И воздастся тебе по вере твоей, автор: Каса ВНЕКОНКУРС Опции

[Каркун]

Автор: Каса



И воздастся тебе по вере твоей…



Было тут со мной однажды. Типа, я умер!
Нет, поначалу я, похоже, спал. А еще раньше – дорогу переходил. И тут, главное, какой-то, извиняюсь, придурок, как выскочит на своей тачке из-за угла! Я его только и успел, что пакетом с буханкой хлеба по капоту садануть да обложить конкретно, а потом летел, помню, вверх тормашками, а потом уже, типа, спал, потому что ничего не помню. А проснулся оттого, что слово знакомое услышал:
- Следующий!
Рявкнули так, что аж мурашки по коже. Вопль этот живо заставил меня глазки растопырить и вскочить. Еще бы! Попробуй не вскочи. Оно, это слово, наше, родненькое, в очередях выстраданное, и мертвого подымет. Вытаращился, значит, стою, не соображаю ничего - кто я, где я, и чего от меня требуется.
- Следующий! Проходим, не задерживаем очередь! – орет на меня тетка в белом халате.
- Ну, я следующий… - бормочу ей растерянным голосом.
- Фамилия, имя, отчество?
- Андреев Сергей Палыч, 1963 года рождения, среднее, женат, беспартийный, не был, не состоял… - заученно начинаю перечислять я.
- Дата смерти?
- Чего? Да ты что мелешь, красавица? Какой еще смерти?
- Маня, да пиши сегодняшним! - раздалось с соседнего столика. - Не видишь – еще один «беспамятный!»
- 15 сентября 2009 года, - записала тетка, схватила меня за руку, шлепнула печать на ладони. И тут же, вновь:
- СЛЕДУЮЩИЙ!!!!!!!
- Погодите… я же еще… я не… - забормотал я, пытаясь протиснуться к столику. Ведь надо же разобраться! Что это за чушь они мне тут впаривают! Но меня уже ловко оттерла от стола ушлая бабенка с раскосыми глазками. Склонилась, стерва, над столиком и чего-то доверительно шептала тетке в белом, а когда я попытался вставить слово в это интимное шептание, бабенка зло завопила:
- Я стояла! Я за тем мужчиной!
И пнула меня в бок – мол, «иди себе, милок, подальше!»
- Ну и ладно! - злорадно буркнул я, повернулся и обиженно зашагал прочь. Ну и пусть! Сами потом пожалеют. Это ж надо - живого человечка в жмурики записать. Ну ничего, и на них управа найдется!
Думаю так сам себе - и шагаю дальше. И окружающее разглядываю. И начинаю удивляться. Что за фокусы такие? Где мои джинсы любимые? Нацепили на меня хламиду белую, не-пойми-какую, а вместо кроссовок – сандалии с веревочками. А кроссовки, между прочим, почти новые были! С кого их теперь спрашивать? Вокруг земля – не земля, вода – не вода, а чисто облака – беленькие, тупо-кудрявенькие, и хлюпают под ногами, прямо как лужи весной. Ну и засада! Я, что, реально на том свете? Или все-таки еще «на этом»? Или где-то в «предбаннике» тусуюсь? А, кстати, что это мне на руку тетка белохалатная шлепнула?
Склонился я над ладонью, пытаюсь прочитать смазанные синие буквы. «Высшая канцелярия. Вх № 1…» (и дальше, после единицы, много ноликов, сколько, не помню).
И вот тут-то стало мне, люди добрые, не по себе. Некомфортно мне стало. Свернул я в сторонку, засел в ближайший туман и задумался. Это что ж теперь со мной будет? Судить станут по деяниям моим? Размышляю я потихоньку, а в голову мысли всякие гаденькие лезут - о них, о деяниях моих всяческих. И, если честно, не все они заповедям соответствовали, ох, не все…. «Не убий» - ну, слава богу, с этим все в порядке. «Не укради» - хм. Помнится, в пятом классе спер я у соседа по парте жутко дефицитный тогда фломастер, да еще летом, вместе с пацанами, тырил в соседском саду черешню. Пустяк, вроде, но ведь тырил! «Не прелюбодействуй» - ой-ёй. Было, сам ведь знаешь, что было. «Не возжелай жены ближнего» - ну, это уж, ребята, чересчур! Я что, не мужик? Попробуй их не возжелай, если они, эти «жены ближних», в таких юбчонках вышагивают – мама дорогая! Особенно весной! Ох, помню, лет этак десять назад…
