Литературный форум Фантасты.RU

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

Литературный турнир "Игры Фантастов": "Шестое чувство" (Прием рассказов закончится 6.04.2024 года 23:59)

 
Ответить в данную темуНачать новую тему
Эксперимент, из старой (1996г.) "студенческой" прозы. Нуар? Мистика? Ужасы?
Max Krok
сообщение 4.3.2017, 13:27
Сообщение #1


Конспиролог 1-го разряда
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 5126
Регистрация: 21.7.2015
Вставить ник
Цитата




ЭКСПЕРИМЕНТ.
Макс Крок

Все по-настоящему необъяснимое, сверхъестественное и невероятное с точки зрения законов природы и здравого смысла всегда происходит в те моменты, когда человек оказывается в определенной изоляции от внешнего мира, так, что впоследствии невозможно восстановить действительный ход событий и понять причины, повлекшие эти события за собой. О каких событиях я говорю? Нет, я не имею в виду те глупости, о которых пишут в газетах или болтают по телевизору. Дело даже не в том, что такие события не становятся так называемым ”достоянием общественности”, а в том, что о них вообще никто не подозревает. Как это возможно? - спросите вы. Вам сразу все станет понятнее, если я сообщу три характерных признака таких событий.
Итак, - первое. После них никогда не остается свидетелей. Не то чтобы последних кто-то специально ”убирал” или заставлял молчать угрозами и шантажом, нет, просто в таких случаях свидетелей не бывает вовсе, а те люди, которых по логике можно к ним причислить, таковыми не являются по той причине, что если какой-нибудь несчастный и оказывался рядом, то он автоматически становился непосредственным участником такого происшествия в качестве пострадавшего, а, отнюдь, не свидетеля. Второе - жизнь людей, которые волею судьбы оказывались втянутыми в мрачную орбиту тех непостижимых, запредельных вещей, о которых мы говорим, круто менялась и даже если кто-то из них оставался после всего пережитого в более или менее здравом рассудке, его существование все равно, как бы, выпадало из обычной колеи и проходило уже частично или полностью в каком-то призрачном мире, где каждая деталь несла на себе отпечаток того первичного события, этот мир породившего. И, наконец, третье. Такое событие всегда есть не что иное, как начальное звено цепочки фатальных происшествий, причем каждое последующее звено этой цепочки много ужаснее предыдущего, а в конце - тьма, ад и безумие...

Я расскажу вам об одном таком событии, случившимся в мою бытность студентом политехнического института. Его невозможность, фантастичность и явная выдуманность есть не что иное, как внешняя оболочка, под которой скрываются вещи противоположного порядка, составляющие некую основу, фундамент прочих, и никак не могущие быть выдумкой. Хотя, возможно, мне все это кажется таким значимым и бесконечно связанным с самыми тривиальными явлениями жизни, потому что моя психика оказалась непоправимо надломленной при встрече с рафинированным, архетипичным страхом. Не знаю... Но больше всего меня бесит мысль, что и мое возможное безумие только лишний раз доказывает, что было, было нечто, от чего я стал тем, кто я есть...
Это произошло 17 марта 1992 года, вернее началось в тот день вечером, а утро следующего дня уже не наступило, по крайней мере, для четверых человек, находившихся в то время в здании Горного научно-исследовательского института.
За два месяца до происшествия я устроился в ”гнилушку” (так мы называли наш ГНИИ) ночным сторожем. Почти в каждое мое дежурство ко мне приходили друзья и мы весело проводили время в пустом институте, точнее в почти пустом, потому что не так давно одну из лабораторий арендовали два каких-то ученых типа, занимавшихся ничем иным как опытами над людьми. Чтобы не разводить дешевых интриг, сразу скажу, что их опыты носили мирный и законный, хотя и не совсем обычный характер. Дело в том, что они проводили что-то вроде психологических тестов, отличавшихся, однако, непонятными целями и странными средствами.
Я с ними так и не познакомился, но знал, что одного звали Валерий Семенович Моисеев, а другого - Борис Краус (его отчества я не запомнил). Первого я называл ”боевой робот”, а второго - ”тусовщик”. Оба прозвища эти ученые мужи получили за особенности своей походки. Это были типичные ”сухари” с кандидатскими степенями и рыбьими рожами. Я с ними даже не здоровался, впрочем, как и они со мной. Беспокойства от них не было, и мы с друзьями делали все, что нам заблагорассудится. Лишь иногда, когда испытуемые не приходили вместе с учеными, ”экспериментаторы” предупреждали меня, что у них будут посетители, как они выражались, ”товарищи”. Тогда приходилось торчать в холле, чтобы не прозевать стук в дверь. В гнилушке экспериментаторов привлекало то, что в арендованной ими лаборатории имелась звуконепроницаемая сурдокамера, куда они помещали испытуемых, чтобы те на протяжении пяти минут издавали всевозможные крики, которые записывались на пленку. Это казалось смешным тогда, сейчас же при мысли об этом на меня наваливается непомерный, мегалитический ужас и звуки внутри него...
Так получилось, что в тот вечер я никого из друзей не ждал, и сидя в своей каморке читал ”Курс электротехники”. Оба деятеля науки уже засели в лаборатории в ожидании своей очередной жертвы и мне приходилось то и дело отвлекаться на разные звуки: не стучат ли в дверь. Наконец в половине девятого пришел мужик лет сорока в плаще и кепке. Вежливо поздоровавшись, он спросил как ему найти Моисеева. Я ответил, что надо подняться на второй этаж, в лабораторию №226, после чего запер дверь и вернулся к себе, чтобы поспать перед ”Программой ”А”.

