Секретный ингредиент 37 868 Автор: Кира Баева, Дилогия Опции

[Дон Рэба]

Когда Егор вышел из дома, гроза ещё вышивала. Белая игла её уже не перечёркивала небо, но короткими стежками мелькала на западе, где рассвет выметал прочь ошмётки ночи. Он сверился с навигатором, свистнул Полоску, и, повернувшись спиной к солнцу, пошёл на грозу.
Пёс оголтело носился кругами, дурея от запаха мокрой травы, но всё время возвращался к Егору, проверяя – здесь ли хозяин? И отчего-то приятно было осознавать себя центром этого круга, собачьего мира. Из тощего запущенного беспризорыша Полоска всего за неделю, что Егор провёл в Чурашуре, превратился во вполне справную собаку.

Егор приехал в ливень. Оказалось, что дождь здесь шёл уже недели две почти без передыху. Дед, у которого Егор снимал летний домик, помогая постояльцу разгрузить машину, шуганул от калитки мокрый дрожащий комок: «Лешак басьтон (1), пшёл отсюда! Не утопили тебя вовремя!»
Ночью, выйдя по надобности, Егор чуть не споткнулся – собака как-то пробралась за ограду и устроилась ночевать у него на крыльце. Пса била крупная дрожь, но он не убегал. Егор вернулся в дом, отрезал кусок колбасы и протянул вымокшему гостю. Тот осторожно принюхался, и Егор приготовился моментально отдёрнуть пальцы – уж очень голодным выглядел ночной пришелец. Но пёс взял кусок осторожно и не проглотил сразу, а воспитанно унёс в сторонку.
Они подружились. Егор брал умную морду в ладони, гладил лохматые собачьи брови, приговаривая: «Пёса моя пёса, носа моя носа…» Пёс млел, а Егору отчего-то становилось так спокойно, как редко бывало в большом городе. Он хотел назвать псину Лешак, как её обозвал хозяин при первой встрече. Но соседка бабка Клава, услышав, как Егор окликает собаку, что-то быстро забормотала по-удмуртски, встревоженно показывая в сторону леса. Глупость, конечно, но Егор почему-то загрузился от такой реакции. Это в городе легко не бояться нечисти, а тут, только выйди за околицу, и все суеверия обрастают плотью. Помня, что путь его лежит как раз вглубь леса, Егор всё же остерёгся призывать лешего в его же владениях. Кто знает, что может выскочить на такой зов вместо собаки? Посмеиваясь над собой, он нарёк найдёныша Полоской (собака была тёмной неопределённой масти, только по носу – как белилами мазнули).
Днём Полоска шлялся по своим собачьим делам, но вечером приходил и скрёбся в дверь. Егор вытирал мокрого приятеля старой ветошью, кормил, и тот со вздохом блаженства растягивался возле небольшой печки. Впрочем, харчи отрабатывать не забывал – иногда подходил к двери и профилактически порыкивал на подозрительные шорохи.
Хозяин ворчал, завидев их вместе: постоялец уедет, а этого приблудыша дробью отсюда отваживать придётся. Егора мучили сомненья. Он не собирался заводить собаку, но оставить Полоску на крыльце в ту ночь не смог. Однако решение этой проблемы он малодушно отложил до отъезда, а сейчас в его лесном путешествии весёлый лохматый спутник был кстати.
Егора вдруг накрыло волной радости от всего: от того, что дожди наконец закончились, что гроза уходит, что впереди долгий путь и непростая задача, что Полоска носится кругами. Улыбаясь, он прибавил шаг и потихоньку запел всплывшее вдруг – совсем детское, удивительно, как задержавшееся на кромке памяти:
Шагаем вслед, вслед, вслед.
Туда, где тень, тень, тень.
Да будет свет, свет, свет.
Как будто день, день, день...
Пёс подбежал, удивлённо навострив уши, и тотчас весело заскакал рядом. И Егор, уже не сдерживаясь, завопил, беззастенчиво перевирая мотив и слова:
Мы люди неплохиие!
Фонарщики лихиие!
Волшебники почти!

Мама, конечно, сына волшебником не считала. Даже его очевидные успехи гордости в ней почему-то не рождали (бывает такой сорт мам). Всё у него не как у людей.
– Егор, ну когда ты вырастешь-то? – обычно более деликатная, мама в этот раз не сдерживалась. – Ну, какая Удмуртия? Ты там последний раз в детстве был! «Посмотреть, где прадед жил…» Да Аким бы сбежал оттуда обратно в Питер, если б мог, но судьба не дала. Тебе уже под тридцать – ну, ладно, двадцать семь! подумаешь, разница! – а ты как пацан, ей-богу. Ни работы официальной, ни девушки постоянной. Ну, поигрался в свой интернет, но жизнь-то проходит, Егор! Вроде, договорились же! Дядя Саша для тебя вакансию держит, ждёт, а ты опять за своё? Да лучше бы я со стремянки упала, когда те тетради тебе нашла! Отец, хоть ты ему скажи!
Отец заглянул в кухню, глянул тяжело, уронил коротко, весомо:
– Дело твоё. Но не на то тратишься.
И ушёл.
И Егор ушёл – думать, на то или не на то. Часики тикают, мама не за тем «ягодку растила», сыновья маминых подруг становятся успешными топ-менеджерами, заместителями каких-то заоблачных министров или даже нейрохирургами, работающими почему-то в Японии. А Егор в это время запекает картошку, хохмит в кадр и собирает урожай лайков. «Всем привет, с вами дядька Егор, и сегодня мы забубеним блюдо, от одного аромата которого окружающие теряют волю…» Такая вот фигня.
Но сам Егор это фигнёй не считал. Напротив, жизнь у него складывалась вполне логично – без метаний и пубертатных поисков себя. Готовить ему нравилось с детства. Уже в седьмом классе он придумал проводить тематические «званые ужины»: сам крутил суши, осваивал тонкости традиционного файв-о-клока, с азартом разыскивал правильные специи для мексиканских такос. Не всё получалось с первого раза, но одноклассники балдели, охотно шли на складчину, девчонки просили рецептик. Потом был кулинарный колледж – опыт полезный, но скучный. Впрочем, как и в кафешках, где он работал после окончания учёбы. Готовить по технологии, шаг влево, шаг вправо – пошёл вон мальчик, экспериментируй за свой счет!
Так Егор – вполне закономерно – и стал фут-блогером. Миллионных просмотров его ролики пока не набирали, но на жизнь прибыли от этого занятия хватало. Квартира своя – пусть и старый фонд, зато от родителей отдельно. Машина – не зашибись, но на ходу, и на развитие бизнеса и самообразование денег не с горкой, но достаточно – чего же ещё? Жадиной Егор не был, деньги ради денег его не интересовали, а вот дело своё любил. Потому и жениться пока не собирался, дорожил свободой, легко меняя «назревшие» отношения со слабым полом на связи без обязательств.

