Небесная Тихоходка 31 400 Автор: Кира Баева, О дивный новый мир Опции

[Дон Рэба]

Бабушка рассказывала: от края до края неба ходит медленный пахарь – рыхлитель облаков. Вспашет, и станет сеятелем – разбрасывает звёздные семена, а ночами любуется на урожай, да лениво поглядывает, как летят в земную траву яркие паданцы. И нет ему никакого дела до нашего мира.

И бабушке уже дела нет, у неё свой мир – иной. Но хорошо, что она была. При ней облака были добрыми.

Пахарь по-прежнему бороздит небесное поле, и кучевые облака отскакивают от солнечного плуга комьями. Но Люся знает: что-то случилось на небесной ниве. Раньше пахарь был сам по себе, свой собственный, а теперь будто кто руководит им. Утром пройдётся с плугом туда-сюда, разрыхлит облака в мелкую пыль, очистит небо – и исчезает. А потом появляется оно – единственное облако во всём небесном окоёме. Это даже красиво. Только это не просто белая куча тумана, потому что у тумана этого – своя воля. Недобрая.



Когда-то за той сопкой, где сейчас их деревня, жили древние племена, поклоняющиеся погоде и духам леса. И до сих пор на самых старых камнях в урочище можно найти изображения странных существ и солярные знаки. В хорошую погоду камень тёплый и кажется, что теплота эта – от солнышка, высеченного на его мшистом теле. А потом пришли другие люди, старых жрецов забыли, и построили тут деревню Ключи. И погост рядом. Мама объясняла, что погост – это кладбище, а слово происходит от старого названия постоялых дворов – погостье. Маму это удивляло, а Люсю ничуть: бабушка часто говорила, что люди в этом мире – лишь гости. Души уходят, тела остаются в земле ненадолго, а потом становятся травой и деревьями. И этот миропорядок казался Люсе очень правильным, хотя людей, конечно, жалко.

И папу жалко. Только Люся его почти не помнит. Помнит, как с ним весело было, как он пел ей про «бригантина поднимает паруса», а она всё кричала: «Ещё!»; и даже один поход немножко помнит, где папа с маленькой Люсей переходили речку по камням, и как они в воду чуть не упали, и очень потом смеялись. Папа не был героическим летчиком или альпинистом, покорявшим вершины, он был просто добрым и весёлым человеком со слабым здоровьем. И оно однажды подвело.

Папа родился и вырос здесь, в Ключах. Люсе радостно думать, что маленьким папа бегал по тем же дорожкам, гонял здесь на велосипеде, купался в той же речке. И казалось, что он рядом по-прежнему.

И мама, наверное, чувствует что-то такое. Копается в огородике, садит мяту, петрушку – у неё, у горожанки, мало что растёт. Но кажется ей, что если она что-то здесь посадит, то будто бы связь её с этим местом крепче становится. Корешки в земле прорастают, и она сама будто укореняется в местах папиного детства.

Такое вот уютное место эти Ключи – будто от всех напастей здесь можно спрятаться. Точнее, раньше так было, пока это облако не появилось.



Мама с Люсей живут в городе, а дом в Ключах теперь не дом, а дача. От станции до него полчаса ходу. Мама шагает впереди с рюкзаком и гитарой, то и дела окликая Люсю: «Лосик, смотри – маслята! К самой тропе вышли, тебя встречают!» «О, какое перо! Коршун мыша в траве ловил, оставил плату за добычу». Мама не видит реального мира, мама видит сказку.

А мир – в хорошие дни – строг. А в плохие, как сегодня – опасен. И недосуг Люсе отвлекаться на глупые грибы и перья.

Соскакивая из электрички на перрон, Люся с трудом сдерживается, чтобы не рвануть до дачи сломя голову. Потому что там, под защитой старых стен, то, что висит в небе, тебя не видит. Но маму не бросишь, она не чует опасности, и ей не объяснишь. Так странно… ведь это мама научила Люсю видеть, почему же теперь она не замечает того зловещего облака?

Когда Лосик была маленькой, мама учила её рисовать по-особому, не как все дети. Надо было расфокусировать глаза, притвориться, что ты не видишь предметы целиком. «В основе рисунка – пятно и линия», – говорила мама. И они рисовали – не дом, дерево, или там, грузовик, а дробили их на пятна. Вот тень легла на угол дома – штрихуем неровный треугольник. Вот штора колыхнулась – прорисовываем мелкие, почти прозрачные пятнышки тюля. Вот труба, тоже поделённая на светлую сторону (малый прямоугольник) и темную (большой).

Но важнее пятен была пустота между предметами, она тоже имела форму. Мама показывала Люсе альбом старой китайской живописи, полной туманами, плавными линиями хребтов, стремительными – сосновых веток, пятнами птиц, и говорила о том, что пустота – полноправный, а иногда главный персонаж рисунка. Именно она привносит гармонию в изображение. Разное ещё говорила мама, а Лосик мало понимала эти слова, но многое чувствовала, когда брала кисть. И в какой-то момент чехарда пустот и пятен на её листе будто сама собой собиралась в законченное изображение, знакомый предмет. Взрослые, глядя на Люсины рисунки, удивлялись: «Какая взрослая манера рисования! Как реалистично! Правополушарное рисование просто чудеса творит!»

