Супчик для падре, или Наш новый фра Автор: Murrr, Турнир "Время, вперёд!" Опции

[Дон Рэба]

Фра Юни шёл без остановки и присел отдохнуть только перед металлическим корпусом обители. Слава Господу, он одолел все трудности.
Из смотрового окна лился умиротворяющий свет негасимых огней. Как же Юни любил свой дом, свою обитель!
Под локтём зашевелилась добыча. Только бы не заорала! Юни подумал, что несколько минут отдыха и раздумий, которые отсрочат попадание пернатой нечисти в супчик для падре, не сделают пищу менее питательной. А вот если услышит кто… Падре не только останется без супчика, но и его, Юни, как ослушника и предателя, вышвырнут из обители. И кончится его бессмертие, которым награждён каждый брат.
А падре плох, очень плох. Его сердце хочет остановиться, печень и почки могут отказать в любой момент. Юни много часов провёл в молитвах и обрёл понимание, как можно спасти падре. Если человек является тем, что он ест, как утверждает Устав обители, то для обновления клеток организма падре нужен животный белок. Чтобы ещё долго жил его святейшество и своей мудростью поддерживал этот мир.
Кроме того, Юни готов предоставить для доказательства крамольной истины, как говорится, свою шкуру…
Фра подхватился, запоздало свернул голову пернатой мерзости, пробежал, торопливо каясь перед Господом и пригибаясь к земле, к приоткрытому люку и бесшумно скрылся в нём.
– Принёс? – Фра Колонна встретил его лихорадочным блеском глаз. – Погони нет? Мне половина – помнишь уговор?
Юни всё помнил. Ему пришлось признаться во всём Колонне, чтобы люк в нужное время оказался открытым и с кухни были отосланы послушники – двое медлительных, вечно полусонных братьев, которые за десять лет службы не научились разбираться в пряностях и кореньях.
Фра принялся ощипывать тёплую тушку, а Колонна помогал ему молитвами. Юни осуждающе фыркнул, в мыслях, конечно: фра Колонна пожадничал, собрал даже кровь, что осталась после разделки, и вылил в свою кастрюлю.
И вот закипел суп, который пойдёт на благо падре и фра Колонне. Да, это против Господа. Но зато во имя человека, что, наверное, не так уж плохо, как сказано в Уставе.
Фра Юни вдохнул-выдохнул, прежде чем войти в распахнувшиеся перед ним двери отдельной кельи падре. Любимый наставник, равный в сознании Юни самому Господу, или, по крайней мере, воплощению Господа, пребывал на краю вечности.
Его тонкие руки и ноги уже не двигались. Глаза бессмысленно смотрели в потолок, отвисшая губа высохла и потрескалась. Душа падре томилась в компьютере, а из динамика доносился голос, который требовал выдернуть вживлённые в мёртвое тело электроды, заставлявшие органы действовать. Раз за разом требовал: его святейшество записал обращение к Юни, когда ещё мог шевелить языком. Но кто ж его послушает! Падре для обители – всё: легенда, традиция, правила жизни и первый бессмертный.
Юни заправил мясным бульоном помпу, которая капельно питала его святейшество. Сытный запах потеснил привычную вонь антисептиков и лекарств.
Юни предался оптимистичным мыслям, как всегда случалось в присутствии падре.
Ничего, ваше святейшество, держитесь во имя Господа нашего. Вы, конечно, ошиблись с безбелковой пищей, которая должна была, по-вашему, человека приблизить к Господу. По вам видно, что она быстренько отправляет людей к Создателю в неподобающем виде: с отмершими нервами, в состоянии бревна, с разрушенным мозгом.
Но всё, что течёт, может повернуться вспять, так ведь, падре? Только проложи новое русло – и готово. Вы сами это говорили, когда ловили Юни на каком-нибудь послушническом грешке. Вот мы вспять и повернём… время, ваши мысли. И вы будете здоровы, сильны, ваш голос ещё прогрохочет в динамиках кельи. И мы дождёмся наконец помощи и отправимся домой, на Землю, откуда родом вся наша обитель.
Юни вдруг встрепенулся: интуиция и чувствительность у него была особенная, куда там приборам слежения.
В келью его святейшества кто-то шёл.
Фра Юни быстренько пшикнул дезсредством и прикрыл помпу салфеткой.
Шаркающие неровные шаги приблизились. Тихо разъехались двери.
В келью вошёл фра Бессимо, который должен был стать святейшим после падре.
