Антон и Даниэль, любовники и пришельцы, Коллеги, сейчас над этой главой работаю, завтра буду, любые замечания Опции

[Гость_Кузьмич_*]

Антон и Даниэль, любовники и пришельцы

Всякий раз, встречаясь с подругами, Людмила слышала от них только одно: ее бывший супруг Миккель, неизменный и верный спутник по жизни (в течение, по меньшей мере, десяти-двенадцати, предшествующих Наташе, лет, отец их совместного сына Августа) то и дело проговаривается о чем-то страшном и тайном. Он утверждает, что ему известно нечто такое, чего не знают другие.
Несмотря на то, что многие из ее подруг открыто посмеиваются над ним, ей все же приятно было сознавать, что находятся среди них и такие, кто безоговорочно верит Миккелю и даже уверяют: несмотря ни на что (возможные преследования, страдания и лишения), они будут продолжать верить каждому его новому слову.
Людмила прекрасно понимала, что все на самом деле обстоит совсем не так просто, как это, возможно, представляется другим. Миккель, конечно же, всегда был склонен к преувеличениям: он с легкостью мог превратить, например, десять в двадцать или пересказать что-нибудь привычное и совершенно обыденное так, что это могло показаться сущей невероятностью. Он был, без всякого сомнения, творческим человеком, который выражал себя творчески не только на бумаге, но и во всех сопутствующих ему жизненных ситуациях. Вот только врать он совершенно не умел: всякий раз, соврав, обязательно краснел.
Одна из лучших подруг Людмилы, прекрасная пышнотелая русская женщина, не первый уже год работающая главным врачом в небольшой, удаленной от центра датской больнице, внимательно выслушала ее опасения. Она без труда убедила Людмилу в том, что с Миккелем непременно нужно что-то делать, и уж в любом случае никак не помешает показать его специалисту. Все мы что-то знаем, сказала она, однако не расхаживаем по улицам и не трубим на всех углах: мы знаем это и мы знаем то! Всякий раз, продолжала она, узнавая что-нибудь новое, мы стараемся держать это на всякий случай, из разумной осторожности, при себе. А если вдруг Миккель действительно узнал нечто такое, серьезное, как он утверждает, и важное, то его за разглашение тайны могут и устранить. Таких случаев в ее практике случалось сколько угодно. Вне всяких сомнений, заключила подруга, Миккеля нужно незамедлительно показать врачу, и лучше всего хорошему датскому психологу.
Людмила знала, что поступает крайне скверно, пытаясь обманом затащить Миккеля к врачу, но успокаивала себя тем, что поступает так ради его же собственного блага. Она сознавала, что Миккель, возможно, никогда не простит ей этого поступка, но смирилась даже и с этим. В беседе с датским врачом Людмила откровенно поделилась с ним своими страхами и опасениями: призналась, она очень переживает за бывшего супруга, поскольку тот рассказывает всем подряд о том, что знает какие-то секреты и тайны, тогда как (она уверена в этом) нет у него на самом деле никаких тайн. Миккель совершенно обыкновенный человек, уборщик помещений по роду деятельности, не лишенный, конечно же, фантазии, но откуда в его жизни взяться тайнам?
- А что за тайны такие?- поинтересовался врач.- Я понимаю, конечно, что нет на самом деле никаких тайн, но все же какого рода эти тайны?
- Может,- продолжал он,- Миккель просто знает место, где зарыт клад с серебряными и золотыми монетами. Или знает, какое лето ожидает нас через полгода, и тогда все это не страшно. А если вдруг он замыслил совершить какое-нибудь действие, направленное против человечества, и скрывает это от всех, называет это своей тайной, то это уже совершенно другое дело. Я вынужден буду сообщить об этой тайне куда следует. Вы же сами не хотите, чтобы на воздух взлетали здания и гибли невинные люди?
Врач, к которому, следуя рекомендации своей русской подруги, обратилась за помощью Людмила, оказался настоящим мастером своего дела. Мало того, что был блестящим психологом, он, помимо стандартных профессиональных качеств, обладал также завидным даром убеждения, а потому без особого труда заставил Людмилу поверить если не во все, то уж в большую часть из того, что нарассказывал ей в своем кабинете. Но и Людмила, в свою очередь, проявила разумную осторожность и завидную твердость: она вытянула из врача слово, что тот не доставит Миккелю никаких неприятностей, и добавила, что ее бывший супруг никогда, ни при каких обстоятельствах не должен узнать об этой их предварительной встрече.
Как ни странно, по случайности это произошло или по загадочному распределению свыше, но именно в тот день, когда Миккель должен был встретиться с врачом, он неожиданно почувствовал себя нездоровым. Его вдруг сильно зазнобило, и временами так, что он начинал клацать зубами; ну а уже в следующее мгновение его могло бросить в жар. Он постоянно ощущал несвойственное ему головокружение, а стоило ему резко повернуть голову или развернуться телом, так он и вовсе терял всякую пространственную ориентацию.