Иногда Егор (про себя, конечно, мысленно) решался произнести пафосное слово «предназначение». Или более приземлённое – «наследственность». Потому что гены прадеда Акима, о котором мама в сердцах упомянула, пальцем не раздавишь. Дед (для краткости, на самом-то деле он даже не пра-, а прапрадед) работал поваром в известном в дореволюционные времена питерском ресторане «Палкинъ», на углу Невского и Большой Садовой. Котлеты «по-палкински», суп-пюре Сант-Гюрбер, палкинская форель, пломбир Меттерних – все дела. Уважаемый человек был. Но революция всё перетасовала и карта деду легла неважная. Полгода после политических потрясений не прошло, прибежал к нему в ресторан на смену соседский мальчишка с лихой вестью: «Домой не ходите, нельзя, там новая власть обыск учинила, чего ищут – неизвестно, но повяжут вас, Аким Григорьич, как пить дать, повяжут!»
Причина такого фортеля судьбы сквозь толщу лет до Егора не дошла. Родственники предполагали, что Аким помогал деньгами эмигрирующим из «бывших», и большевики вполне могли «пришить» ему сочувствие деклассированному элементу. Кто ж теперь разберёт? Ясно одно: дед ни разу не усомнился в мальчишкиных словах, видимо, ожидал чего-то такого. Собрался в одночасье – и на вокзал, да не в первый класс, а на товарняк. Так вернее, приличного человека в грузовом вагоне искать не будут.

Всё это Егор, конечно, знал, но как-то не осознавал, держал будто за окоёмом – ну, дед, ну, было… А тут мама попросила с верхних полок шкафа достать какие-то коробки. Вот с этого шкафового поднебесья им на головы и приземлилось нежданное «наследство» – три толстые пожелтевшие тетради, испещрённые бисерным почерком. На обложках выведено аккуратно «Щуров А.Г.» – прапрадед, значит. «Странно… Первый раз эти записи вижу. Я же шкаф недавно перебирала – не было никаких тетрадей», – удивлялась мама.
Глянули в записи – с набегу не разобрать, почерк птичий – только с лупой расшифровывать. Егор забрал тетради себе, кинул в коридоре на тумбочке, добрался почитать только недели через две – и пропал. Вот тогда и возникло в мозгу это слово – предназначение. Будто дед подарок специально ему, Егору, приготовил и через время передал. Потому и мама их не помнит – не ей эти рукописи предназначались.
Записки по хозяйству («мука два фунта, Исаичу до сентября двести рубли…»), рецепты – сначала городские-ресторанные, а потом всё больше простые, народные. Но это только на первый взгляд простые, а в наши дни совсем непривычные.
И понял Егор, что нашёл клад, самый натуральный. Потому что сам чувствовал, что как профессионал почти не растёт, блогерство буксует, что дальше делать – не ясно. Требовались новые идеи, дрова в топку гастрономического творчества. А тут такой подарок! Да на записках этих можно за пару лет запредельный рейтинг каналу сделать! Реконструкция народной кухни! Стрим-тревелог по забытому гастромаршруту! Наследие опального повара легендарного ресторана!
Егор вчитывался в каждое слово, плохо различимые буквы сплетались, запутывали, но в сознании Егора возникали ароматы уже не существующих кухонь, вкус непривычных продуктов, странных их сочетаний…
А ещё путевые заметки Акима. Дед после побега много переезжал, где только не жил, пока не встретил бабку Валю, не осел в Высоком бору, подальше от властей, от красноимперских новостей. Собирал рецепты, нехитрые, но непривычные для него, городского жителя. А потом совсем голову потерял – искал какой-то «секретный ингредиент», ездил по старым деревням да из леса не вылезал. Совсем бродяжник, душа пропащая… Неведомую ровь-траву искал, писал, что надо корни её «высушить установленным ладом, прокалить с четверговой солью, на ущербную луну по макову зерну добавлять в вечерние блюда…» Но зачем? Рукопись молчала. И это прикосновение к тайне будоражило, будило по ночам. Егор перелопатил тонны литературы, ботанические энциклопедии, заглядывал в оцифрованные дневники травников, но даже упоминания ровь-травы не нашёл.
Так что как мама не противилась, но через месяц лихорадочной подготовки Егор купил билет в Ижевск, оставил Москву, а потом где на автобусах, где на попутках канул в удмуртскую глушь. Как камешек в воду – даже круги не пошли.

