Лепестки цветов ханэдзу, Пародия |
Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )
Лепестки цветов ханэдзу, Пародия |
2.2.2018, 10:23
Сообщение
#1
|
|
Играющий словами Группа: Пользователи Сообщений: 126 Регистрация: 7.1.2017 Вставить ник Цитата |
Глава первая
Пластырь С плоского козырька над парадным входом в Управление дорога была как бетонная шкура животного, затаившегося, уснувшего, и не заметившего, как к нему тихо подкрался каток и раскатал всмятку, в бесконечную ленту, а за дорогой уныло тянулся высоченный бетонный забор, похожий на эту же дорогу, только поставленную ребром. Забор скрывал лес, по рассказам, похожий одновременно на губку, на пену, и на маску, скрывающую лицо, которое еще никто и никогда не видел. Пластырь снял свои облезлые туфли со стоптанными набок каблуками и сел, свесив ноги с козырька. Он поставил рядом с собой пакет, достал из него пустые бутылки и аккуратно расставил возле себя, а потом взял ближайшую, и тихонько бросил ее вниз, на мертвый и гулкий асфальт, равнодушный и шершавый, и ничего не произошло, только бутылка разбилась, раскололась и разлетелась на осколки, и никто не заорал, не возмутился и не обматерил его, и не поднял свой потный зад, чтобы выйти на дорогу. Тогда он бросил вторую бутылку. Если бросать бутылки каждые полторы минуты, если верить безрукой и безмозглой поварихе по прозвищу «Козолупа», то на седьмой бутылке окно, через которое Пластырь сюда влез, с треском распахнется, и на козырек, заплеванный и закиданный окурками, спрыгнет директор, полуголый, небритый и лохматый и начнет отжиматься, упираясь толстым трясущимся брюхом в застывшие гудронные лужи. Глава вторая Артрит Артрит проснулся и сразу сказал себе: чувак, послезавтра надо уходить. Но кто-то внутри него тут же спросил: чувак, а почему послезавтра? Почему не позавчера, или не вчера, или не сегодня? Но что было вчера, а тем более, позавчера, Артрит не помнил, и сегодня идти было нельзя, потому что нужно было еще вспомнить, куда идти, а главное зачем, поэтому уходить надо было послезавтра. В другом углу в своей постели зашевелилась Клава и спросила: - Ты уже не спишь? - Сплю,- ответил Артрит и добавил,- и ты спи! - А вот и не спишь,- засмеялась Клава и бросила в него подушкой.- Давай общаться. Спишь ты отдельно, так давай хоть поговорим, а то все молчишь и молчишь. Но ты сначала мне скажи, когда ты уходишь. - Скоро. Послезавтра. - Тебя не поймешь, то скоро, то послезавтра, а что такое послезавтра, ты хоть еще помнишь? И чем отличается скоро от послезавтра? Ты месяц назад говорил послезавтра, и неделю назад, послезавтра уже давно прошло, а скоро еще раньше, с тех пор, как ты траву с грибами перепутал, ты уже дом от деревни отличить не можешь, а тем более, скоро от послезавтра, ты уже мертвяков от людей не отличаешь, а все потому, что траву с грибами перепутал, а должен был знать, что если грибы с травой перепутать, никакого послезавтра уже не будет, и скоро тоже… - Заткнись! - сказал Артрит, и уставился в низкий потолок, с которого свисали серые сталактиты. Вокруг сталактитов бегали рыжие муравьи. Они бегали по часовой стрелке, а месяц назад они бегали против, это было все, что мог вспомнить Артрит о том, что было месяц назад, кроме того, что он хотел послезавтра уйти, но так и не ушел, потому что как только собираешься уйти, не знаешь, когда это сделать – скоро или послезавтра, вот и Клава не знает, она начинает объяснять, что скоро, это не послезавтра, а послезавтра – совсем не скоро, а после грибов и вовсе ничего не поймешь, а без грибов как, без них никак, да и без травы тоже, только их не надо путать, надо знать, когда нужны грибы, а когда трава… Глава третья Пластырь Рама сзади с треском раскрылась, Пластырь оглянулся, но это был не директор, это был Апофеоз-Бонопарт Неврылов, из группы Заколебания. У него были пристальные черные глаза, которыми он любил смотреть сверху вниз, придавая своему лицу знание чего-то страшного и важного, тревожного и натужного. - А чьи же