Мнемотехник, автор братья Ceniza |
Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )
Мнемотехник, автор братья Ceniza |
11.5.2013, 9:27
Сообщение
#1
|
|
Давай помолимся и выпьем за мир Группа: Главные администраторы Сообщений: 18358 Регистрация: 28.10.2010 Вставить ник Цитата Из: Орбитальной Станции |
Автор: братья Ceniza
Мнемотехник Меняя память человека, мы смещаем долги его кармы. И- Цзин Ничто не предопределено, даже ваше прошлое. Хелен Барнс 12 мая 2041 Конечно же, он уронил телефон. Ударившись о бетонный пол подземки, мобильник перевернулся и, несколько раз подпрыгнув, словно мяч, улетел за пределы перрона. Чертов тремор! Руки тряслись, как у торчка со стажем. «ТСД не наркотик», – Сурин вспомнил слова Брезжинского. – «Средство активации памяти у страдающих амнезией. Приводите вашего забывчивого свидетеля, проведем эксперимент. Как, говорите, его имя? Вы – свидетель, господин следователь? Гм… В таком случае нужно заявление от того, кто ведет дело, ваше согласие и постановление генерального прокурора». Сурин шагнул к краю платформы, пытаясь нечетким взглядом найти телефон. Рельсы вдруг качнулись и скользнули вверх. Когда равновесие удалось восстановить, Сурин обнаружил, что сидит на корточках в опасной близости к краю, вцепившись руками в рифленые плиты перрона. Чуть не свалился вниз на железнодорожное полотно. Вы правы, доктор, ТСД не наркотик. Но по причине тяжелых побочных эффектов купить в аптеке его нельзя. Иначе найдутся желающие спалить мозги ради иллюзорной возможности вернуться в прошлое. Много желающих, не смотря на внушительный список Галлюцинации, тахикардия, повышенная тревожность, нарушение координации… Телефон лежал на страховочной панели, тянущейся вдоль посадочной зоны. Она находилась ниже уровня платформы, и увидеть ее можно только, свесившись вниз. Сурин схватил мобильник и в то же мгновение почувствовал, что кто-то положил руку на плечо. – Отодвиньтесь от края, пожалуйста, – прозвучало над ухом. Сурин подался назад. – Все нормально, офицер. Телефон упал, зараза такая, – он повернулся и встал, показывая аппарат. Плащ распахнулся, открывая взгляду полицейского форменную гимнастерку. – Предпочитаю антикварные противоударные модели, – Сурин широко улыбнулся. «Ну же, смотри на лычки», – мысленно произнес он. – «Сыскарь, спешащий по делам, вот кто я». Полицейский, уставившись на воротничок, отодвинулся от старшего по званию и, спохватившись, козырнул. Толкнув стеклянную дверь, за которой желтыми огнями расплывался майский вечер, Сурин вышел на улицу. Палец лег на кнопку дозвона. Сигнал устремился к больнице святого Иеремея Лазурского, чтобы разразиться настойчивой трелью в ординаторской нейрохирургического отделения. Брезжинский скорее всего не знает, что Сурин больше не в системе. Следователь, сидящий на ТСД, позор для органов, только вряд ли об этом сообщат всем службам. Нужно убедительно лгать, как он лгал две недели, и он увидит Марту. Мерный гул вечернего города прошил стук каблуков. По улице шла женщина в легком светлом пальто. Волна темных волос качалась в такт шагам. «Сколько ей?» – подумал Сурин. – «Двадцать пять, тридцать? Марте было бы сейчас чуть больше». В трубке щелкнуло, и мужской голос ответил: – Да? По манере тянуть гласные Сурин узнал Брезжинского. – Доктор, нужна еще доза препарата, – сказал он. – Сейчас. Рука, которой он прижимал телефон к уху, дрожала мелкой дрожью. Зря он добавил «сейчас». Прозвучало нетерпеливо и даже отчаянно. Надо врать, надо притворяться. Слова, которые он не собирался говорить, вылетали против воли: – Доктор, слышите меня? Это Сурин. Я вспомнил, как ребята спустились в карьер. Николас, Макс… Марта шла последняя. Я сказал, что догоню их, а потом вспышка света ослепила меня. В голове зашумело. Он вдруг увидел семнадцатилетнюю Марту. Держа велосипед за руль, она стояла на тротуаре. Ветер раздувал подол летнего платья. У Сурина заныло в груди. Он знал, что это галлюцинация, но все равно сказал: – Стой. Не ходи туда. Улыбнувшись, она отвернулась и покатила велосипед