Навна в светлом будущем, Русская Соборная Душа заглянула немного в будущее Опции

[ИВК]

НАВНА В СВЕТЛОМ БУДУЩЕМ



I

Однажды русская Соборная Душа (Навна — так именует её Даниил Андреев) зашла в Мир времени — мир, где время выглядит словно пространство, путь из прошлого в будущее. Она бывает там часто, но на сей раз её привело сюда очень важное дело. Готовясь к нему, Навна разглядывает Мир времени, переводя взор с прошлого на будущее и обратно.
Позади лежат лихие девяностые, за ними виднеется советская эпоха, затем царская и так далее. А впереди расстилается неведомое новое тысячелетие, совсем недавно начавшееся. Надо произвести разведку, заглянуть на несколько десятков лет в будущее. Навну влечёт в такое путешествие вовсе не праздное любопытство. Знание будущего необходимо Соборной Душе для того, чтобы осознанно готовить к нему свой народ.
Наверное, не всем известно, кто такая Соборная Душа, а потому не помешает небольшое пояснение. Соборность — то, что делает принадлежащих к народу людей более-менее похожими друг на друга, а сам народ — более-менее единым соборным существом. Ключевая идея любой соборности одна: будь человеком. Но у разных народов она раскрывается по-разному, так что у каждого народа свой соборный мир. А на его вершине — Соборная Душа, небесная Учительница, всевозможными способами незримо влияющая на свой народ, объединяющая его вокруг себя. И главнейшая её забота — направлять в верное русло воспитание детей, для чего она должна заранее представлять, каким будет мир тогда, когда они вырастут. Уже потому ей совершенно необходимо смотреть хотя бы на десятилетия вперёд.

За почти полторы тысячи лет своей жизни Навна летала в будущее бессчётное число раз — когда недалеко, а когда и на расстояние в несколько веков. Каждый такой полёт — одновременно мечта и прогноз. Мечта — потому что Навна рисует не какой-то, а именно милый ей образ грядущего. Прогноз — потому что открывшаяся ей будущность обязательно должна быть достижимой, логично вытекающей из современной обстановки. И надо как-то стыковать желанное с вероятным, дабы получалась такая мечта, которая непременно сбудется. Очень непростая задача.
Навна не заменяет существующую реальность чем-то вовсе новым, а просветляет. Мысленно преображает то, что в настоящем несовершенно, или добавляет нечто, чего пока вовсе нет, потом ещё что-либо — и далее подобным образом; так логика, интуиция, фантазия постепенно создают желаемую и более-менее обоснованную картину нового мира. Она обычно получается зримой и осязаемой — словно сама явь. Но насколько верной?
Это самый больной вопрос. Сколько раз случалось, что Навна рисовала такой образ грядущего, которой потом бесцеремонно опровергался жизнью. Подобные ошибки возникали как просто из-за невозможности всё предусмотреть, так и в силу неискоренимой склонности Навны слишком предпочитать мечту строгому прогнозу, иначе говоря — выбирать из всех мыслимых вариантов развития событий наиболее мягкие и красивые. О своих первых вылазках в будущее она сейчас вспоминает с иронией — ей тогда грезилась Русь со столь гармоничными отношениями между народом и властью, что на самом деле такого просто не бывает. Однако ведь и потом, уже действительно став Соборной Душой и набравшись опыта, она порой крупно просчитывалась. Самая большая ошибка случилась почти 8 веков назад. Тогда Навна нарисовала красочную и подробную картину весьма плавного собирания Руси в единое государство и это казалось осуществимым — а потом монгольское нашествие погнало историю в совсем ином направлении.
Словом, надо очень внимательно изучать виднеющиеся впереди развилки истории, чтобы предугадать, куда именно она там повернёт. И чем дальше то будущее, которое требуется предсказать, тем больше на пути к нему таких разветвлений и тем труднее их верно разглядеть — и тем вероятнее, что мечта Навны улетит в одну сторону, а потом реальная история с ухмылкой зыркнет ей вслед — и выберет иной маршрут. Поэтому попытки заглянуть очень уж далеко вперёд — дело крайне неблагодарное. Однако без этого не обойтись — надо же хотя бы в общих чертах видеть и дальнюю перспективу.