это туфли? – спросил он тревожно и страшно. - Это не туфли, - сказал Пластырь. – Это обувь. - Вот как? – Неврылов усмехнулся. – Вы называете это обувью? Ну, и чья же это обувь? Он осторожно подошел к краю козырька, и посмотрел вниз: - И какой это урод бросает бутылки на дорогу? Надеюсь, не вы? - Нет, я, - ответил Пластырь и показал на оставшиеся бутылки,- видите, сколько я их принес? - Человек сидит на краю козырька и бросает вниз бутылки. Неизбежно возникает вопрос… Неврылов тревожно замолчал. - Что за вопрос? - Чья это... обувь и кто ее владелец? - Это моя обувь. - Ваша? Значит, вы сидите босиком? Почему? - Босиком – потому что иначе нельзя, - объяснил Пластырь.- Я вчера уронил туда правую обувь, и решил, что впредь буду всегда сидеть босиком. – Он нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.- Вон она лежит. Сейчас я в нее бутылочкой… Неврылов проворно поймал его руку, отобрал бутылку и посмотрел на этикетку. - Действительно, обычная бутылка из-под портвейна, - сказал он.- Непонятно, Пластырь, зачем вы бьете бутылки на дороге, вместо того, чтобы как все работники управления, просто справить нужду с козырька? Пластырь сжался, а потом разжался, подумав, что все это не со зла. Это просто невежество, они просто не знают, что уборную на втором этаже давно отремонтировали, и уже не надо бегать на козырек справлять нужду, а потом отколупывать лопатой с крыльца результаты этого невежественного незнания. Глава четвертая Артрит - И получилось так, - сказала Клава, - что мертвяки вели нас ночью, а ночью они ничего не видят, потому что ночью темно, если не веришь, можешь сам проверить, или кого-нибудь спросить, тебе это всякий скажет, вот хотя бы Горбун, он, хоть и нездешний, но тоже знает, что ночью темно, но ты Горбуна знать не можешь, потому что он из другой деревни, и на его деревню грибница напала, а это не всякому понравится, вот Горбун и ушел из деревни, потому что в деревне произошло Недержание, и после этого там совсем жить стало нельзя, Недержание, оно не всякому понравится, можешь Горбуна спросить, он тебе скажет… Когда пришел старец, Клава не переставала говорить, а старец сел за стол, пододвинул к себе горшок, зачерпнул оттуда сушеной травы и забил в трубку. Он с присвистом и шумом прикурил и пустил изо рта густое облако белого дыма, после чего рыжие муравьи, бегающие вокруг сталактита, вдруг посыпались с потолка на стол. Старец выкурил трубку, и сказал, с хрустом давя ногтем указательного пальца скрюченных муравьев: - Не торкнуло меня, чуваки. К кому теперь не придешь – не торкает. Вот муравьев торкает, а меня нет. Эх, чуваки, не та трава нынче растет, раньше, помню, идешь к озеру по тропинке, трава как трава, и никакого тростника нет, а сейчас травы настоящей нет, а тростник есть. А что это у вас в корытце? Если, например, ягода, то ешьте ее сами, ягоду, а если грибы сушеные, то грибы я люблю, а ягоду нет, ешьте сами свою ягоду. Он подождал, переводя взгляд с Артрита на Клаву, но они молчали, потом Клава встала, и передала корытце Артриту, и занялась уборкой. Глава пятая Пластырь - Вам здесь нравится сидеть?- вкрадчиво спросил Неврылов. - А вам? – спросил Пластырь. Неврылов хлюпнул носом. - А вы не забывайтесь. Я прихожу сюда не потому, что мне так хочется, а потому что был ремонт в туалете, и еще я состою в группе Заколебания, поэтому ходить сюда мой служебный долг, у меня, кстати, и допуск есть, я всегда могу это сделать из любого окна, только вот не делаю, потому что не хочу. А вот у вас есть такой допуск? Нет, вам его не дали, поэтому вы сидите здесь, и бросаете бутылки на дорогу. Это двусмысленно, Пластырь, и это неприемлемо. Вот, например, бутылка. Пока она стоит, она проста. Но стоит взять ее в руки, возникают сомнения. Чувствуете? - Нет, - сказал Пластырь.