Эстафета, Автор: Ябадзин Опции

[Каркун]

Автор: Ябадзин


Эстафета



Смирнов каждый раз замирал, случайно наступая на смятые упаковки от цитрамона, раскиданные по всей комнате. Подойдя к самой кровати, он осторожно разгреб наваленную кучу шерстяных одеял, отвернувшись в сторону от накатившей аммиачной вони и прелого запаха давно не мытого тела.
Вокутагин, усохший от болезни наподобие мумии, лежал на пожелтевшей, местами с пятнами крови, простыне. Колени его почти касались головы, и весь он как-то очень по-детски трогательно свернулся калачиком. Смирнов натянул на Вокутагина мешок, обмотал в несколько колец веревкой, связав концы шкотовым узлом, и поволок получившийся куль наружу.
Ветер сразу ударил в лицо, перебивая дыхание и норовя сорвать очки. Смирнов потащил по снегу мешок, удивляясь неожиданной тяжести ноши. Последний месяц Вокутагин почти и не ел, требуя стонами только воды и обезболивающих.
Голова закружилась, а перед глазами замельтешили цветные пятна-мушки. Смирнов присел на Вокутагина, сделал несколько глубоких вздохов, и снова пошел по вытоптанной в снегу тропе. Еще несколько раз приходилось останавливаться и ждать, пока сквозь метель не показалась нависающая стена льда и два торчащих острых камня. Кладбище.
Ветер, стекающий здесь с ледника, сдувал снег с ровной ледяной площадки. Смирнов положил Вокутагина рядом с другими мешками, тоже перевязанными веревкой. Два десятка заледеневших кульков аккуратно располагались в два ряда. Это лежали умершие сразу после Вспышки. Немного поодаль, отдельно, лежал Пентелин, переживший тот ужас и скончавшийся через пару недель от отека легких.
К нему Смирнов и положил Вокутагина, словно родственников. Да ведь так оно и получалось. Из всего человечества выжили только они трое, выбранные кем-то сверху, безо всякого сомнения, для последней и важнейшей миссии.
Теперь требовалось сказать небольшую речь, так уж было заведено. Смирнов откинул капюшон парки и снял очки, в знак особого уважения перед товарищем.
- Спасибо тебе, Вокутагин. Ты был хорошим человеком и надежным другом, - с чувством произнес Смирнов. - Хоть я теперь и остался один, но не брошу наше дело. Покойся с миром.
Мешок зашевелился, раздался треск рвущейся ткани, и сквозь дыру показалось лицо Вокутагина, обезображенное чернотой меланомы. Он что-то промычал опухшими губами и задергался всем телом, словно пытаясь вырваться и добавить нечто важное к последним словам. Веревки напряглись, но все-таки выдержали напор ослабевших мышц.
- Потерпи еще чуть-чуть, Вокутагин, - сказал Смирнов, проверяя на всякий случай узел, - холод надежнее бесполезного цитрамона.
Смирнов накинул капюшон и пошел назад, в сторону станции, не оглядываясь. Работа над Журналом не терпела никаких отсрочек. Проходя мимо столба с прибитой табличкой, он смахнул с нее снег, открыв надпись «Антарктическая станция Прогресс».

