Страшные гномы, Роман, ужасы, 11 авторских листов Опции

[Кирилл Смородин]

Доброго всем времени суток!

Роман старенький, уже побывавший в издательствах, где его признали "неформатом". Выкладываю, чтобы узнать, интересно ли, страшно ли, есть ли логические ошибки... Да и просто хочется пообщаться с людьми по поводу моего творчества (к тому же, чего греха таить, - вдруг кто прочитает и заинтересуется моей изданной книгой ) Выкладывать буду небольшими кусочками. Предпочитающих объемы повнушительнее прошу на СИ.

Глава 1. Треснувшее зеркало.
Метла последний раз прошелестела по асфальту. Федор Иванович Сбитнев выдохнул, перехватил ее за середину ручки и направился к скамейке. Прислонив метлу к дереву, дворник стянул рукавицы, сунул в карманы потрепанного оранжевого жилета и уселся. Взгляд помимо воли скользнул по серой стене «сталинки» – к трем окнам со светло-зелеными рамами на втором этаже.
«Что же с тобой приключилось?» – в очередной раз подумал Сбитнев, чувствуя, как возвращается приутихшая за работой тревога.
Все случилось чуть меньше трех часов назад. Двор еще хранил ночную прохладу и тишину, окна верхних этажей ловили мягкие рассветные тона. Оставив у стены четырехэтажки тележку с жестяным совком и помятым ведром для мусора, Сбитнев взялся за метлу. За домом прогрохотал трамвай, в гуще зелени застрекотала сорока. Дворник прервался, с усмешкой повернулся, надеясь углядеть птицу. Но тут же забыл о ней – в темном прямоугольном зеве арки показался человек.
Несколько секунд он стоял, пошатываясь, пытаясь удержать равновесие. Затем наклонился, сделал несколько шаркающих шагов. Вытянул руку, словно хотел опереться о стену, до которой было не меньше двух метров, вновь остановился и упал на колени. Не опуская руки, человек всхлипнул и стал заваливаться на бок.
«Не похож он на пьяного», – нахмурился Сбитнев.
Он положил метлу и бросился на подмогу. Приблизившись, дворник узнал Максима Серова – девятнадцатилетнего сына своей хорошей знакомой. Тот уже лежал на боку. Из темных растрепанных волос торчали травинки, на заляпанном грязью, блестящем от пота лице Федор Иванович увидел несколько царапин, ссадин и синяков. Ворот красной футболки был разорван, под мышками темнели мокрые пятна. К штанинам голубых джинсов пристало не меньше сотни колючек. Время от времени парень вздрагивал, хватал ртом воздух и шумно сглатывал. Глаза припухли от слез. Пальцы вытянутой руки скребли по асфальту.
Поспешно стянув рукавицы, дворник присел, взял Максима под мышки и приподнял. Тот опять всхлипнул, попытался выпрямить ноги и едва не упал.
– Тише, тише! – выдохнул Сбитнев, удерживая парня.
Он поднырнул Максиму под руку, взвалил его на спину и мелкими шажками двинулся к подъезду. Сердце заколотилось, в голове стало жарко. Спиной Федор Иванович чувствовал, как парень дрожит.
– Сейчас… Почти дошли уже, – приговаривал он, не отрывая взгляда от крыльца и бордовой двери с кодовым замком. – Потерпи чуть-чуть…
Через пару минут Сбитнев с Максимом втиснулись в подъезд. Поднялись на второй этаж, и дворник, посадив парня на ступеньки, стал звонить в восьмую квартиру.
За старенькой деревянной дверью послышались шаги. Звякнула цепочка, щелкнул замок, и в проеме показалось тонкое лицо Нины Евгеньевны. В полумраке подъезда оно казалось серым.
Больше всего Федор Иванович боялся, что она закричит. Но Нина Евгеньевна только закрыла лицо руками и попятилась, не сводя с сына глаз.
– Ничего-ничего, – пропыхтел дворник, вновь поднимая Максима. – До дома добрались, это главное.
Нина Евгеньевна распахнула дверь и прижалась спиной к стене, пропуская Сбитнева. Тот устроил Максима на пуфике, вытер лицо рукавом. Серова бросилась к сыну, опустилась на колени и обхватила его лицо ладонями.
– Максюша! – шептала она, позабыв о дворнике. Голос дрожал, и Федор Иванович понял, что Нина Евгеньевна из последних сил борется со слезами. – Миленький!
– Надо бы его раздеть да в постель уложить, – тихо сказал Сбитнев.
– Да-да, сейчас! – Нина Евгеньевна, не вставая, принялась торопливо расшнуровывать кроссовки сына. На шнурках и носках Федор Иванович заметил еще несколько колючек.
Стянув кроссовки, Серова взялась за футболку. Максим послушно поднял руки, потом сгорбился, обнял колени и, не мигая, уставился на темно-красные доски пола. Нина Евгеньевна осторожно взяла сына за плечо, потянула вверх, и тот неуверенно поднялся. Пошатнулся, но устоял.
«Вот и хорошо», – подумал Федор Иванович, отмечая, что Максим перестал дрожать.
Под руку с матерью он сделал несколько шагов и остановился возле зеркала. Пару секунд Максим удивленно рассматривал себя. Затем сглотнул и попятился, часто дыша. Рот приоткрылся, губы скривились. Упершись спиной в стену, Максим стиснул руками виски и замотал головой, со свистом втягивая воздух.
– Что?.. Что с тобой?.. – испуганно зашептала Нина Евгеньевна, пытаясь заглянуть ему в лицо.
В ответ Максим глухо замычал, словно во рту был кляп. Он снова дрожал. Федор Иванович шагнул вперед, чтобы поддержать парня, но тот отшатнулся и сполз по стене, не переставая трястись.
– Н-не м-мог-гу… Н-не могу… – выдавил он, впиваясь пальцами в волосы и пряча лицо. – Н-не м-могу б-бы-ыт-ть… Т-та-аким-м…
Несколько раз ударившись спиной о стену, Максим заплакал. Нина Евгеньевна, снова прижав ладони к лицу, хотела присесть рядом, но Сбитнев взял ее за плечи.
– Сходи лучше за водой, – прошептал он. – А я пока в комнату его отведу.
Сдерживая слезы, Серова на цыпочках двинулась на кухню, а дворник, старательно загораживая зеркало, отволок Максима в зал и устроил на диване. Парень отвернулся к спинке, стянул с нее покрывало и, прерывисто дыша, спрятал голову.
– Не могу быть таким. Не могу быть таким, – шептал он, ерзая и дрожа.
В дверях появилась Нина Евгеньевна со стаканом воды. Вдвоем со Сбитневым они напоили Максима и укрыли толстым одеялом. Парень понемногу успокаивался. Дрожь утихала, слезы высохли. Минут через десять он заснул, и Серова с дворником тихонько прошли на кухню. Нина Евгеньевна опустилась на табуретку и только тогда позволила себе расплакаться.
– Так не должно быть… – шептала она сквозь слезы. – Это я виновата! Я его в этот лагерь вожатым отправила!
– В какой еще лагерь? – Федор Иванович растерянно приподнял брови.
– В наш. В «Березки». Еще весной в институте договорилась, чтобы Максима взяли вожатым, – Нина Евгеньевна закусила тонкую нижнюю губу и покачала головой. – Он так радовался… Говорил, что станет самым лучшим вожатым. И я тоже радовалась. А теперь… Я его погубила…
– Ну-ну, тише, – Сбитнев подошел к ней и положил руку на узкое плечо. – Никого ты не губила. Сама ведь говоришь, Максим радовался, что в лагерь едет. Вот и нечего себя казнить, ни в чем ты не виновата. Тебе сейчас сильной нужно быть, чтобы Максим видел это, чувствовал и на поправку быстрее шел.
– Как думаете, он серьезно болен? – Нина Евгеньевна со страхом глянула на дворника.
– Сомневаюсь. Руки-ноги целы, даже жара нет. Царапины пустяковые. Пусть отлежится пару дней, а там посмотрим.
– Да, наверное, – Серова неуверенно, с прерывистым вздохом, кивнула и посмотрела на Федора Ивановича. – Спасибо вам большое… Если бы не вы… – она не договорила. Подбородок задрожал, дворник понял, что она вновь готова расплакаться, и покрепче стиснул плечо.
– Не надо. Слезами только хуже себе сделаешь. Ну а я пойду – двор еще не подметен.
– Да-да, конечно. Вы уж простите…
– Нашла, за что извиняться, – Сбитнев обернулся и с добродушным укором посмотрел на Нину Евгеньевну. Прошел в коридор и открыл дверь. – И все у вас будет хорошо, – сказал он уже на лестничной клетке. – Самое страшное позади. Вот увидишь, уже завтра дело на поправку пойдет.
Но что-то копошилось в душе Федора Ивановича и мешало ему самому верить собственным словам. Это чувство немного утихло, пока Сбитнев подметал двор. Однако сейчас вернулось и стало еще сильнее.
«Выходит, он пешком из лагеря вернулся, – размышлял он. – Двадцать с лишним километров протопал, да еще, видать, по лесу перед этим побегал».
Перед мысленным взором снова появился Максим. Он лежал на асфальте, потный, исцарапанный, обессиленный, весь в лесном мусоре… И с глазами затравленного зверя. В них дворник увидел не боль, не страх и даже не отчаяние. Только обреченность. Словно Серов знал нечто, о чем другие боятся даже догадываться.
«Назад пути нет, – говорил взгляд парня. – Забыть это невозможно, а исправить что-либо – тем более».
– Что же с тобой приключилось? – шепотом повторил Сбитнев, глядя на низкий металлический забор с красными прутьями.
С Серовыми дворник был знаком почти десять лет. Он помнил, как восьмиклассником Максим связался с беспризорниками и доводил родителей. Без сигареты или бутылки с пивом его видели очень редко. В конце концов, сердце отца не выдержало. Его хоронили всем двором, и после этого Максим изменился – бросил пить и курить, ушел из дурной компании, снова стал домашним.
«Уж не аукнулось ли ему то время?» – подумал Федор Иванович.
Двор понемногу просыпался. Шелестели, играя с солнцем, пышные купола листвы, под окнами первого этажа покачивались мальвы. В воздухе плавал последний тополиный пух. Воробьи с чириканьем принимали пыльные ванны. Вдоль стены крался поджарый серо-белый кот.
За спиной послышался рев мотора, воздух наполнился запахом бензина и мазута. Сбитнев обернулся и увидел, как мусоровоз механической «лапой» подцепляет один из баков. Неподалеку двое мальчишек лет пяти-шести кидали камни в ржавый лист железа, скрывающий вход в белую бетонную избушку-бомбоубежище.
«Будто и не случилось ничего», – подумал Федор Иванович, оглядывая двор. Горка, качели, карусель, приоткрытая дверь кухни детсада… И вновь три окна со светло-зелеными рамами на втором этаже.
– Как вы там? – шепотом спросил дворник.
Окна молчали.