- А теперь да. - Вот видите, двусмысленность исчезает, как только вы поняли, что бутылка пуста. Ее уже выпили. И я думаю, что это сделали вы, Пластырь. И после этого вы сидите на краю козырька, не имея на это допуска, и бросаете бутылки вниз, на дорогу. Покажите мне свой допуск, Пластырь. - Мне его не дают. Потому что я для вас чужой. И мне больше ничего не остается, как бросать на дорогу пустые бутылки. Что еще делать выпившему человеку без допуска? - Пластырь, у меня от вас болит голова с того самого момента, как вы к нам приехали. - Это потому что вы нервный,- объяснил Пластырь, и пошарил среди оставшихся бутылок. Они все были пусты. - Пойдемте отсюда. Пора в столовую, а то опоздаем. Неврылов посмотрел на бутылки и кивнул: - Действительно, пора. Но я хочу сказать, что вы так мне и не ответили прямо на вопрос – что вы здесь делали? - Ну, а что отвечать? – сказал Пластырь.- Я хотел дождаться директора. Неврылов замер в окне, выставив в небо свой необъятный зад. - Так вот как вы это делаете, Пластырь? Вы извращенец. - Кто, я? Никакой я не извращенец, я просто решил с ним поговорить. Хотите об этом узнать поподробнее? - Нет, нет,- шепотом сказал Неврылов, озираясь.- Не надо подробностей. Молчите. Я ничего не хочу знать. Я и так уже все понял. Я, если хотите, все утро так и простоял, на этом подоконнике жопой вверх. Это многие могут подтвердить. Поэтому поверят мне, а не вам. Глава шестая Артрит Артрит открыл корытце и положил в рот грибов, а старец глядел на него, жуя губами, а потом заметил: - Нельзя их еще есть, чувак. - Почему нельзя? – спросил Артрит, чтобы позлить. Старец хихикнул. - Эх, ты, Молчун, если в грибах ничего не понимаешь, так хоть молчал бы. Ты лучше расскажи, как это, когда с бодуна крышу сносит? От портвейна? Очень болезненно? - А тебе-то какое дело?- крикнула Клава. – Ты-то чего допытываешься? - Кричит,- сообщил старец. – А чего кричит? Ты на меня не кричи, чувиха, ты на мужа своего кричи, а я тебе пока не муж, и никогда им не буду. Ты лучше бы детей рожала, а то траву уже некому сеять, вокруг один камыш растет, а я без травы не могу, я не твой Молчун, он и на портвейне может прожить, а я не алкаш, я другой совсем, я старые традиции помню, и никому не дам забыть, развели тут алкоголиков, а детей рожать не хотите, вот выгоним Молчуна из деревни, а тебе, Клава, нормального мужа дадим, который траву любит, и будут у вас нормальные дети, а не уродцы какие-то. Артрит дожевал, поставил со стуком пустое корытце и вышел на улицу. Улица заросла травой, и вокруг домов за ночь выросла трава, она росла везде, и только старец думал, что трава – это тростник, но старец давно выжил из ума, и его никто не слушал. С поля доносился хор, там весело пели: Тысячи юнцов, На лужайках рая, Курят зелья злых богов, Привезенных с ада. Рай-а-а-ай, о ра-а-ай, Хи-и-и-иппи ра-а-ай! В лесу раздавалось эхо. А может, и не эхо. Может, такие же травосеи подпевали. Или мертвяки, но мертвяки петь не любили, они были больше по женскому полу. Глава седьмая Пластырь Они миновали коридор со множеством закрытых дверей с непонятными табличками «Отдел механического искоренения», «Отдел выжигания», «Отдел борьбы с незаконным севооборотом», «Отдел труда и зарплаты», «Отдел техники безопасности», спустились по удручающе и бессмысленно ведущей вниз лестнице, и оказались в такой же удручающей столовой, с безнадежно занятыми столиками. Только за дежурным столиком «на троих» два места были свободны, а третье занимал шофер Кобель, и он помахал им стаканом, приглашая к себе. Все пили портвейн, и Пластырь тоже взял себе портвейна, так что у них на столе на нестиранной и дырявой скатерти стояло шесть бутылок, и когда Пластырь задвигал ногами, звякнуло, и в проход между столиками выкатилась бутылка из-под кефира. Шофер Кобель попытался ловко ее подхватить, но промахнулся, и чуть не упал со стула. - Вы ногами-то не очень…- сказал он. - Извините. Я и предположить не мог,- сказал Пластырь. - А я мог? – возмутился шофер Кобель. – Их там четыре штуки, доказывай потом, что ты не верблюд. - Ну, я, например, молочное не переношу,- с достоинством сказал Неврылов.