№1 Цвет бесконечности, Черное и белое Опции

[Ябадзин]

Зуммер на железной ноге разразился отвратительным дребезжащим скрежетом, и Франт мешком повалился на каменистый песок. Всё болело так, что казалось ещё вздох и он умрёт от усталости. Франт невольно бросил взгляд вниз, на своё тело, и тут же пожалел об этом. Когда-то он получил прозвище «франт» за пристрастие модно одеваться, теперь его так бы не назвали…
Несколько десятков кое-как сцепленных обветренных, не всегда целых, костей вряд ли можно назвать телом, даже в шутку. Половины рёбер нет, часть сохранившихся отошли от грудины и торчат в разные стороны кривыми засохшими ветками, остистые отростки на позвонках обкрошились по краям, сами позвонки соединены каким-то грязно-серым растрескавшимся пластиком, грозя в любой момент рассыпаться, на чём держатся суставы непонятно, да и желания разбираться нет. Голова выглядела не лучше: насколько мог понять Франт, ощупывая голову костяшками оставшихся пальцев, это был голый череп с болтающейся набекрень нижней челюстью и несколькими уцелевшими зубами. Кости левых ноги и руки сохранились более или менее, если не считать что на ноге осталось лишь три пальца, зато от правой руки висела только плечевая кость – кисть отсёк крылом шмель, когда Франт пытался его скинуть, а предплечье отвалилось, когда Франт скатился по косогору. Правой ноги и вовсе не было, вместо неё какая-то пародия из ржавой и кривой арматуры, соединённая такими же кривыми штифтами. Она ещё и длиннее левой, а коленка выше - ходить жутко неудобно. К тому же соединительные штифты никак не крепились, а просто вставлялись в разболтанные отверстия и постоянно вываливались. Однажды Франт едва не потерял выпавший штифт, без него он не смог бы идти.
На железном заменителе бедренной кости висел черный бугристый, похожий на гигантский чернослив, нарост сантиметров тридцать длинной и двадцать в диаметре. Если на черносливе горела красная точка, то надо было идти. Не пойдёшь, тогда будешь мучительно умирать от невыносимой боли и удушья. И ведь нет ничего кроме костей, и в груди, посвистывая, ветер гуляет, а болит, и ещё как! Через минуту-другую уже ничего не помнишь и не соображаешь, на всё готов, лишь бы ковылять дальше… И так до тех пор, пока не загорится зелёный и зуммер не проскрежещет о том, что можно упасть и отдыхать в ожидании шмеля, размером с ведро, который присосётся к черносливу своим жалом. От боли кричать хочется, а чем скелету кричать? Покорчишься, погремишь костями по камням, пока шмель не насосётся и не улетит, вот тогда можно и забыться. Но очень скоро чернослив снова загорится красным, продребезжит зуммером и снова заставит идти по чёрной пустыне, скользя по камням и спотыкаясь о редкие, будто сожжённые, кусты, куда глядят несуществующие глаза…
Франт с опаской и ненавистью взглянул на хмурое, никогда не видевшее солнце, небо. Так и есть, из-за вершины холма выплывал бесформенный ком белёсой лягушачьей икры. Вскоре под ней появились черные точки шмелей и расползлись в разные стороны в поисках таких же бедолаг, как и Франт. Они действительно походили на настоящих шмелей. Два соединённых вместе шара: большое и мохнатое жёлтое тело и маленькая полированная чёрная голова без глаз и рта. Прозрачные овальные крылья, хрупкие на вид, на деле были прочнее стали и запросто крошили камни.
Насосавшись, шмель загудел, как небольшой вертолёт, поднялся и полетел к икре. Франт перевёл дух и постарался расслабить несуществующее тело. Скорее всего, чернослив на ноге это накопитель энергии, который заряжается, когда Франт идёт, а шмели переносят эту энергию в икру… - подумал Франт, - только какое это имеет значение? Теперь важно лишь не потерять штифты от железной ноги, чтобы иметь возможность идти - на такое легкое решение проблем, как смерть, здесь, похоже, рассчитывать не приходится…
Сколько же прошло времени с тех пор, когда он сам развлекался, сидя в одной из таких икринок? Франт не помнил, казалось, он уже вечно плетётся по этому мрачному и пыльному филиалу ада, зато память услужливо подсунула более ранние воспоминания.
Почему-то всегда воспоминания начинались с того выстрела прямо в лицо. Более ранее казалось зыбким и эфемерным: все эти дачи, квартиры, взятки, должности, счета в банках, проститутки, счастье выгодной женитьбы и радость долгожданного развода, бесконечные попойки в ресторанах, пока одна из них не стала роковой. Несколько случайных фраз соседям по столу, петушиные подпрыгивания, и ствол пистолета прямо перед глазами. Франт был слишком пьян, чтобы испугаться, и самого выстрела не запомнил. Толчок в голову и последующее недоумение, оказавшись в сфере икринки – вот и всё что отложилось в памяти.
Поначалу Франт ничего не понял: кричал, ругался, пытался стучать в круглые стены, но потом освоился и даже научился получать определённое удовлетворение. Четырёх метровая сфера из молочно-белой резины исполняла желания, не любые, но многие. Захотел есть и пожалуйста, любая еда, какую сможешь вообразить. Захотел на золотом подносе, будет на золотом подносе. Часы Rolex – пожалуйста. Автомобиль или хотя бы велосипед сфера, правда, не предоставила, зато девочек сколько угодно, лишь бы поместились. Только к девочкам Франт быстро охладел, были они какие-то ненастоящие, вроде заводных кукол, и тогда он вознамерился заняться самообразованием.
