№11-1 Пробный камень_22302, Автор: Алексей2014, Группа №1 Опции

[Распорядитель Ту...]

Орда́лии (от англосакс. ordol, лат. ordalium — приговор, суд) — в широком смысле то же, что и «Божий суд»; в узком — суд путём испытания огнём и водой. - Википедия

– Оба претендента показали хорошие, даже отличные результаты. Осмелюсь утверждать, что разница между ними исчезающе мала, – Верховный Координатор остро взглянул на места-ячейки коллег с высоты трибуны. Руководители Звёздных Систем недоумённо переглядывались. Сферическое помещение Галактического Совета наполнилось потрескиванием разрядов и гудением полей, поддерживающих голографические изображения представителей далёких миров.
– Таким образом, коллеги, впервые за четыре столетия независимого времени перед нами возникла проблема выбора: на место координатора-ученика нашлись двое равно достойных. Какие будут соображения? Надеюсь на вашу помощь.
Повернувшись к сектору Б-2-U , глава Совета поджал губы:
– Также надеюсь, что мы будем избавлены от шуток о подброшенной монетке, или праве первого встречного…
Представитель Бетельгейзе молча кивнул. Спорить и шутить не приходилось; выбор нового участника Галактического Совета, пусть даже ученика, оставался чрезвычайно серьёзным делом. Простое голосование давным-давно кануло в Лету, уступив место тщательному отбору с помощью достижений психологии, поскольку требовалась максимальная объективность. В самой основе политики и экономики Объединённых Звёздных Систем лежало наивысшее из всех этических учений – Гуманизм, но…
Всё ещё сохранялась необходимость принятия жёстких решений, и даже того, что иногда расценивали как аморальность: вне этики была Сила. Точнее, воля к применению силы. Требования к личности, взявшей на свои плечи груз управления любой звёздной системой, тем более – всей Галактикой, неимоверно высоки. А если ни специалисты-психологи, ни мощнейшая вычислительная техника не смогли найти различий меж двумя претендентами, то налицо кризис.
Каин и Авель. История праматери-Земли переполнена примерами подобного соперничества. Итог крайне редко бывал положительным. Обычно кто-то из двоих обязательно становился причиной хаоса и насилия. При этом такие последствия далеко не всегда вызывались менее талантливым из конкурентов! Молодой Координатор Бетельгейзе, отобранный в своё время по результатам объективных измерений, почувствовал себя неуверенно: неужели придётся вернуться к архаичному голосованию?
– Итак, есть ли у кого-то из коллег мнение на этот счёт? – Верховный жестом предложил начать обсуждение, и тяжело сел в кресло на вершине шпиля-трибуны. Первым, по-деловому, осведомился Координатор Альтаира:
– Рассчитывалась ли возможность парного, совместного координирования?
– Рассчитывалась. Прогноз отрицательный. Вероятность деструктивных тенденций более пятидесяти процентов. В подобном случае у нас нет права на риск, – Верховный на минуту прикрыл утомлённые глаза.
– Я не следил за последними разработками психологов. Личная встреча и гласная защита собственных позиций исключаются? – представитель Веги сочувственно посмотрел на Верховного. Тот медленно кивнул:
– Невозможно. Парни до сих пор не знают, что являются потенциальными претендентами на место Координатора. А свести их в подобном поединке – это… – он не нашёл слов, пожал плечами и отвернулся к следующему сектору.
– Минуту! – провинциал с Бетельгейзе, как обычно, торопился с предложением. – Поединок может быть заочным! Кстати сказать, эти наши – виноват, психологические, – тесты тоже своего рода состязание, верно? Таким образом, прямое сравнение в принципе возможно. Предлагаю оценить претендентов крайней мерой… Ордалия гуманностью!
– Вы считаете, коллега, это может сработать? Подобная проверка не применялась так давно… И последний раз это было судебным решением! – Верховный пожевал губами, решительно кивнул. – Вы правы. Только на таком пробном камне можно оценить истинность и глубину чувств, остроту и гибкость интеллекта. Характер, в конце концов… Короче, нужна демонстрация – как проявятся в экстремальных условиях качества личности, необходимые для Координатора. Сейчас я проконсультируюсь о форме последнего испытания. Вас известят.
Голограммы членов Совета с лёгкими щелчками исчезли одна за другой. Координатор Канопуса задержался. Старший из всех, он по многолетнему опыту представлял, как мучительно далось решение Верховному. Да, вариант состязания экстремальной нагрузкой на психику представляется верным. Но какое тяжёлое испытание ждёт двух молодых людей – что бы там не придумали психотехники! «Жестокость ради торжества гуманности… Парадокс? Нет, жизнь!» Старик ободряюще улыбнулся руководителю, с лёгким поклоном прижал руку к сердцу. Через мгновение он отключил трансляцию своей голограммы.
Через двадцать три минуты Верховный получил разработку сценария. Проект натурного теста для оценки-сравнения степени предельной гуманности соискателей выглядел внушительно. Просмотрев анимированную презентацию, Координатор Галактики ознакомился с вариантами развития событий и примерным прогнозом по каждому претенденту. Немного подумав, он внёс в проект одно изменение. Улыбнулся:
– Ордалия, говорите? Ну, что ж… Удачи, мальчики!
***

