Искусство оригами (внеконкурсная работа) Автор: Дон Рэба, Турнир «Последний дюйм» Опции

[Дон Рэба]

Цвет. Яркий, насыщенный до мутной рези в глазах. Он заполнял всё пространство, вытесняя остальные чувства. Фома впадал в экстаз, когда Марина надевала это платье. Красное, вызывающе короткое, выставляющее напоказ безупречные длинные ноги. Ветер бесстыдно задирал подол, Марина при этом сконфуженно улыбалась и одёргивала платье. Фома не показывал виду, но страшно гордился тем, что самая красивая женщина в мире согласилась стать его женой. А её тайный союз с ветром – лишь очередной способ поддразнить любимого.

Ветер. Весь день он свирепствовал, не давая даже минутной передышки. У подножия обычно лёгкий и нежный, словно дыхание спящего младенца, наверху он усиливался до резких порывов, секущих лицо и пытающихся сорвать одежду. Грозовые тучи обезумевшим табуном безудержно неслись на восток, волоча за собой шлейф проливных дождей.

Штормило с самого утра. Море неистово вгрызалось в скалы в попытке сорвать и унести в глубины жалкий кусок земли, на котором стоял маяк. Однако к вечеру ветер утихомирился до умеренного, напоследок очистив небо. Море успокоилось, лишь прибой продолжал без устали биться о берег.

Постепенно подкрадывалась ночь. Фома ушёл с балкона, вернулся в пультовую и закрыл дверь. Стало тихо, лишь оконное стекло время от времени дребезжало в раме, тонко и противно. Сколько он ни упрашивал «землю», чтобы заменили прогнившее дерево, но без толку. Работает маяк, считает начальство, и ладно. А как он работает на самом деле, дела никому и нет. Только один Фома знает, каково здесь. То колпак фонаря треснет, то щётки генератора полетят, то ещё какая-нибудь напасть. Оборудование уже с полсотни лет как устарело. Можно сказать, рухлядь. Но ничего не попишешь, без маяка – никуда, не останавливать же судоходство.

Впрочем, в тридцати милях спешно возводится новый, современный и, в теории, безотказный, а значит, надёжный. Но «спешно» не означает быстро. Когда ещё построят, как минимум год-два на это уйдёт. Хоть оснащены современные судна электронным оборудованием, но и оно не идеально, сбои случаются сплошь и рядом. К тому же возле мыса огромное количество подводных камней и блуждающих мелей, мимо которых в темноте не пройти даже с лоцманом.

Фома снял с плитки закипевший чайник, подошёл к буфету, достал с верхней полки банку растворимого кофе, кружку, сахарницу и пачку крекеров. Разумеется, Фома предпочитал настоящий кофе, в зёрнах, собственноручно помолотый и свежезаваренный, но он закончился неделю назад, а лодка с материка прибудет только послезавтра. Приходилось довольствоваться эрзацем. Фома отнёс импровизированный ужин к диспетчерскому креслу, поставил на край стола, после чего подошёл к пульту управления маячным сигналом.

Кофе. Напиток бодрящий, крепкий, терпкий, ароматный. Фома не сразу вошёл во вкус. К кофе его приохотила именно Марина. И вообще, многое из того, к чему позднее пристрастился Фома, исходило исключительно от жены. Он отхлебнул от кружки, поморщился – не то. Сейчас бы не отказался от чашечки эспрессо. Фома вздохнул, отпил ещё глоток, взял печеньку. Не торопясь поужинал, не сводя при этом взгляда с экрана локатора, единственной современной вещи на всём маяке. Его установили до того, как Фома устроился на работу. Спорно, нужен ли локатор или нет, но он всё же скрашивал скучную ночную вахту. И хоть пуст пока экран, но тут нужен глаз да глаз. И внимание. Всё же тяжело всю ночь следить за кораблями. А от рутинной работы сразу клонит в сон, и без кофе не обойтись.

