Версия для печати темы

Автор: Iskander_2rog 8.3.2017, 3:48

Уважаемые форумчане!

Представляю Вам вторую книгу цикла "Меч Тамерлана". Первая книга http://fantasts.ru/forum/index.php?showtopic=9578.

С уважением к моим первым читателям,
Александр ПОЗИН

Автор: Iskander_2rog 8.3.2017, 3:53

Пролог

Содрогнулась Мать – Сыра Земля. Чудовищной силы торсионное поле накрыло Москву. Закрутив спираль с эпицентром где-то в центре столицы, оно выплеснуло всю мощь своей энергии в магнитосферу планеты по её краям. Возмутилось электромагнитное поле Мира. Зашкалили приборы и полопались стёкла на индикаторах. Погорели проводники, и вышли из строя реле в электрических и радиоэлектронных цепях. Вдруг исчезла картинка и прошла мимолетная рябь по экранам и мониторам. Выброс энергии был столь огромен, что всего на какую-то долю терции оглушил Землю, сделал её немой, глухой и слепой. Вздрогнул и тяжко вздохнул подземный рукотворный исполин – адро́нный колла́йдер. На краткий миг открыл глаза спящий далай-лама в Бурятии. Покачнулись кресты на маковках церквей и полумесяцы на минаретах. На одно лишь мгновенье с низким утробным гулом содрогнулся мавзолей Тимуридов в Самарканде. А в далёкой Африке забился в падучей во время ритуальной пляски шаман из племени чичуа. Энергия электромагнитной волны вызвала кратковременное, на одну десятую градуса, потепление в атмосфере планеты, которого хватило, чтобы угрожающе загудел древний ледник на склонах Кавказских гор. Электромагнитный импульс, облетев планету, упокоился там же, где и родился: на берегу одного из многочисленных прудов столицы. А в одной из Московских квартир совершенно из ниоткуда материализовалась абсолютно обнажённая девочка с волосами до пояса, словно Богиня, рождённая из пены волн.

Автор: Iskander_2rog 9.3.2017, 9:00

Часть первая. Излом

Глава 1. Разлука



Николай очнулся после тяжелого забытья. Нестерпимо бола голова. Неужели он так много выпил накануне? Вроде нет. Сквозь мутную паволоку, накинутую на его память, юноша принялся мучительно вспоминать события минувшего вечера.
Триумфальный дебют и гром аплодисментов увальню, который смог одолеть самого Повелителя Четырех стихий. Кажется, что после этого он собирался уходить, но цирковые уговорили его отметить дебют небольшим и скромным банкетом. Он, было, стал отнекиваться, но старшие товарищи очень убедительно говорили о цирковых традициях, а малютка Лизетт так мило улыбалась при этом, что отказать, право, не было никакой возможности. «Скромный» банкет затянулся далеко за полночь. Николай несколько раз порывался уйти, но каждый раз что-то мешало. «Вот сейчас, еще чуть-чуть и пойду». - Начинал он собираться, но что-то мешало просто встать и уйти. Пьянили не только пузырьки искрящегося шампанского, а еще стоявший в ушах гром оваций, дивная звездная ночь, и дружеская рука на его плече огромного и надежного Джона-Ивана. А более всего волнительно пьянило крутое бедро малышки-Лизетт в опасной близости от его ноги. Парень почувствовал, что изрядно захмелел, и голова стала туго соображать. Он куда-то хотел идти? Куда? Коля решительно встал, отодвинув откровенно придвинутую к нему ножку миниатюрной акробатки. Попытался выйти из-за стола, но покачнулся, потерял равновесие, едва не упал и... рухнул, уткнувшись носом в стол.
Воспоминания дались ему с трудом и головной болью.
- Да, дела! - Николай потер тяжелую, словно налитую чугуном, голову. - Боже, как стыдно, первое выступление и так напиться. Еще подумают, что пьяница.
Но было еще что-то, что мешало спокойно относиться к вчерашней выходке. Словно, что-то неотвратимое произошло в его отсутствие и по его вине.
- Наталка! - одного имени любимой было достаточно, чтобы он все вспомнил, и жестокая боль пронзила острой иглой его сердце.

Когда запыхавшийся Николка подбегал к дому Воиновых, то обратил внимание на странное оживление вокруг него. Возле дома стояли возбужденно переговаривающиеся зеваки, а у самого входа дежурили две кареты скорой помощи. У двери был выставлен полицейский пост, поэтому нечего было и думать, чтобы проникнуть вовнутрь.
Юноша затесался в толпу, с тоской смотря на дом:
- Не успел!
Однако, надо было узнать, что там произошло. Он огляделся и заметил неподалеку старика в одной рубахе с помочами и одетыми на босу ногу калошами. Сосед! Вот кто нам нужен.
- А что случилось-то, что? – спросил Николка у презабавно одетого старикашки. – Пожар что ли!
- Да какой там пожар, мил человек! – дел оказался словоохотливым и рад был неожиданному собеседнику. – Тут, почитай, целая трагедия разыгралась.
У Николки сжалось сердце, но он напустил на себя невозмутимый вид и как можно безразличнее сказал:
- А-а-а, вот оно что! А то я пробегаю мимо, смотрю - люди стоят.
- Вот так в жизни бывает. Третьего дня как приехали в Москву, и хозяин, значит, в запой ушел. Как там было, не знаю, но только с перепоя из разума он вышел. Схватился за нож и давай гоняться за домочадцами. Слугу своего, что утихомирить пытался, ножом насмерть пырнул. Гостя, который жену с дочкой бросился защищать, ранил. А там и сам на нож бросился.
- А женщины-то где?
- Да кто их знает! Убежали! Пропали! Нет их нигде.
В это самое время толпа зевак заволновалась:
- Несут! Несут!
Дверь в дом распахнулась, и санитары вынесли двое носилок. Николай рассмотрел, что на одних лежал Александр Олегович, на других Тихоныч.
- Прощайте! – еле слышно произнес Николай и незаметно перекрестил.
Все! Больше ему здесь делать было нечего!

По залитому утренним солнцем Бульвару медленно шел молодой человек. Его лицо было в слезах, а на переносицу легла скорбная складка.
- Найду! Отомщу! Спасу! – как заклинание повторял он.
Навстречу Николаю бежали мальчишки и, размахивая газетами, кричали звонкими голосами:
- Внимание! Внимание! Немецкий ультиматум отклонен! Германия объявила войну России!
На календаре стояло 1 августа 1914 года.
Юноша встрепенулся.
- А ну, дай, щегол! – Николай, кинув медяк, вырвал газету у паренька.
Это оказалось «Русское слово». На первой страницы газеты крупным шрифтом было набрано:

Чуть ниже:


Николай скомкал газету и выкинул в ближайшую корзину. Больше она была не нужна. Он теперь знал, что делать!

Автор: Iskander_2rog 10.3.2017, 23:26

Глава 2. Отъезд

Князь вместе с новобрачной сидел в двухместном купе свитского вагона. По соседству располагались барон с вдовой. Через пятнадцать минут поезд тронется от перрона Виндавского вокзала и понесет их в Ригу, а там - на пароход - и вперед, домой. Но настроение князя было препаскуднейшее. Его не раздражение не могла даже унять мысль о скорой встрече с милым фатерляндом. В иное время его согрела бы сама мысль, что он, наконец, покидает эту дикую полуазиатскую страну и его уже не будет преследовать мерзкие скифские рожи ее жителей, ужасный бесконечный колокольный звон и всепроникающий запах кислых щей. Кронберг подозревал, что если бы он вернулся с Мечом Тамерлана и молодой женой – Девой Дарующей Меч, то настроение было бы иным. Втайне он мечтал, что обладание артефактом поднимет его над остальными Великим Магистрами, создаст ему непререкаемый авторитет. Так, что же, конец всем планам? Как бы не так! И князь решился на подлог.

Одно дело – обещать стоя перед закрытой и забаррикадированной дверью, другое – их держать, когда препятствие устранено. Поэтому, не дотерпев до истечения обещанных десяти минут, Кронберг дал знать этим двум шайскелям[1] , чтобы те продолжили штурм. Вооружившись позаимствованными у дворника поленом, топором и кувалдой, они с удвоенной энергией принялись лупасить дверь. И старая дубовая дверь нехотя стала поддаваться. Но получилось войти, лишь отодвинув притиснутый к входу письменый стол. Взор ворвавшихся поначалу заметался по комнате в поисках беглянки. Лишь потом бросилось в глаза: меч, воткнутый в пол посередине комнаты, вокруг которого валялась беспорядочно разбросанная одежда девушки, какая-то старая тетрадь и мешочек с золотыми монетами. На диване лежал труп Тихоныча. Девушки нигде не было! Кронберг первым делом бросился к мечу и с торжествующим видом поднял его перед собою. Вот он – предел всех мечтаний и конец беспокойных поисков! Вот он – заветный предмет, ради которого он столько вытерпел в этой богомерзкой стране! Однако, где же фройляйн? В маленьком кабинете ей положительно негде было спрятаться.
- Наташа! Наташа! - без конца вопрошал сразу как-то протрезвевший Воинов. - Где же ты?
Затем, обратив свой взгляд в сторону князя, сказал с ненавистью:
- Князь, вы получили то, что хотели. Удовольствуйтесь этим. А теперь — вон из моего дома! - он перстом указал Кронбергу на дверь.
- Ошибаетесь, милейший, долг не уплачен. - ответил князь с зловещей улыбкой на лице.
С этими словами он молниеносно вытащил свой потайной клинок и заколол этого недотепу, не захотев даже марать об него заветный Меч:
- Вот теперь мы в расчете!
- Князь, что вы делаете? - в ужасе вскричал барон фон Штоц.
- Избавляюсь от ненужного свидетеля и помехи. - спокойно ответил князь. - Или вы, барон, боитесь кровушку пустить? Скоро она потечет рекой! К тому же трусам и паникерам не место в наших рядах.
- А что ждет фрау Catherine?
- Успокойтесь, ей ничего не грозит. Если, конечно, она изложит выгодную нам версию событий. — и добавил слова, бальзамом умастившие душу Штоца — И еще, придется всё-таки взять вам фрау с собой.
Кронберг коротко приказал двум своим горилподобным подельникам снести вниз трупы хозяина и слуги и уже обернулся к двери, чтобы выйти, но тут обнаружилось новое препятствие — в двери стоял дворник-татрин. Он несколько растерянно смотрел на картину погрома с трупами и держал в руках полицейский свисток.
- Это тебе надо, старик? - сказал князь, мысленно чертыхнувшись про себя. - Зачем пришел?
- Так ведь, госпоже плохо. В беспамятстве она, а как очнулась, с ней истерика случилась. Просють подойти. - пустился в объяснения дворник, а, получив в руку увесистую пачку банкнот, вообще запрятал свою совесть и свисток подальше. - Там внучка моя возле нее, присматривают.
Расторопный Штоц, еще не понимая, что на уме у шефа, тем не менее принялся распоряжаться:
- Быстро, за руки-ноги взяли и хозяина, и слугу спустили в гостиную. Мы будем внизу.
Пока помощники и Ахмет принялись деятельно хлопотать над трупами, князь и барон спустились вниз, чтобы выразить соболезнование госпоже Воиновой и заодно истолковать все случившиеся в выгодном для себя свете.
Утешать Екатерину Михайловну пришлось долго. Она, уже не таясь, рыдала на груди фон Штоца, а любовник нежно поглаживал ее по спине. В версии, которую ей изложили, Наталка ранила князя и заколола отца, после чего скрылась. Напирая на материнские чувства, Воинову без труда удалось уговорить свалить вину за убийства на Александра Олеговича
- Catherine, ведь мертвому все равно не поможешь, зато дочка останется невиновной. – лицемерно заявил герр Штоц.
Екатерине же казалось, что Штоц рассуждает участливо и заботливо, особенно она млела от его немецкого произношения ее имени: «Catherine». Она согласилась.
В это время со второго этажа дома послышался рык отчаяния:
- Шайсэ[2]!
Фон Штоц оставил любовницу, вверив ее попечению внучке дворника, молодой и весьма привлекательной особы, и поспешил к шефу, который незадолго до этого, видя что уговоры Воиновой продвигаются успешно, вновь поднялся в кабинет. Он застал князя, в изнеможении сидящего на диване, причем рана в боку, похоже, открылась – сорочка на месте ранения была мокрой от крови.
- Что случилось, князь?
Кронберг вместо ответа дрожащей рукой показал на середину комнаты. Меч исчез! Вместе с мечом пропали тетрадь и мешок с монетами.
Князю становилось все хуже, и с этой минуты инициатива перешла в руки барона.
- Эй, аршгайге[3]! – гаркнул он. – А ну, быстро переверните мне все верх дном, шайс драуф[4] как вы это сделаете, но отыщите девчонку.
Поиск ожидаемо ничего не дал. Тем временем фон Штоц наскоро перевязал князя и задумался. Взгляд его упал на коллекцию оружия, он встал, подошел к стене и принялся внимательно осматривать каждый экземпляр. Кронберг, лежа на диване, пристально смотрел на действия барона. Тот же взяв один меч, другой, третий, наконец, остановился на одном замечательном экземпляре арабской работы.
- Вы уверены? – спросил князь.
- Конечно! Смотрите, чем Вам не Меч Тамералана?
- Вы отдаете себе отчет, какой тайной мы будем с Вами связаны? – дождавшись утверждающего кивка от барона, князь продолжил. – И надеюсь, понимаете, что ждет того, кто вздумает предать факт подмены огласке.
- Заверяю Вас в своей преданности, князь. Подмены никто и не заметит, ведь никто не знает в точности, каков он, Меч. Ничего не мешает Вам утверждать, что у Вас существует с ним связь.
- Действительно, чем не выход? – согласился Кронберг, окончательно пришедший в себя. – Вот только…. – прервав недосказанную мысль, он резво вскочил с дивана. – Пошли!
В гостиной они застали такую картину: на кресле с влажным платком на лбу сидела Catherine, рядом на стуле дежурила ахметова внучка, сам дворник хлопотал возле трупов, сложенных на стульях возле входа, батюшка, пропустивший все события, храпел в углу, а помощники курили на улице.
Решив, что действовать надо быстро, они пригласили дворника в кабинет и завели с ним доверительную беседу, не забыв угостить заморский сигарой:
- Дружище, ваша внучка такая милая, расскажите о ней.
Старик, как и все дедушки гордящийся своим отпрыском, принялся с охотой рассказывать, что внучке Айгуль уже семнадцать лет, хвастался ее успехами в учебе, вот только о родителях упомянул вскользь и мимоходом. Однако немцы настаивали, и Ахмету пришлось признаться, что его дочь была гулящей девкой и понесла невесть от кого, хотя сама утверждала, что отцом дочери был гвардейский офицер. Предложение, которое сделали члены Братства Звезды, поначалу его очень смутило. Однако цена вопроса показалась подходящей, и согласие деда было получено.
Они спустились обратно в гостиную, и Ахмет без лишних церемоний подозвал девушку:
- Айгуль, ты выходишь замуж за этого господина. – он указал своим кривым пальцем на князя Кронберга, а тот при этом изобразил вежливый кивок. – Так будет лучше для тебя и для всех.
- Яхши, бабай[5]! – девушка в знак покорности склонила голову, опустила глаза и только ее ресницы часто-часто подрагивали.
- Завтра крестишься, по православному обряду. – добавил Ахмет.
Девушка в испуге посмотрела на своего деда. Князь, решив разрядить ситуацию, подошел к своей невесте, взял ее руку и поцеловал со всевозможной учтивостью:
- Так надо, Айгуль! – тихо сказал он. – Я – лютеранин и моя вера признает браки с православными. Завтра наречем тебя при крещении Наташей.
А она хороша, думал князь, конечно, не та чертовка, но все же. Пусть и руки погрубее и черта лица не столь точеные. А то, что чернявая, то и настоящая Наташа не была белявкой, и смуглые обе, и девичьей юностью пахнет от обеих. Настроение стало улучшаться, и князь пошел к углу комнаты, где ни о чем не подозревая, спал попик:
- Давайте, батюшка, просыпайтесь, дело есть.
Тем временем Щтоц, увещевал свою подругу, которая удивленно взирала на разыгравшуюся перед ним сцену сватовства.
- Catherine, это все делается для блага твоей дочери. – ако змий шептал барон. – Нам нужно, чтобы на нее не пала и тень подозрений.
Обессиленная переживаниями, сломленная последними событиями женщина только слабо кивнула в ответ.
- Все нормально? – обеспокоенно спросил князь.
- Все в порядке, шеф! – ответил на вопрос барон.
- Гут! – воскликнул князь и обратился к дворнику. – А теперь, милейший, доставай свой свисток и свисти в него, что есть мочи.

Углубленный в свои мысли, князь Кронберг, один из Несущих Свет, Великий магистр Братства Звезды и не обратил внимание, что часы уже отмерили назначенное время, паровоз свистнул, вагон тряхнуло, и поезд сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей побежал по рельсам. Так в чем же причина его раздраженности? Разоблачения подмены он не боялся, все сделано, хоть и второпях, но довольно чисто. В верности барона он не сомневался, тому явно не было смысла подставлять своего шефа. Совесть за совершенные им убийства, преступления и махинации его нисколько не беспокоила: великая цель оправдывает все средства. Молодая жена не раздражает, наоборот, против строптивой настоящей Наталки, она – верх почтения к своему суженному, только в рот ему не смотрит. Воспоминания о Наташе и ее Мече отразились глухой болью в груди.
Вот оно что! Угнетала сама мысль, что какая-то девчонка сумела обвести его вокруг пальца. Что птичка упорхнула вместе с Мечом и сейчас где-то милуется со своим мерзким Николькой. В этот момент в дверь постучали.
- Войдите! Не заперто. – крикнул князь, думая, что это проводник.
Дверь отворилась, и в купе вошел Николаус с револьвером в руках.

Автор: Iskander_2rog 12.3.2017, 18:26

Глава 3. Отложенное возмездие

Он шел в это купе с явным намерением поквитаться с обидчиком и посмотреть в глаза изменнице. Но обнаружив вместо Наталки незнакомую девушку, в первый момент растерялся, что дало князю шанс.
- Гутен таг, герр Николаус, если это конечно вы. – насмешливым тоном, который не раз спасал ему жизнь, начал разговор Кронберг.
Юноша, не опуская допотопного револьвера, который позаимствовал у укротителя Титыча, сел напротив князя, облизнул пересохшие губы и спросил:
- Где Наташа?
- Увы, нам сие неведомо. После того как она проткнула своего папашу, фройляйн Наталья предпочла скрыться в неизвестном направлении.
- Значит, вы не женились на Наталке.
- Как видите, нет! Моя законная супруга в данный момент сидит рядом с вами на диване. Показать документ?
Николка устало покачал головой и за миг прикрыл веки.
Юноша не спал несколько дней – искал этих двух пройдох, Штоца и Конберга. Бешеная ярость к преступнику и убийце перемешивалась угрызениями совести за то, что в самый нужный момент оставил любимую одну. Постоянно ему приходилось силой воли остужать свое сердце и включать холодный рассудок. Положа руку на сердце, он уже и не знал, что произошло на самом деле. Тем более надо найти князя и, если не поквитаться, то разобраться. После нескольких дней бесплодных поисков в городе, он обосновался на Виндавском вокзале, резонно рассудив, что если они и будут выезжать из страны, то только отсюда. Лишь на третий день ему улыбнулась удача, и юноша издали заметил как некий осанистый бородач, чрезвычайно похожий на Кронберга, вместе с какой-то молодой особой садиться в один из вагонов. Лица особы Николка не разглядел – на девушке была вуаль, да и далековато было – но сердце его колыхнулось. Проникнуть в вагон на перроне не представлялось никакой возможности, поэтому он обошел вагон с другой стороны, и стал дожидаться отправления поезда. Лишь только поезд тронулся, Николай в два счета запрыгнул на крышу вагона и стал ожидать удобного момента, чтобы спуститься в тамбур.
После первого потрясения, вызванного известием, что Наталка не стала женой князя, до его сознания дошло и остальное:
- Что, Наталка убила своего отца? Не верю!
- К сожалению, это такая же правда, как и то, что я сейчас сижу перед вами, в вы целите в меня пистолетом.
- Извините. – буркнул Николай и спрятал оружие в карман.
Кронберг незаметно перевел дух: похоже этот раунд он выиграл. Но тут же понял, что поспешил, наткнувшись на колючий недоверчивый взгляд парня.
- А Меч? - Николай глазами показал на футляр, что заприметил еще на перроне.
- К сожалению, это не тот меч. Меч Тамерлана фройляйн Наталья унесла с собой, предварительно проткнув им меня и своего батюшку.
Говоря эти слова, князь расстегнул сюртук с сорочкой и предъявил свой перемотанный бок.
- А меч, на меч можете взглянуть, пожалуйста. - Кронберг протянул Николаю футляр.
Николай недоверчиво взял футляр и приподнял крышку. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — это действительно не тот меч. Значит, этот мерзкий князек говорит правду, и Наташка действительно сбежала, прихватив Меч, отбив по сути его в бою. Взору юноши представилась картина его возлюбленной, отмахивающейся от наседавшей на нее толпы разгневанных мужчин. Да, зная горячий нрав девушки, она вполне могла наделать таких дел.
Видя, что дело продвигается успешно, и возможность получить пулю становится все призрачнее, князь поспешил закрепить успех.
- Здесь, в соседнем купе едет фрау Воинова, можете спросить у нее.
- Екатерина Михайловна? - оживился Николай. - Мне бы хотелось ее увидеть.
Князь вышел в коридор и постучал в соседнее купе:
- Фрау Catherine, не будете ли так любезны, посетить наше купе. У нашего гостя… - Кронберг запнулся, видя ,как выглядывающий из купе Николай весьма выразительно держит руку в кармане с револьвером. Хвала Господу, что хоть Штоц догадался и без подсказок вызвался сопровождать свою даму. А Николай отметил про себя, что князь ловко воспользовался ситуацией, обеспечив себе, если не учитывать револьвера, численный перевес.
- Николка! – воскликнула Екатерина Михайловна, обняла мальчишку и зарыдала. – Тебе господин князь все рассказал? Видишь, как все получилось.
Николай, видя неподдельную скорбь бедной запутавшейся женщины, отбросил всякую мысль напомнить ей, что она тоже определенным образом повинна в сложившейся ситуации. Выплакавшись, Воинова выпустила юношу из своих объятий, и держа его за плечи на вытянутых руках, внимательно разглядывала.
- Совсем мужчиной стал. – сказала она и тут же спохватилась. – Ты-то как здесь оказался?
- Екатерина Михайловна, - начал Николка говорить серьезным прерывающимся голосом. – Мы с Наталкой давно любим друг друга. Я обещаю найти ее и заботиться о ней. Я прошу руки вашей дочери. Вы благословите наш союз?
Воинова ответила не сразу. Наконец, после затянувшейся паузы, во время которой Николай с надеждой смотрел на мать Наталки, вздохнув, произнесла:
- Видит Бог, не такой судьбы я готовила для моей дочки. Да и покойный отец был бы против. – при этом она перекрестилась. – Да ничего не поделаешь. Видно такова судьба. Тем более я давно видела ваши чувства друг к другу.
Николка удивленно вытаращился на Воинову, а та лишь с мягкой полуулыбкой покивала головой:
- Вы думаете, что это легко спрятать? Достаточно было увидеть сияющие глаза дочки, чтобы обо всем догадаться.
С этими словами Екатерина Михайловна сняла свой нательный крестик, и, держа его над головой склонившего колени юноши, сказала:
- Благословляю вас, дети мои! Живите в счастии, живите вместе в радости и печали. Да хранит вас Господь! Аминь.
И дала крестик Николке для поцелуя.
Всю эту сцену князь наблюдал с все возрастающим гневом. Готовил ловушку для юнца и сам же в нее попался! Самое досадное, что ничего он поделать не мог. Видел, как в очередной раз уплывают от него и девушка и Меч. Видел, а помешать этому не мог. Невозможно пристукнуть парня в поезде, где много свидетелей. Надо уехать тихо, не привлекая к себе внимания. Учитывая разросшиеся как снежный ком антигерманские настроения, любая склока вызовет подозрения, и немцев признают виновными в любом случае. Вон, как недружественно смотрел на них и разговаривал сквозь зубы обычно любезный и услужливый проводник. Рядом с князем на диване лежал последний номер газеты «Петербургскiй листокъ», в котором на первой странице было напечатано:


Нет, положительно, сейчас не время все решать силой. Да и когда? Не на глазах же Catherine, в конце концов. Ну, ничего, придет час, свидимся еще. Внезапно он подумал о своей молодой жене. Девчонка-то оказалась молодец! И не пошевелилась во время всей сцены. Как сидела, так и сидит, как вкопанная, Может, из нее еще выйдет толк.
Между тем Николай, закончив целовать ручки Екатерине Михайловне, снова обратил свой взгляд на князя Кронберга:
- Смотри, князь! – он погрозил пальцем. – Без фокусов!
Затем он сделал совсем невероятное: открыл окно, высунулся из него, подтянулся и одним броском забросил свое тело на крышу вагона.

Автор: Iskander_2rog 13.3.2017, 22:57

Глава 4. Необычный цирк

Легко сказать, да не просто сделать. Попробуй, отыщи девчонку среди многомиллионного населения империи. Поначалу Николка рьяно взялся за поиски: оббегал всю Москву, облазил все ее закоулки и сомнительные места, побывал во всех доходных домах, ночлежках и притонах. Заглядывал в такие места, которые и полиция без надобности не посещала. А кого он только не опрашивал. Целая галерея разнообразных лиц прошла перед его глазами: монашки и гулящие, мамахи и попрошайки, дворники и лоточники, бандиты и фармазоны. Не раз рисковал он наткнуться на нож или заточку, да останавливали руку злодея внушительная комплекция парня и его серьезное напряжённое лицо.
Москва в те дни представляла собой взбудораженный улей. Со всех щелей повылазили записные патриоты, которые, тряся немытыми волосами, произносили пламенные речи на тему «Отечество в опасности». Вчерашние оппозиционеры перекрасились в монархисты и взахлёб демонстрировали верноподданнические чувства. Газеты пестрели пошлыми, впрочем, они всем казались остроумными, карикатурами на германского кайзера и австрийского цезаря. Ненависть к немчуре, «злобным тевтонам», зашкаливала. Кое-где полиция с трудом смогла предотвратить немецкие погромы. Усилилась подозрительность. Любой немец, будь он российским подданным в третьем поколении, сразу же брался под подозрение. Появились патрули, в которых безусые юнцы – вчерашние студенты, делая хмурый и серьезный вид, проверяли документы. Все чаще и чаще на улицах Первопрестольной можно было увидеть шагающие на запад колонны маршевых батальонов. «Соловей, соловей, пташечка…» - бодро вытягивали вчерашние мужички, отправляясь под пули и шрапнель неприятеля. Вся Москва окрасилась в серо-зеленые цвета. Вчерашний обыватель, профессор или чиновник, натянув сапоги, галифе, френч и фуражку, демонстрировал свою сопричастность ко Второй, как ее называли бойкие борзописцы, Отечественной войне. Особо отличились на поприще казенного патриотизма вчерашние земцы, а ныне, как их с издёвкой называли, земгусары[6].
Николаю, считавшему себя искренним патриотом, претил весь этот показной, нарочитый патриотизм. Ему казалась, что эта пена, которая непременно скоро схлынет и тогда проявятся подлинные чувства искренних людей. Тем более он привык любить Россию лично, беречь в себе это чувство, поэтому ему претили эти, невесть как возникшие, стадные инстинкты людской толпы. Еще он обратил внимание, что далеко не все поддались этому коллективному помешательству. Ему нравилось, что его новые товарищи по цирковой труппе вовсе не разделяют всеобщую эйфорию.
- Погодите, что они скажут когда кровью умоемся. – сказал как-то Джембаз, наблюдая восторженную толпу истеричных дамочек, сопровождающих проходящую через город очередную роту. Произнёс он это веско, внушительно, так, что Николай волей-неволей поверил старому греку.
И ведь как в воду глядел! Трудно представить, какое уныние овладело вчера еще бахвалящимся записными патриотами при первых упоминаниях о катастрофе постигшей русскую армию в Восточной Пруссии. Смолкли бравурные речи, пристыжено поникли глаза, снова полушепотом поползли мерзкие слухи про царскую чету. Появились неизбежные приметы военного времени: первые раненые и инвалиды, лазареты и госпиталя, эшелоны и сестры милосердия. Все вдруг осознали, что бодрые марши и победные реляции одно, а реальная война – совсем другое. И именно после того как война прошла по душам и сердцам людей, после этого духовного переворота, война пошла по-настоящему. И опять Николай не понимал: ну первое поражение, ну бывает, на то и война, но это ведь не конец! Чего руки опускать! Тем более, совсем незамеченными остались наши успехи в Галиции. Сам он, все острее погруженный в свои проблемы, ощущал свою ненужность. Собирался стать оружейником, мечтал ковать оружие победы. А вместо этого жонглировать шариками учится. Ему необходима была цель, реальное дело, ощущение нужности. И цель появилась.