Как печёт солнце! Утро. Берег большой реки. Август – зима в южном полушарии, но всё-таки жарко. Даже местные, огромной толпой запрудившие набережную приграничного порта, укрываются от солнца под зонтами, или носят сомбреро, не слишком отличающиеся от зонтов размерами. Питер посмотрел на коллегу: сидящий на саквояже француз смахнул пот со лба, фыркнул в щётку тёмных усиков. «Да, похоже, Андре тоже не по себе от зноя!» Затянувшись чирутой, американец сдвинул стетсон на лоб и пошёл по набережной, стараясь держаться тени кипарисов. Впрочем, фланировать среди лежащих и сидящих раненых, хлопочущих женщин, неподвижных стариков и шумной детской оравы не представлялось возможным. Кучи скарба, которые приходилось обходить или перепрыгивать быстро превратили прогулку в стипль-чез, скачку с препятствиями. Ожидание парохода затягивалось, и безделье начало нервировать живую натуру Питера. Журналист вернулся к ободранной скамье, заваленной узлами беженцев. Отёр с поручня пыль рукавом реглана, опёрся спиной, походя ругнув носильщика, заворчавшего было на иностранцев.
– Смотрю, ты не теряешь времени, дружище? – с лёгкой завистью Питер заметил почти завершённый набросок в блокноте француза.
– А я слышал, как ты выдал залп по тому мошеннику. Целый памфлет! – в словах Андре звучало неподдельное восхищение. На минуту оторвавшись от рисунка, он помахал карандашом, словно дирижёрской палочкой:
– Мои штрихи с пятнами понятны кому угодно, а вот так жонглировать словами, как получается у тебя… Не иначе, учился у лоцманов на Миссисипи?
Самодовольно улыбаясь, американец отшвырнул окурок. Склонился через плечо товарища, сличая мельчайшие детали наброска окружающего столпотворения с действительностью. Протянул:
– Да-а-а! – и добавил как давно решённое, – Если твои рисунки с фотографиями озвучить моим голосом, вот это стало бы бомбой! Не один корреспондент Европы и Штатов удавился бы от зависти. Это я тебе говорю… – он щёлкнул по носу чумазого малыша, засмотревшегося на рисунок, а когда тот собрался зареветь, угостил куском лакричной пастилы. Мать, симпатичная креолка, подхватила ребёнка, сверкнула зубами:
– Мучас грасиас! – и скрылась в людском водовороте. Проводив её взглядом, Питер рассеяно прошептал стих Густаво Адольфо Беккера, с которого начинал учить испанский:
– Сегодня мне улыбаются земля и небеса.
Сегодня в душе моей солнце. Сегодня ушла тревога.
Сегодня её я видел… Она мне взглянула в глаза…
Сегодня я верю в Бога.

