруг:
В любой таверне девы есть, что скрасят наш досуг,
А меч и боевой топор не убегут с другим…
К чему о бабах разговор – мечам слагаем гимн!
Вперёд! Назначена цена,
Вперёд! Известно место встречи,
Вперёд! Уплачено сполна,
Противник назван… Ещё не вечер!
Десяток, сотня или тьма – нам это всё равно:
Вперёд- заплачена цена и выпито вино…
Где та, что руки заломив, заплачет над тобой?
Шагай вперёд, покуда жив, дерись, пока живой!»
Анжей Сапковский


Если сказать, что жизнь Арсения Яценюка была пёстрой, значит ничего не сказать. Поначалу – обычное босоногое детство деревенского мальчишки. Бегали по горам и пригоркам Жигулей, лазали по деревьям, не забывая деревьев фруктового сада деда Калги, купались в Волге, удили рыбу. Строгий отец – хитрый и хапужистый Васильевский кулак – бил парня смертным боем за малейшую провинность.
Потом – суровая, но полная впечатлений жизнь учащегося реального училища. Первая любовь, несчастная, - к гимназистке Наталке. Первые драки. Первая ненависть – к лучшему другу и удачливому сопернику. Первые выходки – дикие выходки горчишников Струковского сада. Первый стакан вина и первое посещение срамного дома с весёлыми мамзелями. Пора отрочества закончилась первым предательством. Не Арсения предали – он предал. Предал лучшего друга и возлюбленную. Начиная тогда, он и не подозревал, что подлость и предательство войдут у него в привычку и станут второй натурой.
Пора взросления началась у него с убийства. С каким наслаждением он вогнал нож в бок Козлобородого. Деньги, причём немалые, посулило за убийство ему некое Братство Звезды. Однако не обманули, заплатили, но убийство получилось какое-то кривое: резал, да недорезал, выжил окаянный. Но отныне путь в честное общество был Сеньке закрыт. Он опустился на самое дно: шлялся по каким-то притонам. Спускал деньги на игры и дешёвых шлюх, подворовывал по случаю. А когда стало в городе невмоготу – рванул на вольные хлеба, в Жигулёвские леса. Сколотил из подонков, укрывающихся от призыва в армию, банду, с которой наводили ужас на Сызрань, Ставрополь, Ширяево, Сенгилей, уездные сёла и деревни. Погуляли вволю, поразбойничали всласть. Но недолго верёвочка вилась, власти, занятые войной на западе, обратили, наконец, свой взор на восток, выслав команду из солдат и казаков – перестрелять разбойничков. Понял Сенька, что дело худо.
Война – мать родна – дала ему шанс. Шанс стать приличным человеком. Связавшись с властями, он, в обмен на помилование, сдал своих друзей-разбойничков. Они обтяпали очередное предательство вместе с жандармским полковником, с которым Арсению пришлось делиться награбленным. В обмен на это полковник пообещал ему, что армейская служба, а это было одним из условий сдачи, будет непыльной и подальше от боевых действий. И опять предательство сошло Сеньке с рук – жандарм не обманул и, используя армейские связи, устроил служить его во флот – на линкор «Гангут», на котором после бунта наблюдался большой некомплект личного состава.
Служба на линкоре была непыльной и весёлой. Корабль, после минирования Финского залива, вместе с другими дредноутами класса «Севастополь» прочно стоял у причальной стенки в Гельсинфорсе. Единственными сражениями матросов линкора были попойки в местных пивнушках и сексуальные труды в постелях дебелых финских проституток. От безделья, да на казённых харчах, матросы поправлялись, а в их головы лезли всякие нехорошие мысли. Ко времени появления в экипаже Арсения среди матросов насчитывалось полторы сотни последователей разных политических партий. Эсеры ненавидели кадетов, эсдеки различных направлений презирали эсеров, анархисты воевали против всех, местечковые националисты свысока смотрели на весь этот великорусский междусобойчик, лелея надежду, что грядёт час избавления от русского ига. Всё было всерьёз и порой дело доходило до мордобоя. Все сходились лишь на одном: самодержавию приходит крышка. Самой влиятельной и большой среди матросов партией, были анархисты. Они-то и встретили Сеньку с распростёртыми объятиями, разбойники и бандиты были у анархистов в чести. Анархисты вообще не утруждали себя теоретическими изысканиями и прочими умствованиями, а предлагали простые решения, недалеко ушедшие от тривиального разбоя.
Арсений, попав в такую компанию, так и не освоил толком морскую науку: пришла Февральская революция, и совсем уж стало не до овладения флотской премудростью. Боевую учёбу заменили митинги, наставления и уставы – постановления и резолюции. Зато он быстро стал своим среди корабельных бездельников, которые гордо величали себя анархистами-социалистами. Вовсю развернулась эта компания после Февраля. Весело тогда было! Вот где жестокая, склонная к насилию, Сенькина натура развернулась во всю ширь. Весело топили офицерьё в прорубе, весело их обливали ледяной водой и весело катались по заиндевевшим телам на санях. Стараясь походить на своих кумиров – революционеров, он стал отращивать волосы и носить пенсне, благо, после того как они перебили буйных, а тихие офицеры помалкивали, следить за соблюдением уставов стало особо некому. Вкупе с чрезвычайной худобой, длинными руками и пальцами, новый облик Арсения приобрёл вид демонический и загадочный. В иные времена бравая матросня вряд ли позволила верховодить собой столь субтильному субъекту. Но в дни революционных потрясений престранный облик и разбойничий шлейф и не такое проделывали с сознанием заурядных, казалось бы трезвомыслящих особей. Да только избран был Арсений от экипажа в Центробалт, где братва, исповедующая идеи анархизма, получила большинство.
В октябрьские дни Центробалт отрядил для помощи московским рабочим большой отряд под командой отчаянного головореза Федьки Расколова. Разбившись на ряд более мелких отрядов, матросня принялась наводить «революционный порядок» в Первопрестольной. Один из отрядов вёл не имеющий боевого опыта, кроме разбойничьих налётов, слабо ориентирующейся в вопросах флотской службы, но зато верный заветам Бакунина, возглавил не имеющий никакого боевого опыта, но зато свой братан-анархист, Арсений Яценюк.
Для Сеньки участие в московских событиях стало вершиной его кровавой карьеры. Одновременно сей визит разбудил в нём прежних, казалось бы давно уснувших, демонов прошлого. Хватило одного взгляда на уверенного, по-хозяйски распоряжающегося в Москве, Николая Заломова, как рука сама потянулась к маузеру. Только усилие воли не позволило всадить этому выскочке пулю промеж его наглых глаз. Но в место этого Сенька улыбнулся и, протянув руку, пошел навстречу сопернику. Бес ненависти к более удачливому сопернику и бес вожделения к потерянной возлюбленной вновь овладели им. Тем слаще для Сеньки было узнать, что Николке тоже ничего не обломилось с гордячкой. Ветреница пальчиком поманила этого деревенского увальня и упорхнула, что, безусловно, давало ему шанс. И совсем уж не удивился он, узрев среди красногвардейцев эту шлюху, Глашку, и её хахаля. Революция тем она и хороша, что всем даёт шанс выбраться из грязи, да в князи. Иное дело – нимфа с изумрудными глазами, незнамо где ныне обитающая. Происхождения она – самого прескверного в нынешнее время, так и напрашивается на то, чтобы поматросить и бросить. Многих, подобных Наталке, поимел Сенька со славных Февральских деньков, многих попортил: дворяночек, мещаночек, чопорных мамаш и трепещущих невинных дочурок. Победителю всё дозволено! Он по собственному опыту знал: неприступная прежде офицерская жена, становилась ой как доступна, получив статус офицерской вдовы. Тем более, если он сам присвоил этот статус, утопив в проруби муженька. Арсений аж причмокнул, представив как будет измываться над желанным телом.
Однако, после Октября всё пошло не так, как он задумал. А как-то криво и вкось. За Октябрём наступил февраль восемнадцатого, когда вконец разложившиеся матросики под Нарвой дружно бежали от германца, отнюдь не испытывающих братских пролетарских чувств к врагу. Долго помнил Сенька тот панический ужас, что овладел им, когда по их позициям жахнула немецкая артиллерия. Что и говорить, не выдержала его подлая душонка испытания реальным боем! Мучительно стыдно было Арсению вспоминать об этом. Слабым утешение было то, что робость и малодушие проявил не он один – вся бравая матросская команда по главе со своим командиром Пашей Буренко пустилась наутёк. Бежали далеко, так далеко, что добежали до Волги, остановившись лишь в губернском городе С. Тут их и настиг карающий меч революции в лице хмурых, немногословных латышей-чекистов. Проштрафившуюся команду сняли с бронепоезда, а Пашу Бурнеко под конвоем отправили в только что вновь ставшую столицей Москву – ответ держать.
Чуткий к переменам Арсений остался в губернском городе, решив не преть на рожон, а отсидеться и понаблюдать. Что-то всё происходящее вокруг ему решительно перестало нравиться. Виданное ли дело: революцию вместе делали, кровь на баррикадах вместе проливали, а как командовать – большевики одни первыми оказались. Заняли все посты, все должности и никого из других социалистических партий пускать не хотят. Дюже обидно все это было Яценюку. И ещё одно непонятно было бывавшему матросу – большевики, вместо того, чтобы, как и предполагалось, разрушить государство, стали только укреплять государственную власть. Да так рьяно закрутили болты, что жизнь при прежней власти мёдом начала казаться, при царизме отродясь таких безобразий не бывало, вот тебе и «Николай Кровавый»! Уже и «социалистическое отечество в опасности» объявили, и это вместо того, дабы немедля броситься всеми силами в Европу - раздувать пожар мировой революции против буржуев всех стран. А братья-анархисты как раз были бы совсем не против прогуляться в Европу на тачанках да на бронепоездах – пограбить, повеселиться. В бульон ненависти, и возмущения, клокочущий в груди Арсения, перца добавил и тот факт, что его главный недруг Заломов был большевиком.
К тому времени Яценюк примкнул к отряду моряков Балтийской гидроавиации, невесть как расквартированной в губернском городе С. Преодолел таки он боязнь перед неприятельскими пулями и снарядами, но и на рожон не лез как некоторые. Зато хорошо овладел пулемётом и метко из него бил. И не прогадал, пулемётчик – специальность на войне дефицитная, ценная. Хороший пулемётчик – всегда в чести у командования и уважаем бойцами. Сенька честно сражался с белочехами, и его пулемёт надёжно прикрывал отступающие за речку Самару красные части. А за несколько дней до этого, 3-4 июня 1918 года, его пулемёту пришлось изрядно потрудиться во время трагического сражения под Липягами, на изъеденных оврагами склонах реки Татьянки. Собранные спешно, «с миру по нитке» части Красной Армии пытались противостоять легионерам Чехословацкого корпуса, который к тому времени обошел губернский город С. с юга и, возле посёлка Иващенково, вышел в тыл красноармейским частям. Собранным наспех латышам с Трубочного завода, татарам Уфимского полка, хилым подразделениям Симбирского полка, китайцам, матросам гидроавиации, башкирам, венграм, немцам, румынам, добровольцам-коммунистам, эсерам и анархистам, противостояли монолитные отряды легионеров. На стороне белочехов был численный перевес, дисциплина, владение боевыми навыками и мощная бронированная ударная сила – бронепоезд «Орлик». Красные им смогли противопоставить только героизм на фоне разгильдяйства, отсутствия единого командования, несогласованности действий, недисциплинированности. Итог боя – жестокий разгром Красной Армии – был закономерен, даже несмотря на то, что матросы гидроавиации, грамотно расставив пулемёты и отрыв окопы, отразили все атаки легионеров. Их обошли и, чтобы не попасть в окружение, они вынуждены были отступить, бросив свои пулемёты.
Долгое время судьбинушка как будто берегла Сеньку: ни пуля, ни осколок не брали его. Так было в часы тяжелых отступлений под ударами белочехов, цел-целёхонек он остался и при начале наступления подкачавшей мускулы Красной Армии. Ни царапины и при кровавом штурме Симбирска, и при стремительной атаке на Сызрань, а вот поди ж ты, и на старуху бывает проруха. Видно правду люди говорят, «сколько верёвочки не виться – всё равно конец будет», зацепило его взрывной волной при штурме Александровского моста. Да так зацепило, что подбросило, и шмякнуло об землю, и сверху, словно издеваясь, на него упал, придавив к земле, его брат родный – пулемёт Максим. Нашли Арсения много позже сражения, в горячке боя и не поняли – думали, убит пулемётчик. Он был весь засыпан землёй, придавлен обломками пулемёта, оглушен, контужен и… ни одной раны, ни одной царапины. Контуженного долго осматривали лучшие врачи губернского города С., пытались лечить, но результат оставался плачевным. Контузия оказалась тяжелой: Яценюк почти полностью потерял слух, речь стала несвязной и заикающейся, у него тряслась голова, а конвульсивные движения правой руки время от времени выписывали траекторию, будто он играет на балалайке. Ни о каком продолжении военной службы и речи не могло идти.
- Похоже, батенька, что вы на сегодня отвоевались. – наставлял Арсения при выписке доктор Белавин. – Все, что в моих силах, я сделал, остальное – в руках матушки -природы. Вам, юноша, требуется период длительной реабилитации, езжайте-ка вы домой, в село, на вольные хлеба, да на свежий воздух.
- И ч-что, м-мне та-так в-всю жи-жизнь х-ходить? – едва выдавил из себя Сенька.
Дмитрий Степанович ответил не сразу, пожевал губами, подумал, снял и протёр линзы пенсне своей, застиранной до серости, манишкой. И только потом, водрузив пенсне обратно на нос, признался:
- Не знаю, не знаю! – он развёл руками в стороны. – Дырки-то в теле мы заштопывать, слава Господу, научились. А голова – предмет тёмный, до сих пор мало изученный. Но я вам, батенька, так скажу: ничего невозможного нет! Вы человек молодой, жизненных сил предостаточно, авось и сдюжите недуг. Следите за своей координацией движений, научитесь концентрации внимания, давайте контуженной руке делать простейшие операции. Говорите медленно и чётко, следите за своей речью. И, главное, концентрация, концентрация, концентрация… Возможно однажды наступит такой момент, что вы почувствуйте, что недуг отступил.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 22.4.2017, 11:50
Сообщение #28


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 5. Реликт уходящей эпохи

Цитата
«В тугих струях потока, как ни вертись,
плывешь туда, куда укажет он –
так мирозданье установит
взаимную ответственность сторон.»
Ева Райт


Колоссовский не зря упомянул странное поведение доктора Белавина. Был, был у доктора секрет. Тайное дело, которое позволило бы ему вернуть свою утраченную честь. Пусть не в глазах презревших его дочерей, и не глазах других людей. Это надо было ему самому и, как он надеялся, одной особе, чьим мнением он с недавнего времени чрезвычайно дорожил. Поэтому визит Николая Заломова стал для Белавина досадной помехой.

Время, выбранное Николаем для визита, и впрямь оказалось крайне неудачным. Заломов перехватил доктора у крыльца дома, когда он возвращался с работы домой.
- Дмитрий Степанович, помните меня, я – Николай Заломов!
- Да хоть Разломов, что с того? – зло бросил Белавин. – Я не обязан помнить всех своих пациентов.
У него сегодня была целая прорва документов, и не меньшая кипа бумаг. В его госпиталях и лазаретах не хватало мест и персонала, медикаментов и перевязочного материала. Чёртовы обозники с тифозными, которые, не разбирая уже мертвых и ещё живых умудрились выгрузить их рядом с городской пристанью. До самого вечера Белавин вместе со своим помощником распределяли больных по больницам и госпиталям города, попутно отправляя умерших в ямы, вырытые на склонах Постникова оврага. Судя по чадящему дыму, поднимавшегося с той стороны, служащие морга, предварительно засыпав покойников хлоркой, уже подожгли их.
Да оставьте меня хоть вечером в покое!
- Дмитрий Степанович! – тон Заломова против его воли стал умоляющим. – Вы не можете нас не помнить! У Клавдии Игоревны внучка была… Вместе искусанного собакой привозили…
Ещё бы мне тебя не помнить, пострел. Эк, сколько времени прошло, заматерел ты, братец. Значит, из зверёныша зверь вырос.
- Не помню ничего, не помню. Столько времени прошло.
Николай недоумевал, ведь по глазам видел – узнал. А вот закрылся как улитка в в своей скорлупе – попробуй, выковори его отсюда. Решил прибегнуть к последнему аргументу:
- Ознакомьтесь с мандатом, гражданин Белавин, вы ведь на советской службе, верно? Так там написано, что вы должны оказывать содействие.
Доктор лишь мельком взглянул в документ и не читая вернул его.
Добрались-таки до неё. Рано, ох как рано! Слаба ты, девонька, ещё очень.
- Что вам угодно? Задавайте свои вопросы и покончим с этим.
С чего начать-то? Про Меч он явно ничего не знает. А вот про Наталку.., про Наталку может, что и удастся из этого пройдохи вытянуть.
- Что вам, Дмитрий Степанович, известно о судьбе Натальи, внучатой племянницы Клавдии Игоревны Воиновой, пропавшей 31 июня 1914 года?
Надо бы предупредить Клавдию, не ровен час, этот прыткий молодой человек и до неё доскачет.
- Да люди вы или нет, в конце концов! Я – старый, больной человек. У меня госпиталя переполнены, у меня – тиф и сибирская язва, у меня люди пачками каждый день умирают от ран, голода и болезней! Я устал и с ног валюсь. А вы пристаете ко мне с вопросами о судьбе какой-то там девчонки, которую-то и видел я еще до германской войны. У чека что, поважнее дел нету? Шли бы вы отсюда, молодой человек. – с этими словами Белавин быстро преодолел крыльцо и захлопнул входную дверь прямо перед носом Николая, не соизволив пригласить его во внутрь.