Всю зиму они работали в Москве и в ее окрестностях. Трюк с рыжим подсадкой уже не работал и Николку постепенно стали вводить в другие номера. Впрочем, Николкой его уже никто не называл, принятый на равных в цирковую труппу, он стал Николаем, реже – Колей. Как борец он выступал под псевдонимом Рыжий Николя. Росло его цирковое мастерство: он уже неплохо жонглировал, причем одинаково лихо управлялся как с миниатюрными шариками, так и с полуторапудовыми гирями. Умел делать простейшие фокусы. С гуттапарчивой Лизетт готовил акробатический номер, осваивал науку поддержек и бросков.
Но и это оказалось не главным. Николай чувствовал, что Джембаз и Джон приглядываются к нему, словно что-то взвешивают. Наконец хозяин труппы пригласил его для разговора. Начал издалека:
- Дело к весне идет.
Юноша согласно кивнул.
- Хватит на месте стоять, кости греть. Пора собираться в большой тур по югу России: Киев, Одесса, Екатеринослав, Ялта, Ростов, Сочи, Екатеринодар.
- Вы ведь знаете мою ситуацию. Девушка пропала, и я не могу ее отыскать. Не буду ли выглядеть предателем, отправившись на гастроли? С другой стороны, а вдруг ее уже нет в Москве? Она уже тысячу раз могла если не отыскаться, то хотя бы весточку подать.
Джембаз, с которым поделился Николай своими сомнениями, сказал убежденно:
- Отыщется! Не иголка ведь – человек. А Россия только кажется большой. Свое – к своему липнет. Пусть все идет, как идет, а там невзначай пересечетесь.
- Я еду с вами!
Джембаз внимательно посмотрел на Николая, словно оценивая, пожевал что-то, а потом, решившись, приступил к главному:
- Слушай, паря, что я тебе скажу. Я давно к тебе приглядываюсь и вижу – хлопец ты правильный, верный. Знаешь ли ты, что цирковая работа – не единственное, чем мы занимаемся?
- Догадываюсь. – ответил Николай, понимая о чем пойдет речь.
- Откуда?
- Колоссовский меня абы к кому не отправил.
- Верно! А теперь ответь мне на один вопрос предельно честно. Как ты относишься к существующему в России строю?
- Еще год назад я не задумывался об этом и, вероятно, ответил бы по иному. Но за год столько событий произошло! Сейчас скажу: существующий строй несправедлив и требует уничтожения. Вы не думаете, я это не из-за того, что случилось со мной, просто это позволило увидеть окружающий нас мир другими глазами, словно шоры с глаз упали.
- Я же говорил – свой парень! – не выдержал молчавший до сих пор Джон, который тоже присутствовал при разговоре. – Его бы еще политграмоте обучить, и будет настоящий идейный борец за мировую революцию.
- Вот ты этим и займешься. – ворчливо заметил Джембаз - Только не в ущерб тренировкам и выступлениям.
- Так дайте мне настоящее дело! Проверьте меня! – заявил необычайно воодушевленный Коля. – Я не подведу!
Джембаз и Джон переглянулись и засмеялись.
- Э нет! Так дело не пойдет. – заявил Джон. – Мы не террористы, не бомбисты, не анархисты.
А Джембаз счел своим долгом разъяснить:
- Главное для нас – агитация. Нужно чтобы люди узнали правду. Как сказал один из наших вождей: «Учение лишь тогда становится материальной силой, когда оно овладевает массами» [7]. Поэтому мы ездим по стране, встречаемся с членами местных ячеек, передаем партийную литературу и листовки, восстанавливаем партийные связи.
- Все? – упавшим голосом сказал Николай.
- Пойми, что выступить сейчас, когда самодержавие сильно, а массы оболванены шовинистической пропагандой – это обречь революцию на поражение. Мы – большевики. считаем, что нужно разоблачать грабительский характер войны. Когда трудящиеся всех стран убивают друг друга ради интересов буржуазии и помещиков. А револьверный треск и разрывы бомб сейчас только помешают, дело и до них дойдёт, но позже.
- Так ты готов вступить в борьбу за Интернационал трудящихся всех стран против власти помещиков и буржуазии.
Николай кивнул. Так он примкнул к большевикам.

Автор: Iskander_2rog 14.3.2017, 23:28

Глава 5. Лиза

Одна тысяча девятьсот четырнадцатый год не выявил победителя и «маленькой победоносной войны не» получилось. Молох войны, как страшное кровавое чудовище, пожирал все новые страны и народы. Русский не одолел германца, но и тевтону не хватило силушки пересилить русского. Германец отвоевал кусочек Польши у самого краешка Российской империи, а русская армия твердо поставила свой сапог на вершины Карпатских гор, согнав австирияков с Галиции. Казалось, что исполнилась вековая мечта великорусского племени: объединить под своим державным скипетром все наследие Киевской Руси. Но враг думал по-иному, и обе силы замерли в ожидании кровавой схватки в следующем году.
Николаю в ту пору стукнуло восемнадцать, и парень чувствовал себя совсем взрослым. Поиски Наталки продолжались, но прежнего энтузиазма уже не было, напротив, возникло стойкое ощущение, сто девушка сама не ищет встречи с ним. И если она жива, то появиться не ранее, чем сама этого захочет. В чем причина таких «пряток» он не понимал, но было обидно. Приближалась дата турне по южным окраинам России и волей-неволей поиски должны быть прекращены. Накануне отъезда парень вновь поделился своими сомнениями с Джембазом. Тот неожиданно взорвался:
- Ты, паря, уже определись: едешь ты или не едешь, с нами ты или сам по себе. А то «если бы, ба кабы».., тьфу! – старый грек смачно сплюнул на землю желтой, от жевания табака, слюной. – Ты с дворником говорил?
- Не-е-т. – протянул Коля.
- То-то! А ведь с этого надо было начинать. Дворницкая порода – особая. Они все про всех в своем квартале знают и немало секретов в себе хранят. Ежели, какой непорядок заметят – обязаны квартальному докладывать. На то он и дворник! Коли случилось что, а он молчит – не иначе мзду получил.
Последние слова грек произнес в пустоту: Николки уже и след простыл.
Ахметку он застал скалывающим лед с тротуара возле соседнего особнячка.
- Тебе чего? – спросил он хмуро.
А Николай, хоть и готовил вопросы, пока шел сюда, все забыл. Вылетело из головы, поэтому начал он как какая-то мямля:
- Мне бы… это… спросить хотел.
- Ну, так спрашивай, коли по делу пришел. А нет – так скатертью дорога, неча людей от дела отрывать.
- Что случилось той ночью, когда два трупа из соседнего особняка вынесли. Куда пропала девочка, что там жила? Почему не было официального расследования?
По мере того как Николай говорил, голос его обретал силу, а мысли четкость. Старый татарин, напротив, ссутулился, прятал глаза и, в конце концов, отвернулся и принялся с удвоенной энергией скалывать лед. Зло бросил через плечо:
- Не видал я ничего! А, ну, проваливай, пока я полицию не вызвал.
Николка подошел к старику, развернул его за плечо к себе и сильно встряхнул:
- Полиция совести твоей не поможет. Рассказывай!
Дворник неожиданно сломался, видимо устал столь тяжкую ношу носить в себе. Сбивчиво и торопясь, словно настал его последний час, принялся рассказывать о той трагедии, что до сих пор не давала спать по ночам. Закончил он жалобными всхлипами:
- Ох, Аллах не простит грех мой, что взял я на свою душу. Недолго мне осталось, пусть хоть ты, паря, узнаешь правду. Куда князь девицу дел, по правде, не ведаю, в вот барина и дружка мого энтот аспид заколол, немчура бородатая, точно. И душеньку мою, зореньку мою увел. Под чужим именем ласточка моя в чужих краях обретается.
По мере рассказа Николай ощутил, как пусто становиться в его душе. Будто что-то упорхнуло из его тела. Если Кронберг Наталке замену нашёл, то, значит, уверен – подлинная Наташа уже не появится.
- Бестолочь, недоумок, сопляк! Даже любимую девушку защитить не смог! – говорил он кому-то, кто сидел у него глубоко внутри, когда он, шатаясь как пьяный, шел обратно в шапито, ставшее для него вторым домом. «Надо же!» - клял он себя. – «Убийца Наталки был у него в руках, и он его отпустил!» В том, что Наталка убита, он ни капли не сомневался. Иначе, зачем этому титулованному убийце весь этот маскарад с подменой девиц? Слез не было, а была бешенная ненависть к кровавому маньяку Кронбергу и досада на себя, что не защитил, не уберег свою любовь. Пока он шёл от прежнего, весёлого и и немного наивного Николки оставалось всё меньше и меньше. Назад вернулся суровый, решительный и ожесточившийся человек.
Уже вечерело, теплый мартовский день не способствовал сиденью в тесных коморках, поэтому почти все члены труппы, повылазили на свежий воздух. Дрессировщик чистил в клетках со зверьем. Его супруга, тоже дрессировщик, кормила своих голубей. Атлеты разминались. Фокусник что-то ковырял возле забора, не иначе мастерил какое-то свое очередное приспособление. Клоуны выбивали свои парики. Гуттаперчевая девочка Лиза в тёмном трико просто прогуливалась по подворью постоялого двора, в котором они квартировали. Джембаз, сидя на крыльце, курил трубку, от удовольствия смежив веки, не забывая при этом зорко следить за подопечными. Все, бывшие в тот момент на подворье, циркачи как по команде обратили к Коле свои лица, на которых был написан немой вопрос. Но глядя на белое как у призрака лицо Николая, плотно сжатые губы и полный скорби взгляд, никто не решился задать его. Лишь Джембаз, кряхтя, тяжело поднялся с крыльца и, когда юноша поравнялся с ним, положил руку ему на плечо:
- Ну, что ты решил, паря? С нами, или без нас?
- Едем! Я готов.
- А что девица?
- Её нет больше… Убита!
За спиной раздался громкий «Ах!» Лизаветы, тотчас закрывшей ладошкой рот. Грек тяжело вздохнул. А Николай, не в силах больше терпеть, опрометью метнулся в свой номер, рухнул на постель, зарылся головой в подушку и попытался заплакать. Ничего не вышло – подушка оставалась суха, лишь могучие плечи юного атлета сотрясала мелкая дрожь.
Прошло совсем немного времени, и Николай ощутил ласковое прикосновение. Кто-то нежно, совсем как мама в детстве, гладил его по волосам. Юноша перевернулся на спину и увидел милое, полное участия, лицо Лизы.
- Может, тебе чаю или кофея принести?
Он только замотал головой в ответ. Рука маленькой гимнасточки между тем продолжала гладить его непокорные вихры у висков. Внезапно она наклонилась и поцеловала парня сперва в лоб, потом – подумав – в губы. Хотела отстраниться, но сильная рука Николки обвила шею девушки, и его губы ответили на девичий поцелуй. Молодая ли сказалась кровь, иль Николке требовалось любовное забытье, но любил он в ту ночь Лизаветту неистово.
Отрезвление, которое наступило потом, вызвало муки совести. Уже в дороге, мотаясь по городам и весям российского юга, он первое время постарался всячески избегать Лизу. Корил себя за, как ему представлялось, предательство памяти Наталки. Пробовал меньше видеться и разговаривать с Лизетт, что было весьма проблематично, поскольку в перерывах между выступлениями они готовили парный акробатический номер. Девушка не понимала холодности Николая, пробовала даже обижаться на него, но Николай оставался холоден и неприступен. Его душа вообще как будто замерзла и зачерствела. Мир не мил был без его Наталки. Они выступали в новых городах, проезжали интересные и красивые места. Ничего не трогало его душу, не пробуждало интереса к жизни. Только в партийную работу он окунулся с рвением. Посещал явки и передавал литературу, служил связным, истово штудировал книжные постулаты революционного учения.

Незаметно весна перешла в лето. Однажды на Троицу они были приглашены на станичные гулянья. Дело было где-то под Ростовом, что на Дону. Большая вода на реке уже спала, но пора покоса еще не наступила. На сочном лугу возле Дона устроили станичники свое празднество. Столы в ряд, выступление циркачей, хороводы и песни девушек в венках из одуванчиков, задорные пляски. Николай не принимал участие в гуляниях. Он просто сидел и смотрел на веселье других. Лиза, словно и не выступала до этого вовсе, так лихо она плясала вместе со станичными девками и молодухами. Хороши были казачки, все как на подбор чернявые, статные с точеными профилями лиц. Но даже на фоне такого цветника Лизетт выделялась гибкостью стана и изяществом фигурки. Несколько раз девушка, разгоряченная и раскрасневшаяся, с бисеринками пота на коротких, стриженных под мальчика, волосах подбегала к Николаю, брала за руку, пытаясь вовлечь в круг танцующих, но тот оставался на месте, лишь качая головой в ответ. Юноша видел, как посматривают на гимнастку молодые казаки, ловил, искоса брошенные на девушку, ревнивые взгляды станичных девиц, и с неудовольствием отмечал, что сей факт ему положительно не по нраву. Тогда Николай решительно встал и, не оглядываясь на веселое празднество, побрел прочь по берегу реки. Он облюбовал высокую кручу над Доном и устроился на самой ее вершине. Николай просто сидел и глядел на медленно несущий к морю свои воды Дон и вспоминал, как некогда они с Наталкой так же сидели у реки и любовались непрерывно и величаво текущим водным потоком. Только было это под иными небесами, и река звалась по иному – Волгой.
- Что не весел друг? – произнес голос рядом с парнем.
Коля повернул голову и обнаружил рядом с собой чернокожего Джона. Ничего не ответил, лишь вздохнул. А голос Джона между тем продолжил:
- Вот смотрю на тебя, удивляюсь! Молодой парень, ему бы самый раз скакать, да за девками ухлестывать. А он примороженный какой-то, ей-ей словно старик.
- Ты же знаешь причину моей кручины. – укоризненно ответил Николай.
Вместо ответа Джон снял с головы картуз и достал из под подкладки потрепанный фотографический снимок, молча протянул его Николаю. С фотографии на него смотрела молодая очаровательная негритянка в клетчатом платье. Юноша повертел снимок в руках и с немым вопросом вернул назад Джону.
- Жена,.. была… - с трудом сказал чернокожий гигант.
Было видно, что воспоминания даются ему с большим трудом.
- А что с ней случилось? – осмелился поинтересоваться юноша.
- Ты знаешь, что такое суд Линча?
- Примерно, в общих чертах.
- В моей стране нас называют ниггеры и мы не имеем никаких прав, всё принадлежит белым. В их руках наши права, наша жизнь и… наши женщины. Кэт работала в одном из лучших публичных домов Нью-Орлеана. А я был молодой начинающий боксер. Мне поклонялись, мною восторгались! По глупости думал, что если есть успех и есть слава, то мне все можно. Мы с Кэти любили друг друга. Я мечтал завести семью, хотел, чтобы Кэт перестала заниматься своим постыдным делом. Когда мы поженились, она пошла к хозяину и сказал, что больше не будет заниматься проституцией. Этот жирный боров поднял крик, стал бить мою Кэти. Она отбивалась, как могла, расцарапала его лицо. А когда сбежалась вся округа, ее хозяин заявил, что черная женщина посмела поднять руку на белого человека. Суд Линча – это когда нет суда, это расправа. Мою жену повесили прямо там, на брусе под потолком. А я… Я когда узнал… Я подкараулил этого борова и собственными руками, - Джон простер перед собой две здоровенные руки ладонями вверх, - вот этими руками задушил его. – Джон уткнул свое лицо в ладони и замолчал, заново переживая свое горе.
- А дальше что было? – через некоторое время осмелился задать вопрос Николка.
Джон отнял ладони от лица устремил свой взгляд вдаль, словно вспоминая то, что спрятал глубоко-глубоко в своей душе. Затем повернулся к юноше:
- А дальше,.. дальше пришлось бежать на север страны, там, в северных штатах проще затеряться. В Нью-Йорке случай свел меня с Джембазом, который в эмиграции содержал небольшой цирк. Выступал у него в цирке, а в революцию, в шестом году приехал в Россию, страну, где никто не обращает внимания на чистоту крови и цвет кожи. Теперь это моя вторая родина. Знаешь, Коля, я после смерти моей Кэти жить не хотел, один раз Джембаз меня прямо из петли вытащил. Но время залечивает душевные раны. Постепенно ко мне вернулась способность смотреть на мир открытыми глазами, без ненависти и боли. Надо жить, Коля, надо бороться!
Юноша вздохнул, понимая правоту и житейскую мудрость чернокожего атлета. А тот продолжал:
- Я вижу ее глаза. Она тебя любит, Коля!
После этих слов Джон поднялся, по-дружески хлопнул юношу по плечу, и побрел прочь. Я Николай еще посидел немного, потом тряхнул своими бронзовыми кудрями, поднялся и зашагал в ту сторону, где наяривала гармошка. Он решительно вошел в круг, где парни с девками лихо отплясывали кадриль, нашел Лизу, развернул ее к себе и поцеловал. Девушка сначала удивлённо, потом робко, а в конце концов пылко ответила на поцелуй, словно давно ждала этого момента. Хоть такое открытое проявление чувств было непривычно для станичных нравов, оно было встречено одобрительным гулом и сдержанными девичьими смешками: в праздник всё можно! А может просто цирковые для станичников были людьми иного сорта, которым с силу их актерской профессии было дозволено более обычного. Лиза сама взяла за руку Николая и повела вдоль берега реки на соседний луг. С той ночи они стали любовниками.

На следующее утро Джембаз уединился с наказным атаманом и другими старейшинами. Мимо чайной, где они о чем-то оживленно гутарили, все чаще и чаще, как бы невзначай, проходили молодые казаки. Однако вскоре половой, и одновременно сынок хозяина чайной, умчался с поручениями в несколько куреней, в которых подрастали молодые казаки, коим еще не пришел срок призыва на службу. Вскоре несколько казачков на лошадях, съехались к широкому майдану, заменявшему казакам манеж, и где проходили занятия по вольтижировке.
- Ну-ка, сынки, - обратился к станичникам атаман, - Покажите энтим цирковым, шо казаки тоже не лыком шиты, тоже кой чо умеють.
Казки, все как на подбор кровь с молоком, показали свое мастерство удалого казацкого наездничества. Получилось впечатляюще.
- Пойдет! – скупо оценил их умения хозяин цирка. – Наездникам и коням, конечно, подучиться малость надо будет. По круглой арене – это вам не по манежу строй держать, и не в чистом поле.
Джембаз не спеша раскурил трубку, сделал несколько затяжек и выпустил кольца дыма. Потом показал трубкой на троих самых молодых и статных хлопцев:
- Вот эти. А четвертым пойдет к ним мой. – и он, также как и ранее на казаков, ткнул трубкой в Николая.
Дружный хохот был ответом Джембазу.
- Нешто мужик-лапотник с конем сладить? Нешто супротив силы казачьей справится? – утирая выступившие от смеха слезы, говаривал старый казак. – Мои мальцы сызмальства на коне. И отцы, и деды их. А мужик што? Только что пахать на лошадях-то.
Кровь ударила в лицо Николаю. Он подошел к одному из отобранных казаков, взял под уздцы его коня:
- Ну-ка, дай попробую.
- Попробуй! Сдюжь! – снисходительно ответил казак и осклабился.
Николай лихо вскочил на коня и постарался повторить продемонстрированное казаками. У себя в Васильевке он слыл одним из лучших наездников, да и Дед их с Наталкой натаскал изрядно. У него почти все получилось, хоть и не было в его движениях той легкости и естественности, что присутствовала в каждом казаке, которые словно родились в седле. Но даже и этого оказалось достаточно, чтобы в глазах станичных хлопцев появилось что-то похожее на уважение.
- Ну вот и ладно, сговорились. – говорил Джембаз, ударяя по рукам с атаманом. – К осени в Москву и Петроград поедем, хлопцы твои хоть столичную жизнь увидят, пока в армию не призвали, а то ведь война, сам понимаешь.
- На все воля Господа! – степенно отвечал станичник.
Так цирковая труппа Джембаза пополнилась наездниками, взамен башкир, которые на пожелали отрываться далеко от дома и после тура по Поволжью остались близ родных мест. И это позволило еще более расширить ее репертуар.

Закончилась первая часть гастролей, во время которой цирк-шапито Джембаза проехала по градам и весям Кубани и Дона. После представлений в Юзовке, крае суровых шахтеров и сталеваров, их шапито дало несколько выступлений в Мариуполе, городе основанном Екатериной II для понтийских греков, и где у Джембаза оказалась масса далеких и близких родичей и просто хороших знакомых. Их угощали, да угощали так, что, в конце концов, Николая стало мутить от кислого греческого вина и пахнущей йодом морской рыбы. И здесь Николай впервые увидал море. Оно было теплое и ласковое, мелкое и кишащее рыбой. Море, по правде сказать, не произвело на него особого впечатления. Волжский уроженец явно отдавал предпочтение могучему водному потоку неспешно, но неотвратимо катившему к морю свои волны. Не бескрайние морские просторы, но широкие просторы великой реки привлекали и манили его натуру.
Больно уязвило Колино самолюбие осознание того факта, что сила его не беспредельна, и что на силу всегда может найтись еще большая сила. Амбалы, мариупольские портовые грузчики, дали форменный бой на цирковой арене Джембазовым атлетам. Первые поединки с местными силачами Николай со товарищи проиграли позорно, вчистую. Пришлось отложить ежевечерние многочисленные возлияния и чревоугодия на ужинах у бесконечных Джембазовых родственников и готовиться к выступлению всерьез. Помогли казаки, с которыми Николай здорово сдружился, обогатив борьбу парня приёмами казацких ухваток. Только ценой невероятного напряжения профессиональные борцы смогли превозмочь местных любителей-самородков с городской пристани. Среди мариупольских амбалов особо выделялся один, чрезвычайно мелкий ростом, коренастый грузчик, которого сдвинуть с места были не способны даже такие гиганты как Джон. Николаю лишь с четвертой попытки удалось бросить коротышку на арену. Джембаз был в полном восторге от коренастонго коротышки и немедленно предложил место в труппе. А Николай, напротив, был уязвлен, хотя он не хотел признаваться себе, что им двигала заурядная ревность, к тому факту, что Джембаз нашел нового любимчика. Но, решив высказать это хозяину труппы, он получил резкую отповедь:
- Плохо же ты меня знаешь, Николай, а то должен был уяснить – для меня любимчиков нет! Интересы дела для меня - прежде всего! Если человек полезен для труппы – он будет выступать! – Джембаз говорил так зло и возбужденно, что кончики его усов осуждающе и возмущенно топорщились в такт его словам. – В тебе сейчас говорит обида и ревность. Но тебе-то, Коля, как раз грех жаловаться. У меня на тебя большие планы! Я ведь хочу сделать из тебя универсала, настоящего циркового артиста. Ты уже выступаешь как атлет и борец, а на выходе акробатический номер и джигитовка. Будут и другие номера, дай срок. К тому же не забывай, что мы, подпольщики, связаны иным служеньем, и это – главное. А ты мелочные счеты затеял.
Парень не смог не признать правоту старшего товарища по партии, в которую он накануне вступил.
После гостеприимного Мариуполя с негостеприимным приемом, их кочевой табор свернул на восток. Далее их путь лежал в Новороссию и на Украину. Здесь дыхание войны стало ощущаться значительно сильнее. Все чаще и чаще им приходилось сходить с дороги, уступая место маршевым батальонам, а то и целым строевым частям, двигающимся в направлении фронта. Среди публики стало много раненых и выздоравливающих солдат. Их много в этот год заполнило южнорусские местечки. Угрюмые и ожесточенные, они мрачно спускали свое жалованье в местных шинках, ибо, несмотря на «сухой закон», богатый на самогоноварение местный край предоставлял большое количество бурячихи, горилки и всевозможных наливок. На цирковых представлениях фронтовые громко смеялись от любых, даже самого низкого пошиба, шуток и нередко отпускали скабрезные шуточки в адрес циркачек. На одного, особо приставучего к Лизе типа, Николай набросился с кулаками. Солдатик, получив зуботычину, неожиданно заскулил:
- Сладил, что, сладил? Бугай здоровый! Отъелись на харчах тыловые крысы. А ты пробовал в окопах с водой сидеть и жрать гнилой хлеб? А ты знаешь, как гибнут от германского снаряда твои товарищи, в то время как наши пушки молчат? Я, почитай, за год войны первый раз бабу увидел, ну малость допустил лишку. Так изглодался же! А через неделю опять в энтот ад проклятущий идтить. Все! Наотдыхался!
Ну, что с такого возьмешь? Рука сама отпустила ворот солдатской рубахи.
Ситуация на фронте и в самом деле складывалась аховая. Еще в начале мая немецкий генерал Макензен двинул свои войска на русские позиции в Галиции. Против двадцати двух русских батарей со ста пятью орудиями он сосредоточил чудовищную артиллерийскую мощь из ста тридцати четырех батарей, в которых было шестьсот тридцать четыре ствола, включая тяжелые гаубицы. Германец перешел в наступление, а немецкая артиллерия обрушила на русских лавину огня. И когда русский солдат погибал под немецким снарядом, русские пушки из-за снарядного голода в большинстве своем молчали, или отвечали редкими выстрелами. Солдаты были злы на офицеров и генералов, те вспоминали недобрым словом главнокомандование, правительство и Думу, думцы подозревали Царя. И все едва ли не в открытую говорили о предательстве. Этим не замедлили воспользоваться революционные и либеральные пропагандисты. Из частного случая нехватки боеприпасов делался общий вывод о гнилости самодержавия, неспособности правительства управлять страной. Слова падали на благодатную почву. Каждый солдат, мещанин, или селянин, посетив цирк Джембаза, находил в своем кармане смятую прокламацию. Все чаще и чаще большевики, с которыми встречался Николай, поговаривали, что пора переносить агитацию на фронт, в действующую армию, в солдатскую массу.
Для восстановления утраченного престижа власти не нашли ничего лучшего как найти крайнего. «Козлы отпущения» не заставили себя ждать. Ими стали осуждённый за шпионаж бедолажный полковник Мясоедов и несостоявшийся «военный гений» великий князь Николай Николаевич. Арестовывали Мясоедова. помешенные на шпиономании и германофобии, два генерала Генерального штаба – Бонч-Бруевич и Лукирский. Впрочем, оба давно были активными деятелями тайного общества Братства Звезды, целенаправленно работающие на разрушение Российской империи и пытающиеся наладить активные контакты высших офицеров Генштаба с левым, радикальным крылом социал-демократов. На должность Главковерха император Всероссийский не нашел ничего лучше, как назначить себя, любимого. Видимо лавры «военного гения» не давали спать спокойно и ему. Случилось это впервые после Петра Великого. До этого самодержцы предпочитали доверять доверять ведение войн профессионалам и надеялись на умение мастерство своих воевод. По поводу этого назначения, впрочем, среди россиян ходили разные мнения. Наиболее верноподданнические и наиболее недальновидные слои потирали от удовольствия руки:
- Ужо царь придёть – порядок наведёть и крамолу изведёть! Энтот-то заставит енералов по струнке ходить.
Большинство, однако, недоверчиво хмыкало:
- Ну, теперича, гвардейский полковник генералами накомандуется! А уж немка императрица уж точно развернётся. Германский Генштаб отныне не только своими войсками командовать будет, но и супротивника.
Их было немного, о находились и такие, кто утверждал:
- Ворон ворону глаз не выклюет, а барин барину и подавно. Генералы - баре, а царь - самый главный барин. А умирать придётся нам, мужикам.
Словом, что бы Николай II не предпринимал – недовольными оказывались все.
Немецкая машина продолжала неумолимо продвигаться вперед. В течение июня пали Перемышль, Лобачев, Львов. Русские войска были вынуждены оставить Галицию, с таким трудом занятую в прошлом году. Многотысячные людские потоки русских людей из Галиции ринулись вслед за отступавшей русской армией. Узколицые и черноволосые, шумные и суетливые, совсем непохожие на дородных невозмутимых малороссов, они заполнили своим странным говором местные базары, майданы и улочки южнорусских городов. Много веков оторванные от основного русского тела, сохранившие тем не менее свою русскость, они были обречены на полное истребление мстительными австрияками и новосозданными украинцами, особо жестокими, как все адепты новой веры. Беженцы с ужасом рассказывали о поголовном уничтожении тех жителей Галиции, кои отказывались предать заветы своих предков и стать не русинами, но украинцами, о повешенных православных священниках, о расстрелянных учителях, о страшных лагерях смерти для русских.

Все эти рассказы Николай выслушивал с бледным от негодования лицом, а руки непроизвольно сжимались в кулаки. И кто это выдумал, что в армию призывают с двадцати одного года? Правда, недавно правительство снизило призывной возраст до девятнадцати лет, он это все равно было недостаточно для восемнадцатилетнего Николая. В свои года он чувствовал себя достаточно взрослым, чтобы вступить на ратный путь. Одновременно в нем крепла убежденность в неспособности царского правительства защищать страну от тевтонов. Мысль о неизбежности революции все чаще и чаще приходила в его голову.
К прибытию на гастроли в Одессу, у них с Лизой был готов новый номер – акробатический этюд на избитую, казалось бы, тему Арлекина и Пьеро. Здоровый крепыш Арлекино всячески измывался над хрупким и тщедушным бедолагой – Пьеро. Он подбрасывал Пьеро вверх, крутил вокруг себя, ронял на пол. Пьеро ловко умудрялся обратить все издевательства в свою пользу: делал сальто-мортале, садился на шпагат, так складывался едва ли не вдвое, что публика ахала. Когда Арлекин пытался исхлестать Пьеро розгами, тот прыгал через них как через скакалку. При попытке избить бедолагу палкой - шестом, Пьеро выкидывал с помощью шеста такие пируэты, что у публики дух захватывало. Брошенными Арлекином в него камнями Пьеро ловко жонглировал. Успех у номера был ошеломляющим. Представления, показанные в Одессе, Екатеринославе и Киеве и других бесчисленных местечках попадавшихся на пути следования шапито, прошли при полном аншлаге. В эти, скупые на добрые вести с фронта, люди приходили в цирка развеяться и повеселиться от души. Николай уже умел довольно ловко жонглировать, знал некоторые фокусы и пару раз вторым номером выступал у дрессировщика. Вместе с казачками они готовили номер, который по идее Джембаза, должен быть стать гвоздем программы. Он ощущал, как растут его цирковые умения, и стал понимать, что находиться на пути превращения из подмастерья в мастера. С Лизой тоже все складывалось неплохо. Вот только щемящее чувство тоски иной раз охватывало парня, никак он не мог забыть свою Наталку. Николая все время преследовало чувство, что он что-то упустил, недопонял, чего-то недоглядел.