Здесь, на войне четырёх латиноамериканских республик, молодые люди представляли ведущие газеты своих столиц. Познакомились и стали приятелями, найдя много общего в судьбах, привычках и мечтах. Отличий было совсем немного. Рыжеватый, крупный американец лучше владел пером, а темноволосый миниатюрный француз чувствовал себя свободнее с карандашом или кистью. Они делили кров и стол, лошадей и бумагу, следуя за всеми перемещениями армии президента-диктатора уже десятый месяц. Единственный повод для соперничества возник в самом начале, на почтамте: кому первым отправлять корреспонденцию? Впрочем, уже через три дня один диктовал телеграфисту длиннейший текст в свою редакцию, лишь бы удержать очередь для второго, пишущего свежую заметку… А после приятели вместе, смеясь, отбивались от разгневанных коллег-конкурентов, вынужденно дожидавшихся за дверью.
Развязка приближалась: три республики заключили перемирие и объединили силы в Альянс. Не сегодня-завтра участь президента-диктатора должна решиться и друзья хотели присутствовать при этом историческом событии. Порт на пограничной реке принял обозы республиканской армии, а также несчётное число беженцев из ближайшей провинции. Питер и Андре рассудили, что последний акт трагедии произойдёт где-то здесь – капитуляция если не прямо в порту, то где-то в месте высадки штаба: берега Северной республики не сулили проигрывающим ничего доброго. В любом случае, приходилось ждать пароход, потом каким-то образом проникнуть на него и оставаться неподалёку от свиты диктатора возможно большее время.
Толпа вокруг сперва разразилась ликующими криками, а потом настороженно затихла, где-то подалась в стороны, где-то уплотнилась. Вскочив на скамью, американец увидел коридор из шести-семи десятков отборных бойцов, остатков гвардии диктатора. Меж застывших шеренг по причалу шла группа военных, знакомых репортёрам по прежним встречам: отступал штаб побеждённой армии. Андре дёрнул приятеля за рукав – из-за поворота реки появилось судно. Двухтрубный пароход, мельтеша колёсами, приближался быстро и уверенно. Крупный, трёхпалубный – самый большой на реке – но только один. Как же он вместит всех этих людей?
Вертясь в толпе ужом, работая локтями и коленями, американец пробился к оцеплению Углядев знакомого адъютанта, Питер сумел привлечь его внимание. Они заговорили на английском, поминутно озираясь и переходя на шёпот. Тем временем Андре поймал войскового капеллана, отставшего от штаба. Разговор с измученным священником в полувоенной форме закончился быстро: кивнув padre на прощанье, взволнованный француз бросился к товарищу. Несколько мгновений спустя он буквально уткнулся в спину американца:
– Питер! Нам придётся…
– …Разделиться? – репортёр обернулся, озабоченно скребя затылок под шляпой. – Да, похоже. Ты уже слышал? Диктатор с двумя батальонами отправился берегом, в крепость возле южной излучины. Надо успеть наверняка. Выбирай, рекой или верхом?
– Я легче. Значит, лошадь поскачет быстрее. А на борту будет толчея… Смотри, чтобы не затоптали, миссисипский лоцман! – Андре засмеялся, ткнул приятеля кулаком в плечо. – Не забудь очередь на телеграф занять, в случае чего.
– Ладно, не прибедняйся. Берегом может оказаться быстрее. С удовольствием поехал бы с тобой, но не будем рисковать: дело – прежде всего!
Крепкое рукопожатие, и коллеги, не оборачиваясь, заспешили каждый в свою сторону.
Лошадь Андре не нашёл. Кавалерийские отряды старшего сына диктатора вели партизанскую войну против Альянса, и конфисковали в округе всех пригодных животных. Немногочисленные фермерские повозки в окрестностях порта тащили такие одры, что француз махнул рукой. Выбирать не приходилось, и он поспешил за ротой стрелков, пешим порядком отправленных на помощь последней крепости Республики.
Дорога тянулась между кустов падуба; местные заваривали его листья вместо чая, но Андре так и не смог отказаться от кофе в пользу «мате». Сейчас, на солнцепёке, пряный аромат листвы неприятно раздражал обоняние, и журналист поневоле прибавил шагу. Скоро он шёл по щиколотку в пыли, едва не наступая на пятки утомлённых замыкающих. Присмотревшись к стрелкам, француз смутился: «Странное сборище! Я знал, дела Республики плохи, но чтобы настолько?» Репортёр с изумлением обнаружил, что лишь четверть состава роты – взрослые мужчины, почти все легкораненые. Остальные были детьми. Он протёр глаза от пыли, глянул ещё раз: дети! Лет двенадцати-тринадцати, один – совсем кроха, не старше девяти. Мальчишки гнулись под тяжёлыми ранцами, тащили грубо обструганные учебные мушкеты с боевыми штыками. «Это их оружие? Что за безумие! Надо спросить фельдфебеля…»
Прежде, чем Андре догнал командира, того остановил предводитель кучки солдат, вышедших на просёлочную дорогу прямо сквозь заросли падуба. Пока они разговаривали, к отряду по одному и группами подходили вооружённые и безоружные люди, многие в разорванной форме, со свежими ранами. Вскоре к ним присоединилась шумная толпа женщин с узлами и корзинами – те, кому не достались места на пароходе, догнали странную роту. Затор увеличивался. Пыль, ругательства, запах пота и крови – Андре отскочил на пригорок, схватил карандаш: «Пусть это увидят зрители, привыкшие к парадным баталистам, вроде наших мэтров, Гро или Жерико…»
В гущу народа ворвался кавалерист. И всадник, и конь шатались от изнеможения. Человек не кричал – хрипел едва слышно. Все замолчали, вслушиваясь… Страшный крик сотен людей заставил вздрогнуть увлёкшегося рисованием журналиста. Он вскочил, пряча блокнот, вытянул шею: «Кажется, что-то про наступление? Так и есть! Армия Альянса всего в пяти милях на восток. Они могут взять крепость… А пароход не успеет!»
Мгновенно, без команды, толпы народа устремились к перекрёстку дорог. Задержать врага! Раненые, беженцы – они спешили туда, на помощь своему президенту. «Диктатор? Не знаю, может быть. Но эти люди готовы умереть за него – и за родину!» – Андре поддался общему порыву. С окрестных ферм, из маленького городишки на притоке Большой Реки к ним подходили старики, дети, женщины. Безоружные, лишь с мачете, топорами и всяким дрекольем. Все, кто мог. Все, кто ещё оставался.
Глухой звук догнал их уже на равнине, в трёх милях от пристани. Сотни – нет, тысячи! – глаз посмотрели в ясное небо: «Гром?!» Но вслед первому со стороны Реки последовали новые громкие удары – второй, третий… А потом всё стихло.
***