Вот таков был земский врач Белавин. Среди коллег и людей, близко знавших доктора, он слыл человеком склочным и желчным. В молодости, как и положено всякому приличному человеку, был либералом. Романтическим юношей он, решивший посвятить жизнь народному благу, из блистательной столицы приехал в тихий провинциальный губернский городок. Ездил по глухим деревням, не брезговал эпидемий и инфекций, не пугали его дерьмо и грязь, не гнушался лечить сифилис и осматривать шлюх. Годы стерли романтический флер с его огрубевшей кожи. Антисанитария народной жизни и нищета русской деревни, всеобщая безграмотность и суеверия «простых» людей, запущенность здравоохранения в губернии и равнодушие чиновничества, упорхнувшая на волю жена и забота о подрастающих дочках, со временем превратили неистребимого, казалось бы, романтика и идеалиста в законченного циника и закоренелого бобыля.
Доктор горько и зло иронизировал над своими юношескими идеалами. Про либералов он говаривал:
- Прекраснодушные идеалисты, которым доверь страну, развалят ее в конец, потому как ничего-с не умеют-с.
Еще хлеще он отзывался о социалистах:
- Бешеные фанатики, готовые погубить Рассеюшку ради своих безумных идей.
С началом войны, неожиданно превратившись в отчаянного германофила, неизменно, в пику записным патриотам, прославлял Германию и немецкий дух:
- «Колбасники» придут – порядок наведут. Загонят-с наших нечёсаных мужиколюбов в тундру за Полярный круг. А остальное население-с – в кабалу и выучку. И кончится немытая Россия - наступит европейский Русланд.
Соответственно лютой ненавистью возненавидел Россию, русскость и всё, что с этим связно:
- Странишка наша – дрянь оказалась, а русский человек – обычным зверем-с с тонким слоем полировки европейской цивилизацией.
Внешний вид доктора тоже стал соответствовать его позе оплёвывания всея и всего. Одевался он неряшливо, бороду не брил и не расчёсывал, по свидетельству немногих, бывавших в его доме, там всё тоже пылью и паутиной заросло.
Когда случилась революция, он, поверив в свой дар провидения, счел себя непогрешимым, а оттого сделался ещё более несносным:
- Рассеюшка наша – провалилась к чёртовой матери. Пропили-с, продали-с мужички одну шестую суши в обмен за сотню аршинов собственной землицы, за живот свой, за понюх табаку.
Из-за своей желчности и язвительности он распугал всех своих приятелей. Коллеги его сторонились, знакомые предпочитали не замечать, соседи перестали здороваться, опасаясь нарваться на высокомерное молчание. Даже со своими дочерями он рассорился и разругался в пух и прах.
Старшая дочь, Катя, привезла было своего раненного мужа, подполковника Чащина в отчий дом – отлежаться и восстановить здоровье после ранения, полученного во время октябрьских событий в Москве. Да недолго выдержала, недовольная отцом, отвезла Вадима от греха подальше, так того передёргивало от отцового ёрничанья по поводу России и его показного германофильства. Младшенькая, строгая сероглазка Даша, вообще возненавидела и прокляла отца, после того, как он, сдав её мужа, красного командира, в чехословацкую контрразведку, попытался довольно неуклюже выдать её замуж за главу Народной дружины Комуча гражданина Козятина.
Вот несносный характер! Дернул же чёрт его связаться с этим Козлобородым. Козятин появился в жизни Белавина задолго до революции, и, даже, задолго до германской войны. Первый раз этот страшный человек возник на пороге Белавинского кабинета со срамной болезнью, подхваченной от какой-то из его шлюх. То ли Дмитрий Сергеевич был менее щепетильным, либо не столь брезгливым, чем его остальные коллеги, но он не только излечил Козятина, но и согласился проводить регулярные медицинские осмотры его девочек. Затем, как раз во время начала войны, долго лечил того от ножевого ранения, не иначе полученного в результате какой-то их бандитской разборки. Когда в города ворвались части белочехов, Козятин вместе со своей дружиной, набранной из воровского отребья с городского дна, ворвался в госпиталь, где служил Белавин. Его дружинники, невзирая на протесты медицинского персонала, перерезали всех раненных красноармейцев, что находились там на излечении.
Всё-таки пощечина и презрение дочки ранили доктора сильнее, чем думал он сам. Белавин вынужден был признать, что затея с женитьбой была изначально обречена на провал, он это понял сразу, только взглянув на высокого, стройного, косая сажень в плечах, Дашиного супруга-красноармейца. Козятин, эта обезьяна с ушами, не просто сильно проигрывал во внешности, он был полным уродцем с черной как смоль душой. Но Белавин побаивался всесильного начальника Дружины, ибо тот в любой момент мог напомнить доктору об его недолгой службе Советам «собачьих и рачьих» депутатов.
Числился за Белавиным такой грешок. Случилось это после перехода города под власть Советов. Большинство врачей губернии, верных своему интеллигентскому чистоплюйству, наотрез отказались служить большевистской власти. Враз опустели больницы и госпиталя, приюты и богадельни. Некому стало вести прием и уход за больными. Вызванные по очереди в Губком, врачи дружно ответили отказом, втихомолку собираясь по вечерам и, злорадно потирая руки, отсчитывали дни до конца Советской власти:
- Господа, господа! Вы слышали, немцы наступают. По весне останутся от Совдепии рожки да ножки.
- Весь Дон в огне! Режут казачки красных – будь здоров!
- А что слышно о генерале Корнилове? Поговаривают, что бьёт солдатню и коммуняк в пух и прах.
- По слухам в Москве последние сухари доели, крыс не осталось-с!
- Да-а, а солдаты, не к месту будет сказано, срут кровавым поносом. Дизентерия, господа-с! По Волге целые баржи с тиффозными ходят-с, ни один город брать не желает.
- Поздравляю, господа! Чехословацкий корпус в Сибири восстал. Гонят красную сволочь так, что у тех только пятки сверкают.
Белавин злословил вместе со всеми, на своем календаре красным карандашом отмечал даты, когда, по его мнению, власть красных падет. Однако скоро ему сие опостылело, надоело быть в стаде. Одно дело – поносить всё в одиночку, другое – в компании таких же раздраженных субъектов с медицинскими дипломами в карманах.
Белавин крепко призадумался. Саботировать безбожную власть хорошо, а есть тоже что-то надо. И ещё была у старого циника в душе одна чёрточка, которую он не смел подвергнуть осмеянию и остракизму – профессиональная честь. Долг врача – лечить, и пусть нет лекарств и надлежащих условий, пусть волки правят страной, пусть Русь летит в тартарары – лечить! Вскоре увидели как Дмитрий Степанович ходит кругами вокруг здания, где располагался ненавистный Совдеп. Радиус кругов становился все меньше и меньше, пока доктор, оглядевшись вокруг как тать, замысливший неладное, не юркнул в дверь советского учреждения. В Губкоме доктор Белавин имел долгую беседу с его председателем, большим грузным человеком с мясистым лицом и оттопыренной нижней губой, и, верный своей беспринципности, вышел от него управляющим всеми больницами губернского города С. Холодным презрением окружили доктора его коллеги. Праведный гнев саботажников ничуть не тронул старого циника, безразлично пожимающего плечами в ответ на упрёки:
- Власти приходят и уходят, а люди от этого болеть не перестают.
Однако по постепенно осуждающие реплики стали тише и глуше, саботажники стали внимательно приглядываться. Сначала доктору Белавину положили жалованье, затем его квартиру вывели из списка на подселение, а уж когда он приволок домой паёк, то терпение коллег лопнуло и они, расталкивая друг дружку локтями, и досадуя, что не догадались первыми, наперебой ринулись предлагать революционным властям свои услуги.
Гоголем стал ходить Белавин при белочехах. Тут-то он как раз и почувствовал: «Моя власть пришла!» Конечно, чехи не совсем немцы, но где-то очень и очень близко, словом, почти немцы. Именно, чехи, веками жившие под властью немца, по мнению Белавина, представляли собой удачный эксперимент по онемечиванию славян, который он, следуя своим убеждениям, не отказался бы распространить и на соотечественников. То, что чехословацкий корпус был сформирован как раз для борьбы с немцами, Дмитрия Семёновича отнюдь не смущало, ведь если действительность расходится с его постулатами, то тем хуже для действительности. Оказалось, что чехам, главным помыслом которых было стремление побыстрее свалить из России, было попросту недосуг заниматься наведением жизни в освобождённых от большевиков территории, поэтому они оставили в губернском городе С. всё как есть. Более того, набежавшие в город болтуны, называемые политиками, быстро сварганили очередное правительство, коих, в сей скорбный для Руси час, развелось великое множество. Бутафорское правительство называлось непонятно и заумно – Комуч, и совершенно неожиданно Белавину в этом правительстве досталась кресло товарища министра здравоохранения. Назначение повлекло за собой, помимо собственно врачебных забот, участие в разного рода бесчисленных совещаниях, заседаниях и банкетах, на которых он навострился бодро и высокопарно произносить речи и здравницы о союзнических обязательствах, о необходимости борьбы с большевистской заразой, о возвращении России в лоно европейских держав. Словом, он порол всю ту либеральную чушь, над которой столько лет издевался и которую так зло высмеивал, что не преминула заметить его давняя знакомая, пожалуй, единственная, кто хоть как-то с ним ладил, Клавдия Игоревна Воинова, язва похлеще Белавина:
- Раскудахтался, петушок! - и это ещё было самое мягкое, что в сердцах она выговаривала доктору. - Пока в стране негоразды, они решили её пограбить под шумок, а ты, старый пень, им осанну поёшь.
Доктор злился, пыхтел и краснел, но возразить Воиновой по существу ничего не мог. Вообще, если не замечать такие неприятные моменты, как избиение рабочих, то время при белочехах и Комуче было для города исключительно веселым. Вновь осветились бульвары, заработали в парке аттракционы, открывались прежде заколоченные витрины лавок и магазинов, на улицы города высыпала нарядно одетая праздная публика и развелось превеликое множество шлюх, задёшево предлагающих свои услуги. Но чудики из Комуча не смогли достать от крестьян ни хлеба для города, ни солдат для армии, поэтому, когда в городе стало холодно и голодно, веселье как-то быстро закончилось и для самозваного правительства песнь пропели жаренные птицы в виде наступающих из-за Волги красных дивизий.
Профессиональные болтуны из Комуча, проклиная глупый народ и проклятую страну, навострились бежать на Урал и в Сибирь, под Колчака. Подумывал о бегстве и доктор Белавин: шутка ли, член правительства. Большевики за это, да еще за речи, когда он, краснобайствуя на банкетах, требовал их крови, по головке вряд ли погладят. Да стар ли он стал и прикипел к городу, или не захотел бросать больных, а, может, понадеялся на русский авось, да только поезд на восток укатил без него.
В день, когда полки красных маршировали по улицам города, он, в кои-то веки надел всё чистое, сел за стол с неизменным ведерным самоваром и приготовился ждать, когда за ним придут: «Чего быть, того не миновать»! Однако первым посетителем доктора стали отнюдь не чекисты. Когда раздался стук в дверь, он вздрогнул и обреченно пошел открывать. На пороге стоял окровавленный начальник Народной Дружины господин Козятин, человек к которому Дмитрий Степанович относился с известной долей презрения и страха. Вид он имел чрезвычайно измотанный и оборванный, козлиная бородёнка обгорела, а торчащие в разные стороны уши были опалены. Вошедший рухнул прямо возле порога. Пришлось доктору, отославшему прислугу домой, самому затаскивать раненного в дом и кипятить воду. Осмотрев Козятина, доктор убедился, что ничего серьёзного нет, однако все его тело было покрыто многочисленными ранами ссадинами и ожогами.
- Я с ребятами железнодорожный мост хотел взорвать. – морщась от боли, рассказывал очнувшийся Козятин, пока Белавин обрабатывал его ранки. – Надо было не пропустить в город бронепоезд.
- Ну что, взорвали? – осведомился доктор, макая пинцет с ватой в бутыль с самогоном.
- Куда там! – морщась от боли, ответил Козятин. – Рабочие, сволочи, подошли со стороны города, отбили мост. Один фугас только сумели подорвать, взрывной волной накрыло.
Закончив обрабатывать ссадины, Белавин накладывал мазь на ожоги, и, разорвав простынь на длинные и узкие полосы, занялся перевязкой.
- Мне одежда нужна, - вдруг заявил Козятин, - В этой мне нельзя, сразу опознают.
- Будет тебе одежда. – успокоил Дмитрий Степанович.
В гардеробе отыскали кое-что поплоше и Козятин, поминутно охая и морщась, приступил к примерке. В одежде от доктора, большого и грузного мужчины, он, маленький и худой, смотрелся весьма комично. Трудно было поверить, что этакий сморчок со впалой грудью был карателем, собственноручно расстреливавший людей.
- И куда вы теперь?
- Залягу на дно, а там видно будет. – отвечал Козятин, стоя перед зеркалом и пытаясь потуже застегнуть ремень. Выходило плохо, широченные штаны собирались в фалды, брючный пояс норовил вылезти из-под ремня наверх, нижний край брюк волочился по полу.
- А вы? - в свою очередь поинтересовался Козятин. – Вы знаете моё к вам расположение, господин доктор, даже, несмотря на случай с Дарьей Дмитриевной. Смею вам предложить свою компанию.
- Нет! – отрезал Белавин. – Моё место в городе.
- Вас же не пощадят!
- А вот это неизвестно! Пусть будет, как будет.
- Ну, тогда, прощайте! – Козятин открыл дверь и исчез в серой осенней промозглой дымке.
Оказалось, что это был не последний визит в тот день. Ближе к полуночи опять раздался стук в дверь и зычный голос произнес:
- Именем революции, откройте!
Вошли трое. Старший приказал:
- Пан Ге Сен, Сидорчук, на часы! – и двое, взяв винтовки с отомкнутыми штыками «к ноге», встали по краям от входа в дом.
Белавин вместе с «товарищем» прошли в гостиную. Сели за стол напротив друг друга. Чекист первым прервал затянувшуюся паузу:
- Вы знаете, кто я?
- Не имею чести знать! – упрямо поджав старческие губы, процедил доктор, хотя прекрасно был знаком с визитёром.
- Я – председатель Губ ЧК товарищ Колоссовский!
- Знавал я когда-то, в прошлой жизни, инженера Колоссовского. – с вызовом ответил Белавин.
- Все мы когда-то кем-то были, но прошлую жизнь уже не вернёшь. – жестко ответил Казимир Ксаверьевич. – Я же стараюсь не вспоминать, что в одной из жизней вы были товарищем министра в Комуче.
- Так вы не будете меня арестовывать?
- Нет! Вообше-то, за ваши художества следовало, но я пришёл не за этим. Мы намерены предложить вам возглавить всё здравоохранение в губернии. Вы согласны, Дмитрий Степанович?
Белавин от удивления открыл рот. Ещё бы, он не согласен! А Колоссовский между тем продолжил:
- Вы много лет работаете в этом крае. Поэтому как никто другой знаете санитарную ситуацию в губернии. В городе и губернии сложилась тяжёлая эпидемиологическая обстановка, в госпиталях много раненых и просто больных, лекарств – кот наплакал. Кадров мало. Согласны?
- Значит, когда чехи пришли, все красные бежали как зайцы, а теперь, когда пришли, решили взвалить всю чёрную работу на тех, кто никуда не бегает? – вскинулся Дмитрий Степанович.
- Почему все? – удивился Казимир Ксаверьевич. – Я, например, никуда не бежал, а всё время оставался здесь, в городе и губернии. Поэтому и знаю обстановку, знаю, что, если не будут предприняты чрезвычайные меры, эпидемия охватит всю губернию. Знаю и кто вы и чем вы тут занимались.
Это уже прозвучало угрожающе, что Белавин невольно поёжился.
- Чем обязан такой честью? – поинтересовался Белавин, стараясь выглядеть как можно более основательно. – Я же ваш враг! И вы меня не расстреляете?
- О, матка боска! Неужели вам не терпится попасть в иной мир? – несколько раздражённо произнёс Казимир Ксаверьевич тем тоном, каким обычно взрослые говорят о неразумном дитяти. - Экий вы, право, не догадливый! Лучше ответьте-ка, только честно, на один мой вопрос. Скажите, а почему вы остались, а не удрали вместе с остальными?
- Ну как… - растерялся Белавин и ответил первое, что пришло ему в голову. – Здесь же больные, куда же я без них.
- Вот вы сами и ответили на свой вопрос. – подытожил Колоссовский. – Работайте, Дмитрий Степанович. Кстати, ваших больных, пусть они трижды белогвардейцы, мы не будем колоть штыками и пытать, как это делали ваши недавние друзья, пусть выздоравливают.
- А потом? – вырвалось у Белавина, прежде, чем он подумал, стоит ли задавать этот вопрос.
Колоссовский пристально, долго и тяжело смотрел на доктора, потом соизволил разжать уста:
- А потом? Потом «каждому воздастся по делам его». Так, кажется написано в Писании? Успокойтесь, рядовые - в Красную Армию, а офицеры, не замешанные в пытках и расстрелах, если не захотят служить – скатертью дорога. – И он неопределенно махнул рукой, что Белавина никак не успокоило.

После разговора с Заломовым, Белавин с трудом одолел ступени крыльца, зашел в дом и прислонился к дверному косяку. Гулко билось сердце, а легкие, тяжело дыша, работали как кузнечный горн.
- Нашли! Надо предупредить Клавдию.
Несмотря на все их ссоры и споры, она оставалась единственным другом неуживчивого доктора. А теперь их ещё объединяло ДЕЛО! Дело, которое требовалось, во что бы то ни стало сохранить в тайне.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 23.4.2017, 23:01
Сообщение #29


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 6. Ещё один реликт уходящей эпохи
Цитата

«О, гроздья возмездья!
Вбил залпом на запад
я пепел незваного гостя.
И в мемориальное небо
вбил крепкие звезды, как гвозди».
Андрей Вознесенский

Пока Белавин раздумывал как поступить, дверь, ведущая в гостиную, неожиданно приоткрылась и из неё словно приведение, появилось очертание женской фигуры.
- Холодно у вас, Ваше Здравоохранейшество. – зябко передернула плечами фигура и оказалась весьма пожилой дамой заспанного вида с растрёпанными волосами.
Это была Клавдия Игоревна Воинова, собственной персоной. Вашим Здравоохранейшеством она стала его звать после того, как доктор занял столь важный пост. И в этом тоже был элемент издевки, ведь ироничное отношение к окружающему её миру стало её второй натурой.
Всё-таки что-то роднило столь непохожих, но одиноких и немолодых людей. Он – старый либерал, она – разочаровавшаяся нигилистка, и горе тому, кто попадался на острые злые языки этой парочки. Но ирония Клавдии была менее злой, более утверждающей, оттого изящной, Белавин же в своей ненависти пёр как паровоз. Оба, разочаровавшись в жизни, перестали следить за собой, оба жили неустроенно. Но если у Белавина был просто хлам, кавардак и паутина по углам, то беспорядок Воиновой был уютным, милым, домашним, носил оттенок женской неустроенности и одиночества. Может быть, поэтому злой бобыль Дмитрий Степанович жил один, будучи в неладах даже с родными дочерями, а дом острой на язычок Клавдии Игоревны всегда был полон интересных мужчин, до революции занимавших не последнее место в городской жизни. Сумбурная молодость лишила её собственных детей, подарив взамен возможность любить и души не чаять семью своего родного племянника, в особенности дочку непутевого Сашки – Ташу, Ташеньку. Щедрое сердце не ожесточила даже ужасная трагедия, которая произошла в Москве накануне Германской войны, когда погибла вся семья племянника Александра.
- А я у тебя, медведя, прибраться зашла, да задремала немного. – поёживаясь и кутаясь в видавшую виды шаль, не без игривости сказала она.
В свои года Клавдия Игоревна оставалась весьма интригующей особой, до сих заставляющей трепыхаться мужские сердца преклонных лет. Февраль и Октябрь она встретила весьма скептически, большим образом по её железобетонной убеждённости, что человеческая порода зело измельчала с поры ее нежной юности и не способна на великие дела. Однако ей хватило благоразумия не брюзжать в стиле «богатыри, не вы», а ругать революционеров по делу и по существу, благо они предоставляли множество тем для этого. Большевиков она ругала зло и отчаянно, считая, что они ниспосланы на Россию в качестве кары небесной, их соперников, социалистов и либералов, она вообще ни в грош не ставила, видя в них неспособных хлюпиков. Монархистов, иначе как «бывшие без ума», и не называла. Националистов окружила презрением, считая их «ряжеными шутами». В общем, ни одна из форм мироустройства, столь щедро представленных на карте послереволюционной российской земли, у неё положительных эмоций не вызывала.
- Да ты с ума сошла? – Белавин говорил резко и без сантиментов. – Она еще очень слаба, и её нельзя оставлять одну.
- Успокойся, старый черт! Она пообещала мне, что никуда выходить не будет. Сам же говоришь, что слаба. Когда я уходила, она спала и видела во сне своего Николку, о котором все вспоминала в своем горячечном бреду во время болезни.
- Так вот, мальчик объявился, и вырос, и превратился в зверя.
- Когда?
- Только что он допрашивал меня, все вынюхать пытался. Сам весь в коже, чекист, сын дьявола. Поспешай, а то не ровен час заявится, когда тебя не будет.
Клавдия охнула и принялась живо собираться. Запахивая шубку, спросила:
- Когда тебя ждать?
- Завтра постараюсь зайти – больную осмотреть надо.

Санёк Рыжий и Костька Прыщ затаились в подворотне, выжидая свою жертву. В начале марта, хоть уже и пахло весной, однако ж, было ещё холодно. Студёный февральский ветер гулял в дырках рваного зипуна Рыжего, морозил пальцы Прыща, кои выглядывали из просящего каши ботинка. Выпитого оказалось ничтожно мало, чтобы согреться, а прохожие, у которых можно было разжиться денежными знаками и кое-чем ценнее, в такую стужу не появлялись, предпочитая сидеть дома. После расформирования командованием четвертой армии бравого анархистского отряда, Санёк Рыжий и Костька Прыщ возвратились к своему привычному дореволюционному ремеслу. Чистили богатые квартиры, промышляли азартными играми, не гнушались заурядного гоп-стопа. Но то ли куража не было, или карта не так легла, да только отвернулась от них фартовая дама под названием удача, изголодались, обносились, а её всё нет и нет.
На сей раз им, похоже, выпал козырь – гулким эхом в подворотне отозвался стук женских сапог. А вот и она – по улице шла пожилая, но ещё молодящаяся женщина, судя по одёжке – из «бывших».
- Стой, тётя!
Насторожилась, испуганно замерла.
- Глянь, Санёк, революция прошла, а буржуазия свободно по нашему городу гуляет. – нарочито удивлённо-развязно начал свою волынку Прыщ.
- Непорядок. – ослабился Санёк Рыжий, обнажив свои гнилые зубы.
Пока шел меж ними ленивый разговор, они взяли даму в клещи и, надвигаясь на неё, вынуждали пятиться, пока та не упёрлась спиной в стену.
- А ведь она не любит пролетарьят. – продолжал тянуть своё Костька. – Смотри, как рожу буржуазную перекосило.
И он указал пальцем на плотно сжатые губы старой девы, на выражение ненависти, против воли возникшее на её лице.
- Говори, сука, любишь ты пролетарьят, аль нет! – рявкнул Санёк и, навалившись на неё всем телом, приставил к горлу нож.
Клавдию тошнило от запаха перегара, лука и гнилых зубов, но приходилось терпеть. Несмотря на рвотные позывы, дрожа от ненависти и страха, смогла еле слышно выдавить из себя:
- Люблю.
- Без энузиазму, тётя, любишь. – продолжал измываться, поигрывая ножичком, Санек, и, обращаясь к дружку, сказал. – Видать, придется буржуазии уши-то отрезать.
- Вот гавно, - восхитился Костька, - И не скрывает, что брезгует нами. А ну, кланяйся, сука, да ниже, в пояс.
Сгорая от стыда, Клавдия поклонилась ублюдкам.
- То-то же, - удовлетворенно сказал Костька. – Пусть живет с ушами. – смилостивился он, обращаясь к Саньку. – Только цацки сними с неё, да в карманах поройся.
Клавдия машинально взялась рукой за серьгу. Безделушка была пустяшная, но дорога как память об отце.
- Может ещё сапоги с неё снять. – задумчиво произнёс Санёк Рыжий. – На толкучке загоним.
- И то ладно, а больше то и взять с ней нечего. Поизносился народец.
- Эх, была бы ты, бабуля помоложе, я бы показал тебе как пролетарьят любить надо. – продолжал глумиться Сенька.
- А что тебе сейчас мешает? – гоготнул Костька. – Конфеты, небось, сука престарелая сосать не разучилась. Возраст для этого не помеха.
- И то верно. – простодушно восхитился Санёк. – Вставай, бабка, на колени, прольетарськой конфеты отведаешь. Щас… - и замер на полуслове, ощутив холод стального клинка у своего горла.
- Это кто здесь пролетариат? Ты, что ли? – голос Николая был зловещ и спокоен, хотя и немного дрожал от негодования.
Чувствовалось, что парень едва сдерживает переполнявшую его ярость. Он давно бродил вокруг да около до боли знакомого дома, не решаясь войти, боясь нарваться на столь же холодный приём, как давеча, у Белавина. Замёрз, проголодался, и, коря себя за робость, уже собрался уходить восвояси, да вовремя заметил двух подозрительных типов. Решив понаблюдать, спрятался в тени дома, слившись с его стеной. Сразу не вмешался, боясь повредить Клавдии Игоревне, перед лицом которой бандит размахивал ножиком. Лишь когда мерзавцы увлеклись, забыли об осторожности, он вышел из укрытия, и, на ходу выхватывая шашку, в несколько шагов преодолел расстояние, отделявшее его от бандитов.
- Д я… - залебезил было Санёк, но Заломов перебил его:
- А ну. посмотрим, что там у тебя пролетарского.
С этими словами он, рубанул шашкой, и так филигранно разрезал Санькин тулупчик от горла до полы, что даже не поранил его при этом.
- Ах. Гад! – в руках Прыща блеснула вороненая револьверная сталь, и вдруг. – А-а-а-а! – налётчик повалился на мостовую и стал кататься, держась за обрубок руки. – Сука! Б…дь! Гаси его, Санёк, он мне руку отрубил!
Отрубленная кисть, всё ещё зажимающая револьвер, валялась рядом. Это Николай в развороте, едва уловимым движением, резко, почти без замаха отсёк Костьке руку.
Всё это произошло в одно мгновенье, и вот уже один бандит лежит с отрубленной кистью, а второй стоит, оборонив ножик, едва живой от страха, а под ногами его расплывается, подтаивая грязный снег, тёмно-желтая, дурно пахнущая жидкость. Санёк и не думал гасить, какой там! Лезвие острой, как бритва, конвойной шашки снова так нажимало на Санькин кадык так, что он боялся не только ненароком сглотнуть от страха, а и даже дышать.
- Что стоишь? – обратился Николай к обмочившемуся «герою». – Бери друга в охапку и дуй отсюда, пока я ещё кое-что не отрезал.
Второй раз повторять не пришлось: Санька Рыжий живо принялся пытаться поднять с земли скулящего кореша.
Николай тем временем огляделся, отыскивая взглядом Воинову. Оказалось, что та, воспользовавшись заминкой, бысто-быстро уходила в сторону своего дома.
- Клавдия Игоревна! – парень догнал даму. – С вами всё в порядке?
- Всё ОЧЧЕНЬ хорошо! – не слишком любезно и несколько иронично ответила дама. – Если не считать того, что только что двое негодяев мне уши собирались отрезать.
- Позвольте проводить вас до дома, а то неровен час, ещё кто-нибудь пристанет: времечко нынче лихое.
- А кто виноват в этом? – она строго взглянула на него, да так, что на Заломова аж холодом подуло.
Вместо благодарности, она испытывала к Николаю скорее неприязнь, не отдавая себе отчёта в том, что это чувство возникло из-за того, что он стал свидетелем её унижения. Так часто бывает: человек существо совершенно неблагодарное, поэтому, едва опасность миновала, мы испытывает к своему спасителю отнюдь не благодарность, а самое лучшее – желание побыстрее дать дёру и поскорее забыть происшествие. Ну, не любим мы того, чей счёт к нам ещё не оплачен!
- Кто страну развалил? Кто в ней беспорядок устроил? Кто поднял со дна всю эту мерзость? – риторически вопрошала она. – Никогда раньше не думала, что святое для нас слово «товарищ» будет вызывать такую ненависть
- А причём здесь мы? – с обидой сказал Заломов, а у самого на душе кошки скребли – разговор явно не получался.
- Советы, чтобы придти к власти, вызвали к жизни самые низменные инстинкты человеческой натуры. К власти дорвались самые тёмные личности, патологически жестокие, откровенные негодяи. В России сейчас правят бал такие как эти. – она презрительно кивнула в сторону ещё копошащихся в грязном негу горе-налётчиков.
- Революция – это буря, это волны. А у волн тоже есть пена. Они схлынут – пена и исчезнет. Революция действительно подняла наверх, к общественно жизни самые тёмные и забитые слои. Эти массы неграмотны, необразованны, порой они признают лишь власть силы, но они быстро учатся, дайте час. – оправдывался Николай, понимая, что все зря, и старую даму не переубедить.
- А, что будет с Россией, с культурой, с людьми, в конце концов, пока они учатся? – вопрошала Клавдия Игоревна. Она против воли втянулась в бесполезный спор и это её раздражало. – И нечего меня агитировать. Есть ли у страны время терпеть эту падаль, или нет – вопрос риторический. А пока я вижу вокруг хамство, бескультурье и насилие над личностью.
Пререкаясь, они незаметно дошли. Берясь за ручку двери, Воинова криво улыбнулась и добавила:
- Слова, слова... В любом случае, юноша, ваше общество и общество таких как вы, мне неприятно, поэтому попрошу, забирайте своих дружков, с которыми вы так неумело разыграли эту комедию, оставьте меня и мой дом в покое. Прощайте, господин чекист!
Заломов даже не нашёлся, что можно сказать в ответ. Ножичек, угрозы, револьвер и отрубленная рука комедия?! Но слова возмущения и оправдания застряли в горле. Он только вытянул руку вперёд и открыл рот, пытаясь найти нужные слова. Так он и стоял с открытым ртом и вытянутой вперед рукой, глядя, как железная дама открывает дверь. Опомнился Николай, лишь услышав звук ключа, запирающую изнутри дверь дома. Дома, куда отныне путь ему заказан.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 26.4.2017, 0:56
Сообщение #30


