Изгнанная ткачиха, Фэнтези, но с размышлениями о глубоком Опции

[МиляБонд]

Я сидела в темном коридоре и разглядывала тяжелые красные шторы. От них пахло пылью и затхлостью, наверное, поэтому мысли в голове обретали тягучесть и тяжесть –находись я в этот момент в другой обстановке, я бы быстро передумала, испугалась, сбежала, не оглядываясь назад. Какое сумасшествие…

Сколько я там сидела? Час, два? Как вообще я там оказалась? Когда приняла это решение? Когда все это началось?

У зеркала? Нет. Раньше. В детстве, когда родители привели меня на ярмарку, там я и увидела ИХ. Они были как из сказки – легкие, воздушные, элегантные и сильные. Нет, не сильные. Всемогущие! Ткачихи – они разрывали ткань бытия, расплетали его узлы и сплетали заново, и делали это так непринужденно, будто бы иметь власть над судьбой – это не что-то невозможное, не что-то запретное для обычных людей. Да, именно тогда это все и началось, именно тогда я решила, кем стану, когда вырасту, хотя и побаивалась поначалу признаться в этом вслух. Через пару лет я подошла к родителям – маленькая, робкая – дрожащим голосом, так, что они даже не расслышали сперва, я произнесла: «Хочу быть ткачихой». Сколько же сил я потратила на эти слова… Уже тогда я точно знала, что мне не дано: мои короткие толстые пальцы не были способны ткать бытие с той ловкостью, которая требовалась, а слабые тяжелые ноги не могли поднимать меня в воздух к тем материям, где плелись самые важные нити вселенной. Но кем мне еще быть, как спать по ночам, если я так хочу быть ткачихой? Нет, правильное решение я приняла, правильные слова сказала.

Зеркало было потом. Я называла тот вечер «ЗЕРКАЛОМ», будто бы дело было в нем, хотя оно тут не виновато. Был обычный учебный день в академии ткачих (поступление куда я долгие годы считала невозможным, но упорно шла к своей цели), тяжелый и вялый, полный боли и разочарований. В тот день ко мне подошла директор академии, сказала, что выпускные экзамены мне не сдать. Нет, она не пыталась вдохновить меня заниматься больше, не наставляла, не говорила, что я должна сделать, чтобы сдать, чтобы выпуститься. Меня поставили перед фактом – холодно и безоговорочно. После этого страшного известия я вернулась в комнату, села на единственный стул – напротив зеркала – и расплакалась. Слезы капали на платье, на волосы, на пол, я вытирала щеки рукавом, отчего тот намок и обвис мятым потемневшим куском ткани. Я смотрела на свои руки – в мозолях и синяках от ежедневной работы в тренировочном зале они походили на маленьких лысых крыс после драки – я ненавидела их. Как они могут?! Что бы я ни делала, они оставались толстыми и короткими, негибкими и слабыми. Я попыталась отвести от них взгляд, посмотрела на ноги. Ноги… Великие ткачихи способны воспарить над пламенем, символизирующем жизнь, и повиснуть в воздухе, продолжая плести ткань бытия, чтобыизменить мир по своему усмотрению. На что способны мои ноги? Прыгнуть? Один раз, два? Как же это мало! Как же этого недостаточно! Нет, я не могла смотреть на них, на это жалкое натруженное подобие ног настоящих ткачих.

Я закрыла лицо руками и долго рыдала так, в темноте, вокруг лишь безудержный вой со своими «друзьями» - воплями отчаяния. Больше ничего для меня не существовало в тот момент. Постепенно темнота, созданная теплыми ладонями, приглушила горечь внутри, ее остроту, я смогла замолчать, продолжая беззвучно плакать. Я опустила руки. Выждав несколько секунд, подняла глаза. Интересно, я на кого-нибудь еще смотрела так же,как на себя? В зеркале я увидела опухшие глаза, блестевшие ненавистью, полные презрения. Я смотрела на отражение исподлобья, так, что не было видно влажных ресниц, как смотрят затравленные детеныши кровожадных зверей. Я смотрела на самого ненавистного человека в моей жизни, на главного предателя, бессовестного, безжалостного и, самое обидное, бесхребетного.