Заканчивалось лето, птицы собирались лететь на юг, а Джембаз со своей труппой стал собираться на север: пришла пора возвращаться в Москву. Завершающим аккордом гастрольного тура по замыслу Джембаза должны стать выступления в обеих столицах, Москве и Петрограде. Приходилось прощаться с ласковым теплым морем, воздухом, наполненным пряными южными ароматами, доброжелательным и дружелюбным населением, по-детски восторженно и непосредственно воспринимавшими все цирковые трюки и репризы.

Автор: Iskander_2rog 15.3.2017, 22:35

Глава 6. Разрыв

Зима шестнадцатого года. Сквозь темноту зимней студеной ночи мчится поезд. Свет от прожектора прорезает ночную мглу, выхватывая заснеженные верхушки деревьев. Мороз таков, что дым от паровоза, несмотря на встречный ветер, взмывает вертикально вверх. Паровоз пыхтит и тянет за собой пяток платформ с зачехленными орудиями и полтора десятка теплушек с лошадьми и солдатами. Воинский эшелон спешит на запад, где в заледенелых окопах замерзает полтора миллиона солдат русской армии, с превеликим трудом остановивших германскую военную махину на подступах к исторической Великоросии.
Россия тяжело перенесла катастрофу пятнадцатого года. Но, удивлению многих, старая дряхлая империя выжила, несмотря на снарядный и патронный голод, никчемность полководцев, вороватость интендантов, бездарность политического руководства и вялость монаршей воли. После немецких побед и оставления Галиции над южным фасом Северо-Западного фронта нависли австро-германские войска. В середине лета они перешли в наступление. Одновременно немцы нанесли удар в Восточной Пруссии и стали теснить русские части за Неман. Русская армия попала в гигантские клещи и стала реальна угроза окружения Северо-Западного фронта на территории Польши. Ставка русской армии была чрезвычайно подавлена и расстроена. Генералы деморализованы, но тем не мене смогли принять единственно верное в этих условиях решение: начать отход русских войск с одновременным укреплением линии Днепра. Были оставлены Варшава, Брест, Гродно. За лето Россия потеряла Польшу и Курляндию. Но чаша позора еще не была испита до дна. Под занавес года германец совершил прорыв обороны русских войск в районе Свенцян. В результате Свентяцкого прорыва были оставлены Владимир-Волынский, Ковель, Луцк, Пинск. К снарядному добавился винтовочный голод. Если на фронте одна винтовка была двух человек, то тыловых частях одна винтовка выдавалась на десять солдат. При положенных шестнадцать пулеметов на полк, обходились восемью. А антантовские кровопийцы, словно восставшие из могильного холода вурдалаки, требовали все новых и новых жертв от русского народа. Наконец, истощив себя, тевтоны прекратили наступление. К исходу года противники замерли на почти прямой линии от Балтики до Румынии, которая сразу же линия стала опоясываться рядами колючей проволки, километрами минных полей, нитками траншей с бугорками бетонных укреплений. Беспросветная тоска охватила все русское общество. В открытую поносились не только весь государственный аппарат и руководство армией, но и священная прежде особа императора. По стране бродили, скрываясь от полиции, почти миллион дезертиров. Кое-где мужики начали прятать хлеб, жечь усадьбы и делить землю. И в обществе и в Думе возобладали панические и пораженческие настроения. Народ российский не видел или не хотел замечать, что отступление было, но не было бегства. Отход русских войск прошел организованно, ни одна часть не была обойдена с флангов и окружена, стратегический план окружения русской армии и ее разгрома потерпел крах. Стороны зализывают раны, пополняют войска, готовясь к новым схваткам. Война - весьма прожорливый каннибал, требующая не только много пуль и снарядов, но и пожирающая много людей. В самый разгар трагических событий на фронте русский император издает указ "Указ Правительствующему Сенату", разрешающий призывать на войну девятнадцатилетних юношей, чего никогда ранее не было в империи
Вот и очередной военный эшелон везет пополнение. В одной из теплушек на двухъярусных нарах посапывают сорок мужиков, одетых в солдатские шинели. Посередине вагона стоит печка-буржуйка, возле которой сидит и поддерживает огонь дневальный – огненно-рыжий паренек с едва пробивающимися над верхней губой усиками. Одетый в серую солдатскую шинель, Николай не спит, подбрасывает в топку дрова и невеселую думу думает. В очередной раз судьба-злодейка совершила над головой парня крутой вираж. А сколько их было за его такую короткую жизнь! Сначала месть друга, сделавшая из него изгоя. Затем побег из губернского города, и начало его странствий с цирком. А исчезновение Наталки? При этом воспоминании у Николая стало тесно в груди. И вот теперь – предательство Лизы – новая боль, заставившая его горько усмехнуться. Какой же он был лопух, поверивший в искренность чувств циничной девицы! И как он наивен, если позволил обвести себя этим прохиндеям с Братства! Впрочем, не прохиндеям – кровавым преступникам. Его мысли снова унеслись к событиям последних месяцев.

К их возвращению в Москву, наконец, был полностью готов и отработан конный номер. Кони слаженно неслись по кругу арены, подчиняясь ударам хлыста Джембаза. Казаки так лихо выполняли конные трюки, что сердце замирало от восторга. А в это время некто в простом полковничьем мундире пытался отдавать нелепые указания Джембазу, путался под ногами лошадей, досаждал наездникам. В конце концов, решив показать, как правильно надо управляться с лошадьми, горе-полковник попытался сам взгромоздиться на лошадь. К нему подвели смирную на вид кобылу, но и тут он умудрился пару раз свалиться с нее. Наконец полковнику удалось усесться на лошадь, правда, задом наперед. Когда кони снова помчали по кругу в бешеном галопе, полковник скакал с выпученными от ужаса глазами, вцепившись в хвост кобылы. Аллегория была более чем прозрачна. Пародия на Николая II, носившего полковничий мундир, но не обладавшего ни военным образованием, ни воинскими дарованиями, взвалившего на себя звание Главнокомандующего в самый разгар отступления, была очевидна. А лихие казаки со своими трюками, словно показывали, на что способна русская армия, освобожденная от бездарного и негодного командования.
Маска глупого полковника долго никак не давалась Николаю. Вроде все делал правильно, но получалась не смешно. Так продолжалось до тех пор, пока к нему, запыхавшемуся от горячей скачки по арене, не подошел старый клоун, которого все звали Жорик:
-Позволь старику дать несколько советов?
Николай посмотрел в выцветшие глаза клоуна, в которых таилась бездна житейской и профессиональной мудрости, на его морщинистое лицо, так непохожее на ту пеструю раскрашенную физиономию, с которой он выходил на арену. Вспомнил, какую лавину смеха вызывал у публики каждый выход старика, и молча кивнул в знак согласия.
- Ты слишком много комикуешь, Коля, хочешь казаться смешным и оттого переигрываешь. Образ полковника не так прост, как может показаться на первый взгляд. Это честный дурак. Он искренен в своем стремлении помочь и не понимает, что только мешает. Тебе нужно показать трагедию человека, который выглядит нелепым и смешным в своем стремлении помочь. – Жорик внимательно посмотрел в серьезные глаза парня. – Я вижу, как ты меня внимательно и серьезно слушаешь, сосредоточенность написана на твоем лице. Запомни это выражение, именно с таким лицом ты и должен работать. Сочетание серьезности в лице и неумения в действии, сама нелепость ситуации и создадут эффект комичности.
- Спасибо, Жо… - сценический псевдоним застрял у Николая в горле. – Кстати, а как Вас зовут? – Ему стало стыдно, что вот уже больше года они выступают в одной труппе, а он и не знает имени своего старшего коллеги.
- Не стоит имен, вьюнош. – с горечью, как показалось Николаю, молвил клоун. – Думаешь, тут у всех подлинные имена? Как бы не так! Многие стремятся спрятать за масками и кличками свои истинные личины и имена. У всех разные причины: кто-то стремиться скрыть свою профессию, другим не хочется ворошить свое прошлое. У меня ничего такого нет, но за много лет мой псевдоним прилип ко мне как вторая кожа, я привык.
- Но все-таки.
- Георгием Варфоломеевичем меня кличут. Я из особ духовного звания, расстрига.
- Спасибо за науку, Георгий Варфоломеевич. – юноша так горячо пожал ему руку, что старик прослезился.
Номер удался, что было видно по реакции искушенной и избалованной московской публики. Хотя Джембаз поначалу опасался ставить номер в программу первого представления в Москве. Но решился, и не прогадал. Он сам потом утверждал, что такого бешенного успеха не видывал уже давно. Зерна сатиры этого номера упали на благодатную почву настроений москвичей, раздраженных военными неудачами, поэтому бурные аплодисменты и восторженный прием зрителей были обеспечены. Казачки, впервые попавшие в столицу из своей дальней станицы, были совершенно оглушены овациями и на седьмом небе от теплоты зрительского приема. Они были в совершенном восторге от Москвы и москвичей. Особенно им льстила внимание и доступность московских барышень, желающих щедро одарить любовью горячих южных парней. Николай же, напротив, был насторожен, понимая, что их номер сродни острому политическому памфлету. Однако, дни проходили своей чередой, а их номером никто не интересовался. Он и раньше, особенно после своего побега их кутузки, был невысокого мнения о полиции. А сейчас она вообще вызывала презрение. Он не могло понять, как такое вообще возможно: в столице под самым носом у полиции ведется по сути дела антигосударственная пропаганда, а власти вообще никак не реагируют.
Стояла поздняя осень, но поток зрителей не иссякал, и на волне успеха Джембаз таки решил представить труппу Петроградской публике. Тем более, что организация выступлений в первой столице была давней мечтой старого грека. Не менее важным обстоятельством было желание встретиться со столичными большевиками и получить свежую литературу для распространения.
Николай откладывал до последнего, не хотелось бередить рану, но накануне отъезда все-таки нашел в себе силы посетить знакомую улочку и встретиться с Ахметом. В старом особняке Воиновых располагалась какое-то, тыловое учреждение, коих на ниве войны расплодилось великое множество. «Жулики!» - решил про себя Николай. Ахметку он нашел во флигельке соседнего особняка, переоборудованном под дворницкую. Старик лежал под ворохом одеял и отчаянно кашлял, у него был жар. В холодной дворницкой было холодно. Николка купил дров и разжег жаркий огонь. В соседней лавке ему удалось приобрести баночку варенья, и пока дед оттаивал при помощи горячего чая, сбегал в ближайшую аптечную лавку и накупил порошков. Ахмета он застал разгоряченным и раскрасневшимся, блаженно жмурящим свои глаза.
- Ты ведь тот паренек, что с Наташкой того-этого? – поинтересовался он, вспоминая.
Николай кивнул. А старик неожиданно расплакался:
- Вот ты меня сейчас спас, а я никого спасти не смог, ни Тихоныча, пусть земля ему будет пухом, ни Наталшу, невинное дитя, ни внучку свою, которую увезли эти аспиды.
Николка прервал душевные излияния деда:
- Ты знаешь, где Тихоныч похоронен?
- Как же, как же! Я хоть и трус паршивый, но не подлец последний. – он протянул свои руки в сторону парня, - Вот этими руками могилку ему копал. Собственноручно засыпал.
- Проводишь меня завтра к нему?
- Конечно!
На следующий день, Николай стоял на могиле с простым деревянным крестом, под которым покоился русскай солдат Кузьма Тихонович Солдатенков. Положил скромный венок и при помощи Ахмета приколотил на крест заранее припасенную табличку. Внезапно татарин наклонился к уху парня и доверительно зашептал:
- А я надысь снова встречал его.
- Кого? – переспросил юноша, подумав, что болезненное состояние, жар и гнетущая кладбищенская атмосфера, вызвали у истощенного организма деда горячечный бред и галлюцинации.
- Да немчуру проклятущую. Не длинного, а того, второго. Толстого борова, что хозяйку увез.
- Да, ладно! - не поверил Николай.
- Точно, он! – подтвердил старик. – Подъехал на экипаже и долго-долго смотрел на дом. Я его тогда хорошо рассмотрел. Хотел подойти, спросить о внучке, да не решился, а пока собирался, того уже и след простыл.
Полученную информацию следовало обдумать. Могло ли быть такое? Во-первых, нельзя исключить, что больному старику все это привиделось. То, что Штоц в начале войны уехал в фатерлянд, он видел своими глазами. Вряд ли теперь он мог ходить свободно по военной Москве. Если только.., если только Штоц не шпион. А вот это вполне может быть, Россию он знает хорошо, связи остались. А если Братство Звезды и есть хорошо замаскированная под тайное общество шпионская сеть? Но среди тех членов, которых он знал по губернскому городу С. были люди с понятием чести, которые никогда не бы не пошли на сотрудничество с врагами. Тогда Братство служит просто прикрытием разведывательной деятельности? Возможно. Но, что он делал возле дома Воиновых? Приятные воспоминания? Да какие уж тут приятные воспоминания! Вероятно, Штоц кого-то или чего-то ищет? А что если?.. Вдруг эпопея с Мечом еще не кончилась?
Предпринять Николай ничего не успел, да и что он мог сделать? Носиться по Москве в поисках приведений? К тому же пришла пора выезжать в Питер, как по старинке продолжали называть Петроград. Вскоре цирка Джембаза по Николаевской железной дороге выехал в первую столицу страны. Но беспокойство поселилось в душе парня.

Слух о новом цирковом номере, похоже, бежал впереди паровоза, поэтому петербуржцы встретили гастроли цирка Джембаза столь же горячо, как и москвичи. Горожане столицы, в отличии от жителей российской глубинки, будучи погруженными в общественную жизнь страны, острее ощущали глубину катастрофы пятнадцатого года. Столица полнилась сплетнями и слухами о панических настроениях в Генеральном штабе, о развале управленческого аппарата, о нежелании солдат армии воевать за непонятные цели войны. О сепаратном мире говорили уже не втихомолку, об измене в императорской семье и правительстве, не таясь, твердили в газетах и великосветских гостиных, в солдатских окопах и офицерских блиндажах, в Думе и обществе. И над всеми этими толками высилась, пожалуй, самая ненавистная фигура тогдашней истории – имя ему Распутин. Зрители во время конного номера хохотали до упаду, буквально сползая со скамеек. Многие, показывая пальцем на горе-полковника, кричали: «Глянь, вылитый Николашка»!
Наблюдался полный упадок духа даже, в общем-то, здравомыслящих людях. Хотя Николай никаких причин для паники не видел, ну да, отступили, бывает. Но враг остановлен, снарядный и патронный голод в целом преодолен, война стала позиционной, пошла на истощение. А положение, кто кого пересидит в окопах, выгоднее России, имеющей поболее людских ресурсов, да и голод стране не грозил. Поэтому был непонятен такой разгул пьянства и разврата, «пир во время чумы», что Николай застал в столице. Петербуржцы гуляли как в последний день, несмотря на официально принятый «сухой закон» в стране. Дамочки буквально вешались на шею статному дюжему парню, и если бы не Лиза, Николай вряд бы устоял против подобного искушения. Человек с ружьем, человек в мундире стаи привычной деталью Петроградского пейзажа, редко какая гулянка в кабаках не заканчивалась дебошем со стрельбой, преступность стала настолько обыденным явлением, что вечерние улицы стали небезопасны для обывателей. Чем дальше, тем больше Николай убеждался, что власть, которая не смогла внятно объяснить цели войны, не удосужилась отмобилизовать страну, не имела сил и авторитета заставить солдат сидеть в окопах, эта власть обречена. Чем быстрее она будет заменена, тем ближе конец войне.
Но в целом Питер, как по старинке называли столицу тамошние горожане, Николаю понравился. Точнее будет сказать, что он был в восторге от города. Дух захватывало от просторов, соразмерности пропорций, гармонии больших объемов тамошней застройки, разумности планировки. Одним словом – имперская столица. Ни тебе шумности и суетливости, даже разухабистости, Московской. Казалось, что даже брусчатка на мостоваой проникнута имперским духом. В свободное от выступлений и репетиций время они с Лизой много гуляли по городу, и Николай пытался запечатлеть и сохранить в себе строгое суровое обаяние этих прямых как стрела проспектов, сотни каналов и бесконечных мостов. Вот только томило какое-то отчуждение, возникшее у него с девушкой. Несколько раз она, не дождавшись Николая, уходила гулять одна, а на все его вопросы отвечала невпопад, с вымученной искусственной улыбкой. Нет, ночью было все нормально, гимнастка оставалась нежной и ласковой, белее того, любила Николая с какой-то исступленностью, но днем вновь становилась замкнутой и отрешенной, словно некая мука поселилась в ее сердце. В душе парня зашевелились подозрения и ревность, но он предпочитал не лезть к Лизе с расспросами, ждал, пока она сама все расскажет.
Успех гастролей подвигнул Джембаза расширить состав и репертуар труппы. Понадобились новые номера и исполнители, поэтому в самом начале нового, шестнадцатого года хозяин труппы дал в газету объявление наборе новых артистов. К нему на просмотр потянулись гимнасты и атлеты, фокусники и дрессировщики. Николай, Титыч, Джон, Жорик, Лиза и другие цирковые артисты присутствовали на просмотрах, давали советы, обдумывали новые номера. Однажды на просмотр пришла очень опытная и умелая акробатка, а Лиза, как раз когда ее совет был особо нужен, задержалась у себя в гримерке. Николка направился поторопить девушку. Лизу он застал за столиком, занятой сочинением письма. Девушка откликнулась на зов парня и, забыв о недописанном письме, ласточкой выпорхнула из гримерки и помчалась на просмотр. Недописанное письмо так и осталось неубранным на столе. Машинально Николай отметил про себя, что это непорядок, а вдруг кто-то чужой ненароком зайдет и прочтет непредназначенное для чужих глаз сочинение. Поэтому он, решив убрать послание, подошел к столику и, стараясь не смотреть в текст, принялся складывать его в ячейку стола. Однако, невзначай, против воли брошенный взгляд, выхваченная из текста фраза, заставили парня насторожиться и, тут уж стало не до деликатности, внимательно прочитать написанное:



На этом письмо обрывалось.
Лицо Николая от негодования покрылось багровыми пятнами и самого его бросило в жар. парень чувствовал себя полным идиотом, Надо же, наивный, поверил в любовь холодной особы, соглядатая. Значит, все это время он был под колпаком? И, по-видимому князь тогда не лгал и крови Наташи на нем действительно нет. Без сомнения упомянутая особа это и есть Наталка, а предмет? Скорее всего, Меч! Нет, но это невыносимо, знать, что так обманут. Правильно, что Наталка не торопилась встретиться с ним, ведь это бы означало, что ловушку. А он как должен был послужить приманкой, лопух! Предал любимую, изменил ей.
За размышлениями он и не заметил, как в гримерку, в преотличнейшем настроении, что-то напевая себе под нос, вошла Лиза. Вид Николая, скорбно, склонившегося над письмом, моментально стер улыбку с лица и потушил огнь в ее глазах.
- Коленька! - она сделала попытку объясниться, - Позволь тебе кое-что пояснить.
Но наткнулась на выставленную вперед ладонь парня.
- Не подходи ко мне! Все кончено.
- Но, хоть выслушай меня!
- Говори.
- Все началось в день твоего дебюта. Накануне ко мне пришел немец, жирный как боров…
- Штоц! – вскричал, не дав договорить, Николай. – С длинными усами?
- Он самый! Уговорил меня подсыпать тебе сонного порошку на банкете. Угрожал, говорил, что иначе тебя придется убить. Я ведь люблю тебя, Коля! – Николай только махнул в ответ. – Не веришь? А я ведь сразу полюбила тебя, как только увидела, до дрожи в коленях любила тебя, Коленька. Денег, что предложил, я не брала, но он сам сунул мене в руку. Я ужаснулась, когда узнала, что случилось. Еще тогда хотела рассказать, но на тебе лица не было, не решилась. Веришь? Ко мне этот змей-искуситель с тех пор только раз приходил, Принудил приглядывать за тобой, шантажировал, говорил, что все иначе тебе расскажет. Оставил Петроградский адрес, куда я должна была эти треклятые отчеты передавать. А неделю назад объявился, потребовал подробный отчет написать. Я ведь тебя боялась потерять, Коленька! На все согласная была.
- Вот и потеряла. И не подходи больше ко мне. Кстати, а когда ты опять с ним встретиться должна?
- Завтра должна ему отчет передать. – молвила Лиза упавшим голосом.
- Где?
- На Невском, возле Гостиного. Он сам ко мне подойдет.
- На встречу не пойдешь!
Лиза согласно кивнула.
- Я сам передам твой отчёт этому «фону». – Николай горько усмехнулся. – А там поговорим откровенно. Этой встрече давно нужно было состояться. И, да, отныне мы с тобой партнеры только на арене, и то ненадолго.

В назначенный день Николай стоял возле Гостиного двора и думал, о чем будет говорить с бароном. В одном кармане жгло руку злосчастное письмо, другой – оттягивал позаимствованный револьвер Титыча. Что-то припозднился барон – время уже давно вышло. Наконец к столбу, возле которого стоял парень, подъехал крытый автомобиль, и из салона выглянули усы Штоца. Но Николай только успел рот открыть, как на бедную его голову обрушился удар такой силы, что он потерял сознание. Как и куда его везли, он не помнил, не помнил и как заносили, да только очнулся он в некой полутемной комнате с кляпом во рту и руками, заведенными за спинку стула и там связанными. Когда зрение приобрело нужную резкость, он увидел перед собой знакомое лицо с рыжими усами.
- Герр Николаус может слушать и гофорить и не наделать при этом глупостей?
Дождавшись, когда Николай кивнет, немец продолжил:
- Ну вот и карашо, теперь можем спокойно и без револьферов побеседофать, Поферьте, пфаше задержание было пфынужденной мерой предосторожности, чтобы не получить от фас истерики и фыстрелоф.
С этими словами он вынул кляп из рта Николая.
- Сволочь! – едва отдышавшись, сплюнул Николай.
- Только не надо. Ви, русские, сначала делайть, а потом думайть. Я же не финофат,
что тот головфорез, как это будет прафильно сказать, немношько перестарафся.
- Что вы сделали с Наташей?
- Ничего, князь фам рассказал фсю прафду. Князь убиль только слугу и хозяина. Как видите я с фами открофенен.
- И вы меня не убьете?
- Зачем лишний жертфы? За эти годы крофи пролито более, чем достаточно. ты нужен нам живым. Ты есть неведомый фласть над Мечом, он слушается тебя, слофно хозяина.
- А если я вас убью, когда вы меня освободите?
- Вот это быль бы глупо. За мной стоят могущестфенные силы ф обеих Империях.
- Кто они, предатели?
- Нет, патриоты. Только они раньше фсех поняли, что фойна – тупик. Германия и Россия ничего не фыигрыфают от этой бойни. Здесь, ф Петрограде намечаются контуры нофого мира. На «нулефой фариант» согласны пфсе стороны. Упираются лишь французы, федь ф таком случае они навсегда теряют Эльзас и Лотарингию. Подумать только, и немцы и русские, и даже англичане умирают за амбиции Франции! А некий член нашего Братсфа в Америке сейчас пишет пункты мирного урегулирофания. Колья, это шанс для всех! Если не получиться, но нам, немцам, некуда деваться, с отчаянием обреченных мы будем драться. А это еще горы трупов на несчастной земле Ефропы. Для России будет трагедией, если она откажется от этого шанса. С Россией или без, мы построим ефропейскую империю. Колья, если обещаешь без шуток, то я тебя отпускаю.
- Обещаю.
Штоц встал за спину Николая и, пыхтя, стал распутывать узлы. Получив свободу, Николай стал растирать онемевшие руки.
- Ахмет волнуется за внучку.
- А что фнучка? Фнечка делать актифную сфесткую жизнь и не фстоминаать о сфоем фатерлянде. Беременна, скоро еще один отпрыск рода князей Кронбергов пояфиться на сфет.
- Ты ему, немец, передай, что как только до него доберусь – убью! И за Тихоныча и за Наташиного отца. Если в новой Европе, которую вы планируйте построить, будут править такие, как ваш Кронберг, то России с такой Европой не по пути. Это мы сможем построить новый, лучший мир без помощи Несущих Свет. – зло произнес Николай, а затем без перехода спросил: - Где Наташа?
- Клянусь, не знаю. Если найдешь её раньше нас – передай, что мама её очень любит. Пережифает и фолнуетзя, и что она щастлифа со мной. Я сейчас ухожу, револьфер найдешь в ящике стола. Прощай, Николай, желаю ,чтобы ф следующий раз мы фстретились не как фраги.
- Эх, придушить бы тебя, да жаль Екатерину Михайловну, может только с тобой она и жить-то начала по-настоящему. И девочку-циркачку оставь в покое, я вас раскрыл. Вы вообще, люди? Использовать девчонку для слежки, играть чувствами Лизы?
- Это фсенепременно. Да и смысла уже нет, если фсё знаешь. – пообещал Штоц и пожал плечами. – Хотя. Тут не есть что-то пльохо, молодой и красивый фрау фсегда использовать как приманку, про Далилу слышаль?
Николая, хоть он и понимал правоту этого противного немца, аж передёрнуло от отвращения. Но он не стал отвечать на очевидный вопрос немца:
- Прощай и ты, желаю тебе больше не встречаться у меня на пути…

Николай медленно разворошил угли, тлеющие в топке буржуйки. «Вот так повернулось все!» - думал он. Через несколько дней после встречи в фон Штоцем, юноша, приписав себе лишний год, определился на военную службу. Провожать его на вокзал вышла вся труппа. Джембаз смахивал слезы, Джон смешно морщил лицо, Жорик тер глаза и постоянно шмыгал носом. Маленькая Лиза одиноко стояла в сторонке и молча плакала. Он простилася со всеми. К Лизе даже не подошел. Пронимал, что зря, но ничего не мог с собой поделать - не смог простить предательства.
Николай ехал на фронт, ехал на войну.

Автор: Iskander_2rog 17.3.2017, 10:23

Братские дела. Где-то в Европе.

Среди окопной грязи и крови, среди вони окровавленных бинтов и смрада использованных патронов, среди разрушенных городов и изрытой воронками земли, среди толп беженцев и гор убитых тел в истерзанной Европе существовал островок спокойствия и благополучия. Здесь, высоко в горах, не была слышна артиллерийская канонада и треск пулемётных очередей, сюда не доносились стоны раненых и плач матерей, тут не испытывали мук голода и не ощущали запах гари. Здесь, на берегу высокогорного озера с прозрачной голубой водой, вдали от любопытных глаз и чужих ушей, от боли и невзгод современного мира, в маленькой уютной вилле, собрались Магистры Братства Звезды, Высшие Посвящённые, Несущие Свет. Шёл третий год войны.