Более того, его терзали дурные предчувствия, которые никак не желали оформляться во что-нибудь конкретное; он то и дело замечал, что находится на грани нервного срыва; был без меры подозрителен в тот день, и встретив Людмилу внимательно осмотрел ее с головы до ног, точно сомневался: она это перед ним или это кто-то другой вместо нее?
При первой же возможности он поинтересовался у врача, зачем в одном из углов кабинета установлена камера наблюдения и почему его усадили прямо напротив нее? Миккель немного успокоился, когда узнал, что камера мало того что не включена, но и, по словам врача, давно вышла из строя; однако он тут же спросил, почему в кабинете плотно задернуты шторы?
- Ну а если бы они не были задернуты,- ответил врач,- вы бы наверняка поинтересовались, почему они не задернуты?
На это Миккель вынужден был признать, что сегодня он действительно не в себе: сам себе кажется каким-то странным, подозрительным и даже немножко сумасшедшим. Тут же он настороженно осведомился, кто тот человек, что сидит в углу, загадочно молчит и только все время что-то записывает в тетрадь.
- Надеюсь, что успокою вас,- ответил врач,- если скажу, что этот человек - мой ассистент, или же попросту помощник. Ни за что не поверю, что вам в жизни ни разу не приходилось встречаться с различного рода ассистентами.
- Как-то не припоминаю такого,- признался Миккель и окинул ассистента строгим и немигающим взглядом.
Так вот он впервые столкнулся с доктором, который в дальнейшем причинит ему столько боли и душевных страданий, что память о нем отложится у Миккеля на генном уровне. Ну а в ту самую первую их встречу ему всего лишь подумалось, что ассистенты должны вести себя как-то не так, немного иначе; должны, по меньшей мере, быть хоть чуточку поскромнее.
Заглянув как бы походя в тетрадь ассистента, он не обнаружил в ней ничего, что могло бы заинтересовать обыкновенного человека, вроде него самого – сплошь ничего не значащие и никак не связанные друг с другом слова и фразы, более чем странные пометки на полях, жирные вопросительные и восклицательные знаки. Миккель нутром понимал, что во всех этих записях обязательно должен быть заключен какой-то смысл, который пока - именно пока - от него самого сокрыт.
Когда врач обратился к нему и спросил, какие такие тайны и секреты он знает, Миккель ответил, что вопрос поставлен неправильно, потому что ему известны абсолютно все секреты и все тайны.
- Как можно знать все?- подивился врач.- Попробуйте, например, угадать, сколько мне лет и в каком месяце я родился, и если вам это удастся, я сниму перед вами шляпу.
Миккель задумался, он даже прикрыл ладонью глаза, чтобы получше сосредоточиться, но уже через каких-нибудь две минуты он рассказал всем не только, в каком месяце родился врач, но и в каком месте и при каких обстоятельствах. Он рассказал, сколько у врача было жен и сколько было любовниц, скольких детей он зачал в браке и скольких вне его. Сколько сигарет он выкуривает за день, что он съел сегодня на завтрак и каким словом назвал жену за этот самый завтрак. Он готов был продолжать рассказывать дальше, но врач посчитал, что и так выслушал предостаточно.
- Все, что вы нам здесь рассказали,- заметил ассистент,- вы могли без труда где-нибудь узнать. А попробуйте рассказать нам что-нибудь такое, что вообще никому не известно. Будьте так добры, совершите чудо, удивите нас!
Миккель посчитал, что не случится большой беды, если он расскажет врачу и его ассистенту о своих польских друзьях, одного из которых звали Антон, а другого Даниэль.
Антон и Даниэль были людьми творческими (определение это, конечно же, в большей степени относилось к Антону и лишь слегка касалось Даниэля) и во многом сложными, но все же достаточно легкими в общении; рядом с ними всегда непременно кто-нибудь крутился: приятели, приятельницы, просто шапочные знакомые; по необходимости польские ребята могли быть резкими со своими друзьями - каждый, впрочем, по-своему. Те, кто был знаком с ними недостаточно хорошо, принимали их за отца с сыном (из-за разницы в возрасте в двадцать лет), тогда как в действительности они были самыми настоящими любовниками и уже несколько лет жили обычной семьей, на равных правах вели совместное хозяйство. Они не скрывали своих отношений, а часто и выставляли их напоказ, намеренно, прекрасно понимая, что все вокруг видят в них лишь то, что хотят видеть, и мало кто желает замечать в их отношениях самое очевидное.
Антон и Даниэль выделялись из своего окружения уже хотя бы тем, что, зарабатывая себе на жизнь тяжелыми ночными и утренними уборками, свободное от работы время, дни и вечера, проводили в роскоши: жили на широкую ногу и вели себя подобно нуворишам. Они, нисколько не скупясь, прибрели себе чудный двухэтажный особняк, сложенный из белого кирпича, где Миккелю всякий раз так и мечталось заблудиться. От старых хозяев дома им достался просторный птичий вольер, разбитый на четыре секции; днем и ночью в нем с криками разгуливали полтора-два десятка попугаев.