Враги бывают разные. Тот, на которого я смотрела, был не из тех, кто поигрывает ножом перед твоим лицом, ехидно ухмыляясь и кидая жестокие угрозы; он был не из тех, кто пускает про тебя слухи, вульгарные и лживые, а потом пожимает плечами, будто бы сам только их услышал. Мой враг был другим. Он тенью следует за тобой, он всегда у тебя за плечом. Он молчит и бездействует. Смотрит в пол. Кажется, ему даже все равно на тебя, он не испытывает к тебе ни ненависти, ни любви. Он просо есть. Он никому не мешает. Но однажды такой враг разрушает твою жизнь, разбивает ее вдребезги. Обессиленный и обескураженный, обдумав, как все это произошло, ты вдруг понимаешь, что каждый шаг, каждое действие твоего врага было подчинено только одной цели – навредить тебе, уничтожить тебя, превратить в ничто. В тот момент, сидя напротив своего врага, я впервые смогла ясно взглянуть на него, увидеть его настоящего, его неприязнь, оскал, жестокость. Но что мне делать? Что делать, если мой враг – это я сама? От себя не убежишь, не скроешься. Убить себя? Но враг тогда победит, да и там, в загробном мире он будет рядом, всегда за спиной. От этих мыслей я начала плакать с новой силой, больше не осмеливаясь глядеть на свое отражение.

Зеркало еще не было тем толчком, который привел меня в коридор с бардовыми занавесками по стенам. То был акт слабости, всего лишь случай, один из многих – показательное происшествие, не более. Почему я так запомнила тот вечер? Потому что познакомилась со своим врагом, живущем в зеркале? Забавно, я ведь и так его знала, и так жила с ним всю жизнь «бок о бок». В тот день он лишь открыто показал свои намерения, сделал все, чтобы запугать меня до смерти. Я ходила мимо зеркал, опустив глаза, никогда не смотрела в лицо перед зеркалом, только на одежду, на волосы – мне смелости не хватало, я была побеждена. Но еще не сломлена.

Мне хотелось жить, на тот момент я грезила, что смогу все сделать правильно, исполнить детскую мечту. Поэтому я и согласилась тогда помочь родному дяде. Просто согласилась? Нет, я была охвачена восторгом, детским возбуждением, дажене отдавая себе отчет в том, что служба ткачихи – это не игра и не веселье, а совсем другое. Мой дядя повредил руку: длинная глубокая царапина на предплечье. Даже если бы позвали медикуса, заживление заняло бы много времени, при этом дядя не смог бы ни работать, ни помогать жене по хозяйству. Я не была их последним шансом, но весьма удачной возможностью. Для ткачихи моего уровня это была работенка обычная, не простая и не сложная – чуть расплести нити вчерашнего дня и сдвинуть нужную нитку в нужную сторону. В теории я прекрасно понимала, какие движения потребуются, как расположить пряжу, что я почувствую в процессе. Но я ошиблась… Я была не в том состоянии, несосредоточилась, мне было весело и смешно, у меня чесались руки от желания сделать все красиво и ловко, чтобы увидеть восторженные взгляды родственников, полные благодарности и почтения. Излишняя уверенность в себе. Не хватило ловкости и таланта. У меня дернулась рука, после чего нити встроились друг в друга, но не в том порядке, который был нужен. Я переусердствовала, переволновалась, поэтому руки мои дрожали, а нити сплелись в такие узлы, которые не распутать больше никогда. Это был провал, поправить который не было возможности. Царапина стала глубже, а значит и заживать будет дольше, останется жуткий шрам, при виде которого меня всю жизнь будет накрывать непередаваемый стыд и отчаяние.

Тогда я и поняла, что порчу жизнь не только себе, но и всем вокруг, особенно близким людям. Умереть не хватало духу, поэтому я воспользовалась последней возможностью себя исправить – пошла к изгнанной ткачихе.Вее коридоре я и сидела. Я знала, что люди прибегают к ее помощи, может неохотно, но ничего незаконного в том не было. Я чувствовала слабость, нахождение здесь было доказательством того, что сама я не справилась и уже не справлюсь. Изгнанная ткачиха возьмет ткань моего бытия и ювелирно точными движениями разделит ее на две части – на меня (будущею меня) и на все, что останется – что-то жалкое и бесполезное. Со временем оно исчезнет, просто растворится в мировом бытие, будто бы и не было его никогда. С глаз долой, из сердца вон!

Так я стану свободной, все мои мечты сбудутся, мне будет даваться все легко и естественно, будто я рождена для этого. Хотя почему «будто бы»? Может, так и есть, может, мое истинное предназначение в том, чтобы взять власть над собой в свои руки, откинуть лишнее, выбросить, как скульпторы отсекают от камня все, что не будет их скульптурой, их произведением искусства? Может я долго медлила, надо было сделать так с самого начала, с первого курса? Сколько бы всего я смогла сделать, чего бы достигла, возможно, даже была бы лучшей на курсе, была бы претенденткой в великие ткачихи уже сейчас. Какая же я глупая, не додумалась, не догадалась, а ответ был на поверхности.