Юни склонился в поклоне.
– В обители что-то творится, – шепелявя из-за плохой иннервации языка и губ, сказал Бессимо. – Что-то происходит. Я всё чую.
Юни вздохнул и ещё ниже поклонился – мол, ничего не знаю, да и не положено мне это – знать.
– Ты самый шустрый, хоть и дурак непроходимый. Совсем свихнулся, сидючи в библиотеке, – промямлил Бессимо. – И чего святейший с тобой возился? Если что узнаешь, доложишь мне.
И поплёлся к двери, приволакивая одну ногу.
Юни снова погромче вздохнул.
Что поделаешь, фра Бессимо только и осталось чуять. Больше ничего ему не дано. Ни величия и доброты святейшего, ни полёта мысли, ни умения убеждать. За него не хотелось пойти против самого Господа.
Юни быстро, но с любовью обтёр странную кожу падре раствором. К другим процедурам его не допускали. Хотя Юни казалось, что падре здесь просто брошен на волю Господа, и другого ухода за ним нет. Затем отправился в общую келью.
Там было беспокойно – чутьё не подвело Бессимо. Все пятнадцать фра испытывали чувство, будто их в чём-то обманули. Они так долго прожили вместе, бок о бок, деля и молитву Господу, и труды по содержанию обители, что изменение состояния одного ощущалось всеми.
А фра Колонна сыто посапывал на своём ложе и в ус не дул, что всем братьям известно его благополучие, и их снедает странное чувство, которое они не ведали ранее в благословленной обители.
Юни подтянул тонкое одеяло до подбородка и закрыл глаза. Всё, теперь он останется наедине со своими мыслями.
После молитвы Господу он в который раз попытался осмыслить раскол, который привёл к тому, что его обожаемая обитель медленно вымирала. Свидетельство этому – состояние каждого брата. Кто хром, кто слеп, кто глух, кто мочится в штаны. Здоровых не было. Святейший вообще не то ещё здесь, не то уже рядом с Господом.
А с чего всё началось? Три земных века назад корабль угодил в плен планеты, стал стенами обители. Их покинули те, кто не пожелал жить затворниками и выбрался наружу, стал переносить страшные нагрузки из-за другой силы тяжести, влажности, климата. Они увели с собой женщин, принялись возделывать землю, жить семьями и плодиться. Да простит им Господь такую мерзость. А ещё заниматься самым что ни на есть грешным – питаться белковой пищей. Добывать её, убивая живых существ. Они сделали высшим смыслом свою жизнь, а это неверно. Как можно сравнить её с подобием Господу в главном – бесконечности бытия!
Беглецы-примитивы полюбили планету и возненавидели затворников, которые питались за счёт синтезатора, скармливая ему свои же испражнения. Но зато затворники переняли бессмертие у Господа!
Сменилось несколько поколений примитивов, забылась Земля, остался неизменным лишь раскол. И обитель.
Братья пребывали такими же, как во время аварийной повадки корабля. Они вырастили четверых младенцев, появившихся ещё до раскола, достигли пика могущества, победили время. Но… Оказалось, что и у бессмертия есть край.
Каждую ночь, как только фра Юни добирался до этой мысли, он проваливался в глубокий сон.
А после этого сложного дня, когда были нарушены сразу две главные заповеди – не укради и не отнимай жизни другого существа ради пропитания – фра Юни отбыл в царство сновидений, странных до ужаса, но очень приятных: падре грелся на крыльце маленького уютного домика, примитив Элли ( о ней будет сказано чуть позже) варила в тазу что-то очень душистое, а трое малышей шныряли возле деревьев с красивыми тёмными ягодами. Он сам, учёный фра, наблюдал за всеми с высокой вышки. По приборам было ясно, что это метеовышка, а по чувству довольства собой – что его работа очень важна и для обители, и для примитивов.
Проснулся фра от тревожной мысли: а вдруг эти малыши из сна – его собственные? Как их тогда называть – полупримитивами, что ли? Тревога переросла в жуткий гнев. Да он лишит бессмертия любого, кто посмеет так назвать… будущих послушников
***
Совсем недавно Юни, любимец падре и примерный брат, превратился в отступника и попал в зависимость от фра Колонны. Дело было так.
Колонна, который за триста лет не научился контролировать свой желудок, дорвался до кухни и заставил послушников отдать ему листовой салат, который был выращен для общего стола. Поел от души. И оккупировал санузел. А люк оставил открытым по рассеянности, хотя в его обязанности входило обслуживание автоматики и проветривание обители.