[Гость_Monk_*]

Что тут сказать? Написано неплохо. Я, правда, не вчитывался, ошибок не искал, читал, как взятую с полки книгу. Посему требую продолжения, ибо завязка еще неясна.

[Кирилл Смородин]

Монк, спасибо, что оценили. Проду выложу в скором времени.

[Кирилл Смородин]

За три месяца до этого.
Макс уселся на пуфик, прислонился спиной к стене и вытянул ноги.
«Сколько там у нас натикало?» – подумал он, залезая в карман куртки.
Достав мобильник, он пару секунд вглядывался в темный экранчик, затем нахмурился и убрал телефон.
«Совсем батарея дохлая стала. Стипендию получу – и надо новый аппарат покупать», – решил Серов и огляделся.
В коридоре поликлиники было на удивление немноголюдно. Только у соседнего кабинета сидели три старушки и с видом светских тусовщиц азартно перемывали кости врачам, политикам, артистам и соседям.
Макс усмехнулся и закинул ногу на ногу, наблюдая за бабками. Он давно заметил, что они ходят по поликлиникам не столько лечиться, сколько поболтать. В этих стенах старушки полноправные хозяева: чуть что не по ним – сразу скандал.
Поэтому Серов старался как можно реже бегать по врачам. Но на сей раз без помощи было не обойтись.
За каким только чертом он потащился со Жгутом в чебуречную? Знал ведь, что дрянь, которую там лепят, могут переварить только бомжи да такие скупердяи, как одногруппник Сева Жгутов. Знал, но все равно пошел – до следующей пары оставалось сорок минут, желудок слипался от голода, а на обед в студенческой кафешке не хватало.
Чебуреки взбунтовались через несколько часов. Полночи Макс простоял на четвереньках перед унитазом, наутро поднялась температура, и пришлось вызывать врача. Неделю он провалялся дома, хлебая бульон и слушая обиженное бурчание желудка.
Но молодой организм быстро шел на поправку, и сейчас Серов ждал участковую. Оставалось лишь заверить, что все отлично, что больше никаких чебуреков сомнительного происхождения и качества он пробовать не будет, – и можно возвращаться к учебе.
«А наверстывать придется дай Боже», – размышлял Макс, барабаня пальцами по бордовому дерматину пуфика. Он уже представлял кровожадный взгляд госпожи Бужинской – заведующей кафедрой живописи, имеющей поразительное сходство с обиженным жизнью бульдогом. Да, работой она завалит по уши, стерва такая…
Справа послышался металлический лязг. Макс обернулся и увидел в конце коридора высокую, чуть ссутуленную фигуру в мятом синем халате. Штанины широких коричневых брюк были подвернуты, но все равно подметали пол, наполовину скрывая розовые шлепанцы. Уборщик стоял к Серову спиной, и тот видел давно не мытые, седеющие волосы, собранные в хвост.
«Странный тип, – подумал Макс. – Вон какой здоровый, устроился бы грузчиком. Все лучше, чем полы в поликлинике мыть».
Уборщик окунул швабру в ведро и стал ворочать белой пластиковой ручкой, будто что-то размешивал. Макс с любопытством разглядывал «странного типа», прикидывая, сколько тому лет.
«Наверное около пятидесяти», – наконец решил он.
Швабра замерла. Уборщик обхватил ее обеими руками, приподнял и замер, ожидая пока стечет вода. Так он стоял не меньше минуты. Вода журчала, заглушая голоса бабулек, а уборщик неподвижно держал швабру на весу. Потом отодвинул ведро ногой, отчего часть воды выплеснулась на линолеум, со шлепком припечатал тряпку к полу и стал возить ей, отшагивая назад. Изредка он останавливался и поддергивал штанины. Но стоило ему сделать несколько шагов, как те вновь волочились по полу.
Продвигался уборщик очень быстро. Похоже, его не волновало, что возле стен линолеум так и остается сухим. Вскоре он уже елозил тряпкой около бабулек. Те время от времени бросали в его сторону сердитые взгляды.
От запаха хлорки защекотало в носу. Макс не удержался и чихнул. Старушки прекратили трескотню и уставились на него. Потом, решив, что нового повода посудачить не представилось, но для приличия все равно покачав головами, отвернулись и вновь взялись за врачей, политиков, артистов и соседей.
Усмехнувшись, Макс отвел от старушек взгляд. И вздрогнул, встретившись глазами с уборщиком. Тот смотрел на Серова, позабыв, казалось, и о швабре, и о ведре, и о половине невымытого коридора.
«Чего он так уставился?» – насторожился Макс, изучая узкое и скуластое лицо с заросшими седеющей щетиной щеками.
Воспаленные глаза недобро поблескивали и не отрывались от Макса, брови чуть заметно ходили вверх-вниз. Уборщик сглотнул, отчего кадык медленно шевельнулся, потом словно бы спохватился, опустил голову и отвернулся. Но прежде чем взяться за швабру, вновь посмотрел через плечо.
Его движения стали еще торопливее. Тряпка так и моталась влево-вправо. Макс недоуменно глядел то на нее, то на уборщика. Ему вдруг подумалось, что тот хочет как можно быстрее поравняться с ним. Интересно, для чего? Еще раз посмотреть? И что тогда?
«Скорее бы участковая появилась, – подумал Макс, не отрывая настороженного взгляда от фигуры в синем халате. – Чтобы я еще раз в эту поликлинику сунулся…»
В памяти всплыла чебуречная – пропахший пивом зал с большими окнами в металлических рамах, затоптанным кафельным полом и десятком круглых одноногих столиков по грудь. Жгут с довольной физиономией и набитым ртом держит в блестящих от жира пальцах надкушенный чебурек – светло-коричневый кокон из теста с торчащим куском серого мяса. Очень похожего на тряпку, которая сейчас снует по коридору.
Макса затошнило. Он сглотнул и глянул на типа со шваброй. Страшно подумать, как тот повел бы себя, если бы Серов не выдержал и наблевал посреди коридора.
Воображение разыгралось. Макс представил, как уборщик замирает. Медленно разворачивается. Смотрит на лужу желтой дряни. Ноздри со свистом втягивают воздух. Дыхание учащается, брови ползут вверх. Из груди вырывается глухой рык. Наконец уборщик бросает швабру, кидается на Макса и начинает душить.
«Бр-р-р! Что за дурь?» – Серов встряхнулся и замер.
Уборщик стоял напротив и не сводил с Макса глаз. Швабра замерла в руках, пальцы – длинные и тонкие – с паучьим проворством бегали по белой пластиковой ручке. Казалось, он играет на кларнете или саксофоне. Макс заметил, что на правой руке уборщика не хватает безымянного пальца.
Грудь сдавило. Макс понял, что задержал дыхание, и воздух закончился. Он как можно тише выдохнул и засунул руки глубже в карманы. Серову не хотелось, чтобы тип со шваброй видел, как они дрожат.
Тот по-прежнему рассматривал его. Тонкие бескровные губы тронула едва заметная улыбка.
– Фантазия у тебя богатая, – прошептал уборщик, прищурившись. – Но я еще не настолько сошел с ума, чтобы душить кого-то посреди коридора. К тому же, ты мне еще пригодишься.
Он продолжал изучать Макса… с какой-то голодной жадностью. Точно так же придурок Жгутов смотрел на свой надкушенный чебурек.
Опять эти чебуреки, чтоб им второй раз протухнуть…
– Ну-ну, не надо злиться, – уборщик улыбнулся и отступил.
Он покрепче ухватил швабру и снова стал протирать полы, изредка поглядывая на Макса и усмехаясь.
– Серов, ты ко мне?
Макс и не заметил, как появилась участковая Ирина Сергеевна. С неизменной иссиня-черной трехэтажной прической, в круглых, посаженных на кончик длинного носа очках, она строго глядела на парня, стоя на пороге кабинета.
– Я?.. А-а?.. Да, – проблеял тот и поднялся с пуфика.
Врачиха недовольно посмотрела на Макса, пропустила в кабинет и закрыла дверь. Устроилась за столом, раскрыла карточку и стала писать.
Макс присел на кушетку, чувствуя, что испуг понемногу слабеет.
«Там в коридоре просто старый псих, с которым давно никто не общался, – размышлял Серов. – Вот он и пялился на меня. Но с другой стороны… Откуда он узнал, о чем я подумал?»
– Чувствуешь себя хорошо? – пробубнила участковая, не переставая писать. Ручка с синим колпачком так и плясала в пухлой руке.
– Да, все нормально, – отозвался Макс, разглядывая в окне кусок пасмурного весеннего неба.
За дверью снова лязгнуло ведро, и он представил высокую фигуру в синем халате. Уборщик энергично работал шваброй и ухмылялся, бросая частые взгляды на дверь, за которой скрылся Макс.
Как он сказал? «Ты мне еще пригодишься»? И что это значит?
Додумать не дала Ирина Сергеевна. Закончив писать, она довольно выдохнула и закрыла карточку.
– Хорошо. Иди и больше не ешь всякую дрянь. А то в больницу попасть недолго, – врачиха исподлобья посмотрела на Макса. – Считай, в этот раз легко отделался.
Макс кивнул, встал с кушетки. Взял больничный лист и направился к выходу, но у дверей остановился. В коридоре ведь этот ненормальный со шваброй. И идти придется мимо него.
– Ну? Чего ты? Свободен, – слова участковой подтолкнули в спину, и Макс вышел.
Бабульки по-прежнему кудахтали, азартно жестикулируя. Рядом появилась разукрашенная дамочка. Уборщика не было.
«Наверное на третий этаж пошел, – догадался Макс. – Вот и отлично».
Приободрившись, он миновал коридор и вышел на лестницу. Ступеньки торопливо проносились под ногами, Макс преодолел два пролета и оказался на первом этаже. Осталось свернуть за угол – и вот он, выход.
«Ну? И стоило психовать?» – с веселым укором спросил себя Макс.
Он повернул и не успел затормозить. Фигура в синем халате словно выросла на пути. Налетев на уборщика, Макс охнул и задел ведро. Мутная вода окатила джинсы, выплеснулась на пол. Чертыхнувшись, Макс отскочил, растерянно глядя на лужу.
– Ничего-ничего, – торопливо заговорил уборщик, хватая его за руки. – Прости, это я виноват. Не следовало так торопиться…
Едва он договорил, правое запястье полыхнуло болью. Макс вскрикнул, вырвался и уставился на руку. Длинный прямой порез, на том самом месте, по которому самоубийцы чиркают бритвой, набухал кровью. Несколько капель устремились вниз, оставляя глянцевые темно-красные дорожки.
– Черт… Прости, пожалуйста. Я иногда такой неловкий, – уборщик сцапал руку Макса и стал разглядывать. – Но ничего страшного. Сейчас я вытру кровь, у меня есть платок. Не переживай, все будет в порядке…
Рука, сжимавшая запястье, задрожала. Кусая губы, уборщик нырнул в карман брюк и достал клетчатый сине-белый платок. Макс перехватил его взгляд и содрогнулся. Уборщик смотрел на порез с жадностью, будто кладоискатель, дорвавшийся до тайника.
– Нет… Не надо, – запротестовал Макс, пытаясь высвободить руку.
Но уборщик сжал ее, будто клещами.
– Сейчас все будет нормально. Я только вытру кровь, – раздельно, шепотом твердил он, прикладывая платок к порезу. – Вот и готово. Видишь, совсем не больно.
Отняв платок от запястья, уборщик поспешно спрятал его в карман – Макс лишь мельком увидел красную кляксу. Схватил швабру, ведро и бросился по коридору. Отойдя метров на пять, обернулся. Серову показалось, что на бледном худом лице появилась довольная улыбка.
Макс перевел изумленный взгляд на руку. Кровь маленькими каплями срывалась с запястья, и те бесшумно падали на пол. Не отрывая глаз от пореза, позабыв, что кругом полно врачей, он направился к выходу. Ноги слушались плохо, но Макс добрел до двери, толкнул плечом так, что та грохнула о стену, и вышел на крыльцо.