Выключатель. В сгущающемся мраке диспетчерской цвета поблёкли, но Фома отчётливо помнил, что кнопка включения красная, а выключения – чёрная. По инструкции должно быть наоборот. Просто ремонтник, менявший треснувший корпус, второпях перепутал провода, а переделывать не стал. Первое время Фома часто ошибался, но постепенно привык. Вот и сейчас он должен нажать кнопку именно красного цвета. Вернее, цвет не совсем красный. Фома не имел понятия о точном названии оттенка. Что-то вроде «пожарная опасность». Он вообще не особо разбирался в оттенках. Да и не только красного. Из-за этого Марина постоянно подтрунивала над Фомой, но он никогда не обижался.
Действительно, это девушкам важно, а ему это зачем? Красный – он всегда красный. Иначе запутаться в этих фруктовых цветах можно. Вишнёвый, например. Вишни, они разные бывают. Клубника – то действительно красная, то розовая. Брусника, калина, рябина, малина.… Даже помидор, хотя он не фрукт, а овощ. Ещё цвет тёмно-красный, который называют бордовым, благородное вино с юга Франции. Забавно, любое красное вино – красное, а отдельное название получил именно «бордовый». Коралловый. Тоже, вроде бы, красный. По цвету коралла. Только вот мёртвый он выглядит куда бледнее живого. Кармин – алый. Все женщины мира всегда густо мажут или подкрашивают губы. А Марина – никогда. Говорила, что и так красивая.

Так что оттенков красного наберётся с сотню. Но для Фомы красный цвет навсегда останется цветом крови, которой отхаркивалась Марина на больничной койке.

Фома поднялся, собрал посуду, отставил в сторону, чтобы ненароком не смахнуть на пол. Подошёл к пульту, нажал на кнопку. Чёрную. Загремел электродвигатель, вращающий маячный фонарь. И теперь свет виден на добрый десяток морских миль. Вспышка, четыре секунды паузы, вспышка и снова четыре секунды темноты. Грохот стоял такой, что закладывало уши. Сколько ни боролся Фома с этим, ничего не помогало. Килограмма два литола пустил на смазку – безрезультатно. Оставалось думать об отвлечённом. Но об отвлечённом не получалось, все мысли возвращались к Марине. Хорошо, что она успела его научить складывать фигурки из бумаги. Вот он и складывал, заодно это занятие отвлекало от мрачных дум.

Фома собрал посуду, убрал её в буфет, вынул из шкафа кипу бумаги и ножницы с линейкой. Сел за локатор, взглянул ещё раз на экран. Пусто. Только бледно-зелёный луч эхолота мечется по кругу в бесплодной попытке нащупать хоть какой-то корабль. Впрочем, местные по ночам предпочитали отсиживаться в гавани. Разве что припозднившаяся яхта с усталым экипажем поспешит домой. Или гружёный до бортов сухогруз, пересекший море, не захочет до утра болтаться на рейде. Хоть и редки гости в этих краях, а заходят. Так что маяк торчит здесь не просто так. И это хорошо, потому что Фома может на маяке не только работать, но и жить. Впрочем, тут ничего сложного: сиди вахту от заката и до рассвета, уткнувшись в монитор. Главное, чтобы маяк исправно посылал свой сигнал. Вспышка, четыре секунды паузы и снова вспышка.

Оригами. Фома вспомнил, как Марина пыталась научить его складывать фигурки из бумаги. Тогда он лишь снисходительно улыбался: к чему это пустое времяпровождение? Разве нет других занятий для молодожёнов? Видела бы она Фому сейчас. Руки ловко и привычно сворачивали, сгибали, скручивали бумагу. Получалась фигурка.

После похорон Фома замкнулся. Недельный запой не помог – стало лишь хуже. Спиться и опуститься не лучший выход, лучше уж в петлю с головой. Ему повезло: подвернулась работа на маяке. И за два года Фома уже втянулся в режим: ночью бодрствовал, утром отсыпался, а вечером снова готовился к дежурству. Рефлексировать и убиваться по ушедшему оставалось лишь на вахте. Но и тут он нашёл выход.

Чтобы отвлечься, Фома пытался читать книги, но при моргающем свете – вспышка, четыре секунды тьмы и снова вспышка – особо не начитаешься. Слушать музыку? Грохочущий двигатель заглушает все иные звуки. Вязание, плетение, макраме – чувствовал себя идиотом. Спасло оригами, своего рода лекарство от здравого смысла. Первое время, конечно, Фома мучился, но постепенно приловчился. Пальцы, поначалу неуклюжие, непослушные и не желавшие сложить самую простую фигурку, обрели гибкость и мышечную память. И теперь он мог соорудить любую модельку. Слон – дело пяти минут, журавль – не вопрос. Если год назад над одной фигуркой Фома мог проковыряться целую неделю, то теперь за ночь умудрялся сделать штуки две, а то и три. Тут главное – не отключаться от мира и мыслей, не забывать об основных обязанностях.