И от всех этих мыслей-воспоминаний страх у меня вроде как совсем пропал, и даже разыгрались желания всякие плотские. Вылез я из тумана, как месяц из детской считалки, тогу свою белую растопырил вокруг бедер, чтобы желания не так были заметны, и отправился выяснять – какого шницеля я тут делаю и зачем меня сюда запиндюлили?
Однако, народу вокруг было много. Сновали мимо меня какие-то ангелоподобные образины, в белых разлетающихся одеждах, цепляясь этими хламидами за окружающий бомонд. Суетились мелкие чернявые живчики, сильно напоминавшие вербовщиков прогорающей строительной фирмы. Простой народишко роился вокруг столов, искал себя в каких-то списках, вычеркивался - или, наоборот, предъявлял справки и вписывался. В общем, шла обычная канцелярская суета. Мне даже показалось, что сейчас начнут выдавать талоны на прием. Но вместо этого появились «шишки». Несколько важного вида мужиков прошли сквозь толпу, не напрягаясь, потому что плечистые шестерки уже размяли в разные стороны жмуриков, расчищая дорогу. Чвякая сандалиями, взобрались по облакам повыше, уселись, слепили себе из облачной мороси представительский стол, разложили на нем списки. И началось….
- Сидоров!
- Сидоров, номер 67217564329006 – я!
- М-м-м… (читают бумажки. Бедолага Сидоров в это время всеми силами старается показать, что он хороший! очень!!!)
- Ад!
Пуф – и нет Сидорова, одни сандалии остались, да и те понесли на вход, следующему…
- Петров!
- Петров, номер 6007432185643090 - я!
- М-м-м… старушку через улицу перевел… начальника послал… прелюбодействовал? да? сколько? сколько-сколько??? ого! отзывы потребителей? восторженные? – Рай!
Опять сандалии на вход…
- Якамото!
- Якамото, номер 871211306543230 - я!
- М-м-м… трудолюбивый… фирму любил, как родную мать… имел ее регулярно… отзывы фирмы? отрицательные? – Ад!
- Питерс!
- Питерс, номер 5558123098123765 – я!
- Ад!
- Как, сразу? Почему?
- Питерс, двойной срок пребывания!
И все ближе и ближе очередь ко мне. Не стал я ждать – сам вперед вышел, поджилки трясутся, но голос, главное, на-а-аглый такой сделал.
- Я, конечно, извиняюсь, но где мои кроссовки???
Тишина повисла, потом один из тех, за столом, оторвал взгляд от бумаг, вперился в меня - и тихо так:
- Чё?
- Кроссовки мои, - повторяю, спокойненько пока что (не, ну а что, хамить, что ль, сразу?), – сорок третий размер, фирма «Адидас», всего несколько раз надеванные, между прочим. И прочая одежка. Мне что, домой в этой простыне возвращаться? Да любая ж собака в лицо ржать начнет: «И ты, брутто!»
«Шишки» за столом переглянулись. Заулыбались.
- Гляди-ка, домой собрался.
- Забавный!
- Ничего смешного не вижу, - буркнул третий, - надоело уже с этими якобы «живыми» разбираться. Почему он свет в конце тоннеля не видел? Что, спецэффекты на входе опять отключили? Все экономим? – и, мне уже, погромче:
- Мертвый Вы, между прочим! И хватит базар разводить. Фамилия, номер!
- Какой-такой «мертвый»? Где ты видел таких «мертвых»? – я подпрыгнул, присел, сделал «колесо» и даже попытался встать на голову. - Да я живее всех живых! Это что - типа, шутим, да? Ладно, мужики, согласен, я и сам поржать не против. Вы мне только одежу верните, и я пойду. А то там уже футбол по телеку идет. Успеть бы хоть счет узнать!
Возникло некоторое замешательство, плавно перешедшее в «совещательство». Сквозь бормотание доносилось: «Ад!» …«Но ведь по деяниям…»… «Достал!» … «Мы при исполнении…». Потом один из троицы, сидевшей за столом, пожилой такой с виду, в белом галстуке, при белой рубашке и в белом костюме, враскорячку слез с облака, подошел ко мне, оттянул веки, заглянул в глаза.