Телевизоры и компьютеры у Франта не получились. Сфера исправно их поставляла, но они не работали, по-видимому, он недостаточно хорошо представлял себе их устройство, зато книги удались на славу. Раньше Франт даже не задумывался, сколько существует авторов и книг. Он читал публицистику и беллетристику, пытался одолеть учебники по физике и философские трактаты, но вскоре это наскучило. Франт ударился в искусство, но это надоело ещё быстрее. Тогда он стал заказывать спортивные тренажёры. Целыми днями крутил педали тренажёров и дёргал гири на верёвочках. У него заметно улучшилась фигура, но некому было это продемонстрировать в камере-одиночке.
Со временем Франт стал подозревать, что эта сфера всё же не хитроумная тюрьма и не психушка. Тот пистолет в ресторане был совсем не травматический и с такого расстояния, почти в упор, он бы полбашки снёс… Тогда что это? Рай? Скандинавская Вальгалла? Что-то не похоже… Надо было побольше святошам бабла отваливать, как-то подумал Франт, тогда бы и квартирка была побольше. Но это был лишь всплеск раздражения, деньгами и покровителями здесь никто не интересовался.
Франт уже начал привыкать к бесконечному ничегонеделанию, как всё закончилось столь же быстро и трагично, как и началось. Сфера стала становиться прозрачной, затряслась и вдруг полетела на открывшуюся внизу землю. Франт закричал в ожидании неминуемого удара…
Заскрежетал зуммер накопителя. Франт с трудом поднялся. В ребрах зашумел ветер, а болтающиеся кости застучали, как кастаньеты.
Франт шагнул, потом ещё, поймал равновесие разновеликих ног и заковылял с упорством маньяка. И не только страх боли гнал его вперёд. Последнее время его мучило подозрение, что это ещё не конец, и он невольно старался оттянуть неизбежное будущее.
Франт замедлил шаги – может заглянуть в хрустальный гроб? Отсюда день ходу, а там какая-никакая, а передышка. Пещеру в обвалившемся склоне небольшой горы Франт нашёл случайно, его внимание привлёк непривычный блеск в этом унылом мире. Свет сочился из расселины. Франт протиснулся в узкий проход и обомлел. Пещера образовалась внутри огромной кварцевой жилы. Когда она уходила вглубь, но теперь была завалена сверкающими обломками кварца почти до самого входа. Видимо где-то вверху жила выходила на поверхность и скудный солнечный свет, проходя через миллионы граней, концентрировался и преломлялся, создавая разноцветную феерическую игру. Франт стоял и глазел, пока не вспомнил о накопителе, но тот молчал. Не прилетели и шмели в положенное время. Франт подумал, что нашёл очередной рай местного значения, но это оказалось несбыточной надеждой. Шмели в пещеру действительно не совались, но накопитель всё же разряжался, хотя и очень медленно. Но хуже того, в пещере он и не заряжался, сколько не пробовал Франт ходить. Пришлось выбираться наружу, а там уже поджидала целая стая недовольно гудящих шмелей. Но всё же эта пещера стала отдушиной в жизни Франта. Шмели покрутились несколько дней у входа в пещеру и улетели, и Франт время от времени заходил в этот хрустальный гроб отдохнуть.
Но сейчас Франт не пошёл в пещеру, не было настроения. Не задумываясь о направлении, он протопал километров пять, когда краем зрения уловил какое-то движение. Невдалеке непривычно низко медленно плыла груда лягушачьей икры. Нижняя икринка дрожала и теряла свою белизну. Внутри неё просматривался тёмный комочек зародыша. Ещё немного и сфера оторвалась и полетела вниз.
Франт равнодушно отвернулся. Он уже видел такое и знал, чем всё закончится. На ещё шевелящееся тело набросится орава шмелей, и станут рвать окровавленное мясо с переломанных костей. Потом очищенные кости кое-как соберут в единое целое, оторвут правую ногу и прицепят вместо неё железный костыль с накопителем. И вот уже поднимается невольный путешественник. Он ещё не понимает, что произошло, шевелит челюстью в бесполезной попытке крикнуть, позвать на помощь, но очень скоро накопитель заставит его пуститься в бесконечный путь.
Франт прошагал несколько минут, пока не поскользнулся на гладком камне и чуть не упал - не хватало только лишится ещё нескольких костей. Он оглянулся. Новоявленный покоритель никому не нужных просторов уже немного освоился и плёлся позади, явно в надежде догнать его. Только этого не хватало… Франт прибавил шагу. Что они могут сказать друг другу? Разве что обменяться парой костей, как сувенирами.
В этом безумном мире всё же должен существовать баланс, подумал Франт, не могут же ходячие мертвецы плодиться вечно. Где-то зародилась новая икринка, другая где-то упала и появился новый сборщик энергии, а где-то такой же сборщик стал лишним. Не так давно Франт наткнулся на железную ногу, бесхозно валявшуюся на камнях. Накопитель на ней ещё мигал красным светом, но не было никого, кого бы это могло взволновать, рядом лишь слабый пыльный контур напоминающий скелет, понемногу уносимый ветром. Только Франт не поверил, что чей-то путь закончился и он обрёл покой, но и не было никакого желания узнавать какого цвета новая бесконечность в этом черно-белом бреде сумасшедшего.