Бумага. Лист белый, незапятнанный, нежный и хрупкий. Как жизнь. Можно сделать что угодно, а можно скомкать, разорвать, а то и сжечь. Всё в руках творца. Фома взял лист, сложил пополам, согнул поперёк. Перевернул лицевой стороной, дважды сложил по диагонали, после чего проделал эту же операцию с тыльной. Согнул к центру противоположные уголки. Основа готова. Фома уже представил себе, какое великолепное судно получилось бы в реальности, если добавить три высоких мачты с надутыми белоснежными парусами. Романтичное, красивое, эффектное, неотразимое. Сейчас такие парусники остались разве что в кино.

Обладай Фома волшебной способностью воплощать в материальную реальность фантазии, первым делом сотворил бы именно шхуну, чтобы было куда привести другую свою несбыточную теперь мечту. Фома попытался отогнать нелепую мысль. Если бы выпала возможность, он давно бы спустился за Мариной к Аиду, подобно Орфею, отправившемуся за своей Эвридикой. Так, не нужно об этом, лучше сосредоточиться на финальной стадии.

Фома сначала сложил вертикальный треугольник с одной стороны, затем с обратной. Правую часть загнул вниз, оставшуюся вверх, формируя складочку, которую аккуратно вправил внутрь. Нижние углы с обеих сторон согнул к вершине, повернул получившуюся заготовку. Развёл треугольники. Расправил бортики. Почти идеально.

Топливо. Заправки дизель-генератора хватало ровно на четыре часа, и, стало быть, за ночную смену нужно дважды спуститься в подвал – долить соляру в бак. Как раз к этому времени кораблик был готов. Фома бросил по привычке взгляд на монитор, на котором ничего, кроме бегающего луча, не было. Ещё раз полюбовался готовой фигуркой, поставил кораблик на экран и пошёл вниз. Прихватил из кладовки заранее заполненную соляркой канистру, добрался до двигательного отсека, перелил в бак топливо и подошёл к двери. Вышел наружу – подышать свежим воздухом.
Туман. Плотный, тягучий, как кисель, он накрыл собой всё вокруг. Возле порога туман казался не таким плотным, как основная масса, висящая в двух шагах. Казалось, ещё немного, и клочки тумана можно брать в руки и лепить из него снежки. Фома даже дёрнул рукой, чтобы сгрести ком, но остановился. Стоит отойти от двери, можно окончательно завязнуть в белёсой мгле, а потом ищи-свищи вход, и тогда проплутает он всю ночь или пока не развеется пелена. Подобное явление в этих местах – редкость. Кажется, за два года это случалось всего дважды. В последний раз полгода назад, тогда Фома всю ночь провёл в пультовой, попивая кофе и предаваясь воспоминаниям.

Он резко закрыл за собой дверь, на мгновение показалось, что туман ожил и, ухватившись за штанину, заползает внутрь. Фома поёжился, ещё раз убедился, что бак двигателя полон, направился в пультовую. И всё время пока поднимался по лестнице, оглядывался: не покидала мысль, что туман крадётся следом.

Локатор. Уже с порога Фома почуял неладное. На экране мерцала точка. Неужели судно? Он вынул из шкафа бинокль, подошёл к окну и глянул. Туман до высоты пультовой не добрался, но внизу стоял плотной стеной. Хоть и в темноте, но было видно очертание корабля. Судя по всему двухмачтовый парусник. Откуда он взялся? Фома отчётливо помнил: как только сделал фигурку оригами, тут же спустился вниз. На тот момент ничего не высвечивалось. Впрочем, тогда он просто поставил поделку на экран локатора, после чего отправился доливать бак. Сколько времени провёл он внизу? Вряд ли больше положенных по инструкции пятнадцати минут. Могла ли шхуна без парусов пройти пять миль, да ещё в штиль? Если только у неё на корме установлен двигатель.

Нонсенс. Это с какой скоростью двигалось судно? Фома прикинул: узлов тридцать как минимум. Расскажи кто другой подобную байку, ни за что бы не поверил. Ему срочно нужен кофе. Чашечка ароматного напитка, способного волшебным образом взбодрить мозги, скисшие от напряжения и попыток изгнать из них ненужные мысли.