Холодный сырой воздух освежил голову. Макс осторожно спустился с покрытых слякотью ступенек и чуть ли не бегом рванул домой.
Никогда город не казался таким серым. Конечно, ранняя весна любит обесцвечивать. Черный от автомобильных выхлопов снег превращается в месиво. Голые деревья кажутся мертвыми. Кое-где проглядывает земля, покрытая сгнившей за зиму прошлогодней листвой. У водосточных труб холодно поблескивают осколки сосулек.
Макс вспомнил, как лет шесть назад вместе с пацанами обожал пинать водосточные трубы. Когда оттуда с барабанной дробью высыпались льдинки, братва мерзкими ломкими голосами орала: «Джек-пот!» А если кто-нибудь делал замечание, подростки разбегались. Оглядываясь, матерясь, показывая обидчику средний палец…
Серов несся вперед, совсем, как тогда. Слякоть вылетала из-под ботинок, облепляла джинсы. Прохожие казались тенями, улица с киосками, машинами и трамваями – изображением на гигантском экране.
«Еще два перекрестка – и вот он, мой двор», – задыхаясь, подумал Макс.
Грудь болела, словно легкие терли наждаком. Снова захотелось покурить, хотя последний «бычок» Макс выкинул в тринадцать лет.
Тот день живой картинкой встал перед глазами. В комнате полно народу, все приходят проститься с отцом. Тот неподвижно лежит в деревянном ящике, обитом красной тканью. А длинный подросток с прыщами на носу, щеках и лбу прячется на балконе, давясь дымом и слезами.
Светофор загорелся красным, и Макс едва успел затормозить. Правую руку он все еще держал перед собой, и кровь оставляла на слякоти маленькие темные кругляшки.
«Давай уже, а?..» – торопил Макс светофор, переступая с ноги на ногу.
Через пару минут он нырнул в облезлую, исписанную похабщиной арку, миновал два подъезда и взбежал на крыльцо. Ткнул в четыре кнопки кодового замка, рванул дверь, поднялся на второй этаж и ворвался в квартиру. В ботинках и куртке добежал до ванной, открыл кран и сунул руку под струю.
Порозовевший поток стекал по стенке ванны, Макс выравнивал дыхание и пытался понять, что произошло.
«Вляпался… – думал он. – Как этот псих сказал? Иногда он бывает таким неловким? Как же! Наоборот – он тот еще ловкач! Наверняка лезвие в рукаве держал, фокусник чертов! Тварь! Надо было ему прямо там зубы выбить! – Макс почувствовал, что злость стала вытеснять испуг. – Но вопрос в другом: зачем ему все это? Он сказал, что я ему еще пригожусь. Как?»
На это Макс ответить не мог. В голову лезли самые бредовые мысли.
«А если он какую-нибудь заразу в кровь занес? – Серов вздрогнул и прислушался к себе. Вроде бы все нормально, только сердце колотится. Но это обычное дело после такой пробежки.
– Ерунда какая-то, – вполголоса сказал Макс. – Нужно просто забыть.
Он промокнул порез полотенцем, которое потом смял и бросил на корзину для грязной одежды. Прошел на кухню, открыл аптечку и взял пузырек с йодом.
«Никакой заразы этот урод не занес. Но прижечь все равно надо», – убеждал себя Макс, окуная в маленькую склянку спичку, обмотанную ваткой.
Вернувшись в ванную, он осторожно мазнул порез и оскалился, когда йод обжег запястье. Морщась, Макс обработал руку, подул на нее, глянул в большое прямоугольное зеркало над раковиной…
И снова почувствовал это.
Вскрикнув, он отшатнулся и задел стиральную машинку. Та громыхнула, пузырек упал и разбился с тихим звоном. Не замечая коричневой лужицы, Макс схватил заляпанное кровью полотенце, зажмурился и накинул на зеркало.
Несколько секунд он стоял, заглатывая воздух. Потом осторожно открыл глаза и увидел, что зеркало скрыто лишь наполовину. Руки тряслись, ноги подгибались, но Макс сделал несколько шагов и поправил полотенце. Развернувшись, он вылетел из ванной. Ворвался в зал, включил свет и грохнулся в кресло.
Ботинки барабанили по красным половицам, оставляя капли грязи, пальцы впивались в деревянные подлокотники. Больше всего Максу хотелось забраться в кресло с ногами и съежиться. А еще лучше – стать невидимым. Уже много лет детский страх не напоминал о себе так ярко.
Макс снова был пятилетним Максимкой, гостившим в деревне у бабушки. Лето выдалось щедрым на грозы. Небо почти каждый день заволакивало черными тучами, сквозь которые одна за другой прорывались вспышки молний. Потом отзывался гром.
Максимке казалось, что с неба катятся огромные невидимые валуны, и всякий раз, когда громыхало, он прятал голову. Вдруг одна из глыб снесет домик, а его раздавит? Бабушка в такие минуты посмеивалась над Максимкой и гладила по коротко стриженой голове.
Но в тот день она поехала в город, и мальчик развлекал сам себя. Сначала поиграл с машинками и солдатиками, поскакал по сеням с пистолетом. Потом пододвинул сундучок со старой одеждой к зеркалу на стене и забрался на крышку.
Стекла уже дребезжали под напором ветра, в воздухе за окном кружилась пыль. Тучи скрадывали дневной свет, отчего казалось, что близится ночь. Вдалеке ворчал гром, но Максимка бесстрашно ждал бурю. Бабушка ведь сказала, что он остается за старшего. Значит, он уже совсем-совсем большой, и гроза ему нипочем.
Максим подпрыгивал, отчего крышка тихонько скрипела, и смотрел, как скачет вверх-вниз лицо в зеркале.
Сверкнула молния. Через несколько секунд ответил гром. Домик вздрогнул, но Максим не обращал внимания на грозу. Он продолжал кривляться, со смехом глядя на отражение. Мотал головой, щурился и таращил глаза. Морщил нос, втягивал щеки, высовывал свернутый трубочкой язык.
С неба скатился очередной валун, дом задрожал сильнее. Зеркало тоже вздрогнуло, неожиданно заскрипело, и на гладкой поверхности появился узор трещины.
Максим замер, изумленно заглядывая в овальный кусок стекла.
Что там за страшилище?
Чьи эти три глаза, два рта, несколько ноздрей и угловатое, словно собранное из кусков лицо?
Всхлипнув, Максим отступил, забыв, что под ногой не окажется опоры. Он грохнулся, ударился головой, перевернулся и пополз на четвереньках, скуля по-щенячьи. Забившись в угол, он не отрывал от зеркала глаз и тихо плакал.
Потом, казалось, через много дней, вернулась бабушка. Причитая, она подняла Максимку, отнесла в комнату, усадила на диван, и тот шепотом, чтобы не услышало чудище, рассказал, что случилось.
Бабушка улыбнулась и, поглаживая внука по голове, стала успокаивать. Когда Максим перестал дрожать, она отвела его в сени и сказала, что на стене теперь вместо одного большого зеркала несколько маленьких. Вот и получается много отражений. Она поставила внука на сундук, а сама приблизилась к зеркалу. Максим заглянул в него и с воплем выбежал из сеней. Ворвался в комнату и нырнул под кровать. Прижимаясь к стене, он понял, что разгадал тайну.
Бабушка не такая, какой он ее видит. Нет ни круглого улыбчивого лица, ни седых кудряшек. Только нечто с тремя глазами и двумя ртами, страшное, слепленное из кусков. И сам Максим выглядит по-другому. И все остальные тоже. Вокруг только чудовища. А зеркала врут, показывая человеческие лица.
Долгое время Макс верил в это. Уже школьником он часто смотрел на отражение, пытаясь разглядеть жуткие черты. Где это трехглазое, иссеченное, кривое?
«Внутри», – мысленно отвечал себе Макс, отворачиваясь от зеркала.
Он взрослел, и страх уходил. Но Серову по-прежнему казалось, что он выглядит иначе. Густые волосы и брови, прямой широкий нос, серые глаза и прямоугольный подбородок… Все это обман.
Макс нравился девчонкам и знал это. В старших классах и в институте место рядом с ним никогда не пустовало. Но что бы сказали хохотушки, увидев настоящего Макса? Которого способно показать только треснувшее зеркало в бабушкином доме.
Макс сидел в кресле, оглядывая стенку с несколькими рядами книг за стеклянной дверцей, телевизор, журнальный столик, окно с отдернутыми занавесками… Совсем не обязательно идти к зеркалу. Отражение можно увидеть на любой гладкой поверхности.
В куртке и шапке становилось жарко. Запястье саднило. Сквозь уличный шум Макс расслышал бой курантов. Пять часов – скоро вернется мама.
«Надо убрать полотенце с зеркала. Не хватало еще ее пугать», – подумал он, поднимаясь.
Сняв в коридоре куртку и разувшись, Макс медленно направился в ванную. Сдернул полотенце, быстро отвернулся и затолкал его в корзину. По квартире разнеслась трель звонка, Макс метнулся в коридор и открыл дверь.
– Привет, Максюша, – выдохнула мама, едва переступив порог.
Макс наклонился, чмокнул бледную, покрытую мелкими морщинами щеку. Взял сумку с продуктами и прошел на кухню, слушая, как мама рассказывает, что было сегодня в институте – она преподавала литературу в его вузе.
– Видела Дарью Сергеевну, – она появилась в дверях, снимая старенькое серое пальто с выпуклыми пуговицами. – Передавала тебе привет, пожелала, чтобы ты появился как можно скорее.
Макс усмехнулся, представив, как госпожа Бужинская передает привет и улыбается. Бульдог в хорошем расположении духа… Хороший натюрморт может получиться.
Мама, наконец, выпуталась из пальто и стянула пушистый сиреневый берет. Часть тусклых светло-русых волос как обычно выбивалась из узла на затылке. В такие минуты мама напоминала божий одуванчик. Маленькая, бледная, рано постаревшая, с большими, всегда чуть испуганными глазами и тонкими бескровными губами.
Нахмурившись, Макс отвернулся к окну и стал освобождать сумку.
«Вареники, хлеб, две банки сгущенки…» – мысленно перечислял он, раскладывая продукты на подоконнике.
– Есть еще одна замечательная новость, – продолжила мама, повесив пальто и берет. – Я договорилась, чтобы ты летом поработал вожатым в «Березках». Что думаешь, Максюш?
– Супер! – тут же воскликнул Макс. Он бросил пустую сумку на табуретку, подскочил к матери, обнял и закружил, отчего та испуганно вскрикнула.
«Вот это действительно классно», – думал Макс, не отпуская маму.
Наконец-то выдалась возможность помочь ей. Максу было уже девятнадцать, и он все чаще чувствовал себя балластом. От редких подработок становилось тошно, серьезно работать не позволяла учеба. К тому же, он не хотел бросать живопись – дома едва ли не на каждой стене висели два-три пейзажа. Макс часто видел, с каким восхищением мама смотрит на его работы, но чувствовал только злость и обиду напополам с бессилием.
«Кому, кроме нее, нужна эта мазня? – думал он. И каждый раз стискивал зубы и сжимал кулаки. – Да никому!»
Но летом все обязательно изменится. Еще три месяца – и он докажет, что не тюфяк с красками и кисточками.
– Максюш, ну отпусти… Задушишь ведь… – слабо сопротивлялась мама. Макс, наконец, освободил ее от объятий и еще раз чмокнул в щеку. – Я рада, что ты согласен. В общем, сдаешь сессию, немного отдыхаешь и едешь.
Улыбнувшись, Макс закивал и уставился на прикрепленный магнитами к дверце холодильника календарь с лошадьми. Теперь он будет считать дни до начала смены.