вперед. Дальше и дальше по ночному городу. Сквозь прохожих. – Марта! – позвал он. – Доктор, я должен прорваться сквозь свет, чтобы узнать, что случилось в карьере. – Все, хватит! – в ординаторской, находящейся на третьем этаже больницы святого Иеремея Лазурского, бросили трубку. – Черт! – Сурин осознал, что готов схватить врача за хилые плечи и трясти до тех пор, пока вместе с крохотными белыми таблеточками из него не вылетит трусливая душонка. Ему нужен ТСД! Неимоверно страдая, Сурин отвернулся от девочки, катящей по аллее велосипед, и зашагал в противоположном направлении. Главное, не потеряться среди призраков прошлого. «Ты не она. Ты – отражение. Николас, Макс... Тысячи отражений. Каждый день в моем сознании вы спускаетесь по склону карьера к гибели. Трик-трик-трик… Стрекочут колеса велосипедов». Охранник больницы преградил Сурину путь, когда он прошел сквозь стеклянную «вертушку» главного входа. – Распоряжение дирекции: Сурина Алексея Львовича на территорию клиники не допускать. – Имею предписание о сотрудничестве с отделением нейрохирургии, – ответил он, продолжая идти вперед. – Говнюк прокурорский, сначала удостоверение предъяви, – хмыкнул второй охранник. Они ударили его под ребра с двух сторон и, подхватив под руки, потащили на улицу. Судорожно хватая воздух, Сурин думал: «Не успел, не успел… Сообщили…». Его бросили возле мусорных баков во дворе близлежащего дома. Тот, который назвал его говнюком, приставил электрошокер к левой стороне тела и выпустил разряд. – Адьёс, сыскарь. В темной объемной глубине неба мерцали звезды. Красиво… Так бы лежать вечно. Сурин вздохнул последний раз и хотел закрыть глаза. Над ним склонилось обугленное лицо Николаса. Склеенные веки мертво смотрели на Сурина. «Леха, ты чего отстал?» – спросил Ник, губы оставались неподвижными. Сурин вздрогнул. Его давно не называли Лехой. – Цепь соскочила, – ответил он. «Вставай. Нельзя в мае лежать на земле. Маяться будешь, так бабушка говорила». Ник обхватил Сурина за плечи и стал поднимать. – Ты умер? – спросил Сурин. «Не знаю». Прислонив Сурина к мусорному баку, Ник пошлепал себя по нагрудным карманам. «Макс, у тебя есть чем затянуться?» – крикнул он в темноту. Из-за бака выскользнул Макс. Джинсовая куртка на нем была прожжена до дыр. Между большим и указательным пальцем дымилась сигарета. «На, кури», – сказал Макс, губы оставались неподвижными, как у Ника. Сурин взял. Сигарета взорвалась белым пламенем, ослепив его. Он почувствовал, как плавится лицо, дымятся брови, склеиваются веки. Нарушение координации, галлюцинации, тошнота, рвота… Сурин стоял на коленях, исторгая из желудка зловонную массу. Кто-то поддерживал его. – Господин следователь, вам лучше? Такие протяжные гласные могут быть только у Брезжинского. – Да, лучше. Сурин посмотрел на доктора, тот с виноватым видом поправил очки. – Я не мог говорить с вами по телефону. Мне дали четкое указание : прекратить фармакологическое сотрудничество с Суриным Алексеем Львовичем. – Кто? – прохрипел Сурин. – Кажется, военные надавили на администрацию больницы. Полчаса назад главврач распорядился не пропускать вас на территорию клиники. – Мне нужно ТСД. Много ТСД. Я не могу без препарата пройти по всей цепочке воспоминаний. Сурин сумел встать. Он смотрел на сухонького доктора, едва достающего макушкой до груди. От смелости этого человека зависит, сможет ли он узнать, кто убил Ника и Макса. Кто убил Марту? – Есть средство эффективней, – неуверенно произнес нейрохирург. – Не фармакология. Моя бывшая ученица нейролог Хелен Барнс занимается проблемами формирования ложной памяти. Она принимала участие в тестировании препарата ТСД, но ее конек аппаратные методы. Для дальнейших исследований ей нужны добровольцы. – Что такое аппаратный метод? – Очень опасно. Вплоть до утраты личности. Но вы можете справиться. Во время наших сеансов вы показали хорошие результаты. – Мне подойдет, – сказал Сурин. Теперь, когда он вне системы, военные рано или поздно найдут его. Терять нечего. – Вы не скажете никому о нашем разговоре? – Брезжинский