Люсе тогда было пять, сейчас ей уже одиннадцать, но правополушарное ви́дение вошло у неё в привычку. А теперь, кажется, и вовсе стало жизненной необходимость – основой безопасности, как сказали бы в школе. Потому что только благодаря этому умению она однажды заметила малоразличимое грузное пятно на пустом небе – облако, похожее на медведя с шестью лапами. Оно повернуло тяжёлую голову в сторону девочки, чуть колыхнуло лапой – и прежнего мира, яркого лета вокруг будто не стало. Лес потемнел, заволновался. Люсе показалось, что старые березовые капы насупились, складки на них стали похожи на буквы незнакомого алфавита, а перекрещенные стволы деревьев и даже ножки растущих стайкой поганок складываются в письмена. Люся замотала головой, но морок не исчезал. Подул ветер, облако воздело передние лапы кверху, и тут проёмы между деревьями налились пульсирующей тьмой. Люся отчётливо видела не деревья, а именно эти пятна между ними, которые стали надвигаться на неё, окружая. И мчалась она тогда до дачи так, как не бегала ещё никогда в жизни.

Конечно, это могло бы показаться ерундой. Привиделось от жары, да и мало ли фантазий проносится в голове. Но то самое облако – медведь с шестью лапами – появлялось в пустом небе всякий раз, когда Люся выходила на улицу. И опять темнел лес, и наползали тени, и наваливалась дурнота. В городе небо было нормальным, обычным, но там не отсидишься: у мамы отпуск, в планах дача, и она категорически не соглашалась оставить дочку одну. Вот и превратилась дорога от станции до дачи для Люси в испытание, в полигон, где они под прицелом неведомого взгляда. И кажется, чуть замешкаешься – тьма поглотит, листва захлестнёт. Приходится торопить маму, изображая игру: «Кто последний до дачи, тот окучивает картошку!»



Добежав до дома и разобрав рюкзак, Люся забралась в угол тахты, который не просматривался в окно. Облако всё висело над огородом – что ты будешь делать? Чтобы отвлечься, она взялась листать стопку старых журналов «Вокруг света», просматривая заголовки: «Способ избежать бед от жителей провинции Юньнань», «В чем термиты превзошли человека», «Каким на самом деле был Альберт Эйнштейн»… Вдруг рука её застыла, не перевернув страницы. «Тихоходка – животное, способное пережить апокалипсис», – шептал заголовок. А с фотографии на Люсю смотрело то самое облако. Точнее, оказалось, что облако похоже на тихоходку, а не на шестилапого медведя, как ей думалось раньше.

«Тихоходки — тип микроскопических беспозвоночных... привлекли внимание уже первых исследователей своей поразительной выносливостью. Ладзаро Спалланцани, наблюдая оживление тихоходок после годового анабиоза, описал это явление как «воскрешение из мёртвых». Выживают в жидком кислороде… в вакууме… при охлаждении жидким гелием… выдерживают нагрев до 60-65 °С…»

Выживет везде. Тихоходка… она же тердиграда и водяной медведь… Люся вгляделась в знакомые очертания: больше всего тихоходка (и то облако) похожа не на медведя, а на раздутый мешок для пылесоса. И рыльце… пылесосье, по-другому не скажешь. А ещё у неё коготки, даже на вид острые.

– О, а это что за зверь? – мама зашла в комнату и с интересом заглянула в журнал.

– Тихоходка. Животное, которое выживет в апокалипсис.

– Правда? Почему это?

– Ей всё пофиг, – хмуро пояснила Люся.

Мама взлохматила и без того пушистую дочкину шевелюру.

– Пофигисты! А вообще она на пришельца похожа. Из мультика.

Люся оторвала взгляд от фотографии:

– Что за мульт?

– Да ты не помнишь, наверное, он из ранешних времён. Там один рыжий художник летом на пленэре встречает инопланетянина. А чужак ищет способ пообщаться и подслушивает мелодию, которую напевает человек. Из «Крестного отца», кажется – это фильм такой старый: та-та-да та-да та-да та-да та-да-там… И музыка становится основой дружбы. Погоди… как же мультфильм назывался… «Контакт» вроде бы.

Быстрыми пальцами мама пробежала по клавиатуре, на мониторе заплясало изображение. Люся вгляделась:

– Ну, не очень похоже… Глаза треугольные, а у тихоходки их не видно.

– А нос? Пусть и не очень похожи, но этот пришелец и тихоходка твоя – точно родственники!

Люся подумала, что художнику-аниматору интереснее было рисовать персонажа с живого существа, а не с пылесоса, и согласилась.

– Так, Лосик, а чего это ты сидишь? Ты же обещала тёте Нине краску отнести да помочь крыльцо покрасить.

Но Люся сидела притихшая и очень серьёзная.

– Мама… Почему инопланетянин стал петь эту мелодию?

– Ну, это как основа взаимопонимания, что ли…

– Почему?

Люся глядела так пристально и требовательно, что мама остановилась и присела рядом.

– Как тебе сказать… Я думаю, режиссёр мультфильма хотел показать, что даже очень несхожие люди… существа… могут найти общий язык. Потому что есть незыблемые и общие для всех ценности: добро, красота, музыка… То, что роднит разные культуры и народы. Это, конечно, очень упрощённое объяснение, но ведь режиссёр делал мультик, а не диссертацию писал. А вообще хватить зубы мне заговаривать – тётьнинино крыльцо само себя не покрасит!