Пароход прошёл уже две мили, наискось приближаясь к фарватеру Большой Реки. Приткнувшись к стенке каюты, стиснутый плечами гвардейцев Питер торопливо записывал впечатления. Люди занимали каждый квадратный дюйм всех трёх палуб. На верхней, тесно прижавшись друг к другу, сидели уцелевшие солдаты; на второй разместились легкораненые и гражданские, внизу лежали тяжелораненые. Внутренние помещения судна заполнили беженцы. Изнемогающий от жары американец с ужасом представил, каково там, в душном чреве корабля, рядом с раскалёнными паровыми машинами приходится самым слабым и немощным. Хлебнул воды с ромом из ходившей по кругу фляги в соломенной оплётке, передал соседу. Стиснув зубы, репортёр яростно зачиркал стилографическим пером в истрёпанной записной книжке: «Здесь скопилось больше двух тысяч человек. Они благодарят Бога за то, что всё-таки вырвались из района боёв, но я ни от кого не слышал слов, осуждающих президента…» Привлечённый возгласом соседа, Питер оторвался от работы. Солдат вернул фляжку с благодарной улыбкой, и вдруг испуганно округлил глаза, вытянул руку: в тени островка на расстоянии пары сотен ярдов от них притаилось вражеское судно.
…Выстрела никто на не услышал: снаряд попал прямо в один из пароходных котлов. Пространство разорвал грохот ужасающей силы, и прочие звуки умерли. Почти оглохший, Питер увидел, как в середине палубы вспучились мгновенно загоревшиеся доски настила. Казалось, грубый сапог наподдал по тлеющему костру пастухов-гаучо, подбросив высоко вверх горящий хворост. Взрыв швырнул трубу далеко за борт. Она ещё не утонула, когда все палубы охватило пламя. Американец уронил шляпу, вскочил, пряча перо и блокнот за пазуху, оглянулся.
Вокруг царило безумие. В воде плавали люди. Люди горели на палубах. Тела людей – и части тел! – размётанные взрывом поодиночке или наваленные грудами лежали, висели на перилах и леерах, пронзённые щепой, разорванные металлом… Огненный вихрь из недр парохода ударил ещё раз – обрушилась часть верхней палубы. Вторая машина продолжала работать, и мощное гребное колесо всё также мерно лопатило мутные воды, прямо по головам живых и останкам погибших. Корабль медленно разворачивался, разваливаясь на части. Разрушенный падением верхней палубы нос, вырванный взрывом борт – агония судна не могла продолжаться долго. Люди прыгали в реку, многие – прямо на тех, кто оказался в воде раньше, калечились о вывернутые взрывом листы железной обшивки.
Обожженный искрами американец поспешил к борту. Искорёженные остатки залитого кровью палубного настила накренились, и Питер соскользнул на кожух сорванного взрывом колеса. Сбросил реглан, разулся. Ещё мгновение – и он в воде. Глубоко нырнул, выгребая против течения, пропуская над собой изуродованный корпус парохода и барахтающихся людей. Всплыл, когда лёгкие горели от боли, а конвульсивные спазмы разрывали диафрагму. Кашляя, задыхаясь, отплёвываясь, журналист минуту-другую оставался совершенно беспомощным. Когда его грубо потащили из воды в шлюпку, он не смог даже поблагодарить спасителей… «Спасителей?! На них форма северян! Они стреляли в гражданское судно, негодяи!»
Его быстро обыскали. Смуглый усач в мундире с нашивками от запястья до локтя выпятил нижнюю губу, разглядывая вынутые из гуттаперчевого кисета удостоверение, паспорт, записную книжку и деньги. Не найдя оружия, бодро подкрутил ус:
– Корреспонденте? Боа тардэ, гринго!
Хриплая команда – и шлюпка повернула к военному кораблю, набирая скорость. Словно в кошмарном сне американец видел, как вокруг продолжали гибнуть люди. Они умирали в огне, в воде, под обломками. Тонули! Питер попытался сказать «спасителям», что надо вернуться за утопающими. Что там сотни женщин и детей, беспомощные, раненые! Он кричал это, осыпал спутников мольбами, проклятиями… Усач похлопал его по плечу, предложил сигару. Вернул вещи. Что-то сказал о капитане, войне и судьбе – Питер плохо слышал и ещё меньше понимал этого убийцу. Каждый взмах вёсел отдалял шлюпку от места катастрофы. Репортёр вгляделся в лица гребцов – они расплывались, таяли в огненных лучах полуденного солнца, скрывались в налетавших с попутным ветром клубах дыма.
Он бросился к рулевому – его со смехом оттолкнули. Поигрывая револьвером, усач указал на прежнее место. Просить, угрожать бесполезно; он не мог больше ничего сделать. Или мог? Спасти хоть кого-то… Разделить участь гибнущих? Стремительно встав, Питер прыгнул в красные от крови, отблесков огня и обрывков республиканских мундиров волны.
***