Фома отложил в сторону бинокль, забрал со стола с локатором фигурку кораблика и подошёл к электрочайнику. Щёлкнул включателем, прибор заурчал, нагревая воду. За пару минут, пока закипал чайник, Фома успел достать кружку, и банку с кофе. Кинул пару ложечек, добавил ещё одну, чтобы получилось покрепче, долил почти до краёв кипяток. Размешал и, прежде чем отхлебнуть, принюхался. Не то. Снова вспомнилась Марина, которая на дух не переносила растворимый эрзац. Чтобы отогнать мысли о ней, Фома взглянул на локатор. Взглянул и не поверил глазам.

Пусто. Подошёл ближе, помотал головой: на экране ничего, кроме бегающего луча. А ведь точно был сигнал, это не мушки, иногда мельтешащие перед глазами из-за резкого погружения в четырёхсекундную паузу темноты после секундной вспышки – корабль и в бинокль было видно. Фома отхлебнул кофе, обжёгся, выронил кружку, которая разбилась вдребезги. Он чертыхнулся, снова кинул взгляд на экран. Ничего не изменилось. Обойдя лужу, Фома подошёл к окну, взял бинокль и посмотрел туда, где минут пять назад он видел парусник. Ничего. Впрочем, кусок океана, видимый из окна, уже заволок туман. Бесполезный теперь бинокль Фома убрал в шкаф. Вытер лужу, убрал осколки, но за другой кружкой не пошёл – кофе уже не хотелось. А хотелось разобраться в странной истории с появляющимся из ниоткуда и исчезающим в никуда парусником.
Кораблик. Фома взял в руки фигурку оригами, которую оставил на шкафчике, когда заваривал себе кофе, и вернулся к локатору. Сел на стул, повертел в руках модель шхуны. Нужно успокоиться, а для этого лучше всего сделать новую оригамку, проверено. Что там проще всего? На сложные детали сейчас у него попросту не хватит концентрации, пальцы должны крутить что-нибудь привычное, по старому шаблону. Скорее всего, сейчас подойдёт фигурка журавлика, именно с этого Фома и начинал. Он поставил кораблик на край локатора, взял лист бумаги и замер. На экране снова появилась точка, правда, уже в другом углу. Что за чёрт с ним шутит? Это уже ни в какие рамки.

Фома поднял кораблик – через пару секунд точка пропала. Поставил – появилась. Целую минуту он простоял, тупо пялясь на экран. Снял в последний раз модельку, повертел в руках, внимательно присмотрелся. Ничего на первый взгляд особенного: кораблик как кораблик. Но ведь что-то заставляет обычную бумагу материализоваться в реальности. Например, в настоящий громадный парусник.

Задумавшись на некоторое время, Фома решил проверить безумную идею. Он снова поставил модель на локатор – точка на экране тут же зажглась. Взглянул в окно: парусник было видно даже без бинокля. Но сейчас не до него. Нужно спешить. Взял бумагу, сложил по двум диагоналям, сделал поперечные сгибы, из которых составил двойной квадрат. Боковые уголки, из которых затем будет сформированы голова и шея, сдвинул в сторону. Верхний уголок согнул вниз, после чего расправил то, что получилось. Придал форму вытянутого ромба. Перевернул заготовку другой стороной и сдвинул на девяносто градусов. Наделал складок в виде крыльев, расправил их. Загнул верхний кончик, чтобы получилась голова. И всё это время держал в голове образ птицы. С длинными ногами, длинной шеей, длинным острым клювом и широкими белоснежными крыльями.

Получилось. Фома держал в руке готовую фигурку, которая отдалённо напоминала журавля. Может аиста или цаплю. Но не суть. Он представлял именно журавля, так что программа задана. Теперь оставалось ждать. Правда, во тьме тяжело увидеть птицу, если, конечно, она появится, если всё это – не ошибка больного рассудка и не морок. И в секундной вспышке света Фома увидел, как за окном, взмахивая ослепительно белыми крылами, пролетел журавль.

Фома не имел представления, что вызвало к жизни корабль и журавля: туман, оригами или его мечты. Или всё вместе. Или случилось чудо. Нет, не просто случилось, это он сам призвал его. Да он и боялся задумываться: вдруг чудо обидится на попытки объяснить его и уйдёт? Он ведь убедился в том, что всё это не галлюцинация, не морок, не помрачение рассудка? Убедился! И теперь может приступить к главному.