[Гость_Monk_*]

– Хорошо. Иди и больше не ешь всякую дрянь.

Врачи обычно на вы обращаются. Без исключений. Или это - его знакомая?
К мелочам цепляться не буду.
Где же злые гномы?

[Кирилл Смородин]

Врачи обычно на вы обращаются. Без исключений.

Не знаю, я как во взрослую поликлинику попал, сразу тыкать начали.
Гномы будут немного позже. Хотелось бы узнать, как в общем и целом? Желания бросить нет?

[Кирилл Смородин]

Глава 2. Самый лучший вожатый.
Старенькая «Нива» с красным крестом скрылась за углом дома. Сбитнев выдохнул, покачал головой и, наконец, позволил себе опуститься на прохладные ступени крыльца. В ушах шумело, руки дрожали, сердце и не думало утихомириваться.
– Вот тебе и пошел на поправку, – сморщившись от сухости в горле, пробормотал Федор Иванович.
Два часа назад он уже готов был поверить, что с Максимом все в порядке. Но сейчас…
Сбитнев только начал подметать, когда на втором этаже открылось окно и показалась Нина Евгеньевна. Выглядела она гораздо лучше, чем вчера. Дворник улыбнулся, поздоровался. Серова в ответ кивнула и рассказала, что Максим недавно проснулся, неплохо поел и сейчас пойдет мыться. А она пока проветрит квартиру.
«Вот и славно», – подумал Федор Иванович, возвращаясь к работе.
Минут пять утреннюю тишину нарушал только шелест метлы. Потом из окна Серовых донеслись грохот, звон и крик:
– Не надо! Максюша!.. Миленький!..
В груди что-то оборвалось, во рту посолонело. Сбитнев бросил метлу и метнулся к подъезду. Взлетел по лестнице, заколотил в дверь.
– Помогите! Он же убьется!.. – открыв, Нина Евгеньевна вцепилась в руку дворника и потащила его по коридору.
Из ванной слышались мычание и стук. Сбитнев остановился в проеме и застыл, глядя на Максима.
Зажмурившись и оскалив зубы, тот сидел на полу и бил по голове пустой пластмассовой рамой из-под зеркала. Лоб и правая щека блестели от крови, узкие темно-красные дорожки бежали к груди. Вокруг блестели осколки, валялись флаконы с шампунями, пеной для бритья, мочалка, пара зубных щеток и кусок желтого мыла.
– Быстро неси простыню! – Федор Иванович обернулся, легонько подтолкнул Нину Евгеньевну.
Затем перешагнул через корзину для белья и открыл холодную воду. Вырвав у Максима раму, дворник повалил его и прижал руки к полу.
– Скорее! – крикнул он, с трудом удерживая парня.
Тот мотал головой, хрипел, скалился и пускал кровавые слюни.
В дверях появилась Нина Евгеньевна со скомканной простыней.
– Намочи, – велел Сбитнев. – Потом накроем его.
«Камзол» помог. Максим перестал биться и хрипеть, только изредка вздрагивал.
Сбитнев выдохнул, подошел к тихо плачущей Нине Евгеньевне и обнял.
– Я ничего не успела сделать… – зашептала она, не отводя глаз от сына. – Он как в зеркало посмотрел, сразу затрясся. Потом голову наклонил и бросился вперед. Ударился, чуть не упал. Вцепился в раму, сорвал со стены и начал себя бить. Осколки во все стороны летели. Господи! – Серова вздрогнула и с испугом посмотрела на дворника. – Что же я стою? Он ведь поранился, ему врач нужен…
Она метнулась к телефону, но Сбитнев удержал ее за руку.
– Погоди, – сказал он. – Врач ему и вправду нужен, но не какой попало. Есть у меня знакомый, очень хороший.
Дворник нырнул в карман брюк и вытащил старенькую записную книжку без обложки.
– Сейчас-сейчас, – бормотал он, торопливо перелистывая истрепанные страницы. – Где там у меня Игорь Витальич… Ага, вот…
Игоря Витальевича Королькова Сбитнев знал больше двадцати лет. Они подружились, когда тот появился в городской психиатрической лечебнице еще желторотым интерном. Федор Иванович держал на себе всю хозяйственную часть больницы, Корольков плутал по запутанным тропкам людских душ. Правда, иной раз, когда поступал «острый» больной, завхозу и молодому врачу приходилось работать на пару, потому как сильных рук в лечебнице не хватало.
Время шло, Корольков дорос до главврача, а Сбитневу пришла пора отправляться на пенсию. Он помнил, с какой грустью Игорь Витальевич пожал ему на прощание руку и сказал, что в случае чего всегда готов помочь.
Вот это «в случае чего» и наступило…
Корольков ответил после третьего гудка. Выслушал, коротко сказал: «еду…» и уже через пятнадцать минут был в квартире. Осмотрел и обработал раны Максима, сделал укол слабого успокоительного и посоветовал на несколько дней поместить его в больницу.
– Устроим парню абсолютный покой, понаблюдаем, пообщаемся, – сказал Игорь Витальевич, присев рядом с притихшей от испуга Серовой.
Та только кивнула и вместе с Корольковым пошла собирать вещи Максима, а Сбитнев решил прибраться в ванной.
«Что ж он такое видит в зеркале-то? – размышлял Федор Иванович, складывая крупные осколки в мусорное ведро. – Ведь нормальный парень, не урод…»
Сбитнев поставил ведро в прихожей и остановился перед зеркалом, разглядывая собственное круглое, загорелое лицо с большой родинкой между темными бровями, нос в красных прожилках, кривоватые губы, коротко стриженые седые волосы.
Из комнаты Максима вышел Корольков.
– Мы готовы. Федор Иваныч, поможешь до машины проводить? – спросил он, встав рядом.
Сбитнев кивнул, глядя теперь на отражение психиатра.
Для сорока девяти лет тот сохранился великолепно. Не носил очки, а щурился лишь потому, что часто пребывал в задумчивости. Волосы и не думали седеть, на макушке только-только начали проявляться овальные очертания лысины. Последние пару лет Корольков стал стричься короче обычного – чтобы будущая плешь оставалась незаметной как можно дольше. Правда, он любил побаловать себя сладким, но за здоровьем следил тщательно и никогда не позволял животу выпячиваться дальше ремня на брюках.
Вскоре все вышли из квартиры. Нина Евгеньевна с сумкой шла впереди, Сбитнев и Корольков поддерживали Максима под руки. Погрузив его в служебную «Ниву», Федор Иванович пожал доктору руку и ободряюще кивнул Серовой. Отошел к крыльцу, проводил машину взглядом и обессилено опустился на ступеньки.
Укутанный шелестящей листвой двор хранил вчерашнюю безмятежность, и от этого Сбитневу делалось еще страшнее.
«Лишь бы все было хорошо», – подумал он, поднимая взгляд к утреннему небу в тонкой облачной дымке.
Корольков пообещал устроить Максима в отдельной палате. Что же, тем лучше. Нечего ему видеть обитателей лечебницы. Сбитнев помнил, какие они: все как один тихие, серые, страдающие от кошмаров собственного разума. Тени, а не люди.
«Хотя нет…» – Федор Иванович покачал головой, кое-кого вспомнив.
Был у Королькова пациент, не похожий на остальных. Ходил по коридорам и дворику с важным видом, глядел свысока и на больных, и на врачей. Высокий, худой, чуть ссутуленный, с длинными седеющими волосами, собранными в хвост. Сбитнев не знал ни имени, ни фамилии пациента, а про себя называл его Беспалым – на правой руке у того не хватало безымянного пальца.
Как-то Федор Иванович чинил во дворе тележку. Услышал за спиной кашель, обернулся и увидел Беспалого. Тот огляделся, прикусив губу, наклонился и шепотом предложил «очень выгодную сделку».
– Отдай мне несколько капель своей крови и вскоре сможешь навсегда забыть об этой грязной работе, – сказал Беспалый, сверля Сбитнева темными, чуть воспаленными глазами.
В ответ Федор Иванович лишь усмехнулся, качнул головой и поспешил отойти. А Беспалый скривился, развернулся и пошел прочь.
После этого завхоз и больной виделись не единожды. И всякий раз Беспалый смотрел на Федора Ивановича со смесью брезгливости и злости.
«Интересно, что с ним сейчас? – задумался Сбитнев. – Он ведь все еще был в больнице, когда я уходил».
Вздохнув, он поднялся, подошел к метле, лежавшей возле дерева, и взялся за работу.