Если раньше Вокутагин брал на себя хлопоты по хозяйству, то теперь Смирнову приходилось все делать самому. Дольше всего занимал сбор данных с метеостанции. Будки с приборами располагалась на вершине заледенелой каменной кручи. Туда и до Вспышки приходилось пробираться полчаса, по расчищенному вездеходом пути, а сейчас, в глубоком снегу и с нехваткой кислорода в атмосфере это изматывающее путешествие занимало два часа туда и обратно.
Смирнов переписал показания приборов на черновую, в блокнот, а потом, уже в жилом модуле станции, после обеда, тщательно занес все в Журнал. График атмосферного давления, расчерченный на рулоне миллиметровки, он рисовал красным карандашом. В этом месяце значение дошло почти до 260мм.р.ст., против 180 сразу после Вспышки. Получалось, что если сохранится текущая скорость восстановления атмосферы, то лет через двадцать давление станет как раньше. Но аппроксимация показывала, что рост давления замедлился.
И сегодня исполнилась годовщина после Вспышки. Смирнов открыл первую страницу Журнала, вспоминая тот день…
Они высыпали наружу, все двадцать, тогда еще живых, полярников. Звездное небо вспыхнуло мертвенно-матовым светом, словно неизвестный электрик включил гигантскую ртутная лампу. Вспышка длилась несколько минут, по всей окружности горизонта. Потом задул ветер, но только не стороны ледника, как обычно, а совсем наоборот, из океана. Ветер нарастал, и одновременно становилось тяжелее дышать, словно высоко в горах. Через пару часов уже бушевал настоящий ураган, рвавший ко всем чертям крепежные тросы и уносящий пустые бочки в сторону залива. Почти все они потеряли сознание от нехватки кислорода, у многих началось кровотечение из носа и сильные судороги. Большинство впали в кому, из которой уже и не вернулись…
Наполовину ослепший и почти оглохший от звона в ушах, он кинулся тогда к узлу связи. Перед тем, как ураганом завалило антенны и оторвало тарелку ретранслятора, он услышал в эфире шум помех и треск ионизированной атмосферы. Последнее сообщение было с метеорологического спутника, сжатый пакет сухих данных, который означал приговор человечеству. Перед тем как сгореть, детектор спутника зафиксировал вспышку от превращавшейся в черную дыру далекой сверхновой. Поток гамма-лучей поджарил северное полушарие и часть южного, ударив почти точно в северный полюс. Ионизированную атмосферу частично сдуло в космос, озоновый слой стремительно исчезал. Резкий скачок давления взбесил остатки атмосферы, закрутив танец из смерчей и ураганов по всему земному шару.
Именно тогда, пытаясь вдохнуть пустой воздух и выплевывая кровь, Смирнова мучительно озарило, что он избранный, который должен все записать в летопись. И начал вести Журнал.
В него он заносил не только сухие цифры данных, но и мысли о будущем устройстве мира, и просто рассуждения на любые темы. В его летописи все имело значение.

Тюлени-крабоеды, устроившие себе лежбище на каменистом пляже залива, подлежали строгому учету. Смирнов раз в неделю пересчитывал серые тела, и тщательно фиксировал убыль или прибыль животных, занося все в Журнал. Пока он питался запасами консервов и замороженного мяса, этого хватало на пару лет. Еще пару лет можно было выгадать, наведавшись к соседям за их запасами. Китайская станция располагалась в нескольких километрах. Но для нормального существования в течение тысячи лет ему требовалось около сорока тысяч тюленей, дальше Смирнов считать не стал. То, что тюлени пережили Вспышку, он тоже считал особым знаком. Правда, некоторые из животных выглядели совсем нездоровыми. Их шкура облазила лоскутами, вроде как от солнечных ожогов.
Смирнов вышел на береговую линию, почти к самой кромке набегающих волн, стараясь не ступать на склизкие и уже посеревшие трупы птиц. Крачки и кайры почти все сдохли, то ли от неспособности летать в разреженном воздухе, а может и просто от недостатка кислорода. В холодном воздухе тушки не гнили, превращаясь в сувениры смерти.
Встревоженные человеком тюлени подняли гвалт, и нехотя потащили свои тела в темную воду.
Вдруг показался высокий плавник, и вместе с набегающей волной выскочила большая косатка, хватая самого жирного тюленя. Тут же еще несколько упругих черных торпед выскочили почти на берег, преследуя добычу. Море вскипело от красной пены и мельтешения белых пятен хищников.
- Вонючие рыбы! – закричал Смирнов, отступая от поднятой телами волны. – Это мои тюлени, поняли? Они не для вас! Убирайтесь назад, в море!
Но косатки не обращали внимания на крики одинокого человека, занятые едой. Только одна из них, самая большая, с желтоватым пятном, на всякий случай поглядывала на Смирнова, высунув ухмыляющуюся пасть и что-то попискивая.

Великая Мать нетерпеливо подгоняла детенышей, издавая сигнал тревоги. Надвигался холод, нужно было уплывать в Лабиринт, и там переждать опасность. Мать легонько куснула за плавник нескольких молодых самцов, и поплыла прочь, в открытое море. Сытая стая устремилась за ней, радуясь удачной еде.
Локальное глубинное течение выносило теплую воду в небольшую мелководную лагуну, недалеко от скрытого под водой островка. Плавающие в океане страшные большие льдины всегда сносило в сторону от этого места. Именно здесь Мать и пережидала страшное время, когда перестало хватать дыхания и многие умерли. Большая часть ее прошлой стаи лежала здесь, в разбросанных по дну костях. Мать разложила кучки камней вокруг, чтобы они напоминали о прошлом. Еще камни означали и другое разное, что нельзя обозначить звуком или можно случайно забыть. Линия камней значила, что надо плыть в море, за большой и медленной едой, которая тоже умеет говорить звуком. Много камней без линии – плыть к берегу и поджидать вертких и вкусных. Там, где ходит странный зверь, но который совсем не еда.