Фра Юни наткнулся на люк. Вздрагивая от боязни быть застигнутым, выглянул. И тут произошло странное. Он неожиданно для себя позабыл падре, Господа и Устав обители! Любопытство чуть не задушило его. Более того, Юни знал, что после не сможет простить себя, если немного не прогуляется по земле, на которую не ступала нога ни одного из затворников. Он выпрыгнул из люка и чуть не упал.
На него обрушился зной громадного, в полнеба, красного солнца; дыхание сбилось из-за волны влажного воздуха, хлынувшего в его лёгкие; кровь словно закипела. Тёмная пелена отгородила его и от обители, и от недружелюбного мира.
Видимо, он куда-то побежал под влиянием взбунтовавшихся ощущений. Затем упал и покатился по склону, встал, снова упал, пополз.
Очнулся в тени. Над ним склонилось чудище.
Юни преодолел слабость, боль в саднившем горле и, как ему казалось, стал громко читать молитвы. Он порадовался, что падре добился его назначения в библиотеку, где, просматривая ролики о жизни людей с Земли, он мог почерпнуть самые разные знания. Не будь его работы по сортировке и классификации наследия, привезённого с Земли, он бы мог с ума сойти от ужаса.
А чудище обычной человеческой рукой поднесло ему глиняную плошку с водой.
Ох, и вкусная была вода! За такую не жаль было поступиться Господними заповедями, запрещавшими любые контакты с женщинами. А чудище оказалось именно женского пола: с косами, которые спускались на налитую грудь, с глупыми синими глазами в ресницах веником, в короткой юбке, открывавшей толстые ноги в чулках и башмаках.
Юни подумал, что если чудище даст ему перекусить, то он отмолит грех у Господа и даже не проклянёт это отродье зла с пышной грудью.
Чудище как будто услышало его мысли, достало из фартука завёрнутый в тряпицу хлеб и, жалостливо скривив сочные красные губы, стало по крошке совать ему в рот.
Крошкам он обрадовался ещё больше, чем воде. Такого вкуса, приводившего к экстазу или почти экстазу, он не мог представить.
– Я Элли, а ты кто? Чёрт из преисподней? – задало глупейший вопрос чудище.
Ещё раз приложившись к плошке, Юни снизошёл до беседы.
– Я фра Юни из обители. А ты, верно, из примитивных млекопитающих? – прерывистым и слабым голосом спросил он.
Элли раскрыла глаза так, что они сделались на пол-лица, потом прищурилась и с отвращением прошептала:
– Ты – чёрт! Вы же не выходите на благословленную Землю, сидите в преисподней и убиваете всех, кто к вам приблизится.
– Примитивная. Из тех, кто плодится и мрёт, мрёт и плодится. Больше ничего не знает и не умеет, – не остался в долгу Юни.
Юни и Элли разругались. Фра здорово испугался, когда Элли, выпятив губу и сверкая глазами, схватила его за шею. Он, чувствуя, как тяжко дышать и двигаться, в испуге воздел ладони в защитном жесте, но угодил прямо на налитые груди.
Глаза Элли подёрнула поволока, она замерла. Капельки пота появились на её лбу и вокруг губ. Она задышала глубоко и часто.
Фра догадался, что его не прикончат сейчас, сию минуту, и решил быть осмотрительнее в словах.
Они помирились благодаря образованности Юни и тем качествам, которые в старину называли дипломатическими. Фра не знал, можно ли назвать дипломатическими лёгкие касания грудей чудища Элли.
Она помогла ему добраться до обители или, по её диким представлениям, преисподней. Сказала, что каждый день поблизости пасёт овец и коз. Все боятся приближаться к преисподней, а она – нет. Ибо одной рукой может свалить каждого полудохлого чёрта.
Фра Юни скрыл своё греховное поведение от падре, которому становилось всё хуже, и от Господа, никак своего неудовольствия не проявившего. Он несколько раз убегал к Элли, когда позволяла недобросовестность фра Колонна.
С каждым разом ему становилось всё легче двигаться. Причиной этому была тренировка? Или пища, которой делилась с ним подруга?
Однажды он отведал супа из горшочка. И решил, что недвижный падре должен попробовать этот источник энергии. Ну никакого сравнения с изматывавшей молитвой!
В тот день по возвращении фра Юни сунул голову в люк и почувствовал, как его схватили за ухо, словно послушника, пойманного за рукоблудием.