С точки зрения целеполагания маршрут был построен криво. Потому что, как известно, лягушку надо есть на завтрак, а затем, отработав самую неприятную часть пути, с лёгким сердцем разворачивать перед собой новые сёла, деревни, встречи. «Лягушка» как раз находилась на западе, в деревне Брагино, где жила одна вредная несговорчивая бабка, по слухам, наполовину разбитая параличом, пришлых не подпускающая. Словом, он понимал всю сложность встречи с таким респондентом. Звали (или кликали?) бабку Мош – «пчела» по-удмуртски. Мёда от неё ждать не приходилось, но обойти этот кладезь информации не было никакой возможности. По обрывочным данным, бабка (или пра?) этой бабки была знахаркой и, кажется, водила знакомство с Акимом. А значит, Мош могла помнить, что это за ровь-трава такая. Других зацепок у Егора не было.
Однако он смалодушничал, оставив вредную бабку на середину пути, а для начала направился в место, которого нет.
«От Чурашура кило́метров семь будет. До речки дойдёшь, потом по бережку, а как обрывы увидишь – снова в лес сваливай. Вот там где-то Высокий бор и стоял», – говорили мужики возле деревенского магазина. На деле найти сгинувшую, исчезнувшую с карт ещё в пятидесятых годах деревеньку, оказалось мудрено́. Видно, и в советское время крохотная деревня, не имеющая хозяйственного значения, мало кого интересовала. И навигатор здесь был бессилен.
До обрывов Егор добрался споро, повернул в лес, и тут растерялся. Он понимал, что высокоборские избы давно сгнили, ушли в землю, но надеялся опознать место хотя бы по остаткам печей – кладка должна была сохраниться. Но никаких признаков присутствия человека он не заметил.
Егор вяло поснимал на телефон – контент создавать каждый день надо, а тут хоть какая-то картинка. Наваливался зной, идти в прежнем темпе становилось всё труднее – влажность после дождей была дикая, не хватало воздуха, лес рос беспорядочно, густо, приходилось пробираться через колючие кусты и завалы. Ни ветерка, монотонное «ззз» мошкары, пот щипал глаза... И Полоска перестал наматывать круги, трусил рядом потихоньку, вывалив язык, изредка замирая и вскидывая ухо.
«Лешак басьтон», – вспомнил Егор. Леший, что ли, водит? Говорят, чтобы вырваться из его пут, надо всё на себе переодеть швами наружу. Но проверять эти суеверия не хотелось. Нестерпимо тянуло прилечь, а ещё лучше подремать, глаза слипались.
Нет, так не пойдёт. Он остановился, умылся тёплой водой из фляги. Первый день, а уже выпадение из графика. Надо выбираться из этих «джунглей». Егор почти смирился с тем, что побывать на месте Высокого бора не получится.
Но когда он вновь повернул в сторону реки, деревья вдруг расступились и открыли заросшую травой поляну, как будто бы смутно знакомую. Егор торопливо достал из рюкзака пожелтевшую блёклую фотографию в плёнке: четыре дома, какая-то телега, две неясные фигуры у забора. Перевёл взгляд на поляну. Конечно, никаких домов, и деревья вымахали за это время. Но едва уловимое сходство было.
Егор взял палку и, прощупывая землю перед собой (не хватало только ухнуть в старый колодец да поломать себе чего-нибудь!), прошёл по поляне. Вскоре под слоем дёрна, задетого палкой, он обнаружил кирпичную крошку. Копнул ещё, в сторону отлетел фрагмент наличника. Здесь точно жили люди! Егор занёс координаты в навигатор. Что ж, будем считать, что это и есть Высокий бор – в глуши, поблизости никаких деревень больше не было и нет. Может быть, эти кирпичи – остатки именно прапрадедовой печи, в которой он готовил свои уникальные блюда? А прапрабабка наверняка ворчала, что помощи от него на огороде не дождёшься, все люди, как люди, а этот, как пацан, ей-богу…
Егор прилёг на моховой подушке и увяз взглядом в высоком небе. «Будто со дна реки смотришь», – подумалось ему. Ветер гнал редкие облака, как соринки по поверхности воды. Странно было думать, что так и дед, наверное, лежал иногда. И облака всё такие же, и небо. Только деревья выросли, люди ушли отсюда, а потом умерли. Но есть он, Егор, и мама его, которая этих людей уже не застала, но память о них хранит.
Егор вдруг почувствовал себя как дома. Достал ещё одну фотографию: прадед – худосочный, улыбчивый, глаза-гвоздики, лицо в обезьяньих морщинках, на голове плоская кепка. И прабабушка – рослая женщина, на воротник тёмного платья выложен крупный медальон в форме сердца (на фотографию сниматься – редкое дело, надо всю красоту показать!) Приобняла деда, цепко держит за плечо, будто он, как непоседливый мальчишка,
всё норовит сбежать. Не удержала – ушёл на поиски неведомой ровь-травы.
Егор разгладил фотографию: «Ну что, деда, помогай! Ты меня сюда привёл, веди и дальше». Аким всё также хитро улыбался со снимка.
Пора было трогаться дальше, но надо было вспомнить и о работе. Он глянул на солнце – высоко, слишком светло. Шагнул в тень берёзы, оглянулся в поисках подходящего фона. Привычно установил штатив, достал телефон:
«Привет, с вами дядька Егор, скучали? Я не пропал, я, как и планировал, отбыл в удмуртскую глушь, чтобы поразить вас традиционностью и новизной народной кухни. В комментах вы спрашиваете, как движется мое знакомство с дедом-поваром. Рад сообщить – оно-таки движется! Прямо сейчас я стою на месте дома, в котором жили мои прапрадед Аким и прапрабабушка Валя. Вот дедова печь, всё, что от неё осталось – и мне, как и вам, жгуче хочется узнать, какие шедевры рождались в его чугунках! Не расходитесь, обязательно расскажу!»
Так, надо ещё один стрим. Сменил фон, достал из рюкзака дедову тетрадь, вложил в неё зонтик тмина. Камера – мотор!
«Дикий тмин – приправа, о которой прадед упоминает в своих рецептах часто. Вот те же перепе́чи: перца в деревнях было не найти, но тмин придавал этой выпечке необходимую остроту и пряность. Обещаю, как найду здесь избу с подходящими условиями, проведу вам мастер-класс – испечём перепечи прямо в печи! А это вам не какая-нибудь городская духовка – у меня тут хардкор, только хардкор! Но лайт-версию для городских условий тоже покажу – сушите тмин, ждите дядьку Егора! А сейчас хочу сказать…»
Тут Полоска резко кинулся в сторону, уронив штатив. Зарычал, прижимая уши. Егор оглянулся, краем глаза успев заметить, как что-то метнулось в кустах. И стихло. Егор медленно нагнулся, поднял корягу и запустил ею в заросли. Ни шороха. Но ощущение чужого взгляда давило, прижимало к земле. Егор, пятясь, подобрал штатив, подхватил вещи и двинулся с поляны в сторону реки. Полоска, виновато озираясь и поджимая хвост, бежал впереди.
Чужой взгляд отпустил только на берегу. Егор вспомнил рассказы своего однокурсника, опытного походника. Тот говорил, что в старых лесах, куда человек не часто заходит, бывают моменты, когда наваливается вдруг беспричинный страх – и противиться ему нет мочи. Это оно? Или кто-то его гнал из Высокого бора?

Егор по-быстрому окунулся в тихой реке, смыл с себя усталость и липкое ощущение тяжёлого взгляда. Разделил с Полоской бутерброд и зашагал в сторону Брагино – Мош-пчела сама не прилетит, про ровь-траву не расскажет.
От свежести реки скоро осталось только воспоминание. Жара давила, дыхалки на подъёмах не хватало. Егор с сожалением подумал, что зря пренебрегал тренажёркой. Он не толстяк, но… короче, есть над чем работать. Пухловатый фут-блогер – это, конечно, мило, но легкости в походах нифига не добавляет.

Остановился передохнуть и снять очередной рилс. Как ни странно, но в Высоком бору интернет ещё был, и Егору удалось провести стримы в режиме реального времени, в том числе захватив и шуршание в кустах, и рычащего Полоску, и собственное бегство. Но здесь интернет накрылся. Егор, разумеется, предвидел, что это рано или поздно случится, и ещё в Москве подготовил обойму отложенных постов для поддержания интереса подписчиков в его отсутствие. Но лес со своей свежестью, буйством трав, трудно проходимыми, но живописными буреломами так и просился в кадр – пренебрегать таким антуражем нельзя, контент на будущее надо ковать здесь и сейчас.
«Если вы беспокоились, не сожрал ли нас кто-то в Высоком бору, то сообщаю, что мы с Полоской доблестно улизнули, тревога была ложной (но это не точно). Сейчас у меня время обеда, и вы, наверное, тоже думаете, чем бы перекусить. А я вам расскажу про одно мега странное блюдо – да, угадали, из той прапрадедовой тетради!
Жили они в своём Высоком бору небогато – дарами земли и леса, что называется. Летняя страда в деревне, кто знает – это жесть, не забалуешь! Скотина, огород, сбор грибов-ягод – без продыху до зимы, готовить особенно некогда. Это мы сейчас на скорую руку завариваем доширак, а в те времен здесь варганили по вечерам быстрый перекус со странным названием «сезьпызь». Дед Аким вот что пишет: «Вечор, лето – что есть? Вот сезьпызь делаем – так местные называют, а я всё заварухой зову. Чугунок беру. Там завариваю в кипятке муку. Как каша получается заваренная. Внутри такие ямки делаются, в тесте этом, туда масло наливают топлёное или сметану. Ложкой тесто зачерпываешь и макаешь в эти ямки, куда тебе хочется. Вот ставим чугунок на тубаретку, садимся семьёй вокруг и едим. Видела бы городская публика этот стол! Только надо есть, пока горячо, а то не тот вкус. Это летом, солнце ужо зажмуривается – сидим семьей, вечеряем».
И рецепт дед записал, чего и сколько. Знаете, я в Чурашуре бабушек местных расспрашивал – многие помнят «сезьпызь». Говорят, дети очень его любят. Вот доберусь до какого-нибудь жилья – приготовлю и эту заваруху!
А сейчас временно откланиваюсь, до вечера надо побывать ещё в одном любопытном месте».