Люся бежала к соседке, потом мазала крыльцо краской, потом помогала маме готовить ужин, смотрела телевизор, но в голове всё билась новая странная мысль – может, Тихоходка не злая, а просто ищет контакта? И странное какое совпадение: в мультике чужак знакомится не с кем-то, а с художником, и Тихоходка… пусть Люся не совсем ещё художник, но тоже ведь рисует. Мысль вырастала в отчаянную надежду. Но что же у них с этим облаком общего? Не музыка же… И потом, если у всех людей (плюс/минус, как говорит мама) понимание добра и красоты одно, то не факт, что оно такое же и у инопланетян… да и инопланетянского ли происхождения Тихоходка – доподлинно неизвестно.

Люся вздохнула. «Не залезешь – не поймёшь», – вспомнилась присказка папы. «Залазить» в эту ситуацию совсем не хотелось. Но жить под нависающим брюхом небесной Тихоходки, под её неусыпным приглядом, который невесть чем грозит, хотелось ещё меньше.



Поутру небо и земля почти едины. Туман поднимается и сливается с облаками, скрывая линию горизонта, пряча деревья и всю привычную реальность. Люся рассудила, что на рассвете, когда небо и земля так близко, контакт с Тихоходкой более возможен.

Когда она вышла из дома, было чуть больше пяти часов. Туман оседал клочьями на коробочках чертополоха, и оттого поле сорной травы у них за огородом казалось почти хлопковым. В другое время Люся сразу схватилась бы за карандаш, но сейчас было не до того – слишком тревожно.

В такую непривычную рань Люся чувствовала себя странновато – тело будто не своё, голова лёгкая, мысли странные, а мир вокруг… правополушарен. Она зябко переступила уже промокшими от росы кедами, откинула капюшон и взглянула вверх. Ничего... будто смотришь в молоко. «Небо устало и спустилось полежать на земле», – подумала Люся. Она зажмурилась и постаралась слиться с туманом, представить, как его можно нарисовать по маминой методике. Вышло плохо: как рисовать то, у чего изначально нет ни формы, ни линий – одно пятно без конца и без края?

Она прислушалась – и в панике распахнула глаза. Кто-то был рядом, невидимый, но ощутимый – в нескольких шагах, почти у самой травы. Казалось, этот кто-то дышит в тумане, как большая корова, и протяни руку – нащупаешь её теплый колышущийся бок. Но какой бок у Тихоходки? Вряд ли тёплый.

Сердце пропустило удар. Люся кашлянула и испугалась самого звука – так неуместен, чужд он был этому месту, этой тишине и туману. «Та-та-да та-да…», – начала было она, но горло перехватило. Нет, так не пойдёт. И с усилием, будто вытягивая из себя пёструю ленту мелодии, она прошептала в клубящееся белое: «Та-та-да та-да та-да та-да та-да-там…»

Ничего не произошло. Люся только тут почувствовала, как напряжены ноги, готовые немедленно нести её прочь, как побелели пальцы, сжимающие непонятно откуда взявшуюся палку (отбиваться? от облака?) Она бессильно опустилась в траву, обняла себя за коленки, прикрыла глаза. Всё это детские фантазии. Нет никакой Тихоходки, один туман кругом.

Что-то пробежало по её руке.

Люся распахнула глаза и вскочила. Туман исчез. Но и мир утратил целостность, предметы лишились форм, только неясные пятна пялятся на неё, разинутые рты пустот между предметами заходятся в неслышном крике. И облачная Тихоходка совсем рядом – висит чуть выше Люсиной головы.

«Ш-ш-ш… трр-рр… не босссь», – только через мучительно долгую секунду Люся поняла, что это облако разговаривает с ней, но слышит она его не ушами, а как бы внутри головы. «Кто ты?», – прошептала Люся в ответ одними губами. Молчание. «Ты… с другой планеты?» – и снова нет ответа.

– Ты здесь давно?

– Исснач…ш…чально…

– Изначально? Ты была… было здесь всегда?

Тихоходка колыхнулась, будто бы кивнув согласно. «Тррутно говрить… Пкажжу».

И привычный мир вдруг исчез. Люсю захлестнуло чередой схематичных, как детские каракули, но ярких, быстро меняющихся перед мысленным взором кадров. Вот знакомая излучина речки Вялки, только она куда шире, чем сейчас, и нет на её берегах знакомой деревни Ключи. Огромные, каких в жизни не бывает, деревья повсюду, все в ярких цветах и плодах! И весёлые люди собирают фрукты, удят рыбу, вспахивают поле, дети бегают стайками, пасут овец. Старик с длинной бородой собирает соплеменников и, воздев руки, кричит что-то в бескрайнее небо; люди, обнявшись, колышутся в хороводе вокруг огня, дым летит вверх, вверх… и в небе возникает она – Тихоходка. Девушки танцуют под облаком, протягивают ей венки…

Картинка резко сменилась. Та же речка, но гораздо мельче, грязнее. Берег уже оброс домишками Ключей, а на том месте, где люди славили Тихоходку – кладбище. Дома начинают на глазах ветшать, врастать в землю и Люся поняла, что это время меняет их. Люди вырубают прекрасные деревья на холме, моют машины в заболоченной реке… И исчезают золотые от пшеницы поля, всё меньше детей на улицах, и только старики сидят у покосившихся ворот да торопливые дачники снуют от станции и обратно. А вот уже и вовсе нет деревни, и нет людей – одни изжёванные временем безжизненные срубы, остовы печей да пересохшее русло Вялки. И блёклое пустое небо над округой. Ни души, ни облачка...