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 7. Сельская жизнь

Цитата
«Пусть свистнет рак,
Пусть рыба запоет,
Пусть манна льет с небес,-
Но пусть дурак
Себя в себе найдет -
Вот чудо из чудес!»
Саша Черный


Родной дом встретил Арсения неприветливо, он, после службы в Красной Армии, сразу окунулся во враждебную атмосферу.
- Смотри, мать, краснопёрый припёрся. – увидав сына, с порога закричал Фрол Демьянович в глубину добротного двухэтажного кирпичного дома.
Мать, подбежала к стоящему у порога сыну, на ходу вытирая белые от муки руки об передник, и крепко обняла его.
- Пойдём, сынок в горницу, я пирожки затеяла, сейчас вечерять будем. – и, только сейчас, заметив трясущуюся голову Сеньки, всплеснула руками. - Ой, да где же тебя так?
- На-на ф-фронте. – еле выдавил из себя Арсений, во глазу его застыла слезинка, он едва сдерживался, чтобы не зарыдать.
- У-у-у-у! – укусив кулак, тихонько завыла мама.
А отец, опираясь на палку стоял чуть в стороне, надувшийся, непримиримый.
- Да будет, тебе, мать! Горе не это, бог даст – заживёт как на собаке, горе, что сын с голодранцами связался, с теми, кто отнимать только и умеет.
Лукавил, ох лукавил Фрол Демьяныч, пока сын разбойничал, да добро в дом свозил, отнятие чужого имущества его очень даже устраивало. После революции ему самому удалось оттяпать большую часть помещичьей земли, впрочем, он и до Декрета о земле вполне себе вольготно использовал земли Воиновых. А ныне… у кого из сельчан за долги отобрал землю, кому пообещал долю малую, так или иначе, но землевладельцем он стал изрядным,.. мироед.
Меж тем, уже сидя за вечерним столом, он продолжал витийствовать:
- Не для того революция нам землицу отдала, чтобы разные проходимцы из города хлеб забирали. Вот! Вот вам, а не хлеб! – неожиданно Фрол Демьяныч скрутил огромную дулю и сунул под нос сидящему напротив Сеньке. – А то понаедет жидва пархатая, и давай шерстить. Трудового человека грабють!
Арсений, и так не очень уютно себя чувствовавший дома, невольно отшатнулся от отцовской фиги.
- Да ты что, старый? Нашел чем сына потчевать! – попробовала вступиться за сынка мать.
Да получила оп полной:
- Цыц, дура! Вот, что за племя такое мерзкое – бабы? Ни черта не понимают, а всё туда же.
Он с силой опустил на стол руку, по дороге превратившуюся из мерзкой дули в огромный кулак. Взял со стола запотевшую бутыль самогона, плеснул себе и залпом выпил.
- Вы, Агрипина Матвеевна, думаете, что я со зла? – продолжал Фрол Демьяныч свои полупяьные изливания. – Зря! Очень зря! Я не со зла, а для науки! – он постучал пальцем по лбу сына. – Дабы эта дурная головушка думала прежде, в чём антирес наш, крестьянский, мужицкий.
- Н-ну в-всё, ба-батя, б-будя! Я ведь могу и сдачи дать, даром, что контуженный – наконец не выдержал и Сенька. – Поздно уже уму-разуму учить. Пока у вас тут обретаюсь – похожу, посмотрю, понаблюдаю, что к чему, а там – видно будет.
- Вот, сразу видно, моя порода, Яценюковская! – то ли батя размяк, то ли водка подобрела, но Фрол Демьяныч поднял снова руку и потрепал сына по голове. – Ладно, потом разговор продолжим. Иди в свою комнату – там тебе мать уже постелила.

Однако беседу продолжить не получилось ни через день, ни через неделю. Уже минул октябрь и первыми заморозками напомнил о себе ноябрь тысяча девятьсот восемнадцатого года. Отец был весь в трудах: еженощно прятал и перепрятывал изрядный урожай, собранный со своей немалой землицы натруженными руками батраков. Арсений, верный рекомендациям врача, много ходил, опираясь здоровой левой рукой на палку. Здравствовался с земляками, заводил разговоры. Получалось – прав-то отец: среди крестьян много недовольных Советской властью. Получив землю – многовековую мечту мужика, многие успокоились и с непониманием относились к потугам большевиков мобилизовать крестьянство на войну. Сказывались коренные черты крестьянской индивидуалистической психологии, не желающей заглядывать за околицу села и равнодушной к судьбе страны за пределами уезда: у нас всё в порядке, а что до Колчака и помещиков – пущай в Сибири тамошние мужики разбираются. Став хозяином своего клочка земли, землепашец переставал интересоваться всем на свете и искренне недоумевал, почему это он должен отдавать часть своего урожая чужому человеку без всякой выгоды для себя. Арсений был неглупым человеком и видел, что сейчас, после уборки урожая, первого после Октября, давшему мужику землю, середняк и даже бедняк со страхом стал ждать продовольственные отряды из города: сколько заберут, оставят ли хоть что-нибудь, как же жить дальше будем?
Разруха на селе была видна невооружённым взглядом. Прежде чистые улицы перестали убираться и были загажены конским навозом, клочками сгнившей соломы, шелухой от семечек, то тут, то там виднелись брошенные окурки из газетных самкруток. Стало много домов с забитыми ставнями, чьи хозяева либо бились за лучшую долю на многочисленных фронтах гражданской войны, либо покончили дела в этой жизни от мора или голода, либо бросили своё нищее хозяйство и подались в поисках тучных и сытых краёв. Зайти стало некуда, чайная не работала, в пустой, с выбитыми стёклами, бильярдной гулял ветер, трактир был закрыт, шлюхи куда-то поразбежались. И, главное, люди! Людей на улицах стало меньше, а те, что попадались, норовили, отведя потухший взгляд, прошмыгнуть поскорее мимо.
Но, то, что в селе подспудно происходили кое-какие процессы, Сенька вскоре имел удовольствие убедиться. Однажды в дверь дома негромко постучали. Поскольку все домочадцы были заняты по хозяйству, пришлось Сеньке с неохотой, кряхтя и опираясь на палку идти и открывать беспокойно стучащую дверь. Открыл – и замерло сердце! На пороге стояла прехорошенькая девчушка с раскрасневшимися от первого ноябрьского морозца щечками и непослушной прядкой соломенных волос, выбивающихся из платка, а из-под пряди на парня доверчиво смотрели лазоревые глаза.
- Товарищ Яценюк! – звонким, прерывающимся от волнения голосом, начала она. – Через три дня состоится первая годовщина Пролетарской революции. Комсомольская ячейка нашего села поручила мне пригласить вас на торжественный сбор ячейки в честь праздника.
- Д-да, за-зачем я в-вам ну-нужен? – полюбопытствовал Сенька, стараясь вспомнить девушку.
- Очень даже нужны! – горячо затараторила девчушка, испугавшись, что провалит первое в её жизни комсомольское поручение. – Вы не понимаете, как вы нужны! Мы все только недавно стали комсомольцами, а вы – участник революции, красноармеец, раненый в боях с контрреволюцией.
- Ты в-ведь Манька! Манька-Чумазка! – неожиданно выпалил Арсений вместо ответа.
- Маша! – потупив глаза, подтвердила девчушка и, несмотря на мороз, зарделась ещё сильней.
- Хорошо, значит, Маша! – поправился Сенька, а про себя подумал: - Надо же! Уже успела вымахать!
Машку-Чумазку он помнил бегающей по лужам девчонкой в вечно грязной рубашке, а то и без неё. Теперь же перед ним стояла, потупив взор, настоящая русская красавица. Сенька представил её без одежды, какой же она стала сейчас? От этих мыслей у него что-то зашевелилось между ног в штанах. Это было приятное ощущение, а то Сенька после контузии уж начал было сомневаться в своих мужских способностях.
- Так вы придёте? – с надеждой спросила Маша, не подозревая о похотливых мыслях своего собеседника. – Не пожалеете!
- Приду! – решился он, не в силах отказать поднятым на него просящим глазам Маши.
Он действительно не пожалел. Васильевская молодежь смогла сделать вечер интересным и дала возможность Арсению позабыть о своей контузии. Он много рассказывал о морской службе, о восстании в Москве и Питере, о боях с белочехами. Рассказывал, и не мог отвести взгляд от, устремлённых на него, восхищённых лазоревых глаз Марии, так напоминающих ему о море. Живое общение с васильевскими мальчишками и девчонками воодушевила Сеню, придала новые силы. А когда появился старенький патефон и нещадно заигранные поцарапанные пластинки, заиграла музыка и Мария пригласила его на танец, он снова почувствовал себя здоровым. Пусть у него не всё получалось, пусть тело было деревянным, он почувствовал, что болезнь может уйти, речь восстановиться, колченогость пойдёт. На мгновенье он подумал, что всё это будет,.. если Мария будет с ним. Домой возвращались вдвоём. Сенька чувствовал, что его штаны скоро лопнут от возбуждения. И, не в силах больше сдерживаться, он затащил Марию в ближайший овин. Девушка и не думала сопротивляться, а только удивлённо посмотрела на него. В овине Сенька деловито и привычно задрал девке юбку, бесцеремонно посадил на перевёрнутую на бок телегу, достал свой истосковавшийся по женскому естеству хрен и грубо пронзил им девушку между ног. Закончив своё дело и излив семя в Машу, он, пряча своё окровавленное орудие, с удовлетворением отметил, что он у девушки был первым. Маша вынесла всю процедуру, не издав ни звука, лишь парню стало не по себе от немого укора, застывшего в её глазах. Встала, отряхнулась и ушла, не оглядываясь на оклик Арсения. Что-то парню подсказывало, что в начинающихся отношениях с Марией он совершил что-то непоправимое. Откуда ему было знать, что девичье чувство нежно и ранимо? Он, ещё будучи реалистом, так привык пользоваться услугами продажной любви, что просто, при всей своей кажущейся бывалости, не знал и не умел общаться с девушками. Морская служба и революция тоже не способствовали познанию искусства любви. Революционная матросня смотрела на женщину, как на трофей, как на объект охоты, как на военную добычу. Он привык брать силой, а по другому не умел. Инстинктивно он понимал, что с Машей так нельзя, но со вспыхнувшим желанием совладать на смог. Тем более, он так обрадовался, что организм начал оживать, что, не думая о последствиях, страстно захотел проверить это на практике.
Сенька в дальнейшем не раз пытался возобновить общение с комсомолкой, жаль только, что Маша почему-то стала его избегать.

Забрёл Яценюк и в сельсовет, который располагался в бывшей конторе управляющего.
- Красной Армии – привет! – сгрёб в свою ручищу маленькую, с длинными узкими пальцами, Сенькину ладонь активист Тихон Оглобля.
- Здорово! – поприветствовал его, не слезая с подоконника, Санька Гвоздь.
Арсений подумал, глядя на своих приятелей детства, что в который раз батя не прогадал. Советы крестьянских депутатов не успели толком появиться на свет и заработать, когда их практически заменили комбеды, куда собрались одна, всю жизнь нищебродствующая, голытьба. Попрошайки! Вон и председатель комбеда, восседающий за столом седой пожилой мужик с серой, вытянутой лошадиной физиономией, жизнь прожил голодранцем. Безлошадник! Он так долго был без лошади, сдавая свой надел внаём, работая батраком у Яценюков, что у самого морда вытянулась и прибрела вид изможденной кобылы. Санька с детства гнул спину у бати на мельнице, Сенька помнил, что его рубаха была так пропитана мукой, что из неё ковриги выпекать было можно. Тихон, местный силач, до революции тягал здоровые каменюки в заломовском карьере. И Санька и Тихон были года на три старше Сеньки и слыли в Васильевке отъявленными хулиганами. Не избежать бы парню подначиваний и подтруниваний, а то и тумаков от переростков, если бы не дружба с Николкой, который хоть и помладше, но по силе мог потягаться с Тихоном. А другие ребята села не избежали издевательств и затрещин от двух обалдуев. В семнадцатом году именно они были в первых рядах охваченной ненавистью крестьянской толпы, разграбившей помещичью усадьбу. Сейчас же эти два типа, каким-то чудом избежав мобилизации, окопались здесь, в местном Совете.
- Нашего полку прибыло! – почти весело записал Арсения в союзники Санька Гвоздь. – Скоро продотряд с Сызрани ожидаем, поможешь?
- Народ у нас в селе несознательный, продовольственную политику Советской власти не понимают, всё припрятать норовят. – Спокойно и рассудительно пробасил Тихон Оглобля.
- Вишь ты, какой прыткий! - со злостью подумал Арсений. – А ты его выращивал, этот хлеб? Ты за плугом ходил? Только отнять и умеют, голодранцы вшивые!
Он вспомнил, как в далёком детстве эти две дубины стоеросовые отнимали у младших ребят то петушки на палочке, то кулёк спелой вишни, а то и страшно сказать какое лакомство – ландрин в жестяной коробочке. Вообще-то круглые леденцы в плоской жестянке назывались «монпансье», но на селе упорно держались прежнего названия – «ландрин», полагая, не без основания, «монпасье» слишком вычурным, городским, иноземным. Главная же ценность ландрина была даже не в разноцветных леденцах, главным была коробочка. Она оказалась вещью универсальной. Мальчишки складывали в неё свои рыбацкие принадлежности, использовали под червя. Девчонки использовали жестянку как шкатулку для хранения свои женских штучек: цветных лоскутков, фантиков, румян и даже маленького зеркальца. Да взрослый дед нет-нет, да и откроет заветную конфетную коробочку – достать оттуда понюшку табачку, чтобы, приложившись к носу пальцам, смачно и вкусно чихнуть. Опять же, обойные гвоздочки хранить можно, иль всякую другую мастеровую мелочёвку. В общем, коробочка от ландрина оказалась вещью незаменимой, и похищение сего предмета - это уже нешуточное преступление в детской иерархии проступков.
Воспоминания – воспоминаниями, а ответ, однако ж, давать какой-то надо. Вот и комбедовцы с ожиданием уставились на него.
- Т-так к-контуженный я! – нашёлся, что ответить Арсений. – К-как я-я в-вам помогу? С-сам едва хо-хожу.
- Сталбыть, отказываешься? – сказал Председатель язвительно. – Какой из его помошник? Кулацкий сынок! Энтот не найти хлеб поможет – он спрятать его батяне свому подсобит.
Сенька рванулся к председательскому столу и попытался намахнуться на ехидну палкой:
- Ах, ты гад! – от волнения он почти перестал заикаться. – Я за Советскую власть пострадал! Я кровь проливал! А ты, тыловая крыса, стол оккупировал, штаны протираешь, сидя за ним!
Председатель Васильевского Комитета бедноты, человек с лошадиной физиономией и лошадиной же фамилией Прокоп Меринов, встал из-за стола и, глядя в лицо Яценюку, сказал:
- А ну ударь, попробуй, кулацкое отребье!
- Да вы что, вы что, ребята? – растерянно пробормотал Санька Гвоздь, соскочив с облюбованного подоконника.
А Тихон просто встал между спорщиками, заслонив их друг от друга:
- Ну, будя, братцы! Так и перестрелять друг-дружку недолго.
- Была бы охота руки об него махать! – скривился Арсений и опустил клюку.
Возникшая на пустом месте ссора была прервана появлением ещё одного действующего лица. В избу зашёл крестьянин, одетый в старый, но чистый и аккуратно заштопанный чапан:
- Здоровы будьте, хозяева!
После этого он быстрым шагом подошёл к жарко натопленной печи, снял рукавицы и стал греть руки, внимательно оглядывая при этом просторную комнату. Осень восемнадцатого года выдалась ранней. Весь октябрь лили затяжные дожди, а с первых чисел ноября всё сковал мороз. Волга уже встала, а на дворе стояла самая настоящая зима.
Арсений не сразу узнал вошедшего. А мужичёк, напротив, ухватив своим цепким взором всех, находящихся в комнате, сразу оценил ситуацию, и поспешил унять страсти:
- Что, опять ссоритесь? Ты, Прокоп, пока не поп, чтобы всех судить, поэтому поумерь свой раж.
Потом быстрым шагом подошёл к Арсению.
- Вижу: повзрослел, силы набрался, и ума, стало быть, коли за правое дело воюешь. Ну, здравствуй, товарищ Яценюк! – Сенька пожал протянутую крепкую мужскую ладонь. – А на этого, - вошедший кивнул в сторону человека с лошадиной фамилией, - Внимания не больно-то обращай, у нас товарищ Меринов любит везде контру искать, даже там, где её нет.
Прокоп в ответ только засопел, а Тихон и Санька усиленно делали вид, что всё происходящее их не касается. У кого же из сельчан такой авторитет, что даже Комбед предпочитает с ним не связываться? И тут до Сеньки дошло: так это ж Глашин отец, Тимофей Кондратьев собственной персоной! Бывший управляющий Воиновых, коего «подсидел» Сенькин отец. Их семьи давно враждовали, и у Сеньки аж рука зачесалась – так вытереть её после кондратьевского рукопожатия захотелось.
- Да-да я при-привык. – сказал он, как всегда запинаясь. – В-вот подлечусь, и с-снова на-на ф-фронт.
У Сеньки после нескольких дней пребывания в родном селе возникло жгучее желание поскорее удрать отсюда. Куда угодно, хоть на фронт, а ещё лучше к своим братьям-анархистам в Москву, или в Гуляй-поле, где вовсю хозяйничает Батька Махно. Лишь бы подальше от дома с его проблемами, от вечно брюзжащего и озлобленного отца, от строгого, осуждающего взгляда голубых глаз этой малявки – Маши, от голодных и осерчалых односельчан, от бедности и разрухи, которые сквозят в одном только взгляде на Васильевку.
- Вот и верно, - поддержал его Кондратьев, - На войне, чать, проще: там за пригорком враг и его надо уничтожить, иначе он уничтожит тебя. А здесь – голод, рутина и дрязги. Выздоравливай и уезжай, пока не затянуло наше болото.
- К-как Глаша? – вместо ответа спросил он.
Лицо Тимофея Сергеевича мгновенно просияло, видно было, что он очень гордиться своей дочкой:
- Тоже в Красной Армии, комиссар! Жутко идейная стала. У них там товарищ Троцкий агитационный поезд организовал, ездят по всем фронтам. Так он Глашу в энтот поезд взял.
Сенька подавил смешок: видно дочка Тимофея тем же ремеслом занимается, что и до революции. Про зловещий поезд Председателя РВС втихомолку судачила вся Красная Армия. Никто ничего доподлинно не знал, но тот факт, что поезд под завязку укомплектован молодыми красивыми бабами, кое-какие мысли навевал.
- Серегеич! – подал голос с подоконника Санька. – Как твои коммунары, не разбежались ыщщё?
Кондратьев спокойно посмотрел на балагура:
- Не боись, не разбегутся. Уже двадцать семь дворов вступило. Вот к весне починим технику – будем машинами землю обрабатывать.
Кондратьев председательствовал в образованной в селе Коммуне из беднейших крестьян. Решением уездного Совета для Коммуны была выделена помещичья усадьба вместе с хозяйственными постройками и сельскохозяйственным инвентарём. С того времени, когда Тимофей Сергеевич, будучи управляющим Воинова, закупил машины и пытался организовать кооператив, много воды утекло. В революцию крестьяне разграбили усадьбу и разломали все машины. День и ночь Кондратьев вместе с энтузиастами чинил машины, стремясь хотя бы к весне подготовить пару плугов и
- Ты бы лучше, - продолжил Кондратьев, - не штаны протирал в Совете, а вступал в Коммуну. А то, что жрать будешь, коли сажать ничего не собираешься? Или за работу в Комбеде на жалованье рассчитываешь?
Санёк обидно засопел у себя на подоконнике.
- А и пойду, запишусь! – с вызовом ответил он.
- Вот пойди и запишись! – с нажимом сказал Кондратьев. – Твоего петуха драного, так уж и быть, не отберём, а хрюшку, что ты давеча у бабки Колюсихи свёл со двора, сдать придётся.
Саня на это ничего не ответил и, запустив в рот пятерню, принялся усердно грызть ногти. А Сенька в очередной раз подумал, что на фронте всё виделось иначе, и он просто не ожидал, что в Советах, да Комбедах на местах окопается тыловая мразь, отлынивающая от армии и охочая до чужого добра.
Тем не менее, осенняя продразверстка прошла на удивление спокойно. Может, сыграло роль то обстоятельство, что продотряд из Сызрани был укомплектован преимущественно железнодорожными рабочими, набранными из окрестных деревень и ещё не потерявших связи с деревней. Крестьяне, хоть и не и не испытывали восторга от этой процедуры, но, обречённо понимая неотвратимость, безропотно отдавали едва ли не последнее. Даже Яценюк-старший, скрипя зубами, открыл свой амбар и позволил нагрузить три подводы зерна. Неизбежного, казалось бы, взрыва не случилось. Он случился позже.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 27.4.2017, 1:59
Сообщение #31


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 8. Призраки прошлого возвращается
Цитата

«О, если разум сохранить сумеешь,
Когда вокруг безумие и ложь,
Поверить в правоту свою - посмеешь,
И мужество признать вину – найдешь».
Редьярд Киплинг