- У меня потом страшный понос начинается, так что ко мне это вообще не относится. Глава восьмая Артрит Колченог сидел дома и массировал ногу. - Садись, чувак, - сказал он Артриту приветливо. - Вот тут я доброй травки припас для гостей. Уходишь, говорят? Опять, подумал Артрит, опять все сначала. - Что, разболелась? - спросил он, закуривая. - Нога-то? Да нет, просто приятно. Гладишь ее вот так, и хорошо. А ты когда уходишь? - Да как мы с тобой договаривались. Если бы ты со мной пошел, то хоть послезавтра. А теперь придется искать другого чувака, который знает, что такое послезавтра. Ты ведь, я вижу, не знаешь. Колченог осторожно вытянул ногу и сказал вразумляюще: - Чувак, это не важно, когда будет послезавтра, важно, что оно будет. Артрит посмотрел на ногу Колченога, и сказал напрямик: - Мне нужно до Города, чувак! Колченог сочувственно покачал головой. - До Го-о-орода!.. Вот ты куда нацелился. Помню, помню... Так до Города, Молчун, не дойти, кордоны везде, мертвяки стоят. До Глиняной поляны, например, это просто: мимо двух камней, через грибную деревню, через чудакову деревню, а там по правую руку и будет тебе Глиняная поляна. А дальше мертвяки не пропустят, у них там кордон. Или, скажем, до Тростников. Тут уж поворачивай от меня направо, через редколесье, мимо Хлебной лужи, а там все время за солнцем. Куда солнце, туда и ты. Трое суток идти, но если тебе уж так надо - пойдем. Мы там траву собирали раньше, пока здесь свою не рассадили. Тростники я знаю хорошо. Только дальше мы тоже не пройдем, там все перекрыто, патрули мертвяков там. Так что до Города нам не добраться. А в Тростники пойдем. Завтра утром и пойдем. Артрит дослушал и начал говорить, стараясь это делать медленно и убедительно: - Иди ты в жопу, Колченог, мне не надо в Тростники. В Тростники мне не надо, и иди ты в жопу. В жопу ты иди, Колченог, не надо мне в Тростники. Колченог внимательно слушал и кивал. - А нужно мне в Город, чувак, - продолжал Артрит. – Врубаешься, Колченог? Мы с тобой уже давно об этом говорим. Я тебе вчера говорил, что мне надо в Город. Позавчера говорил, что мне надо в Город. Неделю назад говорил, что мне надо в Город. Расскажи мне про дорогу до Города. Не до Тростников, а до Города. А еще лучше - пойдем до Города вместе. Не до Тростников пойдем вместе, а до Города пойдем вместе. Вот только травы наберем побольше, и пойдем. Кордоны с мертвяками мы обойдем, ты ж там все тропинки знаешь, Колченог? А в Городе я с тобой рассчитаюсь, мне б только до Города добраться, а в Тростниках мне делать нечего, там и своей травы немерено. Не забудь, чувак, выходим послезавтра, и не в Тростники, а в Город. Потому что в Тростниках портвейн не купишь, а в Городе он должен быть, на то он и Город. Мне ваша трава уже вот где сидит, и грибы тоже, я к портвейну привычный, понимаешь, чувак? Вы траву свою сами курите, и грибы сами ешьте, а у меня душа портвейна просит, плачет, и просит, плачет, и просит. Да что тебе говорить! Болтаюсь тут в вашей деревне, как цветок в проруби… - Цветок? Какой цветок? – не понял Колченог. - Цветок ханэдзу! – ответил Артрит. – Видел такой? Нет? Я так и думал. Что вы вообще в своем лесу видели? - Это ты о чем тут толкуешь? – заглянул в окно проходящий мимо Слухач, но ответить ему Артрит не успел, потому что Слухач вдруг замолчал и судорожно вздохнул. Глаза его зажмурились, руки как бы сами собой поднялись ладонями вверх. Мутное лиловатое облачко сгустилось вокруг голой головы Слухача, губы его затряслись, и он заговорил быстро и отчетливо, чужим, каким-то дикторским голосом, с чужими интонациями, чужим не деревенским стилем и словно бы даже на чужом языке, так что понятными казались только отдельные фразы: - Передаем экстренный выпуск… Экстренный выпуск… В Управлении Леса отстранен от должности директор… остановлены программы Искоренения… Разрыхления… Заболачивания и Слияния… Лес не территория для экспериментов… новые отряды подруг подчинили мертвяков… вся полнота власти… русалкам… мужчины… вонючие козлы… тупиковая ветка развития… подлежат обязательной стерилизации… всех в резервации… лица женского пола будут доставлены в Город… новая цивилизация… партогенез как основа жизни… Глава девятая Пластырь - Знаем мы, как к вам не относится, - сказал Кобель.