Люся открыла глаза. «Это будущее?» – спросила, хотя и так уже знала ответ. «А ты… дух этого места?» Тихоходка колыхнулась, будто собираясь пожать плечами (только чем пожимать облаку?) «Исс…чезаете… и я иссчезаю. Свяссь рвётсся», – услышала Люся.

«Тихоходке нужна помощь», – поняла девочка. Облако – дух места, и он только похож на тихоходку, а на самом деле уязвим и не может выжить в апокалипсис, в каком бы виде тот не наступил. И ему всё – не пофиг. «Мы жили сообща – люди и духи… вмессте были хозяевами этой земли… Люди забыли. Теперь вы только госсти, и место вам – погост. И я иссчезну», – услышала Люся. «Но я же только ребёнок, – бессильно ответила она облаку. – Что я могу? Почему ты вообще выбрало меня?» Облако опять пожало несуществующими плечами, речь его стала отчётливей:

– Ты чувствуешь Пусстоту, её значение. Кто имеет в себе измерение Пустоты, тот объединяет видимый мир с невидимым, духов с людьми.

«Как в китайской живописи… Художник – тот, кто ходит между мирами», – вспомнила Люся.

– Но что я могу? Кладбище снести? Да никто и слушать не станет!

– Нет. Говори с людьми, просси вернутьсся.

– Это глупо! Все давно уже живут в городе, а сюда – на выходные только…

– Расчисти ручей, откуда река началассь… Она даст новые ссилы, люди вернутсся.

– Да там, у источника, арматурины такие накиданы! Колхоз давно развалился, всякий хлам с тех пор там и валяется. Я же не могу сама его растащить!

– Зови людей. Они вспомнят, как это – быть вмессте. Тогда вернутсся.

– Я же только ребёнок, я не смогу… – повторила Люся бессильно.

Тихоходка вдруг передёрнулась, потемнела, набухла, взмахнула передними лапами – и волна шквалистого ветра прокатилась по траве, спутала ветки деревьев, всполошила дремлющих птиц. И тут же тишина повисла над полем, а окрестность опять поросла туманом. Тишина и туман… «Вот она – Великая пустота…» – потрясённо подумала девочка.

Что-то укололо в щиколотку. Зелёный упругий росток высунулся из-под её подошвы и, казалось, вопросительно глядит на Люсю. Она протянула руку – росток клюнул ладонь доверчиво и вдруг прянул вверх – выше и выше! И вот таких ростков вокруг – множество: они уже оплетают стволы и ветки, вот цветы заплясали в их листве, а вот и неведомые, влажные от росы фрукты свешиваются к Люсе – возьми! Незнакомый свежий аромат разлился вокруг, проснувшиеся враз жаворонки, разогнав туман, наполнили воздух шелестом крыльев – будто небо полно ангелов.

– Я ещщё могу. Сможешшь и ты, – прошептала Тихоходка.



– Люся? Господи, как ты меня напугала! Ну что ты себе думаешь, исчезать из дому среди ночи! Где ты была?

Мама, в калошах на босу ногу и в накинутой на пижаму куртке, торопливо пробиралась к Люсе, разводя руками заросли репейника… и вдруг замерла, потрясённая:

– Лосик… что это? Чудо какое!

Деревья склонились к маминому лицу. Крупный нежно-розовый плод с полупрозрачной кожицей скатился к её ногам.

– Мама, это Тихоходка… я расскажу, – заторопилась Люся. И как могла – про облако, про свой страх, про песню из мультфильма и про прекрасные прежние времена и духа места – рассказала.

Всё это время мама, казалось, не слушала, не отводя глаз от деревьев и цветов, прижимая к щеке розовый плод. Но Люся замолчала и мама покачала головой:

– Невозможно... Мне это снится? Или снится… тебе? А говорящее облако – где оно?

Тихоходка, молча висевшая неподалёку, вдруг подплыла и коснулась маминых волос. И мама увидела! Лицо её осветилось такой радостью, что Люся даже испугалась, не слишком ли сильно потрясение от встречи. Мама – её странная удивительная мама! – не испугалась, но поверила безоговорочно и сразу.

– Наконец-то! – шепнула мама, и голос у неё был такой, какой бывает, когда слезинка в уголке глаз уже навернулась и держится только на ниточке воли, а та слабеет, слабеет. – Я так надеялась, ждала, что однажды что-то невероятное, хорошее и со мной произойдет. И вот этот… дивный мир!

Тихоходка опять коснулась её волос и мама нахмурилась – между ними явно происходила какая-то неслышная Люсе беседа:

– Да, понимаю. Надо подумать, это непросто. Мы соберём соседей… Петра Никифоровича можно позвать, Нину, к председателю сходить… Расчистим источник!

– Мама, да кто нас послушает!

Мамино лицо стало решительным, она крепко обняла дочь. Слёз как ни бывало.

– Лосик, нельзя идти в бой, веря только в поражение – проиграешь!