События следующих сорока минут мне удалось приблизительно восстановить по найденной в лаборатории кассете и бумагам, и если все происходило действительно так, как это представляется мне, значит рядом с нами действительно существует нечто ужасное и безумное, соприкоснуться с которым мы можем в любую секунду, стоит лишь совершить одно неосторожное действие или допустить какую-либо мысль, открывающую дверь в мир тысячеликого хаоса.
Мне показалось, что я едва успел погрузиться в приятный, предвкушающий ночное бодрствование сон, как неожиданно до моего слуха донесся какой-то шум. Я открыл глаза и стал прислушиваться. Мне было неохота вставать, да и, в общем-то, я посчитал, что в этом нет необходимости. Однако через мгновение, когда мысли о разбудившем меня шуме стали замещаться чем-то, лежащим по ту сторону сна, сверху послышался приглушенный крик, от которого мне почему-то сразу стало не по себе, а затем раздался треск выламываемой двери. Крик, звучавший до этого чуть слышно, вырвался в пустые коридоры здания института и принялся метаться по ним, словно бешеный зверь.
Я думаю, что именно в этот момент в моей жизни пролегла черта, разделившая ее на то, что было ”до” и то, что могло бы быть ”после”, но чего уже никогда не будет. Именно в эту секунду мир раскололся, словно полено, когда ты бьешь по нему топором и слегка промахиваешься, так, что откалывается одна маленькая щепка, несущая в себе твое ”я”, твое ”я”, которое отныне будет обитать в искалеченной, сдавленной случившимся, реальности. Это понимание пришло ко мне много позже, а тогда я просто превратился в комок страха, замороженный до абсолютного нуля. Выйти из оцепенения меня заставил другой вопль. Это кричал кто-то из экспериментаторов (как потом оказалось это был Моисеев). Он кричал истерично, надрывно, постепенно переходя грань здравого рассудка:
- Помогите! Помогите кто-нибудь! - кричал он не переставая.
Я вскочил с дивана и, практически ничего не соображая, от страха кинулся вверх по лестнице. По сути, я бежал к месту происходящего, как обычно бегут от источника ужаса. Очевидно мое подсознание само выбрало этот путь, как наиболее кратчайший, из ведущих к спасению, поскольку в данном случае ужас усиливала неизвестность и непонятность того, что происходило наверху. Но мое подсознание сыграло со мной злую шутку.
Вбежав на второй этаж, я увидел жуткую, сюрреальную картину: половики выломанной двухстворчатой двери валялись на полу по обе стороны от дверного проема метрах в трех от него каждая. Сама лаборатория находилась почти посредине коридора и до нее было около двадцати метров. Метрах же в десяти от меня на четвереньках, с выпученными обезумевшими глазами стоял Моисеев и дико орал, пытаясь ползти по полу. Его усилия были тщетными, поскольку, как мне сначала показалось, его сзади держал кто-то похожий на только что выловленного из формалина мертвеца. Через секунду мне стало ясно, что это существо не просто держит ученого за ногу, а буквально пожирает его со скоростью, с которой обычно движутся персонажи фильмов ”Маски-шоу”. Я застыл на месте, парализованный этим зрелищем и тут мой взгляд встретился со взглядом ”желтого человека”. Его челюсти прекратили свою экстатическую пляску, а глаза впились в меня с безграничной ненавистью. В этих глазах не было ничего человеческого, это были глаза свихнувшегося Микки-Мауса, прожившего в аду миллион лет. Время для меня словно остановилось, даже удары бешено колотившегося сердца, казалось уносятся в пустоту, налетая друг на друга в замурованном в вечность мгновении. Десятки мыслей промелькнули в моей голове, словно в сумасшедшем видеоклипе. Именно тогда я впервые почувствовал, что такое сладковатый запах безумия.
Желтый человек попятился, мышцы его лица двигались, выражая какие-то эмоции, но их невозможно было прочесть, потому что они исходили от чуждого, нечеловеческого разума. Нечто отдаленно напоминающее смесь злости, триумфа и растерянности промелькнуло на его отвратительном, демоническом лице. Там было что-то еще, не имеющее названия ни на одном языке, но об этом невозможно писать, потому что как только я вспоминаю о тех мгновениях мне становится плохо и мое сознание начинает давать сбои, словно перегруженный компьютер.