II

А то будущее, которое Навна намерена разведать сейчас, сначала тоже было очень дальней перспективой. Ведь впервые оно замаячило более двух веков назад.
Когда к концу восемнадцатого столетия Российская империя покончила с угрозами, веками не дававшими нам жить спокойно, появилась возможность сосредоточиться на мирном обустройстве страны. Его в земном мире планировали многие, всяк по-своему; а вождь небесной Руси — демиург Яросвет — давно уже отчётливо видел конечную цель: Россия будет управляться такой властью, какую выбирает сам народ, не делящийся более ни на какие сословия.
Яросвет тогда поделился таким своим замыслом с Навной. Она — его главная помощница. Яросвет вырабатывает стратегию развития русской цивилизации; он видит далеко и ясно, его мысль не стреножена предрассудками — даже теми, которыми в данное время страдает всё человечество. Навна такой свободой мысли похвастаться отнюдь не может — мышление Соборной Души переплетено с мышлением народа, весьма зависимо от него. Зато, будучи столь близка к народу, она способна вообразить во всех подробностях, как именно он может усвоить и осуществить намеченную Яросветом стратегию, на что именно тут опереться и что мешает.
И в тот раз Навна попыталась без промедления живо представить, что к чему. Она улетела в очерченное Яросветом чудесное будущее, вообразила его как сумела. Конечно, даже с её беспредельной фантазией и глубочайшим пониманием русского народа оказалось очень непросто разглядеть из суворовских времён небывалый мир народовластия. Так что та первая его картина вышла у Навны, как сейчас ясно, весьма наивной и скомканной. Зато чудесной и вдохновляющей — воистину зарисовка рая. Теневые стороны монархии к тому времени настолько осточертели Навне, что мерцающий впереди мир народовластия безоговорочно воспринимался ею как рай. Главное в нём то, что каждый сам понимает, чем может принести Руси наибольшую пользу, — и сам к тому стремится, — а потому вся чудовищная государственная машина принуждения упразднена за ненадобностью. Чем не рай?

В последующие два века Навна часто наведывалась в то сияющее будущее, образ которого раз от разу прояснялся, но достаточно чёткого видения его нет и поныне. Многое выглядит несоразмерным и противоречивым, словно во сне. Оно и понятно: слишком мало известно с точностью, отчего слишком велик простор для домыслов и гаданий, а значит - для оплошностей в предсказаниях. В том раю — народовластие, а как при нём поведёт себя привыкший к единовластию народ и как он может продвигаться к такому новому своему состоянию — даже Соборная Душа знала весьма приблизительно. Так что нередко ошибалась как насчёт тех или иных черт манящего будущего, так и насчёт пути к нему.
К тому же развилок на том пути хватало — и Навна на них часто сворачивала не туда. Обычно сбивалась с курса из-за нежелания допустить революцию. При царях, совершая подобные рейды в будущее, упрямо выбирала вариант, предполагающий эволюционное превращение монархии в республику, а в советское время — столь же эволюционный способ перехода к демократии. Отчего рисовала такие картины того рая, которые на поверку оказались немногим ближе к реальности, чем изображение жизни на Луне в романе Уэллса. Очевидно же, что тот мир будущего был бы заметно лучше, не случись на пути к нему катастроф 1917 и 1991 годов.

Однако ныне цель уже гораздо ближе и видна лучше. Особенно прояснилась она за десятилетие знакомства с реальной русской демократией. Многие старые иллюзии тогда развеялись, зато возникло немало новых идей; потому контуры светлого будущего стали куда отчётливее. И путь к нему уже совсем не столь тёмен. Ведь нет больше вопроса, как переходить к демократии — она и так налицо. Надо лишь её просветлять, превращать из нынешней корявой в настоящую.
А настоящей она станет, когда русский народ начнёт сам к себе относиться более-менее так же, как к нему относится его Соборная Душа.