Люся после утренних потрясений проспала почти до обеда. Не найдя маму в кухне, вышла во двор, пробежала через чахлый огородик – туда, где тихоходкины дивные деревья – и замерла. Не было рассветных райских кущ, цветов, и привычно пахло навозом из соседнего двора. Даже жаворонков было не слышно. Но где же мама? Люся встревоженно вышла за калитку.

«Уважаемые жители, владельцы участков! – гундосила местная радиосеть. – Сегодня до 14.00 в правлении работает бухгалтер, вы можете осуществить перерасчёт платежей за…» Люся глянула в сторону правления и увидела пёструю возбуждённую толпу односельчан и дачников. «Неужели мама уже там?» – похолодела девочка и кинулась вверх по улице.

– Ну, поймите, это же не для дяди – для себя сделаем! Начнём с источника, облагородим и деревню, – раскрасневшаяся мама на верхней ступеньке крыльца старалась говорить громко и уверенно. Но народ шумел – было видно, что спор уже набрал обороты, и встречают её неласково.

– Быстрая, посмотри-ка! А в какую это нам копеечку встанет, не говорит!

Мама вспыхнула:

– Да я разве про деньги? Ведь что-то сможем и сами, у многих машины есть – арматуру вывезем!

– Конечно, не на своей же грязь таскать, своей-то нет! Чужими машинами легко распоряжаться!

– Ну, хорошо, не сами, но там же металл! Позовём специальную компанию, которая лом вывозит, они бесплатно приезжают и забирают! – ответила мама.

– Ну вот, теперь придумала бесплатно металл раздавать! – огрызнулся кто-то. Но мама продолжила:

– Вы подумайте, здесь же у многих из вас детство прошло, родители, слава богу, ещё живы – чего им в грязи жить? И места у нас красивые, и с культурно-исторической точки зрения привлекательные – вон, в урочище сколько камней с петроглифами! А про источник, я слышала, есть заключение, учеными ещё при Николае II сделанное, что вода в нём целебная. Так давайте облагородим, к нам люди приезжать будут – глядишь, у деревни будущее появится!

– Ага, понаедут тут всякие лишние! И так берег машинами испоганили, ни отдохнуть, ни искупаться, а карасей мужики наловят, так у всех пузы раздутые! – заголосила дородная тётка в цветастом балахоне.

– Да, мужики у нас раздутые, тяжелее кружки с пивом ничего не поднимают! – хохотнул кто-то.

– Да я про карасей, тьфу на вас! – совсем взъярилась тётка.

– У нас пенсионеры – самая активная часть населения, у них времени много. А я только на выходные сюда выбираюсь – и что? Должен их на ваш субботник тратить? Да я лучше скинусь, пусть бригада приедет, всё это вывезет или там… что ещё надо? площадку у источника гравием отсыплет – заявил бодрый парняга из «понаехавших».

– Ну, началось, скинусь! Только у меня машинка, которая деньги печатает, сломалась, живу от зарплаты до зарплаты! – зазудел кто-то с краю.

– Народ, да вы с грамотного, так сказать, ракурса на ситуацию смотрите! – вступил мужичок с аккуратной лысиной и малоразличимым значком на лацкане пиджака. – Кого слушаем? Хиппушку с пятого участка, у которой, так сказать, тоже дыра в кармане? Вот и задумайтесь, какой ей, так сказать, интерес? Такие вот, так сказать, общественники как раз самые купленные! Народ взбаламутят, впрягут за наши кровные, благоустроят, а потом тут кто-нибудь, так сказать, коттеджный поселок отгрохает или вообще землю под депутатские дачи загонит! А она выплаты получать будет.

Люсю как жаром обдало и слёзы к горлу подступили от обиды:

– Да вы сами … хиппун! Мама ни у кого денег не просит!

– Это ваш, дамочка, ребёнок, что ли? Вот и уймите её, рано ей еще со взрослыми, так сказать, пререкаться! – побагровела аккуратная лысина.

– А вы не оскорбляйте! Елена Николаевна учительница, это все знают – человек уважаемый! – вступилась за маму тетя Нина.

– Да знаем мы таких вот! Учат-учат, планов настроят, а как до дела, так нам самим разгребать придётся!

Мама стояла растерянная. Люся знала, что она не умеет отвечать на такую прямую наглость. «Понимаешь, Лосик, хамство – это же выплеск энергии, импровизация. А для меня это как иностранный язык, я на нём импровизировать не умею, мне подумать надо, как ответить, чтоб и достойно и в то же время грубияна унять. Ну, и пока я слова подбираю – всё, ситуация ушла, хам опять победил. Прямо хоть на курсы разговорного мата записывайся! – сокрушалась как-то мама. – Только ведь, если научусь, это буду уже не я?»

Слёзы душили. «Но ведь даже Тихоходка меня поняла, – вдруг подумала Люся. – Может, эта мелодия особенная и на людей тоже подействует? Или хотя бы от хамства отвлечёт…» И, торопясь, чтобы не передумать, Люся кинулась на крыльцо и сквозь ком в горле, сквозь слёзы яростно запела, вглядываясь в людей, в каждое отдельное лицо:

– Та-та-да та-да та-да та-да та-да-там! Та-та-да-там… та-та-да-там… Та-та-да та-да та-да та-да та-да-там!

Народ замер было, но тут же встрепенулся:

– Да у ней истерика! Водой на неё побрызгайте, вдруг припадок!