- Видели вчера на крыльце. - Но это не мое,- забеспокоился Неврылов.- Как вы можете, у меня и справка есть. Он выхватил откуда-то тетрадный листок, на котором синела большая клякса, и квадратными детскими буквами старательно было выведено: МАМА МЫЛА РАМУ. Пластырь, заинтересовавшись, хотел выхватить бумагу и тоже что-нибудь написать, но Неврылов не дал, и сунул листок под нос шоферу Кобелю. - Это последняя. А есть еще за прошлый год, и за позапрошлый. Теперь верите? Шофер Кобель справку смотреть не стал. Он выцедил полный стакан портвейна, понюхал сустав указательного пальца, прослезился, и сказал севшим голосом: - Вот, например, что еще бывает в лесу? - Ну-ну,- жадно спросил Пластырь, - что? - Деревья. Понял? - Ох, ты,- сказал Пластырь. – Как так – деревья?! - А вот так – деревья. Стоят они неподвижно, а потом ветер подует, и они качаются. - С ума сойти! – вздохнул Пластырь, и вылил остатки портвейна в стакан. - А я как-то ехал, ветка как затрещит, захрустит, хрясть – и по кабине. Кабину помяло, а дерево стоит, и хоть бы что. - Почему? – спросил Пластырь.- Почему упала ветка? Кобель выпил еще портвейна. - Потому что дерево хотело на меня прыгнуть, но не смогло, вот оно ветку и бросило. Все вокруг пили портвейн – из бумажных стаканчиков, из фужеров с золотыми ободками, из ржавых консервных банок, и даже из суповых тарелок. - А потом вызывает меня манагер, - продолжал Кобель в повышенном тоне, - и спрашивает, почему у меня кабина помята. Опять, говорит, стервец, пьяный ездил? Вы бы, Пластырь, сказали ему, чтобы он ко мне не цеплялся. Вы же с ним вместе пьете, в одном кабинете, он вас, знаете, как уважает. Пластырь, говорит, это собутыльник! Я, говорит, ему машину не дам, иначе с кем мне пить в кабинете? Я, говорит, один не пью, что я, алкоголик, что ли? Нельзя такого человека отпускать. Поймите, говорит, придурки, мне же без него тошно будет! - Хорошо,- упавшим голосом сказал Пластырь.- Только как же он… машину? - С манагером могу поговорить я, - сказал Неврылов. – Я с ним на винзаводе работал. Я кладовщиком, а он грузчиком. Нас до сих пор прокуратура разыскивает. - Потом еще есть русалки,- сказал Кобель, держа на весу стакан с портвейном. – В больших и чистых озерах. Они там все голые, понял? - Это вам все померещилось от вашего портвейна,- сказал Неврылов. – Пить меньше надо за рулем. - А я сам и не видел, - сказал Кобель. – Но воду из этих озер пить нельзя. Потому что мы туда отработанное масло сливаем. - Вы их не видели, потому что их нет. Русалки – это мистика,- сказал Неврылов. - Сам ты мистика,- сказал Кобель, занюхивая рукавом. – Ты сам-то в лесу был? - А что мне лес? Мне и управления хватает, - сказал Неврылов.- У меня допуск есть, главное не лес, а допуск в лес, вы этого никогда не поймете, Кобель, потому что у вас допуска нет, а в лес вы ездите. - Я сам русалок не видел,- сказал Кобель Пластырю, - но ребята говорят, скоро увижу, через пару недель, примерно, и не только русалок, а еще много чего. Потому что ребята уже видели, и еще Артрит видел, а уж он в лес как к себе домой ходил. Он говорят, уже и ходил еле-еле, а все равно ходил. Артрит и дуба там дал, в лесу, от кондратия. - Если бы дал! – сказал Неврылов значительно. - Чего там «если бы»! Сбежал человек из ЛТП, и три года о нем ни слуху, ни духу. Поминки были, чего же еще? Умер человек. Кобель плюнул и ушел к буфету взять еще бутылку портвейна. Едва не опрокинув стул, Пластырь вдруг вскочил и побежал за ним. - Возьмите меня в лес, мне нужно кое-что проверить, это очень важно! - Ну, надо, так надо, сейчас по стакану еще выпьем, и вперед, - сказал Кобель. - Только ты в кузове поедешь, порядок такой, без пропуска в кабине нельзя! Глава десятая Артрит Возмущенно тряся бородой, к ним подошел Кулак. - Это кто козлы, шерсть на носу, это кого они собрались… стеризации? И что это за дрянь такая? Какие еще резервации, шерсть на носу? - Стерилизация – это как быка, чтобы он к коровам не лез,- объяснил Артрит.