Из было немного – Магистры частей света в серых хламидах, адепты сект и Достопочтимые Мастера лож в калетках и бальдериках через плечо, тайные иллюминаты и гроссмейстеры европейских духовно-рыцарских орденов в плащах с крестами, бритые Хамбо-ламы и китайские мудрецы с неизменными посохами в руках, учёный-сионист в пейсах и богослов из Медины с остроконечной бородкой, высохший йог-индус в чалме и даже чёрный как смоль африканский шаман с кольцом, вдетом в приплюснутый нос – всего человек пятьдесят, не более. У каждого – кольцо из звёздного металла, в оправе которого – искусстно огранённый алмаз, Звездный Камень, с нанесённой эмблемой Братства. Этим и отличались Несущие Свет от рядовых членов Братства Звезды, имеющих кольца из обыкновенного земного металла.
Избранные, отмеченные печатью Звезды, собрались вместе впервые за сто лет. Эта была не первая, но Несущие Свет думали, что, наконец, последняя их попытка объединиться. Они, раскиданные по разным частям света и по разным, порой враждебным, учениям и религиям, должны снова свести воедино крупицы бесценного учения, доставшегося от первых Несущих Свет, выработать единый взгляд на будущее.
Собирались по ночам, спорили и угрожали друг другу, махали посохами и угрожали шпагами, насылали друг на друга проклятия, ворчали и грозились покинуть Высокое Собрание. Каждый говорил на своём наречии, но загадочные артефакты – перстни с кусочком Звёздного Камня – помогали им понять всё и без слов. На третий день слово взял Великий Магистр Европы князь Кронберг:
- Достопочтимые Братья, негоже нам ссориться в такой час. Пора подумать о том, что нас объединяет, а не о том, что разъединяет, в чем есть согласье между нами. А все мы согласны, что старый Мир рушиться в огне и взаимной ненависти.
Старцы согласно закивали головами и ободрённый князь продолжил:
- Война - исцеляющее и очищающее пламя, уничтожившее бедных, нищих, недостойных и неспособных. Она как потоп призвана очистить землю под новую пашню. Близиться час, предсказанный великими первыми Несущими Свет, когда на обломках Старого Мира из Хаоса возникнет Новый Порядок.
И опять согласье на лицах адептов Братства.
- От нас с вами зависит рождение Нового Мира. Мы не занимаем важных постов в своих землях, но наше влияние неизмеримо выше официальных чинов – мы управляем, действуя тайно и закулисно, душами и умами сильных сего мира. Мы способны заставить их прислушаться к нам и заключить всеобщий мир, но на наших, я повторяю, наших условиях. Будет создано единое правительство, единый орган управления всей планеты под нашим покровительством. Мы – как пастыри поведём слепое человечество по дороге к прогрессу. Чтобы свершилась сия цель, надлежит зачистить поле: все существующие доныне империи должны пасть. Опыт предшествующих эпох показал: ни одна человеческая империя, каковой бы сильной она не была, не в состоянии завоевать и объединить всё человечество.
Зашумело, заволновалось высокое собрание. Все старались перекричать друг дружку.
- Мы – обладаем самыми большими запасами Звёздного Металла. - писклявым голосом причитал далай-лама, - Только наши мудрецы ещё со времён взрыва Звезды обладают сокровенным знанием.
- У нас, последователей пророка Мухаммеда, - силился перекричать всех исламский богослов, - В священном городе Мекке в Каабе уже много веков хранится хаджар аль-асвад, Звёздный камень.
Грузный гроссмейстер храмовников встал и, потрясая стилизованным средневенковым мечом, громовым басом заявил:
- Только тамплиеры, рыцари ордена Храма, всегда последовательно боролись против империй и земных государств. Именно нам удалось создать могущественное общество вне государств и их границ.
В начавшемся всеобщем гомоне трудно было кого-либо разобрать м князь с досадой видел, как все его усилия идут прахом. Внезапно высокое собрание стихло, и все участники дружно посмотрели наверх. Оказалось, что это Магистр из Китая сначала сильно стукнул посохом об пол, а затем взметнул его у себя над головой высоко вверх. Удар посоха словно охладил Магистров, и споры как-то стихли. Китаец таким же театральным жестом опустил посох на уровень своего плеча на вытянутой руке вперёд. Острие посоха теперь смотрело прямо на грудь князя Кронберга.
- Слова, слова, когда нужно дело. Вот мы, ханьцы, четыре года назад свергли ненавистную династию, прогнали маньчжурских собак обратно к себе в леса. А вы на что готовы пойти?
Сказал, опустил свой посох, скорее похожий на оружие, и заинтересованно уставился на князя. Молчал китаец, замерли остальные участники Высокого Собрания, лишь поздняя муха одиноко и отчаянно жужжала в проёме между двумя оконными рамами. Кронберг медлил – надо было для пущего эффекта выдержать театральную паузу. Успел обратить внимание, как напряжённо, не сводя с него сверлящего взгляда, ждёт ответа Магистр Франции. Усмехнулся. Наконец, понял, что момент наступил. Начал:
- Братья, когда я говорил, что человеческие империи должны исчезнуть, расчистив место для нашего проекта, я не делал исключения ни для одной державы, в том числе и для Германского рейха. Я вам больше скажу: усатый сухорук не переживёт этой войны и в нашей стране есть силы способные перехватить власть.
Гром аплодисментов, чего никогда ранее не было принято у магистров, не дал князю говорить. Впрочем, это и не требовалось: князь стоял в центре залы и, скрестив руки на груди, наслаждался триумфом.
Все заговорил разом. Кто-то клялся в верности идеалам Братства, другой метал громы и молнии на неразумное человечество, иной костерил правительство своей страны, некоторые строили планы на будущее.
- Господа, братья! – хорошо поставленным голосом адвоката без конца повторял захлёбывавшийся от восторга человек со смешным бобриком на голове. – В какое время мы будем жить! В каком мире мы будем жить! Без войн, без оружия, без границ! Оковы тяжкие падут с народов.
- Допустим, не со всех. – резонно молвил Магистр Франции. – Кто-то же должен будет и работать: выращивать хлеб, плавить металл. А мировое правительство будет присматривать за ними.
Говорун с бобриком осёкся. Воспользовавшись паузой, Кронберг добавил:
- А Россия, скорее всего, будет лишней при новом мировом порядке. Впрочем, как и Османская и Австро-Венгерские империи. Их ждёт расчленение на множество государств. Новый мировой порядок будет строиться без России и за счёт России.
- Как же так? – растерянно мямлил бобрик. – Я думал – сбросим самодержавие, присоединимся к семье цивилизованных народов.
На Бобрика было жалко смотреть. А князь между тем вспомнил, что это за персонаж – новый Магистр России. Адвокатишка! Откуда-то с Волги. Балабол, позёр и фат. Масон, недавно стал главой Великой ложи народов России. Прекраснодушный идиот – полезный идиот. Дорвись такие до власти – и трудиться не придётся – сами страну благополучно развалят.
- Маленькими странами легче управлять, а империя – постоянная угроза нашему миропорядку. Нашему проекту конкуренты не нужны. Россия – в особенности. Нелепая страна, ошибка природы, ни Запад, ни Восток. Огромные пространства и дикое население. Чудовищная военная сил, в прошлом веке держащая в повиновении народы всей Европы. Да, ради того, чтобы не повторился сей сценарий, Россия должна быть уничтожена.
- Да, да! – поддакивал Хамбо-лама. – Она не только Европу в страхе держала. Она ещё и в Азию свою алчную длань запустила. Сибирь и Даурию надо отобрать у России.
- Я согласен, - заявил арабский богослов, - Османы – полуязычники, дикари, их одряхлевшая империя не должна владеть правоверными. Православную Россию тоже следует расчленить на несколько частей, славяне рабы по природе, вот пусть такими и останутся.
- В кои-то веки я вынужден согласиться с моим семитским родственничком. – усмехнулся иудей. – Гоям пора знать своё место. «Магендавид», звезда – один из главных символов иудаизма. Она указывала путь к победе царю Давиду, несла свет истины иудеям. Она не освещает ту строну света, что зовётся Россией.
- Ладно, ладно. – снисходительно молвил князь. – В конце концов – всё в руках русских. Сможете соответствовать высоким стандартам цивилизованного мира – милости просим. а нет – так уж не обессудьте.
Уже обращаясь ко всем Магистрам, Кронберг торжественно провозгласил:
- Братья, имею честь представить высокому собранию истинных один из древнейших артефактов, изображённых на нашем символе – Меч Тамерлана, изготовленный нашим братом Сайфом-кузнецом по заданию Несущего Свет Ибн Хальдуна.
После этих слов маленький круглый человек с пышными усами буквально вкатился в комнату, неся на вытянутых руках Меч. Подойдя к князю, он опустился перед ним на одно колено. Кронберг взял клинок в правую руку и взметнул его над собой. В тот же миг на небе раздался грохот, стало темно, а с кончика Меча скользнула молния и устремилась в небо. Вспышка на один миг осветила торжествующую фигуру князя с поднятым над головой Мечом.

Автор: Iskander_2rog 20.3.2017, 1:48

Глава 7. Старые друзья

За несколько дней до убытия на фронт, Николая ожидал еще один сюрприз, на сей раз приятный. Стоило этому человеку появиться в расположении цирка, как он, забыв обо всем на свете, подскочил к гостю и крепко обнял его. Гость, несмотря на свое субтильное, по сравнению с Николаем, телосложение, ответил крепким мужским объятием.
- Сколько же мы не виделись, Николаус? – в своей привычной шутливой манере начал Колоссовский.
Он отодвинул от себя парня, но, не выпуская из рук, рассматривал его, склонив голову набок.
- Возмужал, кажется, что еще крепче стал. Уже не Николка, а целый Николай! Да и жизнь, видать пообтрепала, вон складка меж бровей появилась.
- Полтора года почти, - наконец ответил на первый вопрос Николай, - А иной раз кажется, что целая вечность утекла. – вздохнув, добавил. – А что до жизни, то от нее все по голове получаю. Любимую потерял, Меч не нашел, зато предательства испил полную чашу.
- Да, брат, дела. Но ты не один такой, всем сейчас трудно, война.
Казимир Ксаверьевич, еще что-то говорил успокаивающее. Говорил, да понимал, что слова утешения – как раз то, что меньше всего нужно парню. Видел, что парень совсем скис, поэтому переменил тему:
- Ты что голову повесил? С таким настроением под вражеские пули – верная смерть. А ты, Николай, нам живой нужен. Ты должен жить и нести партийное слово правды в солдатские массы. Партийное задание твое таково. Вот об этом и поговорим сейчас, а все остальное – вечером. Пошли к Джембазу.
В каморке Джембаза инженер и циркач битых два часа втолковывали задачи антивоенной пропаганды и место в ней членов партии, которые служили такими же простыми солдатами.
- Значит так, - подытожил Джембаз. – вести пропаганду среди солдат, разъяснять им нашу позицию, создавать партийные ячейки в подразделениях, распространять агитационный материал. На первое время газеты и листовки тебе дадим, потом получишь еще.
- Запомни, Коля, - добавил Колоссовский, - солдат поверит только тому, кто есть самый храбрый, самый доблестный средь них.
- Об этом не стоит и напоминать! – с обидой ответил было парень.
Но Казимир не обратил на реплику внимания и продолжил:
- Только личным примером можно получить доступ к солдатским сердцам. И еще, ты ведь на Западном фронте будешь воевать, правда? Так вот, в Минске земским статистиком работает товарищ Арсений. Наш человек! Связь держи через него.

Переночевать Казимир напросился к Николаю, чему тот был несказанно рад, пробовал уступить поляку свою скрипучую кровать, но тот категорически отказался:
- Я ведь неприхотлив как солдат, поверь, мне достаточно расстеленного тулупа у стены.
Однако, устроившись на пахнущим овчиной полушубке, не преминул в шутку попрекнуть парня:
- Знали бы Братья в Европе, в каких условиях почивать изволит Магистр Волги.
- Ну!? – перегнувшись через край кровати, поразился Николай.
- Да, вот! Братья столь настоятельно попросили – не смог отказать. Так что я теперь един в двух ипостасях – революционер и заговорщик. С одной стороны товарищи, с другой – Братья. Фееричная карьера!
- А тот проныра куда делся?
- Так порезали его! Сразу после вашего бегства и порезали. Твой же «дружок», Арсений, и зарезал, загнал перо под ребро, так сказать. Что уж они там не поделили, неизвестно, только чует мое сердце, что без Братьев и здесь не обошлось. Видать раскусили, какой поганый человечешко Барством в городе командует, ну и заменили путем устранения, а меня, значит, на его место поставили. Да только исполнитель хлипковат оказался: резал, да недорезал. Выжил наш упырь, не кто иной как Белавин буквально с того света вытащил бедолагу. Козел наш на службу, правда, возвращаться не стал, устроился в земские статистики. Но пройдоха и тут выгоду свою найдет, сейчас в Земгоре заправляет, на поставках в армию наживается.
- Ну и дела! – только и вымолвил Николай. – А с Сенькой что, поймали?
- Куда там! Арсений парень шустрый, поди поймай! Не под силу нашим толстозадым. Ушел на самое дно, связался с каким-то отребьем. Квартиры обчищали, людей на улице грабили. А по весне махнул на тот берег Волги, укрылся в Жигулях, сколотил банду из дезертиров, грабежом и разбоем промышляют как в стародавние времена. Представляешь, Коль, целые банды по стране бродят! Куда Россия катится!?
Николай слушал рассказ Колоссовского затаив дыхание. Надо же, думал, что только его путь приключениями богат, а тут такие дела на родине творятся! И опять рука вездесущего Братства Звезды. Сомнения одолевали парня: рассказать ли Колоссовскому все о тех днях в домике Воиновых? Ведь видно, что инженер ждет его рассказа и только из деликатности не спрашивает. А ведь он – член Братства и не из последних, которое повинно в их злоключениях. Но, с другой стороны, Казимир не раз делом доказывал расположение к нему и преданность. Что для него превыше? Работа, революция или тайное общество? Он даже не двуликий, а многоликий Янус. Где его истинное лицо? Внезапно инженер сказал:
- А ведь он был у меня недавно, этот герр Штоц.
Николай внутренне подобрался и насторожился, но, напустив внешне на себя безразличный вид, спросил:
- Как же так, война ведь?
Колоссовский деланно рассмеялся:
- Не доверяешь… - видя, что Николай отчаянно замотал головой, продолжил. – И правильно, между прочим, делаешь. А ты расскажи только то, что считаешь нужным. Я ведь птица вольная, не служу никому: ни Царю, ни заговору, ни революции. И руководствуюсь только своими собственными понятиями чести и справедливости. Но наставать не буду, хотя признаться, мне любопытно, что произошло с Воиновыми и, особенно, где Наташа?
Ладно, будь, что будет! И Николай, словно головой в омут, приступил у рассказу. Странное дело, когда он рассказывал Колоссовскому историю она сама предстала во ему как бы со стороны, во всей ее неестественности и противоречивости. Словно глаза у Николая открылись: он понял, что Братья остались в дураках, и Наташа неведомым образом сумела обвести их вокруг пальца. А встретиться, встретиться им еще предстоит. Вот только время для этого еще не пришло, видимо девушка знает нечто, что не позволяет им свидеться. Однако делиться с поляком своими соображениями он не стал, как умолчал и о своей догадке, что Меч Тамерлана – древнее оружие чудовищной силы и мощи.
Но Колоссовский и сам заговорил об этом:
- Да, печальная история. Эх, Наташа, Наташа!.. Признаюсь тебе честно, я был немного в нее влюблен. И не делай круглых глаз, как будто я не замечал твоей ревности. Ничего особенного, как стареющий экземпляр в очарование юности. И, как не совсем постороннее вам лицо, скажу тебе честно: ты много нагородил дел, но в истории исчезновения Наталки ты, Коля, не виноват. Не мог же ты предположить, что угрозой для Наташи станет ее семья. Моя интуиция подсказывает, что с нашей девочкой все в порядке. Не может сущий чертенок просто так взять и пропасть, поверь, она нашла выход. Наталка появиться в самый нужный момент, который, увы, еще не наступил. Но Меч… Посмотри внимательно на герб, сделанный одним близким к иоаннитам средневековым геральдистом.
С этими словами он достал из внутреннего кармана маленькую карманную книжечку с надписью «Тайные общества Средневековья». Раскрыл его, и показал рисунок. С пожелтевших страниц на Николая глядел щит с двумя перекрещивающимися мечами и традиционной перевязью. Посередине щита красовалась изображение звезды.
- Ну и что. Обычный герб. Такие в Средние века к каждого дворянчика были.
- Да ты посмотри внимательнее, ведь звезда точно такая же как у Братства.
- Точно!
- Я консультировался у специалистов – такого герба нет ни у одного города. Ни у одного из известных феодальных домов. Поэтому есть мнение, что это средневековая модернизация символа Братства, сделанная одним из его членов. Но это, так сказать. Для непосвящённых, а магистры думают, что на гербе собраны древние артефакты, которые являются сакральными у Братства и символизируют могущество Несущих Свет. Братья верят, что только обладание всеми артефактами даст ключ к знаниям Древних. Один из мече – Меч Тамерлана.
- Откуда это у вас?
- Мне эту книгу дал наш фон, небезызвестный Штоц, и пожелал, чтобы я показал её тебе. Сказал: «Он у нас известный любитель тайн и загадок, может что-нибудь, да раскопает».
- А мне он ничего не рассказал.
- Так вы виделись при обстоятельствах, весьма не располагающих к такому разговору. Тем более книги у него уже не было. Вообще, у меня создалось впечатление, что наш «Фон» затеял свою собственную игру. Всё время повторял, что он не наш враг и не враг России.
- Но с одним мечом все ясно, а что означают остальные знаки?
- Пока идентифицирован только Меч Тамерлана! Что до щита и перевязи и второго меча, то не ясно, что это такое и где они. Как работают все эти артефакты, собранные воедино, тоже пока неясно.
- И вокруг этих непонятных бессмысленных вещей выстрен целый культ? Ради которого люди готовы идти на обман, шантаж и убийство!
- Эти предметы для веры ничуть не хуже любых других, вроде веры в непорочное зачатие совершенно фантастического человека, не упоминаемого ни в одном историческом документе.
- Да, верно.
- В принципе, ничего загадочного в этих знаках нет. Щит, Меч, Перевязь и Звезда – традиционные геральдические атрибуты и вот будет номер, если окажется, что за ними нет ни тайны, ни знаний, ни могущества, а они – всего лишь обычные геральдические знаки.
- Но Меч-то реален, как и алмаз в его гарде, почему бы и остальным не быть. – возразил Николай.

Тема без новых открытий и знаний сама собой исчерпалась, но не был окончен разговор. Николай узнал у инженера далеко не все, что хотел.
- Казимир?
- Ну? – инженер широко зевнул и попытался устроиться поудобнее на своем лежаке.
- Как Глаша с Кириллом? Вы что-нибудь знаете о них?
- Живы и здоровы, низко кланяются тебе. Они сейчас в Шуе. Кирилл выучился на слесаря, устроился на ткацкую фабрику наладчиком. Глаша окончила курсы медсестер, сейчас работает в госпитале сестрой милосердия. Да, ведь и Кирилла весной должны призвать, так что вместе литовскую грязь сапогами месить будете. Они славные ребята, оба – подпольщики, революционеры. Отчаянные головы, надо сказать. Видел бы, как Глафира листовки распространяет – раненым под подушку кладет.
Ну и здорово, подумал Николай, что хоть у них все в проядке.
- Хочешь, адрес дам, письмо напишешь.
- Конечно! – горячо воскликнул юноша.
Такого подарка он и не ожидал
- На, держи! – Колоссовский протянул ему скомканный листок. – И помни о военной цензуре. Крамольные мысли бумаге доверить не стоит.
Далее их разговор протекал неспешно. Вспоминали общих знакомых, делились впечатлениями. Инженер поведал, что в губернском городе С. еще в прошедшем году удалось таки пустить первую трамвайную ветку, что для Николая, живо интересующегося всеми техническими новинками, стало приятной новостью. Доктор Белавин стал невыносимым резонером, убежденным, что только проигрыш в войне и приход немцев наведет в этой стране хоть какое-то подобие порядка. Он отчаянно ругал всех: и царя, и Думу, и генералов, и революционеров. Но почве скептического отношения к действительности он в последнее время здорово сблизился с Клавдией Игоревной и частенько захаживал к ней, ибо ругать и одновременно рефлектировать вдвоем оказалось значительно приятнее, чем в одиночку. Яблоков по-прежнему директорствует в реальном, в экспедиции минувшим летом опять ничего не нашел, утверждает, что «не там искали». Списался с учеными мужами из Москвы и на лето опять собрался в поля, но куда не сообщает, а ходит, напустив таинственности. И вообще, ведет себя крайне загадочно, как будто хочет рассказать, но не смеет, какую-то тайну.
Постепенно беседа затихала. Инженер, утомленный напряженным днем, начинал засыпать, когда вопрос Николая, который он ждал весь вечер, все-таки застал его врасплох.
- Казимир, а почему ты, рассказывая про всех знакомых, ни словом не обмолвился о моей семье? Что-нибудь случилось?
Колоссовский вздохнул, пошевелился на своем лежаке и как-бы нехотя ответил:
- Трудно отвечать, Коля. Я ждал этого вопроса и боялся. Но ты парень взрослый, поймешь. Плохо, все плохо. Алексея же с началом войны в армию призвали. Летом минувшего года в разгар немецкого наступления он пропал без вести. Сгинул где-то в пинских болотах.
У Николая перехватило дыхание и стало трудно дышать. Еще одна смерть! Казалось, что с началом войны к ним можно было бы привыкнуть, но одно дело, когда тысячами гибнуть, хоть и соотечественники, но чужие люди, совсем иное – смерть близкого и родного человека.
- Может плен? – едва теплилась робкая надежда.
- Все может быть. Среди раненых и погибших не числится, это кого собрать успели...
Поплакать бы, а не плачется, Только и остается молча поскорбеть. Алексей был Коле по-настоящему близок, в отличие от нелюдимого и строгого старшего брата Ивана, которому уже давно за сорок. Николаю вспомнились его двое племянников-близняток, светловолосых озорников, с которыми он любил играть в их детские игры, и свою невестку Катерину, милую сердечную женщину, с ней он всегда по-доброму ладил. Да что это за проклятье такое, что вокруг него всегда образуется пустота? Уходят самые близкие и дорогие люди?
- А что с Катериной и детьми? – глухо спросил он. – А кузня как же?
Колоссовский опять вздохнул, понимая, что происходит у Николая в душе, да чем он мог помочь?
- Кузня хиреть стала уже с тех пор, когда вы с Кириллом драпака дали, а война ее окончательно добила. Перед уходом на фронт Алексей сам загасил в горне огонь и, прощаясь. в последний раз ударил по наковальне. Катерину с детьми отвез в Васильевку, к Георгию Никитовичу. Та сейчас все семейство и обитатется. Пока не бедствуют. Да что, кузня, Николай! Знал бы ты, какие дела в тылу творятся. Поставщики миллионные барыши получают, а с промышленностью полный раздрай. Не одна кузня стоит, парализованы целые отрасли, крестьяне сеять не хотят, все равно отберут, площадь посевов уменьшается. Если в ближайшие год-два ничего не произойдет, наступит полный развал. С такими правителями не то, что войну выиграть - Россию не сохранить.

Автор: Iskander_2rog 21.3.2017, 23:05

Глава 8. Товарищ Арсений

Огромная империя пропадала, и казалось, уже не было сил удержать ее. Шестнадцатый год оказался годом несбывшихся надежд и упущенных возможностей. В то время как немцы и французы с англичанами устилали своими косточками поля под Верденом и на Сомме[8], обескровленная и изможденная прошлогодним отступлением русская армия получила столь необходимую передышку. Едва обучив и вооружив поставленных под ружье мужиков, к лету она вновь перешла в атаку. И вновь русский солдат карабкался на карпатские кручи, вновь шел вперед сквозь полесские леса , вытаскивая свои сапоги из чавкающей жижи мазурских болот. Когда истомленное русское войско одолело врага в Галиции, и русский солдат опять поставил свой сапог на горы Карпатские, сил дальше идти уже не было. Взяли Луцк, но не одолели Львова. А под Барановичами и вовсе не смогли одолеть немца, потеряв при этом восемьдесят тысяч мужиков. Благоприятный момент закончить войну одним ударомбыл упущен. Опять потянулись вглубь России санитарные эшелоны с ранеными и длинные колонны пленных. Хозяйство России было надорвано военными расходами, в стране нарастали хаос и анархия. Император Николай ощущал, что подле него образуется глухая стена между подданными и его персоной. Депутаты неистовствовали и требовали, придворные плели интриги и заговоры, генералы с иронией пересмеивались у него за спиной. Он кожей чувствовал пустоту вокруг него. Он остался один!

В воскресный день января тысяча девятьсот семнадцатого года земский статистик города Минска Михаил Александрович Михайлов[9], на службу в комитет Западного фронта Всероссийского земского союза не пошел. Верный своей многолетней практике, он тщательно сделал утреннюю гимнастику, после утреннего чаепития уселся в свое любимое кресло и, предвкушая несколько приятых часов, взял в руки, присланные по его просьбе, материалы о действиях фельдмаршала Ласси[10] по завоеванию Крыма. Хоть он не был кадровым военным, однако, военное дело любил, а военная история и вовсе была его страстью. Пусть подпольная работа отнимает много времени и сил, Михайлов взял за правило хоть час в день, да посвящать изучению военной премудрости. Он много читал по военной истории, а затем сам «проигрывал» в уме все замечательные битвы и войны, что были в истории.
Только Михаил Александрович углубился в жизнеописание знаменитого Петровского полководца, как в дверь постучали. В дверь вошел молодцеватый крепко сложенный драгунский корнет с двумя Георгиевскими крестами на груди. Едва пробивающиеся усы на красном от мороза лице были подернуты инеем. Потопав сапогами и стряхнув снег с бекеши, юноша снял папаху и произнес слова пароля:
- Здравствуйте, мне сестра подсказала, что у по этому адресу дают уроки французского.
- Вы ошиблись, здесь преподают только немецкий, уроки французского – в соседнем доме. – условленным образом ответил Михайлов.
- Ну, здравствуйте, товарищ Арсений. – совершенно с другой интонацией, как своего, вторично поприветствовал военный. – А меня кличут товарищ Меч.
- Как же, как же, мы с вами заочно давно знакомы. – радостно поприветствовал своего партийного товарища товарищ Арсений. – Ваша деятельность на фронте достойна всяческих похвал. Какими судьбами к нам, в тыл?
- Проездом, из кавалерийской школы прапорщиков. Получил новое назначение на фронт.
- Вот что, товарищ, раздевайтесь и проходите, так просто я вас не отпущу. Будем чай пить, а за чаем и поговорим. Дела, брат, такие пошли, что за час и не обговоришь.
Уже значительно позже, отогревшись и размякнув, корнет рассказывал внимательно слушавшему товарищу Арсению о настроениях в солдатской массе и среди юнкеров школы прапорщиков.
- Ваши выводы, корнет? – поинтересовался товарищ Арсений, пряча в свою русую бороду улыбку.
- Царизм упустил свой шанс выиграть войну в прошлом году, когда все силы немцев были на Западе.
- Вот именно! Надо уметь так бездарно управлять страной и командовать войсками. Брусилова Западный фронт не поддержал и позволил немцам подтянуть резервы и купировать результаты блистательной операции!– поддержал юношу товарищ Арсений. – А теперь воевать никто не хочет, все только и говорят о революции. Только остатки сознательности удерживают армию от того, чтобы эта вооруженная четырёхмиллионная армия не бросила фронт и не рванула в свои деревеньки делить землицу. Здесь, в Минске расплодилось огромное количество запасных частей, выздоравливающих солдат, не желающих идти на фронт. Все они уже не бойцы: деморализованы и разложены. В случае краха самодержавия эта огромная масса может устроить здесь такие беспорядки, что мало не покажется. А людей нет! Поэтому считаю, что нечего тебе на фронте делать. Оставайся здесь. Будешь мне помогать формировать революционные отряды из солдат и рабочих.
- А как же фронт, долг? Я не хочу становиться дезертиром.
- Ты им и не будешь. Сделаем тебе новое предписание, и откомандируем в распоряжение начальника Минского гарнизона. Ты что, Россию не знаешь? Здесь все продается и все покупается, за мзду чиновник тебе любую бумагу выпишет.
- В таком случае я согласен.
Когда уже расставались, товарищ Арсений задержал руку корнета в своей и, испытывающее и внимательно глядя в глаза, сказал:
- Работа предстоит большая, товарищ Меч! Надо из всей массы недисциплинированной солдатской массы найти надежных людей и создать из них боевые дружины. Час, когда падет самодержавие, не за горами. Полиция разбежиться и город останется один на один с разнузданной и деморализованной солдатской толпой. К этому времени наши отряды должны будут готовы перехватить управление у прежней власти, обеспечить в городе революционный порядок. Вы поняли?
- Понял, Михаил Александрович, будем работать.
Так завязалась дружба Николая Заломова с Михаилом Васильевичом Фрунзе.

За минувший год Николай возмужал не только физически, духовно он вырос лет на десять, расставшись с последними иллюзиями. Сразу по прибытии на фронт его ждало не просто разочарование, а глубокий шок от увиденного: война оказалась совсем не такой, как представлялась. В минувшей компании русская армия потерпела жестокое поражение, но избежала полного разгрома. Войска встали и зарылись в землю там, где остановили германца. Обе противостоящие стороны сразу ощетинились пятнадцатью рядами колючей проволки и целой системой траншей.
В такой войне коннице, куда определили Николая, делать было совершенно нечего. Драгунов спешили и посадили в окопы наряду с солдатами, а лошадей отвезли в тыл, Всю весну и половину лета Николай, как и все остальные, сидел в траншее, вырытой прямо посреди болота и месил непролазную белорусскую топь. Вольтижировка под огнем вражеских пулеметов потеряла всякий смысл, посему про атаки сомкнутого строя конницы, чем сильны были драгунские части, пришлось позабыть. Шашки тоже редко вынимались из ножен, ибо они были хороши только при преследовании убегающего противника, а немец был противником упорным и стойким и пятки нашим войскам показывать не собирался. В условиях позиционной войны в цене были пластуны, а не кавалеристы. Николай быстро освоил эту премудрость, научившись незаметно передвигаться, умело маскироваться, буквально сливаясь с землей. Поэтому юноша был востребован в качестве охотника для разведки. Один раз его группе удалось доставить ценного «языка», аж целого саперного майора, рассказавшего немало интересного о вражеской обороне. Этот поиск принес на грудь Николая первого Георгия и унтер-офицерские лычки на погоны.
В середине лета началось позорное Барановичское наступление. В то время, когда бравые войска Юго-Западного фронта штурмовали карпатские твердыни, и им как воздух была необходима помощь, войска Западного фронта, с завистью поглядывая на своих более удачливых соседей, благодаря генеральским интригам и проволочкам, оставались на месте. Лишь к середине лета началось наступление, но к нему так долго готовились и столько раз переносили, что немцы, разгадав все замыслы русского командования, и определив направления главных ударов, заранее подтянули туда войска. Наступательный порыв русских сломался о тевтонскую стойкость и аккуратность в обороне. Сиденье в обороне оказалось сильнее наступления, и немецкий зад оказался крепче русского штыка. Пересидели. Не помогли ни артиллерия, ни натиск. Драгуны, попытавшись наступать, наткнулись на пулеметы, рассыпали строй и стихийно перешли к атаке казачьей лавой. В таких убийственных атаках Николаю удалось, наконец, вдоволь помахать шашкой. В одном из боев он вынес из боя раненного командира, за что был удостоен второго Георгиевского креста.
Победоносная армия крепка, а неудачи действуют разлагающе. Поэтому после провала наступления боевой дух Западного фронта был сломлен и посеяны семена сомнений в победе над немцами. Итогом боев компании 1916 года были огромные, до семисот пятидесяти тысяч солдат и офицеров, жертвы. Особенно болезненна была убыль офицеров, оказался выбит практически весь кадровый офицерский состав, и Верховный Главнокомандующий принял решение о формировании новых школ прапорщиков ускоренного, трехмесячного срока обучения. Николай, уже ставший к тому времени фельдфебелем, был направлен на учебу в Кавалерийскую школу прапорщиков, после окончания коей новоиспеченного корнета вновь ждал фронт.