- Батюшки! – всплеснула руками Маргарита Павловна, разглядев гостя, что стоял у порога и переминался с ноги на ногу. – Максимушка, ты посмотри, кто к нам пришёл!
- Иду, иду, душенька. – из глубины квартиры отозвался знакомый голос.
А следом появился и сам обладатель голоса – Максим Фролович Яблоков, любимый учитель Николая в пору, когда он был простым учащимся реального училища. Остановился на мгновенье, не узнавая, надел торчащие из нагрудного кармана пенсне, после чего его лицо озарила радостная доброжелательная улыбка:
- Ба, какой ты стал! Сокол! Да, что там сокол – орёл! Ну заходи, что как истукан встал на пороге. – засуетился Яблоков.
А Николай подумал, как постарел, сдал за прошедшие годы Батя. Исхудал, пообтрепался, походка стала шаркающей, а голос – дребезжащим. Стоящие прежде молодцом усы обвисли, а шикарная доселе борода была нечёсана.
От такого тёплого приёма у юноши предательски зачесались уголки глаз. Чего угодно он ждал от этой встречи, памятуя о постигших прежде фиаско, боялся этой встречи, подсознательно старался оттянуть её. А тут такой приём!
- Ты бы, душенька, нам чайку сообразила. – обратился к Маргарите Павловне Батя, провожая гостя в гостиную.
- Напою, напою! – успокоила Маргарита Павловна. – Да для такого случая у меня несколько кусочков сахара припасены.
Услышав эти слова Заломов пожалел, что не захватил с собой свой вещмешок со снедью, Яблоковы, поди, одними сухарями перебиваются.
Вновь, как и пять лет назад они сидели за столом и хлебосольные Яболоковы потчевали гостя. Вот только не было среди них Наташи, и Николай украдкой вздохнул, вспомнив об этом. И ещё скуден был сей стол по военному времени и российскому лихолетью. Но богат был стол не угощением, а беседой. Батя живо интересовался происходящими событиями, размышлял о пути, по которому пошла страна. Не посылал голову пеплом и не клял большевиков, а пытался разобраться во времени, в котором им судьбой довелось жить.
- Счастливейший ты человек, Николай. – сказал Батя. – Ты не только присутствуешь при рождении нового мира, но и ясно выбрал свой путь, путь активного его строителя. А я, по старости, да по немощи, лишь свидетель. Все соки жизненные, все силы человеческие вытянула из меня Трапезундская экспедиция.
Николай, уже готовый поднести стакан морковного чая ко рту, удивленно замер. Видя немое удивление парня, Яблоков рассказал о драматической судьбе Трапезундской археологической экспедиции, куда сманил его университетский товарищ. Организованная в 1916 году на освобожденные от османов русской армией земли Трапезунда, экспедиция должна была изучить и описать историческое наследие времён Трапезундской империи. Сейчас, по прошествии времени, эта затея выглядела чистой авантюрой: археологическая экспедиция в ходе войны и революции, в районе боевых действий. Началась она здорово – в пору побед русского оружия, а закончилась… закончилась бесславно, но не по вине участников экспедиции. Революция, последовавшее за ней развал фронта и контрнаступление турецких войск сделали невозможной её работу. Возвращались назад в 1918 году, побросав всё, через забитые бегущими войсками вокзалы, испытывая пренебрежение офицерского состава, ненависть и унижения от разложившейся солдатской массы, которая в ту пору, прихватив с фронта оружие, рванула через Кавказские перевалы и Кубань в Россию.
- Всё бросили, весь труд двухлетней работы пошёл коту под хвост. – мрачно закончил свой рассказ Батя. – Ладно, хоть целы домой добрались, а то Павловна, - он кивнул в строну супруги, - Меня уже отпевать собралась.
Та не замедлила отозваться:
- Хватит, отъездился по экспедициям, время сейчас не то: сгинешь и не узнаю где похоронен, и кто тот супостат, что руку на Максимушку поднял.
Пока супружница поизносила свою тираду, Батя сидел задумавшись, словно, вспоминая что-то, затем, тряхнув своей головой сказал, обращаясь к Николаю:
- Ты, мил человек, другое послушай, чем бабины причитания, В Трапезунде экспедиция поселилась в доме бея бейлика Трабзон. Род их богат и славен своей историей. Беи Трабзона много и славно воевали и служили султану, многие из них оставили после себя записки. Словом, богатое литературное наследие беев заинтересовало руководителя нешей экспедиции, профессора Узбекского. Сам профессор, Фёдор Иванович, много лет возглавлял Русский институт в Константинополе и турецким языком владеет как родным. Так вот, Фёдор Иванович утверждает, что, разбирая архивы беев, он наткнулся на любопытную для тебя запись. В ней утверждалось, что Меч Тамерлана – семейная реликвия их рода, попавшая к ним в руки после «войны презренных персов с нечевчивцами гяурами.
- Да, действительно интересно. – Николай поддержал Яблокова. – Ещё один Меч… Да тот ли? Или стащили у наших ротозеев-генералов? Или всё таки тот? А как он к ним попал?
- Да вот – запамятовал! – сокрушённо развёл руки Батя. – Да ты не переживай. Тебе обязательно стоит встретиться с профессором Узбекским. Он сейчас лекции в университете читает, в Петрограде. Да-да. – в такт рассказу Батя поддакивал сам себе и тряс головой. – Всенепременно стоит встретиться! Он держал документ в руках, он его читал. Он должен помнить!
Сведения действительно были любопытными и ранее они заинтересовали бы Николая, но теперь ему не было дела до того, где Меч Тамерлана болтался в далеком прошлом. У парня было иное задание, и иной долг – найти, где Меч обретается ныне, и заодно отыскать свою возлюбленную, Наталку. Поэтому, он, слушая по-стариковски словоохотливого старика, искал удобный предлог, чтобы свернуть разговор на интересовавшую его тему. Теперь вроде бы случай представился. Он открыл было рот, чтобы задать свой вопрос, как неожиданно услышал голос Бати:
- Спасибо, Маргаритушка, за угощенье. А вас, мой юный друг, прошу проследовать в мой кабинет, где мы сможем выкурить по трубке табака, нечего травить Маргариту Павловну, и заодно поговорить о вещах, ради которых вы и пришли в мой дом. Вы ведь курите, не так ли?
Удивился Николай, действительно военное лихолетье пристрастило его к этой привычке. Причем всяким папироскам, цигаркам и самокруткам он предпочитал именно трубку.
- Ведь и вправду, страсть как хочется покурить, - пожаловался Заломов Бате, - А как вы догадались, что я курю, Максим Фролович?
Батя хитро прищурился:
- Не только вы, молодёжь, увлекаетесь романами сэра Артура Конан-Дойля. Но и мы, старики, есть такой грех, почитываем занимательные бульварные книжонки о похождениях сыщика Шерлока Холмса, посему тоже знакомы с его дедуктивным методом.
- У нас в одно время целый сундук был набит журналами с рассказами о Шерлок Холмсе. – пожаловалась Маргарита Павловна Николаю. – Спасу от них не было.
- Да будет тебе! – Яблоков махнул рукой в сторону хозяйки, и снова обратился к Заломову. - Поэтому я могу с полным основанием сказать «Элементарно, Коля!» Ты посмотри на свои пальцы, они желтые и огрубевшие по бокам от ногтей. А это – первый признак заядлого курильщика. При чем, если бы ты курил самокрутки и папиросы, пожелтели бы фаланги указательного и среднего пальцев. Но поскольку характерные признаки наблюдаются только у указательного и большого пальцев, коими курильщик и держит обычно трубку, я остановился на этом варианте.
- И из-за каких-то пальцев на руках вы сделали этот вывод? Потрясающе!
- А я всегда смотрю на руки, Коля. И если ты помнишь – именно с помощью рук мы раскрыли имя обладателя кастета, жаль, что дело не так и не удалось довести до конца. Мимику можно подделать, жесты – отрепетировать, но руки, руки никогда не обманут!
- Как же, такое разве забудешь? – отвечал Николай. – Только я и не догадывался, что это не случай и не обыкновенная наблюдательность, а годами выработанная привычка.
- А как, по-твоему, учитель может догадаться, кто из озорников исписал мелом учительский стул?
Все трое расхохотались. От смеха давясь словами, буквально сквозь слезы, Маргарита Павловна добавила:
- А ещё у вас, Коля, шнурок кисета свисает из кармана.
После этих слов в маленькой гостиной стало совсем весело. Наконец угомонились и Заломов, вытирая платком глаза, смог поблагодарить хозяйку дома «за стол», и, церемонно раскланявшись с ней, вслед за Батей, проследовать в его кабинет.
В кабинете, казалось всё осталось по-прежнему с их с Наталкой последнего визита. Машинально разглядывая коллекцию оружия, Николай украдкой вздохнул, вспомнив, как они тут едва было поединок на мечах не устроили. Однако, когда думы о прошлом Заломова покинули, и он вернулся из воспоминаний в мир реальности, то обратил внимание, что некоторых экспонатов не достаёт. Перехватив недоумевающий Колин взгляд, Батя счёл долгом объяснить:
- Невзгоды нынешнего бытия вынудили расстаться с некоторыми образцами. Однако же, холодное оружие древности – неважный товар. В цене нынче – хлеб, картошка, мука.
Заломов ещё раз отметил про себя, что надо будет обязательно поделиться с этими славными людьми содержимым своего вещмешка. А Яблоков между тем, сделав приглашающий жест рукой на одно из стоящих кресел, сам уселся в своё любимое кресло, именуемое хозяйским, и принялся на нём устраиваться поудобнее. Ожидая, что последует дальше, устроился на предложенном месте и Николай. Некоторое время оба молчали, усердно занимаясь, набиванием и раскуриванием трубок. После нескольких глубокомысленных затяжек, Максим Фролович, пуская очередную изящную струю табачного дыма в потолок, заметил:
- А табачок-то ныне пошёл – дрянь! Что только не суют туда. То ли дело в прежние времена.
- Ну, не знаю, Максим Фролович, - с сомнением покачал головой Заломов, - Сейчас принято все новое хаять, да сокрушаться по прежним временам. Однако, мой маленький стаж курильщика не позволяет мне судить об этом, я иного-то табака и не знал. Но, позвольте поинтересоваться: не свойства же табака обсуждать вы меня сюда пригласили?
- Отнюдь! Я ведь этой встречи ждал, почитай уж как пять годков, без малого, с самого начала Германской.
Брови Николая от удивления поползли вверх.
- Как это с начала Германской?.. Я ведь сам несколько дней назад только решил вас навестить, а до этого воевал за три сотни вёрст отсюда.
- Тем не менее, это так!
- Что за предсказатель вам такое напророчествовал?
- Не предсказатель, а предсказательница, одна хорошо известная вам прекрасная юная особа.
- Наталка! – Николай подался вперёд, от волнения на его лбу заблестели бисеринки пота, а костяшки пальцев так впились в подлокотники, что побелели. – Вы её видели?
Трубка, пропади она пропадом, была немедленно забыта.
- Она самая! Прекрасный отпрыск семьи Воиновых. – Батя был явно доволен произведённым эффектом.
- Боже мой, Максим Фролович! – потрясённо вымолвил Николай. – Я же её всю войну искал, а она тут… Где она?
- Да если бы я знал! – сокрушённо развёл руками Батя. – Это же, сколько лет минуло! Да и не видел я ее больше. Вот только раз единственный. Не знаю уж, что между вами произошло, да только она говорила, что встречаться вам отныне никак нельзя. Только вот письмо просила передать.
- Где оно? – вскричал Николай так, что Яблоков аж подпрыгнул в своём кресле.
- Успокойтесь, молодой человек. -Максим Фролович с укоризной посмотрел на едва себя держащего в руках юношу. – Держите себя в руках. Нельзя же так, право. Вот оно, вас дожидается.
Батя со своего места дотянулся до письменного стола, открыл один из ящиков и достал оттуда заветный конверт.
Вот она! Протянулась заветная ниточка между Николаем и его любимой. Наконец-то после стольких лет пришла первая весть от его Наталки. Юноша испытывал с чем ни сравнимое волнение. Шутка ли, письмо, оказывается, пять лет преспокойно его здесь дожидалось, в то время как он искал Наталкин след где угодно, только не у любимого учителя. А ведь можно было догадаться, что весть о себе девушка оставит, прежде всего, у Бати. Конечно! Ведь именно его упомянул в письме Дед как надёжного человека, на которого можно положиться. Он забыл, а Наталка помнила! И именно здесь оставила ему письмо! Николай дрожащими руками взял конверт и стал лихорадочно, безуспешно стараясь подавить волнение, пытаться вскрыть его. Получалось плохо. В этот момент его дрожащие ладони, надрывающие заветный конверт, накрыла сухая, морщинистая, вся в пигментных от возраста пятнах, ладонь Бати:
- Погоди, Коля, не спеши, нетерпение – плохой советчик. Прочтешь потом, когда останешься один. Пять лет – срок немалый, подождал его – подождешь и ещё. Тем более, что Наталья строго настрого распорядилась, что раньше марта девятнадцатого оно не должно попасть тебе в руки.
- Как это так? – удивлению Николая не было предела. – А если бы я раньше к вам пришёл, например, до революции.
- То ты бы его не получил. – спокойно резюмировал Батя. – В таком случае, оно бы осталось в столе спокойно дожидаться назначенного часа. Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, до того, как ты прочтешь это письмо.
Доброжелательное похлопывание по рукам успокоило Николая, и он смог перевести дух и мыслить более трезво. Действительно, появление письма порождало новые вопросы, которые требовалось разрешить. С чего бы начать?
- Максим Фролович, а когда точно нанесла вам визит Наташа, если помните, конечно?
- Я, молодой человек, из ума пока не выжил, и на память не жалуюсь. Тем более такая дата! Это было аккурат в день начала войны с немцами, 1 августа 1914-го.
- Быть такого не может! – убеждённо заявил Заломов.
- Как это не может, когда было! – Яблоков даже немного обиделся. – Ты что, мне не доверяешь?
- Да не в доверии дело, только странно всё это: я точно знаю, что накануне днём Наташа пребывала в Москве.
Николай наскоро перебирал в уме все современные виды транспорта, но и без этого знал, девушка никак не могла за один день перенестись за тысячу вёрст. Что-то тут не так, либо Батя добросовестно заблуждается, либо… Я чего либо? Хорошо, попробуем зайти с другой стороны. И Николай стал подробно распрашивать Максима Фроловича об обстоятельствах визита пятигодичной давности.
Так он узнал, что в тот день, когда он оплакивал Наталью в Москве, она неизвестно как оказалась в губернском городе С., где нанесла визит Яблокову. И это фактически сразу после ночной трагедии в Московском доме Воиновых: после неудачной попытки Магистра Братства Звезды жениться на ней и последовавшим за этим убийством Тихоныча и Наташиного отца. Невероятно! По словам Бати, Наташа была собрана и спокойна. Напомнила о предложении отдать меч Тамерлана на хранение в его коллекцию. Взамен этого просила взять на хранение письмо для Николая. Несколько раз подчеркнула, что отдать письмо можно будет только после марта девятнадцатого года. На вопрос, а почему не раньше, говорила об угрожающей им опасности, о том, что за ними охотятся некие люди. Подчеркивала, что до означенной даты встречаться им никак нельзя. Упомянула и о попытке выдать её насильно замуж за какого-то знатного немца.
Верно, всё верно, думал Николай, но отчего же она категорически отказывалась с ним встречаться. Была какая-то неизвестная причина, которая всё время ускользала от его внимания.
- Ах, да! – вспомнил Батя. – Ты знаешь, Коля, она мне показалась какой-то иной.
- В смысле? – не понял Николай.
- Помнишь, ваш совместный визит ко мне в начале июля четырнадцатого?
Николай кивнул, еще бы ему не помнить мгновения, проведённые вместе с Наталкой.
- Тогда это был красивый и юный, но своенравный сорванец-подросток. Месяц спустя пред моими очами стоял другой человек. Женщина! Причём женщина опытная, много пережившая и много испытавшая. Нет, очарование свежей юности никуда не исчезло. Но за нежной молодостью девичьего личика явственно проглядывала БИОГРАФИЯ! Изменения были не снаружи, они были внутри Наташи. У неё даже речь стала жёстче и резче. Не девчушка, а воительница. Тогда таких не было, и в этом она обогнала время. Подобный женский тип появился только сейчас, после невзгод мировой войны и революции в России.
- Она и в детстве была маленькой разбойницей, в селе верховодила всеми нами. – заметил Николай.
- Нет, это иное. Что-то, что наполнило душу её горестью, а глаза яростью и страстью. – ответил Батя. – Таких одухотворённых глаз среди девиц-подростков видеть до этого мне не приходилось.
Николай примерно знал, что произошло в ту злополучную ночь в особняке Воиновых. Была ли та трагедия достаточной для столь явных изменений, что даже Батя заметил? Или было ещё что-то, о чём он не знал?
- Да-а - спохватился Батя, - Я не понял, когда она рассталась со своими потрясающе красивыми волосами, но они были острижены.
- Коротко?
Но Батя словно, не слыша Колиного восклицания, продолжал удивлять:
- Я не слишком большой знаток по части всяких женских штучек, но одно я скажу точно: они были не просто острижены, но и уложены в причёску. Замысловатую, сейчас таких на делают, да и тогда не делали. Я тебе, Коля, больше скажу, это сейчас пошло революционное веяние – стричь волосы женщинам. А в четырнадцатом Наталья выглядела вызывающе. Не то суфражистка, не то нигилистка, не то, извини, Коля, за сравнение, дама лёгкого поведения. Да-а, только сейчас вспомнил, почему возникло столь нелестное сравнение, её волосы были не только подстрижены, но и подкрашены. А тогда это, простите, был моветон.
Коля не обиделся, а лишь подивился:
- Да, дела, загадка!
Но Батя ещё не закончил удивлять:
- И ещё, она ЗНАЛА!
- Что знала? – переспросил Заломов.
- Знала, что будет потом. Я, как человек сугубо рациональный, всегда со скепсисом относился к разного рода гаданиям, предсказаниям и прочей суеверной чепухе. Но она, чёрт возьми, знала! Знала, что империалистическая война закончится революцией, знала о гражданской войне, об убийстве Распутина и расстреле царской семьи. Всё знала! Вот и сегодняшний визит твой она предсказала. Так и сказала: «В марте 1919-го года вам нанесёт визит красный командир Николай Заломов, мой Николка, ваш бывший ученик. Вот ему и следует передать письмо». Да я тогда и про красных и белых ничего не знал. Я все эти годы с ужасом наблюдал, как исполняется всё, что она тогда мне говорила.
Николай вынужден был признать, что он ещё многого не знает о своей возлюбленной.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 29.4.2017, 0:45
Сообщение #32


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Пятое явление меча
Цитата

«Мы вернулись домой, мы вернулись домой,
Встречай своих воинов, Один, - мы вернулись домой»
Хелависа (Наталья О’Шей)

Всю дорогу, пока Николай возвращался в казармы Запасного полка, где они с Фролкой временно разместились, письмо буквально прожигало его карман. Парень с трудом удерживался от искушения немедленно достать его, вскрыть конверт и приступить к чтению. И в казармах, он тоже не смог сразу приступить к чтению заветного послания. Верный своему принципу, завершить в исходу дня все свои дела, он проверил накормлены и ухожены ли их с Фролом кони, поужинал или его вестовой, сел и составил, как меж ними было уговорено, донесение для Колоссовского. Потом взял свой вещмешок и вещмешок Анискина и высыпал их содержимое на кровать. В один из вещмешков сложил консервы, сало и сахар – для Яблоковых. Сказал Аниськину, который с недоумением смотрел на все эти манипуляции:
- Фрол, надо это отнести хорошим людям. Мы с тобой и так проживём, не впервой. А они от голода загибаются.
Всё понимающий Фролка согласно кивнул:
- Будет сделано, командир!
- А на обратном пути зайдёшь в чека, надо донесение доставить Председателю.
Лишь после того, как ординарец ушёл, Заломов забился в самый дальний угол казармы и вскрыл конверт. Достал, исписанный мелким знакомым почерком, листок и погрузился в чтение дорогих и любимых завитушек:

Цитата
«Вот опять судьба-злодейка разлучила нас, мой милый, любимый человек, мой Николка. За что на нас ниспосланы такие испытания, что нигде спокойствия для нас нет? Снова нам предстоит долгая разлука. Пять лет ты прожил без меня, а теперь пять лет мне предстоит прожить без тебя. Нет границ моему отчаянию: думая, что настал конец всем бедам, судьба наградила меня новым испытанием. Где взять силы вынести эту муку: быть рядом с тобой и быть невидимой для тебя? Да ты ведь ничего не знаешь! Надо унять сумбур, что царит у меня в голове и рассказать всё по-порядку, чтобы ты мне поверил, ведь речь пойдет о вещах необычайных, почти сказочных, фантастических.
Как ты был прав, когда предлагал мне бежать с тобой! Все твои догадки оказались верны. Я только и предположить не могла, что они станут действовать так нагло и бесцеремоно. Прихватив с собой двух громил и пьяного попа, она стали вынуждать меня немедленно выйти замуж за князя Кронберга. И папенька был на их стороне, а мама… мама всего лишь слабая женщина. Единственный, кто встал на мою защиту, это Тихоныч. За это и поплатился. Князь убил его своим посохом. Коля, он настоящий убийца, жестокий и хладнокровный. Я билась с ним на мечах, милый, и даже ранила его, но это мне не помогло. Я забаррикадировалась в кабинете, но они стали выламывать дверь. Понимая, что ты сейчас и не сможешь прийти, я молилась на моего Николку, ждала, тем не менее, что ты, мой спаситель, явишься и заберешь меня. Думая, что пришел мой последний час, я воткнула Меч Тамерлана в пол, встала перед ним на колени и прощалась с тобой и всеми моими близкими.
А сейчас, любимый мой, не ухмыляйся, а лучше поверь, ибо оттого, поверишь ли ты мне, зависит, увидимся мы вновь, или нет. Итак, я молилась за мое спасение перед Мечом, это получилось само собой, ведь Меч так похож на крест. Меч Тамерлана и стал моим спасеньем и, одновременно, моим проклятьем. Поминишь, мы зачитывались книгами Харберта Вэллса? Оказывается, для путешествий во времени не надо ни машин, ни иных сложных устройств. Меч Тамерлана и есть настоящая машина времени! Я понимаю, что звучит это очень странно, но это так. Меня вдруг втянуло в алмаз, которым украшено оружие и на выходе оказалось, что я перенеслась на сто лет вперёд. Поверь, я не сумасшедшая, я в своём уме и молю тебя о помощи. Меч Тамерлана остался в двадцатом веке, а без него я не могу возвратиться обратно. Я оказалась одна и в чужом мире. Мне было очень плохо и со мной произошли ужасные вещи. Только ты можешь меня спасти и вернуть домой. Если ты, Коленька, ещё не забыл меня, если ещё не угасла наша любовь, приди за мной!
Сейчас некогда подробно тебе объяснять и рассказывать, просто выслушай и сделай, как я прошу. Помнишь тайник в нашем доме в Москве, где мы нашли Меч Тамерлана? Точно такой же тайник мой дедушка оборудовал в нашей фамильной усадьбе, во Васильевке, в своём кабинете. Оба кабинета абсолютно одинаковы, поэтому ты с лёгкостью отыщешь его. Меч Тамерлана там, в том тайнике. Туда же я положила тетрадь с записями деда и мешочек с монетами. Для того, чтобы переместиться во времени, тебе надо поехать в Москву, найти наш дом и кабинет из которого я исчезла. Поставь Меч Тамерлана вертикально и встань на колено перед ним. Глядя прямо в перекрестье Меча, представь или подумай о том месте и времени, в котором хотел бы оказаться. Только тогда, только в случае большого желания, Меч Тамерлана откликнется и свершится переход. И ещё, когда выпадешь в другом времени, не забудь протянуть назад руку и взять Меч за его рукоятку. Только тогда Меч Тамерлана останется с тобой, и мы сможем возвратиться. Если же ты этого не сделаешь, то оба заблудимся во времени и потеряем возможность вернуться назад. Теперь-то я это точно знаю, а тогда я оставила Меч в нашем времени, потеряв возможность совершить обратный переход. Больше пока ничего не могу сказать, уповаю на тебя, любимый, ты - моя последняя надежда.
Прощай, и если суждено нам увидеться на дорогах времён, то это произойдёт не ранее, чем через сто лет спустя. И помни – всегда надо возвращаться в то же время и в то же место – равновесие надо сохранить!
Твоя Наталка»!

Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 30.4.2017, 1:21
Сообщение #33


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 9. Весть из прошлого

Цитата
«И ей и мне ты окажи услугу,
Мою исполни просьбу. Ей поведай,
Чем кончаться ее скитанья, мне же -
Кто явится спасителем твоим.»
Эсхил. Перевод В. Нилендера и С. Соловьёва


Едва прочитав это письмо, Николай вскочил и лихорадочно забегал по казарме. Первым его желанием было сейчас, немедля, броситься на подтаявший волжский лёд. Он готов был, если надо, то и вплавь перейти на другой берег Волги, где стояло село Васильевка, отыскать Меч и спасти любимую. В том, что Наталка написала правду, он, хорошо зная девушку, ни капли не сомневался. Она знает цену словам! «Ещё и вестового где-то черти носят!» - с досадой подумал он.
Ожидание, как назло, затянулось. Ожидание родило спокойствие, а с ним вернулась и способность размышлять. Эмоции залегли в оборону, а в авангард выдвинулись мысли. Могло ли быть это чьей-нибудь злой шуткой, если не хуже – ловушкой? Шутка ли: пять лет ни сном, ни духом, ни вести, ни весточки, и вдруг в одном письме – сразу все ответы на все вопросы! С другой стороны, кому это надо? Кто вообще знал об их договорённостях с Колоссовским? И главное: какая выгода от такой подставы? Заломов вынужден был признать, что выгоды от розыгрыша или ловушки никто не получит. Беляки? Не такая уж он важная птица, чтобы ради него огород городить! Рядовой командир Красной Армии, таких пруд пруди. Погибнет он – найдут другого. Вот если бы в сети попалась птица иного полёта, например Фрунзе, тогда – другое дело. Пресловутое Братство Звезды? Пользы для них от него – как от козла молока. Вот если бы он был при Мече – тогда иной коленкор. Тем более, как он понял из разговора с Казимиром, в тайном обществе сейчас царит банальный раздрай. Европейцы члены Братства Звезды хотят сложить свою мечту – Соединённые штаты Европы. Сектанты Братства из России грезят мировой революцией, которая и явит миру образец идеального мироустройства. Нет! Братству ныне не до Коли, им бы внутри себя разобраться. Без Меча он им даром не нужен.
Николай снова взял в руки письмо. Спокойно, вдумчиво, не торопясь прочитал: раз, второй, третий. Задумался. Что можно сказать по поводу письма, если абстрагироваться от его фантастически нереального содержания? Почерк, безусловно, Наталкин. Её каллиграфически ровную и изящную вязь не спутать ни с чем другим. Он тысячи раз целовал милые письмена, синеющие на белоснежном бумажном поле записок, написанных и посланных её милой ручкой. Как давно это было! В пору их безоглядной юности, когда невыносимо долгие паузы между редкими свиданиями юной гимназистки с взрослеющим реалистом заполняли записки от любимой. Николай даже мысленно представил эти записки, которые он прятал за кирпичом полуразрушенной кладки. Стоп! Как же он сразу не обратил внимание? Вот уж действительно не только весть из прошлого, но и новая загадка! Письмо написано новой орфографией. На бумаге отсутствовали все эти яти и фиты, которыми уже год как никто не пользовался. Хотя почему никто? Николай знал о спорах вокруг реформы русской орфографии. Читал заявление Бунина, в котором тот писал, что
Цитата
«по приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию».

Даже в вопросах правописания меж русскими согласья нет, уныло думал Николай, из-за бесполезного по сути значка готовы насмерть молотить друг друга. Одни продолжали упорно писать и печатать в старом стиле из-за принципиального несогласия с революцией, они и в реформе орфографии видели такое де потрясение русских основ бытия, как и кровавая революция. Другие же просто по привычке нет, да и вставят в текст устаревшие знаки. Но Наталка по своему складу ума – явно не фанатик прежних норм, но и не малограмотный мужик, ставящий твердые знаки где ни попадя, «на всякий случай». Значит. письмо написано уже после революции и всё это чья-то злая мистификация? Не факт! Особенно, если принять на веру всё содержания послания. Уж в двадцать первом веке-то уж точно нет уже сейчас ненужных литер. Комэск поразился тому. как просто и обычно он стал думать о бедующем времени, словно подсознательно сразу поверил письму.
Один вопрос, возникший в голове Николая, порождал следующий, и тоже не имеющий внятного ответа. Вопросы рождались и роились Николиной голове, стуча по мозгам в поисках выхода. Но дисциплинированный, сильный своим умением анализировать, мозг парня всё же успокоил рой, принялся сортировать вопросы и раскладывать их по полочкам. Наконец, серое вещество под черепной коробкой Николая, работающее как арифмометр, из всего вороха вопросов и неувязок этого сбивчивого послания выделило главное. Почему Наталка писала письмо после своего исчезновения в четырнадцатом году, если, по её же словам, написанным на листке бумаги, она не может вернуться обратно в своё время из-за отсутствия у неё Меча Тамерлана? Значит, всё-таки, она возвратилась, или нет? Николай снова перечитал письмо:
Цитата
«Вот опять судьба-злодейка разлучила нас, мой милый, любимый человек, мой Николка. За что на нас ниспосланы такие испытания, что нигде спокойствия для нас нет? Снова нам предстоит долгая разлука».

Почему снова и опять? Судя по тексту, они когда-то и где-то виделись и были вместе позже четырнадцатого года. Но это уж никак не возможно, он-то уж точно знал, что не видел свою Наталку.
Удивительно, но Коля ни разу не усомнился в принципе во всей этой истории с перемещением во времени. Реальность этого была подготовлена самой эпохой, к которой жили Наталка и Николка. Невиданный социальный и экономический прогресс конца девятнадцатого – начала двадцатого века породил в людях того поколения наивную веру в человеческий разум. Современники Наталки и Николки верили, что им подвластно овладеть всеми секретами природы, человеческой натуры и общественной жизни. Шутка ли, всего сорок лет назад по страницам романа поплыл фантастический Наутилус, и вот уже германские субмарины терроризируют надводный флот англичан, небо бороздят летательные аппараты, а по освещённым электричеством улицам передвигаются самодвижущие тележки и трамваи. Ещё недавно самым быстрым способом связи были почтовые голуби, а теперь обыденностью стали телеграф и телефон, и даже новая штучка – беспроводный телеграф. Много веков молчащая планета при помощи радиосвязи вдруг взорвалась тысячью голосов на сотнях языках Земли, и учёные только ломали копья по поводу того, что такое эфир: волнопроводящий воздух, или неведомая субстанция разлитая в атмосфере. Мировая война заставила расстаться с иллюзиями и породила первых скептиков. Оказалась, что часто цена прогресса слишком тяжела для людей, а сама человеческая природа не сильно изменилась со времён средневековья. Пехоту косили автоматические пулемёты, а выжившие после обстрела «Колоссалем» и «Большой Бертой», никак не могли относиться к жюль-верновской сверхпушке, как безудержной и невинной фантазии. Бронеавтомобили и танки, самолёты и отравляющие газы… Казалось, что всё созданное человеком, было придумано для его самоуничтожения. Место наивных и светлых фантастов и утопистов, мечтавших об идеальном обществе и уверенных, что человечество в своём пути способно решить стоящие перед ним проблемы, заняли люди иного склада. Мрачные пессимисты и загадочные мистики стали предупреждать о опасности безудержного технического прогресса и предостерегать о слишком великой цене социальных экспериментов над людьми. Появились первые антиутопии. Пионером в жанре социальной фантастики стал Харберт Вэлсс, нарисовавший в «Машине времени» предсказание мрачного будущего жителей Земли. Чудаковатый усатый гений с копной немытых нечёсаных волос ещё только корпел над начатками своей общей теории относительности, а чопорный англосакс в художественной манере уже заговорил о единстве пространства-времени, и его многомерности. Поэтому Николай не счёл как что-то нереальное саму способность перемещения во времени, вера в эту возможность была подготовлена самим умонастроением людей начала двадцатого века. Скорее, он был удивлён, что подобное случилось именно с его Наталкой и не от технически совершенного и сложного аппарата, а от примитивного средневекового артефакта.
Мысли с письма вернулись к предмету его написавшему. В конце концов, все вопросы можно будет задать потом. Главное – весть! Наташа – есть! Она жива, и ей нужна помощь. Она в послании буквально умоляет о спасении, а он, бессердечный чурбан, вместо того, чтобы поспешить к девушке на помощь, только что не в лупу разбирает её письмо. Потом, всё потом! Надо в первую очередь помочь любимой. Любимая? В душе Николая зашевелилось тёплое, давно не испытанное чувство. Словно не было последних лет разлуки, а он, не видавший виды опытный командир Красной Армии, а семнадцатилетний реалист, сломя голову бегущий на свидание к своей любимой. Всё-таки, несмотря ни на что, он не переставал любить Наталку все эти годы. Был ли он верен ей? Война вообще не то время, которое способствует целомудрию и сохранности нравственных устоев. Повсеместное падение нравов, разрушение института семьи, взгляд на женщину как на военную добычу, трофей, - вот те черты, которое сопровождают боевые действия. Добавьте сюда и всеобщее ощущение зыбкости бытия, стремление прожить хоть один день безоглядно, в полную силу, свойственное обоим полам, и будет полная картина военной жизни. Мужчины и женщины в дни войны любят страстно, безоглядно и…мимолётно. Время собирать камни и подводить итоги придёт потом, в дни мира. Вот и перед мысленным взглядом Николая пробежал целый ряд медсестричек, поварих, солдаток, селянок, комсомолок, а то и просто обывательниц, встреченных в захваченных или освобождённых городаках и станицах, деревнях и полустанках. Но он никогда не становился зверем на войне, как многие, не принуждал и не насильничал, не набрасывался в группе на бедную жертву. Все его свидания были скоротечны, но по взаимному, как он надеялся, согласию, и не оставляли следов в сердце. Со стороны Николая это была лишь голая физиология. Страсть его посещала, ведь он был мужчиной, но не был рабом страсти и умел, когда это нужно, её обуздать. Он всегда знал, что ничего подобного, испытанного с Наталкой, в его скоротечных свиданиях не было. Может виной тому, что она была первой его женщиной, но его волновал нежный изгиб её шеи и изящные очертания спины, приводила в восторг упругая маленькая грудь в его руке, вызывал умиление каждый нежный завиток на её голове и мягкий стыдливый пушок на ее лоне. Сердце Никола сжалось от нежности к любимой. Юноша вынужден был себе признаться, что лишь один случай можно поставить ему в упрёк. И этот случай – Лиза! Воспоминание о ней до сих пор было с оттенком горечи и обиды. Но это было давно, и в Лизе он искал не любви и не страсти – искал успокоения от боли, вызванной потерей Наташи. Николай по опыту знал, как редко первое чувство сохраняется на всю жизнь, годы и новые жизненные впечатления оставляют вместо него лишь приятные впечатления, но не в их с Наталкой случае. Он понял, что его любовь к Наталке – на всю жизнь! В этом он был уверен. А, значит, он завтра по льду переправится на другой берег Волги, отыщет этот чёртов Меч Тамерлана и постарается переправиться по ту сторону Меча.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 1.5.2017, 1:07
Сообщение #34


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 10. Чапаны
Цитата

«Страна — под бременем обид,
Под игом наглого насилья —
Как ангел, опускает крылья,
Как женщина, теряет стыд.
Безмолвствует народный гений,
И голоса не подает,
Не в силах сбросить ига лени,
В полях затерянный народ.»
Александр Блок


Зима наступила без паузы – настал декабрь - и сразу опустил на истерзанную войной землю холод, морозы и глубокий снег. Экономили на всём: стало не хватать не только еды, но и дров. Добротный дом, поставленный ещё Кондратьевым, стало разорительно отапливать, поэтому Яценюки закрыли второй этаж и перебрались на проживание вниз. Впрочем, Фрол Демьяныч, воспитанный по-старорусски, по-крестьянски, по правде сказать, всегда недолюбливал второй этаж, обставленный по-городскому. Он был, так сказать, для престижу, для форса. Сам он предпочитал сидеть внизу, в горнице, где есть печка, большой стол с лавками, где возятся по хозяйству, со своими бабьими делами, жена с кухаркой. Там Фролу было тепло и уютно, по домашнему.
Вот и в сей декабрьский вечер Фрол Демьяныч вместе с Арсением расположились за большим деревянным столом и занялись важным делом: сосредоточенно, не спеша, чинно, чистили картошку «в мундире», обмакивали в стоявшую посреди стола миску с постным маслом, густо посыпали это чудо солью и перцем, и отправляли в рот, заедая квашеной капустой. Попутно Сенька, хрустя сочной капустой, пытался втолковать бате основы анархистского учения. Делал это он, как ему казалось, ладно, и ясно, как рассказывали ему самому.
Фрол Демьяныч поначалу молча слушал сыновьи разглагольствования, похрустывая то сочной капустой, то ядрёным огурчиком, но вконец не выдержал.
- К-хе, - и он энергично тряхнул головой, - Как-то у вас всё просто: ни державы, ни собственности. А управлять кто будет? Старшой потребен, начальник.
- Да в том-то и дело, что не будет никого. Сами работники управлять будут. – горячо говорил Арсений, довольный тем, что батя внемлет ему.
- Во как! – удивился Яценюк старший. – Без начальства, значит, сами.
Сын кивнул.
- Мечта лодыря! Да через год, мало два, коммуна у вас развалиться, а мужички разбегутся, ледащие первыми и побегут. Либо такой начальничек у них появиться, что старые ангелами покажутся.
- Да нет!.. – начал было возражать Сенька, но получил увесистый щелбан в лоб от отца.
- Дура ты! – снисходительно произнёс батя, вытирая руки об жилетку. – Без начальства никак не можно. Заруби это себе не носу. А скажи-ка, можно воевать совсем без ахфицеров, ладно ахфицеров, вы их всех перебили, а без командиров можно?
В ответ Сенька замычал, качая головой в стороны. Наконец, выдавил из себя:
- Так то армия.
- А нэма разницы! Ведь у вашей революции тоже вожди есть. А артель соберётся, тут же старшого назначат: с подрядчиками договариваться, барыши делить, материал запасать. Да что артель, лодка четырёхвесельная плывёт и то, двое на вёслах, третий на корме сидит, руководит: счёт давать чтобы не сбились, рулить. Любая ватага, банда, атамана имеют. А коли власти нет – как пить дать, найдётся тот, кто эту власть подберёт. Ведь ежели власть дана не от Царя, не от Бога, то и пределов той власти нет. Ежели, какой начальник сам власть взял, не по закону, то и порядку не будет, можно творить, что душе угодно. Нет, всё должно быть по закону: есть держава, есть государь, есть порядок.
Пока Арсений переваривал сказанное отцом, удивляясь, как же он сам до этого не догадался, отец, налив обоим по кружке крепкого чая, продолжил:
- Старшого тоже с умом выбирать трэба. Не каждый могёт. Вот к примеру, дай Прокопу Меринову землицы в сотни десятин и скота в стадо, думаешь, он сладит он с хозяйством таким?
Подумав, Арсений вынужден был признать, что нет, не сладит.
- То-то. Верно меркуешь, сынок. Да дай такому добро, он за два года все пропьёт, да на девок спустит.
- Прокоп не пьёт!
- Да, не пьёт. Но тогда сено вовремя не накроет и оно у него сгниёт, а скот от этого падёт. Овин и амбары сгорят. Посадит не вовремя, урожай загубит. Али ещё чего-то случиться. И будет он опять безлошадным на завалинке сидеть в драных штанах и семечки лузгать, да на митингах за равенство громче всех горло драть. Это натура евонная такая, тут уж никакими коммунами не поправишь. А мне десятую долю от Прокопиной дай: колосок к колоску, зернышко к зернышку – всё сберегу! В первый год – голодать буду, а сохраню, во второй – сам сытым буду и семью накормлю, а на третий ещё и лишку останется, твого Меринова накормить. На сильных людей опираться надо! Дай власть, я им такую коммуну зроблю: ужо у меня лодыри попрыгают, все працювать будут! А большевики твои токмо бесштанную голытьбу любять, тех, кто токмо чужое добро тырить умеют. Продують оне с такими союзниками.
- Но ведь землю крестьянам они дали?
- Землю дали. Поклон им до земли за это. - согласился было Фрол Демьяныч, да только сразу насыпал соли сыпанул, - Но работать, хозяйствовать, на ней не дають! Хлеб забирають, скотину уводят со двора. Ладно бы платили добро, это мужик бы ещё понял. А то дают какие-то бумажки, какие-то расписки. Ты посмотри, какая бедность на селе от этого пошла. Да, голодали допреж, бывало, но николы такого ранише не було!
Сенька не ответил, и не потому, что сказать было нечего. Он давно уже прислушивался и посматривал в сторону сеней. Ему всё время казалось, что в дверь кто-то то ли тихо стучит, то ли тихо скребётся. Почуял, наконец, и батя:
- Глянь-ка, сынок, во двор, ежели мальцы озорничают, то шугани покрепше.
Хоть и не шибко хотелось нос высовывать наружу, на морозную ночь, да родителя ослушаться – себе дороже. Дверь поначалу не поддавалась, но Арсений поднажал, и створка медленно поползла в сторону, волоча перед собой что-то тяжелое. Приглядевшись, парень узрел, что перед дверью лежит человеческое тело. На нём был одет изношенный крестьянский чапан, голова прикрыта малахаем, а на ногах вместо обуви – обмотки. Всё было белым от снега.
- Всё, отмучался бедолага. – думал Сенька, втаскивая человека в сени.
- Ну, шо там? – из глубины дома крикнул отец.
- Да, похоже, человек замёрз.
Неожиданно труп открыл глаза и синими губами еле слышно прошептал:
- Помоги! Не смог зарезать – смоги спасти.
Сенька смотрел и не верил своим глазам: перед ним лежал начальник Народной милиции Комуча господин Козятин собственной персоной.
Отец сначала не хотел помочь какому-то очередному замёрзшему голодранцу, но узнав, что за персона лежит перед ним, кликнул мать, и принялся распоряжаться
- Господина начальника – в баню. Ты, сынок растапливай, токмо не сразу жар давай, потрошечки, чтобы растаять успел. А то кровь закипит. Мать, давай раздевай страдальца, шо примёрзло – ножницами разрезай. А потом в бадью его с тёплой водой – пусть отходит, и через каждые полчаса воду потеплее наливать, пока горячей не будет. А как очухается – на полок его. Тут уж я веничком его охаживать буду.
Всю ночь Яценюки отогревали мерзляка. Между делом побрили его, и одели в чистое исподнее. А на утро разомлевшего Козятина оттащили в горницу, на кровать, где он, не просыпаясь, проспал два дня.
Все эти два дня старший Яценюк ходил повеселевший, куда только делась его всегдашняя мрачность! Он отчего-то возомнил, что гость – присланный, зацепившимися за Урал колчаковцами, лазутчик.
- Вспомнили! – радостно без конца повторял он сыну. – Знают, про наши беды. Ведают, что их друг.
От скептических возражений Сеньки, что вряд ли колчаковец был прислан в таком рванье, он только отмахивался.
Наконец, пришел тот день, когда Козятин смог подняться и сесть вместе со всеми за общий стол. И Сенька вдоволь мысленно напотешался над своим жутко проницательным батей, который на сей раз обмишурился. Ибо история, рассказанная Семёном Семёновичам, больше походила на чудо.
Есть на свете немало чудесных историй, передаваемых их уст в уста. Когда все данные науки и простой человеческий опыт утверждают, что такого быть не может, потому что не может быть никогда. Но вот оно, чудо – вопреки всем законам природы и человеческим законам – живёт, ходит и разговаривает. Так произошло и Козятиным. После побега из занятого красными губернского города С., целых два месяца скрывался он в Жигулёвских горах от пристального ока ЧК. Ночевал в стогах. Питался объедками у деревень. Одевался в рваные крестьянские обноски, которые смог утащить со дворов. Избегал людей и боялся появляться в людном месте. Лишь, чувствуя, что околевает, решился на отчаянный шаг – зайти прямо в центр большого села и из последних сил постучать в дверь богатого большого дома. Судьба одарила его удачей постучать в дверь Яценюку и столкнуться с Сенькой. Вопреки здравому смыслу он не умер от голода, не замёрз, не был съеден волками или загрызен собаками, не лишился от обморожения конечностей, и, даже, по-видимому, не заболел.
Наперекор всему, Фрол Демьяныч не расстроился, что Козятин оказался не белогвардейским агентом. Он был убеждён, что рано или поздно, но белые придут в эти места (и Козятин изо всех сил стремился Яценюка в этой мысли укрепить), тогда тот факт, что они укрывали столь ценного человека, им и зачтётся. Поэтому Семён Семёныч остался в доме Яценюков на правах дальнего родственника из города, приехавшего в деревню спасаться от голода. Всю зиму прожил у них Козятин. В его лице Фрол Демьяныч нашел искреннего союзника по перевоспитанию своего заблудшего сына. Иногда они накидывались на Сеньку вдвоём, но чаще всего Козлобородый, сбривший, однако, свою бородёнку, лил яд на него в одиночку.
- Что ты для красных, - нашёптывал он на ухо парню, - Простой пулемётчик, хотя по твоим заслугам должен командовать армией, а то и фронтом.
- Зачем тебе, сыну сельского богатея, проливать кровь за то, чтобы командовало малообразованное, голопузое быдло. – он кивал в сторону избы, где размещался Комбед.
- Коммунисты попользовались анархистами и выбросили. – тут он не врал, и Арсений был с ним абсолютно согласен.
- Анархисты не враги белым. Хотите коммуны – создавайте! Земли пустой много. Но! – он поднимал вверх палец. – Уважайте права собственников. Таких, как твой отец.
- Посмотри, как обеднело процветающее раньше село, ещё только начало зимы, а крестьянин уже голодает – предрекал он новые беды, - Но ведь это ещё не дно. Дна достигнет деревня к концу зимы, когда наступит настоящий голод, а из города придут комиссары за новой данью для города.
На возражение Арсения, что продразвёрстка уже была, Козятин только отмахивался:
- Придут, помяни моё слово! В городе же тоже жрать нечего. Разруха полнейшая: электричества нет, транспорт не ходит, дров на отопление нет, заводы все стоят, лабазы пусты, кошек, почитай, всех съели.
Постепенно от анархиста в Сеньке ничего и не осталось. Всё-таки верно замечено, что анархизм – стихийный бунт мелкого собственника. Так оно и вышло. Из всей мешанины революционных идей в Яценюке-младшим остался лишь голый протест против любой формы власти, которая не даёт крестьянину жить, а только и умеет, что отбирать. Семён Семёныч втихомолку потирал руки: практически готов один из лидеров антибольшевистского восстания, которое он замыслил, как только с Уральских гор начнут своё неукротимое наступление железные колчаковские дивизии.
Поначалу Семён Семёныч откровенно бздел выходить на улицу, боялся, что опознают чекистские соглядатаи, которые, он был уверен, окопались в каждом селе, в каждой богом забытой деревеньке. Но постепенно Козлобородый обжился, страх пропал, он с удивлением обнаружил, что внимание на него обращают не более, чем на иных городских обитателей, сбежавших из голодных городов в деревню на прокорм. На Рождество Козятин решился на смелую вылазку – на колядки. Не особо надеясь на угощение, крестьянам самим жрать было нечего, он ходил по опустевшим избам, вел долгие беседы с их обитателями. Говорил, что «Советская власть, конечно хорошо, но кабы хлеб не забирали», убеждал, что «свобода, безусловно, благо, но свободой сыт не будешь», внушал, что «большевики уж не те, большевики переродись в коммунистов, коммунисты тех большевиков, что землю дали, всех изничтожили, а сами только хлеб забирают и мужиков на войну уводят»! Приучал крестьян к мысли, что «хорошо бы устроить свои Советы, без коммунистов», при этом неизменно говорил, что с ними заодно сам сынок Фрола Яценюка, Арсений – знатный командир Красной Армии, а ежели начать, то и другие красные командиры, те что из мужиков, подтянуться.
Никогда не обладавший излишком смелости и красноречия Семён Семёнович витийсвовал перед порой неграмотным мужичьём, вдруг ощутив себя народным трибуном. Война и последовавшая за ней революция освободили в людях дремавшие ранее в силы, которые оборачивались не всегда приятной стороной. Мужики от сохи и рабочие от станка, часовщики и канцелярские служащие, сапожники и учителя на полном скаку с шашкой наголо лихо вламывались в неприятельский строй, становились ораторами и трибунами, дерзко писали в газетах, на свой страх и риск собирали отряды, далеко не всегда красные или белые, и лихо грабили на дорогах.
Простые слова Козлобородого достигали людских ушей, и падали на благодатную почву, над которой уже потрудились многочисленные обиды, претерпеваемые крестьянами от комбедов, комиссаров, продотрядов, уполномоченных. Помимо собственно крестьян, немало горючего материала скопилось в зиму девятнадцатого года в Жигулёвских горах. В те времена в Жигулях осело много разного люда сомнительной биографии: дезертиры еще Германской, старательно прячущееся от новой войны и новых мобилизаций, горожане, уехавшие от голода и болезней в деревню, деклассированные элементы, а то и просто криминалитет вслед за горожанами тоже потянувшийся в деревню. Дополняли картину многочисленные беженцы, спекулянты, барахольщики и просто аферисты. Весь этот голодный, отчаявшийся, злой на все власти разом, конгломерат, убежавший подальше от всевидящего ока советских властей, был к тому же неплохо вооружен.
Слух о режущем правду-матку проповеднике достиг других сел на, лежащих на отрогах Жигулей и потянулись во Васильевку ходоки и депутации их других сёл и деревень. Тощий плюгавый человечек с оттопыренными ушами внушал мужикам доверие.
- Красавец соврёт – недорого возьмёт! – говорили они. – А этот – Богом обиженный, несчастный уродец, энтот не сбрешет.
Теперь Семён Семеныч стал привлекать к своим проповедям и Сеньку. К концу зимы отдых в отчем дому пошёл парню на пользу: появилась твёрдость в руках и ногах, наладилась речь. Глаз бы еще проверить, да откель в их краях пулемёт, стрельба же из ружья показала, что прежней меткости ещё нет. Поначалу Арсений откровенно трусил выступать перед людьми, боялся вопросов, втягивал голову в плечи когда их задавали, а обретшие силу руки вновь начинали трястись.
- Ты же красный командир, а смущаешься, словно красна девица! – подзадорил Сеньку Козятин. – Обмишуриться боишься? – Сенька понуро кивнул головой. – Не ссы! Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Они же в тебе видят боевого бывалого командира, фронтовика. Мне когда под рёбро перо засовывал, чать не трясся. А тут растерялся.
Постепенно на него Козятин скинул всю работу по агитации среди крестьян, а сам занялся уголовниками. Много знакомцев из прежней жизни здесь встретил, решил, что костяк повстанческой армии будет из них: бывалых, отчаянных, жестоких.
Козятин c Яценюком осмелели настолько, что в разговорах с крестьянами дело дошло до конкретных дел: составление списков, комплектование отрядов, учёт оружия. С оружием дело обстояло швах. Конечно, войны у многих остались припрятанными мосинки, манлихеры, маузеры и берданки. Кто-то умудрился на войне разжиться наганом или пиистолетом. Особо запасливым удалось припрятать пулемёт, или гранату. Но боеприпаса для всего этого добра – кот наплакал. Почти у всех здешних мужиков в избе висели дробовики. Для огневой силы этого было явно недостаточно, а пулемётов удалось найти всего пару максимов и пяток льюисов. Не с вилами же на пулемётные команды красных переть! Решили: придётся грабить эшелоны. А местные комбедовцы, чванливые в своём высокомерии и уверенности, ничего не замечали.
Однако вскоре произошел случай, заставивший заговорщиков насторожиться. Дело в том, что социально активным элементом на селе, кроме комбедов, были комсомольские ячейки. Молодые девчата и парни, почти дети, далёкие от соображений сведения счетов и накопительства, чем зачастую грешили комитеты бедноты, искренне поддерживающие большевиков, были тем элементом, который не учли заговорщики. В самом конце февраля Маша, до этого старательно избегавшая Арсения, сама подошла к нему на улице.
- Здравствуй, Арсений! Давно не виделись.
- Маша! Машенька! – у Сеньки словно кусок льда начал таять в груди, а голос предательски задрожал. – Да ты сама… Да я… Да кабы моя воля, я б каждый день… Я же тогда объясниться хотел!
Видно зацепила его девка гораздо больше, чем он хотел.
- А что объясняться? – два голубых бездонных озера на Машином лице превратились в густую синеву. – Не было ничего тогда, понял? Не было!
- Как не было? – готовое выпрыгнуть из груди сердце внезапно рухнуло куда-то далеко, в Сенькину ногу.
- Не было и всё тут! – сказала, как отрезала Маша. – Я о совсем другом хочу поговорить. Сеня, скажи, ты искренно предан делу революции? Веришь в её идеалы?
- У-гу. – мрачно пробурчал Арсений, пряча глаза.
Но, куда бы он не отвернул свой взгляд, везде натыкался на две тревожных, вопрошающих бирюзовых бусинки.
От требовательных глаз комсомолки положительно было некуда ускользнуть.
- А то слухи по селу ходят, что вы со своим гостем по избам ходите, народ волнуете.
- Так, то слухи! – пробовал отшутиться Арсений.
- Не скажи… - не приняла шутки девчонка. – Какого чёрта ты вообще с ним связался? Кто он такой, откуда взялся? Сеня, ты же красный командир, ты был нашим кумиром, ты кровь на московских баррикадах за революцию проливал. А теперь якшаешься с недобитой контрой.
- Какая контра? Что, напридумывали уже?– деланно удивился Яценюк. – Сродственник это наш, с губернского города С…, отъедаться приехал. Вот Волга скоро вскроется - он и уедет. А скорее всего и я по весне двину, всё, отболел своё, ждёт меня Красная Армия.
Слова о возвращении в строй, нечаянно сорвавшиеся с языка, возымели свое действие. Тревога ушла с Машиного чела, она даже повеселела, и… помягчела к парню, что ли.
- Вот и хорошо. – удовлетворённо сказала она. – Вот и ладно. А мы с ребятами тут пока присмотрим. Будешь уезжать – позови, может и приду на проводы. – весело и лукаво сказала она, сняла рукавичку и провела ладонью по Сенькиной щеке.
Потом повернулась и пошла прочь. А у Сеньки по-новой сердце стало подниматься откуда-то из ноги и размещаться в привычном месте, о чём свидельствовал громкий стук его, раздававшийся из груди. Парень испытал нестерпимо жгучее желание послать все к чёртовой матери: Козла, заговор, отца, мужиков. Если бы окликнула, позвала с собой – не раздумывая, плюнул бы на всё и пошёл бы за ней. Но не оглянулась, не позвала…
Два дня Яценюк ходил сам не свой, а на третий Козлобородый, прижал его и все вытянул.
- Да, дела, - задумчиво сказал он. – А про мелких-то мы и забыли. Наверняка дома мужики с бабами беседы ведут, а на мелочь голопузую и внимания не обращают. Конечно, что на них внимания обращать – ОНИ ЖЕ ДЕТИ! А детки под ногами путаются, да на ус мотают. И не надо их недооценивать, это не Советы и не Комбеды, где много публики ошивается из конъюнктурных соображений. А комсомол – это идейные и преданные. Бойцы, фанатики, которые за идею готовы отца и мать продать. Два и два сложить они вполне способны и из обрывков разговоров взрослых смогут мозаику сложить. А за девку, Сеня, не переживай - победим – тебе достанется.
Они решили впредь быть осторожнее. Но такого большого дела в мешке не утаишь. Оставалось надеяться, что наступление Верховного правителя России не за горами. Но, как водится, жизнь внесла свои коррективы в планы Козлобородого.