III

Навна ощущает весь народ как свою собственную семью, заботится обо всех сразу и о каждом отдельно; и Россию воспринимает буквально как свой дом. И ей очень хочется, чтобы каждый человек по возможности мыслил и действовал подобным образом. Естественно, она понимает, что обычные люди в ином положении — у каждого своя семья, требующая сосредоточения именно на ней. Но надо, чтобы люди не уходили в частную жизнь вовсе с головой, уделяли внимание также и общим делам — если их забросить, всё развалится и плохо будет всем.
В теории данный вопрос решается просто. Люди обстоятельно обсуждают местные и общероссийские дела, приходят к единому мнению, принимают соответствующие решения, выбирают во власть наиболее пригодных к тому людей и присматривают, чтобы власть их не испортила, — и страна процветает. Но в реальности всё это работает лишь при условии, что каждый достаточно хорошо разбирается в общих делах, в политике. Для чего нужна хотя бы привычка мыслить на подобные темы. А откуда она возьмётся? Слишком укоренилось мнение, что дела всей страны — прерогатива исключительно государства и печься о них должны лишь те, кому по должности положено. Конечно, склонные самостоятельно размышлять над общими делами люди никогда не переводились, но их мало и они не привыкли действовать совместно — да и попросту считаться с мнениями друг друга.
А не умея ни найти общий язык между собой, ни опереться на народ, они в итоге скатываются к мысли, что бесполезно пытаться выстроить естественный порядок, вырастающий из неповторимых особенностей народа, — потому что народ слишком инертен. Вместо этого передовые люди всех стран должны объединиться вокруг какой-либо универсальной теории и водворить во всём мире единый для всех народов порядок. Тем более что такой замысел при поверхностном взгляде смотрится впечатляюще: ещё бы, планетарный размах, свобода для всего человечества!
На самом деле никакой свободы так не достичь. Свобода предполагает право оставаться самим собой. Русские хотят жить по-русски, японцы — по-японски и так далее. А единый общечеловеческий порядок уничтожает такую возможность, всех стрижёт под одну гребёнку. На какой бы концепции он ни основывался, а народовластия обеспечить не сможет, потому что воля любого народа как самобытной общности тут ничего не значит — всё за всех решают эти «самые передовые люди всех стран», от своих народов оторвавшиеся.
Однако разглядеть все такие тонкости непросто, так что пока идея некой универсальной теории, способной осчастливить всё человечество, весьма популярна — и привлекает зачастую далеко не худших людей. Она примитивна — но благодаря такой примитивности и усваивается легче, отсюда её популярность. И ведь в чём-то она полезна: осмысляя и пытаясь применять теории, рассчитанные на всё человечество, на некого абстрактного вненационального человека, люди хотя бы привыкнут серьёзно мыслить о подобных материях, заглядывать далеко в будущее. А тогда можно переходить и разработке таких теорий развития, которые подходят именно для России.

Навне это ещё в советское время было ясно со всей очевидностью. Пожалуй, надо освежить в памяти тот опыт, перед броском в будущее совершить экскурсию в недавнее прошлое.




IV

Навна сдвинулась в Мире времени назад, заглянула в последние десятилетия Советского Союза.
Тут в народе вера (пусть шаткая) в коммунизм легко уживается с аполитичностью (пусть тоже далеко не абсолютной). И неудивительно. Принцип «я человек маленький» и идея мировой революции, при всей их кажущейся противоположности, сходятся в нежелании сосредоточиться на делах своей страны. В первом случае её проблемы прямо воспринимаются как «не моего ума дело», во втором предполагается, что они, вместе с проблемами всех прочих стран, устранятся мировой революцией, а отдельно ими заниматься опять же излишне. Один и тот же человек вполне может исповедовать обе упомянутые идеи сразу. Они совместимы, подобно тому как любовь ко всему человечеству совместима с практическим эгоизмом (думаешь о счастье человечества, вокруг себя никого не замечая), тогда как любовь к ближнему гораздо более требовательна — ближний-то не за тридевять земель, а рядом, так что или помогай ему или не прикидывайся, что его любишь. И с безразличием к своей стране такое радение о человечестве тоже успешно уживается. «Что-то плохо на Руси? Вот совершим мировую революцию — тогда вместе с бедами Америки и Африки исчезнут и наши, ну а пока… ну начальство же есть, оно пусть о стране думает, а я займусь своими личными делами, я же человек маленький».

На словах заниматься мировой революцией гораздо проще, чем на самом деле обустраивать свою страну. А поскольку настоящей, сознательной заботы о стране не было, то вместо плавного перехода от власти КПСС к истинному народовластию получилось нечто неуправляемое и катастрофическое, через крушение Союза и бандитские девяностые.