- Живой, говоришь?
- Живой, папаша, - кивнул я. Хамить старичку не хотелось.
- Покажи язык, - попросил он.
Я с удовольствием продемонстрировал свой здоровый, розовый язык. Потом с готовностью осведомился:
- Может, еще чего показать? – и потянул вверх хламиду.
- Не надо, – отчеканил «шишка». Вытащил откуда-то стетоскоп, приложил ко мне, сказал «дышите!», потом долго слушал, как я туда-сюда воздух гоняю. Наслушался, вздохнул, спрятал стетоскоп, скривился, потер глаза и во всеуслышание объявил:
- Мертвый. Ни грамма жизни. Увы.
- А номер, номер какой у него? – спрашивают от стола с бумагами.
- Номер… - дедок, пользуясь тем, что я от такой «новости» буквально офонарел, взял мою ладонь, повернул, глянул на синий оттиск, где единица и куча ноликов, и вдруг – как затрясет меня за руку!
- Акция! Акция! У нас акция – каждому децилионному посетителю предоставляется возможность самому выбрать место своего пребывания! Куда желаете – в Рай? Или, может, Вам нравится погорячее? Можно и в Ад. Выбирайте!
- Зашибись, однако, какой выбор, - бормочу я, - у вас что, с фантазией напряг? Акция же! Хочу идеальный мир! Что там у вас «под прилавком» - огласите весь список, пожалуйста!
Старичок в белом, похожий на престарелого голливудского актера, задумчиво покивал головой, пробормотал: «Да, тут надо подумать…» - крикнул тем, двоим, на облаке: «Продолжайте пока тут сами!» - и повел меня куда-то в туман. Распахнул туманную дверь, вошли мы, и – оп-ля!
Туман пропал, как и не было. Уютный кабинет бизнесмена средней руки, но со вкусом. Дедок стащил с себя галстук, бросил куда-то в угол, улыбнулся мне:
- Ненавижу эти удавки! Да ты не тушуйся. Садись сюда вот, на диван, устраивайся поудобнее. Чаю хочешь?
- Кофе бы, - буркнул я.
- Извини, не водится. Здоровье не позволяет. А чайку? Зелененького, а?
- Не. Спасибо. Так что там с местами пребывания?
- Торопыга, - усмехнулся старик. Потом взял пульт, включил большой настенный телевизор. Ну, просто огромный настенный телевизор. Пожалуй, это была самая шикарная вещь во всем кабинете!
- Крутая штука, - похвалил я.
- Не отвлекайся, - улыбнулся старик, - что ж, приступим, пожалуй. Так я понял, и Рай, и Ад отпадают?
Я задумался.
- Не, ну поглядеть можно….
Ну, и поглядел. Зря только время тратил. Честно вам скажу, не врут нам попы. В аду жарят; правда, кто половчее да похитрее, сбежал - и теперь по углам порокам предается. В раю вовсю поют хором; и порокам не предаются, потому как нечем.
- Не вдохновляет? – косится на меня старичок, - вижу, вижу. Ладно, оставим классику в покое. А как тебе это? Эксклюзив! Ручная работа!
Забегали по экрану мужики в юбках, зашагали строем, потрясая копьями; полуголые культуристы (как потом оказалось, гимнасты!) красиво метали диск, боролись, бегали на арене.
- Олимпиада, что ли? – фыркнул я.
- Обижаешь, – нахмурился старик, - идеальное общество Платона! Рабов нет, всем управляют философы, жены общие, и вообще – все тут общее…
Я слушал и мрачнел. Щаз, отдам я им свою Таньку.
- А вот еще! – изображение наплывало на какой-то остров, крупнее, еще крупнее, вот уже видны люди – все работают. Кто в поле, кто в городке – горшки там лепит, торгует мал-мал, мастерит чего-то. А старик вещает:
- Идеальный остров! Все работают, и, главное, совсем нет денег!
Я даже охнул. Нет денег? Нафига я тогда сумел накрысятничать неплохую заначку? Но наткнулся на острый стариковский взгляд, промолчал, дальше гляжу.
- Вот еще – не город, мечта! Никаих проблем с выбором и смыслом жизни. Как родился – сразу тебе род деятельности определяют. И ты уже с пеленок знаешь, что быть тебе золотарем.