смотрел на него несчастными глазами. – Вы знаете, что никому и никогда. – Хорошо. Вот адрес, – он вложил в руку маленький квадратик бумаги. – Контора Хелен находится под патронажем Федеральной службы безопасности. Они смогут защитить вас, если будут в этом заинтересованы. Что такое аппаратные средства работы с памятью, Хелен расскажет лучше меня. «Нельзя в мае лежать на земле. Маяться будешь», – вспомнил Сурин и взял листочек с адресом. Брезжинский отступил в тень и исчез. Хелен Барнс было лет тридцать пять на вид. Красивая брюнетка с тонкими чертами лица. Карие глаза Хелен Барнс лучились честностью, но Сурин не мог отделаться от ощущения, что она, протягивая ему авторучку, смотрит мимо него. – Подпишите бумаги, Алексей Львович, – сказала она. Сурин взял авторучку. Она была теплой и влажной от пота. Захотелось вернуть. Барнс указала строку внизу первой страницы договора, где значилось «согласие пациента». – Подпишите полным именем и укажите, что о побочных эффектах информированы, – теперь Хелен действительно смотрел на Сурина. Она перевернул страницу: – Здесь, здесь и здесь. Обратите внимание на предмет договора. Мы обязуемся стереть так называемую «эмоциональную» память в отношении объектов ваших переживаний и чуть подкорректируем оценочные аспекты. Взамен вы получите подробную запись воспоминаний о событиях указанного в договоре дня. Время манипуляций – три минуты. – Вы сотрете из памяти образ Марты? – спросил Сурин, пытаясь понять, что означает выражение «подкорректируем оценочные аспекты». – Стереть мало. Необходимо заполнить освободившиеся кластеры ложной информацией. Увязать их с предыдущей и последующей цепочкой воспоминаний. Мы воспроизведем день, когда вы в последний раз видели друзей. Немного изменим диалоги, сотрем эмоции, которые вы испытывали в тот день. Вы будете помнить все, но не будете чувствовать себя виновными в их гибели. Вы ведь и в самом деле не виноваты. Они раньше пришли к месту ЧП. – Я узнаю, что случилось на дне карьера? – прервал ее Сурин. Сознание вспыхнуло белым пламенем, ослепившим его в тот злополучный летний день, когда слетевшая цепь задержала его на краю обрыва. – Вы будете помнить все. Но перестанете ощущать вину в отношении случившегося. И главное, мы собираемся стереть чувство влюбленности к Марте. – Зачем? – он растерянно посмотрел на Хелен. – Кроме нее я больше никого не любил, – Не скрою, что, ради этого как раз затевается эксперимент, – Барнс опустила глаза. – Согласен. Когда последняя подпись был поставлена, Хелен взяла у него авторучку и, подаваясь внутреннему порыву, сказала: – Вы понимаете, ваш мозг может пострадать? Ни один испытуемый не перенес трехминутного пребывания в мнемокамере. В темно-карих глазах Хелен отражались лампы дневного света. – Брезжинский передал часть записей, которые он вел во время ваших с ним экспериментов. Я восхищена сопротивляемостью вашего организма. Две недели на препарате без масштабных психологических изменений. Вы – уникум. Но один шанс из десяти, что ваша личность уцелеет после пребывания в мнемокамере. Воспоминания детства слишком глубоко. Стереть и записать новые пока возможно теоретически. Если сравнить мнемокамеру с инструментом, то это отбойный молоток, а не тонкий скальпель. – Доктор Барнс, перейдем к делу. – Я пыталась предупредить, – Хелен пожала плечами. Она развернула монитор, и я увидел Марту. Стриженные светлые волосы падают на глаза, брови нахмурены, на лице сосредоточенное выражение. – Ваше корневое воспоминание. Если что-то пойдет не так, уцепитесь за него. И помните Алекс: личность – это, в первую очередь, память. – Пойдемте, – она жестом пригласила следовать за собой. – Это операторская. Сурин вошел в комнату. В центре стоял аппарат, напоминающий томограф. От него к огромному компьютеру, за которым сидел оператор, тянулся кабель. Оператор помахал ему в знак приветствия. – Прошу, – Хелен сдвинула панель аппарата. Последнее, что Сурин услышал, было тиканье мнемокамеры. Двадцатое июня две тысячи двадцать шестого года возвращалось. В