V

Навна вернулась в современность. Тут место коммунизма занял либерализм — правда, лишь отчасти, потому что русский народ относится к либерализму с куда меньшим почтением, чем когда-то к коммунизму. Но суть та же — опять идеология, подменяющая естественное развитие каждой страны глобальным порядком, игнорирующим национальные различия. Впрочем, ведь и марксизм не забыт, да и русские концепции обустройства всей планеты имеются (и продолжают появляться). Так что вроде можно выбирать: то ли встраиваться в либеральный мировой порядок (вариант самый реалистичный — но и самый мерзкий), то ли возвращаться к коммунистической идее, то ли объединять человечества вокруг какой-либо собственной, русской концепции (вариант самый привлекательный — но и самый беспочвенный).
Но выбор тут, если вдуматься, мнимый. Хоть на коммунизм уповай, хоть на либерализм, хоть на некую доморощенную глобалистскую теорию, а за всем этим одна и та же фундаментальная догма: сосредотачиваться на обустройстве России не очень-то и надо, ведь наше будущее счастье зависит не от этого, а от переустройства жизни всего человечества. Но раз своей страной заниматься незачем, а участие в утверждении того нового миропорядка — что-то вовсе отвлечённое, то практический вывод тот же: я, человек маленький, буду заботиться исключительно о своих частных делах.

А надо поставить демократию на службу народу. Для чего следует хотя бы понимать, что вообще за штука демократия и как она работает. А об этом нам известно в основном на примере Запада, где она намертво переплетена с либерализмом. И получается так: если ты за демократию — значит, и за однополые браки, за полную свободу миграции, за перемешивание всех народов в однородную массу и за прочую подобную чушь. И надо либо всё это принять, либо всё отвергнуть — вместе с самой демократией. Чтобы избавиться от необходимости делать столь нелепый выбор, следует отделить от демократии либерализм и выбросить его на свалку истории. Настоящая демократия — не либеральная, а суверенная, предполагающая право народа выбирать любую власть и устанавливать любые законы — хоть бы и полностью противоречащие принципам либерализма (и любой иной теории).
Но чтобы вместо либеральной демократии, взятой с Запада в готовом виде, использовать собственный её вариант, нами самими определяемый, народ должен хорошо разбираться в политике. Иначе мы, взявшись переустраивать всё по-своему, нагородим такого, что сами ужаснёмся. Сначала народ научится здраво судить о политике своим умом — а уж потом построит суверенную демократию, то есть подлинное народовластие.

Вот он, прямой путь в тот рай, к которому третье столетие рвётся Навна. Ответвления, правда, имеются; можем по глупости или в силу чего-то вовсе непредвиденного свернуть опять к какой-нибудь революции или иным потрясениям, но основной путь — безусловно этот, эволюционный, требующий не каких-то переворотов, а просвещения, особенно политического.
Собственно, он определённо обозначился ещё в девяностые, но тогда Россию так лихорадило, что как-то не до будущего — взлететь к нему с такой качающейся и дребезжащей платформы затюканная текущими проблемами Навна не могла. Не удавалось ей тогда сосредоточенно и обстоятельно помечтать о светлом завтра. А теперь хотя бы настоящее более-менее прояснилось, устоялось — а значит, появилась хорошая площадка для разведывательного полёта в грядущее.

Навна ещё раз вдумчиво осмотрелась, впитывая в себя всю сегодняшнюю реальность, — и понеслась в прекрасное далёко, набирая скорость. Видит, как меняется жизнь: что-то просветляется, что-то, неисправимо тёмное, тает, а что-то — светлое и ныне невозможное — зарождается и крепнет. Не научно-технический прогресс замечает она в первую очередь — и даже не социальный, её внимание сосредоточено на душах людей, а в особенности — на том, как в них растёт чувство ответственности за всю страну.
И наконец Навна вплывает в ту Россию, какая будет через несколько десятилетий (а через сколько именно — зависит от нас).




VI

В том будущем Навна для начала посетила Мир соборности. Это мир, в котором каждая Соборная Душа — как звезда, вокруг которой звёзды поменьше — души связанных с нею людей; народы здесь — словно огромные созвездия.
В светлом будущем Мир соборности восхитителен. По сравнению с современностью, звёздочки-души в русском созвездии стали ярче, перемигиваются гораздо дружнее и веселее — и между собой и со звездой-Навной. Тем более что само существование Соборной Души — для народа не тайна. Во всяком случае, нет никого, кто про неё не слыхал. Правда, слышать — одно, верить — другое.
— А ты знаешь, кто я? — обратилась Навна к одной из звёздочек.
— Знаю. Ты русская Соборная Душа. Тебя Даниил Андреев выдумал — как и Яросвета.
— И это плохо, что выдумал?
— Скорее, хорошо. Красивая сказка… полезная даже.
— Не выдумал, а первым разглядел из земного мира столь ясно, что смог всем рассказать, — послышалось со стороны другой звёздочки. — Ты в самом деле наша Соборная Душа, а вовсе не выдумка.
И другие заговорили наперебой. Разброс мнений огромный — от признания Соборной Души вредным суеверием до безоговорочной веры в неё, даже преклонения перед ней.