Одна из бархатных занавесок резко двинулась вправо, пустив сероватое облачко пыли. Там, в глубине, зияла густая темнота, будто бы то был не кабинет талантливой ткачихи, а берлога дикого зверя, в любой момент готового впасть в спячку. Из темноты вышла девушка – высокая и гордая, с голубыми глазами, светлыми кудрями, она ступала легко, плавно, будто бы и не она шла непосредственно ногами, а весь мир двигался в угоду ей. Я долго смотрела вслед незнакомой красавице, силясь поверить, что меня ждет такое будущее, что я смогу быть столь же величественной и грациозной, я уже стою на пути к этому будущему, надо сделать лишь шаг. Бесформенную фигуру в грязных лохмотьях я не заметила, хотя знала, что та неотрывно следует за девушкой, как листья летят за могучим ветром, но листья иссохнут, пожелтеют, сгниют, от них не останется ничего, а значит и внимания они не стоят.

Мое сердце бешено колотилось, заглушая все звуки вокруг, пока я с опаской входила в «берлогу» изгнанной ткачихи. Комната была пустой, слабо освещенной. Посередине стоял круглый стул с протертой до дыр алой скатертью, вокруг него суетилась женщина – ткачиха – в странного вида платке на голове и помятой юбке грязно-зеленого цвета. Женщина завершала какие-то приготовления, мне незаметные, прежде чем принять меня. В ожидании я села на табуретку, сосредоточившись на фактуре скатерти, чтобы не думать лишних мыслей. Все еще бегая по комнате туда-сюда-обратно, ткачиха поспешно начала вводить меня в курс дела: «Так, милочка, сколько я беру, ты знаешь. Главное, о чем должна предупредить – ничего нового я тебе отрастить не смогу, все возьму из твоих нитей, тех, что были даны от рождения. Поняла?» Я кивнула, так как знала об этом с самого начала. Также я знала, что в человеке скрыто и намешано столько всего, что вполне есть основания надеяться на изменения, о которых я так мечтаю. Ткачиха наконец покончила с делами и смогла сесть на табуретку напротив меня. Женщина громко отдышалась, вставила в рот длинную палочку – полагаю, трубку – подожгла ее и с наслаждением выдохнула желтоватые дымовые кружочки. С пола была поднята кипа незаполненных бумаг и старенький карандаш, ткачиха стряхнула с них что-то, немного поковыряв шершавую поверхность одного из листов.После небольшой паузы женщина задала главный вопрос, говорила она теперь невнятно из-за зажатой в тонких губах трубки: «Чего ты хочешь? Мне нужен список твоих пожеланий, чтобы я понимала, от чего отталкиваться». Я не смогла сразу ответить, голосовые связки будто бы перехватил какой-то силач и не отпускал долгое время. Ткачиха сразу поняла, в чем дело, поэтому поспешила добавить: «Девочка, после моей работы никаких сомнений у тебя не останется. Ни страхов, ни переживаний, только уверенность и стойкость. Ты же за этим сюда пришла?»

Эти слова вывели меня из ступора. Страх. Страха больше не будет – звучит сладко, но голову терять тоже не стоит, поэтому я решила сразу выразить свои опасения: «Простите, но разве страх не существует с определенной целью? Да, мне действительно хочется избавиться от страха, вы конечно же правы. Но как же человек может жить совсем без него? Я полагала, что страх нам нужен, чтобы выжить в случае опасности – вовремя убежать, ударить, спрятаться». Ткачиха умиротворенно выдула еще несколько колечек, в свете единственной свечи они приобрели благородный золотистый оттенок. «Правильно ты все говоришь, девочка. Только ответь мне сначала на один вопрос: когда в последний раз ты была в опасности? Вспомнила? А теперь вспомни, сколько вокруг стражи ходит. Десятки, сотни. Откуда взяться той опасности? Ты, верно, вспомнила, о том, как ругают в ваших современных книжках безрассудство? Знаю-знаю. Только знаешь ли ты, чем безрассудство от смелости отличается? Задумывалась об этом? А все просто – глупостью! Обычной беспросветной глупостью. А ты девочка умная, вижу я. После сеанса еще поумнеешь. Так скажи мне, деточка, стоит ли такой умной и сообразительной ткачихе отказываться от смелости лишь из-за страха. Сама решай, твоя это жизнь, не моя».