– Ребёнком своим займись сначала!

– Вот они, мамаши современные! Общественные проекты у них для соцсеточек, а дети неблагополучные растут!

Мама крепко обняла Люсю и повела куда-то.



Девочка пришла в себя уже дома, обжёгшись чаем с молоком и мятой, который мама всегда заваривала от «душевных терзаний».

– Ты как, нормально? – тревожно спросила мама. – Голова не болит?

– Я нормально, мам, не бойся. Просто странно. У них глаза были… как у кобр, которым на дудочке играют. Но это поначалу, как только я запела – они растерялись просто. А потом поняли, что я никакой не факир и кинулись…

– А ты им запела… зачем? Это же не истерика была?

– Нет, конечно. Ты же мне говорила – помнишь? – про «Контакт». Что люди всегда могут найти общий язык, ведь у них, то есть у нас, эти… общие ценности. Музыка там, красота…

Мама охнула и на секунду прикрыла лицо руками.

– Доча моя, доча, не всё же так буквально!

– Тихоходка же меня поняла... С облаком легче договориться, чем с людьми! Мам, это всё сказки – про общие ценности, красоту… никому это не нужно! И люди давно говорят, как на разных языках – помнишь Вавилонскую башню? Там тоже ничего не вышло. Лучше быть как все, тогда мы бы были свои, и тебя хиппушкой не называли! А всего лишь за то, что ты песни поёшь под гитару, праздник лета для всех ребят в деревне бесплатно устраиваешь, про тарифы всякие тебе скучно разговаривать, власть ругать – и ты даже притвориться не хочешь! Веришь в какие-то идеалы устаревшие…

Мама порывисто встала и отошла к окну. Побарабанила пальцами по оконной раме. Пропела-прошептала, затуманив стекло: «И в горло нож вонзает Брут, а под Тезеем берег крут, и хочется довериться врагу! Земля в закате и в дыму…»

Песня прервалась на полуфразе.

«…я умираю потому, что жить без этой веры не могу», – вспомнила Люся. Папа любил эту песню.

Мама потёрла виски.

– Страшно как… Живёшь и живёшь, и веришь во что-то доброе, правильное… самое лучшее от родителей, из книг. А потом оказывается, что и добро, и красота – хлам, мусор! Мир давно рванул вперёд и все прекрасно обходятся и без них! Ты правда так считаешь, я устарела?

Люся хотела возразить, но мама не слушала:

– Ты не права, дочь. Мир – новый или старый – живёт вот этим священным «мусором», который нам предки завещали из поколения в поколение, независимо, верим мы в это или нет. И то, что сегодня мы не смогли договориться с людьми, этого не отменяет! «Контакт», конечно, сказка, но ведь и там всё так правильно показано. Инопланетянин поначалу пытается стать похожим на окружающее, копировать всё, что встречает – сапоги, трубку, птицу. Пытается стать своим, но не преуспевает. И только музыка, то есть то, что рождено человеческой энергией, разумом, душой, как ни пафосно это звучит, творчество делает контакт возможным! Мне странно объяснять это тебе, художнику! Неужели ты бы хотела стать, как все?

Люся подошла и обхватила маму со спины.

– Прости, мам. Наверное, у меня действительно немного истерика… Глупость ужасная.

Они стояли, обнявшись и смотрели в окно. Небесная Тихоходка, безвольно свесив шесть лап, по-прежнему висела над огородом.

– Ничего, дочь. Мы биты, но ещё не проиграли.

И добавила, помолчав:

– Люди разные, Лосик. Эти… просто жизнью замотанные. Ничего, мы им поможем вспомнить и про музыку, и про красоту. Только вот источник очистим. А там и Тихоходка явит свои чудеса. А сейчас пойдём-ка картошку сварим, силы нам понадобятся!



Люся, устало опустив грязные руки, сидела на вывороченной откуда-то глыбе бетона, из которой тут и там торчали ржавые трубы. Машинально колупнула пальцем выступающий в бетоне камешек, тот отскочил и открыл отпечаток маленькой круглой раковины. «Как аммонит», – подумала Люся. А вдруг он и правда древний? Отскочил от ноги какого-нибудь динозавра, пролежал в песке тысячи лет, а потом попал в бетономешалку… Люсин привычный обыденный мир всегда складывался из таких маленьких красивых открытий, но сегодня и эта находка не радовала. Только усталость, разочарование и давящее пасмурное небо. И Тихоходки не видно.

«Распорядок дня: подвиг!» – это мама бодро объявила, разбудив Люсю. Но сейчас солнце (ещё бы его разглядеть среди этой хмари!) стояло уже в самом зените, мелкими шажками спускаясь поближе к земле, а подвиг выходил так себе.

Мама договорилась со «спецами», которые приехали вывезти ненужный лом. Но на месте заартачились: от источника до проезжей дороги – сплошной бурьян да мелкая козья тропка, по которой здоровенным мужикам тягать ржавый металл до грузовика не хотелось. «Звоните, как к дороге вытащите!» – бодро попрощались «спецы» и отбыли, оставив Люсю с мамой одних в царстве чужой бесхозяйственности. Железные листы, трубы, арматуру, куски ржавой сетки они перетащили к обочине. Но что делать, например, с этим бетонным блоком, лежащим поперёк русла? Или с прочим «крупногабаритом», разбросанным вокруг источника?