Мечтай Навна отвлечённо — выдумала бы такое будущее, где никто не сомневается в её существовании. Однако русская богиня мечтает сосредоточенно и ответственно, старается создать реалистичный образ будущего, а потому по возможности учитывает всё. А она слишком хорошо знает как силу материалистических догм, так и то, что в ортодоксальную христианскую традицию понятие Соборной Души тоже сложно вписать, — а потому и не надеется, что её так быстро все признают. Несомненно, ей суждено ещё очень долго в глазах многих оставаться лишь фантомом.
«Впрочем, что тут сильно расстраиваться, — подумала она. — Даже и такое воистину чудесно по сравнению с современностью, где про меня почти никто вовсе не слыхал, а кто слыхал, тот скорее всего воображает меня сидящей в подземной темнице».

Обмениваясь с душами людей мыслями и чувствами, Навна проникается духом новой эпохи, входит в роль Соборной Душой такого народа — конечно, того же самого, что и сейчас, но в чём-то совсем нового. Наконец, решает, что пора из Мира соборности переместиться в мир обычный. Через наугад выбранную звёздочку — чью-то душу — заглянула в первую попавшуюся семью, потом в другую, третью… Ходила туда-сюда, слушая и разглядывая, что люди думают, говорят и делают.
А они стали заметно лучше. Культура ощутимо подросла. И об экологии заботятся гораздо прилежнее, мусорить стало вовсе неприлично. О здоровье тоже пекутся больше; понимают, что спорт для здоровья, а не для медалей; да и вообще физкультура ставится выше спорта. И пьянства гораздо меньше, курение вышло из моды, а наркомания вовсе придавлена. А основная причина всего этого — то, что люди намного более, чем сейчас, склонны относиться к стране как к своему дому, иначе говоря — стали намного более похожи на Яросвета и Навну. И неудивительно — здесь исходящее от небесного теремка Навны сияние лечит земную Русь от недугов гораздо лучше, чем в современности. Потому что сам теремок светится по-новому. Надо в него наведаться.




VII

Навна оставила пока земной мир, вознеслась на небеса, к своей обители. И остановилась поодаль, обошла теремок кругом, долго разглядывала со всех сторон с восхищением: таким его она ещё не видала. Исходящее от него свечение необычно, оно стало намного ярче и мягче. Из всех излучаемых теремком идей самой заметной, самой настоятельно внушаемой стала та, что Навне милее всего: главное условие счастья народа — человечные отношения между людьми, взаимопомощь, а прочее второстепенно.
И она знает, почему теремок светится не по-прежнему. Изменился обитающий в теремке народный идеал.

О нём следует сказать подробнее.
В земном мире русский идеал проявляется в виде представлений русского народа о том, каким должен быть настоящий, достойный всеобщего уважения человек. Конечно, полностью соответствовать такому образцу едва ли возможно, очень уж требователен. Но и откровенно им пренебрегать мало кто осмелится: все ведь это видят и делают насчёт тебя соответствующие выводы. Да и без присмотра человек, на таком идеале выросший, обычно старается ему следовать — он же и сам перед собой хочет выглядеть прилично.
Словом, люди — в разной мере — подтягиваются к народному идеалу. А значит, его изменение влечёт за собой постепенное изменение сознания всего народа. Поэтому Навна так внимательна к идеалу русского народа — через него она воспитывает весь народ целиком. Идеал этот для неё — не абстракция, а самая настоящая живая личность, по имени Русомир. Представьте себе такого человека, которого обычные русские люди признают как образец для подражания и который притом находится не в земном мире, а в небесном теремке Навны, — это и есть Русомир.
Теремок для него — своего рода школа, в которой он — самый главный ученик. А сложностей с этим учеником у Навны предостаточно. Тот, кто идеален с точки зрения народа, далёк от совершенства на взгляд нашей небесной Учительницы. А он — в современности — не нравится Навне прежде всего тем, что не желает показывать людям пример заботы о стране как о собственном доме.
Но так в современности — а как в светлом будущем?