Деревенька Брагино, где жила Мош, встретила новыми загадками.
– Ушла, в апреле ещё! Родню собрала, да кто с ней увязался – и увела. Тайно ушли, чтоб без прощалок, значит. Вот были – а вот нету!
– Да как увела? Она ж, говорят, парализованная?
– Ну, может, и парализованная… Да не, малёхо нога у ней двигается, подволакивает её так, значит. Ушла туда, – мужик махнул в сторону холмов. – Там смолокурня была, давно, деды помнят. А может, и не туда. Её разве спросишь? Кый сюлем (2), а не баба! Наши-то брешут, что ведьма она. Может, и правда.
– Митька, айда сюда! Сколь ждать тебя? Иди-иди, – тётка неопределённого возраста махала рукой с крыльца.
Мужик поёжился, кивнул и нехотя поплёлся к калитке. До Егора долетели приглушённые ругательства хозяйки:
– Ботало ты колхозное! С кем языком зацепился? Пришлый же, мало ли… Мош узнает – будешь пятый угол искать!
Мош, видимо, и правда была «кый сюлем». Егору ничего больше выведать у односельчан ни о ней, ни о том, куда она ушла и почему, не удалось. Жители то ли попрятались, то ли жара разогнала, но деревня точно вымерла, даже собаки не брехали.

До старой смолокурни, если напрямую, было недалеко. Но Егор снова заплутал и потерял на дорогу пару часов. Хуже всего – неизвестности, усталости, жары – было то, что вернулось ощущение чужого пристального взгляда. Он то сверлил спину, то глядел в упор, путая шаги. Егор уже не сомневался в существовании невидимого соглядатая. Как подтверждение в кустах то тут, то там шуршало, иногда слышалось будто бы шлёпанье босых ног по земле, а иной раз – невнятное пришепётывание (Полоска давно шёл рядом, тревожно щерясь и поводя ушами).
Егор нервно погладил загривок пса. Хорошо, что взял его – без друга было бы совсем грустно. Вернуться? Но цель, кажется, близка, потом жалеть придётся, что так и не дошёл до Мош. А может, и нет её в той смолокурне?
– Смотри, Полосатыч, дым… – и правда, неподалёку в урочище вился серый дымок. Запахло жильём, и Егор прибавил шаг.
– Ничего, Полоска, нас ещё ужином… – торопливо заговорил он. И тут на спину ему прыгнули.
– Аа… ааа… аааиия! – визжал в самое ухо кто-то то ли бабьим, то детским, то ли вообще нечеловеческим голосом, высоко и истошно. И драл, драл когтями одежду, шею Егора, царапая лицо, добираясь до глаз.
Егор тоже заорал, пытаясь стряхнуть с себя злобное нечто. Полоска лаял и метался вокруг.
– Уии! – визг вдруг стал жалобным. Это пёс вцепился в ногу существа и теперь висел на нём с самым решительным видом.
Егор скинул напавшего и отпрыгнул в сторону. Полоска стоял над распластавшейся мешковатой фигурой, скалясь и рыча, не давая подняться.
Существо скулило. Пальцы с почерневшими обломанными ногтями скребли землю. Длинные, не знающие мытья лохмы скрывали лицо, покрывали горбатую спину. Тварь шипела, злобно поблёскивая глазами, короткие кривые ноги в струпьях сучили по траве. «Бр..брр…» – Егору показалось, что чудище пытается выговорить что-то, безуспешно складывая забытые звуки человеческой речи, да только человеческого в существе почти не осталось, а может, и не было.
– А ну, оставь её! Пошёл вон! – раздался властный окрик со стороны. Егор обернулся, и тут же метко брошенный камень ощутимо ударил ему в ключицу. На тропинке, ведущей к смолокурне, тяжело опираясь на костыль, возвышалась высокая толстая бабища со сведённой будто от судороги левой половиной лица. Рядом жалась мелкая босая девчонка и настороженно застыли два расхристанных мужика. Тот, что повыше, взвешивал в руке новый камень. Существо метнулось к бабе, обхватило её за ноги, заскулило.
– Ты кто такой, собачку мою обижать? – проревела бабища.
– К…какую собаку? – не понял Егор.
Баба погладила существо по засаленным патлам.
– Да не твоего кабыздоха! Собачка моя верная, ищейка моя неутомимая, – приговаривала она, почёсывая льнущую к ней тварь. – Собачка при деле, а ты её пужать. Кто таков, чего припёрся?
– Здравствуйте, – запоздало вспомнил Егор. – Вы – Мош?
Бабка, не снизойдя до ответа, обернулась к своим.
– Ленка, беги, предупреди! – босоногая девчонка сорвалась с места. –Ефим, Трофим, проводите! – крикнула бабка мужикам. Те сноровисто зашли Егору за спину и тычками направили его к смолокурне.
Хозяйство «новопоселенцев» роскошества не являло. Вросшая в землю зловещего вида старая изба, щеголяющая, впрочем, свежими сосновыми заплатами, бало́к советских времён, летняя кухня под навесом, сарай да походная баня под полиэтиленом. Егора толкнули в сторону избы.