Через секунду после того, как наши глаза встретились произошло нечто совершенно невероятное. Каждый кадр происшедшего детализирован в моей памяти до параноидально-бессмысленной четкости. Я могу прокручивать эти мгновения взад-вперед с разной скоростью, словно на высококлассном видеомагнитофоне. Все кошмары, рожденные человеческой фантазией, кажутся нелепостью по сравнению с тем, вроде бы, не таким уж пугающим по своей форме, но зато исполненном внутренней динамикой ужаса событием: вот я вижу, как это существо поднимается на ноги, как под его желтой полупрозрачной кожей напрягаются мышцы, одна за другой, словно по ним проходит грозная тень, его окровавленный, огромный с узкими губами рот закрывается и красные струйки текут по подбородку и вниз, по жилистой тощей шее, обгоняя друг друга, затем оно делает шаг назад и в этот момент я отчетливо вижу необыкновенное, как бы проступающее сквозь омерзительную маску его лица сходство с чертами того человека, которого полчаса назад я впустил в здание института. Чтобы понять о каком сходстве я говорю, попытайтесь представить лицо годовалого ребенка и рядом лицо этого же человека в восьмидесятилетнем возрасте: что-то общее между ними несомненно останется, но только, как взаимная карикатура. Нечто подобное было и в этом сходстве. По-моему, именно в этот момент я, забившись в угол у лестничной площадки, намочил штаны. Дальнейшее выглядит совершенно неправдоподобно, но мне тогда это показалось вполне естественным, по причине о которой я скажу несколько позже. Сделав шаг назад, желтый человек повернулся ко мне спиной и пошел по коридору. С каждым магом его фигура, как бы, все больше и больше растворялась в воздухе, пока, наконец, он не исчез, не успев дойти даже до валяющейся на полу выломанной двери. В эту секунду у меня вдруг все поплыло перед глазами, я внезапно ощутил неимоверную усталость и потерял сознание.
Сейчас я уже не могу точно сказать: когда ко мне начало подкрадываться осознание последовательности событий происшедших в тот вечер непосредственно в лаборатории. Я был неглупым парнем и, возможно, первые предположения появились у меня уже в тот момент, когда я заметил сходство между чертами посетителя института и желтого человека, но, во-первых, - тогда мне было не до предположений и теорий, а во-вторых, - скорее всего, подсознание просто не пропустило через свою ”таможню” эту мысль, как угрожающую безопасности страны, под названием ”Рассудок”. Даже когда я просмотрел обнаруженные мной в лаборатории №226 документы и прослушал найденную там же кассету, мне потребовалась не одна бессонная, полная ужаса ночь, чтобы заставить себя поверить в то, что случилось внутри сурдокамеры. Собственно, тут не было никаких других вариантов, все было настолько же очевидным, насколько и невероятным, но тем не менее человеческая психика не приспособлена к восприятию подобных вещей в принципе. Поэтому не верьте, так называемым, ”очевидцам” утверждающим, что они видели нечто сверхестественное, не верьте им, по крайней мере, если они говорят об этом спокойным или веселым тоном, не верьте им, если в их жизни после этого все осталось по прежнему, а в уголках их глаз не притаился ужас, зажимающий руками свой перекошенный в диком крике рот. Даже сама вероятность вашей встречи с людьми, пережившими нечто подобное, ничтожно мала, по той простой причине, что мы с вами живем в разных мирах, в разных измерениях, пересекающихся лишь в области их местоположения на планете Земля и ни в чем другом. Такие категории как общество, мораль, здравый смысл, обычные интересы и увлечения и вообще все прочие ценности, словно сдвигаются со своих мест, уступая их вещам, которые вы все равно не поймете, поэтому о них лучше не говорить. Мы - тени в вашем мире, мы можем ехать с вами в одном автобусе, в одной электричке, вы никогда не подойдете к кому-нибудь из нас, не заговорите о погоде или политике. Понаблюдайте когда-нибудь за людьми, едущими в общественном транспорте. Если вам повезет встретить такого человека, то вы узнаете его по одному признаку: рядом с ним никогда никто не садится, а если в салоне слишком много народа, то все начинают предлагать место рядом с таким человеком друг другу и в конце концов рядом с ним сажают какую-нибудь старуху, которая просто не может стоять. Если же толпа рассасывается и освобождается другое место, то эта немощная старуха мгновенно пересядет туда. Как-нибудь я расскажу вам про другие способы, с помощью которых нас можно отличать от прочих людей, как-нибудь в другой раз. Но все дело в том, что мы редко ездим в электричках, ибо электрички тоже - часть вашей Вселенной, как и многое другое.