Он выбрал красный лист, пододвинул к себе. Наметил линии сгибов поперек и по диагонали в обе стороны. Нижнюю часть сложил вверх пополам. Сформировал в нижней части складки в виде гармошки. Развернул лист и повторил те же действия. Руки дрожали, пальцы не слушались, чуть не разорвав бумагу. Фома прикрыл на минуту глаза, дождался, пока руки не перестанут дрожать, глубоко вздохнул, открыл глаза и продолжил.

Аккуратно, уверенными движениями расправил лист. Нижнюю и две боковых складки сложил так, чтобы получились диагональные перегибы снизу по бокам, и подвернул к бокам. Получилась латинская буква икс. Осталось совсем немного. Раньше Фома уже складывал фигурки человечков, безликих и безымянных. Но теперь – другое дело: он представлял себе Марину. Даже не представлял, просто видел. Он расправил верхнюю часть, ориентируясь на линии сгибов, отогнул руки. Скрутил стопы и согнул ноги в коленях. Вот и всё, готово. Поставил фигурку на экран и откинулся на спинку кресла.

Казалось, в пультовой всё по-прежнему. Фома всё так же сидел возле локатора, на котором мерцала точка, показывающая приближающийся корабль. Всё так же скрежетал двигатель. И моргал всё тот же сигнал. Вспышка, четыре секунды темноты и снова вспышка. Но Фома был готов побиться об заклад, что сейчас всё решится. Однако не хотел верить в происшедшее. Два бесконечно долгих года прожить в ожидании чуда, и на тебе. В самый последний момент испугаться. И чего? Самого себя?

Фома поднял голову, и в секундной вспышке заметил напротив себя девушку. В красном коротком платье, которое так ему нравилось. Он решительно встал и подошёл к Марине, взял её за руку, сжал ладонь.

Марина потянула Фому, он покорно последовал, словно на привязи.

Они вышли на балкон.

Оказалось, что ночь почти закончилась: солнце ещё не взошло, но на горизонте уже ясно была видна тонкая красноватая полоска и светлеющее над ней небо.

Фома подумал, что день будет ветреный. И, правда, лёгкий ветерок, обрадовавшись долгожданной встрече, приподнял красную юбку и не отпускал, пока она не взвилась вся и не превратилась в подобие солнца. Фома отвёл глаза от чуть-чуть опустившейся, и теперь стоящей колоколом юбки, и посмотрел на океан: яхта подняла все паруса, и они потихоньку наполнялись ветром. Засмеявшись, Фома подхватил Марину на руки и шагнул на широкий, покрытый алым ковром парадный трап, протянувшийся к его ногам от парящей вровень с балконом яхты.

[Murrr]

Замечательно! Если вспомнить все комплименты, сказанные тексту на конкурсе, то и писать нечего, кроме "Браво!" Уж всяко получше финальных ёжиков. Сейчас придёт Наташа и найдёт, к чему придраться )

[Тонганец]

Сильный, хороший рассказ. Воскрешающая сила любви - это прекрасно. История, в которую хочется верить. Спасибо!

[nmgvladimir]

Очень много букв о любви, оригами и кофе. Написано довольно складно, но заинтересовать ся довольно сложно. А с учётом довольно стандартной ситуации: мертвая возлюбленная - маяк - отшелльничество-рефлексия - интерес совсем не появляется. Жалко, конечно, мужика, грохнклся с маяка не за понюшку табака, но что уж тут поделать, раз любовь такая.
Совсем недавно читал похожий рассказ - мертвая возлюбленная-добровольное одиночество - тоска, только маяк межгалактический и герой погибает ради всего хорошего, а не от слабости собственной. Совсем другие впечатления.

[Алена Ершова]

Очень красиво, лирично. Грустно и добро. Как картина мазками, штрихами. Не знаю, почему работа внеконкурсная, по моему очень подходит под основную тему. Такие вещи остаются в памяти, к ним потом раз за разом возвращаешься мысленно.

[Рита Цвет]

Наверное, этот мой отзыв будет самым жёстким. Отчего? С одарёнными и опытными людьми без экивоков, только голую правду. Этот рассказ могу сравнить с ещё одним на конкурсе: "Дюймовочка и зинзибуль". Напишу ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО своё впечатление. Моё мнение может быть ошибочно, дерзко и не к месту. Но всё же...