– Ну, врёшь складно, – вымолвила Мош, выслушав сбивчивый Егоров рассказ про деда, про поиски «секретного ингредиента», назначение которого неизвестно. – А меня почему искал?
– Так дед вашу… бабушку упоминал в записях. И я с одним краеведом списался, он нашёл по давней переписи, где ваша… бабушка жила, – ласковое «бабушка» никак не вязалось с грозным видом Мош. Ну, какая у перекошенного хромого кита-убийцы бабушка?
– И ты решил, что я траву ту знаю и тебе её сразу отдам… – задумчиво произнесла бабка.
– Надеялся. Дед Аким, вроде как, с бабушкой вашей дружил.
– Дружил. Голову ей отсёк, по-дружески-то. Вешать дружков таких.
«Ох, кажется, попал!» – пронеслось в голове у Егора. – «Что ж ты, деда, такую мелочь в дневнике не прописал? Я бы хоть подготовился».
Бабка отмахнулась от его осторожных вопросов в русле «как отсёк? почему отсёк?» Задумчиво катала по столу хлебный мякиш – то в шарик, то в колбаску, грозно поглядывая на гостя. «Как бы и меня так вот не раскатали», – подумалось Егору.
Мош неожиданно пристукнула мякиш кулаком и закинула серую лепёшку в рот. Видимо, решилась на что-то. У печки испуганно звякнула крынками девчонка Ленка.
– Ефим! – пробасила Мош. – Жаровню во дворе раскочегарь, кали соль, ту, что покрупней. Этого в сарай. И клеёнку там постелите, чтоб не напачкать!
Ефим ойкнул, шибанулся о дверной проём и кинулся прочь. Во дворе бестолково застучали, забегали. Вломился Трофим, шагнул к Егору и, закрутив ему неожиданно руку за спину, поволок из избы. «Зачем в сарай? Зачем клеёнка?» – металось в голове Егора. Он пытался сопротивляться, но Трофим держал крепко. В сарае ловко связал ему руки и обмотал конец верёвки вокруг потолочной балки.
В сарай шагнула Мош, закрыв грузным телом дверной проём, перечеркивая собой солнечный свет, зелёный мир.
– Вы… Что вам надо? Я друзьям геолокацию скинул, меня искать будут! – крикнул Егор, страшно жалея, что не подумал об этом раньше, забыв, что связи здесь практически нет.
– Это не мне, это тебе надо, – хохотнула бабка. – Ровь-трава – штука редкая, тайная. Заплатишь – сговоримся. Ты собачку мою, Мизгириху, пугал? Пугал. Она ж глядела за вами только – мало ли кто тут шлёндрает! Мешала тебе, что ли? Да ещё пса своего на неё натравил. Вот собакой за собаку и ответишь!
Снаружи заскулили. Ефим втащил Полоску со связанными лапами и перетянутой верёвкой мордой. Бросил пса на растянутый на полу полиэтилен. Жалостливо охнула Ленка.
– Может, и ко времени ты пришёл. А то мы люди тёмные, в глуши живём. А ровь-трава, глядишь, в городах нарасхват пойдёт. Чего от людей благо прятать? Покажу её тебе. А чтоб без обмана, её действие сразу на тебе и опробуем.
Егор рванулся. Не хватало ещё, чтоб его каким-то снадобьем с неизвестным эффектом обдолбали да дилером по совместительству сделали! Трофим ленивым ударом заставил его согнуться пополам.
– Ровь-трава особого обращения требует. Читал ведь у деда своего в тетрадке, что её с солькой перетереть надо? А о том, небось, он не писал, что туда хорошо крови плеснуть – человечьей или от животины какой. Ка-та-ли-за-тор называется! – Мош со значением подняла узловатый палец. – Да ты не боись, тебя, не захочешь – не тронем. А вот собачку твою порешим, крови выпустим. Тебя и связали-то, чтоб не рыпался.
Полоска скулил на полу, с надеждой поглядывая на Егора: «Что ж ты, хозяин? Помоги!»
– Или свою кровь отдашь? – Мош неожиданным клюющим движением наклонилась к самому лицу Егора. Глядела остро, прищурившись.
Смотрел Полоска, смотрела Мош, смотрели все. Взгляды… много… такие разные… Сердце Егора, казалось, стучало где-то в горле. Что ему Полоска? Приблудыш, никому не нужный…
– Отдам, – вдруг, как со стороны, услышал он свой голос. – Собаку отпустите.
Мош одобрительно крякнула.
– Пса – вон! Да не развязывайте пока, чтоб не кидался. Ковш несите, кровь собрать. Рукав ему закатайте, – командовала бабка.
Подступил Трофим, пробуя пальцем мутное лезвие ножа. «Он его хотя бы протёр?» – вяло подумал Егор. Навалилась дурнота. Трофим достал из кармана чекушку, плеснул на лезвие и, не ожидая дополнительных приказов, резанул пленнику по запястью. В ковш застучали тяжёлые капли.
– Вы что, нехристи, творите? – тихий, исполненный силы голос перекрыл вдруг все звуки. В сарай торопливо шагнул маленький худощавый старик, с трудом переводя дыхание. – Кот из дома – мыши в пляс? Ни на час вас не оставить. А ну развязать!
Трофим полоснул по верёвке. Егор упал бы, не подхвати его старик. Худосочный – птичья кость, лицо в обезьяньих морщинках, добрые глаза-гвоздики… Навалилась темнота.

