Равнодушное чёрное солнце, Апгрейд конкурсного рассказа Опции

[Parf]

На белом небе сверкало ослепительно чёрное солнце. Пак шёл по тропинке между чёрных, будто обгоревших, стволов. Ветер нёс ему навстречу серые осенние листья, которые медленно оседали на землю, как хлопья пепла на пожарище. Впереди высился тёмный забор, за которым кончался чёрно-белый мир. Порою оттуда доносился гул - то ли гудение машин, то ли эхо взрывающихся звёзд в космической пустоте за пределами парка. А, может быть, просто лай собак, охранявших второй периметр.

Мозаика в его голове с каждым шагом складывалась в единую, невероятно сложную, многоуровневую, но целостную картину. Она была заключена в чёрно-белый куб, в глубине которого пульсировали несколько красных точек. Пак дошёл до забора, развернулся и пошёл назад к особняку - серому островерхому терему посреди парка. Он поднялся по высоким ступеням и вошёл в широкую горницу, посреди которой стоял огромный дубовый стол. В чёрном камине метались белые языки пламени.

Пак сел за стол и положил руки на гладкую деревянную поверхность. Она стала прозрачной, и внутри засветились очертания трёхмерного чёрно-белого лабиринта. Модель, наглядное пособие, маленькая игрушка хозяина особняка. А ещё - матрёшка, внутри которой скрывался мир за пределами парка, его прошлое и будущее. От пальцев Пака заструились ярко-красные нити, уходя внутрь лабиринта.

Хозяин особняка вздохнул и потянул за одну из нитей. Север... Глухая тундра, вечная мерзлота, арктические льды и холодные воды, под которыми таятся несметные богатства. Там должны быть возведены города-миллионники, и потоки людей устремятся туда, строя шахты, заводы и атомные станции, добывая из недр полезные ископаемые, которые послужат благу Империи. Людям будут помогать армады роботов, но освоение негостеприимного края всё равно дастся тяжело. Вычёркиваем неизбежные жертвы, фиксируем расходы, усмиряем недовольных, которые не доживут до грядущего туристического рая плавучих северных городов.

А недовольных будет много. Люди глупы и ограничены, потому что ими управляют неразумные эмоции и примитивные животные инстинкты. Вся наша жизнь - борьба бессмысленных наваждений: гнева, зависти и тоски, любви к отжившим традициям и авторитетам, страха переступить грань привычного. Так мы и бредём по жизни как марионетки, которых дёргает за ниточки глупое коллективное бессознательное тёмных масс. Сколь многое мы могли бы увидеть и понять, если бы освободились от сковывавшей нас власти чувств!

Пак знал ответ на этот вопрос, потому что он был свободен. Не всегда, а лишь в те краткие периоды, которые другие называли "приступами", а он - самой подлинной и яркой своей жизнью. Жизнью, в которой ему был дарован парк с высокими клёнами, и чёрное солнце, и дом посреди парка, где он вершил судьбы мира. Им руководила не игра чувств, а беспощадно ясная логика, помогавшая ему видеть мир в его целостности, помнить прошлое и точно прогнозировать будущее.

Возможно, другие люди обретали тот же дар, что и Пак, но оставались непонятыми и осмеянными. Ведь у них не было той власти, которая волею судьбы досталась Паку - точнее, жалкому существу, терзаемому болью и страхом, называвшемуся так между приступами. Но он мог заставить окружающих прислушаться к себе. Враги называли его "диктатором" и гадали, когда он отменит институт выборов, не зная, что он не доживёт до следующих выборов. Но принятые решения - Пак знал это точно! - позволят его преемнику, сколь бы он не был слаб и глуп, дать человечеству ещё один шанс.

Но для этого нужно навести порядок в стране. Недовольных слишком много, они ропщут на диктатора, и их гнев выплёскивается во вспышках преступности. Тюрьмы переполнены, а их охрана отвлекает на себя столь нужные рабочие руки. Заставлять трудиться заключённых - тоже не годится: в технологичном обществе будущего, который строит Пак, нужны умелые творцы, а не рабы.