Люся потёрла лицо. «Наверняка чумазая, как поросёнок», – равнодушно подумала она. Потянулась к рюкзаку, достала альбом и пенал с карандашами. Грифель зашуршал по бумаге. Этот привычный звук успокаивал.

Мама подошла, придерживая руками усталую поясницу. Сняла с Люсиных волос паутину, поцеловала в макушку. Присела рядом.

Люся набрасывала эскиз почти автоматически, расфокусировав взгляд: линия, пятно, пятно, линия… И вдруг притормозила, будто что-то толкнуло в руку. Глянула пристально на рисунок и тихо вздохнула: на бумаге клубился туман, из этого смутного белого проступали ростки, их пряди свивали причудливые арабески, рвались к небу ели, шелестела нарисованная трава. И нет никакой арматуры, или туман съел её? Казалось, рисунок живёт и дышит, пространство в нём мерцает и тянет, так тянет… И надо только собраться с силами – и шагнуть туда. Там воля, там нет равнодушных людей, там вечное лето и небо от горизонта до бесконечности… Шагнуть за край листа! Или вытащить весь этот дивный мир сюда – в реальность! Ведь здесь мама… Люся вдруг почувствовала, что шагнуть туда легко, она – творец того мира, её пустят! Но можно ли оттуда вернуться?

Мама завороженно смотрела на эскиз, будто почуяв что-то.

Люся вздохнула:

– У тебя в китайском альбоме есть рассказ про художника, который исчез в пейзаже, который сам и нарисовал. Так хочется исчезнуть… мы здесь не нужны, и идеи у нас дурацкие…

– Ну, кое-что все-таки можно сделать, – неожиданно послушался старческий голос. – Техникой мы, конечно, не располагаем, но если до дороги проложить брёвнышки и по ним аккуратненько так эту глыбину двигать – метод верный, еще при строительстве пирамид испробованный, – из-за ели, улыбаясь, вышел их сосед по участку.

– Петр Никифорович, вы как тут? – всплеснула руками мама.

– Да вот потерял вас, забеспокоился. Вчера-то, мне рассказывают, соседи с вами жёстко обошлись. Но вы упрямые, я и решил, что от дела так просто не отступитесь, пришёл, значит, на подмогу. Принимаете?

– Принимаем, конечно, принимаем! – мама радостно обняла соседа.

– Глядите! – воскликнула Люся.

От дороги к ним пробирались тетя Нина, за ней поспевали почтальонша Сима с мужем, который нёс на плече лопаты. Мама обрадованно зашагала им навстречу, прыгая через канавы. «А мы, знаете, что придумали? – кричала Нина, махая руками. – Мы в СМИ, на телеканал позвонили! Рассказали и про места наши, и про воду лечебную в источнике и про вашу инициативу. Обещают приехать, репортаж снять!»

«Есть контакт? Может, это дивный нарисованный мир рвётся к нам? Люди чувствуют и меняются…» – подумала Люся. Она откинула волосы и вдруг заметила, что небо очистилось и синеет, как синело всегда, и будет синеть впредь, и Небесная Тихоходка висит над источником, медленно покачивая лапами, словно поглаживая пространство над их головами.

[dvp]

ну, миленько

начало кривоватое, правда
да и кучу моментов можно убрать, ничего бы не изменилось,
а динамика улучшилась


"неожиданно послушался старческий голос" - послЫшался
"полной туманами" - не туманов?
"вовсе стало жизненной необходимость" – "ю" потеряна

"Вот и превратилась дорога от станции до дачи для Люси в испытание" - додачидляЛюси
"вот для Люси и превратилась дорога от станции до дачи в испытание"
необходимость уточнения "от станции до дачи" возникает от того, что между
"Соскакивая из электрички на перрон, Люся"
и
"Вот и превратилась дорога от станции до дачи"
аж три больших абзаца, никак не связанных ни с дорогой, ни со станцией...


слишком явная идея рассказа: "Может, это дивный нарисованный мир рвётся к нам"
показалась излишней, слишком открытой в этой облачно-туманной истории

[Valico]

Рассказ хорошо написан, язык образный и богатый. Придираться по языку не к чему, да и не хочется.
Такая хорошая добрая детская сказка.
Что не понравилось – интрига очень быстро раскрыта, в одну сцену — и мама главной героини, сразу во все поверив, начала активную общественную деятельность. Она даже не подумала – а вдруг нам все это показалось? А ведь можно было бы накрутить тут побольше. Образность языка, кстати, на этом моменте как-то немного сломалась, и дальше пошли сплошные диалоги.
Об отце непонятно зачем написано — вроде бы автор ввел его на фоне повествования, но не раскрыл, так и оставив читателя в неведении.
В целом история слишком простая. И весь объем рассказа в основном за счет описаний и мыслей главной героини, а не сюжета и действий. Напоминает рассказы 70-80-х годов, и атмосферой, и сюжетом простеньким.

[Граф]

садит

Сажает!
Очень, очень длинное, затянутое повествование, не хватает динамики.

[Альберт Сысоев]

Та-та-да, доброго утра!