Очнулся Егор от резкого запаха, дёрнулся, отстраняясь от тряпицы, поднесённой к носу. И тут же сел, не веря, вглядываясь в знакомые черты.
– Аким Григорьевич? Вы… как это? Вы же…
- Откуда меня знаешь? – нахмурился дед (а это был он, он, никаких сомнений!)
– Так я ваш пра… праправнук, Егор! У меня, вот… – Егор торопливо полез в карман, вытащил старые фотографии.
– Праправнук, значит, – Аким задумчиво перебирал снимки. Погладил лицо Валентины, чуть задержал палец на медальоне-сердечке. Глянул на Егора пристально, – на Валюху мою похож.
– Но этого быть не может! Вы… родились ещё до революции…
– Не может, и знать об этом ты не должен. Но раз уж так случилось, рассказывай, кто сам, что тут делаешь?
Егор кратко рассказал о семье, родственниках, и очень путано – что привело его на рудник, про блогерство своё, про кулинарный талант…
– Ты эти эвфемизмы ненужные брось – «волшебное окошко, где люди разговаривают…», – улыбнулся дед. – Родился я и правда давно, но глупо было бы за реалиями не следить. Так что и про телевизор, и про полёт Гагарина в космос, и про интернет мне известно. А я-то надеялся, что сгинули те тетради, потерялись. Не надо мне было про ровь-траву записки вести, да и искать её не надо было…
– Значит, нашли?
– А ты думаешь, я сам по себе такой стойкий оловянный солдатик, второй век дюжу? Всё она, трава вредная.
На крыльце брякнуло, зашуршало. Дед неожиданно легко встал, по-кошачьи скользнул к двери, прислушался. Выглянул наружу, и в приоткрытую щель тут же проник Полоска, кинулся к Егору, облизал щёки, исколотил радостно хвостом.
– Уходить вам надо, – сказал дед, – как бы ни хотелось мне с тобой, Егор, обо всём поговорить, но Мош – баба злая, на многое способная, а ты ей не понравился. Пока моей власти над ней хватает, но козней жду. Даже обедом тебя накормить не могу, боюсь, как бы и тебе той травы в щи не подсыпали.
– Да я не против! – улыбнулся Егор. – Жить вечно или хотя бы долго-долго – плохо, что ли? Зачем ровь-траву в секрете держать?
Аким подошёл, присел рядом, тепло обнял внука за плечи.
– Я вот тебе скажу, Егор, а ты запомни просто, потом поймёшь. Жизнь хороша тем, что конечна. Только это ей смысл придаёт, только от предчувствия смерти дух растёт. Человек сам по себе – тварь ленивая, беспечная. Но как в старых книгах пишут – «memento more». Помнишь о смерти, значит, двигаешься, что-то стараешься успеть – детей вырастить, память о себе оставить. А когда торопиться некуда, то и дела можно откладывать. А ровь-трава делает человека бесконечным. И страшно это Егор, страшно и холодно в этом бесконечье. И пусто внутри.
Вот нас, бессмертных, пятеро – пусть так и останется. Я, Мош, Трофим да Ефим. И Ленок.
– Девчонка? Дед, зачем, ей же лет десять всего?
– Одиннадцать, да только тебя уже раза в два старше. Чахотка у неё была. Я и пожалел. А сейчас думаю, что зря. Прожила бы, сколько отпущено, вместо того, чтоб с нами по лесам прятаться. А скрываться надо – не объяснишь же людям, как это она не взрослеет, как мы не стареем. Вот и получается, что единственный смысл у нас остался – ровь-траву скрыть.
– Дед… ну, чего ты… Можно же как-то осмысленно жить, занятия себе придумывать – сад вон разбей, не знаю, пчёл заведи… А то у нас можешь пожить, в городе – там тебя никто не знает. Да в Москве никто и внимания не обратит на твой долгий век, никому дела друг до друга нет, соседей и тех в лицо не узнаём.
– Пчёлы – дело хорошее. И за приглашение спасибо. Да я не всё сказал. Самое страшное у нас впереди. Чувствую я, как меняюсь. Человеческое из меня уходит, вот это всё, что нас человеками делает – страх, любовь, отчаяние, доброта. Надежды – той вообще давно нет. Одна тоска и инстинкты животные. Ровь-трава хитрая, не сразу всё своё действие открывает. Напугала тебе наш Мизгириха? Но и она человеком когда-то была, мы с ней вместе ту траву попробовали.
– Ну и побочка, – содрогнулся Егор. – А почему же она людской облик потеряла, а ты – вот, нормальный же?
– То и для меня загадка. Видимо, у каждого свой запас прочности человеческой, не знаю уж, от чего зависит, и сколько сам протяну – не знаю.
– Дед… – Егор замялся, но продолжил. – Мош сказала, что ты её бабке голову отрубил. Правда?
– Успела всё же, кошёлка старая! Отрубил, было дело. Я тогда из рукописи одной монастырской про ровь-траву узнал, искал её, всё забросил. Вот на бабку эту, Устиньей звали, и вышел. Она ведьмачила, травничала, к ней со всех околотков съезжались, кто за лекарством, кто за приворотом, а кто и за порчей на соседа. Страшная – ну, чисто баба-яга! Прикинулась больной, лежачей. Наплела мне, что колдуны да ведьмы тяжело умирают, молила, чтоб положил конец её мучениям. А колдуну, как известно, один конец – башку отрубить, тогда только успокоится. Исстоналась вся, больную изображала. А мне взамен обещала про ровь-траву рассказать, что жизнь продлевает. Я уж потом понял, что трава эта ей умереть не давала, а изменения она в себе чувствовала, понимала, что власть над разумом своим теряет, расчеловечивается. Пожалел я ту Устинью, шейка у ней тоненькая – одного удара хватило.
А Мизгириха – так та у неё в прислужницах была, – продолжил дед. – Она подслушала, когда Устинья мне про ровь-траву рассказывала, а потом пристала, как банный лист: тоже, мол, хочу долго жить, дай и мне той травы, а то властям донесу, как ты бабку порешил! Пришлось делиться тайной.
Сейчас и сам бы голову под топор рад положить! Да долг свой понимаю. Нельзя ровь-траву в мир пустить, зло от неё.
Егор ошалело помотал головой. Как поверить в такое? Но как не поверить?
– Дед, но это же… прорыв! Бессмертие… История человечества может по новой ветке пойти! Зачем людей выбора лишать? Сейчас наука развитая, учёные придумают, как траву правильно применять, чтоб без побочки. Конечно, её, как аспирин, прописывать нельзя, это демографию нарушит, ну, и проблема перенаселения, всё такое… Но можно ведь её только заслуженным давать, по квотам, в поощрение – ну, академикам там, политикам, за важный вклад в развитие… чего-нибудь.
Дед вздохнул тяжело.
– Да неужто человеки изменились, а мне, старому, невдомёк? Кто этих заслуженных назначать-то будет? Люди. А человек слаб, а бессмертие – дорогой товар, прибыльный. Такое торжище устроят! Но не это главное. Никто не имеет права делить людей на важных и не важных, достойных и не достойных. Белая раса, чистые арийцы – помнишь, историю-то учил? Большую беду это несёт. Так что, прости, внук, рецепт этого снадобья я тебе не дам, и саму траву не покажу, хотя она и не редкость вовсе, вон – по всем обочинам!
Аким приобнял внука, прижался лбом к его плечу – маленький, сухонький, бессмертный.
– Хорошо, милый, что свиделись, мне теплее стало, может, и протяну теперь человеком подольше. Эх, жить бы, людей кормить, очень я это дело люблю! Забыл уже, когда красивый стол накрывал… С тобой бы блог гастрономический вели! В Москву съездить, а наперво – в Петербург! Что там теперь, на месте «Палкинъ»?
– На Невском? «Палкинъ»! Не знаю, в том же доме или в соседнем, но его воссоздали, в девяностых ещё. Дед, а давай туда съездим! – загорелся Егор. – Вырвешься на неделю из своих лесов, свожу тебя инкогнито в Питер, никуда секрет твой не денется!
– Ох, Егора… Соблазны, соблазны… Но не ко времени сейчас: беспокоит меня Мош, беды от неё жду. Человек, когда несчастен, всех хочет несчастными сделать. Вот и она удумала ровь-траву в мир пустить. Глаз да глаз за ней нужен. Но ты мне адресок черкни, я тебе весточку дам. Глядишь, и свидимся ещё.

Вышли на крыльцо, Егор протянул руку за оставленным на скамейке рюкзаком и – как птичка вспорхнула! – кинулась прочь Ленка, прятавшаяся тут же, за перильцами. Остановилась поодаль, смотрела виновато. Полоска зарычал тихонько.
– Ты чего тут, девчуля? Али Мош тебя послала? – спросил Аким ласково.
Ленка замотала головой, но тут же покраснела и метнулась в сторону летней кухни.
Егор деловито подтянул лямки рюкзака, обхлопал его по бокам. Один из карманов непривычно выпирал. Егор сунул руку внутрь и нащупал полотняный мешочек. Под пальцами чуть слышно потрескивали крупицы соли. Он замер, затаив дыхание, глянул искоса на деда. Тот гладил Полоску за ушами, что-то тихо приговаривая, и, кажется, ничего не заметил.
Простились тепло.