Работы в Минске оказалось более чем достаточно. Все дни Николая были заняты агитаций в частях Минского гарнизона. Одновременно он, присматриваясь к людям, отбирал наиболее сознательных солдат в будущие революционные отряды дружинников. Наконец, как и обещал товарищ Арсений, минские социал-демократы и эсеры прислали рабочих. Теперь можно было приступать к формированию боевых дружин. Радовало, что рабочие оказались элементом сознательным и организованным, но им, в отличие от солдат недоставало элементарных военных навыков. Пришлось обучать их таким простым вещам, как строй, выполнение команд и умение обращаться с оружием. Удалось их даже два раза вывезти за город, где провести стрельбы. Всего через месяц боевые дружины были хоть в какой-то степени готовы к операции по перехвату власти.
И вовремя: нетерпение народа, и недовольство властью достигли наивысших пределов. Бурлило все общество до самых верхов, и необходимость смены власти была общим мнением. Император не имел поддержки даже в собственной семье, члены которой в открытую искали ему замену. Обо всем этом Николаю поведал товарищ Арсений, за их, ставшими уже традиционными вечерними посиделками:
- Веселые, товарищ Меч, дела начинаются. В Петрограде, доходят сведения, уже голодные бунты. Правительство в полной растерянности. Похоже, что мы с тобой станем не только свидетелями, но и участниками победоносной революции. Дружины готовы?
- Им бы еще подучиться. Ребята хорошие, но опыта нет. Но в целом, отряды сформированы, более-менее вооружены, задачу свою знают.
- Ничего, Коля, опыт приходит в борьбе. Главное в нашем деле – быстрота и внезапность.
В начале марта стали приходить тревожные и одновременно обнадёживающие вести из столицы. Голодные бунты, сотрясающие Петроград, переросли в восстание. Сначала стало известно, что солдаты отказываются стрелять в народ, а потом валом пошли сообщения о массовом переходе войск на сторону восставших. Со всей определённость стало ясно – началась революция. Для большинства в Минске это событие стало неожиданным, но не для товарища Арсения. На следующий день 2 марта 1917 года Михайлов, поручив Николаю собрать отряды, отправился в местное отделение Всероссийского земского союза, который взял на себя функции временного штаба революции, где и пробыл весь день. Ведущие политические силы так и не смогли договориться о формировании совместного органа, поэтому на следующий день были созданы либеральный «Временный комитет порядка и безопасности» и революционный Совет рабочих депутатов. Однако отсутствие твердой власти сказалось на порядке в городе самым отрицательным образом. Начался грабеж винных магазинов, участились кражи и грабежи, распоясавшиеся солдаты кое-где стали устраивать самосуд над офицерами, мародерствовать. А третьего числа пришло известие, что Николай II отрекся от престола. Действовать требовалось решительно и незамедлительно, ибо анархия грозила захлестнуть Минск. Четвертого марта товарищ Арсений буквально вынудил гражданского коменданта города подписать приказ о назначении его начальником милиции по охране правопорядка в городе Минск. Руки у него теперь были развязаны и вечером, 4 марта 1917 года он провел последнее совещание с командирами боевых дружин рабочих и верных подразделений минского гарнизона. Ночью отряды рабочих и солдат, ведомые Михайловым, Заломовым и другими надежными товарищами выдвинулись на захват объектов города. Ими была разоружена полиция города, захвачено городское полицейское управление, взяты под охрану сыскное отделение и важнейшие государственные учреждения.

Но постепенно революционный энтузиазм стал угасать в Николае Заломове. Утомила склока между Временным Правительством и Советами, неспособность новых властей остановить страну от сползания в анархию. С возрастающим скептицизмом Николай видел, что революционный энтузиазм не привел к укреплению боевого духа армии, а, напротив, к ее дальнейшему разложению. Печально знаменитый приказ №1 привел только к хаосу в армейских структурах и всеобщему падению дисциплины. С такой армией не только войну не выиграть – мира пристойного не заключить. С этими сомнениями Николай пришел к Михайлову, который, отбросив партийный псевдоним, после победы революции стал именовать себя своим настоящим именем – Михаил Васильевич Фрунзе. Фрунзе он застал за разбором материалов по франко-прусской войне. Начал, учитывая сложившиеся меж ними доверительные отношения, без обиняков:
- Михаил Васильевич, а поступаем ли мы, призывая к миру, честно и патриотично по отношению к стране? А то вот ведь какая штука выходит, призыв к превращению империалистической войны в гражданскую означает, что солдаты должны бросить фронт, повернуться к врагу спиной и обратить свои штыки против своих же, русских.
Фрунзе внимательно выслушал своего юного друга, не возмутился, не обозвал контрой, подумал, прежде чем ответить, ведь сам не раз задавал себе эти вопросы.
- Знаешь, а пожалуй, отчасти твоя правда в словах есть. Я сейчас занимаюсь историей Франко-Прусской войны. Тогда же тоже рухнула империя и Франция стала республикой в самый разгар войны. Но война показала, насколько прогнил императорский режим. Ведь патриотизм не есть верность правительству страны и согласие с тем правлением, которое в стране есть. Романовы настолько достали всех, что только революция стала выходом. Разве мы, революционеры, виноваты, что они не смогли мобилизовать народ? Они не смогли даже ясно объяснить цели войны! Разве революционеры повинны в том, что мужики бросили фронт и ринулись в свои деревеньки делить землю? Нет, это Романовы за полвека не сподобились решить аграрный вопрос. Народную власть, ту, что выполняет народные чаяния, народ будет защищать, за такую власть народ будет готов умирать. И за мир мы не на условиях немцев, а за всеобщий демократический мир.
- Да, но все действия новых, революционных властей, направлены на то, чтобы уничтожить армию. Тот же Приказ №1 ведет к полному развалу. И вот результат – провалились все летние наступления русской армии, даже новые территории потеряли. В моем понимании армия – то, что подчиняется приказам одного, а не место, где ведутся бесконечные дискуссии и выносятся различные резолюции.
- Не волнуйся, Николай. Не мы, большевики, а либералы и мелкобуржуазные социалисты, сейчас стоящие у руля, виноваты в губительном для войск Приказе №1. Мы же, когда придем к власти, создадим новую армию. Революционную армию, спаянную сознательной железной дисциплиной. В этой армии власть командира будет опираться на его авторитет. Это будет народная армия. И с ней мы одержим новые победы над мировым капиталом.
- Тогда гнать надо это Временное правительство, пока они тут все не развалили!
- Вот этим мы и займемся. Контрреволюция подняла голову, а Временное правительство не способно с ней справиться. Пора устанавливать настоящую революционную власть, нашу! Тебе, Николай, надлежит ехать в Москву. Ты проявил себя как прекрасный агитатор и организатор, а в Москве много военных училищ и мало надежных войск, надо помочь.
- А как же часть?
- Тебе теперь надо выполнять приказа своей партии, а не армейского начальства. Я тоже уезжаю.
- Куда?
- В Иваново, в Шую. Там крепкая большевистская организация, там у меня остались партийные связи. Буду формировать отряды Красной Гвардии.
- Ой, да у меня там дружок в Шуе, Кирилл! Наш, партийный. Привет не передадите? И Глаше, супруге его? Почитай, три годка не виделись.
- Обязательно передам, если встречу.
На том и расстались, обменявшись на прощанье крепким мужским рукопожатием.

Автор: Iskander_2rog 23.3.2017, 8:43

Братские дела. Где-то в Америке.

Весна четвёртого года войны. Вдоль западного побережья древней Атлантики протянулась чудовищных размеров агломерация. Новая «столица мира», уютно разместившейся на островах мегаполис, встречал приезжих из Европы исполинской фигурой бабы. Устремлённые вверх шпили небоскрёбов выдвинули в свой авангард эту огромную бабищу с факелом в руке, сурово взирающую со своего каменного постамента на приплывающих пилигримов.
Впрочем, в городе царил уют и комфорт, давно забытый на старом континенте. Пересекались под прямым углом широкие стрит и авеню, по углам которых зеленели многочисленные парки и скверы. Истошно сигналили клаксонами автомобили, бесконечным потоком несущиеся по прямым улицам. В неисчислимых кафешках и ресторациях черные как смоль негры в белоснежных сорочках играли джаз и свинг, а безукоризненно одетые дамы и джентльмены пробовали свои силы в танго, новомодном танце, лишь недавно вышедшем из городских трущоб на широкие площадки центральных проспектов.
Цилиндры выходили из моды, уступая место шляпам, которые вместе с белыми носками и лаковыми туфлями вместо привычных штиблет придавали мужчинам весьма импозантный вид завзятого сердцееда. Городская жизнь отторгала устаревший образ благородного джентльмена, и романтизировала развязных апашей, считавшихся огребьем в отмирающую эпоху. Женщин украсили едва выглядывающие из под миниатюрных шляпок коротко остриженные волосы, добавлявшие им, вместе с ярко накрашенными губами и длинными мудштуками сигарет, изрядную толику загадочности и таинственности. Поскольку партнёру в танго было трудно сосчитать своими пальцами рёбрышки у партнёрши, то – долой корсеты, а следом и всю прочую ерунду, излишне скрывающую женское тело. Новые танцы, новая музыка и, более всего, военное лихолетье способствовали ликвидации лишних вещей, закрывающих женское тело, и оно, наконец, предстало перед мужским взором во всей своей греховной красе. Упрощение и укорачивание чрезвычайно прозрачных женских платьев, дамы компенсировали наличием огромного количества драгоценностей и прочих украшений. Блеск бриллиантов на дамских шейках дополнялся бесчисленными огнями неоновой рекламы, которыми город, как нувориш, увесил себя. Словом, на первый взгляд Америка только и делала, что обжиралась в ресторанах, слушала джаз и танцевала танго, вполне равнодушная к своей истекающей кровью альма-матер – Европе.
Однако, это было не совсем так, вернее, совсем не так. Да, на Североамериканском континенте слабо слышались дыхание и смрад всеевропейского побоища. Но с цинизмом молодого пернатого хищника страна по ту строну Атлантики зорко всматривалось на старушку Европу, пытаясь сквозь марево пожарищ разглядеть контуры будущего мира, мира, в котором по замыслу её руководителей им предстояло править. Нажравшиеся деньгами толстосумы-банкиры, плутоватые политики, раздобревшие на военных поставках промышленники и вездесущие бойкие репортёры примеряли на себя роль хозяев мира. Именно здесь, вдали от военных невзгод, собралась очередная ассамблея европейских Магистров Братства Звезды. Требовалось осмыслить революцию в России, найти, наконец, пути к европейскому миру и обдумать вместе с американскими банкирами контуры нового европейского мироустройства. Влияние и возможности Братства, да если к ним присовокупить финансовые возможности местных воротил, могли бы стать залогом прочного мира на европейском континенте и нового порядка для народов. Североамериканские Соединённые штаты впервые были представлены на столь серьёзном собрании, ибо Магистры наконец осознали, что отныне без этой страны европейские дела не решить.
Местом для своей ассамблеи Братство Звезды выбрало гигантскую залу Американского музея естественной истории. Эйклиевские чучела антилоп, горилл и усатых хищников с немым удивлением взирали на представителей человеческой породы, собравшихся в этом царстве животного мира. Несмотря на то, что Магистры представляли воюющие друг с другом нации, вели они себя подчёркнуто вежливо и корректно. Колошматить друг дружку – удел простонародья, а небожителям, коими считали себя эти избранные, не след предаваться мирской суете, ибо сие есть моветон. Князь Кронберг, Магистр Европы держал речь на открытии ассамблеи:
- Россия всё, Братья! Кончился страшный монстр, держащий в страхе всю Европу! Отныне мы, цивилизованные европейские нации, просто обязаны договориться и прекратить эту бессмысленную войну. Стоит полагать, что вслед за Россией последует черёд других империй. Братство должно способствовать созданию невиданного прежде сообщества, в котором люди, идеи, деньги, товары будут не знать государственных и национальных границ. Наше владычество, поддержанное американским капиталом, будет распространяться поверх государств и народов. Тогда не будут иметь значение, на чьей земле построен завод, какой стране принадлежат рудники. Мы создадим власть мировой валюты, транснационального капитала и промышленных концернов, международных институтов и мировых средств массовой информации и коммуникации. Да будет транснациональная власть Братства Звезды!

Несколько позже в номере «люкс» фешенебельного отеля большого североамериканского города. Неторопливую беседу вели двое.
- Князь! Вас можно поздравить с очередным триумфом?
- К сожалению, он был неполным, барон.
- ?..
- Всё не так просто, как рисовалось нам там, на континенте. Америка впервые так глубоко залезла в европейские дела, но недалёк тот день, когда всё золото мира будет сосредоточено в этой стране, поэтому в наших раскладах мы не можем не учитывать её интересов. Недостаток опыта янки компенсируют решительностью и напористостью и с наглостью нуворишей пытаются навязать нам свою волю.
- А что им можно противопоставить?
- Эх, герр барон, к сожалению, почти ничего. Они и так точили зуб на Германию из-за «неограниченной подводной войны», а после гибели «Лузитании» уж подавно. Европа – старая дряхлая кляча, в янки ведут себя, словно ковбои, объезжающие своих мустангов. К сожалению, из-за дурацкой политики кайзера, окончательно выжившего из ума, Америка вступила в войну не на нашей стороне.
- Ну, это было ясно и так, герр князь. Для этого вовсе не стоило рисковать, путешествуя по объятой войной Европе, пересекать Атлантику. Я – банкир, и как не мне знать, что вложенные деньги должны окупаться. А янки столько капиталов вложили в державы «Сердечного Согласия», что просто не могут допустить их краха.
- Не только деньги, барон, не только. Для своей гегемонии американцы просто не могут допустить, чтобы одна из противоборствующих сторон усилилась. Америке конкуренты не нужны! Именно поэтому их основная идея фикс – равновесие в Европе. Ради этого они будут способствовать поражению стран оси. Но и нам плюс – они не допустят уничтожения Германии. Революция в России нарушила баланс сил, янки испугались победы немцев, поэтому не особо большой экспедиционный корпус это равновесие восстановит. К тому же, по замыслу Братства все империи должны пасть! Военное поражение держав оси будет этому способствовать.
- Вот даже как!
- Вот, почитайте – здесь изложены четырнадцать пунктов послевоенного урегулирования. Это то, над чем наши американские Братья трудились весь предыдущий год.
- А где в них интересы Братства? Я их не вижу.
- Побольше мудрости, барон. Наше место за кулисами – дергать за ниточки. Эти пункты – удавка на шее европейцев. Пусть думают, что они сами решают, сами управляют, сами выбирают. Демократия, права человека будут держать их в узде похлеще пулемётов. А для непокорных мы придумаем гуманитарные интервенции. Стаду свовсе не требуется знать, что оно стадо, только так и можно объединить человечество. Много столетий Братство Звезды было на перепутье: наши восточные адепты стремились к созданию сверхимперий, мы, европейцы преуспели в организации тайных обществ, действующих вне государственных границ. Вольные каменщики, иллюминаты, катары, ордена крестоносцев, хоть нередка и враждовали друг с другом, немало потрудились на создание общеевропейской цивилизации. Код общих ценностей и модели поведения внедрены в сознание большинства жителей европейского континента. Сейчас уже ясно, что время империй подходит к своему концу. После войны европейские страны должны быть более дезинтегрированы, миром должны править наднациональные структуры, управляемые Братством. Сейчас у нас есть не только универсальный инструмент духовного управления человечеством в виде прав человека и псевдодемократии. В наших руках и финансовый инструментарий господства – Федеральная резервная система. Президент САСШ, этот парень с лошадиной мордой ковбоя и повадками протестантского пастора всё-таки сподобился подписать закон о ФРС – финансовой основе нашей власти. Он же, кстати, является и автором четырнадцати пунктов послевоенного мира.
- А что до России? Мы всё говорим, что её надо вымести из большой европейской политики, а в документе ей полный респект и уважение.
- Тут тоже есть двойное дно. В документе говориться о свободном выборе народов России. А как они не захотят жить вместе в одной стране? Зря, что ли наш Генштаб поддерживает деньгами всякие национальные движения в России? И не только их, кстати. По проекту мирного договора Польша и Финляндия точно становятся независимыми. Возможно – Закавказье и та территория России, что всё чаще называется Украйной. Мы вообще заинтересованы в поддержке тех течений, в том числе и самых радикальных, кои способны ослабить Россию. Эту позицию разделяют все американские и европейские члены Братства. Президент САСШ волен думать, что он подписывает законы и проекты, А на самом деле его рукой водит Магистр Америки, полковник Гоус, «серый кардинал» американского президента. В отношении России на ассамблее он говорил, что остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной России в мире будут четыре России: одна — Сибирь, а остальные — поделенная европейская часть страны.
- Знаю его хорошо, имел с ним некие финансовые дела. Очень способный человек.
- А у американских Братьев в отношении России тоже свой интерес имеется.
- Какой же?
- Представьте себе, барон, они тоже финансируют крайне деструктивные силы в России. На нашей ассамблее присутствовал один такой субъект, тоже, кстати, член Братства. Это страшный человек: тонкое лицо аскета, пронзительные глаза, выглядывающие из-под пышной шевелюры. Он, барон, настоящий фанатик, грозящий уничтожить весь мир, смести всю современную цивилизацию. И подобные ему, вполне способны организовать новый крестовый поход миллионов варваров.
- А зачем это нужно американским денежным тузам?
- Им и нам одинаково нужен жупел, чтобы держать Европу на коротком поводке. Всё вполне рационально: яд радикального коммунизма только потому получил такое распространение, что является протестом против системы, управляющей миром, теперь, когда есть опасность, что яд поразит весь организм, очередь за нами. Фантом коммунизма позволит нам загнать человеческое стадо в стойло. А этот русский только недавно прибыл в САСШ, а уже на короткой ноге с крупнейшими банкирами Ротшильдом, Морганом, Вартбургом, которые щедро раскрывают свои кошельки для помощи революции в России. А с Джейкобом Шиффом у них вообще едва ли не дружба, если банкиры вообще умеют дружить. Дело в том, что Шифф – давний партнёр банкира Жавотинского, дяди нашего русского Брата. Вот мы с тобой ходим пешком, а «бедному» революционеру из России сразу предоставили престижные апартаменты и автомобиль с личным шофёром. Президент собственноручно вручил американский паспорт этому русскому. Всё идёт к тому, что на днях он, во главе изрядной группы русских политэмигрантов, отправится на родину. Я так думаю, что они так тряхнут Россией, что от неё мало что останется. Вот вы барон, ведаете всеми финансовыми связями с русскими революционерами, знаете своих российских корреспондентов и их посредников, наверняка держите в голове все суммы?
- Совершенно верно, моя голова – очень опасное оружие, хранящее немало тайн, Она может сломать карьеру не одному политику и в России, и в Германии.
- Поверьте, барон, все наши суммы – тоненький ручеек, по сравнению с финансовыми потоками американского капитала для своих клиентов.
- Даже так? Но, посмотрим, кто по прибытии в Россию займёт лидирующие позиции у радикалов. Тогда и увидим, чья финансовая помощь была эффективнее.
- Действительно, ждать недолго осталось. Барон, за время ассамблеи ничего любопытного не наблюдалось?
- Князь, я обеспокоен, что все эти дни за ассамблеей пристально наблюдал некий субъект, тоже имеющий свои интересы с русскими иммигрантами. Судя по всему англичанин.
- Вы ошиблись, барон. Он тоже русский, вернее, из русских ашкенази. Но – подданный Британии.
- Хе, на кого из русских революционеров не посмотри – сплошные ашкенази.
- Отчасти вы правы, но не в отношении этого молодого человека. О, это протеже шефа британской разведки, подаёт большие надежды. Англичане ведь тоже плотно опекают русских революционеров.
- А им-то это зачем? Они ведь союзники.
- Союзники, барон, тоже бывают разными. В сильном центральном правительстве России заинтересована только Франция. Они столько кредитов русским надавали, что им просто необходим кто-то, кто сможет это всё отдать. А Британия бодалась с русскими весь прошлый век. У них интересы по всей южной границе с Россией – в Закавказье, в Средней Азии и Афганистане, в Китае и Маньчжурии. Ами(кк) вовсе не прочь прибрать себе нефтяные поля Каспия. Для этого им вовсе не нужна единая Россия.
- Как я вижу, действительно, новый европейский порядок будет создаваться за счёт России и на обломках России. А как, князь, бенефис Меча Тамерлана на ассамблее? Получился?
- Не совсем, барон, не совсем. Предъявленный Меч Тамерлана не произвёл такого же фурора, как в Женеве. Янки, в отличие от романтиков-немцев, очень практичные и рационально мыслящие люди. Артефакт, конечно, хорошо, сказали они, но если бы я смог показать им с помощью Меча что-нибудь этакое. Они воспринимают Меч Тамерлана, как фантастическое оружие и ждут демонстрации его возможностей.
- Ха! Конечно, здесь мы не на своей территории и не смогли повторить наши маленькие фокусы с отключением света и созданием искусственной молнии.
- Что верно, то верно. Но все остальные договоренности с американскими Братьями удались, так что ассамблею можно признать успешной. Меня же тревожит совсем иное, барон.
- Что же именно, князь?
- Тревожные вести из Франции, барон. Магистр Франции в приватном порядке предупредил меня, что их кабинет, вероятно, опять возглавит Тигр. А это война до победы, до полного конца. Этот тип способен камня на камне не оставить от Германии. И он неуправляем и не идёт ни на какие компромиссы.
- Что же делать? Ведь это ставит под угрозу наш проект Соединённых штатов Европы! Какие варианты есть у нас?
- Очень мало. Процесс распада Австро-Венгрии и краха Германской империи уже запущен. Если четырнадцать пунктов янки не пройдут, и условия мира будут непосильны для Германии, то придётся задействовать план «Б». Европу придется объединить силой, и сделает это униженная и оскорблённая Германия. Мир вздрогнет и ужаснётся при появлении Четвёртого рейха!