В одном ткачиха точно была права: нельзя больше жить той жизнью, что я жила раньше, ни в коем случае. И еще, правильно она сказала, что я боюсь, а бояться больше не стоит, никогда. Нет-нет-нет, сейчас для меня страх – это нормально, вполне объяснимо. Покажите мне хоть одного человека, не опасающегося перед тем, как начать новую жизнь, переехать в столицу, поступить в академию, вступить в брак. Не нашли такого человека? И я не смогла. Зато после сеанса я больше не буду «человеком», я буду великой ткачихой, которая не знает страха и сомнений.

Я согласилась. Затем проследила, как она царапает на бумаге мои пожелания, одно за другим. Не знаю, сколько мы просидели в разговорах и дыме, но в конце концов список был готов. После моей отмашки изгнанная ткачиха начнет тонкую работу, исполнит заказ, а потом…

«Чего ты боишься?» - заметив мое молчание, спросила женщина. Немного подумав, я ответил: «Это уже буду не я. Другой человек, в другом теле».

После этих слов ткачиха произнесла фразу, оставшуюся у меня в памяти до конца дней: «А кто ты вообще такая, как не набор тех качеств, которыми ты хочешь обладать?»

Она была права. Я УЖЕ та девушка, которую мастерица описала на бумаге, осталось дело за малым – мелкой механической работой ткачихи. Возилась она долго, но делала все аккуратно и тщательно, чтобы каждая ниточка была на своем месте, чтобы она лежала мягко, но надежно. Когда работа была окончена, сначала ничего не происходило. Мы сидели в тишине и ждали. Я моргала, но вдруг мои глаза не смогли открыться, вдруг воздух не смог привычным образом выйти из груди, внутри что-то стукнуло, будто упало.

Через некоторое время я очнулась. «Все прошло отлично», - довольно сказала ткачиха. Я встала, расправила плечи, все ощущалось по-новому: запахи, звуки, свет, биение сердца – все стало острее, но перестало волновать, тревожить. Окружающий мир отошел на второй план, оставив только меня – я была выше, дышалось легче, мысли больше не бродили в голове в хаотичном порядке, а шагали ровным строем. Да, именно так я хотела прожить всю оставшуюся жизнь – в спокойствии, поглощенной чувством собственного превосходства. Жалкую сгорбленную фигуру, окутанную в черные одежды, я заметила не сразу, пожалуй, я и не хотела ее замечать. «Это твоя теневая сторона, – объяснила ткачиха, – она проживет четыре или пять дней. В этот период еще будет шанс восстановить твою целостность, но после – ничего поправить будет уже нельзя. Пойми, дорогуша, я всем даю время на подумать, понаблюдать за собой. Даю время исправить ошибку».

«Ошибку? Хоть кто-то отказывался от того, что я сейчас чувствую?! Глупцы».

***

Я ушла. Был тихий теплый вечер, уже смеркалось. Хотя какое это имеет значение? Погода больше неважна, важна я и мое будущее. На прошлую меня я и смотреть больше не собиралась, тем более зрелище было не самым приятным – жалкая незначительная девочка, без амбиций и будущего, с уродливым телом, ограничивающим ее со всех сторон. Мое тело даст мне возможности, оно было создано мной таким, каким оно должно было быть изначально – правильные руки, пальцы, ноги теперь были идеальной длины, наполненные нужной мне силой, глаза стали острее видеть, уши теперь различали звуки, о существовании которых я и не знала. Я была новой, а значит, все вокруг будет по-новому.

Первую ночь я не сразу уснула, но оказалось, что у меня появилась способность давать телу команды – короткий приказ, и глаза мои закрылись, дыхание замедлилось. Все в этой жизни стало просто, теперь жизнь существовала для меня.Не я для нее.

Окончательное решение я приму не через четыре дня, а гораздо раньше. Конечно же, директор дала добро на сеанс, я не могла ее не предупредить, но меня поставили перед фактом: если я сдам экзамены в новом состоянии, пути назад уже не будет. Что же, экзамены пройдут завтра, и в их результате я была абсолютно уверена.

Утром я встала с постели быстро, без раздумий. Причесалась, оделась – все, как всегда, действия те же, но ощущались они по-другому, делались тоже иначе, от этого меня охватила эйфория. Возможно, она даже останется со мной навсегда.

Когда я пришла в класс, все заметили, что я изменилась, они даже знают, почему – такие вещи невозможно скрыть, они летают в воздухе, обнажая любопытные лица вокруг. Но эти люди, с которыми я проучилась несколько лет, больше не имели значения, я и не видела их толком, единственное, что меня волновало – я должна была проверить перед экзаменом новую себя на способности ткачихи. Взмах рукой, другой, знак пальцами, а затем прыжок – все получилось, тренировочные нити с радостью поддались мне, будто бы только и ждали заботливых объятий мастерских пальцев.