Успешная для Красной Армии осень восемнадцатого года, когда удалось освободить Симбирск, Сызрань, Ставрополь и Самару, сменилась трудной зимой. Белым удалось оторваться он наступавших красных частей и закрепиться на западных отрогах Уральских гор. 18 ноября 1918 года войска под командованием Колчака совершили в Омске переворот, разогнав бессильную и никчёмную Директорию. Провозглашённый Верховным правителем России, Колчак предпринял энергичные меры по восстановлению боеспособности разгромленных Красной Армией частей. ОТБИЛИ У Советов назад Уфу. Сибирская, Уральская, Западная и Оренбургская армии изготовились для наступления. Большую роль в чудесном превращении голодных и оборванных толп наперегонки удирающих от наступления красных сыграли деньги американского капитала и всемерная поддержка европейского сектора Братства Звезды. За прошедший год не удалось уничтожить Россию ни путём переворотов, ни с помощью прямой интервенции. Провал планов интервенции, привёл их к осознанию, что из вне Россию не одолеть, и только внутренняя распря может привести к расчленению страны. Это ещё была месть и европейских Братьев своим отколовшимся и посмевшим думать по иному, русским адептам Братства. К столкновению привело и разное видение будущего у европейских и российских адептов Братства, а на кону оказалась, как ни странно, судьба Европы: либо русская революция будет утоплена в крови, либо победоносная Красная Армия будет поить своих коней в водах Рейна и Луары. Поставленный американскими банкирами наместником России адмирал Колчак уже к началу лета рассчитывал соединить свои армии с войсками генерала А.И. Деникина в районе городов Самара и Саратов. Шло интенсивное согласование между южнорусским подбрюшьем и восточным крылом контрреволюции, и чекисты Колоссовского устали ловить курьеров и лазутчиков, перехватывать неприятельскую почту.
Война, это когда воюют, а не строят дома, выращивают хлеб и плавят железо. Уже несколько лет, и без того разорённая войной страна, только и делала, что интенсивно воевала друг с другом. Города оказались обескровлены, а хозяйственная жизнь парализована. Мор охватил Россию. Из-за блокады Советской России интервентами и политики «военного коммунизма» в большинстве крупных городов начались «перебои с продовольствием», так закамуфлировано назывался самый натуральный голод. Хуже всего, что с остановившихся заводов стали сбегать рабочие: кто – в Красную Армию, некоторые – в кустарные ремесленники, «зажигалочники», иные – в спекулянты и барахольщики, а кое-кто и в бандиты. Превращение пролетариата в неорганизованные толпы деклассированных элементов стало нешуточной опасностью для Советской власти, ибо размывало её классовую опору.
Крупные поволжские города остались без еды. Продукты стали выдавать только по карточкам в Симбирске и в Ставрополе, Сызрани и в губернском городе С. В деревни направлялись продотряды с самыми широкими полномочиями, но крестьяне отказывались добровольно отдавать хлеб. То и дело во время изъятия продовольствия возникали вооруженные стычки между двумя сторонами.
Начало весны 1919 года ознаменовалось снаряжением в уезды Поволжья целой продовольственной экспедиции с целью изъятия у крестьянства правобережных уездов излишков скота и хлеба. Более того, комиссаром отрядов ставилась задача провести перепись зерна и скота, имеющегося у крестьян. Отряды были хорошо вооружены и комплектовались преимущественно из «интернационалистов»: венгров, китайцев, латышей слегка разбавленных местным элемантом. В Жигулях действовало несколько таких продотрядов, присланных из Ставрополя. Если с осенней продразвёрсткой мужики кое-как мирились: там был всё-таки свой брат, железнодорожник. К тому же сызранские путейцы – сплошь и рядом выходцы из окрестных сёл и деревень, поэтому крестьяне, сдавая хлеб, понимали, что тем самым кормят своих, уехавших в город, сыновей, братьев, сватов. А сейчас как саранча пришли ЧУЖИЕ! И плевать было мужикам и бабам на мировую революцию, ежели собственные дети на полатях голодные лежат, со вспухшими от недоедания животами.
В Васильевку прибыл отряд в пятнадцать подвод и почти три десятка бойцов, ведомый комиссаром Станкевичем. С богатого села и взять намеревались побольше. С утра вместе с Прокопом Мериновым комиссар засел в Совете спланировать порядок хлебозаготовок, а ближе к десяти часам двинулись по дворам. Комиссар, хмуро теребя во рту трубку и поблёскивая пенсне, шел в голове отряда. Рядом, что-то угодливо нашёптывая на ухо, семенил Прокоп. Следом на полверсты растянулись подводы с продотрядовцами. Замыкали колонну неразлучные Санька Гвоздь и Тихон Оглобля. Они шли понуро, понимая, во что на сей раз ввязались, и обмерковывали способ, как бы смыться отсюда поскорее.
- Ой, чует моё сердце: побьют! – тихо шептал приятелю худой, но жилистый и верткий Санька. – Её Богу, побьют.
Он с тоской оглядывал пустые, словно вымершие улицы села, покрытые грязным мартовским снегом, и угрюмо стоящие дома, в которых зловеще блестели оконные проёмы.
- Сейчас не побьют. – рассуждал здоровый как бык Тихон. – Видишь китаёзов? Эти черти узкоглазые стрелять не раздумывая будут, да и чухня от них не отстанет. Побьют потом, когда продотряд уйдёт, а мы здеся останемся.
- И что я в Красную Армию не записался? Сидел бы сейчас в окопе, кашу б жрал. Зато думать не надо, нехай пусть командиры думають.
- Значица так, ежели заварушка почнёться, - торопливо заговорил Оглобля, - Сразу за избу заходи. А там по задам и на околицу села выберемся. Переждём, и решать будем, что дальше делать: в город податься, али в Красную Армию.
Тем временем, голова отряда встала возле богатого на вид двухэтажного особняка Яценюков.
- Видите, что я говорил. – нашёптывал Меринов Станкевичу. – Это наипервейший на селе кулак. Мы у него много возьмём.
Вышедший на зов комиссара Яценюк в ответ на требование вскрыть недавно настеленный пол в амбаре, вдруг налился краской как помидор, сжал кулаки и, выпятив свою бороду вперёд, пошёл на стоящего перед ним молоденького красноармейца:
- Не дам, сволочи! Ворьё! Ты пахал, ты его растил? Гад!
Боец, безусый паренёк, лишь неделю назад по комсомольскому набору вступивший в Красную Армию, побледнел, снял трясущимся руками винтовку, выставил перед собой:
- Не надо, дядя, не надо. С-стрелять бу-буду.
Он был растерян, напуган, слишком сильно действительность отличалась от того, что было написано в книжках и агитках. Он думал, что придётся воевать с холёным офицером в галифе, золотых погонах и с тонкими усиками, а вместо этого перед ним стоял немолодой косматый мужик с нечёсаной бородой и вместо пистолета размахивал граблями-руками. Все эти мысли вихрем пронеслись в его голове, а косматый страшный мужик подходит всё ближе и ближе… Вот он уже схватился своей крючковатой высохшей рукой за штык. Паренёк видел такие руки, грубые и натруженные, у своего отца. Но размышлять было некогда, он смотрел в налитые кровью, ненавистью и бешенством глаза мужика. От страха он зажмурился…
- Бах! - сухой, похожий на треск выстрел, прозвучал неожиданно.
- Ой!- выпустив из рук, выплюнувшую кусок свинца, винтовку, паренёк застонал и осел прямо на грязный снег, обхватив голову руками.
Всё произошло так быстро и так неожиданно, что Станкевич просто не успел среагировать.
Фрол Деьмяныч пошатнулся, отпустил винтовку, приложил руку к тому месту на груди, где растекалось бурое пятно. Удивлённо посмотрел на окровавленную ладонь, хотел что-то сказать. Но вместо этого в горле что-то захлюпало, он поперхнулся: из его рта появились кровавые пузыри, и потекла струйка крови. Свет погас в очах Фрола Демьяныча Яценюка, и он рухнул на грязный. подтаявший мартовский снег.
- Батя-я!
- Фро-ол!
Два крика под прозрачным морозным небом слились в один, и к неподвижно лежащему телу убитого метнулись старуха в кожушке и платке и молодой человек в военной форме и фуражке с красной звездой на околышке.
Станкевич, стоя возле, сидящего в замёрзшей грязи, обхватившего голову руками, мелко вздрагивающего от плача, солдата, лихорадочно размышлял, что же теперь делать и проклинал так неудачно начавшийся день. Местный активист с вытянутой, похожей на лошадиную морду, физиономией шептал на ухо: «Теперь сынка прикончить надобно бы. Не то мстить будет.» Станкевич всё-таки решил попытаться уладить этот инцидент миром, хотя какой тут мир, когда у ворот своего дома лежит убитый человек?
Арсений, склонившись над бездыханным телом отца, чувствовал, как волна ненависти и боли поднимается и сжимает горло, давит на глаза, выжимая из них слёзы, ранит сердце.
- Спокойно, только спокойно! – как во сне услышал он голос комиссара продотряда. – Всем нам, красноармеец Яценюк, надо попытаться сохранять спокойствие. Твоего отца уже не вернуть, а дел натворить можно много.
Но комиссаровы слова возымели обратный эффект. Яценюк младший поднялся держа в руке револьвер, его душила злость и ненависть:
- Спокойствие, говоришь? Вон, батю успокоили уже.
В глазах Арсения стало совсем темно, и он, не видя, наугад, выстрелил в валяющегося плачущего продотрядовца, убившего его отца.
- Трах! – в звенящей тишине щёлкнул револьверный выстрел.
Руку Станкевича, которая машинально поглаживала голову молодого бойца, обожгло. Комиссар поднял ладонь к лицу – она была вся в крови: от выстрела голова продотрядовца лопнула как орех, а из дырки во лбу вытекала кровь вперемешку с мозгами.
- Отряд, к бою! – запоздало заорал Станкевич, и на ходу вытаскивая наган, плюхнулся вниз.
Ребята не подвели своего комиссара и деловито заняли оборону вокруг повозок, направив винтовки в сторону дома. Но было уже поздно: Яценюк, волоча за собой упирающуюся мать и держа наган наизготовку, успел укрыться за створками ворот.
Хотя силы были не равны, наступила патовая ситуация: продотряд мог сколь угодно долго палить по дубовым воротам, не причиняя им особого вреда, а каждый Сенькин выстрел нес смерть. И если численность продотряда была подавляюща, то время играло против них.
- Слышь, Яценюк! – подал голос комиссар, глядя на револьверный ствол, выставленный из-за ворот. – Ты напал на представителя власти. Прояви сознательность, сдайся, и я гарантирую тебе справедливый пролетарский суд.
- Ага, как же, разбежался! – отвечал револьверный ствол из ворот. – Знаю я ваши суды, сам участвовал. А ты попробуй, достань сперва.

В случившейся суматохе никто не обратил внимание на плюгавенького ушастого мужичка, вылезшего из бокового окна дома и задами побежавшего к центру села. Туда же, и тем же путём, устремились, бочком-бочком вылезшие из заварушки, Тихон Оглобля и Санька Гвоздь. Да только вскоре с церковной колокольни, стоявшей на сельской площади, раздались на всё село протяжные тревожные звуки:
- Бу-ум! Бо-ом! Бу-ум! Бо-ом!
Это был набат, не предвещавший для продотряда ничего хорошего.

На круче над великой русской рекой шумит, волнуется людское половодье. То сход крестьянский суд сворит, суд скоротечный, кровавый, неправый. На краю обрыва стоит связанный и избитый комиссар Станкевич. Сноровисто мужики спустили комиссара прямо к кромке воды, к проруби, где стирают бельё бабы, привязали камень. Миг – и тело комиссара приняла студёная волжская вода.
Поднятое по набату село гневно выслушало чудного ушастого городского мужичка, и подпевавших ему двоих комбедовцев. Зашумело, заволновалось людское море при вести о погибели Фрола Яценюка. Не беда, что мироеда мало кто любил при жизни, он был свой, а ЭТИ – ПРИШЛЫЕ! ЧУЖАКИ пришли переписать скот и хлеб, ЧУЖАКИ отбирают добро, ЧУЖАКИ убивают своих. Доколе? И суровые мужики в чапанах и горластые бабы, вооружившись кто чем может, пошли на нацеленные на них винтовки ненавистного продотряда. Поостерегшись стрелять, комиссар дал себя повязать и увести на сход. Рёв тупой и безжалостной людской толпы, впрочем умело управляемой Козлобородым, единым порывом продиктовал строки решения схода:
Цитата
«За Советы без коммунистов, за Советскую власть без реквизиций и продразвёрстки, за Красную. Армию без принудительной мобилизации!»

Напрасно драл глотку комиссар Станкевич, напрасно грозил карами озлобленным крестьянам, зря обвинял их в антисоветчине и пособничестве Колчаку, договорить ему не дали.
- А батю пошто убил, гад? – заорал прорвавшийся к нему Сенька. – Что за народная власть, которая своих убивает! В расход его!
- В расход! В расход! – заревела толпа.
- Так дело не пойдёт! – подошел председатель коммуны Кондратьев. – Вы, осознаете, что начинаете мятеж? Что противопоставили себя Советской власти?
- Долой!
- Врешь, сукин сын!
- И этот с ними заодно, вязать его!
- В расход его!
В стороне равнодушно стояли разоружённые и отпущенные солдаты. Для латышей, венгров и китайцев это была не их война, не их народ, а красноармейцы из русских сразу перешли на сторону восставших, слились с толпой и орали вместе с ними.
Когда комиссар был утоплен, а Кондратьев и ещё двое активистов были отбиты у толпы и посажены под замок в сельсовете, удовлетворённый народ разошелся по домам. Для большинства из них дело уже было сделано, а о том, что будет дальше они и не думали. Они жили одним днём, и что такое стратегическое планирование им было неведомо. Но затеявший эту кашу Козятин был из другого теста. Поэтому уже вечером, был избран штаб восстания, в котором кроме Яценюка с Козятиным были наиболее радикально настроенные крестьяне, несколько дезертиров, переметнувшиеся красноармейцы и примкнувшие к восстанию уголовники. Срочно с гонцами в другие сёла были посланы подмётные письма, в которых содержался призыв к свержению власти коммунистов.
Вечером того же дня Семён Семёныч говорил ещё не оправившемуся от горя Сеньке:
- Ты, паря, не дрейфь! Эх, кабы не батя твой, царствие ему небесное! Погодить бы малёхо, рановато начали. Но, великое дело начали и назад дороги уже нет. Теперь одна надёжа – на стремительное и успешное наступление белых.
Арсений удивлённо воззрился на сидящего за столом напротив Козятина: «Так вот как он заговорил?»
- И не делай круглые глаза, ты же умный парень, сам должон всё уразуметь. Все эти лозунги про Советы без коммунистов – всё это для черни, для быдла! Не бывает Советов без коммунистов. Большевики – это и есть Советская власть! Убери большевиков – не будет и Советской власти, а будет Колчак, диктатура и Учредительное собрание. Пойми, не бывает в гражданскую войну третьей силы! Ты или на той стороне, или на этой. Раз начали восстание против большевиков – надо идти до конца, к Колчаку, без помощи которого мы и месяца не продержимся. За то и награда нам будет соответствующая! Ведь мы, почитай, все коммуникации Восточного фронта красных разрушим. Соберём силу – разделимся. Ты пойдёшь на Сызрань – дорогу перерезать, а я на Ставрополь – там будет наша столица, там, на границе двух губерний мы сможем поднять весь край.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 1.5.2017, 23:52
Сообщение #35


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 11. РВС
Цитата

«И сильней, и сильней каждый раз
Вы пугались блистающих глаз.
И вы дрогнули все предо мной,
Увидав, что меж вас – я иной.»
Константин Бальмонт


Однако, на следующий день, 7 марта, все планы Николая Заломова пошли прахом. Да и достичь заветного Меча Тамерлана оказалось не таким простым делом, как это представлялось накануне. Словно какой-то злой рок преследовал каждого, кто когда-либо прикасался к нему.