Равнина догорала. Ветер слишком быстро отнёс огненную стену на восток, и солдаты Альянса отсиделись за ручьём. Командиры обороняющихся республиканцев просчитались; индейская хитрость в этот раз сработала не в полную силу. Впрочем, какое-то время было выиграно. Женщины успели вырыть убогие окопы, по сути – канавы, а три десятка ветеранов организовали подобие стрелковой цепи, возглавив импровизированные «роты» из старых и малых добровольцев. Но если босоногое воинство надеялось на догорающую траву и неостывшие уголья, то их ждало страшное разочарование – обутый в грубые сапоги, отлично вооружённый противник почти не обращал внимания на это препятствие.
На пригорке рядом с Андре, возле кипы кустов, суетился артиллерийский расчёт. По прикидкам репортёра, на почти четыре тысячи бойцов республики приходилось всего четыре пушки. Видимо, на батарее остались последние настоящие солдаты, не считая тех, кто старался организовать хоть какой-то порядок в рядах детей и стариков. Уточнить у военных, кто командует обороной, каковы цель и перспективы сражения француз не успел: противник начал беглый обстрел. Равнина почти не просматривалась – слишком небольшое возвышение, дым догорающей травы в пампе, дым орудийных и ружейных выстрелов, клубы пыли, тучи золы... В отдалении мелькали пёстрые пятна мундиров и знамён Альянса – в основном синие, северян. Ближе, на уцелевшей траве, домотканые одежды толп защитников разбавлены красным: форма Республики, пятна крови, иногда – языки пламени.
Отбежав на несколько шагов, Андре зарисовывал сражающихся артиллеристов. Они только что поделились с ним сигарой… Два ядра одно за другим попали прямо в орудие и людей. Земля вздыбилась, горячий воздух ударил, опрокинул журналиста. Когда он поднялся, тряся головой, звенящей от близкого взрыва, вокруг не осталось живых.
Опираясь на обломок банника, Андре поплёлся в сторону окопов. Всё тело ныло, особенно болело ушибленное бедро. Всё ближе посвистывали пули – пехота в синем наступала, пользуясь дымовой завесой. Один свинцовый «подарок» шлёпнул в полушаге от француза, взбросил фонтанчик земли. Другая пуля, отброшенная сухой почвой пампы, мерзко заныла, улетая. Он споткнулся, упал на тело пожилого фермера: «Безоружный? Эх, старик… Надеюсь, твой мушкет теперь в крепких руках!» Поднялся, заковылял дальше изо всех сил, не замечая кровавых капель, всё чаще срывающихся под ноги.
Он не дошёл. С ничтожно малым интервалом грянули два залпа – встречные. В чёрном густом дыму Андре оставалось лишь удивляться тому, что он до сих пор жив. Грянул ещё один залп. И ещё один – винтовки Альянса скорострельнее, чем однозарядные «спрингфилды» защитников. Невероятный шум, какофонию из боевых кличей, воплей ужаса и боли, стонов раненых разрубил звонкий сигнал горна; кавалерия северян, укрывшись за дымным щитом, атаковала фланг республиканского воинства.
…подул ветер, срывая занавес пороховых газов, дыма и золы: «Смотри, человек!»
Безумным остановившимся взором журналист глядел на каре из детей, поднявшихся навстречу скачущим во весь опор всадникам. На дым редких выстрелов – ветераны не сдавались – на блеск штыков и пик, дрожащих в слабых руках. На дрогнувший строй, на бегущие в панике маленькие фигурки… Он слышал плач, детские крики, ржание лошадей, рёв озверевших конников… Слышал звуки сабельных ударов – о сталь, в дерево… в живую плоть…
Ноги не держали. Андре опустился на колени, в пыль, перемешанную с натёкшей из раны кровью. Заставил себя смотреть дальше, на преследователей, рубящих всё и всех под косыми лучами закатного солнца. Заметил алые потоки, струящиеся из куч трупов, стекающие в ручей – кто будет пить оттуда завтра? Попробовал опереться – и отдёрнул руку: к нему подкатилась голова… Пухлые щёки, нарисованные усы – мальчишка хотел выглядеть настоящим солдатом! Насколько видел глаз, поле усеяли сотни тел, почти все – детские. Слёзы мешали, но журналист смотрел, как уже в сумраке, не осмелясь войти в рощу с последними защитниками Республики, северяне подожгли кусты и начали палить картечью по смутным теням.
Дрожащие руки, слёзы, боль в раненной ноге – нет, Андре не собирался сдаваться! Света от пожара достаточно... Он достал оружие.