- А если и полезет, то все равно толку никакого не будет. - Так что, мы послезавтра в Город не идем? – спросил Колченог. - Какой там Город, шерсть на носу – заорал Кулак, - Бродило готовь! Пусть только эти русалки со своими мертвяками сунутся. Я им дам стеризацию. Дубинами надо запастись! - И что ты сделаешь?- спросил Артрит.- Мужиков в деревне по пальцам пересчитать, а мертвяков целая армия. Ну, кончишь ты одного, другого, а потом и тебя самого кончат. - Замучаются кончать, шерсть на носу, они еще не знают, с кем связались, я им еще устрою! - Да ты пойми, Кулак, тебя они даже и не заметят. Нельзя стоять на дороге прогресса, сметут. Это как… как муравей против бульдозера. - Против чего? - Неважно. Ты пойми, что вы – обреченные, несчастные обреченные. А вернее счастливые обреченные, потому что вы не знаете, что обречены; что сильные вашего мира видят в вас только грязное племя насильников; что сильные уже нацелились в вас тучами управляемых вирусов, колоннами роботов, стенами леса; что все для вас уже предопределено и - самое страшное - что историческая правда здесь, в лесу, не на вашей стороне, вы - реликты, осужденные на гибель объективными законами! - Это он сейчас с кем говорил? – спросил Слухач.- Ты, Молчун, когда говоришь, говори нормально, а то ведь нам тоже хочется понять, о чем ты говоришь, вот, к примеру, когда Кулак говорит, или Колченог, всем понятно, а когда ты говоришь… Он не закончил, потому что на поле закричали: - Мертвяки! Мертвяки! Женщины домой! Домой бегите! Артрит высунулся в окно. Между деревьями на самом краю поля стояли мертвяки: синие совсем близко, а желтые поодаль. Их было много, не меньше сотни. Головы их с круглыми дырами глаз и с черной трещиной на месте рта медленно поворачивались из стороны в сторону, огромные руки плетьми висели вдоль тела. Земля под их ступнями уже курилась, белые струйки пара мешались с сизым дымком. - Ну, вот и все, - обреченно сказал Артрит. - Они просто задавят нас массой, и ничего мы не сделаем! - Не сделаем? – заорал Кулак.- А вот это они видали? Я им щас, шерсть на носу, покажу резервации! Я им щас всем устрою стеризацию! Он побежал в свой дом, и тут же выскочил обратно, с чем-то, завернутым в ветошь, одним рывком сорвал ее, и Артрит с удивлением увидел в его руках нечто ребристое и вороненое, очень похожее на скорчер. - Мне отец говорил, а ему дед еще, что пока в лесу равновесие, не трогай эту штуку, но раз эти стервы такое решили устроить, то пусть не обижаются, я им, шерсть на носу, сейчас покажу, за кем правда! Он упер приклад в живот, оскалился и лупанул по опушке, фиолетовая молния шарахнула в самой гуще мертвяков, там все окутало дымом и паром, а когда дым рассеялся, вместо опушки была только голая почерневшая земля, и с десяток полуразорванных мертвяков, ползущих в заросли. - Ну, что, взяли наших баб, шерсть на носу?- рявкнул Кулак,- власти кому-то захотелось? Вы ей захлебнетесь, этой властью! Молчун, ты идешь в город? Пошли со мной. А по дороге огнем выжжем эти змеиные гнезда с русалками, шерсть на носу, чтобы, если кто и останется, носа не показывал из своих озер! Стервы! Я им покажу, кто в этом лесу хозяин! В кустах поодаль затрещало и на поляну возле крайнего дома выехал грузовик с помятой кабиной. Проехав еще несколько метров, он остановился и заглушил двигатель. Из кузова высунулся Пластырь. Он неторопливо обвел взглядом деревню, пошарил возле себя и, поднеся к глазам левую руку с часами, правой запустил вдаль пустую бутылку. Немного выждав, он бросил еще одну бутылку, и снова принялся ждать. На седьмой бутылке окно в доме Артита с треском распахнулось, и во двор выпрыгнул директор, полуголый, небритый и лохматый и начал отжиматься, упираясь толстым трясущимся брюхом в заросли шелковистой травы... |
|
|
Текстовая версия | Сейчас: 29.3.2024, 14:44 |