– Ты очень шустрый, – сказал фра Колонна. – Совсем не такой, как мы. Ишь, какие у тебя мышцы! Нетрудно догадаться, с какой целью ты покидаешь обитель. Да не хлопай глазами, я никому не расскажу. Будешь делиться со мной тем, что крадёшь у примитивов.
Юни не стал отнекиваться или оправдываться: пособничество Колонны было бы очень кстати. В библиотеку братья вообще не заходили, так что к необходимому времени добавлялась лёгкость покинуть обитель.
Он выспросил у Элли всё про чудесный суп: как и из чего готовить. Пряностей в обители было предостаточно, осталось найти курицу. Так называли птиц, которые водились на планете до прилёта корабля с землянами.
Увы, Элли не могла решиться украсть пернатую нечисть из загона, где они содержались. Это был бы такой ущерб! А за него следовала неминуемая расплата.
И Юни решился на преступление. Да какое преступление-то? В обители у всех одинаковые права на одежду, пищу. Только у падре и его помощника Бессимо свои кельи. Почему бы не перенести этот благой принцип одинакового права за стены обители? Всё – для всех. И нет вопросов.
Юни подобрался к дворам с лёгкостью, которая говорила о покровительстве Господа, дождался момента, когда не будет видно ни одного примитива, и схватил небольшую птицу. Она не проявила ни малейшего беспокойства. Но Юни слышал вопли этих пернатых тварей, поэтому замотал курице клюв верёвкой. За это она разодрала когтями до крови его бедро.
И вот – какое счастье! – падре отведал при помощи помпы супа. Даст Господь, ему пойдёт на пользу, продлит его бессмертие.

***
После утренних молитв сон быстро выветрился из головы фра, потому что нужно было приготовить вторую порцию супа для падре. Эх, если б не делиться с фра Колонной…
Но на кухне в недрах охлаждателя не оказалось ни куска мяса! Юни обшарил всё не на один раз.
Ну, Колонна, держись! Есть у тебя грешки, есть! И Юни не пощадит…
Фра принюхался. Даже мощная вытяжка не справилась с животворным ароматом.
В кухню зашли двое послушников с унылыми лицами. Такими же, как всегда. Лишь их уши алели и лоснились. За ними показался фра Дупло. У него пылали худые обвисшие щёки. Дупло обслуживал синтезатор, его слово было весомо, как и речи фра Бессимо.
Дупло угрюмо распорядился:
– Возьмёшь у примитивов ещё такого мяса. Принесёшь, послушники сварят на всех нас: меня, Труэлло, Стопкера, Колонну. Ты тоже отведаешь, – расщедрился он. – Но не вздумай болтать. Мне вовсе не хочется быть вышвырнутым из бессмертия.
Фра Юни молчал, соображая: каждый в обители боится остаться без её чудесного воздействия на организм. В сущности, это поле бывшего корабля делает их бессмертными. Как бы сыграть на этом страхе? Нет, нужно что-то другое…
Позади фра Дупло замаячил Колонна и сделал знак рукой: пожалуйте к люку.
Закричать, призвать Бессимо? Пожалуй, указав заговорщиков, он сможет выкрутиться. Но как же тогда суп для падре?..
Юни решительно направился к выходу из кухни, пребольно наступив на ногу послушнику. Кости хрустнули под его сильной тренированной стопой, послушник заверещал. А не шарь, не выискивай то, что сам не положил!
Первый раз Юни открыто шагал по земле, не пригибаясь и не вздрагивая от каждого звука.
А вот и холм, у которого всегда сидела Элли.
Юни кинулся к ней, потому что на миг ему захотелось бросить обитель с осточертевшими братьями и уйти с Элли туда, где их ждёт маленький домик. Да что там, Юни готов сам построить для неё дом!
Лицо Элли распухло, один глаз заплыл синяком. Сейчас она в самом деле выглядела чудищем, но нравилась даже ещё больше.
– Ты где так расшиблась? – спросил Юни, подсаживаясь к подруге.
– Я не расшиблась. Меня наказали, – прошептала распухшими губами Элли.
– Наказали? За что? Кто наказал? – удивился Юни.
– Отец и мать, – ответила Элли.
Юни задохнулся от злости: вот вам отец с матерью! Семья, называется! Не зря в обители отказались от неё. Семейные отношения портят людей. Жаль, что в обитель нет ходу женщинам, Элли туда не приведёшь. Да и любому примитиву нет ходу.