[Трэш-кин]

Пока первый кусок прочитал. Хорошо написано. Не ясно только, почему сразу "скорую" не вызвал дворник. Ну ладно дворник, а Нина Евгеньевна? И она словно бы не удивилась, что Максим вернулся, просто - расстроилась. И никто не задался вопросом, что с ним случилось. Приняли это как факт. Да, дворник потом поразмышлял немного, но тоже как-то поверхностно.
А вообще - это просто мои придирки, мелочь.
Позже продолжение почитаю.

[Кирилл Смородин]

"Не ясно только, почему сразу "скорую" не вызвал дворник. Ну ладно дворник, а Нина Евгеньевна? И она словно бы не удивилась, что Максим вернулся, просто - расстроилась. И никто не задался вопросом, что с ним случилось. Приняли это как факт. Да, дворник потом поразмышлял немного, но тоже как-то поверхностно."

На самом деле, это не придирки, а вполне обоснованные замечания. Я тоже над этим думал, но оставил, как есть, чтобы провести эксперимент с композицией. Дело в том, что каждая глава у меня состоит из двух частей: того, что происходит в настоящий момент, и прошлого - событий непосредственно в лагере. Тем самым я старался вызвать у читателя вопросы, ответы на которые заготовлены ближе к концу. Думаю, если продолжите читать, поймете, о чем речь.
Большое спасибо, что заглянули!

[Трэш-кин]

В этих стенах старушки полноправные хозяева: чуть что не по ним – сразу скандал.
Поэтому Серов старался как можно реже бегать по врачам.

Вряд ли старушки были главной причиной, почему он старался по врачам не бегать.

«Скорее бы участковая появилась, – подумал Макс, не отрывая настороженного взгляда от фигуры в синем халате. – Чтобы я еще раз в эту поликлинику сунулся…»

Вроде бы ничего страшного и не произошло. Что он запаниковал?

Прочитал второй отрывок. Сначала хотел придраться к тому, что мне показалось излишними подробностями (то, как уборщик пол моет, тряпку выжимает), но решил не придираться. Всё вроде бы в норме. А вот реакция Максима на то, что уборщик его мысли прочитал, мне показалась слишком слабой. Он практически не удивился. А должен в шоке быть.

Произведение нравится. Буду дальше читать.

[Кирилл Смородин]

Вряд ли старушки были главной причиной, почему он старался по врачам не бегать.

Согласен. Это лишь одна из причин.

Вроде бы ничего страшного и не произошло. Что он запаниковал?

Да, это лишнее.

А вот реакция Максима на то, что уборщик его мысли прочитал, мне показалась слишком слабой. Он практически не удивился. А должен в шоке быть.

Он не успел толком отреагировать, потому что подошла участковая.

Рад, что нравится)

[Гость_Monk_*]

Автор, выкладывай дальше. Мы с Трэшкиным на форуме главные ценители хоррора и мистики, так что почитаем, посмотрим...

[Кирилл Смородин]