Всю ночь, ожидая вестового, Николай предавался размышлениям и предвкушению от скорой встречи с Наталкой. Пока не забылся, вконец измотанный, тревожным сном. Во сне ему явилась Наташа такой, какой он её запомнил в день их последнего свидания. Девушка из сна стояла, умоляюще сложив руки у себя на груди. Но было это почему-то не в московском доме, а на вершине утёса Лоб. Ноги её по колени покрывал высокий ковыль, а ветер развевал волосы. Потом она простерла руки к нему, словно хотела, но не могла подойти. Тогда Николай, чья грудь разрывалась от любви к девушке, сам пошел ей навстречу. Но внезапно в правой руке любимой появился Меч. Смеясь, девушка взмахнула Мечом, и Николай с ужасом увидел, как кисть его руки медленно отделяется от тела и падает в траву. Рука моментально окрасилась кровью, и он с удивлением рассматривал, как красная субстанция фонтаном хлещет из культи. Заливистый звонкий смех Наталки вдруг перерос в издевательский хриплый мужской хохот. Николай с ужасом увидел, как на любимой стали появляться борода и усы. Сначала борода и усы были светло-рыжими, как будто вместо Натальи стоит и улыбается товарищ Фрунзе в легком девичьем платьице. Однако вскоре борода потемнела и стала расти. И вот уже не Наталка стоит перед ним, и не командарм Фрунзе, а хохочущий князь Кронберг, держащий в своей руке отрубленную кисть Николая. Николай целой рукой выхватил из ножен шашку, оказавшейся Мечом Тамерлана и стал надвигаться на Кронберга, пытаясь достать его острием клинка. Дьявольский смех прекратился, на чертах Кронберга отчетливо проступила гримаса ужаса, и, наконец, князь попятился и швырнул отрубленную кисть Николая прямо ему в лицо. Он попытался откинуть отрубленную кисть как досадную помеху, но не тут-то было. Кисть никак не хотела покидать своего бывшего хозяина, вцепившись сзади мертвой хваткой в кожанку парня. Разъяренный Николай обернулся, чтобы отцепить надоевшую руку, глянь, а место хозяина руки уже занято. Окровавленной рукой в Николая вцепился его давний приятель Сенька. Когда он попытался разжать пальцы на вцепившейся в него окровавленной руке, то Сенька, у которого вдруг выросла козлиная бородёнка, приблизил к нему своё лицо, и, дыша на него перегаром, прошипел: «А вот этого я тебе никогда не прощу»! После этого Сенька схватил Николая за грудки и принялся трясти его, что есть мочи.
Выход из сна Николая был тяжёлым. Когда он открыл глаза, то обнаружил отчаянно его трясущего Фролку.
- Ну, ты даёшь спать, командир! – только и сказал Фрол, заметив, что тот открыл глаза. – Никак тебя не добужусь.
- Что случилось? – спросил Николай, едва протерев глаза и взглянув на встревоженное лицо своего вестового.
Даже в детстве он не любил разлёживаться после сна, а уж многолетняя военная привычка выработала в нём своеобразный механизм мгновенного пробуждения, когда мозг сразу начинал соображать и включался в работу. Такое забытье, как случилось в нём на этот раз, произошло, пожалуй, впервые, и ему было даже несколько стыдно перед Фролкой.
- Беда, командир. – стал докладывать Фрол. – Восстание в тылу наших войск.
- Где? Кто? – быстро спросил Заломов.
Он не любил многословия и требовал такой же чёткости и лаконичности от подчинённых.
- Весь правый берег Волги поднялся. Мужичьё. Режут продотрядовцев и сельских активистов, коммунистов и комсомольцев. Есть данные, что взяли Ставрополь. – коротко, как и требовал командир доложил Аниськин, а затем добавил, другим тоном, доверительно, интимно. – Николай Егорыч, сказывают в нашей Васильевке восстание вспыхнуло, тамошние мужики повязали продотряд.
И командир и его вестовой были односельчанами, из села Васильевка, что широко раскинулось на крутых утёсах волжского правобережья. Оба они понимали, что это значит: в случае подавления восстания на его жителей неминуемо обрушаться репрессии, а само село обречено на разорение. Но своим воинским опытом Николай также и понимал, что подобные выступления требовалось давить в зародыше, пока оно окончательно не разрослось. Тем более опасно, что мятежники действуют в тылу Красной Армии, угрожая отрезать войска от центра. На стороне восставших и тот факт, что регулярные части Краской Армии связаны тяжёлыми боями с колчаковскими частями на левом берегу Волги, а на правобережье – лишь отдельные малочисленные отряды рабочих и недавно созданные ЧОН.
- Командир, - обратился к Заломову Фрол, - вас вызывают на заседание РВС армии, к товарищу Фрунзе.
- Так что же ты сразу не сказал? – укоризненно посмотрел на Фрола Николай, а затем посмотрел на свои часы.
Стрелки показывали без четверти три. И уже наступило седьмое марта – подумалось ему. Значит, решил Николай, они заседают с вечера.
- Я буду готов через десять минут. – принялся распоряжаться Николай Заломов. – Ты остаёшься здесь. Оседлай мне Тишку, и, пока меня не будет, собери наши вещи. Сдаётся мне, что наше временное безделье закончилось. Да, и коней накормить не забудь.
В Среднем Поволжье разгоралась чапанная война – восстание крестьян против большевиков. Она охватила огромные территории Среднего Поволжья - Сызранский, Сенгилеевский, Карсунскогий, Ширяевский, Васильевский уезды Симбирской, Ставропольский и Мелекесский уезды Самарской губерний.

Совместное заседание реввоенсовета армии, губкома и губисполкома длилось уже пятый час. В кабинете было душно, и стоял папиросный туман. Фрунзе, не выносил табачного дыма, но вынужден был терпеть, глаза командарма были воспалены от недосыпания, а щёки покрывал неестественный румянец. «Некстати, ой, как некстати!» - думал Михаил Васильевич, слушая очередного оратора. Восстание произошло тот момент, когда полководец готовился к осуществлению своего ЗАМЫСЛА – разгрома Колчака. Ему докладывали, что армии адмирала успешно перешли в наступление. Выманить белых с Уральских гор на равнины, заставить их распылить свои силы, а затем нанести фланговый удар с юга, «под дых». Бугуруслан, потом Уфа, и наступающие части колчаковцев оказываются запертыми в мешке возле Волги. Дальше, с территории Южного Урала, перед наступающей Красной Армией открывались блестящие перспективы. Один из них - повернуть на юг, разгромить Оренбургское и Уральское казачьи войска, и, двигаясь вдоль Урала и Ахтубы, достичь Каспия. Этим ударом можно сразу достичь несколько целей: ликвидировать даже теоретическую возможность соединения возле Царицина армий Колчака и Деникина и разблокировать сражающийся в окружении Ферганский фронт, разгромить мятежное Уральское казачество, самой, по мнению Фрунзе, опасной контрреволюционной силы. Именно из-за необходимости военного разгрома казачества, Фрунзе предпочитал именно такой вариант продолжения наступления, вопреки очевидной целесообразности продолжения натиска на восток, в Сибирь. Фрунзе считал, что после разгрома основных ударных колчаковских сил на подступах к Волге, Колчак обречён, единый фронт его рассыплется на отдельные очаги, а в тылу целые города будут взяты партизанскими армиями и повстанцами. Одолеть Колчака можно будет малыми силами. Иное дело казачество! Это враг стойкий, спаянный круговой порукой и узами родства, сильный верой в свою исключительность и особость.
И вот теперь все планы насмарку из-за каких-то мужиков. Фрунзе постарался унять раздражение: право, не дело попасть под влияние эмоций, а то таких дел наворотить можно. Ведь не в последнюю очередь вина лежит и на советских работников, угнетающих крестьянство похлеще старого режима. Вот один такой сейчас как раз на трибуне стоит, вещает.
На трибуне витийствовал, отчаянно при этом жестикулируя, председатель губисполкома товарищ Галактион. Малограмотный, но политически надёжный, со стажем, он, размахивая руками, призывал карающий меч революции опустить на головы предателей трудового народа. Убеждал в необходимости дальнейшего усиления хлебозаготовок:
- Несознательное крестьянство, - говорил он, - выступая против продовольственной разверстки, объективно выступает на стороне кулачества, противников Советской власти, и на стороне откровенно контрреволюционных элементов. Коммунистические ячейки на деревне должны развивать самую усиленную агитацию за подвоз хлеба к ссыпным пунктам, разъясняя крестьянам, что утайка хлеба является величайшим преступлением перед голодающими братьями - красноармейцами и рабочими… Ячейка, не выполнившая этой задачи, будет преступником перед нашей партией и международной революцией.
«Они так ничего и не поняли!» - раздражение командарма не унималось. – «Своей политикой и призывами к расправам они мне сорвут всю мобилизацию. Мужик будет воевать, лишь зная, что дети дома сыты». Он обратил свой взор к сидящему по левую руку члену реввоенсовета армии и председателю губкома. Красивый, крупный мужчина с высоким лбом и густой копной тёмных волос сейчас представлял собой жалкое зрелище. И без того мясистые губы и щёки до такой степени опухли и обрюзгли, что буквально свисали с его лица, а такой же мясистый крупный нос сейчас словно утонул в опухших щеках. «Опять надрался, гад!» - Фрунзе уже доложили, что посыльные буквально вытащили комиссара из постели очередной любовницы, председателя швейной артели, в прошлом - хозяйки модного салона Зинаиды Архиповны Балахиревой . Всему городу было известно, как охоч был товарищ Колбышев до крепких напитков и слабого пола. Его жена, безликая еврейка в очках с толстыми линзами, была в курсе амурных похождений благоверного, но, будучи фанатичной коммунисткой, смотрела на сие сквозь пальцы, в свете новых моральных коммунистических веяний, кои заключались в том, что собственность – зло, и супруг не имеет права безраздельно владеть своей второй половиной, а должен поделиться с товарищем.
Фрунзе с Колбышевом были старыми партийными товарищами, чья дружба уходила глубоко в подпольные годы. Оттого больнее всего командарму было видеть, как морально разлагается его друг и соратник. Тем полезнее будут те слова, что собирался он им сказать. Встряска нужна им обоим: и оторавшемуся от реалий Галактиону, забывшему в себе пролетарские корни и решившему, что он барчук, и другу и соратнику Валере Колбышеву, тонущему в бутылке и запутавшемуся среди своих женщин.
- Товарищи командиры Красной Армии, партийный и Советский актив губернии! – начал он. – Так дела не делаются, товарищи! Разве для того мы делали революцию, освобождая трудящихся, чтобы надеть на них новое ярмо? Мы сами наплодили из трудового крестьянства, с восторгом приветствовавших Октябрь, новых врагов Советской власти.
- Факты! – закричали с дальних рядов.
- Факты, товарищ командующий? – самодовольная физиономия предгубисполкома Алексея Петровича Галактиона аж лоснилась.
Это выглядело так отвратительно, что Михаилу Васильевичу, невзирая на авторитет командарма, захотелось двинуть по довольной физиономии этого напыщенного, малообразованного дурака.
В этот момент Фрунзе увидел, как в зал бочком входит Заломов и начинает пробираться меж рядами, отыскивая свободное место. Командарм подумал, что вот он, уж он-то не подведёт. Вид надёжного товарища придал Фрунзе решимости, и он продолжил:
- Факты вам нужны? Будут вам факты! – он кивнул председателю ГубЧК. Колоссовский, открыв свою красную папку, достал и выложил перед ним на стол целую стопку жалоб и донесений. Самодовольство горлопанов сразу куда-то улетучилось и они приуныли – шутить с главным чекистом губернии ни у кого желания не было, тем более, что против тех фактов, что томились у Колоссовского в папочке, возразить было нечего. А Фрунзе зачитывал и зачитывал длинный список прегрешений: череду изнасилований и избиений крестьян, незаконных задержаний и незаконных реквизиций, случаев злоупотреблений и чванливого поведения партийных и советских работников.
За время выступления Фрунзе менялось лицо Валерия Колбышева. Неимоверным усилием воли он стёр похмельное выражение на своём лице, оно стало бледным и сосредоточенным.
- Прошу Вас, Валерий Владимирович, придать чрезвычайное внимание фактам злоупотреблений. – обратился Фрунзе к своему товарищу. – Я требую это и как командующий и как член ЦК партии большевиков. Злоупотребившие властью – злейшие враги Советской власти, которые позволяют усомниться в правоте нашего дела. Наша армия – по-преимуществу крестьянская армия, и красноармеец должен быть уверен в своём крепком тыле.
- Обязательно проанализируем и сделаем выводы. – серьёзно и весомо, как он умел когда требуется, произнёс Колбышев. – Ни один факт не останется безнаказанным.
- Я со своей стороны обещаю, что чрезвычайные органы будут и дальше отслеживать ситуацию и бороться с этими безобразными фактами. – вставил свою реплику Колоссовский. – Более того, ЧК готовит аналитическую записку в адрес товарища Дзержинского.
Фрунзе удовлетворённо кивнул и продолжил:
- А теперь о восстании. Чапанное восстание есть факт, и с занятием мятежниками Ставрополя по сути дела открыт ещё один фронт против Советской власти. Его необходимо разгромить в кратчайшие сроки, не считаясь с жертвами и потерями, пока восстание не разрослось до настоящей войны. Если восставшие продержатся хотя бы месяц, то вскрывшаяся ото льда Волга отрежет части Красной Армии от центральных областей Советской России. Это надо понимать, товарищи! В связи с тем, что наличные силы Красной армии заняты борьбой с Колчаком, сил выделить можем мы немного. В основном это чекисты и рабочие отряды, запасные части и необстрелянные красноармейцы из вновь сформированных частей. Мною образован революционно-полевой штаб по борьбе с восстанием. Начальником штаба предлагаю назначить товарища Колоссовского.
Под глухой ропот в зале Казимир Ксавреьевич встал, и оправил гимнастёрку. Многие военные, да и партийные работники были не восторге, что операцию возглавит чекист, но в открытую возразить никто не посмел.

Сразу же, после короткого перерыва началось заседание революционно-полевого штаба. Николай, который к своему удивлению оказался в составе штаба, сидел и внимательно слушал соображения командарма по подавлению восстания. Фрунзе говорил, обращаясь в первую очередь к Колоссовскому:
- В первую очередь требуется решительность, задача – перехватить у восставших инициативу. Не ввязываясь в локальные бои с многочисленными крестьянскими отрядами, нанести удар основными силами по штабу повстанцев в Ставрополе и тем самым обезглавить чапанов.
- А откуда такое название смешное – чапаны? – наклонившись к уху Николая, шёпотом спросил незнакомый щеголеватый командир, судя по выговору, мадьяр.
- Чапан – это такой вид армяка, наподобие халата. Наши мужики его любят носить. – принялся вполголоса разъяснять Заломов. – Он для бедняков. У нас бедного безлошадного мужика так и называют – чапан.
Сидевший за столом президиума Колоссовский, взглянув на шептунов, строго нахмурил брови, и Николай, как последний школяр, закрыл рот и виновато заморгал. План, предложенный РВС армии, поляку нравился, не нравилось ничтожное количество сил и средств, выделяемых для разгрома повстанцев. А тут ещё встрял этот выскочка, Колбышев со своими замечаниями:
- Карательные меры необходимы, но не достаточны. Нужно апеллировать к сознанию трудового крестьянства. Губком и губисполком вышлет в сёла агитаторов для разъяснения продовольственной политики Советской власти. Они донесут своё пламенное большевистское слово до самых дальних уголков Жигулёвских гор.
Колбышева Колоссовский недолюбливал. Хотя, положа руку на сердце, он признавал, что в этом случае руководствуется личными мотивами. Так-то Валерка – мужик инициативный, надёжный. Казимир не мог не признать, что в Октябрьские дни именно деловая хватка и оперативность Колбышева позволили легко и без крови взять власть в губернском городе С. Что же до личного… Тут скорее впору упрекать Зинаиду, за её легкомысленность, доставшуюся в наследство от ветреной молодости, поры, когда она ещё была Мадам Зи-зи и привыкла иметь богатых и влиятельных покровителей. Что, однако, не мешало её склонности к благородным и широким жестам, шла ли речь о спасении гонимых подростков, или укрытии в дни хозяйничанья в городе белочехов самого Колоссовского от ищеек Народной милиции Комуча. Укрывала, к слову говоря, преимущественно у себя в постели. Это последнее и возбудило в нём необоснованные, как оказалось, надежды, что их постельное приключение может перерасти в нечто большее. А тут как назло влез этот лобастый герой-любовник. Вместо злости на непостоянство статной красавицы, на неё вообще трудно было обижаться, Казимир, понимая всю свою субъективность, перенёс своё раздражение на ничего не подозревающего члена РВС армии Валерия Колбышева.
- И будут все немедля уничтожены. – резюмировал он пылкую речь секретаря губкома партии, и добавил ехидно. - Вот они-то, эти мужики, твоих агитаторов в проруби-то и попускают, Валерий Владимирович.
- Что вы предлагаете? Сидеть и ждать? – обиженно вскинул голову Колбышев.
- Я предлагаю сначала сломить военную силу восстания. – ответил Колоссовский. – Тогда, уверяю вас, крестьяне будут значительно более восприимчивы к доводам ваших агитаторов. По моим сведениям руководит повстанцами некто Козятин, особа опасная и весьма хитрая. Ведь что руководители говорят мужикам? Что они, дескать, воюют не против Советской власти, а за неё, только без коммунистов. На местах заново формируют Советы под лозунгом «За Советы без коммунистов!». Этот лозунг очень популярен среди неграмотного крестьянского населения Поволжья. Мужик, при своём политическом невежестве и простецкой наивности вообще убеждён, что большевики и коммунисты – две разные партии. Для крестьянской массы большевики – те, кто дали землю, установили мир, вернули солдата на его крестьянский двор, установили выборный порядок местного самоуправления. А новоявленные коммунисты – ведут войну, реквизируют последнее продовольствие, проводят повальные мобилизации людей и лошадей, чванливо бесчинствуют в деревнях. Вот и захотелось крестьянину по-простецки, по наивному исправить эту подмену. Они не в состоянии понять, что большевики и коммунисты – одна партия, и к этим мерам толкает вынужденная логика гражданской войны, что Советы самой природой своей неразрывно связаны с партией коммунистов. И в этой своей наивности и малограмотности восставшее крестьянство объективно выступает союзником наступающих белогвардейцев. Потому в первую очередь следует обезглавить повстанцев.
Требовалось уточнить ещё несколько моментов, поэтому Колоссовский обратился к Фрунзе:
- Товарищ командарм, несмотря на приданный артиллерийский взвод, сил для наступления на Ставрополь отчаянно мало, а как же соседи? Ведь Симбирскую губернию это касается в первую очередь?
- К 10 марта, когда будет готово наше наступление, со стороны Сызрани на Ставрополь начнут наступление силы Восточного фронта, но им предстоит пробиваться через охваченные восстанием Сенгилеевский и Мелекесский уезды. – стал обстоятельно, как всегда, отвечать Михаил Васильевич. – Преимущественно в бой первыми пойдут интернациональные части, из мадьяр, китайцев, пленных австрийцев и немцев.
- Почему? – невольно вырвалось у Николая
Колоссовский опять неодобрительно покосился на говорившего, однако ответил, усмехнувшись:
- Чтобы не терзали себя неуместными моральными колебаниями.
Фрунзе при этом согласно кивнул.
Предгубчека вообще испытывал сейчас крайнее раздражение. Всё скалывалось как нельзя хуже, и он ощущал, что несмотря ни на что, он не в силах охватить тот громадьё проблем, что свалились на его голову. Это состояние было новым для Колоссовского, привыкшего, что он способен охватить если не всё, то очень многое. Особенно часто эти способности стали проявляться после необычайных событий произошедших с ним во время геологической экспедиции в бассейне Енисея. С годами его мастерство охватывать неохватываемое только усилилось, и он стал воспринимать свою способность как данность. И вот возможность воспринимать и обрабатывать информацию дала сбой. А тут новая напасть: только что посыльный передал сообщение, что в городе восстал полк уральских казаков, отказавшихся идти под Уральск, где в одиночестве погибала, отступив от Лбищенска, героическая Николаевская пехотная дивизия. Сил, достаточных для подавления мятежа, в городе не было. А что если?..
- Позвольте, Михаил Васильевич?
- Да, конечно! – Фрунзе, ставивший задачи армейским командирам, смешался. – Вы же начальник штаба.
- Наступление на Ставрополь лишает восставших головы, но не ликвидирует корней. – Колоссовский стал развивать свою мысль. – Надо лишить восстание подпитки от несознательных крестьянских низов. Предлагаю с этой целью послать в самый центр восставших уездов на Правобережье Волги лёгкий конный отряд, который бы уничтожал базы восстания, ликвидировал мелкие банды, нарушил их связь с центром, восстанавливал Советскую власть в населённых пунктах.
- Мысль дельная, – одобрил командарм четвёртой, – Вопрос в том, где взять кавалерию? У нас едва ли каждый конник на счету!
- Насколько я знаю, под городом целый полк красного казачества без дела стоит.
- Так они же мятежники! – с места взвился несдержанный мадьяр, командир интернационального полка, выделенного для разгрома повстанцев.
- Мятежники. – спокойно согласился Казимир Ксаверьевич, поглаживая свою тщательно отращиваемую эспаньолку. – Ну не хотят уральские казаки кровь своих станичников проливать! У них там семьи дома, дети. Среди белоказаков – их сваты, кумы, братья. А вот против мужиков они, ой, как охотно пойдут! Не любит казак Русь мужицкую, лапотную. Их ещё и сдерживать придётся. А под Уральск предлагаю отправить мужиков мобилизованных, как раз с Правобережья. Тех тоже уговаривать поквитаться с казаками не потребуется.
- Дельно, очень дельно. – сказал Фрунзе. – Только кого мы поставим командовать ими. Прежнего командира они вместе с комиссаром приговорили.
Он стоял в своей любимой позе, поставив одну ногу на стул и уперев локоть в колено. Сверху на раскрытую ладонь легла его русая бородка, которую он невзначай почёсывал. Взгляд его скользил по членам штаба. Все старательно прятали глаза, даже говорливый венгр, вдруг стал что-то сосредоточенно искать у себя в карманах. Один Заломов сидел прямо и выдержал пристальный взгляд командарма.
- Возьмёшься? – спросил Фрунзе. – Приказывать не могу.
Николай кивнул:
- Так точно, командующий армией.
- Ну как, кандидатура товарища Заломова подойдёт? – поинтересовался командарм у Колоссовского.
- Прекрасная кандидатура. – одобрил председатель ГубЧК. – Товарищ сам из этих мест, поэтому знает там каждую тропинку, к тому же – кадровый кавалерист, в седле сидеть умеет не хуже казака, они народ такой – пришлых, да неумех не жалуют. Они и комиссара погнали из-за того, что тот, бывший учитель, на коне держался как мешок с картошкой.
- Значит, решено, – говорил Фрунзе, пожимая руку Николаю, – Принимай полк! Эх, Коля, другие были у меня на тебя планы, да, видно после войны учиться придётся.