Смирнов раздраженно записал убыль десятка тюленей, и вдруг почувствовал, что стало немного легче дышать. С ледника потянуло пронзительным ветром, предвещая холодный шквал из центра южного полюса. Засунув Журнал под парку, он кинулся к станции. Мороз уже покусывал щеки и хватал сквозь штаны за ноги. Температура быстро опускалась, выдавливая влагу из загустевшего воздуха.
Когда он закрыл дверь жилого модуля, градусник снаружи показывал уже за минус шестьдесят. Стены начали тихонько трещать от резкого перепада температур. На ближайшие несколько часов окружающий мир застывал в тисках холода. Смирнов открыл Журнал и сделал соответствующую запись.

В конце мая наступила южная полярная ночь, и Смирнов выходил только в туалет и за очередной порцией угля на топливном складе, чтобы скормить его потом железной печке в обмен на тепло. С ледника теперь постоянно дул холодный ветер, иногда отступающий под волной теплого и влажного воздуха с берега. Все время полыхало зеленоватой шторой полярное сияние, и ледник над кладбищем напоминал гигантское надгробие. В такие ночи становились видны небольшие айсберги, неспешно плывущие по своим делам в темной воде. За это время Смирнов закончил рисовать схему мироустройства, поместив на самый верх в качестве управляющего и заведующего. Завершив этот важнейший раздел, он пришел в сильное волнение. Теперь вселенная должна подать ему следующий знак.
На второй год, в начале марта, Смирнов обнаружил у себя на шее мокнущее пятно начавшейся меланомы. Лимфатические узлы за ухом разбухли и стали плотными, как горох. Смирнов сделал соответствующую запись в Журнале, перечитал ее, и только потом осознал случившееся. Он теперь не избранный. Через пару тройку месяцев в каком-то месте тела появится опухоль, которая будет мучить его болями до самого конца. Все как у Вокутагина, только теперь цитрамона уже нет.
Смирнов перелистал Журнал, пытаясь найти ошибку в записях, из-за которой его определили не просто в обычные смертные, а скорее даже в приговоренные. Не оставался ясен и вопрос, кто же будет вести записи после его смерти.
На берегу грелись тюлени, но Смирнов не стал фиксировать их количество. Журнал, завернутый в несколько слоев ткани, он прижимал к груди с такой силой, как будто это самое дорогое, что у него есть в жизни. Хитрым узлом к связке крепился гаечный ключ, в качестве грузила. Предчувствуя серьезность момента, появились косатки, показывающие из воды высокие плавники в знак соболезнования.
- Рыба! Я не справился, всех подвел… Ошибся где-то в расчетах, – заплакал Смирнов, заходя в воду. – Забирай этот журнал к себе, слышишь?
Он размахнулся и кинул сверток в самую большую косатку, с желтоватым пятно. Но, конечно, не попал. Журнал скрылся под темной водой, бестолково выпустив пузырьки воздуха на прощание.

На кладбище Смирнов лег между Пентелиным и Вокутагиным, накрывшись мешком. Теперь требовалось сказать небольшую речь, так уж было заведено.
- Товарищ Смирнов не выполнил поставленных перед ним задач, - с укором сказал Смирнов, и добавил потом уже мягче, - Но он старался…
Потом Смирнов начал засыпать, бормоча фразу «холод надежнее бесполезного цитрамона».


Странный не-камень щекотал язык и колол пасть. Великая Мать положила не-ясное в Лабиринт, рядом с кучками камней. Непонятный зверь оставил ей это и пропал. Возможно, у него есть свой Лабиринт, и он пошел к своей стае.
Приплыли молодые косатки, родившиеся уже после страшного времени. Они любопытно ткнулись носом в не-ясное, и легонько погладили Мать хвостом, выражая радость от жизни.
Мать ответила писком радости и удовольствия, потому что ее стая живет, и будет жить дальше….

[Виктор Не]

Долгожданная озвучка.

Поздравляю.

ps. Удивило как актёр озвучки поставил ударение в нике.

[Ябадзин]

Поздравляю.

ps. Удивило как актёр озвучки поставил ударение в нике.

"не сыпь мне соль на рану..."