ванной комнате вспыхнул свет. Сурин шагнул через порог и склонился над ванной, чтобы умыться. У сливного отверстия, где эмаль покрылась сетью трещин, лежал клубок рыжих волос. Так показалось. Ни черта подобного. Насекомое, размером с ладонь, на жутких волосистых ногах, притаилось, чтобы через секунду сорваться и в панике забегать по скользким стенкам. Скутигера. – Время пребывания в камере – одна минута пятнадцать секунд, – сообщил оператор. – Чтобы продолжить погружение, введите код доступа? Сурин открыл кран, но вода не текла. Скутигера сидела неподвижно. Что-то было не так. Потускневшая амальгама отражала окрашенные зеленой краской стены и вешалку с полотенцами. Сурина в зеркале не было. Он стоял напротив, но его там не было. Сердце забилось быстрее, глухой неровный стук пульсировал у виска. – Алекс, успокойся. Вспомни о главном, – в голосе Хелен звучало волнение. – Соотношение альфа, бета волн в норме, – произнес оператор. – Время пребывания в камере – две минуты двадцать секунд. Марта… Сурин собрался и вызвал на обратной стороне век ее образ. Сведенные к переносице брови, сосредоточенное выражение лица. Всегда хотелось понять, что происходит в этот момент в ее голове. «Код доступа: Марта», – подумал он. Вода хлынула из крана, а скутигера, поднявшись на тонких ногах, рванула по дну ванны. В зеркале появилось отражение Сурина. Он коснулся его. Зеркало было холодным и гладким. Алекс подождал, пока поверхность под пальцами нагреется, и убрал руку. Остались отпечатки. Можно было различить папиллярные линии. Высокая точность мнемотического воспроизведения. ТСД в подметки не годится. На мониторах, отражающих электромагнитную активность мозга, красным светом вспыхнула кривая. – Что происходит?! – забеспокоилась Хелен. – Странная активность мозга, – оператор застучал по клавишам. – Время пребывания в камере три минуты и одна секунда. – Отключай камеру, – закричала Хелен, – Он сейчас горит там, внутри. Сурин снял зеркало со стены и с размаху бросил на пол. Брызнули осколки. В то же мгновение пространство комнаты, вспыхнув белым пламенем, выбросило девушку в полупрозрачном летнем платье. Она ударилась о пол и застонала. Взвыла противопожарная сигнализация. – Аутентификация пройдена, – сказал Сурин и впервые за последние две недели улыбнулся по-настоящему. Оставались еще двое. |
|
|
12.5.2013, 22:04
Сообщение
#2
|
|
Гений и классик Группа: Пользователи Сообщений: 6682 Регистрация: 23.5.2011 Вставить ник Цитата |
Имеет быть преступление. Погибли трое людей - сгорели.
Есть наркотическое спецсредство для "отката реальности" в голове свидетеля. У Симмонса ему придумано очень удачное название "флэшбэк". У автора - таинственный ТСД, который не худо было б расшифровать. Один из погибших человеков - любимая девушка главгероя. А тот, в свою очередь, следователь, подсевший на наркотик. Единственное его желание не раскрыть преступление, но вернуться к любимой. Его все осуждают и наркоту не дают. Потому что думают, что он жрет ее не ради любви, а - просто как слабовольный, сломанный торчок. Тут пересечение с Симмонсом заканчивается - и начинается авторское, оригинальное. Которое лично меня весьма впечатлило. Чтобы таки установить истину и раскрыть преступление, применяют более мощный агрегат, вымывающий все эмоциональное из событийного ряда. Работающий под девизом "Ничего личного, работа такая". Мухи отдельно от котлет, любовь отдельно от моркови. Откатился назад, посмотрел незамутненным глазом, зафиксировал умысел - и назад. Этот финт аппаратными ушами подразумевает необратимость психологических изменений, о чем главгерою честно сообщают. Но во время погружения вся их теория накрывается медным тазом: испытуемый целенаправленно загоняет себя в летальную мнемореальность, введя код - имя любимой. Потому что он ничего не забыл. Потому что он хочет быть там с ней, а не тут без нее. Любовь оказалась сильней "аппаратных методов". Но уходя, он взрывает прошлое и убивает ее, а потом - и своих друзей. |
|
|
Текстовая версия | Сейчас: 25.4.2024, 9:35 |