Пак поставил задачу, и решение пришло быстро, простое и эффективное. Любой, самый невинный проступок, должен караться. Расстрел - но не всех, а каждого десятого, по жребию. Остальных - выпускать на свободу. Уцелевшие возблагодарят судьбу и начнут новую жизнь. Друзья погибших будут винить слепой жребий и неосторожность казнённых. Оставшиеся на свободе - устрашатся и начнут вести себя осторожнее.

Он дернул ещё одну нить, которая завибрировала, и вибрации устремились вглубь куба. Обладая хорошим зрением - а у Пака оно было превосходным - можно было различить крошечного человечка на другом конце красной нити. Его зовут Лам, и он теперь исполнит всё, что от него требуется - даже, если сам того не желает.

Пак посмотрел в окно. Там шумел парк, и нежаркое осеннее солнце, что светит, но не греет, пробивалось сквозь древесную листву. А за забором - ничего, кроме бездонного неба. Существует ли этот парк на самом деле? Человек не знал этого, но был уверен в существовании куба, на котором лежали его руки. Чуть пошевели пальцами - и затрепещут красные нити, а внутри лабиринта всё задрожит, как будто глядишь сквозь пламя костра, и начнут ломаться и перестраиваться стены, и замечутся белые точки, и станут загораться и гаснуть огоньки, подвластные движению рук человека.

Лишь одного он не мог - повернуть куб или сдвинуть его с места. Сколько бы Пак ни прилагал усилий - казалось, чёрный лабиринт, скорее, расплавится под его ладонями, чем сдвинется хотя бы на миллиметр.


***

Адски болела голова, и красные огоньки плясали перед глазами. Тело затекло и ныло, откуда-то доносился неприятный кисловатый запах. Подавив стон, он медленно открыл глаза. Белая простыня... что это на ней, кровь? Нет, похоже, рвота.

Пак сглотнул подкативший к горлу комок и попытался перевернуться на спину. Непростая задача, когда ты лежишь на затёкшей левой руке, а правая половина тела парализована. Главное, чтобы не заметили врачи с их неуместной заботой... Подтянув к себе ногу и оттолкнувшись ею, Пак, наконец, перевернулся.

А вот и врачи - увидели таки, засуетились. Стоит ли спросить у них, как избавиться от боли, сохранив ясность мышления? Нет, они опять не ответят, только перепугаются и начнут юлить. На лицах - натянутые улыбки, в глазах - плохо скрываемый страх. Но лучше страх, чем ненависть - особенно, когда от них зависит твоя жизнь. На мгновение Паку показалось, что всё кругом стало чёрно-белым. Он моргнул, и наваждение исчезло.

- Доктор Тот... Что со мной... случилось? - язык с трудом шевелился во рту, как чужеродное тело.
- У вас был приступ.

Опять приступ... Опухоль давила на какие-то отделы в мозгу, Пак отключался, а потом почти ничего не помнил. И сейчас в его памяти всплывали лишь отдельные картинки: деревянный дом, красные огоньки, чёрный пепел, пожарище... Но, если был пожар, почему он уцелел?

- Как... это выглядело? Что я делал?
- Это сложно объяснить, - промямлил доктор Тот, достал из кармана телефон, глянул на него и сказал:
- Прошу прощения, у меня одно срочное дело... Я скоро вернусь.

И торопливо, почти бегом, покинул палату.

Если остальных спросить - небось, тоже разбегутся. Интересно, здесь ведётся видеонаблюдение? К телу больного были присоединены какие-то провода, датчики попискивали, как мерзкие надоедливые крысы. "Зачем всё это?" - устало подумал Пак, - "какой от этого толк?" Медицина Империи могла многое - но не вылечить рак мозга на поздней стадии.

- Позовите... Лама...

Красные пятна метались по белому потолку.

Лам вошёл, опустив глаза.

- Не беспокойтесь - я всё понял насчёт срочности. Указ о децимации вступит в силу завтра.
- Какой ещё децимации?

Лам подошёл к постели и протянул Паку планшет. Каждый его шаг отдавался в голове пульсирующей болью.