Талантливая, одарённая Богом автор, та самая, которая знает нотную грамоту писательства, умеет одним пальчиком наигрывать такую музыку на струнах души, что порой над написанным плачет сама, понимая, ЧТО написала...Так вот такой замечательный автор берёт тривиальную тему ( в данном случае маяк-любовь, у самой целый роман ровно на эту же тему. И мы, романтики, все, наверное, через этот маяк проходим), и развивает эту тему, пользуясь своим даром, но разбавляя до такой степени, что на выходе...На выходе в сердце ничего почти не остаётся: да, талантливо, да "о главном", НО... Вот это же НО у меня появилось в конце и читая "Д.и З."

Если бы я видела, что "Искусство оригами" написал начинающий, то, несомненно бы, хвалила. Причём от души и не жалея эпитетов! Потому что идёт начинающий автор в верном направлении.
Но Вас, Титан, по-дружески, поругаю. Это точно так же, как на песенный конкурс выйти с "Лебединой верностью" - песня красивая, что называется зачётная; тема беспроигрышная, прям сочная тема...

Ну, так Вы, Титан, знаете, если мы идём протоптанной дорогой, берём тему избитую или давно открытую идею, уж так надо изголиться, такую надо изюминку добавить, чтобы, чтобы...Ну, Вы меня автор, понимаете? Я знаю, что понимаете.

С Вашим невероятным талантом!!! С Вашим то даром!! С умением так играть! Не верю, что Вы не создаёте такие писательские сюиты, от которых полчаса дыбом волосы, от которых весь день не можешь отойти от рассказа...Но это... Нет. Красиво, грамотно, разбавлено до воды. Скучновато. Порой и сама так пишу. Пишу и сожалею.

Молодым, с оголёнными, незатупленными рецепторами, тем, кто не читал всё то, что читали мы с Вами - да, их тронет Ваш рассказ. Потому что их душу ещё не протаскивало через произведения Чехова и Гюго, По и Байрона, Гофмана и Чапека, Моэма и Стендаля... Их эмоции не трепало в этих океанах до оголения последнего нейрона... А нас с Вами трепало. Мы бывалые. Поэтому этот шторм в стакане воды - Айвазовский лишь издали. Но, бесспорно, грамотно и красиво.
Спасибо Автору.

[Moryachka]

Милый текст. Сверхъестественное рядом

[Главный Маг]

Это не относится к жанру фантастики.
И даже не относится к жанру фэнтези.
Это называется Фантасмагория

Правда, можно сказать - очень приятная - вот бы у всех так оживали мечты
Но увы.
Написано красиво, язык хороший, развитие событий последовательное...

Человек вызывает сочувствие, конечно не радостно, когда из жизни уходит любимый человек.
Правда, большинство при этом продолжает жить и изредка даже находит новую любовь.
Но тут уже - кому как дано...

[fotka]

Прочитала дня три назад и задумалась. Хотела написать очень много, но вряд ли это нужно - уверена, автор разберется сам.

Отличная задумка, планка поднята высоко, но это именно такой текст, над которым надо работать и работать. Который невольно или осознанно должен способствовать развитию мастерства писателя.

Название. Оригами. Из бумаги, то есть легкое, невесомое.

Мастерство. Герою дается тяжело, он тратит много сил и упорства, но со временем становится легче и легче...

Вот и снова "легче"!

Повторюсь, автор очень высоко поднял планку! Когда пишешь подобные вещи, то и текст должен меняться: вот тяжело, вот муторно, вот невыносимо, вот работа - все одно и то же... А вот что-то начало получаться: быстрее, быстрее, легче, легче. Еще два "легче"

Так вот, уважаемый автор! Это именно тот случай, когда язык даже такого небольшого по объему рассказа просто обязан соответствовать задумке и трасформироваться вместе с героем - должен становиться все невесомее и невесомее. Как материал (бумага), из которого вырастет счастье, как движение пальцев мастера, которые все ловчее, как мечты, которые вот-вот воплотятся - и они воплотились!

Но...

По замыслу - да. Но текст (главным образом в конце), увы, пока слишком плотный и тяжелый: перегруженные абзацы - каждый следующий должен быть легче, короче, невесомее; неказистые обороты, в последнем абзаце они особенно недопустимы...

Автор, поработайте еще над текстом. Отложите, снова вернитесь...

Удачи! У вас получится

[Аглая]

Печально. Трогательно. Трогательно печально. Качает на волнах и... разбивает о стены маяка... когда уже не ждешь, когда кажется, что все, что осталось - качаться на волнах. И отчего-то не веришь в чудо. И, наверное, печаль именно от этого. От того, что очень бы хотелось... но нет. Ничего нельзя вернуть. НИЧЕГО.