«Ты пойдешь смотреть на ткачих?» – окликнули меня сзади. И зачем мне на них смотреть, если я сама на пороге величия? Но это сказала непростая девочка, она была богатой и талантливой – хорошая возможность завести связь. Раньше бы она не подошла ко мне и не поздоровалась, я это понимала предельно ясно, но осуждать такое поведение не могла, я бы вела себя так же.

Мы вышли на улицу, затем быстро добрались по знакомым улочкам до центральной площади. Был разведен большой костер, вокруг которого порхали великие ткачихи – самые могущественные среди нас, но восхищения они у меня больше не вызывали – женщины как женщины. На секунду я отвела от них взгляд и заметила себя, теневую себя. Она смотрела на ткачих, открыв рот и растопырив глаза, ее короткая рука с неуклюжими пальцами тянулась к огню, на расстоянии лаская образы сказочных ткачих. Неужели я была такой же, глупой, наивной, смешной? Хихиканье девочки, которая позвала меня, подтвердило это. Но я больше не могла смотреть на ткачих, на костер, на площадь. Я разглядывала теневую себя, всю такую неправильную, пустую, бесхитростную, но она вызывала во мне какое-то чувство, название которому я никак не могла дать. Что же она видит во всех этих ткачихах? Как я раньше описывала их лица? «Одухотворенные»? Я повторила это слово про себя. Еще и еще раз. Что оно значит? Прошлая я использовала его, значит, в моей голове тоже должно было быть понимание этого простого слова. Я продолжала смотреть на теневую себя. Зависть. Вот какое чувство она вызывала во мне. У нее было нечто, мне недоступное, закрытое от меня пеленой, туманом. Что это? Я не могла понять, была просто не в силах хотя бы предположить, что же это было. Что-то, что позволяло мне понимать, что значит «одухотворенное лицо», что сейчас звучит как бред – у лица нет духа, нет полости, которую духом можно заполнить, лицо – это не особо замысловатая комбинация костей, кожи, волос и плоти.

Все начали уходить, и я пошла за ними. Мои каблуки звонко и четко стучали по каменной мостовой. Я знала, что теневая я осталась стоять там, у костра. Она досмотрит представление до конца, будет провожать уходящих великих ткачих взглядом, будет видеть в них что-то, чего не могла увидеть я. Она и во мне могла увидеть что-то мне неведомое. Но разве это возможно? Теперь я знаю себя и свое тело от макушки до пяток, каждый волосок, каждую косточку, как творец знает свое творение. Однако я знала наверняка, что она могла увидеть во мне что-то еще.

Мы шли и шли. Я не остановилась ни на мгновение, чтобы подумать в тишине, мои мысли могли двигаться так, как я хотела в любое время, в любом месте. Мы пройдем улицу, свернем, потом еще одну, еще один поворот, затем ворота академии, сад академии, ее главный вход, за ним – длинный серый коридор, потом я пойду налево, чтобы дойти до экзаменационного зала, где сдам экзамен, где у меня все получится великолепно, после чего моя новая жизнь продолжится, она будет идти так, как мне будет угодно.

А если я поверну направо? Мысленный эксперимент: я поворачиваю направо. В другой части коридора находится кабинет директора, я захожу туда. Без стука. Что мне там делать? Я говорю какие-то слова, беру перо, бумагу, пишу документ. Я ухожу из академии, сама становлюсь изгнанной ткачихой. Я лишаюсь будущего. Моя мечта никогда не исполнится.

Мечта? Что такое «мечта»? Это то же, что и «одухотворенный»? Между словами точно есть связь, но я была не в силах понять ее.

Ворота. Сад. Главный вход. Коридор.

Я поворачиваю направо.

«Ты куда?» - резко крикнула девочка, с которой мы пришли.

«К директору».

«Ты с ума сошла? Подумай еще. Не совершай глупостей!»

Я остановилась, внимательно посмотрела на ее лицо, такое красивое и нежное. Раньше я его считала отталкивающим. Почему? Оно не «одухотворенное»?

«Чтобы “подумать еще раз” нужно сомневаться. А у меня… у меня нет никаких сомнений».

Я пошла дальше, больше не останавливаясь.

[Граф]

Ох, девушка... Вам бы лыры писать или ромфаны для ПМ и АТ...
Денег бы заработали...

[МиляБонд]

Ох, девушка... Вам бы лыры писать или ромфаны для ПМ и АТ...
Денег бы заработали...

Ой, спасибо
Даже засмущали немного
Хотя в коммерческой ценности я все же сомневаюсь, ни любови-моркови, ни драк, ни.... не знаю, чего, что людям интересно (мне самой просто тоже интересно то что я перечислила, ахахахах)