Как говорится война войной, а обед по распорядку. Именно этому правилу последовали два педантичных немца, оказавшиеся этим вечерним часом в зале ресторации, располагавшейся на первом этаже фешенебельного отеля. Сумерки ещё не наступили, поэтому полуночных посетителей было немного. На эстраде в углу залы рьяно насиловала музыкальные инструменты группа негров с ослепительно белыми зубами и такими же белоснежными сорочками. Музыкальной какофонии джазового оркестра вторила необъятной величины красотка с шоколадным цветом кожи и невообразимым веником чёрных волос на голове. Её хриплые завывания, переходили порой в жалобные всхлипы и томные вздохи, что придавало необычайно чувственный флёр её пению.
Сделав заказ, германцы поначалу некоторое время методично пережёвывали пищу, набивая свои желудочно-кишечные тракты и насыщая организм калориями. Наконец, князь Кронберг, на которого местная музыка производила гнетущее ощущение, в раздражении бросил на стол вилку и решительно отодвинул от себя тарелку с недоеденным бифштексом.
- Не могу ЭТО слышать и есть! – заявил он. – Америка при всей её невообразимой мощи, в сущности, столь же варварская и страна, что и Россия.
Барон Штоц, с аппетитом уплетавший свою порцию, едва не поперхнулся. А князь, между тем, продолжал:
- Бифштекс приготовлен плохо, пиво – редкостная дрянь. А это чёртова музыка вообще что-то невообразимое. Как будто кот нагадил и орёт. А пение – разве эти хрипы могут считаться пением? Несчастливо будет человечество, если судьбы мира станут определять Россия и Америка.
Блестяще образованный в русле классической европейской культуры князь откровенно не понимал и не принимал всё то, что внёс в искусство двадцатый век. Своё непонимание он обратил в ненависть и теперь, сидя в американском ресторане, попросту злопыхательствовал. Барон Штоц, много живший в России, и, даже некоторым образом, сросшийся с нею, почувствовал себя уязвлённым и счёл своим долгом возразить:
- Мне кажется, что вы излишне пристрастны князь, кухня у русских не хуже других, а славная композиторская школа…
- Бросьте, барон! – в раздражении Кронберг, приготовил нож и вновь пододвинул к себе тарелку, он принялся катать по ней недоеденный жесткий бифштекс, пытаясь поймать и нанизать его на вилку. - Какая музыка? Варварское язычество, а не музыка: грубое звучание инструментов, сплошные барабаны и литавры, нелогичное построение музыкальных фраз и композиции всего произведения. А пение? Эти ужасные басы вместо услаждающего слух тенора. Когда поёт мужской хор – кажется, что в Альпах сходит лавина снега. И, главное, плюют на все законы музыки, искусства, которое должно услаждать слух. Опера для трёх басов! Где это видано такое?
- Но ведь у них есть ещё и Чайковский? – робко попробовал возразить Штоц.
- А вот Чайковский как раз больше европейский композитор! – с апломбом заявил князь. – Его музыка – почти европейский уровень, а я веду речь о дилетантах из кучки. Впрочем… - князь с полминуты глубокомысленно помолчал. – Его балеты тоже несут печать дикости. Не балет – а гимнастические упражнения под музыку. Не танец, а цирковая акробатика.. Балерины – худосочные акробатки – смотреть не на что! А хриплое женское контральто в их романсах? Цыганщина! Здесь, в Америке - негры, там – цыгане.
Наконец, поймав бифштекс и отпилив от него маленький кусочек, он замолчал, ибо пытался разжевать беззубым ртом жесткий непрожаренный кусочек.
Осознав всю тщету своих усилий князь просто проглотил, не разжёвывая, остаток бифштекса.
- Но вернёмся к нашим делам, барон. Как поживает Catherine? Не скучает по своей варварской стране?
Штоц насторожился, ведь он хорошо знал своего шефа. Ох, неспроста и не вдруг он вспомнил историю трёхлетней давности.
- Спасибо, фрау Штоц чувствует себя прекрасно. – барон тщательно выбирал слова и одновременно решил подчеркнуть изменившийся семейный статус бывшей госпожи Воиновой. – Но вы же сами могли убедиться перед отъездом – её что-то постоянно гнетёт. Возможно тоска по Родине.
- Или по дочери? – пристально глядя в глаза Штоцу, закончил за него мысль Кронберг. – Возможно она чувствует за собой вину, что в самый нужный момент не смогла защитить и уберечь дочь.
- Возможно, - нехотя согласился барон, - Но война! Я не мог без риска привезти её в Россию, когда был там с секретной миссией.
- У вас будет такая возможность!
Видя, как удивлённо полезли вверх брови барона, князь Кронберг продолжил:
- Всё дело идёт к сепаратному миру. Заключат ли его нынешние революционные власти, либо те, кто придёт к ним на смену, мне нужен там человек, который знает Россию и сможет там присмотреть за событиями.
- Мне, конечно, хотелось бы ещё раз побывать в этой стране, да и фрау Catherine это сможет вернуть у жизни, - Штоц внутренне ликовал, после трёх лет жизни в фатерлянде Россия ему оказалась родней и ближе, - Но, позвольте спросит в качестве кого я туда поеду?
- В качестве посла!.. Полномочного посла Рейха.
Кронберг удовлетворённо откинулся на спинку кресла, наблюдая за реакцией своего помощника. На лице Штоца поочерёдно сменялись растерянность, недоверие и, наконец, надежда, как ни пытался он скрыть свои эмоции. Многие столетия Несущие Свет постигали науку управления людскими помыслами и желаниями. Сами они, выводящие свою родословную от уцелевших пилигримов Звезды, взорвавшейся в земной атмосфере, считали себя не вполне людьми, вернее, совсем не земными людьми. Одним из потомков Несущих Свет был и князь Кронберг, носитель перстня из подлинного звёздного металла в оправе которого находилась маленькая частичка звёздного камня. За свои немалые года князь, как он думал, в совершенстве постиг тайны человеческой природы и виртуозно владел наукой манипулирования людьми. Всех человеческих особей князь условно делил на идеалистов, романтиков и циников. Конечно, порой невозможно провести чёткую грань. Мотивация людских поступков полифонична. Например, среди крестоносцев, движимых на освобождение Гроба Господня были и религиозные фанатики и просто любители пограбить. В своё время Братству Звезды пришлось немало потрудиться, чтобы образовать из стихийного движения духовно-рыцарские ордена с чёткой структурой и жесткой иерархией. Гроссмейстерами орденов стали наиболее авторитетные Братья. Это были первые универсальные объединения европейцев поверх границ государств и народов. К тому же эта была единственная в то время постоянная военная сила, которую откровенно побаивались многочисленные варварские корольки тогдашней Европы. Тамплиеры опутали Европу паутиной кредитно-денежных отношений, немало поспособствовав созданию единого общеевропейского рынка. Иоаниты доблестно охраняли внешние границы, а тевтоны огнём и мечом приобщали восточных и северных варваров к благам европейской цивилизации. Затем наступила эра тайных масонских обществ, через которых Братья постарались пропустить как можно больше образованных европейцев. Им внушалось, что цели ложи выше национальных и государственных интересов, что существуют универсальные человеческие ценности, во имя которых стоит пожертвовать родиной, близкими, семьёй. Но настоящая эра глобализации наступает лишь теперь, когда финансовый капитал опутал невидимой рукой рынка весь цивилизованный мир. На протяжении столетий трудились Несущие Свет над искусственном выращивании нового человеческого вида, не человека разумного, задающего слишком много вопросов, а общечеловека разумного, с непосредственной улыбкой дитяти внемлющего своим вождям. Оставшихся несогласных, думающих и размышляющих, должна утилизировать общеевропейская кровавая мясорубка.
Оттого-то князь ненавидел Рашу, что эта парадоксальная страна выбивалась из общего правила. Нет, конечно, образованная часть общества оказалась вполне восприимчива к новым веяниям, шедшим из просвещённого и передового Запада. Но вот неграмотное быдло…
- Чой-то ты, барин, чогой-то непонятно толкуешь. Уж больно мудрёно. – начинал чесать репу мужик.
Затем его мысли принимали опасное направление:
- Да ты, мил человек, на сициалист часом? – мужик уже чесал косматую бороду. – Може сдать тебя, шельмеца, уряднику?
Ну что такому уроду говорить о правах и ценностях? Вот и выходило, что главными клиентами князя были увязшая в кокаиновом тумане богема и деклассированные элементы, бандитствующая сволочь. Вон, даже какой-то русский писатель на полном серьёзе утверждал, что босяки и бандиты – главная революционная сила на Руси. Не иначе прав был писатель, сам вышедший из босяков, ведь те же раболепные мужички, сдававшие агитаторов властям, сейчас, получив в руки оружие, как с цепи сорвались. И режут, и грабят, и насильничают. Революция, однако!
А посему европейскими членами Братства Звезды был сделан однозначный вывод: Россию надо валить в первую очередь. А то, ненароком, она соберётся силёнками, и покажет европейцам кузькину мать, что уже бывало в истории. Для этого уже много лет Братство работало с теми группами, которые изнутри могли взорвать страну. Руку к финансированию этих групп приложили порой непримиримые враги на поле брани, но вполне управляемые Братством чопорные ами, заносчивые янки и педантичные боши. Работа велась по всему спектру оппозиционных российских сил. Идеалисты, к которым Кронберг относил прогрессистов, правых эсеров, трудовиков и прочих либералов, были убеждены, что Солнце всходит на Западе. Всё, что есть в мире разумного доброго и светлого, по их мнению, родилось в просвещённой Европе , поэтому с Западом надо не воевать, а идти к ним в ученики и услужение. Тот факт, что страны Запада сами сошлись в смертельном клинче, их вовсе на смущало. К тому же практически все они прошли школу масонства, поэтому ради своих отвлечённых идей они готовы были встать на путь предательства, измены или просто интриг против власти в стране. Князь был совершенно невысокого мнения о деловых качествах и способностях этих клиентов, видя в них прекраснодушных пустомель, но случилось невероятное: им удалось свергнуть самодержавие. По-видимому оно было так слабо, что власть сама упала в руки оторопевших от невиданного подарка революционеров. Впрочем, князь не обольщался насчёт возможностей этих субъектов удержать государственную власть в огромной России: настолько они были откровенно ничтожны и органически неспособны к созидательной работе. Судя по известиям, приходившим из России, идеалисты оказались ещё нелепее, чем представлялось, и сейчас делали всё возможное, чтобы потерять власть: вместо того, чтобы железной рукой взять бразды правления, устроили говорильню, допустили существование Советов, превратили армию в политический дискуссионный клуб вооружённых людей.
По мнению Кронберга циники, коими он считал националистов, предстоит растащить Россию на маленькие национальные куски. При этом предстояло из самих русских создать несколько карликовых псевдо наций: казаков, украинцев, литвинов, поморов, сибиряков. Пусть сородичи азартно уничтожают друг друга на пользу Братству. Князь знал, что национальное чувство, которое в своих целях расчётливо-цинично используют нарождающиеся лидеры движений, весьма острый соус, скорее даже отрава. Толпы, отравленные этим соусом, будут готовы деть, пытать, убивать, уничтожать. Поэтому лидеры националистов во-первых, отъявленная сволочь, ничтожества не нашедшие себя в жизни и не «сгодившиеся» другим партиям и движениям, а во вторых законченные мерзавцы, способные на самые чудовищные преступления.
Поставить точку в существование России по замыслу Братства должны были романтики, выдумавшие и поверившие в сказку о рае земном, идеальном обществе без насилия и угнетения. Но дело в том, что на пути к этому обществу они вынуждены будут отбирать имущество у людей, угнетать и уничтожать целые сословия, глумиться над идеалами и ценностями традиционного общества. Кронберг ни в коей сере не верил в осуществимость коммунизма и был убеждён, что добровольно ни один нормальный человек не отдаст этим теоретикам ни своего имущества, ни своей земли, ни жену и детей. А, значит, сопротивление будет бешеным. Поэтому, дорвавшись до власти, социалисты уничтожат церковь и государство, семью и школу, всё самое святое для русского человека, поломают вековые устои страны, развернут неслыханный террор, принявшись железной рукой загонять человечество в счастье. Одно смущало князя: воспалённые глаза этого фанатика. Слушая его речь, князь порой начинал ловить себя на мысли, что он внемлет этому русскому и начинает верить во весь этот бред про мировую революцию. Романтики-то они, романтики, да вдруг у них получиться? И князь аж передёрнул плечами, предположив такую перспективу.
Из задумчивости Кронберга вывел голос Штоца, полный участия:
- С вами всё в порядке, князь?
Старческий скрипучий голос Кронберга прозвучал резко и раздражённо:
- Не извольте беспокоиться, герр барон.
Князь был недоволен, что окружающие всё больше стали обращать внимание на его возраст и надвигающуюся дряхлость. Шутка ли, далеко за семьдесят с гаком. Предания Братства Звезды гласили, что первые Несущие Свет жили по тысяче лет, однако у их потомков, в результате браков с земными женщинами, продолжительность жизни стала неуклонно уменьшаться, пока не сравнялась с земной. Князь Кронберг, пытаясь оттянуть неминуемое, истязал своё тело физическими упражнениями, много двигался на свежем воздухе, немилосердно стягивал свой бюст корсетами. Даже умудрился заделать своей молодой жене ребёнка. Однако же, немощь становилась всё заметнее: мышцы постепенно усыхают, походка стала шаркающей, лицо покрыли пигментные пятна и черные точки угрей вокруг носа, а из самого носа и из ушей стали кустами лезть отвратительно-белые, жёсткие волосы.
- Извините герр князь, я просто думал, что известие о смерти фрау Кронберг, которое вы получили здесь, в Америке, стала для вас тяжелейшим ударом. – опять некстати влез барон.
Кронберг поморщился, затем скривил лицо в жуткой усмешке:
- А как бы вы отнеслись к известию, что замужняя женщина была застрелена в номере третьесортной гостиницы в момент соития с любовником? – и, предупреждая ответ барона, продолжил. – Фрау Наталья, которой я дал всё, после рождения сына пренебрегла долгом жены и матери и пустилась во все тяжкие. За последние два года в её постели поперебывала едва ли не половина Генерального штаба Германии и изрядное количество чиновников Министерства иностранных дел.
Барон Штоц не мог не подивиться иезуитской изворотливости Кронберга, по полной использовавшей супругу в своих целях, и не брезговавший подкладывать её под нужных людей, причём, его фигура имела такой вес, что княжья репутация при этом нисколько не страдала. Мало кто в Германии рискнул бы потягаться с Кронбергом. Он был уверен, что Кронберг приложил руку к смерти своей жены.
- В любом случае, - князь словно угадал ход мыслей Шульца, - Лже Дева Дарующая Меч оказала мне великую услугу быть убитой как раз в тот момент, когда её существование становилось опасным. Тайна нашей аферы с мечом, барон, умерла вместе с ней. А то, что при этом погиб один из высокопоставленных офицеров Генерального штаба позволит списать убийство на происки русских шпионов, что делает княгиню случайной жертвой.
И князь с наслаждением, написанном на его старческом лице, поднял чашечку кофе и сделал маленький глоток. В тот же миг на его лицо вновь легла гримаса отвращения:
- И ЭТО они называют кофеем?
Штоц, уставившись в тарелку, только угукнул, не поднимая головы, и принялся с преувеличенным старанием жевать здоровенный лист салата. Внутренне он содрогнулся от откровений своего визави, только сейчас осознавая, в какой опасности находиться его собственная жизнь. Если князь так бестрепетно обошёлся со своей собственной женой, матерью своего сына, то что помешает ему ликвидировать и его, тоже участника сией аферы? Барон вдруг отчётливо понял, что тоже ходит по лезвию ножа и с князем надо быть предельно осторожным. Наконец, он оторвал взгляд от тарелки, спросил с подобострастием, на которое был способен:
- А что же будет с вашим сыном?
-Как вы знаете, у меня уже есть взрослые сыновья, барон. Старший наследует мой титул и моё имущество в Германии, от другого пойдёт младшая ветвь Кронбергов в австрийских землях. А младший… Йоган унаследует иное, значительно более ценное, чем титулы и земли. Он унаследует моё место в Братстве Звезды, он Несущий Свет, барон, и моё кольцо будет принадлежать ему.
- Но, позвольте, как вы узнали?
- Нас, Несущих Свет, осталось мало на земле, гораздо меньше, чем Магистров Братства, и мы чувствуем друг друга. Ментальную связь между нами прервать очень сложно, поэтому, когда появился на свет Йоган, мы сразу узнали, что в этом мире появился новый Несущий Свет. Мы – не обычные люди, барон. У нас разная кровь. В крови Несущих Свет отсутствуют компоненты, которые есть у всего живого на этой планете. Мы разные с землянами по происхождению, что даёт нам право предполагать, что Несущие Свет – выходцы со Звезды. Именно поэтому мы носим личные от остальных Братьев кольца, в них заключён кусочек света Звезды, которая и есть наш истинный дом.
- Но ведь такой же перстень носил и я, когда был Магистром России! – возразил Шульц. – И передал его новому магистру, этому адвокату.
- Да, - нехотя признал князь, - Со временем число Несущих свет уменьшалось и кольца переходили к Магистрам из обычных людей. Но держать ментальную связь на расстоянии они не могут, как не могут и ощущать связь с артефактами, изображёнными на гербе. Помните книгу, которую вы успешно потеряли во время своей тайной миссии в Россию? Впрочем, из всех артефактов на сегодняшний день остался лишь один Меч Тамерлана…
Внезапно князь Кронберг, Несущий Свет Братства Звезды и Магистр Европы замолчал, поражённый ужасом, который по мере того, как он продолжал свои откровения, охватывал лицо сидящего напротив толстяка, его ближайшего помощника.
- Не беспокойтесь, барон, вас я не убью!
- Тогда зачем вы мне это рассказывайте? – дрожащим голосом вопрошал Штоц.
- У меня на вас другие планы! – несколько напыщенно заявил князь. – У вас же, насколько я знаю, нет детей?
Затем, выждав паузу, заявил:
- Вы с фрау Штоц должны будете усыновить Йогана!
- Как?! – не совладав с эмоциями вскричал барон, так, что посетили ресторана за соседним столиком стали оглядываться на них.
- Вам это ничего не будет стоить! – спокойно продолжил князь. – Его поселят на вилле в Швейцарии. Он ни в чём не будет нуждаться и у него будут лучшие воспитатели и учителя. Когда он подрастёт, то получит прекрасное образование. Но, до определённого момента Йоган не будет знать, кто он такой на самом деле. Все распоряжения на этот счёт я уже отдал.
- Я, конечно, сделаю всё ка вам будет угодно. – отвечал Штоц, чувствуя, что краска постепенно возвращается на его побелевшее было лицо. – Но позвольте поинтересоваться, зачем вам всё это нужно?
- Вы скоро отправляетесь в охваченную огнём Россию. и неизвестная участь ждёт вас в этой дикой стране. Великие потрясения, я знаю, ждёт и Германию, и только майн гот знает наперёд, как всё обернётся. Я стар, и не возражайте мне, барон, я всё вижу, поэтому боюсь не дожить до того момента, когда смогу всё объяснить моему отпрыску. Все мои бумаги, рукописи, дневник, древние манускрипты, банковские чеки находятся в сейфе, доступ к которому он получит по достижении совершеннолетия. Так вы согласны, барон?
- Я? Да! – ответил Штоц, и впервые твёрдо посмотрел князю в глаза.

Автор: Iskander_2rog 25.3.2017, 0:36

Глава 9. Буря

Октябрь Николай встретил в Москве. Взять власть в Первопрестольной оказалось далеко не так просто, как в Петрограде. И последовавшие за тем кровавые события произвели на Николая самое удручающее впечатление. Взаимное ожесточение и пролившаяся кровь никак не рисовалась со светлым образом народной революции. Но, как говаривал Михаил Васильевич, теперь или они нас или мы их, и третьего не дано. Контрреволюционные силы организовались, были мобилизованы юнкера и студенчество, созданы офицерские отряды, которые и заняли Кремль и все ключевые объекты города. Пытавшиеся прорваться к Моссовету революционные солдаты-«двинцы» были встречены шквальным огнем офицеров и юнкеров и… гимназистов. Многие были убиты, раненых юнкера добивали штыками. Революционный переворот оказался под угрозой. Поэтому, отбросив сантименты и совсем уж не нужную рефлексию, Николай по заданию ВРК отправился в казармы 56-го пехотного запасного полка, чей полковой комитет накануне отказался выделить солдатские роты в распоряжение Военно-революционного комитета.
Несмотря на противодействие, ему удалось призвать солдат на выступление. Был наскоро сформирован отряд, командование над которым принял Николай Заломов. Стали подтягиваться и другие части. Из Петрограда прибыл на подкрепление отряд Балтийских матросов, в составе которых Николай с удивлением обнаружил своего друга-недруга Сеньку. В перепоясанном ремнями матросском бушлате он имел вид бравый и залихватский и первым подошел к Николаю.
- Здоров! – как ни в чем не бывало, Сенька протянул руку.
- Здорово! – не без некоторого внутреннего сопротивления пожал ее Николай.
- Вместе одно делать идем, как в той драке?
- Пожалуй, если как тогда за спиной не припрятан у тебя кастет или нож.
Арсений натужно засмеялся:
- Чать не дети уже, шутки в сторону.
- Лады, забудем прошлое. – снизошел Николай.
- А где Наташа? – неожиданно задал вопрос Сенька.
Николая вопрос застал врасплох и он не знал, что ответить.
- Не знаю, - сдавленным голосом, наконец, сказал он, - Пропала! Накануне войны пропала. Где только ее не искал!
- А вот этого я тебе никогда не прощу! – ответил Сенька и голос его звучал зловеще. – Я ведь любил ее, понимаешь? На все преступления пошел ради нее. А ты взял и потерял ее. Вы ведь вместе тогда уходили!
Николай чувствовал, что голова его опускается против его воли. А Сенька меж тем продолжил:
- Не боись, в спину стрелять не стану. Но после того, как все кончится, буду искать Наташу и если найду, то не обессудь, не отдам.

После первых дней растерянности Военно-революционный комитет постепенно смог овладеть ситуацией. Спешно создавались отряды Красной Гвардии из рабочих, открыли свои ворота оружейные склады. На сторону восставших перешли артиллерийские части и начали планомерный обстрел тех пунктов, которые находились под контролем противников переворота. К двадцать девятому октября революционные части блокировали центр города, и началась его планомерная зачистка. Отряд Заломова наступал от Леонтьевского переулка вдоль Тверской в сторону Охотного ряда. Юнкера, офицеры и студенческие дружины отчаянно сопротивлялись. Наступающие несли большие потери. В этот критический момент атакующим подоспела помощь: это подошел и с ходу вступил в бой большой красногвардейский отряд Ивано-Вознесенских рабочих под руководством Фрунзе. Положение дел сразу же изменилось в пользу наступающих, и вскоре были заняты Охотный ряд и Театральный проезд. Артиллерия начала обстрел гостиницы «Метрополь», где укрепились офицерские отряды.
На следующий день сразу после окончания перемирия начался штурм «Метрополя». Он велся радиально с трех сторон: вдоль Моховой, Охотного ряда и Театрального проезда наступали отряды левого эсера Саблина[11], и большевика Заломова, со стороны Театральной площади атаковали матросики анархиста Яценюка, а со стороны Лубянки продвигался красногвардейский отряд иваново-вознесенских рабочих под командованием большевика Фрунзе. Ожесточение сражения достигло наивысшего предела. Отстреливаясь, противник медленно отступал к гостинице. Красногвардейцы и солдаты, понесшие потери, были злы на упорно сопротивляющихся мальчишек-юнкеров, и Николай боялся, что не сможет удержать своих людей от самосуда. Горькая ирония, думал Николай, целясь в очередного противника, состоит в том, что бывший юнкер Заломов стреляет в юнкеров, недавний студент Саблин восстал против таких же как и он студентов, а левый социалист Фрунзе сражается с правыми социалистами. В этот момент он ощутил какое-то прикосновение в его мозг, словно кто-то мягко и настойчиво пытался пробиться в его сознание. В голове возникло острое чувство нависшей опасности. Повинуясь неясному инстинкту, Николай скорее машинально, чем осознанно, немного повернул голову. И в тот самый момент ему обожгло левый висок, а затем всю его голову пронзила острая боль. Прижав ладонь ко лбу, он почувствовал, что пальцы стали липкими. Николай отнял ладонь от головы и посмотрел на неё: вся ладонь была в крови. Он даже не успел удивиться этому, как на глаза опустился красный туман, свет померк, все предметы вокруг стали размытыми и каруселью закружились вокруг него. Теряя сознание, он только и успел услышать:
- Товарищи, юнкера командира подбили!
Он уже не чувствовал, как его, падающего, подхватили и отнесли в тыл. Очнулся только от того, как нежные руки протирали ему глаза и лоб. Открыв глаза, он увидел перед собой улыбающееся и одновременно тревожное лицо Глаши в красной косынке.
- Привет, сестренка! – слабым голосом вымолвил он.
- Привет, братишка! – в тон ему ответила девушка и поцеловала его лоб. – Везунчик ты, пуля только слегка висок задела, кожу расцарапала.
- А Кирилл где? – спросил он, ощущая, как к нему медленно возвращаются силы.
Глаша меж тем ловко бинтовала ему голову.
- Здесь он, а как же без него! Мы вместе с товарищем Арсением пришли, а то, видать, вы без нас никак не справитесь.
Николай сел и потрогал повязку на голове и прислушался к своим ощущениям. Рана саднила, и еще легкое головокружение, которое, однако, уменьшалось.
- Ну, я пошел. – сказал Николай и не без труда поднялся, слабость пока отступала неохотно.
- Ты куда? – обеспокоенно заметалась Глаша. – Тебе нельзя, нужно отлежаться.
- К своим, а то без меня, боюсь, они таких делов наделают. Сама же сказала, что царапина.
Поняв, что Николая не остановить, Глаша только сокрушенно махнула рукой:
- Увидишь Кирилла, посмотри, чтобы не лез на рожон. А то он у меня такой же отчаянный, как и ты: два сапога пара.
Он успел вовремя. Оставшиеся в живых офицеры и юнкера сдались, и повстанцы постепенно втягивались в здание и начали зачистку огромного комплекса гостиницы. Злость на офицерье был так велика, что солдаты бросились избивать сдавшихся. Едва Заломов вошел в фойе, как его взору сразу бросилась картина расправы победителей над осужденными. Несколько солдат прикладами и ногами были юнкера, совсем еще мальчишку, впрочем, такого же, как он. Юноша уже не сопротивлялся, а только сжался в комок и стонал.
- Прекратить! – бешено заорал Заломов.
Солдаты замерли. Он понял, что их нужно было срочно чем-то отвлечь.
- Петров! Часовым на вход марш! Начальникам отделений, каждому отделению по этажу. Пройти по всем номерам, заглянуть в каждое помещение. Всех подозрительных обыскать, разоружить и арестовать! Юнкера и офицерьё могут быть переодеты, поэтому прошу обращать внимание на нагар на правой руке от пороховых газов и синяки на плече от приклада. Место сбора арестованных – здесь, в фойе. Замеченные в самосуде и издевательствах над пленными будут отданы под революционный трибунал.
Уже отвыкшая от поминовения солдатская масса, почувствовав твёрдую руку, стала выполнять приказания.
- Сходи за сестричкой. – послал он одного из солдат. – Пусть посмотрит этого. – Николай кивнул в сторону юнкера.
В это время в гостиницу стал врываться поток людей в бескозырках и тельняшках. «Это матросики подоспели!» - подумал с неприязнью Заломов. Раскрасневшийся, возбужденный Арсений Яценюк, коротко кивнув Николаю, махнул рукой с наганом:
- Вперед, братва! Посмотрим на буржуйское житье-бытье.
- Да, эти уж церемониться не будут! – услышал он за спиной знакомый женский голос.
Это подошла Глаша.
- Осмотри его. – он показал на юнкера. – Если сам идти сможет – пущай дует домой, к мамке.
Сам же решил пройтись по этажам. На третьем этаже он увидел, что Сенька, прицелившись из нагана, пытается добить раненого офицера. Он лежал возле пулемета у разбитого окна и холодными от ярости глазами смотрел прямо в направленный в него ствол револьвера. Вокруг ранеого лежали открытые пустые коробки и использованные пулемётные ленты. Резким движением плеча Николка толкнул готового выстрелить Сеньку.
- Ты чего? – возмущенно спросил Сенька.
- А ничего! ВРК распорядился всех пленных доставить в Лефортово.
- И ты их жалеешь? Они наших раненых добивали!
- Я не допущу самосуд! А ты упырь, поди напился уже русской кровушки? Буде с тебя, вали отсюда со своей матросней. Вон твои уже грабить начали, защитнички революции, тьфу! – зло сплюнул Николай в сторону Сеньки. Под его глазами, горящими праведным непреклонным огнем, Сенька вынужден был отступить и удалиться, бормоча под нос что-то угрожающее.
- С вами все в порядке? – участливо осведомился Заломов.
- Зачем вы меня спасли? – настороженный и даже враждебный взгляд впалого лица с офицерскими усиками над верхней губой. – Я ведь враг!
- Русские не должны убивать русских! – убежденно ответил Николай.
- Русские, Россия… Где она, эта Россия? – горько произнес офицер. – Вы уничтожили ее.
- За нами - правда! А Россия? Россия никуда не денется. Мы сражаемся за новую Россию!
- Я не понимаю вашей России и буду с ней драться! – предупредил офицер. – Вы и теперь сохраните мне жизнь?
- Да. - просто сказал Заломов. – Во имя будущего этой страны я вас отпускаю.
- Позвольте узнать имя моего спасителя.
- Поручик (незадолго до октябрьских событий он получил это звание) Заломов, Николай Георгиевич.
- Прекрасно! Офицеры вместо того, чтобы защищать страну, ее губят. – с сарказмом произнес офицер. – Подполковник Чащин, Вадим Петрович, к Вашим услугам.
- Надеюсь еще встретиться с Вами, Вадим Петрович.
- Лучше не надо, мы встретимся как враги и за исход того поединка я не ручаюсь.
- Честь имею. – насмешливо откланялся Заломов и пошел к выходу.
Когда Николай вышел из гостиницы его ожидал новый удар: солдаты и матросы приканчивали не успевших разбежаться юнкеров и офицеров. Острая боль пронзила голову Заломова возле виска, и он потерял сознание.

Последующие, заключительные дни восстания Заломов провел в госпитале. Рана, которую в пылу боя посчитали пустяковой, оказалась гораздо серьезнее, и на фоне общего нервного перевозбуждения дала осложнение. В перерывах между боями его навещали Глаша и Кирилл, и им было о чем поговорить. Кирилл заключил Николая в свои медвежьи объятия и сказал:
- Я так рад, братан! Наконец свидиться довелось! Да, кстати, наши победили в губернском городе С., и мы можем вернуться!
После занятия «Метрополя» чаша весов окончательно склонилась в пользу восставших, и спустя два дня был очищен Кремль. Пришел Михаил Васильевич Фрунзе, неизвестно каким образом раздобывший свежих яблок. Поглаживая свою русую бородку, он говорил:
- Давай, Коля, выздоравливай. Дел невпроворот. Чует мое сердце – это не последние наши бои. Мы их здесь разбили, так они могут попытаться выступить в другом месте. Нужно срочно создавать новую, революционную армию. А ведь революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться. И запомни, это не я так сказал, это – товарищ Ленин!
Однако на фоне непрекращающихся расправ это все не радовало. Особенно неистовствовали матросы, среди которых было немало анархистов. Это был только первый акт гражданской войны, борьба разгоралась. Русский пошел воевать с русским, и скоро вся Русь полыхнет в братоубийственной войне.

Автор: Iskander_2rog 27.3.2017, 0:11

Часть вторая. Первые шаги

Глава 1. Ночной конфуз. 13 августа 2013 года.



13. 08. 2013 года. 21:30 мск.
Содрогнулась Мать – Сыра Земля. Чудовищной силы торсионное поле накрыло Москву. Закрутив спираль с эпицентром где-то в центре столицы, оно выплеснуло всю мощь своей энергии в магнитосферу планеты по её краям. Возмутилось электромагнитное поле Мира. Зашкалили приборы и полопались стёкла на индикаторах. Погорели проводники и вышли из строя реле в электрических и радиоэлектронных цепях. Вдруг исчезла картинка и прошла мимолетная рябь по экранам и мониторам. Выброс энергии был столь огромен, что всего на какую-то долю терции оглушил Землю, сделал её немой, глухой и слепой. Вздрогнул и тяжко вздохнул подземный рукотворный исполин – адро́нный колла́йдер. На краткий миг открыл глаза спящий далай-лама в Бурятии. Покачнулись кресты на маковках церквей и полумесяцы на минаретах. На одно лишь мгновенье с низким утробным гулом содрогнулся мавзолей Тимуридов в Самарканде. А в далёкой Африке забился в падучей во время ритуальной пляски шаман из племени чичуа. Энергия электромагнитной волны вызвала кратковременное, на одну десятую градуса, потепление в атмосфере планеты, которого хватило, чтобы угрожающе загудел древний ледник на склонах Кавказских гор. Электромагнитный импульс, облетев планету, упокоился там же, где и родился: на берегу одного из многочисленных прудов столицы. А в одной из Московских квартир совершенно из ниоткуда материализовалась абсолютно обнажённая девочка с волосами до пояса, словно Богиня, рождённая из пены волн.

Меч и Алмаз отпустили ее из своего плена. Наталка поняла, что падает. Она инстинктивно выбросила вперёд руки, но они уткнулись во что-то цветное и мягкое. В первый момент Наталка даже и не сообразила, что сжимает в руках огромную подушку в невообразимо пёстрой наволочке. Она явно была не в кабинете, откуда сбежала таким чудесным образом. Куда-то исчезли Меч, письменный стол, прижатый к двери и диван вместе с телом бедного Тихоныча. Где же она очутилась, и как сюда попала?
Девушка огляделась. Она сидела на огромной постели в весьма странном месте. Это была комната, несомненно, чья-то спальня. Стены спальни были оклеены вычурно раскрашенными шпалерами. Потолок имел весьма странный вид: посередине, овалом, или скорее запятой, он был выше, чем по волнистым краям. Люстра полностью отсутствовала, но вся поверхность потолка была покрыта маленькими дырочками, из которых струился свет. За огромным, во всю стену, окном уже смеркалось. С улицы доносился шум: детские крики и гомон людской толпы, бесконечный шум тысяч работающих моторов, какой-то свист и резкие сигналы, чем-то напоминающие звук автомобильного клаксона.
Но больше всего привлек внимание девушки большой квадрат, висевший на противоположной стене. Это, несомненно, было какое-то устройство. Ниже, прямо на полу стояли два огромных цилиндра, издающих пронзительные, противные звуки, отдаленно напоминающие музыку. По поверхности квадрата, или скорее прямоугольника, бегал и кривлялся полуодетый молодой человек безобразной наружности. Во-первых, он был небрит. Во-вторых, вместо стрижки на голове его был хохол непонятного цвета, отчего тот был похож на какаду, только на какаду опустившегося и выпивающего. В-третьих, жилетка, или что-то подобное, была надета без пиджака и на голое, блестящее и, как подозревала Наталка, немытое и воняющее потом тело. Кроме того, он был напомажен и раскрашен, аки девица, причем гулящая. Время от времени этот тип подносил ко рту некую круглую штучку на палочке, похожую на «петушок», и открывал рот. Но отчего-то не лизал и не сосал свой «петушок», и в это время из черных цилиндров доносились звуки, напоминающие человеческую речь. Но как Наталка ни силилась, ни одного слова разобрать не могла. «Он поет!» - догадалась девушка. - Фу, какая гадость!» Что же это такое? «Самодвижущиеся картинки в шарманке?» - гадала она. А может быть что-то наподобие кукольного театра, но уж больно реалистично, человечки на картинке как живые. Нет, пожалуй, это устройство что-то наподобие синематографа, только усовершенствованное. И с цветом и звуком! Вот здорово! Только что-то она не слышала, что такое возможно – спохватилась Наташа. Пока она размышляла таким образом картинка в странном плоском ящике исчезла. Вместо вихляющегося женоподобного мужчины появилась очаровательная девушка, соблазнительно лежащая на канапе. Девушка была красива и так одета, вернее полураздета, что заставила моментально зардеться Наташины щёки. Из одежды на ней была только лёгкая несерьёзная камисоль , едва прикрывающая все её прелести и, прости господи, трусики, которые и трусиками-то назвать было нельзя, настолько они были миниатюрными. Девушка, похоже, нисколько не стеснялась ни своей фривольной позы, ни обнажённых ног. Напротив, она их старательно демонстрировала и, бросая на ноги лёгкую косынку, с гордостью говорила, что с новым средством для эпиляции её тело стало гладким и шелковистым. Что такое «эпиляция» догадаться было не сложно, но где находится «зона бикини», Наташа так и не поняла.
- Но где это я? - задалась вопросом девушка и сочла этот вопрос пока неразрешимым. Подумала, что надо быть поосторожней.
Вся третья стена представляла собой огромное зеркало, вернее, ряд зеркал высотой до потолка. Лишь на самом краешке стены примостилась открытая дверь, за которой терялся в полумраке коридор. Из двери пахло жареной яичницей и чем-то мясным, да так вкусно, что сразу же захотелось есть. Кроме того, из глубины коридора доносились звуки, позволяющие сделать вывод, что в доме присутствует кто-то еще. Был слышан шум воды и звон стекла, видимо включили кран и моют посуду. Наталке совсем не улыбалось оказаться голой в чужом доме, и она оглянулась в поисках чего-нибудь, чем можно укрыться.
В это время послышался мелодичный переливчатый звон: один, затем еще один. Шум воды прекратился и мужской голос прокричал:
- Сейчас! Сейчас! Открываю!
По коридору прошествовали шаркающие шаги говорящего. Раздался звук открываемого замка и скрип двери.
- Оля, что случилось? Ты почему не улетела? – с наигранной заботой произнес мужской голос.
- А ты чего так долго не открывал? – не отвечая на вопрос, ворчливо спросил недовольный женский голос. – Или что, «Жена за дверь – девка в постель?» У меня на это нюх, дорогой, ты хорошо об этом знаешь.
- Да нет у меня никого, дорогая! – спокойно ответил неизвестный мужчина.
- А вот это мы сейчас проверим! – грозно произнесла неожиданная женщина и, судя по цоканью каблучков, решительно отправилась в сторону спальни.
Наталка в панике заметалась по кровати, подняла упавший на пол плед и села на кровать, подогнув колени и натянув плед до подбородка. Хоть как-то укрылась! Большего сделать уже было не успеть.
- Ба, кого я вижу! – насмешливо произнесла неведомая Ольга. – А я-то, дура, ему чуть было не поверила.
Сказать, что мужчина, зашедший в комнату вслед за дамой, был потрясен, значит ничего не сказать. Он был на грани шока.!
Наталка ничего лучше не придумала, как кивнуть головой из-под пледа:
- Здрасьте!..