Командующий Альянса со свитой осматривал поле битвы. Конь генерала поминутно перепрыгивал через погибших, поскальзывался, нервно храпел. Воздух над пампой, уже отравленный чадом и пороховой гарью, загустел, наливаясь трупным смрадом. Рядом с несколькими страшно изрубленными телами стоял расхристанный северянин в кавалерийской форме. Раскачиваясь как пьяный, он рыдал: «Что я здесь делаю?! Зачем всё это?» Побледнев, генерал шёпотом несколько раз повторил его слова.
Вскоре адъютант обратил общее внимание на странную фигуру, сидящую на разбитом патронном ящике. Освещённый близким пламенем неизвестный выглядел пугающе спокойным. Он склонился над какой-то работой, не обращая внимания на победителей. Спешившись, генерал жестом остановил охрану, подошёл ближе. Покрытый грязью из пыли, сажи и крови, в разорванном сюртуке и дырявых бриджах – явно гражданский – незнакомец не отрывался от своего занятия, бормоча под нос ругательства на разных языках. Командующий заглянул ему через плечо. Коротко оглянувшись, человек ткнул карандашом в пространство перед собой, потом – в рисунок:
– Пусть все знают! Я её, суку, всё равно одолею…
– Кого, простите? – генерал прекрасно говорил по-французски, но боялся ошибиться.
– Войну, – и, дёрнув головой, Андре начал новый лист.
***

Виртуальная демонстрация фантоматического сеанса закончилась быстро. Зал Совета пронизали невидимые токи, по внутренней поверхности гигантской сферы зазмеились яркие разряды. Одно за другим на своих обычных местах возникли голографические изображения Координаторов. Сопровождаемая торжественным гимном, медленно вращаясь по спирали, к центру зала поднялась трибуна Верховного. Он церемонно приветствовал коллег и сразу приступил к главному:
– Итак, последний тест завершён! Оба претендента, чьи психоматрицы получили воплощение в заданных условиях, проявили высокий гуманизм. Однако вы сами видели, кто справился лучше с точки зрения планирования последствий и принятия ответственности. Нам осталось лишь утвердить его в списке координаторов-учеников.
– В основе лежали реальные происшествия? Ну, то, что случилось с парнями? – почему-то Координатору Веги показалось важным уточнить каждую деталь.
– Не совсем. Историки смоделировали и объединили в одном сценарии два события, случившиеся очень давно с интервалом в несколько лет. Затем мастера фантоматики воплотили в виртуальной действительности все подробности сюжета с участием аватаров наших претендентов. Кроме того, в активированной «новой реальности» постоянно присутствовали психотехники, корректирующие развитие событий. Таким образом, они совершенно точно и предельно объективно учли реакцию каждого испытуемого.
Молодой представитель Бетельгейзе деловито уточнил:
– Последствия для психического здоровья претендентов?
Верховный улыбнулся, снисходительно взглянул на провинциала:
– Ай-яй-яй, коллега! Вы несколько отстали. Парни ни о чём не подозревая продолжают учиться, работать, любить на своих планетах. Мы испытывали только слепки личностей, предлагали только смоделированные обстоятельства, оценивали только гуманность в её практическом воплощении!
– Но такая степень реализма? Мне было крайне тяжело видеть всё это. Думаю, как и остальным коллегам…
– Вот именно! Да, вся тяжесть решений морального плана легла на нас, действующих представителей Звёздных Систем. А новый Координатор узнает об испытании только когда займёт место в Совете. Думаю, у нас нет двух мнений по кандидату с большей степенью ответственности перед Человечеством? Голосование отменяется.

[Виктория Павлова]

Интересная задумка. Не оригинальная, но тем не менее волнующая и богатая как тема в целом. Способы воплощения могут быть самыми разнообразными. Смутили голограммы, исчезающие со щелчком. Мне кажется они беззвучно должны исчезать.
Описания трагедий очень подробные, реалистичные, хотя и затянутые местами. Но вот из героев никто не привлек, не запомнился. Немного шаблонные все. Нет ярких героев и ярких диалогов.
Но потенциал есть. Автору - дальнейших творческих успехов!

[Kivvi]

Рассказ прочла еще вчера, но отзыв никак не сформировывается. Бывает такое, что не твоя история. Не хочется оно тебе. Не любо. Но это не к тому, что история плохая и не воспринимайте, как упрек авторскому слову. Написано, как раз хорошо, добротно! Есть картинка, есть баталии, высший Галактический совет и много всякого интересного, просто я не тот читатель, который от этого благоговеет, всем не угодишь. Может позже я созрею до более обстоятельного отзыва, но пока не складывается

[Horra Ora]

Смешались в кучу кони, люди, штыки, пароходы... Эмм...я не готова комментировать, ну никак.
Чувствую, как автора "пёрло", прям он это видел перед собой и писал, писал... Но я не всегда за ним поспевала, а иногда засыпала на ходу (хотя может, это всё те витаминки так на меня действуют).
Написано неплохо, но очень мутно, а разбираться не хочется. И кажется, история с Галактическим Советом искусственно прикручена ко всем этим баталиям. Мне бы так что-то одно.
Иногда читаешь с удовольствием, не читаешь — глотаешь. А эти знаки я еле осилила. Может, просто не в настроение попало. Извините, автор.