Когда я пришел в себя, то уже отчетливо осознавал, что нахожусь в мире, который только внешне похож на тот, где я прожил до этого всю свою жизнь. Это знание было настолько ясным, что сквозь него я видел, словно в карандашных набросках, свое будущее. Скорее всего это и есть безумие, вернее одно из триллионов его лиц. Хотя что такое небезумие? Тоже одно из этих лиц или маска, которая есть у каждого такого лица? Как пришло ко мне это знание? Что же, собственно, произошло, что заставило весь мир перевернуться вокруг меня? На эти вопросы у меня нет ответов даже сейчас, точных ответов, обоснованных ответов, человеческих ответов. У меня есть свои собственные ответы...
Я поднялся на ноги и осмотрелся. С окружающим миром что-то произошло. Неуловимо изменились пропорции коридора, цвета предметов, освещение. Я говорю неуловимо, потому что эти изменения невозможно было отметить, описать, в чем они непосредственно заключались. Пол, потолок и стены оставались на своих местах, углы между ними были такими же прямыми, как и раньше, но все казалось каким-то перекошенным, словно в шутовском зеркале. И свет... Он двигался, полз внутри себя, перемещался от одного светового пятна к другому единым существом, лепил из теней желтого человека, который шел прочь по коридору, исчезая и вновь появляясь, раздваиваясь, изменяясь в размерах, постоянно удаляясь и одновременно оставаясь здесь...
Я подошел к окну, выходившему на улицу с лестничной площадки. Уже почти стемнело. Город зажег свои огни. По шоссе мчались автомобили. Весь мир показался мне бесконечно далеким, отделенным от меня непреодолимой стеной. Я понимал, что не являюсь уже его частью, что я принадлежу другому миру, созданному не словом Божиим, а криком желтого человека. Мне стало тоскливо и сквозь эту тоску в глаза мне светил ужас, смешанный с параноидальной уверенностью в том, что я должен что-то сделать, что-то лежащее на одной линии с дорогой, по которой ушел желтый человек.
Я отпрянул от окна, испугавшись, что не успею сделать все вовремя; нужно было торопиться.
Дверной проем 226-ой лаборатории представлял собой перекошенную трапецию. Я поморщился. Меня начинала раздражать эта кривизна (кривизна прямоты).
На пороге сурдокамеры, словно мягкая игрушка, валялся второй экспериментатор. Его лицо уставилось в потолок кровавым месивом глаз, очевидно, выдавленных желтым человеком. Позже мне нравилось думать, что его глаза взорвались сами собой, от ужаса, увиденного им в сурдокамере, когда он попытался туда войти.
Подойдя к столу, я увидел лежащие на нем бумаги. В них говорилось о ”методе Крауса-Моисеева”, предназначенном для ”спектрального тестирования человеческой личности путем анализа криков, издаваемых тестируемым, в условиях звукоизоляции от внешнего мира”. От этих строчек, сам не знаю почему, на меня вдруг словно пахнуло средневековым сатанизмом с его шабашами и черными мессами, рожденными в умах дегенератов и идиотов. Мне показалось, что сущность этого эксперимента глубоко сатанистична, а название метода звучит, как зловещее заклинание. Тут мой взгляд упал на, стоящий на другом столе, магнитофон. Я приблизился к нему. Жуткая, поносная слабость объяла меня, когда я заметил, что красный огонек индикатора записи горит, а кассета вращается. Я сразу понял, что в моих руках находится ядерная бомба, записанная на пленку.
В этот момент кассета кончилась и магнитофон щелкнул автостопом. Я слегка вздрогнул от неожиданности. Этот звук вернул меня к действительности, вернее к тому, что от нее осталось. Я сгреб со стола все бумаги в портфель одного из экспериментаторов, стараясь не смотреть на кассету вынул ее из магнитофона и бросил вслед за бумагами. Я должен был уходить. Уже подойдя к выходу из лаборатории я подумал, что мне понадобятся деньги. Без лишних раздумий я обшарил сначала карманы Крауса, а затем Моисеева. У второго в бумажнике оказалась неожиданно крупная сумма. Я понял, что этого хватит на билет и еще останется на еду и прочие расходы на первое время.
Ночной город встретил меня отрешенными улыбками неоновых реклам, провожающими меня в дальнюю дорогу, туда, где меня никогда не будет. Не старайтесь меня понять, постичь то, что скрывается за моими словами. Для вас это не имеет никакого смысла, если конечно вы не принадлежите к тем, кому довелось пережить что-либо подобное.
Темными переулками и дворами я добрался до вокзала. Я помню, что говорил что-то кассирше, просил дать мне билет в Москву или еще куда-то, но никакого билета мне достать не удалось и тогда я сел на первый попавшийся поезд, заплатил проводнику и долго ехал куда-то, забившись в угол на верхней полке, пока меня не высадили в каком-то городе, предварительно избив и ограбив.
С тех пор я живу в этом городе. И хотя прошло уже много времени, лет пять или шесть, я до сих пор не знаю как он называется. Я скрываюсь в подвале одного многоэтажного дома. Меня никто не пытался отсюда выселить, как это обычно происходит с другими бродягами. Меня просто никто не замечает. Меня нет.
Вот уже года три, как я ни с кем не разговариваю. Честно говоря, я теперь плохо понимаю о чем говорят окружающие, да и людей я вижу все меньше, потому что выхожу из своего подвала только ночью и лишь иногда - днем, если очень хочется есть.
Все мое имущество составляет потрепанный портфель, захваченный с собой в тот злополучный вечер и плеер ”Sanyo”, в котором постоянно находится одна и та же кассета. Каждый день я перематываю ее на начало, надеваю маленькие наушники и погружаюсь в ад. Этот ад - семь минут сорок шесть секунд криков Владимира Березовикова, превратившегося по их истечении в существо, которое я называю ”желтым человеком”. Да, ты правильно догадываешься, все было именно так. Там, в сурдокамере, во время ”эксперимента” произошло нечто чудовищное и отвратительное по самой своей сути. Человек, вошедший туда и вынужденный по просьбе экспериментаторов орать что есть сил, полностью преобразился, перевоплотившись в чудовище. Метаморфозы, происшедшие с его телом и психикой за семь минут были столь глубоки, что он уже не мог быть частью той реальности, которая известна большинству обычных людей. Именно по этой причине его исчезновение на моих глазах не показалось мне тогда чем-то странным. Наоборот, все выглядело вполне естественно, на фоне неестественности самой возможности его существования.
Мы никогда не узнаем что послужило причиной такого перевоплощения. Какую запретную черту переступил этот человек, и где находится такая черта? Существует ли она внутри каждого из нас или незримо проходит где-то рядом? Если она - внутри, то значит ли это, что в человеке, наподобие матрешек, вложено несколько сущностей, отделенных одна от другой, лишь неким условным и легко ломающимся барьером? Если же она - снаружи, то выходит, что тогда весь мир - это ”матрешка”, и мы, проваливаясь по тем или иным причинам в ”соседнюю” реальность, приобретаем все ее свойства.