Егор возвращался в Чурашур. Шёл, крепко задумавшись, не видя леса, не ощущая травы, льнущей к ногам. Сама ли Ленка ровь-соль ему подкинула или Мош её заставила? Не узнаешь теперь. Мешочек Егор переложил в карман куртки и всё время чувствовал его небольшой вес, и то тяжёлое сомнение, которое теперь смущало душу.
Да, рецепта и самой травы он не узнал, но и с готовой солью можно натворить дел. Надо бы, пока не поздно, избавиться от неё. Ведь дед же прав! Нельзя это снадобье людям передать. Но выбросить – это как отвернуться от чуда…
Откуда-то из-за его спины вырвалась сорока и умчалась вперёд, разделяя взмахами крыльев мир на чёрное и белое. Сохранить? Выбросить?
Егор вздохнул и тщательно застегнул карман с ценным грузом на молнию. Мир, искрящийся после дождя, по-собачьи встряхнулся, возвращая себе многоцветье.
«Полоска! – окликнул Егор, и собака с готовностью выскочила из зарослей. – Ты же почти городской пёс, веди себя прилично! В Москве так носиться нельзя!» Полоска внимательно слушал, поднимая то одно, то другое ухо, и Егор почти поверил, что всё будет хорошо.
Солнце этого длинного, длиною, кажется, в целое лето, дня, завалилось за ели, и глубокие тени поползли по земле.


___________
1 лешак басьтон – достойный быть унесённым лешим.
2 кый сюлем – змеиное сердце.

[karpa]

Хороший рассказ.

Деревенский мир. Все сплелось, мифы и поверья.
Все к месту и бабка Мош, и трава ровь, и дед Аким. Собака Полоска придает живость рассказу.

Общее впечатление - жизнеутверждающее. Кусочек дедовской тайны ГГ все-таки увез в город.
Язык ровный, живой.
Автор молодец!

[Фиалка]

Сюжет впечатлил и убедил. Пожалуй, надо мне снарядиться скосить всю траву на всех обочинах, пока другие читатели не опередили.)))
Понравилась загадочность истории и душевность главного героя. Очень приятно читать про пёсика Полоску.

Но с бессмертными вышло как-то сурово. На мой взгляд, тот, кто достиг бесcмертия, - мудрец.
А мудрец всегда симпатяга.

[Агния]

Автор, я вам настоятельно рекомендую не ограничиваться рассказом с этим героем, а развить текст в повесть и подумать над серией.
История не отпускает, она вышла живая, хочется вернуться - с этим я вас поздравляю) Отличная работа.
Фуд-блогер - замечательный герой - современный, понятный, не робкого десятка - то, что надо. Написано образно, динамично, мне всё понравилось)
Я бы ввела лирическую линию - ну что за паренек без девушки на горизонте?)...Какая-то давняя привязанность..подумайте, это читателю нужно.

[nmgvladimir]

Это, без сомнения, хорошо написано и скроено. Прошлый рассказ автора мне больше понравился) Но мне не хватило чего-то этакого. Ну ингредиент, ну тетради, ну дед, ну вечная жизнь с закономерной побочкой.
В теории, таки да, вот именно по окончанию может начаться самое интересное,( и криминал и власти, и адепты и прочее, прочее) а девушку надо найти где-нибудь там же в лесах, чтоб она была красивая, диковатая, наивная и, допустим, по чистой случайности всё время еда эту травку, но осталась всё такой доброй и чистой))) во, как))
Или наоборот, была плохая, а под действием травки вкупе с любовью подобрела и, вообще, обрела моральный облик достойного члена общества))

[Рыжая вешка]

Пожалуй, надо мне снарядиться скосить всю траву на всех обочинах

- по обочинам растёт спорыш. От кашля хорошо помогает с подорожником. У меня бабка была травницей.

Эх, автор, пока на конкурсе есть такие рассказы - мне здесь и потоптаться негде...
Давно собиралась про свою травку написать, а вот не срослось. После этого рассказа уж и не знаю на что рассчитывать. Едва дочитав до середины, знала про что писать буду, а теперь... Автор уже всё и написал.

*уходит, напевая:

Разрыв-трава зацветёт в лесу,
А плакун-трава обронит слезу,
Одолень-трава одолеет боль
И вернёт, и вернёт любовь (С)

[Кира Баева]

О, фраза «иду на грозу» множится! Сначала она во «Фламме и Ваське», теперь здесь.

Все понравилось: не вполне обычный сеттинг, смешение истории предков и «модного» блогерства. Почему-то зацепило предложение Егора свозить деда в Питер – это, наверное, на целый отдельный рассказ тянет.

Только сам Егор какой-то немного… пухлый маменькин сынок, хоть финансово и самостоятельный. И поездка в Удмуртию больше смахивает на подростковый бунт. Как-то бы его «повзрослеть», что ли… Хотя, может, брутальные бруталы не могут всерьез заниматься футблогингом, это другое амплуа? Хотя можно его сделать новым Юрием Деточкиным, например, и он будет деньги за свои марафоны направлять в детские дома или устраивать День шоколада для них же. А пока мамин пухляш, да.

[Жихарка]

1. Название расстраивает наличием массы вариантов трактовок – от Кунг-фу Панды и Гарри Поттера до одноимённого фильма, одноимённого романа и одноимённых мемов. Хотелось бы чего-нибудь более пряного!
2. Язык красивый, богато украшенный, на грани кича. Но – понравилось! Опечатка в термине «фуТ-блогер».
3. Фольклорно – и в то же время, вечно-актуально, поскольку квест с рефлексией.
4. Ключевая идея живее всех живых.
Общее впечатление: замечательно!

P.S.

Но с бессмертными вышло как-то сурово. На мой взгляд, тот, кто достиг бесcмертия, - мудрец.
А мудрец всегда симпатяга.

«Мне никогда не приходилось видеть такого омерзительного зрелища, какое представляли эти люди, причем женщины были еще противнее мужчин.
Помимо обыкновенной уродливости, свойственной глубокой дряхлости, они с годами все явственней становятся похожими на привидения, ужасный вид которых не поддается никакому описанию. Среди пяти или шести женщин я скоро различил тех, что были старше, хотя различие в годах между ними измерялось всего какой-нибудь сотней или двумя годов.
Читатель легко поверит, что после всего мной услышанного и увиденного моё горячее желание быть бессмертным значительно поостыло.» - Джонатан Свифт

[dvp]

где рассвет выметал прочь ошмётки ночи. Он сверился с навигатором

рассвет сверился с навигатором?
смешно

мелькала на западе, где рассвет

опять же - рассвет на востоке... понятно, что автор имеет в виду
но при чтении это спотык

первый абзац написан ради красивой белошвейки грозы?
ну, такой себе приём

Из тощего запущенного беспризорыша Полоска всего за неделю, что Егор провёл в Чурашуре, превратился во вполне справную собаку.