За несколько дней до этого.
Дождь моросил с самого утра, но Макс радовался. Значит, дорога будет удачной. Он стоял на площади у курантов и держал табличку с номером отряда.
«И число счастливое», – думал вожатый, поглядывая на большую красную семерку, украшавшую фанерку.
Часы пробили половину второго. Еще тридцать минут – и груженые ребятней автобусы двинутся в лагерь.
Вокруг Макса уже толпилось полтора десятка подростков. В стороне стояла воспитательница Ирина Олеговна – ухоженная сорокалетняя дама с круглым лицом, круглыми глазами, круглыми очками и круглыми кудряшками черного цвета. Она строчила в блокноте, умудряясь держать в левой руке и ручку зонта и блокнот. Изредка воспитательница прерывалась, хмурила брови, потом кивала и снова ныряла в записи.
«Слишком уж она нервная, – отметил Макс, наблюдая за воспитательницей. – Но ничего, мы с вами, Ирина Олеговна, все равно поладим».
Он хорошо помнил, как три месяца назад, после разговора с мамой, дал себе слово стать самым лучшим вожатым. Надежной опорой для воспитательницы и лучшим другом ребят.
Не без волнения Макс разглядывал пеструю толпу школьников. В стороне он заметил низкого толстячка с ежиком рыжих волос и крупными веснушками на щеках. Мальчишка взволнованно смотрел на ребят и кусал губы, то и дело дотрагиваясь до очков в красной пластиковой оправе. Мама, тоже рыжая и полная, все норовила надеть ему капюшон синей джинсовки. Но толстячок морщился и откидывал его. У ног пацана стояла черная дорожная сумка с надписью «Adibass», которую тот старательно загораживал.
«Да уж, такому непросто будет найти друзей, – с долей тревоги подумал Макс. – Надо повнимательнее за ним приглядывать. А вот эта принцесса без кавалера не останется. Наверняка на первой же дискотеке отбоя от парней не будет».
Макс переложил табличку в левую руку, глядя на высокую брюнетку в темных джинсах и белой водолазке. Девочка весело болтала с отцом – усатым мужчиной в костюме цвета хаки и берцах. Вдвоем они подошли к Ирине Олеговне, брюнетка отдала ей путевку. Воспитательница тут же вновь уткнулась в блокнот, а красавица, поправив хвост пышных волос, стала с любопытством оглядываться.
Серов усмехнулся, заметив, как на девчонку смотрит его напарница, вожатая Светка. Бесцветные, уменьшенные очками глазки щурились, маленький рот перекосился, прыщавые щеки залило румянцем зависти.
«Надо же, еще в лагерь не уехала, а недоброжелательницей обзавестись успела», – усмехнулся Макс, мысленно обращаясь к брюнетке.
Когда он первый раз увидел напарницу, то расстроился. Три недели работы с низкой, толстеющей и сутулой третьекурсницей инфака, обладающей гадючьим характером, удовольствием не назовешь. К тому же, Серов успел убедиться, что Светка не любит детей. Так что толку в отряде от нее будет мало.
«Ну и пусть, – подумал Макс. – Сам справлюсь».
– Лешка! Сколько можно повторять: не трогай жвачку пальцами! Подхватишь заразу, и привезут тебя из лагеря с болями в животе! – высокая светловолосая женщина с большими темными очками на лбу держала за плечо худенького пацаненка. Тот хмурился и втягивал прилипшую к подбородку жвачку, пряча руки в карманах желтой толстовки.
– Ха! И будешь потом всю оставшуюся жизнь на унитазе сидеть! А чтобы смог передвигаться, к нему колесики приделают! – фыркнул другой мальчишка, похожий на первого, только постарше. – И станут все тебя звать Толчок-на-колесиках! По радио начнут говорить, как в страшилке: «Внимание! По городу едет Толчок-на-колесиках! Всем надеть противогазы или хотя бы заткнуть носы!»
– Андрей! Ну-ка прекрати глупости болтать! – одернула его женщина. Лешка, выглянув из-за ее спины, скорчил рожу и показал средний палец.
Макс еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Эти двое скучать не дадут – он сам был таким в их возрасте.
«Хотя нет, – помрачнел Серов, до боли в ладони сжав табличку. – Ты был совсем другим».
Он хорошо помнил, как шатался с братвой по городу, тормозил «маменькиных сынков» и, разжившись деньгами, шел стреляться в компьютерный клуб. Или находил незнакомый дворик, где можно было спокойно посидеть с бутылкой пива.
Как-то в промышленной зоне пацаны наткнулись на спящего среди коробок бомжа. Под ногами очень кстати оказались битые кирпичи и осколки бутылок. Макс до сих пор словно вживую видел, как среди раскисающего картона ворочалось и хрипло материлось нечто в заляпанном пакостью, драном пальто, а компания – и он в том числе – гоготала, метая снаряды потяжелее.
Сейчас Макса затошнило от воспоминаний. Но тогда он чувствовал себя охотником – не понимая, что на самом деле был шакалом.
Потом умер отец. Макс не видел, он был с компанией, когда это случилось. Но не раз представлял, как папа вскрикнул, вытаращил глаза и стал ловить ртом воздух, заваливаясь на бок.
Мама потом все успокаивала Макса, говорила, что у отца было слабое сердце. Но Макс знал: виноват он – тринадцатилетний прыщавый ушлепок.
Площадь расплывалась перед глазами. Макс встряхнулся, несколько раз моргнул и чуть отпустил табличку, потому как ладонь болела нестерпимо.
«Спокойно, – сказал он себе. – Все это осталось больше шести лет назад».
Как обычно, легче не стало. Макс чувствовал: то время все еще живет внутри. И однажды напомнит о себе…
– Максим… – к вожатому семенила Ирина Олеговна. Синяя просторная блузка развевалась, напоминая мантию. Нога в босоножке угодила в лужу, и на джинсовых бриджах осталось несколько мокрых пятнышек. – Максим, поднимите, пожалуйста, табличку повыше. Вдруг кто-нибудь из ребят не увидит номер отряда.
«Ну, вы даете… Во мне же метр восемьдесят роста плюс вытянутая рука», – усмехнулся про себя Макс.
Но табличку приподнял и даже немного постоял на цыпочках – пока воспитательница не отвернулась. Потом снова посмотрел на братьев.
Андрей кивал, слушая наставления матери, Лешка вертелся неподалеку, отчего рюкзак за спиной болтался вправо-влево. Изо рта рос очередной розовый пузырь. Отвернувшись от мамы и брата, Лешка быстро ткнул в шар пальцем. Тот лопнул, и мальчишка всосал жвачку.
Макс улыбнулся – эти ребята нравились ему все больше. Оба черноволосые, бледные и худые. Андрей выше примерно на полголовы. Наверное, у них полтора-два года разницы.
– Извините, – кто-то тронул руку Макса.
Вожатый обернулся и увидел рыжего толстячка. Тот робко смотрел на него, шаркая ногой по мокрому асфальту.
– О, привет, – улыбнулся Макс, поняв, что у мальчишки не хватит духу договорить. – Ты ведь в седьмом отряде будешь? Вот и отлично. Я там вожатый. Макс.
Он протянул рыжему раскрытую ладонь, и тот, слабо улыбнувшись, пожал ее.
– А меня Егор зовут, – сообщил он, приободрившись. Макс отметил, что голос у него слишком высокий – видимо, от волнения.
– Вот и познакомились. Давай-ка ты прощайся с мамой. Еще пять минут – и отправляемся.
Егор оглядел шеренгу длинных синих автобусов с открытыми дверями. Некоторые уже фырчали и работали дворниками. Потом снова робко улыбнулся и посмотрел на маму, стоявшую в стороне.
– Ребята! Седьмой отряд! – подала голос Ирина Олеговна. Она несколько раз хлопнула в ладоши и чуть не выронила зонт. – Начинаем садиться! Не толкаемся, все делаем организованно!
Договорив, она ринулась к автобусу с семеркой на лобовом стекле и застыла у дверей. Ребята загомонили, прощаясь с родителями, и стали стекаться к воспитательнице. Макс опустил табличку, чувствуя, что еще чуть-чуть – и рука бы срослась с ней. Он заметил, как девочка с темными волосами хлопнула отца по ладони, быстро обняла и пошла вслед за остальными. Мама Андрея и Лешки чмокнула обоих в щеки и погрозила младшему пальцем. Наверняка велела слушаться брата. Егор несколько секунд стоял в обнимку с матерью. Потом та погладила сына по голове, все-таки накинула ему капюшон и подала сумку. Мальчишка подхватил ее и, при каждом шаге задевая ногой, посеменил к автобусу.
Ребята кидали вещи в багажное отделение, толпились у дверей. Ирина Олеговна что-то говорила и жестикулировала, руководя посадкой. Рядом, скрестив на груди руки, стояла Светка.
Вслед за ними Макс поднялся в салон и огляделся. Многие прилипли к окнам, прощаясь с родителями. Воспитательница по пятому кругу пересчитывала ребят. Светка плюхнулась на сиденье рядом с кабиной и уткнулась в мобильник.
– Все, мы отправляемся! – объявила Ирина Олеговна, усаживаясь с вожатой.
Макс устроился сбоку и улыбнулся ребятам. Дверь зашипела, захлопнулась. Автобус качнулся, будто судно, спущенное на воду, и плавно тронулся. Прощаясь, ожили куранты, и седьмой отряд радостно завопил.
Дождь усиливался. Улица проносилась в окне все быстрее, дома сменяли друг друга, из водосточных труб вырывались пенные потоки. Лужи у бордюров пузырились, кроны обстриженных деревьев напоминали пучки зелени, глянцевые от дождя. Машины катерами носились по залитой проезжей части, люди под зонтами были похожи на ожившие грибы.
Макс уперся виском в окно и скосил глаза, глядя, как на стекле дрожат капли. Большая часть города осталась позади, колонна автобусов проезжала мимо желтой двухэтажки – психиатрической больницы.
«Вот уж где бы не хотел оказаться», – подумал Макс, глядя, как вдоль здания проходит плотный человек в белом халате. Спасаясь от дождя, он вжимал в плечи коротко стриженую голову и прихлопывал по бедру черной кожаной папкой.
Показались дома с зеленеющими огородами. Кое-где Макс видел людей. Возле ворот одной избушки топтались куры, за забором гавкала крупная серая дворняга.
Салон наполнялся голосами – ребята понемногу знакомились. Макс отыскал взглядом братьев. Андрей что-то выговаривал Лешке, тот строил рожи, передразнивая.
«Вот клоун, – усмехнулся Макс. – За ним в отряде глаз да глаз нужен».
В конце концов, терпение старшего брата лопнуло, и Лешка заработал локтем в грудь.
«Да и Андрея не надо без внимания оставлять», – мысленно добавил вожатый.
Ирина Олеговна пару раз вставала и осведомлялась: не укачивает ли кого. Ребята вразнобой отвечали, что все в порядке. Светка с кислой миной так и пялилась в мобильник.
«На ее физиономию долго смотреть – точно вывернет», – ухмыльнулся Макс, оглядывая салон.
Колонна автобусов проезжала мимо поля. Небо не думало светлеть, и пейзаж за окном напоминал аппликацию – зеленую равнину будто бы наклеили на лист плотной, темной, с лиловым отливом бумаги. Дождь стучался в стекло, капли ползли вниз, порывы ветра сдували их в сторону. А теплый и сухой салон казался самым уютным местом на свете.
«Впереди потрясающие три недели, – думал Макс, довольно потягиваясь. – Я отлично проведу время. Иначе и быть не может».

[Гость_Monk_*]

Я вот все думаю: страшные гномы - это аллегорическое название этого пионерского отряда?

[Кирилл Смородин]

Я вот все думаю: страшные гномы - это аллегорическое название этого пионерского отряда?

Не совсем. Хотя мысль хорошая)

[Кирилл Смородин]

Глава 3. Лесной вагончик.
В магазине было прохладно, пахло копченой колбасой и сыром. Под потолком гудел кондиционер, из старого магнитофона за прилавком лилась «Зимняя вишня». На весах лежал завернутый в целлофан фарш, вдоль стены тянулись полки с консервами, конфетами, пряниками, выпечкой и бутылками. Продавщица, невысокая полная женщина с рыжими, подстриженными «под мальчика» волосами, склонилась над большой тетрадью на пружине. Когда Сбитнев подошел ближе, она выпрямилась и сдержанно улыбнулась.
– Здравствуйте, Федор Иваныч, – сказала продавщица, откладывая тетрадь. – С работы?
– С работы, Мариночка, – отозвался Сбитнев, слабо улыбнувшись.
– Что-то выглядите вы не очень. Заболели?
– У знакомых беда приключилась… – Федор Иванович замолк, вспомнив два прошедших дня. Посмотрел в пол и тихо договорил: – Вот, помогаю, чем могу.
Марина кивнула, закусила нижнюю губу и тоже опустила глаза.
– А ты чего такая невеселая? – спросил Сбитнев.
Продавщица прерывисто вздохнула:
– Знаете, и у нас ведь не все в порядке. Помните, я рассказывала, что Егорку в лагерь отправила? В наш, в «Березки».
– Было дело, – ответил дворник, чувствуя, как внутри всколыхнулось волнение.
«Опять эти «Березки», – подумал он.
– Позавчера утром мне оттуда позвонили, – продолжила Марина. – И заявили: забирайте сына, он дисциплину нарушает. Я, естественно, беру отгул, мчусь в лагерь этот. Приезжаю, гляжу на Егора и не узнаю его! За два дня осунулся, под глазами тени какие-то странные. Розовые. И на шее тоже розовая полоса. Вроде как шрам… Но и не шрам… Но даже не это главное. Он ведь у меня тихоня. Домашний, ласковый. А тут стоит передо мной, смотрит исподлобья и губы кривит. Спрашиваю: что случилось. Плечами пожимает, бурчит и отворачивается. Ладно, думаю, домой привезу – придет в себя. Все-таки первый раз в лагерь поехал, переживал.
– И как? – спросил Федор Иванович.
– Да все так же, – голос продавщицы дрогнул. Дворник понял, что она готова расплакаться. – Слова не вытянешь, все в комнате норовит запереться. А Барбос, кот наш, вообще с ума сходит. По углам прячется, а если Егора увидит – сразу уши в голову вжимает и шипит. А Егор глядит на него и ухмыляется…
– Дела-а, – протянул Сбитнев. – А что он в лагере-то натворил?
– Как сказала Светлана Максимовна, директриса, он вместе с тремя ребятами из отряда перед отбоем сбежал в лес. В итоге весь лагерь на уши поставили, чтобы их найти. Отыскали, а они все грязные, оборванные и перепуганные насмерть. Начали их спрашивать, что случилось, зачем в лес пошли. А они молчат, будто сговорились. Да не будто, а точно сговорились, я думаю.
– Тут ты права. Они иной раз, как партизаны, – Федор Иванович заставил себя добродушно усмехнуться. – А за Егора не переживай. Взрослеет парень, меняется.
– Наверное, – неуверенно кивнув, ответила Марина. – Ой, заболтала я вас! Вы ведь купить что-то хотели?
…Расплатившись за две булки «Бородинского», коробку рафинада и пакет молока, дворник вышел и огляделся.
От ступенек магазина брала начало пыльная, усыпанная щебенкой тропка. Петляя, она вела вправо и вверх и заканчивалась у водонапорной башни, вокруг которой стояло несколько желтых «маршруток». Пухлые кучевые облака неторопливо плыли к западу, бросая подвижные тени на прогретую землю. Сзади высились коробки панельных пятиэтажек с бордовыми пунктирами балконов. Под их серыми боками ютились частные дома с огородами. Неподалеку, гремя цепью, глухо гавкал пес, в воздухе витал запах костра. Слева, за трубами теплотрассы и железной дорогой зеленело поле. И где-то там, в двадцати с лишним километрах, стоял детский лагерь «Березки».
«Непросто все с этим лагерем, – спускаясь, думал Сбитнев. – Сердцем чувствую».