- Чего? А если я не хочу?
- Ну, мало ли. Тебя никто не спрашивает. А правят тут ученые.
- Что? Эти головастики очкастые?
Старик хмурится, но дальше кнопки жмет. И вот уже шагают по экрану дружные колонны одинаковоздоровых, одинаковокрасивых, одинаковосчастливых людей, и мелькают над ними знамена с портретами бородатых вождей, и плывет по экрану бегущая строка: «От каждого по способностям! Каждому по потребностям!»
И этот с детства знакомый кошмар добил меня. Каюсь, выхватил я у старика пульт - и выключил телек его хитрый. А потом и говорю:
- Отец…
Хрипло говорю, потому как жуть меня уже разбирает – неужто не найдется мне местечка по душе?
- Отец, - говорю, - мне же там жить. Что же ты со мной делаешь, а?
Нахмурился он, руки на груди сложил и говорит уже не так ласково:
- Я-то что. Я тебе рад бы помочь. Но ты сам – чего ты хочешь? Куда? Рай тебе - «пресно», Ад - «кисло». Идеальные миры не катят. Чего ты сам хочешь-то? Может, назад, домой?
- Домой, говоришь… - и я надолго задумался. Минут на пять. Потом сказал:
- А что там, дома-то? Футбол по телеку, пиво по пятницам в гараже, жена. Работа. Работа, жена. Пиво. Футбол. Премию, лишнюю копейку, дадут – радость. Жена плешь проела – ремонт надо делать. Жизнь. А мне хочется – счастья! Чтобы день был длинный-длинный! Чтобы утром проснуться и знать, что от рассвета до заката умещается – целая вечность! Понимаешь, старик? Чтобы пить жизнь большими глотками, чувствовать мир остро, до боли, чтобы всё – как в первый раз, и чтобы любили – меня! Не мою зарплату, не мои хохмы, не мое умение чинить машину, а – просто так! Просто меня, просто любили! Понимаешь, отец? Понимаешь меня? Вот он, мой идеальный мир. Ты понял? Ты сделаешь? Ты же обещал!
………………………………………………………………………..
Маленький человечек бьется в вечности, бьется, кричит, просит-требует чего-то, желанного, кричит беззвучно, пытается разорвать путы тумана, и нет уже вокруг него ни кабинета, ни старичка благообразного, лишь ОН глядит на него, ни сурово, ни ласково. Равнодушно глядит.
- И воздастся же тебе по вере твоей…
……………………………………………………………………………
Сережка открыл глаза и зажмурился. Солнце светило прямо в лицо сквозь неплотно сдвинутые шторы. Он повернулся к стене - и вдруг вспомнил:
«Каникулы!»
И горячая радость заставила его подскочить в кровати. Каникулы! И впереди большой, длинный, просто громадный день! Надо успеть посмотреть щенка, которого вчера нашел за гаражами Сашка, а потом они с пацанами собирались играть в футбол – Пашке подарили новый мяч, а завтра, в субботу, они с отцом пойдут в магазин покупать велосипед, потому что он, Андреев Сергей, на отлично закончил первый класс!
Мальчишка быстро натянул шорты и выскочил на крыльцо. Утренняя свежесть охватила худенькое тельце, пупырышками взбодрила кожу, цементное крыльцо шершаво защекотало босые ноги. Он зажмурился и вдохнул день, глубоко, полной грудью.
- Сергунька! – раздалось с огорода, - куда собрался? – молодая женщина подняла голову от грядок.
- К Сашке, ма! У него щенок!
- Поди, хоть молока прежде выпей. Там, на кухне!
- Потом!
Он сбежал с крыльца и помчался к воротам, но вдруг будто споткнулся. Быстро вернулся к матери, обхватил ее руками, тревожно заглянул в глаза:
- Ма! Ты меня любишь?
- Конечно, - удивленно ответила женщина.
- А за что?
- Да просто так! – засмеялась она, и мальчишка засиял. Потом развернулся и побежал – к щенку и лету, к велосипеду, шишкам и ссадинам, спелой черешне, нырянию в речке, к радостям, обидам, первому предательству и первой любви…
«И воздастся же тебе по вере твоей…» - прошелестел где-то сухой старческий голос, но новый Сережка его уже не слышал…