круговерть родов от женского к мужскому, снова женскому - это жесть, автор

"свистнул Полоску", на мой взгляд фигячить такие непонятки в самом начале - это жестоко...
почему не В полоску, почему в "Полоску", а не "полоску"... не...

"пошёл на грозу." а далее "Егор приехал в ливень" - кхм... это как? шёл или ехал? ехал на полоске? или на Полоске?

или вот:

Но пёс взял кусок осторожно и не проглотил сразу, а воспитанно унёс в сторонку.
Они подружились. Егор брал умную морду в ладони, гладил лохматые собачьи брови,

отсутствует какой-то промежуток времени... но он у автора в голове есть
а у читателя - нет... получается стрёмно

это болезнь?

Однако решение этой проблемы он малодушно отложил до отъезда, а сейчас в его лесном путешествии весёлый лохматый спутник был кстати.
Егора вдруг накрыло волной радости от всего

опять что-то пропущено...
если всё выше было воспоминанием, то это ни-ка-к не понятно

Да на записках этих можно за пару лет запредельный рейтинг каналу сделать!

да, уж... великая цель... предназначенье... очень слабенько, очень...

написано как-то обрывочно
откуда-то необоснованно валится информация, что не добавляет реалистичности
скачки туда-сюда мешают восприятию

например:

Однако он смалодушничал, оставив вредную бабку на середину пути, а для начала направился в место, которого нет.
«От Чурашура кило́метров семь будет. До речки дойдёшь, потом по бережку, а как обрывы увидишь – снова в лес сваливай. Вот там где-то Высокий бор и стоял», – говорили мужики возле деревенского магазина. На деле найти сгинувшую, исчезнувшую с карт ещё в пятидесятых годах деревеньку

ну вот очень слабая связь между места, которого нет и пропавшей деревенькой...
порядок не тот? не хватает связки? Логической, грамматической... ?

Егор торопливо достал из рюкзака пожелтевшую блёклую фотографию в плёнке

откуда фотография?? выше говорится только о записях, фиговом почерке...

Так, надо ещё один стрим

если записать видео на телефон ещё можно
но стрим в глуши - это вряд ли... тут на железной дороге Москва-Ленинград не везде работают мобильные операторы
вряд ли вышка стоит в той самой глуши

Егор сунул руку внутрь и нащупал полотняный мешочек. Под пальцами чуть слышно потрескивали крупицы соли

это он пальцами увидел, что это соль??

начиналось более менее загадочно
скатилось в какую-то философскую белиберду

всё происходит очень долго и утомительно
читать в какой-то момент стало скучно и не интересно

эх...

[Шахматист]

А мне понравилось. На то, что было подмечено предыдущими комментаторами, просто не обратил внимания. Огрехи есть. Думаю, автор поправит со временем.
Рассказ действительно хорош, даже очень. И идея, и местечковая самобытность, и собачка к месту. Рассуждения прадеда о бессмертии вполне правдоподобны (человек из прошлого века).
На мой вкус немного длинновато, начало затянуто. Но не критично.

[nmgvladimir]

Рассказ, без сомнения, написан хорошим языком, умело - это его и тянет. А вот идея очень не нова. Поэтому прочиталось легко, но без особого интереса.
Автор, мне ваш прошлый рассказ понравился больше))

[Дикарь]

Очень монолитное повествование. Наполнено и тонкостями, и верными посылами. Хороши и герои, и то, что они говорят, как взаимодействуют между собой. Однозначно отличный рассказ, заслуживающей очень высокую оценку. Автору спасибо

[Дон Рэба]

Секретный ингредиент

Странная штука - ассоциация. Мозг непременно желает в любом слове, в любом намёке отыскать знакомые черты, которые когда-либо читал или видел. Вот и в этом рассказе уже по прочтении названия воображение отыскал аналогию. Вспомнился прикольный мульт "Кунг-фу Панда", наверное, последний здравомыслящий мульт из семейства УолтДисней-Пиксар-ДримВоркс (и один из трех, наряду с "Алладин" и "Тачки", которые я регулярно пересматриваю с удовольствием). Точнее, папа По, гусь, готовящий лапшу с секретным ингредиентом. Прикольный ещё факт, что и мультяшный персонаж - повар, и ГГ тоже. Но на этом ассоциации не закончились.
Как только встретился в тексте пёс, и тут же память вспомнила давний забавный фильм "Гремлины". Да и упоминание деда, точнее прадеда ГГ навеяло мои "плывущие по небу облака". Хотя я прекрасно понимаю, что вряд ли автор специально вкладывал в текст именно такие ассоциации. Просто это моё личное восприятие от прочитанного. Ещё добавлю, что образ деда (пра-прадеда ГГ) Акима мне напомнил Алмаза Битого из "Марсианского зелья" Кира Булычева. А бабка Мошь - богиню Макошь.
Ну, на этом покончим с ассоциациями, ведь текст сам по себе самобытен. Пусть идея не новая, но как это вкусно написано! Читаешь - и получаешь эстетическое наслаждение. Автору за это огромное спасибо.

[Кира Баева]

Большое спасибо всем за комментарии! Было интересно)

Не умею прикреплять фото, а то бы показала Акима и Валю. Это мои пра - дед Акиндин и бабка Зина. Жили в Зелёном бору, сгинувшем в 50е годы. А в молодости прадед работал поваром в Питере, откуда пришлось бежать, без денег, без планов, ночью на товарнике. Описывала их по снимку, там даже медальон-сердечко присутствует.
Всё остальное - выдумка, конечно)) . Но хотелось бы мне с прадедом встретиться, как Егору.

[Кира Баева]

- по обочинам растёт спорыш. От кашля хорошо помогает с подорожником. У меня бабка была травницей.

Эх, автор, пока на конкурсе есть такие рассказы - мне здесь и потоптаться негде...
Давно собиралась про свою травку написать, а вот не срослось. После этого рассказа уж и не знаю на что рассчитывать. Едва дочитав до середины, знала про что писать буду, а теперь... Автор уже всё и написал.

*уходит, напевая:

Разрыв-трава зацветёт в лесу,
А плакун-трава обронит слезу,
Одолень-трава одолеет боль
И вернёт, и вернёт любовь (С)

Рыжая вешка, простите, ради бога!) Но травничество - такая тема благодатная, это поле топтать - не перетоптать. Верю, что ваш рассказ с ароматом трав не за горами!)