[Мышель]

Прочитала два раза - никак не могла определиться. Вроде бы нравится, даже очень. Но в подсознании что-то цепляет, царапает и не даёт поверить в мастерски нарисованные картины.
Начала разбираться. Галактический Совет выбирает достойного кандидата из двух равных, поместив их аватары в симулацию, скомпилированную из двух войн. Уже не славно. Аватары в симуляции... Но не то.
Наконец - дошло. И автор сам в этом виноват - слишком подробно всё прописал. Оба симулякра - журналисты. Но один из них воспринимает и формализует действительность вербально, второй - визуально. Т.е. перед нами два совершенно различных типа восприятия. Каким образом психологи могли признать кандидатов равными по всем параметрам?
И вся сюжетная конструкция посыпалась.
Тем не менее - рассказ по-своему хорош.
Ах, да, кого выбрали-то? Художника?

[Виктор Не]

Ну я бы сказал шо банально. Единственно плюс, за то что автор "ответил и не ответил" на вопрос кто же лучше, хотя, думаю, тут достаточно очевидно.

Нет, кому-то наверняка покажется оригинально, может даже кто-то перепутает, кто важнее, для сего можно было нарисовать, как один из ГГ успешно спасает пару человек, для путаницы 8).

Хотя, сделано качественно, возможно с вниманием к историческим деталям (кого-то мне это напоминает), кои я, один фиг, оценить не в силах.

[Виктор Не]

Но один из них воспринимает и формализует действительность вербально, второй - визуально. Т.е. перед нами два совершенно различных типа восприятия. Каким образом психологи могли признать кандидатов равными по всем параметрам?

Кстати верно, хоть я и не сторонник этой теории, но в данном случае, коль речь идёт о "полной идентичности", то налицо противоречие.

Ах, да, кого выбрали-то? Художника?

Ну поэт вообще может сгинул, а художник поставил цель выше - с войной бороться.
Хотя с точки зрения прожженного скептика, это очень спорно, и в контексте той эпохи ничего он не наборет.

[Алексей2014]

Бетельгейзе

Альтаир

Вега

Радует, что в зале а-ля Имперский совет из "Звёздных войн" присутствуют исключительно потомки землян - иначе названия были бы совершенно невообразимые!

учился у лоцманов на Миссисипи

Сэмюэл Ленгхорн Клеменс, он же Марк Твен? Не, не узнал!

Но один из них воспринимает и формализует действительность вербально, второй - визуально. Т.е. перед нами два совершенно различных типа восприятия. Каким образом психологи могли признать кандидатов равными по всем параметрам?

Кстати, почему? Лермонтов прилично рисовал, а Репин с Верещагиным очень даже неплохо писали. А, ещё Глазунов - но у того и с изображением, и со словом всё своеобразно. Короче,

налицо противоречие

как-то не совсем подтверждается.
И - удачи, кстати!

[Мышель]

Кстати, почему? Лермонтов прилично рисовал, а Репин с Верещагиным очень даже неплохо писали. А, ещё Глазунов - но у того и с изображением, и со словом всё своеобразно.

Однако у первых, при душевном волнении или интеллектуальном озарении к чему рука тянулась? Правильно, к топору к перу, а не к кисти. У вторых, соответственно, наоборот. Про Глазунова вообще умолчу. Вы ещё Сафонова вспомните. Так что есть, есть разница, и весьма существенная.

[Алексей2014]

Так что есть, есть разница, и весьма существенная.

Про Сафонова не в курсе (может, Сафронов?), а письма Ван Гога читывал. И - проводя параллели с его ранними картинами - не могу не отметить большей силы и живости именно в эпистолярном творчестве. Да и экзерсисы Дали ("Дневник одного гения") не меньший сюр, чем его живопись. Короче, всё равно не понял, в чём разница этих самых "выразительных средств". Может, именно это и пытался отыскать этот Верховный?

[Виктор Не]

как-то не совсем подтверждается.

Яж сразу сказал, что не сторонник этой теории. Но просто с т.з. банальной логики, если мы утверждаем, что герои абсолютно идентичны во всём, а потом оказывается, один _предпочитает_ рисовать, а второй - писать. Конечно, скорее всего имелось ввиду идентичны во всём _важном_ для должности, а это всё придирки.

[Алексей2014]

это всё придирки.

А! Как-то не подумал. Зато подумал, что тут "ордалии" на манекенах/аватарах настоящие (вода там, огонь, стрельба и взрывы), а над самими Координаторами, значит, только картинкой по нервам? Нечестно же!