Позже, когда Заломов остался вместе с Фрунзе и Колоссовским втроём, обговаривали детали рейда.
- В Жигулёвских лесах зимой снега по пояс. – говорил Николай. – Снег всю мобильность конницы сведет на нет. Поэтому я думаю в одном месте оборудовать лагерь, базу. Для этого мне нужно палатки и печки-буржуйки для обогрева, легкие сани, канистры с керосином, лампы «Летучая мышь» и электрические фонари.
- А это для чего? – удивился Казимир.
- Лампами и фонарями сигналы ночью подавать. Да, без пехоты тоже никак, хотя бы роту, и три пулемёта.
- Будет тебе рота. – легко согласился командарм. – В Сызрани сейчас стоит эшелон с полком Иваново-Вознесенских рабочих, по прибытии его в губернский город С., получишь роту. Да, и комиссара из рабочих у них возьмёшь, Колбышев распорядиться. Пулемёта только два дам, извини, больше не могу. Что ещё?
Заломов, не ожидавший такой щедрости, принялся деловито перечислять, машинально загибая пальцы, боясь ничего не упустить:
- Зимнюю амуницию на каждого красноармейца, хорошо бы белые халаты для маскировки, валенки и рукавицы. По два комплекта боеприпасов на каждую единицу оружия, бомбы, раз уж артиллерии нет. Еды на двое суток, остальное, я думаю, на месте найдём. Лыжи или снегоступы для пехоты, зимние подковы – для коней. Сани с сеном и фуражом, человек раз-два не поест – ничего страшного не произойдет, а лошадь – нет, кони должны быть сыты. Дюжину почтовых голубей – связь со штабом держать. Вот вроде и всё, ничего не забыл.
- Ну и аппетиты у тебя, братец! – почти весело отвечал Фрунзе, делая заметки в записной книжке. – Ну, ничего, я думаю, сможем обеспечить.
- Да, чуть было не забыл: галоши на валенки обязательно, а то с мокрыми ногами весной не больно навоюешь.
- Где я тебе наберу столько калош? – удивлённо воззрился на Николая Колоссовский. – У нас и так многие бойцы всю зиму в ботинках походили.
- У буржуев возьмёшь! – непреклонно требовал Заломов.
- Коля, так их и так уже экспроприировали по самое не могу.
- Не знаю, доставай, где хочешь, а бойцы должны быть обуты. Ну, не поверю, чтобы у буржуев всё до нитки обобрали, что-нибудь да припрятано. Кто из нас ЧК, ты или я?
Вмешался деликатный командарм Фрунзе, просто удивительно, что столь мягкий человек оказался успешным военачальником:
- Всё, всё, спорщики, хватит! Будут тебе, Николай, калоши, товарищ Колоссовский обеспечит.
- И шубы, и одеяла! – потребовал упрямый комполка. – И платки пуховые! Ночевать в зимнем лесу придётся, всё в дело пойдёт.
- Обеспечим! – поспешно сказал Колоссовский, пока Заломов ещё чего-нибудь не вспомнил, а то его аппетиты стали расти как грибы после дождя.
Затем, уточняя детали, командарм сказал:
- На приведение полка в порядок у тебя два дня, в рейд всех не бери. Из полка наберешь не более сотни, самых надёжных. Помни, что ты некоторое время будешь единственным представителем Советской власти в Жигулях. Пленных не держи – отправляй в Сызрань, там будет создан концентрационный лагерь. Действуй жёстко, но не жестоко, помни, что нам с этими крестьянами, ещё контрреволюции хребет ломать.
- Коля, где ты Волгу переходить будешь? – спросил Колоссовский.
- Не думал ещё, лёд крепкий – в любом месте перейти не проблема.
Фрунзе подумал, стоя возле большой карты на стене. Сказал:
- Возле Александровского моста не стоит – повстанцы наверняка разведчиков выставили. Вот, смотри, - он жестом подозвал Николая, - Здесь, на левом берегу, в Екатерининском уезде всё тихо.
- Как раз напротив Екатериновки по льду зимник проложен, там тоже людно. – возразил Заломов. - По зимнику, думаю, не стоит. Лучше в сторонку свернуть, например между Кануевкой и Владимировкой ерики и леса, на реке – поросшие лесом Васильевские острова, на той стороне Волги – Переволоки. Вот там и можно попробовать.

Стоял погожий день седьмого марта тысяча девятьсот девятнадцатого года. После морозной ночи приятно согревающее мартовское солнце прогрело воздух и запахло весной. С крыш весело застучала звонкая капель. Даже злой ветер, бесконечно дующий со стороны Волги, на сей раз не подвёл – разметал несколькими порывами стайки воробьёв, и затих. Из казарм запасного полка на лошадях выехали двое – новый комполка Красного казачества Заломов и его ординарец Аниськин. Они направили коней в сторону Кряжа, пригорода губернского города С., где стоял мятежный полк. Именно этим полком предстояло командовать Николаю. А там – или пан, или пропал!
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
NatashaKasher
сообщение 2.5.2017, 14:48
Сообщение #36


Гениальный извозчик
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 23158
Регистрация: 6.10.2013
Вставить ник
Цитата
Из: МБГ




Лично меня очень напрягает, что героиню без всякой на то причины зовут то Наталкой, то Наташей, то Ташей, то ещё как нибудь, буквально в одном и том же абзаце. В чём смысл этого мне непонятно, автор должен решить, как героиня о себе думает, как её кто называет, и держаться этого, иначе читать невозможно просто.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 3.5.2017, 2:41
Сообщение #37


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Цитата(NatashaKasher @ 2.5.2017, 14:48) *
Лично меня очень напрягает, что героиню без всякой на то причины зовут то Наталкой, то Наташей, то Ташей, то ещё как нибудь, буквально в одном и том же абзаце. В чём смысл этого мне непонятно, автор должен решить, как героиня о себе думает, как её кто называет, и держаться этого, иначе читать невозможно просто.


Спасибо за замечание. Постараюсь объяснить. В первой части она была Наталкой и только - в среде своих друзей. Попав в будущее, она постепенно (не сразу) станет ассоциировать себя с Ташей, чтобы прежде всего для себя поставить раздел между той девушкой и теперешней. Тем более, что здесь появился Паша, а там остался Николка. Имена рифмуются. А Наташа употребляется как общее нейтральное имя. И ещё я готовлю её к переходу во взрослую жизнь (имя Наташа для этого подходит, Наталка - нет). Убедил, или нет? Если не убедил, то вероятно нужно будет ещё раз пройти по тексту и попереименовывать, оставив в будущем только Ташу.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Iskander_2rog
сообщение 3.5.2017, 2:57
Сообщение #38


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 150
Регистрация: 11.1.2017
Вставить ник
Цитата




Глава 11. Полыхнуло

Цитата
«Смерть жатву жизни косит, косит
И каждый день, и каждый час
Добычи новой жадно просит
И грозно разрывает нас».
Петр Вяземский


Действительно, прав оказался Козятин – после известия о событиях в Васильевке полыхнуло всё Поволжье. Уже вечером 5 марта о событиях в Васильевке благодаря курьерам и налаженным связям козятинского подполья прослышали жители большинства близлежащих крупных сел: Ягодное, Мусорка, Усолье, Старая Бинарадка, Усинское, Федоровка, Жигули, Шигоны, Лбище... В них были образованы стихийные группы сопротивления продотрядам, которые разоружали учетчиков зерна и скота. В случае сопротивления продотрядовцев, их убивали на месте, а изуродованные трупы обычно сбрасывали в Волгу. Вооружённые дрекольем, вилами, топорами, гладкостволом, а также берданками и «трёхлинейками» крестьяне, называющие себя «чапанами» преследовали, повергали мучительной смерти коммунистов, комбедовцев, комсомольцев, чекистов, отказывающихся присоединиться к ним красноармейцев. В течение дня 6 марта повстанцы захватили значительную часть Васильевского, Сенгилеевского, Мелекесского, Сызранского и Ставропольского уездов. К вечеру 6 марта в этих уездах образовалась стихийная крестьянская армия численностью не менее 50 тысяч человек, которую возглавил бывший начальник Народной Милиции Комуча Козятин Семён Семёнович.
Козятин решительно повёл наступление на Ставрополь, где оказалась ничтожно мало регулярных частей Красной Армии, впрочем, командование частей, узнав о движении повстанцев, сочли за благо отступить. Вслед за ними дали драпака и члены городского комитета ВКП(б), Советские работники, чекисты. К полудню повстанческая армия заняла Ставрополь, а вечером был созван общегородской сход. Как обычно были сформированы Советы, но «без коммунистов». Козятин лишь посмеивался над дурнями в свою начинавшую отрастать бородёнку – реальная власть в городе принадлежала ему, самого себя назначившим ещё и комендантом, да двум его помощникам – отъявленным головорезам, уголовникам Быку и Берёзе. Да ещё несколько гонцов им были посланы навстречу наступающим колчаковским войскам. На следующий день Ставропольский исполком в местной газете опубликовал своё обращение:

Цитата
Обращение штаба повстанцев к крестьянам
Март 1919 г.


«Товарищи и братья-крестьяне всей России!

Мы, восставшие крестьяне-труженики, мы – сыны земли и главный фундамент государства, обращаемся к Вам и заявляем, что мы восстали против засилия и произвола тиранов, палачей коммунистов-анархистов, грабителей, которые прикрывались идеей коммунизма, присасывались к Советской власти. Мы объявляем, что советская власть остается на местах, советы не уничтожаются, но в советах должны быть выборные лица известные народу – честные, но не те присосавшиеся тираны, которые избивали население плетями, отбирали последнее, выбрасывали иконы и т.п.
Товарищи и братья-крестьяне! Мы призываем Вас и просим примкнуть к нам и сплотиться воедино в борьбе за справедливое дело.

Да здравствует Советская власть на платформе Октябрьской революции!
Начальник штаба Крох»




Прочитав это обращение, Яценюк скривился в горькой ухмылке: надежды на лёгкое занятие Сызрани оказались призрачными. Сызрань – город с пристанью и железнодорожным мостом через Волгу был ключевым узлом, связывающим войска Восточного фронта с центром страны. На железнодорожных вокзалах города стояли эшелоны с войсками и составы с артиллерией, оружием и боеприпасами для фронта. Именно поэтому Сызрань оказалась не по зубам наспех сколоченному крестьянскому войску. После первых нескольких стычек Красная Армия показала зубы, повстанцы были отбиты. Поскольку взять город с наскоку не удалось, пришлось перейти к осаде. Сызрань была взята в полукольцо пятидесятитысячной крестьянской армией «чапанов». Но перерезать «железку» не удалось, несмотря на несколько удачных диверсий. Поэтому основные силы он вынужден был держать на узком перешейке между Волгой и Усой. Это хоть как-то позволяло надеяться, что отряды красноармейцев не смогут прорваться в Жигули, где находились восставшие сёла.
Обречённость овладела молодым вождём восстания: он понимал, что переход Красной Армии в наступление на повстанцев – лишь вопрос времени. А возможности Красной Армии и упорство большевиков Яценюк представлял хорошо. Иллюзий он не строил: без помощи со стороны Ставрополя Сызрань не взять, своё бы защитить. А там, насколько он мог судить, царила эйфория и безудержное веселье. В один день приходила телеграмма о взятии Сызрани и ставропольские повстанцы на радостях перепились. Протрезвев читали в местной газете:
Цитата
«В первом номере газеты отпечатана телеграмма из Ягодного о взятии Сызрани. Это сообщение ошибочно. На самом деле Сызрань ещё не взята, а окружена крестьянской армией».

Опять все перепились, на сей раз с горя.
Добавляло горечи Сеньке и слабая управляемость его армии. Наспех сформированные отряды повстанцев подчинялись ему плохо. Всяк командир мнил себя атаманом. Каждый отряд был собран из односельчан и из села же были выбранные командиры. Яценюк сознавал, что боевая ценность таких отрядов весьма относительна. С одной стороны, «на миру и смерть красна» и отряды, спаянные узами землячества проявляли стойкость в бою, с другой, если уж уговорятся все разом, то все разом и действуют. Целыми отрядами снимались с позиций и уходили в свои сёла – защищать дома и семьи. За два дня осады его войско лишилось трети состава. Начинала сказываться характерная черта всех крестьянских движений: мужик хорошо защищает только свой дом, а для осознания неизбежности и идти дальше – кругозора не хватает.
А когда через день, девятого марта, невесть откуда взявшаяся конница с тылу, со стороны Переволок, атаковала повстанческие части, Арсений понял: осада Сызрани на этом закончена. Странно одетые лихие конники, с гиканьем и свистом, и шашками наголо налетели неожиданно. Не столько порубили, сколько навели страху. Быстро налетели, и так же быстро схлынули, убравшись с равнины междуречья в лесные скалистые Жигули. Наспех организованная погоня наткнулась на кинжальный пулемётный огонь. Весть о том, что в тылу, там, где стоят их дома и сёла, действует регулярная часть Красной Армии, подействовала на повстанцев отрезвляюще. Если ранее дезертиров был тонкий ручеек, то теперь с фронта возле Сызрани стали сниматься и уходить целыми отрядами. Сеньке не составило труда догадаться, что скоро он останется с одними уголовниками и дезертирами, той сволочью, что некуда деваться, и ему с остатками воинства нужно отходить с равнин возле Сызрани в Жигулёвские горы.
Свой штаб он разместил в Васильевке, а отдельные части – в окрестных деревнях. Кое-как удалось наладить дозорную службу и связь. Под ружьем у него хоть и оставались жалкие крохи прежней армии, но это была всё равно немалая сила – несколько тысяч хорошо мотивированных бойцов, последовательных противников большевиков. Их отличала звериная жестокость, беспощадная ненависть к Советам и… безжалостность к местному населению. Вся, собравшаяся под его знамёна, шваль вела себя с Васильевскими крестьянами, своими союзниками, как с порабощенными. Бывшие в прошлом уголовники и бандиты вламывались в дома к крестьянам, забирали имущество, самогон, насильничали и бесчинствовали. С болью смотрел Арсений на крушение так удачно начатого предприятия. Крестьяне сразу после памятного схода разделились на три части. Первая – упорные враги большевитской власти ушли в поход с Яценюком и Козятиным. Другие, не способные видеть дальше своей околицы, скинув власть коммунистов и комбедов, успокоились, посчитав, что на этом всё закончено. До третьих, наиболее дальновидных, вскоре дошло, что они сотворили в угаре. Они понимали, что расплата неминуема и, кто со страхом, а кто с тупой обречённостью, ожидали прихода красных. Именно среди таких, колеблющихся и неустойчивых, коих было большинство, вёл свою работу, невесть как освободившийся из-под стражи, Тимофей Кондратьев. Сенька всё видел и понимал, но трогать Кондратьева поостерёгся.
Яценюк осунулся и ожесточился. Прежние призраки ненависти вернулись в его душу, порой он не сомневался, что командир таинственной части красных, умело и постепенно сжимающий кольцо вокруг повстанцев - его давний недруг Николка Заломов. В грамотных действиях красных чувствовалось прекрасное знание местности, и психологии местных крестьян. От этих мыслей он зверел ещё больше. Придравшись к незначительному поводу, зарубил отца Николая – Егора Никитича Заломова, который во время конфликта как раз вёл себя спокойно, стараясь держаться в стороне от событий. Это отнюдь не прибавило ему авторитета у односельчан – Заломовых, в отличии от мироедов Яценюков, с селе уважали. Но Сенька себя уже плохо контролировал – им овладели деструктивные, разрушающие личность силы. От превращения человека в зверя оставался лишь один шаг. И он был пройден в случае с Машей.
Через два дня после позорного бегства от Сызрани в штаб, который размещался в здании Совета, вошла строгая и бледная Мария. Лицо Сеньки при виде любимой просияло. Он уже обдумывал, что бы такое сказать приятное девушке, даже открыл для этого рот, но та шагнула к нему, глядя прямо в его лицо бросила:
- Я думала, что ты человек, а ты мразь и убийца!
И со всего размаха влепила ему звонкую оплеуху. В штабе воцарилась мертвая зловещая тишина. Все выжидательно смотрели на Арсения. Яценюком овладела неукротимая волна злости , к тому же оскорбление было нанесено прилюдно, поэтому публичным должен быть ответ.
- Сука! – бешено заорал он и со всей силы ударил ей кулаком в лицо.
Не ожидавшая ответа Мария не удержалась и упала перед ним на четвереньки, на пол из разбитого носа закапала алая кровь.
У Сеньки в глазах забегали бесовские огоньки, он вошел в раж и со всего размаху наподдал ногой девушке в живот.
- Взять её! – скомандовал он своим подручным. – На стол сучку.
Дрожащие от возбуждения и от похоти Санька Гвоздь и Тихон Оглобля под одобрительные взгляды остальных бандитов подхватили сжавшуюся девушку и распластали на столе.
Первым, по праву вожака, Марией овладел Сенька, у которого огоньки в глазах переросли в огромные красно-кровавые круги. Демоны снова восстали в нем. Пока он насиловал девушку, перед его взором проносились картины недавнего прошлого: вот он с корешами катается на санях по вмёрзшим в лёд офицерам, вот он, вместе со всей толпой, насилует малолетних дочек и жену одного из штурманов корабля, вот пьяная матросня глумиться, издевается и убивает отставного старичка-адмирала, имевшего неосторожность выйти на улицу в мундире и при орденах.
Закончив своё дело, он, завязывая портки, бросил подельникам:
- Теперь она ваша.
Вакханалия продолжалась несколько часов. Всё это время Сенька безучастно наблюдал за происходящим, опрокидывая в себя стакан за стаканом крепкую ядрёную сивуху. К ночи истерзанную и окровавленную Машу, или то, что от неё осталось, бандиты выбросили умирать на волжский лёд. И лишь на следующий день протрезвевший Сенька разрешил спустить в прорубь тело комсомолки Марии.

Девятого и десятого марта были периодом наибольших успехов восстания. Одиннадцатого марта, собрав ударные кулаки, в наступление против повстанцев перешли регулярные части Красной Армии. Наступление велось одновременно со стороны Симбирска и губернского города С. в общем направлении на Ставрополь, где находился Штаб восставших. Это не было легкой прогулкой, обречённые сражались отчаянно. Каждое село приходилось брать штурмом. Почти на сутки наступавшие части сдерживало ополчение села Жигули, которое отправило в штаб чапанов отчаянную телеграмму:

Цитата
"В Совет! Жигули! Дайте помощи. Наступает большая сила неприятеля. Товарищи! Скорее, гибнем! Давайте оружия и силы! Начальник штаба В. Минков. 11марта 1919 года. Время 9 часов 10 минут."

Двенадцатого марта Красная Армия подошла к Ставрополю, а на следующий день начался кровопролитий штурм города. Весь день 13 марта 1919 года длился штурм, наконец, четырнадцатого марта красноармейцы при помощи артиллерии и пулемётов овладели городом. Весь штаб восстания погиб, кроме, неведомо какими путями ускользнувшего из Ставрополя, Козятина. Его заместитель Горбунов по кличке Коновод бесследно исчез. Помощники коменданта Бык и Берёза были пленены и расстреляны. Присланный белогвардейцами в качестве военного советника коменданта Козятина и офицера для связи, полковник колчаковской армии Сперанский повешен на площади.
После падения Ставрополя началась агония восстания. Одно за другим пали все крупные сёла восставших уездов. Красные части жестоко подавляли все очаги сопротивления. Особой жестокостью «прославилась» 2-ая Интернациональная рота, сформированная из мадьяр. Чужеземцам была неведома жалость по отношению к местному населению. Последний бой произошел 17 марта 1919 года в колыбели восстания селе Васильевка, обороняемой тысячной бандой Арсения Яценюка. На рассвете повстанцы были выбиты из села сводным отрядом Заломова. Отступавшие мятежники попали в засаду и были расстреляны из пулемётов. Арсений Яценюк скрылся.
18 марта 1919 года командующий 4-ой армией Восточного фронта М.В. Фрунзе телеграфом послал донесение в Реввоенсовет Республики и лично Вождю:
Цитата
"При подавлении восстания убито, пока по неполным сведениям, не менее 1000 человек. Кроме того, расстреляно свыше 600 главарей и кулаков. Село Усинское, в котором восставшими сначала был истреблён наш отряд в 110 человек, сожжено совершенно".


Нет горше доли для страны, чем гражданская война. Нет злее судьбины для человека, чем жизнь по правилу «Око за око. Зуб за зуб».
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
NatashaKasher
сообщение 3.5.2017, 7:38
Сообщение #39


Гениальный извозчик
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 23158
Регистрация: 6.10.2013
Вставить ник
Цитата
Из: МБГ




Цитата(Iskander_2rog @ 3.5.2017, 2:41) *
Спасибо за замечание. Постараюсь объяснить. В первой части она была Наталкой и только - в среде своих друзей. Попав в будущее, она постепенно (не сразу) станет ассоциировать себя с Ташей, чтобы прежде всего для себя поставить раздел между той девушкой и теперешней. Тем более, что здесь появился Паша, а там остался Николка. Имена рифмуются. А Наташа употребляется как общее нейтральное имя. И ещё я готовлю её к переходу во взрослую жизнь (имя Наташа для этого подходит, Наталка - нет). Убедил, или нет? Если не убедил, то вероятно нужно будет ещё раз пройти по тексту и попереименовывать, оставив в будущем только Ташу.

Это хороший приём, что имя меняется! Его и классики использовали, когда одного и того же человека в разных ситуациях зовут по разному. Тут просто есть куски, где вперемешку... А так неплохо, легко читается... Я ещё хотела указать, что слово "шампунь" по английски (и не только) будет Shampoo, а не как Вы написали...

[
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алексей2014
сообщение 3.5.2017, 12:49
Сообщение #40


Житель
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 9369
Регистрация: 18.11.2014
Вставить ник
Цитата




Цитата(Iskander_2rog @ 3.5.2017, 2:57) *
После падения Ставрополя началась агония восстания. Одно за другим пали все крупные сёла восставших уездов. Красные части жестоко подавляли все очаги сопротивления. Особой жестокостью «прославилась» 2-ая Интернациональная рота, сформированная из мадьяр. Чужеземцам была неведома жалость по отношению к местному населению. Последний бой произошел 17 марта 1919 года в колыбели восстания селе Васильевка, обороняемой тысячной бандой Арсения Яценюка.

Вы бы уточняли, что имеется в виду Ставрополь-на-Волге, будущий Тольятти, а не Ставрополь-Кавказский, нынешний краевой центр. А то читатели могут спутать...
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

3 страниц V  < 1 2 3 >
Ответить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



RSS Текстовая версия Сейчас: 28.3.2024, 19:58