Когда я был маленьким, я очень боялся случайно произнести какое-нибудь слово от которого со мной или моими близкими или вообще со всем миром могло бы случиться что-нибудь плохое. Мне казалось, что стоит выстроить буквы определенным порядком (я называл это ”небывалые слова”) и тогда произойдет нечто, как мне всегда казалось, невообразимо ужасное. В моем детском сознании в связи с этой теорией рисовались леденящие душу апокалиптические кошмары. Особенно мне запомнилась одна фантазия. Мне было лет восемь, я лег спать, но как это часто со мной случалось, вдруг ко мне тихо подкралась мысль о ”небывалых словах”. Весь дрожа от какого-то первобытного, дочеловеческого ужаса, я, как бы вопреки ему, и несомненно чувствуя что-то вроде возбуждения от вкушения запретного плода, стал произносить разные бессмысленные слова. То ли их причудливый ритм, то ли неожиданное многообразие постепенно довели меня до полного исступления и ужаса. С тех пор я никогда не отваживался придумывать ”небывалые слова”. Постепенно все эти химеры детства были уничтожены окрепшим разумом юноши, и я вряд ли вспомнил бы о своих глупых страхах, если бы они так или иначе не стали реальностью. Ведь, в сущности, в сурдокамере ГНИИ произошло то же самое. Какая, в принципе, разница между словом и криком? И есть ли она вообще? И то и другое - звук. Крик тоже можно записать в виде букв, нот или чего-то в этом роде, создать в конце концов из всего этого язык.
В бумагах, найденных мной в лаборатории я обнаружил материалы с расшифровками криков, записанных исследователями ранее. Как я понял, их метод был довольно строгим и давал возможность получать информацию о наиболее глубоких слоях человеческой психики. Крики, записанные на пленку анализировались по амплитуде, частоте, периодичности, чистоте тона, и так далее. В документах говорилось, что эксперименты показали, что с помощью этого метода можно было абсолютно точно определять здоров ли человек психически, или нет, а во втором случае и то, какой синдром наблюдается у больного. Метод также позволял определить меру интеллектуального и нравственного развития, склонность человека к тому или иному варианту решения различных проблем, оценивал вероятность совершения тестируемым определенных видов преступлений в прошлом и будущим. В теоретической части, посвященной спектральному тестированию говорилось о полной универсальности этого метода и возможности (по мере накопления экспериментальных данных) распознавать малейшие нюансы человеческой психики, вплоть до извлечения из мозга так называемой ”памяти предков”. Далее шло обоснование действенности этого метода. Его абсолютность и универсальность связывалась с тем, что из бесконечного количества вариантов крика человек избирает один, свойственный лишь ему, а также с тем, что ”хаотический крик” - это золотая середина между другими возможными хаотическими действиями. (Исследования проводились также с ”хаотическим рисованием и ”хаотическими телодвижениями”). По мнению исследователей крик в их экспериментах задействовал все ресурсы организма, звуковые вибрации, вызываемые им, сами по себе оказывали дополнительные воздействия на психику и, кроме того, его легко было анализировать с применением электроники и математики.
Документы экспериментаторов очень помогают мне в работе. Мои исследования начались практически сразу же, как я ознакомился с этими материалами. Именно необходимость таких исследований я почувствовал, когда мне показалось, что я должен ”успеть сделать что-то, лежащее на одной линии с дорогой по которой ушел желтый человек”. Эти исследования стали делом моей жизни. Все мое существование подчинено только им. Я занимаюсь тем, что создаю Алфавит. Это необычный алфавит, это Алфавит Крика. Прослушивая кассету, с записанными на ней воплями, я уловил определенные закономерности в их чередовании. Впоследствии мне удалось выделить из общего потока отдельные предложения, которые естественным образом были разделены мной на слова. Слова, оказались состоящими из ”крикобукв”, причем, как выяснилось, количество крикобукв - бесконечно. Казалось бы последнее утверждение сводит на нет все усилия по созданию какого-то бы то ни было Алфавита - в самом деле, что за смысл в Алфавите, состоящем из бесконечного числа знаков? Но дело в том, что количество крикобукв бесконечно не бессистемно, а периодически. Говоря иными словами, каждому уровню реальности соответствует свой отрезок в бесконечном ряду Алфавита. Стоит совершить некоторую статическую ошибку, перепрыгнуть на другую фазу этого Алфавита и ты перестаешь принадлежать той реальности, в которой ты существовал до этого, ибо нельзя погрузить свой разум во что-то чуждое его природе, его внутреннему ритму и вновь вернуться назад, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Я не хотел об этом говорить, но меня все больше и больше гложет мысль, что мой разум оказался выброшенным на берег нашей реальности не в момент, когда до моего слуха донесся тот жуткий вопль, а еще тогда, в детстве, когда я сочинял ”небывалые слова”, Ведь сознание ребенка намного гибче чем у взрослого и может приспосабливаться к окружающей реальности в более широких пределах и я, переступив запретную черту, смог вернуться обратно... Но если и так, то я вернулся опаленным, израненным, несущим в глубине своей личности семена иных миров человеческого психокосмоса, которым не место в нашем мире, которые могут отравить его, заразить неизвестными болезнями души, по сравнению с которыми обыкновенное безумие покажется легким насморком. Быть может случай в ГНИИ был предопределен в моей судьбе моим собственным поведением, моими ”детскими играми”? Быть может и так, что у меня выработался определенный иммунитет к вторжениям в мою психику энергий чуждых миров и лишь поэтому я сохраняю еще определенную связь с нашей общей с вами реальностью, несмотря на то, что ежедневно ухожу ТУДА, куда ушел желтый человек. Я иду вслед за ним, ступая в его следы, огненной цепочкой ведущие в бездну.
Вне всяких сомнений я болен. У меня наркотическая зависимость. Мой наркотик, как и всякий другой, постепенно замещает собой естественные компоненты организма на другие, подобные им. Но мой наркотик - это и мое лекарство. Если бы я не принимал его, я был бы уже ТАМ, ПО ТУ СТОРОНУ КРИКА, Каждый раз прослушивая свою кассету, я все глубже и глубже проваливаюсь в смертельный карнавал запредельного безумия, чтобы затем, словно из вод Стикса, вынырнуть оттуда на пределе сил, захлебываясь, будучи полностью уверенным в том, что я мертв. Надо ли говорить, что после таких состояний я более обостренно воспринимаю нашу реальность, на время даже избавляясь от притяжения мальстрима, существующего во мне, затягивающего мой разум в какой-то извращенный мир, в котором само понятие разума есть преступление против тамошних неписаных законов.
Что случится раньше? Выведет ли меня мое лекарство окончательно из неустойчивого равновесия между двумя мирами, в котором я нахожусь, или мой наркотик все-таки толкнет меня в пучину противоестественного инобытия? Это как маятник, раскачивающийся все сильнее в узком колодце. Какой стены он достигнет первой? Стены за которой смерть или стены за которой безумие? Я этого не знаю. Я стараюсь не думать об этом и продолжаю работать над созданием Алфавита.