Пак читал, не веря своим глазам:

- Расстрелять каждого десятого... по жребию... остальных выпустить на свободу... Но это безумие!
- Вы сами приказали...
- У меня был приступ, я не соображал... Я отменяю свой приказ!
- Но это невозможно. Вы специально указали на невозможность отмены.
- Я указал, я же и отменяю!
- Нет, Вы сделали примечание, что отмена приказа невозможна кем бы то ни было, даже Вами самими.
- Лам, посмотри на меня... - Пак тяжело дышал. - Ты понимаешь, что слушать меня надо сейчас, а не тогда... когда у меня приступ и я несу бред?

Лам прикусил нижнюю губу и задумался.

- Простите меня... Но во время приступа Вы говорите чётко и уверенно, не сомневаясь в своих словах. И я... я боюсь Вас в эти минуты.
- А сейчас, значит, не боишься?!

Лам молчал.

- Ты смотрел... фильм... "Бойцовский клуб"?
- Да, но это было давно.
- Надеюсь, я не приказал... отрезать яйца... всем, кто противится моим приказам? - Пак попытался усмехнуться, но получилась гримаса боли.
- Нет, это было бы глупо с Вашей стороны. Вам и так никто не осмелится противостоять.
- Господи... - Пак закрыл глаза. - Ты был моим другом... а теперь не можешь слово поперёк сказать... Лам, слушай сюда.
- Я слушаю.
- Я скоро умру... Ты мой преемник. Будешь управлять Империей после меня.
- Но это невозможно! Я недостоин.
- Испугался? И правильно... это страшно - управлять Империей. Прости... что возлагаю эту ношу на тебя. Но больше я никому не могу её доверить.
- Я не уверен, - вздохнул Лам, - что мне можно доверять.
- Ты не такой, как я... всё будешь делать по-другому... Ты добрый... Меня все ненавидят, а тебя полюбят... Будешь валить все проблемы на меня...

Лам молчал. Пак открыл глаза - фигура преемника была окутана красным маревом, в котором будто слегка подрагивала.

- Скажи что-нибудь!
- Скоро начнётся заседание правительства.
- Там будут обсуждать... мой указ?
- Да, и мне пора идти.

У Пака что-то внутри сжалось при мысли, что он сейчас останется один.

- Подожди... Ответь на один вопрос.
- Да?
- Во время приступа... Я могу шевелиться? Ходить?
- Нет, но Вам это и не нужно. Всё подвластно Вам в эти моменты.
- Я при этом здесь нахожусь? Или где-то... в другом месте?
- Даже не знаю, - развёл руками Лам. - У меня такое впечатление, что и здесь, и где-то ещё одновременно.
- Ты знаешь это место... где парк? И небо наверху... и вокруг? И высокий дом?
- Дом в небе? Я никогда не видел такого в жизни - разве что во сне.
- А, когда я умру... я только здесь умру? Или... там тоже?
- Не знаю, - Лам покачал головой, - не могу этого знать.
- Иди... не буду тебя отвлекать.

Незримый художник вновь выключил цвет, и всё кругом стало чёрно-белым. Удаляющаяся фигура Лама - как белая точка, медленно уплывающая в черноту тоннеля. Пак чувствовал, что теряет контроль над этой точкой, больше не может ею управлять. Шестерёнки завертелись, вовлекая Лама в свой оборот и предопределяя исход грядущего заседания - но уже без участия Пака, который не мог сейчас контролировать даже своё тело, даже наваливающуюся на него тошноту. Теперь он ясно вспомнил свой особняк и восхитительное ощущение, что держишь весь мир в руках, которое испытывал лишь в периоды приступов. Когда же он был безумцем, принимавшим глупые решения - тогда или сейчас?

"Я не знаю", - думал Пак, устав бороться с болью, - "существуешь ли Ты, с беспечной улыбкой вертящий кубик этого мира в своих руках. Но, если Ты есть, молю: сделай так, чтобы свою последнюю минуту я провёл в доме посреди парка, где белые языки пламени танцуют в камине, а в моё окно светит равнодушное чёрное солнце".