VIII

Едва переступив порог теремка, Навна поинтересовалась у Русомира, каково, на его взгляд, главное условие счастливой жизни в России. И получила ответ, какого в современности не дождёшься:
— Если каждый будет заботиться о стране как о собственном доме, ко всем относиться по-человечески, — заживём отлично.
— Но уметь же надо. Если плохо знаешь свою страну, то получится бестолковая забота, просто патриотическая суета, от которой порой больше вреда, чем пользы.
— Так надо знать страну хорошо — как свой дом, понимать, что ей действительно нужно — и всей стране и каждому человеку.
— Но чтобы в этом соображать, надо постоянно интересоваться жизнью в России, вдумываться; а это тяжело и от личных дел отвлекает.
— Ну отвлекает — и что? Все должны в этом разбираться — чтобы и самим вести себя по-людски и за властью всем вместе присматривать, не позволять ей разлагаться. А раз все должны — то и каждый отдельно взятый человек должен, — чтобы не оказаться хуже других. Почётная обязанность.

Навна ощущает себя так, словно принимает экзамен — после обучения долгого и тяжёлого, но завершившегося полным успехом. То, что в современности доходит до Русомира туго, в этом прекрасном будущем стало для него очевидным. И Навна, слушая его, точно ощущает себя как в раю. Но продолжает проверку, переходит к планетарным делам:
— А какой-то единый для всех стран порядок может потребоваться?
— Зачем?
— Есть же общие проблемы, которые приходится решать усилиями многих стран, — например, насчёт той же экологии.
— Так мы и решаем — находим с другими народами общий язык по принципу "Патриоты всех стран, объединяйтесь!" Умные патриоты должны уметь договариваться — так, чтобы было хорошо всем — и каждой стране в отдельности.
— И всегда получается договориться?
— Не всегда; но иначе ведь всё равно никак.
— А вот некоторые полагают, что так ничего не достичь — всё равно в итоге всё настолько запутается, что придётся разрубить этот узел, раз и навсегда ввести для всех народов единые правила, единую концепцию развития.
— Мы не допустим, чтобы всё до такой степени запуталось.
Навна хотела ещё о чем-то полюбопытствовать, но тут нараставшее по ходу беседы недоумение Русомира прорвалось наружу:
— А зачем ты задаёшь мне такие странные вопросы, ответы на которые очевидны?
— Затем, что прилетела из прошлого, в котором такие ответы вовсе не представлялись тебе очевидными…
— Ясно, — понимающе кивнул Русомир, привычный к странствиям своей учительницы по разным мирам и временам. — Но в том прошлом я блуждал в политике — вот и цеплялся за всякие готовые схемы, избавляющие от необходимости самому шевелить мозгами. Теперь не блуждаю — и не боюсь сам думать.

Навна всматривается в Русомира — не забывает, что он здесь только выглядит настоящим, а на самом деле создан её фантазией. Точно ли он таким станет и в реальном будущем? Не уклонилась ли опять она, изобразив его таким, от добросовестного прогноза к беспочвенной мечте? Пожалуй, не уклонилась. Да и не столь уж радикально он отличается от того Русомира, который в начале нашего века. Тот тоже порой пытается рассуждать подобным же образом — но банально путается, не привык к столь полной и безусловной ответственности за страну. А тут, в будущем, — уже привык.

Она спросила:
— Русомир, а тебе сейчас в чём труднее всего с людьми?
— Вот я считаю, что каждому следует заниматься тем, что ему более всего по душе и чем он может принести наибольшую пользу всем. И у меня одно другому не противоречит. А у людей зачастую не так — человек хочет заниматься вовсе не тем, чем может быть наиболее полезен. Вот с таким противоречием труднее всего.
— А может, наиболее полезен он может быть как раз тем, чего ему самому хочется, только этого так просто не разглядишь, вот и кажется, что его тянет к какой-то ерунде. Бывает же так.
— Бывает. Вот и говорю: очень тут всё запутанно.
— Так что поделаешь, распутывать надо. Это у глобалистов всё просто: выдумают, каким положено быть человеку, и под этот шаблон всех подгоняют, обрубая всё, что вроде бы лишнее. А мы признаём, что человек должен оставаться самим собой, а посему никуда нам от такого живого человека не деться, надо его как-то понимать…