Вы не представляете как ярко горят свечи! Подумайте только: одна маленькая свеча может уничтожить абсолютную вселенскую тьму подвала, одним махом разбросать по углам огромных чудовищ-теней и не подпускать их к себе, пока в ней будет теплиться жизнь огня. Я осознал это когда мне приходилось неделями сидеть без света, не имея возможности написать ни строчки, ни на йоту не приблизиться к своей цели. Сейчас у меня достаточно свечей и я по несколько часов подряд провожу над своими рукописями. Моя работа близка к завершению, но на душе неспокойно - восемь дней назад я видел желтого человека.
Он сидел на скамейке на оживленном бульваре. На нем было надето грязное, рваное пальто неопределенно-коричневого цвета и черная шляпа. Я не стану пытаться выразить то, что я испытал, увидев его. Все равно слова тут бессильны. Я молил Бога, чтобы не встретиться взглядом с этим существом, мне и так слишком часто приходилось переживать это в своих кошмарах. Я застыл, словно охотничий пес, почуявший дичь. Желтый человек поднялся со скамейки и легкой беззаботной походкой пошел по бульвару. Шедшие ему навстречу люди, не обращали на него никакого внимания. Он легко двигался сквозь достаточно оживленный людской поток, словно ледокол, таранивший ледяные глыбы. Я с трудом успевал за ним. На мгновение у меня даже создалось впечатление, что он проходит сквозь людей и предметы.
Что побудило меня следовать за ним? Сейчас я проклинаю свою беспечность и с ужасом думаю о том, что было бы со мной, если бы я вовремя не почувствовал опасность. Желтый человек свернул в какой-то переулок, я последовал за ним. Он шел не глядя по сторонам, быстро, с какой-то демонической целеустремленностью. Снова и снова он сворачивал в темные подворотни, заваленные грудами мусора, безлюдные и серые. Если бы я не был так увлечен слежкой, то заметил бы резкие перемены в окружающем мире. Во-первых, стало заметно темнее, небо приобрело какой-то красноватый оттенок, а в воздухе появился незнакомый мне до этого запах. Но все мое внимание было сосредоточено на фигуре в коричневом стариковском пальто, бодро летящей по узким улочкам, словно по некоему дьявольскому лабиринту. Раза два мне показалось, что в черных провалах незастекленных окон промелькнули какие-то зловещие тени, но я не стал приглядываться и продолжал следовать за желтым человеком.
Пятиэтажные обшарпанные дома, в которых не светилось ни единого огонька, неожиданно кончились и впереди показалось что-то вроде огромного склада или завода, окруженного свалками и обвитого сетью железнодорожных путей. К этому моменту вокруг стало уже довольно темно и только небо впереди было объято тихим безоблачным пожаром странного неземного заката. Идти стало трудно, потому что почва под ногами стала вязкой и за штаны постоянно цеплялись мерзкие растения с серыми квадратными цветами и огромными красными колючками. Желтый человек юркнул в здоровенную дыру в кирпичном заборе. Спотыкаясь и путаясь в колючках, я перелез через невысокую железнодорожную насыпь и последовал за ним. К моему удивлению за забором оказалось совершенно не то, что я ожидал увидеть. Я замер на месте.
Все промышленные постройки куда-то исчезли, уступив место, не знаю даже как это назвать, то ли площади, то ли пустыне. С площадью это место роднило то, что оно было вымощено черными блестящими камнями, а с пустыней - его бескрайность. Только в этот момент до меня дошло, что последовав за желтым человеком я попал в скверную историю, заблудился где-то между двух реальностей. Меня охватил ужас. Мне показалось, что на меня со всех сторон смотрят тысячи глаз неведомых существ. Я резко обернулся. Позади тоже была гладкая каменистая пустыня... Никаких следов забора или колючих растений не было видно. Исчез и город. Невольно я сделал шаг вперед. Странной, ни с чем не сравнимое чувство овладело мной, словно какая-то часть моего сознания переступила через невидимую черту, разделяющую два мира. Мне послышался едва уловимый гул, шедший как-будто из-под земли. Я опустил глаза и заметил, что черная поверхность площади стала как-будто полупрозрачной... Сквозь нее я различил ад.
Конечно можно поспорить о том, что действительно было за этой гранью, но как еще я должен называть мир, где, казалось, горела сама земля и черные клубы дыма застилали собой оранжевое, старое, как сам дьявол, небо? В этом огне, словно в полусне двигались тысячи существ. Это были желтые люди. Невозможно описать то, что они делали. Это было что-то среднее между идиотской пляской, массовым жертвоприношением и сатанинской оргией. В их действиях угадывалась некая противоестественная, внелогическая система. Поразительная слаженность их маневров гипнотизировала меня. Я сделал еще один шаг и почувствовал, что стал еще ближе к тому чтобы навсегда перейти черту между двумя измерениями. Гул стал слышен более отчетливо. Я понял, что это гул их голосов, тысяч голосов вопящих на языке иного разума, разрушающих мое сознание, затягивающих меня в пучину окончательного перерождения в одного из этих существ. Я осознал, что если сейчас я не предприму каких-то решительных действий, то окажусь посреди их бесовского карнавала с изуродованным сознанием и телом желтого, вынутого из формалина, мертвеца. Спасительная мысль озарила мой угасающий разум. Я подумал, что надо попытаться вообразить свой путь сюда в обратном порядке, восстановить по кусочкам дорогу между двумя мирами. Я закрыл глаза и изо всех сил попытался представить кирпичный забор, который пару минут назад стоял здесь. Гул усилился. Горячий ветер дунул мне в лицо. В ноздри ударил запах паленого мяса. Я вытянул вперед руки и вообразил, что они должны коснуться шершавой поверхности кирпичной стены. Почему-то я твердо верил в успех своей идеи, очевидно потому, что иного выхода у меня не было. Мои пальцы нащупали что-то твердое и холодное. Я открыл глаза; передо мной был кирпичный забор. Чудовищный грохот потряс все вокруг. Земля у меня под ногами вздрогнула. Не отнимая руки от спасительной стены я с ужасом обернулся, ожидая