[Kukaracha]

Автор не стал тянуть, а сразу решил убить читателя бомбардировкой канцеляритом. Продраться через все это было очень трудно. История как бы с самого начала заявляется через скучнейший диалог. Который может быть и мог бы иметь место, но гораздо ниже, когда читатель уже зацеплен сюжетом и героями. Написано вроде гладко, но структурировать рассказ нужно так, чтобы сначала зацепить внимание читателя, а потом уже волочь его по дебрям всяких скучных разговоров.

[Алексей2014]

Опосля разговоров припомнил трёх политиков ХХ века, которые , значит, не чуждались творчества. Гитлер, как известно, в художники метил. Сталин, говорят, по молодости неплохие стихи писал. А Черчилль и то, и это освоил на уровне мастеров. Так что же получается? Выходит, творческие жилки с политическими талантами вообще параллельны, и тогда в чём смысл уточнения, что "один пишет, другой рисует"? Ну, раз их можно местами поменять?

[Мышель]

А Черчилль и то, и это освоил на уровне мастеров. Так что же получается? Выходит, творческие жилки с политическими талантами вообще параллельны, и тогда в чём смысл уточнения, что "один пишет, другой рисует"? Ну, раз их можно местами поменять?

Их можно поменять местами. Один начнёт плохо и с отвращением рисовать, другой - неважно и мучительно писать.
Про творческие жилки политиков - увы, наука статистика не подтверждает массовость этого явления. В той или иной мере она есть у каждого. Но вторичны, третичны... тысячеричны по отношению к основному "таланту" личности. Тот же Черчилль очень чётко описал своё отношение к живописи, написав "Живопись как времяпровождение". При этом критики признают за ним лишь хороший любительский уровень. Литература - всё-таки он исследователь-историк, а не писатель. Единственный роман - по большому счёту политически памфлет. И вообще - Вас удивляет, что человек такого интеллектуального уровня и с таким образованием умеет выражать свои мысли и рисовать?
Возвращаясь к рассказу. Да хрю с ним, с типом восприятия. А как с ассоциативным рядом, который столь сильно влияет на наше восприятие действительности? Не может он быть одинаковым у двух разных людей - если они не провели всю жизнь, не расставаясь ни на минуту.
Вспомните восприятие читателями "круглого циклопического сооружения" из соседнего рассказа.
Так что остаюсь при своём мнении. При этом отдавая должное Вашему мастерству в манипулировании фактами и в логических построениях.

[Алексей2014]

Их можно поменять местами. Один начнёт плохо и с отвращением рисовать, другой - неважно и мучительно писать.

При этом отдавая должное Вашему мастерству в манипулировании фактами и в логических построениях.

Классный выкрут! И ещё меня же в манипуляции обвинить...

Выходит, творческие жилки с политическими талантами вообще параллельны, и тогда в чём смысл уточнения, что "один пишет, другой рисует"? Ну, раз их можно местами поменять?

Разве не очевидно, что мой вопрос касался персонажей: если "писателя" отправить воевать, а "художника" на пароход посадить, по-Вашему, результат не изменится?

[Мышель]

Разве не очевидно, что мой вопрос касался персонажей: если "писателя" отправить воевать, а "художника" на пароход посадить, по-Вашему, результат не изменится?

Вопрос из серии "А вы уже бить жену"? Не предполагающий ответа да/нет. Для персонажей - не изменится. Художник будет рисовать, чтобы "донести ужасы", Писатель будет стрелять и спасать. Для развития событий - изменится. Весьма вероятно, что Художника не убьют (в первом варианте - это неизбежно).
Куда-то не туда обсуждение свернуло. Единственное, что я пыталась доказать - изначальную разницу между кандидатами, которую Галактический Совет и его неквалифицированные психологи почему-то не пожелали увидеть.
Ах, да, не Галактический Совет, а автор - без этой посылки и рассказа не было бы.

[Алексей2014]

Куда-то не туда обсуждение свернуло.

Мне так не кажется. Ведь мы пытаемся разобраться - в чём же эта самая "изначальная разница", так? Поэтому вопрос "в чём же разница могла заключаться, если её не обнаружили?" вполне себе актуален.

[Мышель]

Мне так не кажется. Ведь мы пытаемся разобраться - в чём же эта самая "изначальная разница", так? Поэтому вопрос "в чём же разница могла заключаться, если её не обнаружили?" вполне себе актуален.

Ещё раз. Разницу не обнаружили, потому что такова была воля автора.
А сам по себе вопрос об этой разнице, несомненно, интересен и заслуживает обсуждения. Чтобы, буде такое произойдёт, в собственных рассказах свою точку зрения обосновывать.

[Алексей2014]

Ещё раз. Разницу не обнаружили, потому что такова была воля автора.

Тогда мои вопросы повторяются: три реальных политика с разными склонностями, но каждый - на вершине власти. По-Вашему, показатели их креативности (или чего там ещё) должны были проявиться и повлиять на успешность в "основной сфере"?