[Трэш-кин]

Дворник нырнул в карман брюк

Это немного странно звучит. Даже не знаю, можно ли так говорить. Ладонь дворника нырнула в карман брюк.

а Сбитневу пришла пора отправляться на пенсию.

И он дворником работает? Пенсии не хватает? Или просто работать нравится.

Я вот все думаю: страшные гномы - это аллегорическое название этого пионерского отряда?

А я вот всё никак не пойму, хорошее ли это название для романа? Звучит как название малобюджетного фильма-ужасов, но с другой стороны что-то есть в этом есть.

[Кирилл Смородин]

Это немного странно звучит. Даже не знаю, можно ли так говорить. smile.gif Ладонь дворника нырнула в карман брюк.

Согласен, глупо получилось

И он дворником работает? Пенсии не хватает? Или просто работать нравится.

У нас в городе много дворников пенсионного возраста. Деньги действительно нужны, особенно одинокому человеку.

А я вот всё никак не пойму, хорошее ли это название для романа? Звучит как название малобюджетного фильма-ужасов, но с другой стороны что-то есть в этом есть.

Спойлерить пока не буду, ок?

Спасибо за отзыв.

[Гость_Monk_*]

А я вот всё никак не пойму, хорошее ли это название для романа? Звучит как название малобюджетного фильма-ужасов, но с другой стороны что-то есть в этом есть.

Название немножко смешное... что не есть гут для хоррора. Но я думаю, что это черновое, рабочее название, а потому пусть будет.

[Кирилл Смородин]

Ну-с, едем дальше. Вторая часть главы большая, поэтому делю ее надвое:

За несколько дней до этого.
«Когда уже дождь кончится?» – думал Андрей Новожилов, хмуро глядя в окно автобуса. Сотни капель скользили вниз, оставляя длинные извилистые дорожки.
Хлоп!
Андрей повернулся к Лешке. С губ брата розовой тряпочкой свисала жвачка, на бледной физиономии с россыпью веснушек застыло довольное выражение.
«Опять пузырь пальцем проткнул, – понял Андрей, косясь на брата. – Точно когда-нибудь заразу подцепит, Толчок-на-колесиках»…
Он усмехнулся и снова уставился в окно. Мимо проплывал холм, на склоне паслось несколько коров. Буренки окунали морды в траву, изредка взмахивая хвостами.
– Чего хмыкаешь, Андрюша? – Лешка толкнул его в бок и почти вплотную приблизил лицо. Серые глаза, как обычно, ехидно щурились, челюсти терзали жвачку.
– Да вот, на родственников твоих смотрю, – Андрей с ухмылкой указал на стадо. – Тоже вечно жуют, только пузыри не надувают. Наверное, потому что их копытом протыкать неудобно. Интересно, когда у тебя копыта вырастут, ты тоже пузыри надувать перестанешь? Я буду очень рад.
– Пошел ты! – Лешка снова пихнул брата локтем и стал выдувать очередной пузырь.
– Решил новый рекорд поставить? – лениво поинтересовался Андрей, наблюдая, как растет розовый шар. – Только осторожно, а то взрывной волной остатки мозгов выбьет.
Брат пропустил колкость, вытянул указательный палец и быстро ткнул в пузырь. Хлопка не получилось – шар просто съежился. Лешка нахмурился, заглотил жвачку и отвернулся, заработав челюстями энергичнее прежнего.
Андрей снова уставился в окно. Интересно, сколько еще ехать? От города до лагеря примерно двадцать пять километров. На папиной машине добрались бы минут за двадцать, если не раньше. А караван автобусов тащился уже больше получаса. Пятая точка начинала ныть, пейзаж за окном надоедал.
«Ничего, – успокаивал себя Андрей, ерзая на сиденье. – Приедем в лагерь и оторвемся, как следует».
Этого дня Андрей ждал долгий учебный год. Новожиловы ездили в «Березки» третье лето подряд и с гордостью называли себя аборигенами лагеря. Они вдоль и поперек изучили окрестности и, тем не менее, частенько обнаруживали что-нибудь новое.
Тем летом, например, наткнулись на заброшенную прачечную с огромной, привинченной к бетонному полу стиральной машинкой. Лешка тут же сочинил про домик страшную историю.
– Очень давно, – рассказывал он друзьям, – там работала старуха. Она стирала только по ночам и колдовала над простынями, наволочками и одеялами. Ребятам, которые потом на них спали, постоянно снились кошмары, а старуха подпитывалась страхом. Но однажды ночью разразилась сильнейшая гроза. Бабка, как обычно, стирала и колдовала. Вдруг молния попала прямо в прачечную, пробила крышу и ударила старуху. Та потеряла сознание, упала в машинку, которая продолжала работать, и ее искромсало, как в мясорубке. С тех пор ребята стали спать спокойно, но в день смерти старухи можно снова услышать жужжание стиральной машины и увидеть призрак, который летает вокруг прачечной.
История привела всех в восторг. Лешка даже пару раз водил в заброшенную прачечную экскурсии, где снова рассказывал страшилку, добавляя новых кровавых подробностей.
«Голова у него работает, как надо, – думал тогда Андрей, вместе с экскурсоводом поедая заработанные конфеты. – Жаль, не так часто, как хотелось бы».
Может, и в этом году удастся подзаработать. Новожилов уже несколько раз оглядывал салон и не увидел ни одного знакомого лица. Вожатые и воспитательница тоже были новые. Ирина Олеговна Андрею не очень понравилась – бочка на ножках, к тому же, довольно нервная. Такая за каждым шагом будет следить, так что толком не повеселишься. Уже сейчас по салону взглядом шарит, будто прожектором. Вожатая Светка вообще кикимора, а вот Максим вроде бы ничего – веселый, приветливый.
– Ребята, – воспитательница поднялась и выступила вперед. – У всех все в порядке? Никого не укачивает?
Андрей усмехнулся, мотнув головой, и откинулся на спинку кресла. Ирина Олеговна задавала этот вопрос уже в третий раз.
Автобус наполнился нестройным хором – все чувствовали себя нормально. Воспитательница кивнула и вернулась на сиденье. Лешка закатил глаза и нагнулся, изображая, что его выворачивает. Он перестарался: жвачка вылетела изо рта и шлепнулась возле ног. Лешка нахмурился и легонько пнул розовый комок под сиденье.
Андрей увидел, что вожатый Максим усмехнулся, заметив, как брат избавляется от улик.
«Нормальный чел. Надо бы его уговорить перед отбоем страшную историю рассказать, – решил он, глядя на Лешку, который распечатывал очередной квадратик жвачки.
– У тебя когда-нибудь или нижняя челюсть отвалится или мозги в слюне раскиснут, – заявил Андрей, пихая брата локтем.
– А что еще делать? – развел тот руками, громко чавкая. – Скукотень!
Тут Андрей не стал возражать – поездка ему уже надоела. Он снова уставился в окно. В стороне от дороги за сетчатым железным забором с проржавелыми воротами стояло несколько старых тракторов и комбайнов.
«Интересно, хоть один на ходу?» – подумал Андрей, разглядывая технику.
Автобус миновал стоянку, и Новожилов увидел несколько домов. Чуть дальше мужик в синем спортивном костюме и плоской кепке вел черную лошадь. Рядом, помахивая хвостом, семенила здоровая псина с длинной рыжей шерстью. Вдалеке виднелась гора, укрытая густой зеленью деревьев.
– Не так долго ехать осталось, – заметил Лешка, выглядывая в окно. – Минут пятнадцать, может, чуть больше. Вон, уже лес начинается.
«Пятнадцать минут! – мысленно проворчал Андрей, провожая глазами первые березы и сосны. – У меня к этому времени зад к сиденью прирастет – я поднимусь, а он останется!»
Покачав головой, он выудил из рюкзака «пээспэшку» и стал загружать игру. На дисплее появилась рука с пистолетом, и Андрей, закусив губу, принялся жать на кнопки.
Новожилов обожал носиться по заброшенным заводам, космическим кораблям и секретным базам, выпуская тысячи патронов в инопланетян, мутантов или зомби. Оружие захлебывалось пальбой, противники разлетались кровавыми ошметками, и Андрей следовал дальше.
Иногда, проходя уровень, он гадал: хватило бы у него духу встретиться с кем-нибудь из компьютерных уродцев в реальной жизни? Андрею хотелось проверить, однако компьютер, приставка или телефон не желали выпускать тварей на волю, и он вынужден был разбираться с ними, находясь в безопасности.
Пистолет стрекотал без умолку. Пальцы все быстрее сновали по кнопкам. Мутанты с серой кожей, красными глазами и оскаленными пастями подыхали один за другим.
– Началась мясорубка, – пробормотал Лешка, наклоняясь к Андрею. – Докуда дошел?
– Третий этаж, лазарет, – бросил тот, тяжело дыша. Нос понемногу приближался к приставке, глаза пялились в экранчик, не мигая.
– Дашь потом чуть-чуть поиграть?
– Подожди, не мешай!
Лешка снова лопнул пузырь. В ту же секунду снаружи раздался хлопок. Автобус завилял, будто очутился на слаломной трассе. Завизжали шины, и экипаж стал замедляться. По салону прокатился гул голосов.
Андрей нажал паузу и огляделся. Кое-кто из ребят приподнялся и вытягивал шею, вертя головой. Автобус остановился, фыркнул, будто отдувался после долгого пути, и заглох.
– Что такое? – Андрей отыскал глазами Ирину Олеговну.
Та повернулась к кабине и разговаривала с шофером. Вожатые обменивались удивленными взглядами. Ребята продолжали гадать, что случилось. Сзади засигналили.
– Похоже, мы создали пробку, – пробормотал Лешка, оглядываясь на автобусы.
Дверь кабины открылась. Водитель, сухой мужичок с длинными усами и блестящей макушкой, выпрыгнул и присел на корточки рядом с колесом.
– Спустило что ли? – предположил Андрей. – Если так, мы здесь надолго застрянем.
Он уставился перед собой, хмуря брови. Этого еще не хватало! Добирались-добирались, и вот на тебе! Пятая точка ныла все сильнее, желудок забурчал от голода.
Ирина Олеговна выбежала из автобуса и подошла к водителю. Андрей вытянул шею и увидел обоих возле кабины. Шофер разводил руками. Воспитательница, подбоченившись, стояла рядом. Они говорили минут пять, потом Ирина Олеговна вернулась в салон, и по ее лицу Андрей понял, что не услышит ничего хорошего.
– Ребята, – начала она, потирая руки. – Произошла маленькая неприятность – спустило переднее колесо. Не надо волноваться, скоро его поменяют, и мы благополучно доберемся до лагеря.
– Зашибись! – выдохнул Лешка, хлопнув по подлокотнику.
Андрей смотрел в окно. Автобусы неторопливо объезжали их экипаж. В окнах виднелось множество любопытных лиц.
«Все, нас бросили», – подумал Андрей, провожая колонну мрачным взглядом. Потом поднялся и пихнул Лешку ногой.
– Ты чего? – уставился на него брат. – Пешком до лагеря собрался?
– Типа того. Хотя бы на улицу выйду. Сидеть уже не могу. Давай вместе?
Лешка кивнул, и оба прошли к выходу.
– Куда это вы? – поинтересовалась Ирина Олеговна. Она строго посмотрела на братьев – будто просканировала.
– Можно нам погулять? – спросил Лешка. – Сидеть уже надоело.
– Ничего страшного, потерпите. Водитель сказал, что через тридцать минут все будет готово. А теперь быстренько по местам!
«Досталась же нам воспитка!» – с обидой подумал Андрей.
Он хотел уже развернуться, но тут поднялся Максим:
– Ирина Олеговна, пусть ребята немного прогуляются, я за ними присмотрю. Дождик кончился, на улице свежо, самое время воздухом подышать. Вы ведь далеко уходить не собираетесь? – обратился он к братьям, и те дружно мотнули головами.
– Ну, хорошо, пусть идут, – сдалась воспитательница. По залитому румянцем круглому лицу было видно, что затея по-прежнему ей не нравится. – Только прошу вас, смотрите за ними внимательно!
Максим кивнул, подмигнул ребятам и первым вышел из автобуса.
– А вы будьте все время на виду, – напутствовала Ирина Олеговна.
Братья выскочили из автобуса, и Андрей втянул прохладный воздух. Дождь кончился, и лишь в траве шуршали капли, срывающиеся с листвы. Под слабыми дуновениями березовые ветви чуть слышно шелестели, будто деревья переговаривались.
– Пойдем, – сказал Лешка и стал спускаться в заросли. Он поскользнулся и едва не шлепнулся, смешно взмахнув руками.
Андрей усмехнулся и последовал за братом.
Оказавшись под навесом ветвей, он поежился – возникло чувство, будто его вот-вот накроет зеленой волной. Трава холодила ноги, и Андрей пожалел, что надел шорты.
Лешка вышагивал метрах в десяти. Фигурку в желтой толстовке и синих джинсах то и дело скрывали черно-белые, чуть изогнутые стволы.
– Чего застрял, Андрюша? – крикнул Лешка, подбирая трухлявую березовую ветку. Та переломилась после легкого взмаха. – Блин, запустить в тебя хотел, но она рассыплется, пока лететь будет.
Фыркнув, Андрей повернулся к автобусу.
Остальные ребята тоже не стали засиживаться. Бродили вдоль дороги, потягивались, разминали затекшие ноги. Возле вожатого крутился низкий толстяк с рыжими волосами. Максим что-то объяснял, указывая вдаль.
«Хороший у нас вожатый», – снова подумал Андрей и направился за Лешкой.
Дорогу преградила поваленная береза с налипшей на корни землей. По стволу сновало не меньше сотни муравьев. Андрей сорвал травинку, подцепил одного, и тот, будто канатоходец, уверенно направился к пальцам.
– Эй, натуралист, – окликнул Лешка. Он все еще размахивал палкой. – Пойдем дальше. Охота что-нибудь интересное найти.
Андрей отпустил муравья, перешагнул через ствол и бегом нагнал брата. Подул ветер, и ветви качнулись, окатив обоих дождевой водой. Ребята выругались, поежились и двинулись дальше. Прошли метров пятнадцать, остановились у огромного муравейника. Покатая вершина доставала Андрею до груди.
– Прямо египетская пирамида, – Лешка ткнул палкой и стал наблюдать, как засуетились насекомые. – Вон, забегали…
– Тебя палкой тыкнуть, еще бы не так забегал, – Андрей толкнул брата, тот едва удержал равновесие.
Отбросив палку, Лешка кинулся вперед и хотел сделать подножку, но Андрей увернулся и наступил в муравейник. Кожу тут же защекотало несколько десятков букашек. Он вскрикнул и затряс ногой. Лешка в двух шагах согнулся и хохотал.
– Ну, все… – Андрей сделал страшное лицо и сжал кулаки.
Лешка ойкнул и, едва не поскользнувшись, бросился бежать.
Минут пять братья с воплями носились между деревьев, с треском прорывались сквозь кустарник. Зелень листвы и травы, черно-белая кора и серое небо мелькали перед глазами. Воздух с каждой секундой все сильнее обжигал легкие.
В конце концов, Андрей схватил брата за капюшон и потянул. Лешка не удержался, взмахнул руками и плюхнулся на землю. Несколько секунд он лежал, хватая ртом воздух и глядя в небо.
– Фу-у-ух! Вот это побегали! – выдохнул он, поднимаясь.
– Нормально, – Андрей стоял рядом, уперев руки в колени.
Подул ветер, он выпрямился, втянул ноздрями и нахмурился. Что-то не так… Откуда этот едва ощутимый запах?
– Тоже чувствуешь? – спросил Лешка, чуть сморщив нос. – Тухляком каким-то несет.
Андрей кивнул и стал оглядываться, пытаясь понять, откуда идет вонь. Точно так же однажды пахло в школе. Преподы с завхозом все этажи излазили, пока, наконец, не заглянули в вентиляцию. Там оказался гниющий кусок мяса – видимо, засунули жадные до приколов старшеклассники.
Новожилов помнил, как директриса вскрикнула и, прикрыв рот ладошкой, ломанулась в туалет. Кое-кто вдоволь повеселился, но Андрею было не до смеха – слишком уж мерзко выглядел кусок мяса.
Ветер усиливался, вонь вытесняла свежесть леса. Братья вертели головами, Лешка не выдержал и зажал нос.
– А там еще что такое? – прогундосил он, указывая на темное пятно под сосной, метрах в пятидесяти. – Может, это оттуда несет? Давай глянем.
Меньше всего Андрею хотелось тащиться дальше, чтобы посмотреть на какое-то темное пятно. Но Лешка, не разжимая носа, уже шагал вперед, и оставалось только пойти следом.
Сосна приближалась, пятно росло. Ветви продолжали шелестеть, заглушая шаги, ветер проникал под футболку, шевелил невидимыми пальцами волосы на макушке.
– Фу, блин! Ну и гадость! – Лешка с воплем отшатнулся и отдавил Андрею ногу.
Новожилов стиснул челюсти и отвел взгляд.
Черные и серые перья. Скрюченные, похожие на веточки лапки. Куски мяса и косточек. Настоящее птичье кладбище… Объеденные и раздавленные тушки ворон, галок, синиц и воробьев опоясывали сосновый ствол. Перья чуть подрагивали на ветру, отчего казалось, что трупики шевелятся.
– Достань телефон, – прошептал Лешка, глядя на горку мертвых птиц.
– Зачем? – насторожился Андрей.
– Давай сфоткаем! Этим же реально напугать можно! Все в отряде со страху пообделываются!
Не понимая зачем, Андрей полез в карман за мобильником. Отодвинув затвор, он навел объектив на гору птичьих останков и сделал снимок.
– Покажи, – Лешка выхватил телефон и пару секунд глядел на дисплей, затем довольно кивнул. – Как думаешь, кто это сделал?
– Почем я знаю? Может, сатанисты какие-нибудь. У них ведь куча всяких ритуалов. Наловили птиц, посворачивали бошки, вымазались кровью и давай по лесу бегать. Ненормальные, короче.
– А если они и сейчас рядом? Сатанисты эти, – Лешка завертел головой. Обычно бледное лицо казалось серым. – Может, мы зря так далеко ушли?
Андрей обернулся и поежился, глядя на автобус, казавшийся меньше игрушечной машинки. Голоса ребят были едва слышны, и крохотный синий прямоугольник экипажа напоминал мираж. Настоящими были только деревья, хмурое небо, сырая трава и куча изуродованных птиц. Словно соглашаясь, в листве вновь зашелестел дождь.
– Пойдем, – Лешка вертел телефон и жадно смотрел назад. – Сейчас дождь начнется. Вымокнем, и от Олеговны достанется.
– Ха! Воспитку он испугался! – ухмыльнулся Андрей. Он редко видел брата таким серьезным и не мог не подколоть. – Струсил – так и скажи!
– Кто струсил? Я?! – Лешка вытаращился и облизнул губы. – Догоняй!
Он бросил брату телефон, развернулся и помчался вперед. Андрей охнул, поймал мобильник и рванул за Лешкой. Желтая толстовка мелькала между деревьев, будто солнечный зайчик. Расстояние увеличивалось.