увидеть все что угодно. Увиденное превзошло все мои самые кошмарные ожидания. Мир позади меня рушился. Очевидно я сделал что-то не так, нарушил какой-то здешний закон или что-то в этом роде. Гладкая поверхность пустыни вздыбилась и вся ходила ходуном, причем у самого горизонта происходило вообще что-то совершенно невероятное. Земля и небо стали скручиваться в гигантскую спираль внутри которой сверкали яркие протуберанцы молний. Ураганный ветер прижал меня к забору, грохот поверг мой разум в панику. Неожиданно до меня дошло, что кирпичная стена, за которой я хотел найти спасение совершенно монолитная и не содержит никаких дыр, через которые можно было бы пройти обратно. ”Надо представить такую дыру”, - подумал я и бросился бежать вдоль забора, а мир продолжал рушиться за моей спиной. Я несся вдоль забора, надеясь, что вот-вот передо мной откроется выход, но его все не было. Вспышки молний приблизились настолько, что стали пропечатывать силуэт моей тени на заборе, которая, словно издеваясь, бежала чуть впереди. ”Еще десять шагов и налево!” - заорал я, словно пытаясь убедить кирпичную стену расступиться и пропустить меня. ”Раз, два, три, четыре...” - дыра была здесь, я едва не проскочил ее. Опасаясь, что она может вдруг исчезнуть я кувырком прокатился через нее.
Я осмотрелся по сторонам. Завод стоял на прежнем месте, но за ним все пространство было черным. Казалось, что там мир кончается, а пустота продолжает пожирать его метр за метром. Я посмотрел в другую сторону, где в серой мгле угадывались коробки городских домов. Нужно было торопиться. Я быстро пошел в направлении города. Колючие растения цеплялись за штаны и больно кололи ноги, но я старался не обращать на это внимание.
Достигнув первых строений, я вновь посмотрел туда, откуда надвигалась тьма. Стена мрака стала ближе, но гул значительно ослаб, а ветер стал уже не таким ураганным. Я вступил в город.
Не обнаружив никаких знакомых ориентиров, я принялся блуждать по безлюдным темным улицам. Я не представлял, сколько времени прошло с тех пор, как я последовал за желтым человеком. Все то же мглистое, серое небо, низко висевшее над головой, не давало никаких намеков относительно того, сколько часов я просуществовал в этом призрачном мире между двух реальностей.
Неожиданно в одном из дворов я заметил какое-то движение. Я почему-то подумал тогда, что возможно мне удастся узнать дорогу у кого-то из здешних обитателей. В тот момент я совершенно забыл о том, где я нахожусь, и что здесь меня может ждать все что угодно. Я устремился туда, где на сером фоне стены одного из домов проползло что-то черное, напоминающее огромную черепаху. Вбежав в этот двор, я осмотрелся по сторонам. Сперва я не увидел ничего, что могло бы произвести замеченное мной движение, но затем в самом темном из углов я разглядел что-то вроде кучи тряпья. Громоздкий угловатый страх просыпающимся пауком шевельнулся во мне. Что-то, уже виденное много раньше, угадывалось в этой бесформенной груде. Медленными, маленькими шажками я стал приближаться к ней. Это был человек. Он стоял на четвереньках посреди мусора: бумаг, консервных банок, объедков и разного рванья. Как ни странно, на нем был одет костюм, а вниз, в силу его положения, с шеи свисал галстук. Голова человека была низко опущена, так, что его лица совершенно не было видно, но я уже знал кто это. Его спутанные волосы представляли собой плотно склеенную массу. Огромные вши целыми цепочками покрывали затылок и шею. Брюки ниже колен были изодраны так, что их практически не существовало. Я остановился. Человек издал какой-то булькающий звук и поднял голову. Это был Моисеев, вернее то, что когда-то было этим человеком. Первое что бросилось мне в глаза, обожгло почти осязаемой волной ужаса - это сходство его черт с чертами желтого человека. Абсолютная противоестественность мимики, выражения глаз - все это я уже описывал, но в этом лице ужаснее всего было то, что на нем еще сохранилась тень человечности. В те короткие мгновения, когда я рассматривал его, я успел уловить, что внутри этого человека идет беспощадная, тотальная война между двумя природами: человеческой и той, другой, соседствующей с ней и никак не проявляющей себя до определенного момента. На секунду мне даже показалось, что я вижу как две бесформенных фигуры: желтая и серая сцепились в смертельном объятии на его лице.
Человек открыл рот и заорал.
То, что было дальше я помню плохо. Я вновь бежал, плутал в лабиринтах этого призрачного города, пытался звать на помощь, а потом, вспомнив, что выбраться отсюда можно только при помощи воображения, старался постепенно представить все более и более приближенные к нашей реальности детали. Наконец мне все-таки удалось восстановить в обратном порядке ту внелогическую цепочку, которая привела меня в мир, существующий между двух реальностей, когда я последовал за желтым человеком, и я оказался на том же бульваре, откуда начался мой путь. Уже наступал вечер. Я помню, что едва не падая от усталости, добрался до своего подвала и мгновенно уснул.
С тех пор прошла неделя. Я создал Алфавит. Как я уже говорил, сам Алфавит бесконечен, поэтому у меня есть только семь формул, по которым можно вычислить то, каким должен быть крик, чтобы соответствовать уровню той или иной реальности. Я больше не могу оставаться здесь. Говоря ”здесь”, я представляю совершенно другое, нежели то, что думаете вы. Я ненавижу мир желтых людей. Я знаю, что если останусь здесь, то рано или поздно попаду туда. Я должен уходить. Я сделаю это сегодня. Я выучил наизусть семь формул крика, с ними мне ничего не страшно. Я смогу ускользнуть из любой ловушки. Единственное, что я не смогу - это возвращаться в ту реальность, в которой существовал до этого. Я буду обречен вечно скитаться по чужим Вселенным - Агасфер крика, странник в лабиринте безумных воплей. Словно тень я буду блуждать по призрачным городам, между реальностями, уходить из одной в другую узенькими улочками, через железнодорожные насыпи и дыры в заборах. Прощайте, я ухожу...