[Vasylizka]

Спасибо, вот хорошо как написали, молодец!

[Лилэнд Гонт]

А тут же вроде норм.
В начале понятно что он умирает.

[Вячеслав.РУ]

А тут же вроде норм.
В начале понятно что он умирает.

http://www.proza.ru/2011/04/21/143

[Каркун]

А тут же вроде норм.

Лилэнд Гонт, вы лучше обсуждайте внеконкурсные рассказы. Все остальные вопросы лучше не поднимать - мы эти проблемы сами решаем с авторами. С теми, кого это непосредственно касается - без участия третьих лиц.
Надеюсь, намек понятен.

[Лилэнд Гонт]

Хм..., понимаете, я просту вижу рассказ "Внеконкурса" с виду вроде подходит.
Ну и само собой хочется узнать причину. Вот и все. Я ж без всяких претензий.

Надеюсь, намек понятен.

Пожет просто приписывать пометку. Внеконкурса. Причина: Такая-то
И не будет никаких

третьих лиц.

[ktgun]

Отличный язык. Да если честно - почти все мне понравилось. Иногда немного напрягает перебор с хохмовыми оборотами. И кабы не эта вторичность...Эх. Но во внеконкурсном топе - мое вам первое место! Спасибо!

[viktor egorov]

Вот написала темочку Каса... Всё получилась высшего класса. Юмор со смыслом редкое дело, в топ выставляться можете смело.

[АйЭм]

Читается легко, мне как "не читателю" не пришлось себя заставлять. Это плюс.
Задуматься не заставляет, в памяти не остается - это минус (хотя как знать )

[Эрин]

В качестве хохмы под пиво - прекрасно. А вот идея, неожиданно возникшая в самом конце, задуматься не заставляет (пиво пить не мешает).
Если серьезно, то в детстве, конечно, хорошо. Взрослым сложнее. Некоторые поэтому остаются почти как отпрыск Макгиллахи из одноименного рассказа Рэя Бредбери

[NatashaKasher]

Автор: Каса
И воздастся тебе по вере твоей…

Ох, какой рассказ замечательный!
Топ!
Спасибо, Каса!
Жаль, что вне конкурса...

[Usimov]

Местами смешно. Но довольно банальный сюжет. Уже писали выше - вторичный. Еще в Библии описанный)))
Я вообще считаю, что темы про Рай и Ад под запретом. Слишком уже везде истрепанные. Стыдно должно быть авторам, которые до сих пор про это пишут.
Я еще понимаю, когда пишут целый роман-"бестселлер" с подобной тематикой, чтобы привлечь людей знакомым сюжетом и срубить бабла. В романе можно любую банальную тему раскрыть с неожиданной стороны, детально. Да и цель любого романа заключается в описании главного героя и раскрытии его "внутреннего" мира, а для этого все средства хороши, в том числе и темы рая, ада и всяческих ангелов. Но в рассказе хочется чего-то оригинального.
Написать столько символов только для того, чтобы напомнить о ностальгии по детству - разве это не преступление?
Я был разочарован концовкой.
Тем более - какой диссонанс. Начинали с пошленького (не без таланта) юмора, а закончили лирикой - где это видано?
Получилось как у Петросяна в "Кривом зеркале".