Замечательный добрый рассказ. Скорее сказка, чем мистика или фантастика. Не хватает пару астерисков, когда после окончания одного диалога резко меняется место действия и другой диалог уже озвучивает совершенно другой эпизод. Ну и еще где-то резкий переход был. Впечатление в целом очень хорошее, напомнило дух «Таинственного сада», а это произведение, как всем известно, написано не чернилами, а добром и чудом. Вот за это самое добро и развитие сюжета автору большая благодарность!


P.S.
Интересно, я один пересмотрел мультик про нос трубочкой?

[6YDbTE_DO6PbI]

Образный язык зацепил с первой строчки. Но восторг утонул в неспешном повествовании. Затянуто, как для этой истории. Автору спасибо.

[Надин Баго]

Тоже отмечу затянутость и разницу между начальной и завершающей частями произведения.
Со старта язык повествования затягивает, потом несколько истирается этот эффект.
Пейзажность, хорошее отражение детского восприятия мира, доброта, отсылка на «Контакт» (вообще в конкурсе в этот раз много явных отсылок) - в плюс. Некоторая интрига также присутствует.
Все эти «журналы на даче», раннее утро, «художник ходит меж мирами» - цепляет.
Посыл «люди портят мир», вроде, верный, но не люблю.

В целом, очень хороший рассказ для младшеклассников. «Не моё», как читателя, но по исполнению, реализации идеи в топе.

[karpa]

Очень добрый рассказ. Повествование ведется от лица десятилетней девочки.

Восприятие глазами ребенка у автора получилось. Персонажи: девочка с мамой решили храбро преобразить окружающий мир. Очистить источник от мусора. Смелость города берет, и у персонажей оптимизм возобладал. Главное - подать детям собственный пример.

Хорошая идея с облаком. Для детей - хороший, добрый рассказ.

[Дон Рэба]

Сажает!

Единственное, к чему можно серьёзно придраться. В остальном очень достойно. В начале текст вообще завораживал, я читал смакуя каждую фразу. После середины, создалось впечатление, что автор попал в дедлайн, отсюда и такая корявая форма глагола "сажать".

Очень, очень длинное, затянутое повествование, не хватает динамики.

А я наоборот люблю такую подачу, видимо, поскольку сам "статик", в моих работах тоже мало динамики, поэтому рассказ запал в душу.

[razuka]

В плюсе - хороший язык.
В минусе - затянутость и явный недостаток действия. Ну и... лубочность, что ли.
На героинь - и маму, и дочку - потрачена уйма знаков, а они все равно какие-то лакированные.
ЗЫ.
Кстати, а почему лакированные с двумя "нн"? Это же не "стеклянный, оловянный, деревянный"?
Или все-таки с одним? С одним как-то рука не поднимается написать, да и яндекс сомневается.
Филологи, ай нид хелп!

[dvp]

причастия и отглагольные прилагательные,
оканчивающиеся на "-ованный", правильно писать с двумя "н"

[razuka]

причастия и отглагольные прилагательные,
оканчивающиеся на "-ованный", правильно писать с двумя "н"

Понял, спасибо. Никогда мне в русском правила не давались

[Valico]

Понял, спасибо. Никогда мне в русском правила не давались

Главвное, что знаете, как писать )))

[Дон Рэба]

Никогда мне в русском правила не давались

Наверное, тут по правилам токмо Граф пишет. Я, например, пока перечитывал, в своём рассказе аж четыре ашипки нашёл. И ведь, блин, на опечатку не спишешь.

[Valico]

Наверное, тут по правилам токмо Граф пишет. Я, например, пока перечитывал, в своём рассказе аж четыре ашипки нашёл. И ведь, блин, на опечатку не спишешь.

Я правила знаю. Когда пишу быстро - выходит тихий ужас. А в разговорной речи всегда "одел" и все такое, хотя знаю, как правильно.

[Дон Рэба]

Я правила знаю. Когда пишу быстро - выходит тихий ужас. А в разговорной речи всегда "одел" и все такое, хотя знаю, как правильно.

Я, например, стараюсь избегать в разговорной речи "клал", звучит прям шикарно: "да клал я на всё", но и не соответствующий литературной норме "ложил", которая нет-нет, да проскочит, меняю на вообще нейтральное "поместил", а то и вовсе "поставил". С объёмными предметами это прокатывает, а вот с плоскими просто указываю "на столе".

[dvp]

просто указываю "на столе".

а если на стуле?

[Дон Рэба]

а если на стуле?

Зависит от обстоятельств. И зависит от окружения. Если дети, женщины и незнакомые, то называю уточненную "поверхность" (на столе, на стуле, на комоде). Если с друзьями и на работе, то прибегаю к великому и могучему

[Мышель]

Душевно, красиво и духоподъёмно. В целом - понравилось. Правда, есть некоторые "но".
По содержанию, идее, достаточно прямолинейной её подаче, сказочности - рассказ явно детский, на детскую аудиторию. По стилю же и динамике - на аудиторию взрослую, способную оценить и великолепные словесные кружева, и неторопливое развитие сюжета, и рассуждения о живописи (весьма!), и философские построения. Такое вот противоречие получается, из категории "на кота широко...".
Но оценка, несомненно, будет высокой.

[Рыжая вешка]

Единственное, к чему можно серьёзно придраться.

Не, не единственное. Деревня. Никто мяту не садит - она сама растёт. У неё корни ползущие. Не успеешь продёргать - пологорода в мяте.
Вот собственно и всё, что я хотела сказать. А мультик пересмотрела, да