IX

Покинув теремок, Навна опять любуется им со стороны и размышляет. Идея человечности, дружбы, взаимопомощи не стала бы главной в том потоке, который изливается из теремка в души людей, если бы не ослабла другая, веками господствовавшая, — идея необходимости единства против внешних врагов, а значит — и необходимости жёсткой власти. Понятно, что такая власть неизбежно нарушает нормальные человеческие отношения, но Навна её поддерживает, поскольку для Соборной Души безопасность её народа — важнее всего. А в светлом будущем потребность в жёсткой власти заметно сократилась, поскольку Россия стала сильнее, а внешние угрозы — меньше. А почему?

Навна знает, в каком направлении искать ответ на этот вопрос. Мы перестали сами на себя накликать беды, хватаясь за всяческие схемы перекройки мирового порядка. Место, которое в нашем сознании когда-то занимал марксизм и на котором в современности старается закрепиться либерализм, в светлом будущем пустует — и ничем занято не будет. Потому что пытающаяся всё на свете расставить по полочкам идеология — костыль для тех, кто неспособен свободно мыслить о делах страны и мира; а мы мыслим самостоятельно.
Правда, не все — ещё хватает людей, для которых политика — дремучий лес. Но такое хотя бы уже не воспринимается как норма — потому что противоречит народному идеалу. Тут явный контраст с нашим временем, где человек, хорошо разбирающийся в политике и притом никакой личной выгоды из того не извлекающий, выглядит чуть ли не как инопланетянин. А в будущем не так. Поскольку сам народный идеал самостоятельно и разумно судит о делах страны и мира, то и в народе такое умение считается естественным и похвальным, не вызывает вопроса: зачем тебе это и что ты лично с этого имеешь? Ведь ответ известен: со знанием дела участвовать в удержании власти под контролем — почётная обязанность, хоть и нигде не записанная. Поэтому понимающих в политике людей достаточно для того, чтобы стратегия развития страны вырастала прямо из желаний народа, а не диктовалась некой отвлечённой концепцией.

А чего хотят люди? Прежде всего — просто оставаться самими собой. Русские хотят оставаться русскими, татары — татарами, удмурты — удмуртами и так далее. Никому не хочется, чтобы его душу переформатировали.
Навна отправилась по гостям, повидалась с Соборными Душами других народов России — и убедилась, что с ними стало легче общаться, жизнь подбрасывает меньше причин для разногласий. Особенно благодаря тому, что заметно уменьшилась угроза обрусения малочисленных народов. Навна этому тоже очень рада, поскольку считает, что русские должны своих детей растить, а не восполнять убыль за счёт русификации — как других народов России, так и мигрантов. Пусть другие российские народы тоже растут и процветают, а массовая миграция извне нам вообще ни к чему.
Да и нет уже той убыли, которую якобы требуется восполнять. Кружась над Русью, озирая её всю целиком, Навна видит, что опасность вымирания русского народа миновала — семьи в светлом будущем отнюдь не столь малодетны, как в современности. И в прямой связи с этим прекратилось скучивание людей в мегаполисах, вовсю идёт обратный процесс, заселяются сельская местность, Сибирь и Дальний Восток.

Навна снова взлетела к теремку. Теперь окончательно ясно, что иным он стал именно благодаря тому, что зависимость от внешнего мира сильно сократилась. Сами определяем стратегию развития страны — и сами же её выполняем; тут нет какой-либо привязки к идее некого единого глобального порядка. А сколь опасна такая привязка, Навна отлично знает по опыту. Если встраиваться в мировой порядок, водворяемый другими (скажем, Западом), то это делает Россию столь зависимой от «передовых стран», что самые разнообразные угрозы вылазят буквально отовсюду. А если мы сами претендуем переустроить жизнь человечества по нашему собственному вкусу, то другие страны воспринимают это как агрессию и Россия оказывается в кольце врагов. В обоих случаях наше положение столь опасно, что Соборная Душа поневоле должна упирать на необходимость единства перед лицом внешних врагов, сплочения вокруг власти, — а всё прочее оказывается второстепенным.
А в светлом будущем такой беды нет. Тут народ понимает, что связь между положением на Руси и глобальной политикой иная: продвигаясь собственным путём, Россия подаёт пример другим странам — пусть тоже развиваются каждая как ей удобнее, не вмешиваясь в чужие дела. В таком смысле мы впереди планеты всей — а в ином и не надо. Хотят с нас брать пример — хорошо, не хотят — и ладно, не наше дело. При таком подходе причин для вражды с другими странами у нас сравнительно мало, Россия в относительной безопасности. А значит, требование единства против внешних угроз уже не столь настоятельно, уже не возвышается над всем — и уже не излучается теремком Навны с прежней силой. Благодаря чему главной становится та самая милая сердцу Навны идея человечности, взаимопомощи: живите дружно, заботьтесь и о своих ближних и обо всей стране — и будем счастливы.
Вот почему теремок Навны светится по-новому.