– Они давно заметили, что я беру вдвое больше еды. А тут ещё курица пропала. Решили, что я спуталась с кем-то и, возможно, нажила неблагословленного ребёнка. Ты знаешь, у нас за такое оскопить или сослать в болота могут. А там – верная смерть, – продолжила свои жалобы Элли.
Юни ещё раз ощутил приступ злобы на столь дурное и жестокое общество. Воистину оно примитивно – отсталое, косное и злобное.
– Ой, что мне делать! – взвыла Элли и бросилась Юни на шею.
Он стал гладить её по широкой крепкой спине, жалеть. А потом жалость перешла в иные чувства.
И мир превратился в безумство, лучше которого ничего не может быть на свете. Фра Юни несколько раз громко благодарил Господа, звал падре, валился на тёплую влажную землю в бессилии и вновь вздымал своё тело над покорной Элли.
– Вот они! – раздался неподалёку от холма мужской крик.
Нежный стон Элли обернулся воплем. Фра одной рукой подхватил штаны, другой – свою подругу и побежал к обители, как если бы сила тяжести, влажность и солнце вообще не существовали в этом мире.
Через некоторое время оказалось, что Элли мчится впереди него – полураздетая, с обнажённой грудью и спущенными чулками, оглядывается и норовит схватить фра за локоть и закинуть его себе на шею, чтобы помочь Юни бежать.
– Вон обитель! Беги туда! – Юни еле сумел преодолеть горячий воздух слабосильным криком. – Они мне ничего не сделают! Я им всем покажу! Будут благодарны, если живыми уйдут!
– А-а! Преисподняя! Лучше она, чем наказание! – завопила Элли, которая, видно, верила фра больше, чем богу. Она стала стремительно удаляться от фра.
Юни с удовольствием увидел, что подруга ловко нырнула в люк. Ну, раньше был запрет на посещение обители женщинами. А теперь нет его. И все дела.
Но четверо примитивов настигали его. Что они сделают с фра? Неужто оскопят, как говорила Элли? Или заведут в смертоносные болота?
Тут произошло то, на что Юни даже не мог рассчитывать. Недаром примитивы называли преисподней их обитель! Как только фра пересёк черту, отмеченную железными флажками, из открывшихся отверстий под куполом обители полыхнуло. Не совсем огнём, всё-таки братья были против убийств, а ударной волной горячего воздуха.
Примитивы отлетели на несколько метров назад.
Фра спокойно захромал к люку. Он знал, что если включили защиту, то никому уже не удастся проникнуть за железные флажки, поставленные кем-то в стародавние времена.
За Элли тоже не беспокоился: его подруга действительно могла одной рукой уложить многих фра, обессиленных и истощённых. А оружие и средства контроля друг за другом в обители искоренили ещё в ту пору, когда он был младенцем. Таковы были свободные и справедливые основы их жизни. До появления Элли. Что-то будет теперь?
Юни застал картину, в которой положение тел без слов говорило о случившемся: два послушника сидели напротив друг друга, держались за лбы. Под их глазами расцветали тёмные синяки. Фра Бессимо стоял у стены, распахнув руки и силуэтом напоминая крест. Этим жестом он наверняка отправлял братьев в бой. А теперь застыл – от греха подальше. Колонна валялся на полу, в его спину упирался башмак Элли. Дупло сидел и нянчил сломанную руку. Остальные предпочли быть наблюдателями. Элли не озаботилась, чтобы прикрыться остатками одежды. Это закрепило победу.
Юни вышел на середину общей кельи, глубоко вдохнул и сказал крамольную мысль, которая, наверное, была бы возможна не раньше нового тысячелетия:
– Это Элли. Наш новый фра. Кто против?
Противников не оказалось. Но Юни понимал, что в обители им задерживаться нельзя. Спасибо и за то, что помогли укрыться от примитивов. Они, наверное, сейчас улепётывают в свои селения и после атаки не помышляют о новых погонях.
Юни быстро собрал вещи, необходимые для жизни в изгнании. Потом повёл Элли знакомиться с падре, вместе просить прощения и благословления для будущей самостоятельной жизни. Он услышал, как фра Бессимо, совладав с губами и языком, промямлил:
– Почему не был выполнен мой приказ?
– Автоматика подвела, – виновато ответил Колонна.