[loki]

Умер недавно, значит, "беспартийный - не состоял" уже должен забыть, как использовать. Это если б в конце 80-х дело было, тогда - да.
Интереснее было бы, если б в 3 лице был написан. Тогда не пришлось бы в конце лицо повествования менять. И идея, кстати, новая и оригинальная, смотрелась бы куда органичнее.

[Тафано]

Описание очереди сочное, натуральное.

Но нехорошо есть несколько:

глазки растопырить

Это как? Это глазки на жгутиках, что ли?

И окружающее разглядываю. И начинаю удивляться. Что за фокусы такие? Где мои джинсы любимые?

Окружающее - это не себе на джинсы смотреть, это немножко таки вдаль, нет?

тогу свою белую растопырил вокруг бедер, чтобы желания не так были заметны

А что помер, забыл уже? В смысле, факт смерти уже перестал волновать? Да, простой мужик, несложный. Так оно, в принципе, и хотелось автору, это понятно, но уж слишком несложный.

Питерс, номер 5558123098123765 – я!
- Ад!
- Как, сразу? Почему?
- Питерс, двойной срок пребывания!

Это потому, что фамилия пиндосовская? Оно, конечно, да, но а вдруг он австралиец, например, а там хорошие люди родились - Мэл Гиббсон, Резерфорд.

Честно вам скажу, не врут нам попы. В аду жарят; правда, кто половчее да похитрее, сбежал - и теперь по углам порокам предается. В раю вовсю поют хором; и порокам не предаются, потому как нечем.

Эх, а новенького придумать?

- Обижаешь, – нахмурился старик, - идеальное общество Платона! Рабов нет, всем управляют философы, жены общие, и вообще – все тут общее…
Я слушал и мрачнел. Щаз, отдам я им свою Таньку.

Жену-то тудой не звали вроде?


А финал, извините, совсем-совсем не к этому рассказу. Видимо, имелось ввиду, что в самом задрипанном мужичонке живет светлая детская душа? Но я это как-то не прочувствовала. Финал получился издевкой - так и ждешь какой-нибудь похабненькой шуточки, в стиле всего остального текста, а ее нет и нет - получается лубочность полнейшая.

[Тафано]

А, Гиббсон новозеландец, кажется, но не суть.

[Тафано]

Мыслилось, что вот этот яростный монолог

А что там, дома-то? Футбол по телеку, пиво по пятницам в гараже, жена. Работа. Работа, жена. Пиво. Футбол. Премию, лишнюю копейку, дадут – радость. Жена плешь проела – ремонт надо делать. Жизнь. А мне хочется – счастья! Чтобы день был длинный-длинный! Чтобы утром проснуться и знать, что от рассвета до заката умещается – целая вечность! Понимаешь, старик? Чтобы пить жизнь большими глотками, чувствовать мир остро, до боли, чтобы всё – как в первый раз, и чтобы любили – меня! Не мою зарплату, не мои хохмы, не мое умение чинить машину, а – просто так! Просто меня, просто любили! Понимаешь, отец? Понимаешь меня? Вот он, мой идеальный мир. Ты понял? Ты сделаешь? Ты же обещал!

даст переход? Но мужичок-то простоватый ж был, куда ему такой монолог... Да и мало одного монолога.

[moiser]

Читается легко. Но это не фантастика. Вымысел и т.д.

[Тафано]

Читается легко. Но это не фантастика. Вымысел и т.д.

Ваще. А фантастика - не "вымысел и т.д."?

[NatashaKasher]

Ваще. А фантастика - не "вымысел и т.д."?

А инопланетяне-то где? Нетути!

[viktor egorov]

"Глазки растопырить". А чем плохо. У Зощенко похлеще есть. Хорошее юморное словосочетание. И главное не содранное ни у кого.