Руслан Вячеславович Минкин, мелкий чиновник Центрального округа Москвы, был человеком осторожным и законопослушным настолько, насколько это возможно в современной России. Во всяком случае, среди чиновной братии считался человеком честным - взятки не брал. Взятки в современном мире - вообще дело прошлое и пошлое, всё происходит значительно технологичнее. Есть у Руслана Вячеславовича в глухой подмосковном городишке дальний родственник, дядя с пунцовой физиономией и испитыми зенками навыкате. Дядя оформлен в налоговой службе как индивидуальный предприниматель, работающий в сфере услуг. Родственник, конечно, никаких услуг оказать был не в состоянии: за свой многолетний алкогольный стаж он пропил не только все свои мозги, он и в трезвой жизни был ими не особо обременён, но и свои трудовые, воистину золотые руки мастерового – автослесаря. Главным богатством дяди была его супруга – бухгалтер, крепко держащая в своих цепких ручках мужнин расчётный счет. Вот на этот счёт и приходила «благодарность» Сергею Вячеславовичу за оказанные вовремя услуги нужным людям, за решение трудных вопросов, да за банальную «крышу» в конце концов.
Да и в остальном главным правилом Сергея Вячеславовича были осторожность и ещё раз осторожность. Порочащих связей он не имел, вредных привычек – тоже. Напротив – повадился регулярно бегать по утрам вокруг Патриарших в компании самого префекта. Публичности избегал, одевался просто, и даже ездил, не в пример остальным чинушам, на автомобиле далеко не самой последней модели. Машина у него была, конечно, не отечественная, до такого маразма он ещё не докатился, но иномарка была самой простой и демократической – КИА Спортаж. В общем, Сергей Вячеславович считал себя едва ли не образцом современного российского чиновника.
- И вот надо же – так глупо вляпаться! – в состоянии близком к отчаянию пробормотал под нос он, глядя на ангелоподобное существо, которое уютно расположилось в их с Ольгой Львовной супружеском ложе. «Провокация! Недруги, или «закадычные друзья» подложили?» – лихорадочно соображал он, ни сколько не сомневаясь, что в Москве найдётся немало желающих опорочить карьериста.
И ведь какой момент, стервецы выбрали! Некстати, ой как некстати. В принципе, жена ему давно постыла, но момент расставания ещё не настал. Заветный счёт в Подмосковье рос недостаточно быстро, чтобы пуститься в свободное плавание. Как всё не вовремя случилось! Сейчас! Когда он, как раз вспомнил прежние весёлые деньки и сел за зелёный стол, за которым его развели как лоха. На большую сумму развели, между прочим, которую без помощи дражайшей супруги ему вовек не покрыть.

Наталка, осознав всю двусмысленность ситуации, была в состоянии, близком к панике. Хуже всего было то, что она по-прежнему не представляла, где находиться. Вот уж действительно: попала из огня, да в полымя. И даже к окну не подойти, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться. Хоть девушка и была укрыта пледом, она самой себе казалась голой под грозным взглядом хозяйки дома. А та стояла, уперев руки в бока, и попеременно бросала презрительный взгляд на мужа и брезгливый – на неё.
Одета эта странная пара была просто феерично. На мужчине, похоже, кроме женского передника, который носила только прислуга, ничего не было. Вообще ничего! Ах, да, на волосатых ногах, кои торчали из-под фартука, красовались некоторое подобие тапок, но не матерчатых, а сделанных из какого-то блестящего материала, наподобие кожи. Передник тоже не выглядел белоснежным, как ему и полагалось, а каким-то цветастым, с нелепой гаммой кричащих, неестественно ярких цветов. В общем, мужичонка совсем не выглядел как важный господин, поэтому его чин на первый взгляд Наталка определить не смогла.
Не менее странно выглядела дама. Во-первых, несмотря на то, что она, несомненно, пришла с улицы, дама была простоволосой: на голове у неё не наблюдалось ни платка, ни шляпки. А всем известно, что ходить с непокрытой головой имеют смелость только продажные женщины. Одета она была тоже неподобающе. В штаны! Штаны особям женского пола тоже носить было неприлично, и носили их лишь отъявленные суфражистки, не боящиеся общественного порицания. Странной формы брюки, широкие в талии и суженные внизу, несомненно, составляли с блузой единый ансамбль. Как и передник у супруга, а их взаимный статус Наталка определила безошибочно, костюм жены вместо того, чтобы быть однотонным, изобиловал чудовищной раскраской и весь был в жутких розочках на зеленовато-голубом фоне. На открытых, голых, о ужас!, ногах была странная обувь: туфли на высоченных каблуках со срезанными носками и открытыми задниками. Наталка, хоть и понимала, что это неудобно, просто уткнулась взглядом на, выглядывающие из открытых носков недотуфель, обнаженные пальцы ног хозяйки дома, увенчанные ядовито-фиолетовыми, явно крашеными, ногтями.
- Точно, шлюха! – решила Наталка.
Украдкой решилась взглянуть в лицо даме. Там тоже было всё непонятно: женщина оказалась коротко стриженной, «под мальчика», только у висков интимно расположились затейливо завитые два локона. Из-под короткой причёски на неё презрительно смотрело красивое и надменное лицо, сверх меры нагруженное косметикой. Тонкие брови были сведены у переносицы в гневную складку, глаза с неестественно длинными ресницами от злости сузились так, что определить их цвет не представлялось возможным, а накрашенные губы плотно сжаты и представляли собой узкую ярко-красную полосу. Обилие грима привело Наталку к догадке, что возможно дама вовсе и не гулящая, а артистка, те тоже красятся без меры. Девушка вспомнила, что когда они в гимназии ставили любительский спектакль, то приглашённый из губернского театра гримёр их так раскрасил, что было стыдно на сцену выходить.
- Вульга-а-арно! – смешно передразнивал гримёр самую робкую гимназистку Любочку, осмелившуюся возразить против яркого грима. - А вы как думали, курицы! – кричал он в ответ на упрёки. – Зритель должен видеть каждую эмоцию на вашем лице. А что он увидит, если вы будете выглядеть как бледные поганки?
- Всё-таки, актриса! – вздохнула про себя с облегчением Наталка. – Возможно, ей удастся всё объяснить. А когда эта, прямо скажем, пикантная ситуация разрешиться, можно будет и определиться по месту пребывания.
Если с внешностью (она, по мнению Наташи была сногсшибательной) и одеждой (чудовищной) всё было ясно, то возраст дамы определению положительно не поддавался. Ясно, что не юная барышня. Молодая дама? Вряд ли… Женским чутьём Наталка догадывалась, что её невольная визави старше тех лет, на которые выглядит. Эх, Николку бы сюда, он бы живо разобрался! Девушка уже стала привыкать чувствовать себя с любимым как за каменой стеной, и от нахлынувшего ощущения одиночества и беззащитности грудь, словно, сдавило стальным обручем.

Бизнесвумен средней руки, Ольга Львовна Осипова, была вне себя от ярости. Сколько лет потрачено впустую! Когда она, моложавая, тридцатилетняя, подающая надежды бизнес-леди, вышла замуж за провинциала, всё достоинство которого состояло в смазливом личике сверху и неукротимом жеребце в штанах, то подруга Светлана говорила, многозначительно качая головой:
- Эх, Оля, Оля! Ошибку ты совершаешь, подруга, уж поверь моему опыту. – Светочка знала, что говорила, ведь за свой тридцатник она успела разменять трёх мужей и целую тучу любовников. – Молодая, красивая, и при деньгах! Зачем тебе замуж? Да еще за самца, который на десять лет моложе. Он ведь, кобель, рано или поздно засмотрится на пробегающую мимо сучку. Нравиться трахаться с ним? Трахайся! Надоест – возьмёшь другого, вон их сколько, кобелей, по Москве бегает. Только замуж – не надо!
Словно в воду глядела! А ведь поначалу казалось, что всё у Ольги Львовны получилось! Милый Русланчик души не чаял в своей волевой, состоятельной жене. Не без помощи супруги он закончил престижный столичный вуз. Используя свои деловые связи, ей удалось устроить своего Русланчика на муниципальную службу, открывающую целое окно возможностей. Образовывала и воспитывала провинциала-деревенщину. Таскала по выставочным залам и престижным премьерам, выставкам и показам одежды. Прививала хороший вкус и столичные манеры, стараясь одновременно держать подальше от искусов московской жизни. Излечила от алкогольной зависимости, не дала пропасть за игровым столом. Постепенно в муже пропадали черты гопника. Он приобрёл значительность и степенность. Степенность приобрёл, да не остепенился, права была бывшая подруга Светочка. Ольга Львовна закрывала глаза на мелкие шалости благоверного, ведь после каждого случая он так искренне клялся и божился, что это в последний раз, так проникновенно говорил л любви, что у Ольги Львовны, дамы довольно жесткой, не хватало духу прогнать вон нашкодившего щенка. Но всему есть предел, и, улетая с тяжёлым сердцем в Италию, она решилась сделать последнее китайское предупреждение своему легкомысленному супругу.
- Красивая, гадина! – рассматривая девушку, думала она.
Она видела и очарование молодости, и очертания точёной девичьей фигуры, угадывающиеся под пледо:
- Как только такие на свет появляются!
Сорок лет не скроешь никакими чудесами пластической хирургии. Вот и в Италию она ехала не за отдыхом, а за омоложением. Будучи в топе стран с лучшей пластической хирургией, Италия оказалась наиболее приемлемым вариантом в категории «цена-качество». От этой страны ей нужны были не тёплое море и ласковое солнце, а блефаропластика с ринопластикой и абдоминопластикой. Она так торопилась уехать, что забыла дома, что никогда раньше с ней не бывало, заграничный паспорт. Как в воду глядела! Приехала, а тут такой сюрприз ожидает их на кровати!

Немая пауза продолжалась всего несколько мгновений, которых хватило для взаимного женского оценивающего перегляда. Наконец гневные плотно сжатые уста хозяйки дома разомкнулись.
- Что ЭТО здесь лежит? – Ольга Львовна, обращаясь к мужу, презрительно ткнула в сторону Наталки.
Руслан Вячеславович не ожидал, что первый вопрос будет обращён именно к нему и просто не успел подготовиться, поэтому что-то заблеял в своё оправдание.
- Да я… Она здесь… лежала уже… посуду мыл… не знаю!
Не то, чтобы он был без греха, временами посторонние красотки в супружеском ложе появлялись, да и на стороне он успевал отметиться, но конкретно в этом косяке его вины не было. И это было обидней всего. Как всё это объяснить Оле он решительно не представлял. Наконец, собрав мысли в кучу, смог выдавить из себя что-то осмысленное.
- Оля, какими клятвами тебе поклясться, что я тут ни при чём? Я не знаю, может какие-то конкуренты, или враги организовали эту дьявольскую мистификацию, но как эта блядь оказалась здесь я не представляю. Неужели ты думаешь, что, едва проводив тебя за порог, я тут же бросился тебе изменять? Плохо же ты меня знаешь! Я, солнышко, люблю только тебя!
Оправдания звучали жалко, и Ольге Львовне стало противно.
- Как раз я тебя очень хорошо знаю! Кто это? – она ткнул пальцем в завёрнутый в комок плед, из-под которого выглядывали затравленные глаза.
- Да клянусь тебе, я не знаю. – ответил Руслан Вячеславович, и, обращаясь уже к Наталке спросил. – Ты кто такая?
- На-Наташа. – плочему-то заикаясь, пролепетала девушка, но взяв себя в руки, повторила. – Наташа Воинова.
- Да все вы там Наташи! – брезгливо махнула рукой Ольга.
И подумала, что девица и впрямь шлюха, возможно из тех борделей, что негласно курирует её муженек. Братки вполне могли прислать девчонку в качестве благодарности за какую-нибудь услугу, вполне в их духе. Стало горько.
- Одевайся и быстро вон из моего дома, шалава!
Девчонка, несмотря на свое незавидное положение, оказалась гордячкой, вскинула кверху подбородок и заявила:
- Дело в том, госпожа, не знаю как вас величать, я действительно Наталья Александровна Воинова и, действительно, не знаю как здесь оказалась. И напрасно вы тираните своего супруга, он и вправду не виноват в этой ситуации. Одежды у меня нет, поэтому, если вы будете так любезны и одолжите что-нибудь из своего гардероба, то я буду вам премного благодарна и обязуюсь всё вернуть, как только доберусь до дома.
Причиной столь вызывающего поведения были не только бойкий нрав Натальи и её гордость. То, что Наталья видела и слышала здесь, не вязалось в её голове ни с чем. По виду – приличные вроде люди, явно не из простых, а разговаривают так, как не каждый волжский грузчик себе позволит. Хамоватое поведение, свойственное хозяйке и вызвало столь смелую отповедь. От возмущения Наташа даже на какой-то миг позабыла о том, что она голая, и несколько приоткрылась. На какую-то долю секунды пред взором присутствующих мелькнула пара небольших округлых прелестных грудей и ровные точёные ножки.
Нечаянное обнажение Наташи не ускользнуло от глаз Руслана Вячеславовича, в которых против воли загорелись огоньки вожделения. Что не ускользнуло от внимания его ревнивой рассерженной супруги. Это, да ещё немного старомодная тирада, привели Ольгу Львовну в ярость. Её недаром сотрудники льстиво величали «железной леди», а за глаза «грымзой недотраханой», она не терпела пререканий ни от подчинённых на работе, ни от мужа дома. А тут вздумала перечить эта шлюха. Бунт требовалось пресечь в зародыше, а то вон муженёк после слов проститутки даже немного прибодрился.
- Не переломишься, голой походишь, тебе не привыкать. Как-то же ты попала сюда! – начала говорить Ольга, но тут ей в голову пришла иная мысль. – Не знаешь, говоришь?
Девушка кивнула.
- И ты не в курсе? – она обратилась к мужу.
- Я же тебе говорю, дорогая, я сам не знаю, я…
- Ну, вот и отлично! – Ольга Львовна перебила супруга и тоном, не терпящим возражений, сказала: – Тогда ты сейчас же позвонишь в полицию и сделаешь заявление о незаконном проникновении в квартиру. Сдадим её ментам, пусть там разбираются.
- Вы ошибаетесь, я не шлюха! И не позволю с собой так обращаться… - Наташа пыталась найти слова и объяснить всё этой странной женщине, но не находила слов
Но тут же замолкла, заворожено уставившись на маленькую коробочку, меньше ладони, которую взял со столика возле кровати мужчина. Он что-то понажимал на коробочке, поднёс к уху и заговорил:
- Алло, полиция? В нашу квартиру незаконно забрались люди. Да! Один человек. Женщина! Девушка! Говорит, что не знает.
«Это что за переговорное устройство? Такой телефон? Без проводов и маленький? Чудеса!» - размышляла Наталка. Самое время было чертыхнуться, хотя обычно она так не выражалась. И где же она находится? Что за место такое, где люди так странно одеваются, где в домах стоит цветной и со звуком собственный синематограф в плоской коробке, где пользуются миниатюрными и беспроводными телефонами. Николку бы сюда, уж ему было бы интересно при виде этих технических штучек. При мысли о любимом опять стало тоскливо и одиноко.
- Нет, это не ложный вызов! У нас и в самом деле в квартире находится посторонний человек. Адрес? Малая Бронная, тридцать шесть, квартира тринадцать.
Наташа подумала, что полиция – это хорошо, они, в конце концов, разберутся в чём дело и доставят её домой. А там и с нежеланным женихом-убийцей разобраться можно будет. Только одно её смущало: что за неведомые менты, которым хозяйка грозилась сдать Наташу. А хозяйка, которую как Наталка поняла, звали Олей продолжила:
- Ну вот, любовнички…
- Ещё раз говорю тебе, Оленька, никакие мы не любовники, я ее вообще первый раз вижу. Ну как мне тебе это объяснить? – перебил её тираду заискивающий голос мужа.
- Не сметь меня перебивать! – взъярилась Ольга. – Я ещё раз говорю: пока сюда едет полиция, даю вам последний шанс рассказать мне правду.
- Он вам правду говорит, мы с этим господином не знакомы. Я здесь оказалась случайно.
- Господин? – фыркнула Ольга Львовна. – Кобель! Вот он кто, а не господин.
Значит они сговорились, если друг друга так выгораживают. Значит – это не простая физиология со стороны моего Русланчика, а целая интрижка. А она вообще – дурочкой прикинулась, господином ещё называет. Ольга Львовна решила кое что предпринять. Она развернулась, открыла шкаф-купе, на мгновенье задумалась, глядя на полку с разным барахлом, которое она давно уже не носила. Наконец достала с полки кимоно, добавила к нему пару шлёпок, и швырнула всё это в сторону кровати:
- Одевайся!
Девушка ахнула, когда панель с зеркалом поехала вбок, открывая виду нутро платяного шкафа. Оказывается зеркальный ряд – это шкаф во всю стену. Наталка про себя отметила, что это очень удобно: и створки не мешают, и из-за зеркал небольшая комната визуально выглядит больше. Получив кое-какое платье, она с немым вопросом посмотрела на господина и не думающего отвернуться, потом перевела взгляд на даму. Та поняла, ухмыльнулась:
- Как голышом в чужой постели валяться - мы смелые, а как одеваться – сразу скромными стали. Ну да ладно, отвернись, дубина, нечего на чужое мясо таращиться.
Мужчина нехотя, как показалось Наталье, отвернулся. Ей совсем не улыбалось увидеть голый мужской зад, но, к облегчению девушки, под передником у хозяина дома оказались трусы. Обыкновенные, казалось бы, синие трусы, но с очень широкой резинкой на поясе и белой окантовкой внизу по линии обреза. А по бокам угадывались узкие вертикальные желтые полосы. Таких странных трусов Наталка ещё не видела, впрочем, она себя и не относила к знатокам мужских трусов. Девушка развернула скомканную тряпку и с недоумением уставилась на неё. Что это такое? По виду халат, вон и тесёмки есть. Но такой маленький! Прямо крошечный! Может он детский? Нет, вон и выточки для бюста в наличии. И его надо надеть на голое тело? Без нижнего белья? Она посмотрела на неприступный взгляд хозяйки. Ну да ладно, всё-таки лучше надеть пока то, что есть, чем оставаться вообще голой. И Наталка накинула халат, постаравшись как можно плотнее запахнуться, что оказалась нелёгким делом. Халат оказался из ткани, напоминающей шёлк, и почти невесомым. Машинально глянула на своё отражение в зеркальном шкафу и отметила, что сидит эта штучка на ней вовсе неплохо, вот только уж больно коротка – ноги торчат неприлично. Вычурная расцветка халата живо напомнила изображения людей на китайских миниатюрах, да и по форме халат стилизован под нечто китайское или японское. Наташа, право, была не знаток, чтобы различать эти тонкости. Тут взгляд её встретился с отражением мужчины в зеркале. По его взгляду поняла – он всё видел. Смущаться уже было поздно и бесполезно, поэтому Наталка задрала горделиво подбородок и посмотрела с вызовом в зеркало. Мужчина потупился. Он сразу не понравился Наташе, в отличие от его жены, которую она отчасти понимала своим женским чутьём, а этот вел себя как последний слизняк.
Полуотвернувшись, Ольга Львовна украдкой наблюдала за шлюхой. Да проститутка ли она? Она видела недоумение девушки при виде обыкновенного кимоно, ее смущение, когда нацепила его, ее попытки одёрнуть ниже короткие, едва прикрывающие ноги, полы халата. Что-то непохожа она на девицу лёгкого поведения. Путана она или любовница? А как узнать. Ну, конечно! Хотя просмотр детективных сериалов и мыльных опер не входил в обычный круг интересов Ольги Львовны, кое-что она знала именно из детективов. Это же гениально постой приём сыщиков и следователей - развести подельников по разным камерам или кабинетам, чтобы не успели сговориться.
- Эй, как там тебя, Наташа! Пойдём-ка на кухню, кое-что перетерть надо.
Слава богу, у неё в квартире хоть кухня есть! Ольга Львовна хоть и возглавляла преуспевающий дизайнерский холдинг, но презирала современную тенденцию ломать все перегородки и всё объединять: кухню с гостиной и прихожей, туалет с ванной. По ее мнению все функциональные места должны быть раздельными, и она хотела оставлять уличную пыль на пороге, а не нести её на паркет в гостиную, иметь возможность уединиться на кухне за чашкой кофе, или принять ванну, не вдыхая ароматы отправления естественных надобностей. Развернувшись, она не оглядываясь прошествовала по коридору на кухню, не сомневаясь, что непрошеная гостья наконец покинет её постель и последует за ней.
Действительно, хоть Наташа и не поняла, что они должны будут тереть, ей ничего другого не оставалось, как пойти вслед за хозяйкой. Просторная кухня поразила девушку наличием блестящего кафеля на стенах и гранитных плиток на полу. В углу мерно журчал здоровенный, сияющий стальным блеском, шкаф с двумя дверями вверху и внизу. На стене висело множество шкафчиков, а над печью, встроенной в блестящую мраморную поверхность, находилась какая-то плоская штучка. На мраморной поверхности находилось множество приспособлений, о назначении которых приходилось только догадываться. Впрочем мясорубку она узнала, только она была какая-то громоздкая и стояла на столе, не прикрученная винтом снизу. В другом углу от печи стоял шкафчик поменьше, похожий на узкий комод и высотой как раз под мраморную поверхность. А рядом... рядом была раковина, какую Наташа ни разу в жизни не видела: круглая, блестящая, а вместо ржавых труб внизу — аккуратная дверца. Раковина была до верху забита грязной посудой. Вместо того, чтобы вытащить тёрку, хозяйка села на высокую табуретку возле странного длинного и узкого стола, начинающегося у стены и заканчивающегося посередине кухни вертикальной никелированной трубой, упирающейся в потолок.
Видя, что Наташа продолжает стоять посередине кухни, крутя головой по сторонам, Ольга Львовна кивнула головой в сторону табуретки напротив:
- Садись, поговорить надо!
«Ага, значит, перетереть — это поговорить!» - догадалась Наташа. Уже легче, может в этом мире так говорят. Пока она не решилась сделать предположение, что это за «этот мир», но то, что это не её мир, она была уже уверена точно, хватило беглого осмотра кухни, дабы в этом убедиться.
- Куришь? - поинтересовалась тётка и не дожидаясь ответа достала из сумочки необычно узкую пачку сигарет.
На белой коробке красовалась надпись латинскими буквами «Glamur», которую девушка без труда прочла — гламур. Наталка, в жизни не бравшая в рот табак, отрицательно покачала головой. А мадам двумя тонкими пальцами с необычно длинными ярко-красными ногтями достала из пачки тонкую и узкую сигарету, закурила, выпустила вверх струю дыма и, вдруг вспомнив что-то, сказала, досадливо при этом поморщившись:
- Чёрт!
Взяла лежащую на столе рядом с пепельницей маленькую коробочку , напоминающую ту, по которой разговаривал её муж, и нажала одну из многочисленных кнопочек. Откуда-то сверху раздалось «Пи-и»! Наталка задрала голову вверх и обнаружила на стене продолговатую штуковину, одна их панелей которой плавно отъезжала. Тотчас из этой штуковины раздался тихий шум и на них подул свежий прохладный ветер. Это уже было выше Наташиных сил и она, не в силах сохранять невозмутимость, открыла от удивления рот. Поэтому и не успела собраться, пропустив первый вопрос.
- Ну что, блядь, теперь, когда мой Руслан не слышит, расскажи всю правду. Кто ты? Откуда? Давно ли знакомы? Сейчас приедет полиция и от твоих ответов зависит, поедешь ли ты с ними, или нет.
Застигнутая врасплох Наташа даже не смогла продумать достойный ответ.
- Нечего мне вам рассказывать! Говорю вам, я — Наташа Воинова. Живу на Волге, у нас там имение. А здесь, в Москве, на Патриарших — у нас свой дом. Мужа вашего я вижу в первый раз в жизни. И ещё вас прошу, не смейте называть меня непотребными словами, обращайтесь ко мне как положено - «сударыня», на худой конец - «барышня».
- Значит, не хотим по-хорошему, комедию ломаем? Ладно! - сказала Ольга Дьвовна и выпустила в лицо своей визави струю дыма.
Сказала, а у самой на душе кошки скребли. Сговорились! Опоздала! Вон как она защищает кобеля! Видно не просто у них заурядная интрижка. Вон чего навыдумывала: «имение», «сударыня», «барышня». Под дурочку косит. Ольге Львовне вдруг стало горько, хоть до этого она держалась. Сколько усилий потрачено и всё зря! Она много возлагала на эту поездку в Италию. Мечтала вернуться помолодевшей, загоревшей и соблазнительной. Тешила себя надеждой, что чудесами пластической хирургии модно стереть десять лет разницы. И зачем требовалось выдумывать отдых на Адриатике, скрывать от мужа подлинную причину, готовя ему сюрприз? А сюрприз в виде малолетней красотки приготовил он сам. А «барышня», видно, та ещё штучка. Наглая, в глазах вместо раскаяния одно любопытство. Смазливая, и знает себе цену. Не без образования, вон как чешет – как по-писаному. Думает, отхватила папика, теперь доить будет. Может откупиться, может ей деньги нужны?
- Послушай, - неожиданно сменила тон дама, - Ты молодая, красивая. Будет у тебя ещё кавалеров – выше крыши. Но зачем тебе понадобился этот престарелый плейбой. Отступись от него! Он мой! Понимаешь? Мой муж!
- Может, тебе деньги нужны? – продолжила она, видя, что девушка затихла и не собирается ничего говорить. – Ты скажи, я дам!
Вместо ответа Наталка неожиданно широко зевнула, едва успев прикрыть рот ладонью. Чрезвычайное напряжение последних часов дало о себе знать, а тонкий халат давал хоть и слабое, но ощущение защищённости. Пусть оказалось она в неизвестном месте и в неизвестное время, но здесь, по крайней мере, нет этих кровавых убийц из Братства Звезды, нет их звероподобных громил, нет премерзкого новоиспечённого жениха-старикащки, нет её вечно пьяного папашки. Там всё было всерьёз и опасно. А здесь… Все эти семейные страсти ей ужасно надоели, они напоминали дешёвый спектакль из провинциального театра. А персонажи - муж в трусах и оскорбленная его супруга казались неопасными, а, скорее, вызывающими жалость. Девушка с трудом держала открытыми слипающиеся веки.
- Ещё раз вам объясняю, госпожа, мужа вашего я не знаю, за него не цепляюсь и его не держу… - она повторяла это, наверное, раз в десятый.
Но тут она споткнулась на полуслове, упершись взглядом в поверхность стола. Даже для порядка попыталась ковырнуть его ногтём. Ничего не получилось. На сверкающим столе не осталось ни малейшей царапины!

Ни домашний синематограф в плоском ящике на стене спальни, ни беспроводной телефон, ни полная разных приспособлений кухня, не взволновали Наталку так, как эта блестящая, не оставляющая следов поверхность стола. «Прежде чем изучать предмет, следует уяснить, из чего он сделан!» - авторитетно говорил её Николка, когда они рассуждали о свойствах Меча Тамерлана. Мнению его Наталка привыкла доверять. А стол… Не дерево, не кость, и не камень. Он был сделан из незнакомого материала! Наталка могла поклясться, что в её времени не было ничего подобного! В голове у неё щёлкнуло, мысли закрутились в вихре, как давеча она сама вокруг Меча. Калейдоскопом пронеслись картины увиденного после того, когда она выпала из алмаза. Что-то стало складываться. Девушка подняла глаза на собеседницу:
- Вас не затруднит сказать, который сегодня день?
Ольга Львовна, прервав свои душевные терзания, с любопытством наблюдала за девицей. «Во, играет! Во, даёт!» - с некоторым восхищением думала она: «Прикидывается!»
- А ты сама-то как думаешь?
- Ну-у, - протянула не совсем вежливо Наталка, - Скорее всего сейчас вечер 31 июля 1914 года, нет, скорее уже 1 августа.
Договорить не дали – в прихожей раздался звук электрического звонка.
- Руслан, открой! – крикнула в коридор Ольга Львовна, прикурила очередную сигарету и сказала. – Вот и полиция пришла, она-то и разберётся с твоим четырнадцатым годом.
Жалость, которая против её воли возникла было к девице, исчезла без следа. И она решила, что лгунье – никакого снисхождения. Тряхнув прической, которой она так гордилась, Ольга Львовна поднялась и направилась к выходу из кухни: она решила сама встретить полицию, пока её муженёк не наговорил что-нибудь такого, чего не следовало. Однако, остановившись в дверном проёме, полуобернулась в сторону Наталки, и всё-таки напоследок сказала:
- Советую хоть ментам правду рассказать. А то разбираться особо не будут – живо в Кащенко окажешься.
«Кащенко!» - радостно про себя повторила Наталка. Сказанное слово дорогого стоило: нарицательное название известной московской психушки было на слуху. Открытую в конце девятнадцатого века психиатрическую лечебницу на землях купца Канатчикова москвичи назвали то «канатчиковой дачей», то «кащенко», по имени её первого главврача. О том, что на «канатчиковой даче» находится «кащенко» знала если не вся России, то Москва то уж точно. Значит, она оказалась не в краю неведомом, а в России, в Москве. Хоть с местом определилась! Между тем, из прихожей были слышны голоса, вроде три мужских и один дамский. Эх, теперь бы хоть со временем определиться. Взгляд девушки без всякой цели скользил по столу, пока не задержался на, стоящей возле стены, чашки из-под кофе. Вернее сначала скользнул мимо, но потом остановился и вновь вернулся к рисунку на чашке. На чашке был изображён человек в головном уборе, напоминающем рыцарский шлем, мотоциклетных крагах, шортах и полосатых гетрах, а под широченной майкой угадывались латы. Мельком Наталка подумала, что он наверняка играет в какую-то неведомую спортивную игру. Иначе, зачем ему коньки? Только вот для чего ему в руках длинная кочерга? Или это тоже физкультурный снаряд наподобие клюшек для крокета или биты для городков? Но главным в рисунке было не это. Как магнит взор девушки притянула надпись латинскими буквами: «Sochi 2014» на фоне стилизованного факела с огнём.