А фра Юни рассвирепел: оказывается, приказ выстрелить раскалённым воздухом был отдан во время того, как к обители мчалась Элли. А если бы она пострадала?! Но на Колонну мог положиться только слабоумный. Так что лентяй стал спасителем поневоле.
Ну всё, больше никаких дел Юни с братьями иметь не желал. У него свой путь.
Но нужно в последний раз постоять возле падре!
– Идём, – сказал он Элли. – Ты увидишь святейшество и поразишься его величию даже на одре.
В келье Элли искренне пожалела несчастного и расстроилась: её большие синие глаза налились слезами, полные красные губы стали испускать вздохи, которые пронзали сердце Юни.
Юни расчувствовался. От слёз он не видел высохшую голову, мелькание сигналов на приборах. Ничего не видел, кроме горя.
Но услышал, что Элли шумно принюхивается, как олень.
Пока вытирал глаза, упустил момент, и скорая на поступки подруга оборвала все проводки, стянула простыню с падре и… стала копаться у него в теле.
Взбешенный до потери возможности двигаться, фра Юни не сумел воспрепятствовать Элли. А она вытянула из живота падре резервуар с какой-то дрянью. Из трубочки закапала тухлятина.
– Ну? Ты видишь, что вливал супчик во что-то типа бычьего пузыря? И супчик протух. Потому что твой падре, если бы был настоящим, то сам бы давно протух.
У фра Юни голова пошла кругом. Действительно, помпа качала супчик в пластиковый резервуар, который изображал желудок. И кто же догадался дурить братьев? Неужто Бессимо создал имитацию для того, чтобы подольше продержаться на авторитете падре? Ах, фра Юни, где ж твои ум и наблюдательность? Только ты мог принять пластиковую имитацию на старческую обвисшую и сухую кожу! Наверное, ты видел то, что хотел видеть и отрицал явное.
– Вот тебе твой падре! – изрекла Элли, сворачивая синтетическое тело в валик и кутая его в передник. – Унесём к себе. Будешь с ним беседовать, когда захочешь. Только кормить его я тебе не разрешу.
– А как же обитель? Ей без падре нельзя… – попробовал возразить фра Юни.
– Да неужели? – усмехнулась Элли. – Кто там у вас на очереди? Этот доходяга, который слова выговорить не может?
Прошло три месяца. Юни валил лес недалеко от болота, чтобы до холодов поставить сруб и подвести его под крышу. Элли помогала ему, ходила в лес по грибы и ягоды, сушила их над костерком, ловила рыбу, ставила силки на жирных прыгучих животных.
Юни до того уставал, что был не в состоянии рассуждать о том, что чужую жизнь отбирать нельзя. Он хлебал наваристый суп и валился спать до утра, успев обратиться к Господу с обещанием, что он возместит миру утрату живых тварей. Разведёт куриц или детей. И дождь ему не мешал, и насекомые, которые набивались в рот и даже в нос и уши. Но фра понимал: одному не успеть, не справиться. Придётся мириться с родителями жены. Иначе сам пропадёт и Элли погубит.
И вот в один ясный, но прохладный денёк он решил пораньше вернуться к их шалашу и поговорить с Элли. Ветерок донёс до него запах дыма и какой-то вкуснятины, что булькала на огне. А ещё голоса…
Юни встревожился и стал красться от дерева к дереву. Вот и шалаш. И костёр…
Возле огня сидели Колонна, Дупло, послушники, дружно черпали деревянными ложками варево и отправляли в жадные рты. Элли стояла перед ними, уперев руки в бока, и тепло улыбалась.
Потом посуровела и приказала:
– Поможете брёвна приволочь, потом стены закончите. И других тоже зовите – крышу поднимать нужно вшестером. Кому ещё супчику?
– Мне, – хором сказали братья.
– Животворный у тебя супчик, фра Элли, – пробасил довольный Колонна. – Поел, и сил прибавилось. Наверное, ты у самого Господа способ готовки узнала.
Как всякий может догадаться, новый дом быстро был построен. И скоро, очень скоро возле него выросли другие. В них хозяйничали бывшие молодки примитивов. А добывали еду для них некоторые братья из обители, которые, отказавшись от бессмертия, стали походить на настоящих мужчин.
Так Юни и его жена Элли пришпорили время, заставив его мощным прыжком преодолеть раскол между людьми на далёкой-далёкой планете; доказали, что лучше быть сытым и счастливым, чем бессмертным. И разве может быть примитивом тот, кто щедрее и добрее самого Господа?