X

Навна долго не могла выбраться из чудесного будущего — очень уж оно ей полюбилось. Наконец всё же вернулась в современность — и обнаружила, что та стала светлее. Конечно, сама по себе нынешняя жизнь осталась той же — и народ вымирает, и коррупция кругом, и уголовщина, и мусор везде во всех проявлениях — от пивных бутылок до телерекламы, — да что там перечислять общеизвестное. Но на унылом настоящем лежит отблеск светлого будущего. Навна ведь не с пустыми руками вернулась из своего странствия, а с ясной картиной как самого будущего, так и пути к нему. И теперь, глядя на то, что есть в наличии, уже видит, что вместо этого будет через какие-то десятилетия и как к такому прийти. И просвещает нас — и просветляет.
Но помогать же ей надо.

[Ascar_D200]

ИВК

Однажды русская Соборная Душа (Навна — так именует её Даниил Андреев)

И сразу вопрос - кто такой Даниил Андреев? Зачем он здесь?
Однажды русская Соборная Душа, Навна,

совет - выдержите весь текст в одном времени. Или в прошедшем, или в настоящем.

ей тогда грезилась Русь со столь гармоничными отношениями между народом и властью, что на самом деле такого просто не бывает.

ей тогда грезилась Русь со столь гармоничными отношениями между народом и властью, каких на самом деле просто не бывает.

Так что та первая его картина вышла у Навны, как сейчас ясно, весьма наивной и скомканной.

Так что та, первая его картина, вышла у Навны весьма наивной и скомканной.

Не стоит подчёркивать текст жирным. Из естественного прочтения должна следовать мысль, что главное- а что второстепенно. Иначе возникает ощущение, что автор держит читателя за дитятко неразумное.

Настоящая демократия — не либеральная, а суверенная,

Корявая формулировка. Как "настоящая вода - не твёрдая, а в кране". Должно быть противопоставление между принципиально сопоставимыми вещами. Вода не твёрдая - а жидка. Не где-то в окиянах, а в кране.
Настоящая демократия — не либеральная, а коммунистическая.
Настоящая демократия — суверенная, а не импортная.

но тогда Россию так лихорадило, что как-то не до будущего — взлететь

но тогда Россию так лихорадило, что как-то не до будущего было — взлететь

— Знаю. Ты русская Соборная Душа. Тебя Даниил Андреев выдумал — как и Яросвета.

Второй раз упоминается Даниил Андреев. Но заметьте, в речи персонажа - это не вызывает резкого отторжения, как в словах автора.

от признания Соборной Души вредным суеверием до безоговорочной веры

от признания Соборной Души обманом до безоговорочной веры

Однако русская богиня мечтает

В первый и единственный раз персонаж называется богиней. Да ещё и не в самом начале. Надо или заменить синонимом, или в первых строках упоминать о божественной сущности действующего лица.

«Впрочем, что тут сильно расстраиваться, — подумала она.

Лучше оформить как прямую речь. Монолог, обращённый к себе.
Совет по диалогам - разбавляйте их описаниями внешних проявлений эмоций. А то у вас редко:

— Ясно, — понимающе кивнул Русомир,

Надо гораздо больше. И вообще, как-то визуальная картинка не возникает. Нет цветов, запахов, звуков. Одни мысли. А зачем мыслям кивать?

если бы не ослабла другая, веками господствовавшая, — идея необходимости единства

Так прямая речь оформляется.
если бы не ослабла другая, веками господствовавшая, идея необходимости единства