* * *

Ужасный, нечеловеческий крик огласил подвал одной из пятиэтажных ”хрущевок”. Хорошо проводящие звук бетонные перекрытия пять минут пропускали сквозь себя эти адские вопли. Жители первых двух этажей были разбужены в своих квартирах, но они еще долго не могли пошевелиться, оцепенев от ужаса. Наконец в окнах стал зажигаться свет, кто-то позвонил в милицию. Приехавший желто-синий ”бобик” вселил в жителей дома уверенность и некоторые из них вышли на улицу. Собралась небольшая толпа. Усатый лейтенант нервно мял в руках папку и пытался выяснить, кто звонил в милицию. Люди наперебой пытались завладеть вниманием блюстителей порядка и сбивчиво рассказывали про случившееся. Наконец кто-то вспомнил про желтолицего бомжа, который жил в подвале их дома.
- Да, да, это точно его голос.
- Я давно знала, что он сумасшедший и все этим кончится, - послышались радостно-облегченные возгласы. Кто-то принес фонарь.
Процессия из двух милиционеров и трех жителей дома, вызвавшихся показать место обитания бомжа, направилась ко входу в подвал. Пацан, лет восьми увязался было за ними, но его прогнали. Потянулись минуты ожидания. По толпе поползли сплетни. Одна старуха клялась, что видела как ”желторожий черт” водил в подвал ”шлюх”, а пузатый дед, говорил, что видел однажды, как ”наш сосед” ловил на помойке кошку. Люди сбились кучками, каждый считал своим долгом изобразить походку этого бомжа. Особенно забавно походка получалась у одного мужика, очевидно, местного короля шутов. Стоя на месте, он мучительно трясся всем телом, затем резко дернувшись, переставлял одну ногу и снова трясся, вертя головой во все стороны. Старуха, озабоченная нравственным обликом подвального обитателя, весело брякнула:
- Ну, Федор - точно наш помойщик, - чем вызвала нервные усмешки на лицах жильцов.
Первыми из подвала показались трое добровольцев. Их тут же окружила заметно увеличившаяся толпа. Из их рассказа выяснилось, что они нашли его ”логово”, но сам возмутитель спокойствия исчез. Вскоре из подвала вылезли и милиционеры. Толпа утихла. Проходя к машине, лейтенант с важным видом изрек:
- Прошу сообщить если он появится.

Но бомж больше так никогда и не появился. Вскоре о происшествии все забыли. Точнее, почти все. Мальчик. Тот самый, который пытался пойти со взрослыми. Он не забыл. На другой же день он пошел в подвал и нашел там ветхий, полуразвалившийся портфель, в котором лежал сломанный плейер ”Sanyo”, с вложенной в него кассетой и какие-то бумаги. Часть бумаг была написана по-русски, а часть покрыта какими-то идиотскими закорючками, похожими на каракули малышей. Сережка, так звали мальчика, никому не сказал о своей находке. Оставаясь дома один, он часами мог рассматривать ”таинственные письмена”, обнаруженные им в портфеле. Ему нравилось, как закорючки вдруг иногда словно оживали и начинали двигаться по бумаге, как-будто в хороводе, напоминая фигурки маленьких человечков. Вскоре он упросил родителей купить ему магнитофон...
Разве он мог знать те три правила, о которых мы говорили в начале? Разве, зная их, он смог бы что-нибудь изменить? И разве вы, прочитав этот рассказ, и став ”свидетелями” описанных в нем событий, будете думать о его судьбе?

20.11.96.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Касторка
сообщение 9.3.2017, 19:44
Сообщение #2


Нечто зелёное
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 2581
Регистрация: 3.12.2012
Вставить ник
Цитата
Из: Ярославль




Затянуто.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Max Krok
сообщение 10.3.2017, 23:45
Сообщение #3


Конспиролог 1-го разряда
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 5126
Регистрация: 21.7.2015
Вставить ник
Цитата




Цитата(Касторка @ 9.3.2017, 19:44) *
Затянуто

Не спорю.. но переписывать уже не буду.. слишком давно это было, смотрю на этот рассказ, как на чужое (уже) произведение...
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Василь
сообщение 27.4.2018, 3:04
Сообщение #4


Играющий словами
**

Группа: Пользователи
Сообщений: 69
Регистрация: 18.4.2018
Вставить ник
Цитата
Из: Сахалинская область




неплохое начало, но нужно дорабатывать слишком сложные и длинные предложения. А ещё, изюминку показывать сразу. (если она есть).
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

Ответить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



RSS Текстовая версия Сейчас: 28.3.2024, 12:29