Автор: Iskander_2rog 29.3.2017, 17:31

Глава 2. ППС: ночной вызов

Дежурный втомобиль Отдельного батальона ППСП УВД по Центральному административному округу Москвы стоял возле закусочной быстрого питания KFC напротив памятника Маяковскому. Гранитный поэт стоял с своей характерной позе, гордо и надменно, и со всей своей пролетарской ненавистью смотрел на стадо пьющих и жующих человеческих существ. Неизвестно, что ждёт в ночное дежурство, поэтому требовалось подкрепиться, пока выдалась спокойная минута. Предыдущая, дневная смена, выдалась беспокойной, хотя разве бывают спокойные дежурства, тем более в таком мегаполисе, как Москва? С утра по жалобе жильцов многоквартирного дома выметали «друзей с Востока» из дворницкой. Среднеазиатов набралось голов пятьдесят. Дети орали, матери махали руками, стараясь достать ногтями до волос и лиц полицейских. Дима из соседнего экипажа не уберегся и с расцарапанным лицом отправился в травмпункт. Позже, по сигналу дворника, в подвале другого дома обнаружили трупы троих подростков с целлофановыми мешками на головах, обнюхались бедолаги. Безуспешно гонялись за наркодилером, который на своём скутере в конец замотал три экипажа в лабиринте проходных дворов. Зато поймали с поличным угонщика велосипедов, что было огромной удачей, поскольку эта публика попадается крайне редко. Пришлось поработать на пустыре: отбили от компании подростков дуру-малолетку, которая что-то задолжала и решила долг уплатить натурой. Страждущих молодого девичьего тельца подростков вместе с дурой отправили к Варьке, участковому по делам несовершеннолетних, которую за необычайную худобу, до иссушенности, и высокий рост за глаза звали «Воблой». Пускай теперь она разбирается с папами-мамами ранних эротоманов. В общем, день как день, дежурство, как дежурство, нормально, бывает похлеще. Если бы не удушающая, доводящая до полного бессилия, августовская жара.
Старшина Зозуля дремал за рулём, пока его молодой напарник, рядовой Дятлов, бегал за харчами.
- Ничего, он «зелёный» пусть побегает, ему полезно. – лениво думал старшина.
Недавно поперли из органов его многолетнего напарника, и вот приходится возиться с этим детским садом. Дятлов, совсем еще юный парнишка, только из армии, был одним их «понаехавших». В универ не поступил, домой, в свой Сухозадрищенск, хлебнув манящей столичной жизни, возвращаться не пожелал. Для таких как он - ментовка – лучший способ укорениться в столице. Ладно, хоть догадался в полицию пойти, а не стать «шестёркой» в одной из уличных банд, или криминальных группировок.
Пока неспешные мысли чередой походили в старшинской голове, ожила рация, сначала раздался треск, а потом голосом Катюши, дежурного диспетчера, произнесла:
- «555», «555»! Это «Амур-1». Примите вызов. Приём!
- «Амур-1»! Я – «пятьсот пятьдесят пятый». На связи.
- В районе Патриарших прудов, на Малой Бронной тридцать шесть квартира тринадцать произошло незаконное проникновение в квартиру. Взломщик задержан силами жильцов. Как слышите? Приём!
- «Амур-1»! Я «555».Слышу вас хорошо. Вызов принял. Приём! – нажав тангенту, ответил он в переговорное устройство.
- «555»! Я – «Амур-1». Конец связи. – матюгальник в руке старшины замолк.
«И пожрать не дают!» - старшина Зозуля мысленно чертыхнулся. Откосить не получится – Малая Бронная входила в их маршрут, тем более – у диспетчера, вооруженного системой ГЛОНАСС, на мониторе видны все машины ППС.
- Товарищ старшина, я не очень долго? – в раскрытом окне боковой двери появились два сочных гамбургера, пакетик с картошкой и стаканы с колой, и лишь потом просунулась конопатая физиономии напарника.
Старшине было приятно, что Дятлов продолжал называл его уважительно-официально. После всех пертурбаций он наконец получил себе постоянного напарника – «желторотика», которого надо было ещё натаскивать в профессии. Тем не менее, чтобы «зелень» не расслаблялась, следовало поворчать.
- Где тебя черти носили? Надо было просто купить, а его только за смертью посылать!
Ничуть не смущаясь, зелень лезла в машину, приговаривая виновато:
- Так ведь очередь! В такую жару, и вдруг всем вздумалось подзаправиться.
- А погоны тебе на что? Э-эх, ты! Ты же представитель закона, страж порядка. Растолкал бы их всех и дело с концом.
- Нам же запрещают пользоваться служебным положением. – упрямо ответила зелень.
- А кто пользуется? А вдруг у нас задание, а вдруг преступник должен уйти? Телок ты ещё, даром что дятел. Давай, точи быстрее свои харчи – на вызов надо ехать.
- Далеко? – с некоторой ноткой разочарования в голосе затянул волынку Дятлов. – Но почему мы, других машин мало?
Он-то надеялся на иную, более весёлую ночку.
Новый префект – жуткий поборник нравственности, сориентировал РОВД на проведение рейда по злачным и увеселительным заведениям. Рядовой Дятлов по молодости и неопытности ещё не принимал участие в подобного рода рейдах, но по рассказам старших коллег знал, что с этого дела иногда можно получить неплохой гешефт в виде дармового женского тела. Все подобные рейды приблизительно происходили одинаково. Накрыв несколько подпольных борделей и набив «ночными бабочками» машины, их везли в ближайшее отделение полиции и набивали полный обезьянник. Если не было криминала в виде наркотиков, или какой-нибудь несовершеннолетней путаны, то сонный оперативник лениво составлял протокол об административном правонарушении и отправлял шлюх обратно в кутузку, куковать до установления личности, поскольку профессия путаны, подобно разведчику в тылу врага, не предполагала наличия документов на задании. Утром в отделение ожидаемо приезжал сутенёр с паспортами, буднично подмазывал кому надо, и получал своё стадо обратно. Через день-два точки по оказанию интимных услуг открывались снова. В крайнем случае, если явка оказывалась сильно засвеченной, резиденции приходилось менять адрес, и бордель продолжал бесперебойно функционировать, но уже на новой съёмной квартире. Зато галочка в нужной графе отчёта о проделанной работе ставилась исправно.
- Другие – по другим делам задействованы. Мы – на это! – многозначительно сказал старшина.
- Они путан вылавливают, а мы – возись тут с мелким воришкой. – с набитым ртом проговорил рядовой и поперхнулся, закашлялся.
Он так торопился, что глотал свой бургер, почти не прожёвывая. Пока он откашливался, на его лице выступили слёзы, будь они не ладны. «Словно сопливая девчонка, а не сотрудник органов, а ну как расскажет о них старшина, вот смеху-то будет! Хоть переводись потом». Дятлов искоса посмотрел на старшого: не заметил ли чего. Но тот сосредоточенно доедал свою порцию, неторопливо запивая колой. Потом вытер пальцы об обшивку дверцы и завёл движок.
- Ну что, поехали? – старшина посмотрел на парня и с неудовольствием отметил, что тот совсем раскис.
Сдались они ему, эти бабы? Сам старшина к сексуальному общению с противоположным полом относился нельзя сказать, что равнодушно, но спокойно. Этого добра он за свою карьеру перевидал, перещупал и переимел изрядно. По молодости – кобелил, конечно, но сейчас уже успокоился – семья, у самого дочери растут. И, главное, с годами усвоил простую истину: все бабы – б…ди снаружи и стервы внутри. К бесплатному траху в отделении он относился не то, чтобы неодобрительно – брезгливо. Мешать – не мешал, но сам – не участвовал. Мир – большой, путан в нём много, на всех хватит.
- Хе! – неожиданно крякнул старшина, до этого молча крутившего баранку, и крутанул головой, - Мы с тобой как телёнок и быком из анекдота, слышал?
- Не-е-е.
- Значит, два быка - молодой и старый - пасутся на вершине холма. А у подножия холма - стадо коров. Телок как козёл радостно скачет вокруг старого, смотрит на коров и спрашивает: «Дяденька бык, дяденька бык, давай быстро сбежим вниз и трахнем
во-о-н ту красивую белую коровку? Бык, не переставая жевать траву, мрачно отвечает: «Не-е, а..» Молодой снова побегал вокруг, подскакивает к старому: «Дяденька бык, дяденька бык, давай быстро сбежим вниз и трахнем во-о-н ту красивую черную коровку?» Тот опять мрачно отвечает: «Не-е-е...» Молодой бычок опять побегал вокруг и снова подскакивает к старому: «Дяденька бык, дяденька бык, а давай быстро сбежим вниз и поимеем во-о-н ту красивую рыжую коровку?» Дед опять мрачно отвечает: «Не-е-е»... «Но дяденька бык, а что же мы тогда будем делать?» - взмолился телок. Старый бык чуть еще пожевал, помолчал и мрачно ответил: «Мы медленно-медленно сойдем по склону холма и покроем все стадо!»
- Ха-ха-ха. – Ух! – Ха-ха-а-а. –заливался Дятлов, буквально давясь от смеха.
Глядя на него не удержался и старшина, и в симфонию смеха добавил свою партию:
- Хо-хо-хо-Кхе-хо-хо-хо!
- Не-е-е, не слышал. –давясь от смеха и размазывая по лицу слёзы, сказал рядовой. – Я вообще анекдотов не запоминаю. Посмеюсь и забываю.
Старшина улыбнулся: анекдотов он тоже не запоминал, поэтому знал их немного, к записным рассказчикам, как некоторые, себя не относил. Тем более было вдвойне приятно, что от его рассказа смеются от души, а не дежурно улыбаются вежливо в ладошку.
- Спешка она ведь тоже нужна только для определенного действа, а именно, при ловли блох. А баб иметь надо вдумчиво и обстоятельно, дабы положенные удовольствия получить сполна. А не так: «вставил – высунул – забыл». Вот, например, сейчас без половина одиннадцатого, кого ты собрался трахать? Их ещё наловить надо, доставить в отделение, составить протокол. В отделении будет не протолкнуться – опера, следаки, начальство. А вот к часикам двум, когда всё успокоиться, и ребята организуют праздник плоти, ты и нагрянешь: «Кто тут последний в очереди на горловой отсос?» - продолжал вещать старшина, проезжая через тоннель на развязке площади Маяковского.
- А вы?
- Что я?
- Участвовать не будете, что ли?
- Ты меня хорошо слушал? Я же сказал – вдумчиво и обстоятельно а не по-быстрому, шухерясь от камер. Такое возможно только дома на двуспальной кровати. – затем подумал немного и добавил. – И с женой, которая тоже никуда не торопится и не сбежит в самый ответственный момент.
- Так ведь скучно!
- А мне удовольствия, а не за острые ощущения нужны!
Однако, перед поворотом на Малую Бронную он хитро подмигнул напарнику, включил сирену с мигалкой и решительно переложил руль налево, пересекая двойную осевую линию. После столичной суеты и гомона: непрерывного потока машин, света фар, свиста тормозов и переклички автомобильных сирен, Малая Бронная казалась тихим уголком старой Москвы. То было царствие тишины и спокойствия в буйной столице. Здесь старшина прекратил бешеную гонку и поехал не спеша, ибо сама атмосфера тихой улочки настраивала на спокойный лад. Миновали Дом Патриарх и сразу за перекрёстком после памятника Крылову начинались Патриаршие пруды, вернее один большой пруд. Вырытые на месте Козьего болота по распоряжению патриарха Иоакима три пруда для разведения рыбы к государеву столу, с течением времени снова заболотились, были заброшены, засыпаны и застроены. И хотя на мете патриаршего рыбного хозяйства остался всего один пруд, москвичи, с достойным уважения постоянством, продолжали именовать это место во множественном числе – Патриаршими прудами.
Через два дома, прямо напротив пруда, утопало в зелени лип и ясеней, небольшое по меркам Москвы, семиэтажное здание. Дверь в квартиру открыл представительный мужчина в спортивном костюме (Минкин успел переодеться, чтобы не выглядеть идиотом перед представителями закона), посмотрел на полицейских начальственным взглядом и строго спросил:
- Почему так долго? Вызов сорок минут назад был.
Старшина Зозуля, увидев терпилу, приуныл, ибо сразу же узнал в открывшем дверь Руслана Вячеславовича Минкина, заместителя префекта. Зозуле не раз доводилось лицезреть начальственную физиономию на бесчисленных совещаниях, так любимых начальством, убеждённом, что заседания и совещания и есть мерило их работы и панацея от всех бед. По роду своей работы именно Минкин из префектуры курировал работу правоохранителей, а с тех пор как новым префектом стал борец за нравственность, на долю Минкина легла участь по воплощению одной из его безумных идей в жизнь – создание территории свободной от продажной любви.
- Здравия желаю, Руслан Вячеславович! Старшина Зозуля, Отдельный батальон патрульно-постовой службы по Центральному району. Что у вас случилось?
Минкин уставился на вошедшего старшину с рядовым на пару, память на лица и имена была не далеко не самым лучшим его достоинством.
- Мы с вами знакомы? – наконец выдавил он.
- Конечно! – с готовностью доложил старшина. – Вы на прошлой неделе у нас совещание по уличной преступности проводили. Я был после ночного дежурства, вот и задремал немного, а вы меня подняли и вынудили всё совещание на ногах простоять.
Минкин открыл рот, собираясь ответить, но такой возможности его лишила миловидная женщина, вышедшая в прихожую из глубины квартиры.
- Милости просим, милости просим! – затараторила она, не давая отклониться от придуманной ею версии. – А у нас тут такое случилось! Ужас!
Ольга Львовна попыталась изобразить этот ужас на лице и, сложив ладони на своём лице, покачала головой в разные стороны.
- Представляете, я сегодня собиралась лететь в Италию, и муж провожал меня до аэропорта. Ну, вы же знаете наши авиалинии: рейс сначала задержали, потом и вовсе перенесли. Потом обнаружилось, что я забыла загранпаспорт. Приезжаем обратно, а здесь сидит неизвестная нам обоим особа в моём халате и лазит по шкафам. И что самое интересное: дверь закрыта на замок.
- Всё ясно, домушница, форточница! – решительно заявил старшина Зозуля, вообще не склонный искать сложных решений в простых вопросах. – Она заранее знала, что дома никого не будет. А это что означает?.. – он вопросительно посмотрел на напарника.
Но Дятлов только молчал, пыхтел, таращил глаза и явно затруднялся сказать что-либо вразумительное.
- А значит это, - продолжил старшина, догадавшись, что от зелени толку будет мало, - Это значит.., – снова повторил он, - Что у за квартирой велось наблюдение и у воришки есть сообщники.
- Прекрасная дедукция! – льстиво заявил Минкин, просительно заглядывая старшине в глаза.
Ольгу Львовну тоже устроило, что простофиля-полицейский заглотил наживу и будет рыть в нужном направлении, поэтому и она сочла своим долгом согласно поддакнуть.
- Где подозреваемая? – уточнил старшина.
- Я её на кухне заперла, чтобы, значит, никуда не убежала. – Ольга Львовна даже сама стала немного верить в свою выдумку.
- А вот это зря, не знаю, простите, как вас по звать. – укоризненно качал головой старшина Зозуля.
- Ольга Львовна Осипова, моя любимая жена и по совместительству – один из лучших в столице дизайнеров интерьеров. – поспешил представить Минкин свою супругу. – Так что учтите, если, что спланировать – поможем.
«Каков подлец! Лицемер!» - подумала она.
- Минуточку, граждане. – заявил Зозуля, и, взяв под локоток Дятлова. вытолкнул его на лестничную площадку.
Там он вполголоса, связался с диспетчером и доложил суть дела. Выслушал.
- Значит так. – обратился он к напарнику. – Охраняем место происшествия, ждём опергруппу. Ты – досмотришь преступницу, а я свяжусь с участковым и посажу пока терпил писать заявы и объяснения – поможем операм.
- Зря вы её оставили без присмотра, Ольга Львовна. – продолжил старшина после возвращения. – Она ведь кто? Форточница! Выскочила на подоконник – и поминай как звали. Ну-ка, Дятлов, сходи – глянь, на месте ли подозреваемая?
Рядовой Дятлов изо всех сил пытался выглядеть бывалым служакой, поневоле копируя интонации и жесты товарища. Решительной походкой, так как по его мнению и должны передвигаться опытные полицейские, он прошёл по коридору… И это было всё, на что его хватило: он упёрся в дверь, которая, как и всё в квартире, свидетельствовала о высоком социальном и материальном статусе жильцов. Дверь на кухню была жутко навороченной, блестяще-стеклянной, с дорогой задвижкой, открытие которой было выше сил и знаний выпускника провинциальной средней школы. Сначала он слегка подёргал дверь в надежде, что она окажется незапертой. Тщетно! Потом осторожно, старясь не привлекать внимание и боясь сломать, покрутил хромированную ручку. Тщетно! Попытка подёргать и покрутить пимпочку на замке тоже не увенчалась успехом. Что делать? Не звать же, в конце концов, помощь? Сраму не оберёшься! К счастью хозяйка квартиры хозяйка заметила затруднение Дятлова и пришла на помощь: что-то дёрнула, раздался мелодичный перезвон колокольчиков и дверь плавно и мягко отворилась.
- Вот она! Здесь! Куда же ей деться, товарищ полицейский! – с торжеством в голосе сказала она.
Дятлов успел сделать грозный и неприступный вид и шагнул на кухню. Замер на входе. Судорожно сглотнул, пытаясь поймать выпущенную изо рта слюну. Сидящая за барной стойкой девушка меньше всего походила на злоумышленницу. Несмотря на то, что дело было к ночи, она выглядела, будто только что встала с постели. Удивительно каштанового оттенка, свободно ниспадающие волосы были в беспорядке, и только подчёркивали это ощущение. На лице – ни капли макияжа, хотя, имея такие глазищи, он был ей ни к чему. Несколько курносый носик смешно топорщился и свидетельствовал о том, что его обладательница приготовилась к бою. Рядовой заметил аккуратные розовые, прямо детские, ноготки на руках, лежащих на стойке, ноготки, похоже, они никогда не знавшие лака. Из одежды на воровке было лишь сугубо домашнее кимоно, почти не скрывающее пары изящных длинных ножек. Выглядело всё очень эротично, а Дятлов весь день был в предвкушении сексуального приключения, поэтому не мудрено, что им овладело страстное желание обладать очаровательной воровкой. Здесь и сейчас, немедля! Мять это упругое тело, запустить руку под кимоно, впиться губами и зубами в розовые губки, разорвать их, просунув язык как можно дальше в рот. Хотя благодаря кондиционеру на кухне было прохладно, испарина выступила у него на лбу, струйка пота побежала по ложбине вдоль позвоночника, и своё замешательство он пытался прикрыть нарочитой грубостью:
- Попалась, сучка, огребёшь теперь по полной!
Девушка заметно напряглась, хотела что-то сказать, даже рот приоткрылся, но затем вновь закрыла и уставилась на него непроницаемым взглядом.
- Что молчим? Нечего сказать? Поедешь ты тепереча далеко- далеко, туда, где снега круглый года и лес до неба. – продолжал измываться Дятлов.
Девушка хранила гордое молчание.
- Однако ж есть варианты. Сдашь подельника – скосят малость, не вся молодость пройдёт на нарах.
- Отставить, рядовой Дятлов!
Посадив хозяев писать заявление, на кухню вошёл старшина Зозуля. Окинул взглядом расстановку фигур, оценил, заметил красноту «зелени» и спокойную бледность девицы.
- Смотри, Дятлов, какая пай-девочка к нам попалась! Руку дам на отсечение, что ей не больше восемнадцати. Профессия форточницы она такая – требует субтильности фигуры и доверчивого выражения на физиономии. Этакая девочка-конфетка… А как поскребёшь – окажется матёрая домушница.
Не спуская глаз с девушки, сел за стойку и не спеша достал из папки чистый лист.
Старшина вынужден был признать, что экстерьер девушки был скорее для любовного свидания, а не для никак не лазанья по карнизам, по окнам и по квартирам. В сочетании с невразумительными показаниями хозяев, всё это, ой как, перестало ему нравиться. Не иначе – влезли они в какой-то блудняк. Где же эти чёртовы опера? Скинуть бы им поскорее девчонку – и на маршрут. Ах, да! Им ведь ещё отчёты составлять.
- Ваша фамилия, имя, отчество, дата рождения, род занятий.- уточнил он для отчёта.
- Не помню. – наконец раскрыла рот девушка.
- Понимаю, у нас многие скрывают свои подлинные имена. Да только зря всё это, девушка. Все равно узнаем. Как вы оказались в данной квартире?
- Не знаю!
- Оказались в чужой квартире и не помните как? Глупо запираться, играть в потерю памяти: вас застали на месте преступления. Вас взяли с поличным, понимаете, с поличным!
- Ничего не знаю, ничего не помню! – отрезала Наталка.
- Врёт она всё! – вдруг раздался голос.
То хозяйка незаметно вошла и прислонилась к дверному косяку.
- До того как вы приехали, память у неё была отменная. А назвалась она Натальей Воиновой.
- Значит так и запишем: «Особа, отказавшаяся назвать свою фамилию, со слов гражданки Осиповой является Натальей Воиновой…»
Он задавал вопросы, а сам мысленно писал отчёт, не замечая, что волей-неволей подражал интонациям Глеба Жеглова в исполнении Высоцкого. Впрочем, девушка этого даже и не заметила, продолжая упорно играть в молчанку. Зато Ольга Львовна сразу отметила сей факт, подумав про себя: «Боже, каких ослов к нам прислали! Что, других не могли найти? Или в нашей доблестной полиции все такие?»
Покончить с формальностями оперативно не получилось. Коза в японском халате наотрез отказалась отвечать дальше, что начало выводить из себя старшину.
- Да пойми ты, дура, заявы от потерпевших хватит, чтобы засадить тебя. А вот по какой статье ты пойдёшь, зависит только от тебя. Будешь сотрудничать – сядешь по 158-й ука эрэф, за кражу, пойдёшь в отказняк – впарят грабёж, а это уже сто шестьдесят первая, там до четырёх лет могут дать.
- Я ещё раз повторяю: я ничего не знаю и ничего не помню. – обречённо продолжала повторять она. – Хоть скажите, какой сейчас год? Я ведь ничего не помню.
- Опять двадцать пять! Не-е-зна-а-ю! Не-е-п-о-о-мню! – передразнил мерзкую девчонку старшина, а Дятлов при этом подхалимски улыбнулся.
- Вот что, гражданочка, вы-то сами как думаете, какой год у нас на дворе?
Девчушка оторвала от стола взгляд и устремила на старшину два изумрудных лучистых глаза. Предположила неуверенно:
- Ну, пожалуй, 2014-ый…
Ответом был громогласный хохот Дятлова. Он смеялся так, что вены вздулись у него на лбу, лицо и шея покраснели, а из его гортани вместо обычного «Ха-ха» раздалось утробное хрюканье.
- Бац! – старшина Зозуля со всей силы хрястнул раскрытой ладонью по столешнице. – Дурить меня вздумала? Ну, я тебе устрою небо в клеточках! Запомни: никто и никогда не смел разыгрывать старшину Зозулю. Закончили вы с заявлением, или нет? – зло крикнул он в глубину коридора. – Или нам до утра ждать? А ты что истуканом стоишь? – оторвался он на напарнике. - Ну-ка, обыщи её и надень браслеты. Отвезём её в отдел.
Рядовой ещё не пробовал, но подозревал, что обыск молодых и красивых девушек будет его любимым занятием. С сальной улыбкой он приблизился в девахе, заставил подняться и встать с лицом к стене. Девушка повиновалась. Развернув её лицом к стене и ловко ногой подбив ноги, так, что злоумышленница вынуждена была их расставить, он с чувством, толком, и не спеша, принялся ощупывать хрупкое девичье тельце. Пересчитал все рёбра, мельком дотронувшись до острых, ещё не конца сформированных грудок. Девица напряглась, но ничего не сказала, а только подобралась, отчего её тело утратило мягкость и упругость, а стало жестким и колючим.
«А сиськи-то – хороши! Каждый день бы такие ощупывать»..– думал он про себя, своими руками сместившись ниже, в область поясницы, ягодиц и бёдер.
Тело девушки стала бить дрожь, а вся кожа покрылась множеством пупырышек.
- Боится сучка! – сделал вывод Дятлов. – Это хорошо! Начинает понимать, что ее ожидает.
Щупать напрягшееся, покрытое «гусиной кожей», тело было уже не так интересно. Поэтому, закончив с досмотром воровки, он надел ей на руки наручники, попутно, с чувством близким к наслаждению садиста, отметил испуг на её красивом личике.
Старшина не видел художеств своего напарника – он, начав перебирать заявления, волей-неволей углубился в чтение. Сосредоточенное лицо его хмурилось, на лоб легли складки. Как он и подозревал, дело выглядело сшитым белыми нитками. Несуразности торчали из него, как иглы из ёжика, даже не дочитав заявления, он брезгливо отодвинул его в сторону, к такой туфте ему даже не хотелось прикасаться. «Хоть бы кофем напоили, что ли, буржуазия!»
В этот момент раздался спасительный звонок в дверь. Это был участковый, следом за которым бочком протискивался криминалист. Зозуля с облегчением сунул бумажки участковому, и уже собирался навострить лыжи. Не вышло! На лестнице их завернули подъехавшие опера из ОВД Пресненского района:
- Мужики! Не в службу, а в дружбу – доставьте девку в отдел, а то мы здесь, похоже, зависли.
- А там куда? – недовольно переспросил Зозуля.
- Чё прикидываешься? В обезьянник!
- Так там же путаны?
- Ну и ладно, на несколько часов же всего
- Эй, долго ещё ждать? – крикнул он Дятлову возле порога. – Выводи задержанную.
Напарник начинал его не на шутку раздражать. «Вот уж точно быдло, типичное сельское быдло!» - думал Зозуля. Своим тупоумием, инстинктами троглодита и манерами деревенщины он выделялся даже на фоне остальных зеленых новобранцев. Старшина сильно подозревал, что его напарник долго в органах не задержится.
Уже выходя из квартиры, задержанная бросила умоляющий взгляд в сторону хозяйки, но та брезгливо повернула голову и сжала губы. Обмен взглядами женщин не укрылся от старшины, который с чувством глубокого удовлетворения отметил, что они обе, общаясь взглядами, полностью игнорируют третьего участника спектакля – всесильного зама префекта, выглядевшего в этой ситуации предельно жалко. «Не мужик!» - решил для себя старшина, немало повидавший за годы службы в патруле.
Несмотря на сумерки, дневной зной так и не сменился вечерней прохладой, лишь знойное марево сменила давящая духота. Листья на деревьях скукожились, пытаясь сохранить в себе драгоценные крупицы влаги, трава на газонах пожухла, выжидая наступления лучших времён, даже Патриаршие пруды, против своего обыкновения, не радовали воздух вечерней прохладой и свежестью. На выходе из подъезда девушка внезапно задержалась, вдохнула полной грудью сухой августовский воздух. Огляделась по сторонам недоумённым непонимающим взором, словно впервые видела это место. Повернула голову назаад, внимательным беспокойным взглядом окинула дом, из которого только что вышла. Устремила свои малахитовые глаза вперёд, туда, где за зеленью старых лип, скрывалась голубизна пруда. Два малахита на девичьем лике вспыхнули ярким пламенем узнавания, слетела сосредоточенность с лица, ушла тревога, и оно разгладилась, став, вопреки летнему зною, юным и свежим.
Всего этого не видел рядовой Дятлов, озабоченный лишь своей похотью. Стремясь поскорее оказаться в машине, он резко дернул девушку за наручники, заставив её идти за собой. Подвёл задержанную к патрульному автомобилю, открыл дверцу и грубо положил ей руку на голову заставив пригнуться:
- Залазь!
Девушка неловко полезла в автомобиль. А Дятлов, глядя на аккуратные, свежие, соблазнительно обтянутые полами кроткого кимоно, ягодицы, не удержался - запустил пятернёй под полы халатика и сделал несколько теребящих движений пальцами у девушки между ног. Девушка попыталась развернуться, оторвала руки от сиденья, не удержала равновесия и упала, уткнувшись носом в сиденье и неловко задрав при этом ноги. Дятлов был в полном восторге: мало того, что под коротким кимоно у неё не оказалось даже трусиков, так она ещё и умудрилась шлёпнуться, явив всеобщему обзору если все свои прелести. Он уже собирался заржать аки конь, но внезапно кто-то резко и сильно дёрнул его за руку. Он обернулся и наткнулся на бешенное, перекошенное от злости лицо старшины.
- Ты чево? – с обидой спросил он, однако осёкся, увидав, что напарник не собирается шутить.
- Вы извините его, девушка, он у нас всего второй месяц, неопытный, зелёный совсем ещё. Вы устраивайтесь поудобнее, сейчас поедем. – Зозуля был сама галантность.
Дятлов искренне не понимал, что случилось и почему старшина так подрывает авторитет напарника. Сам же учил, что при задержании преступника следует действовать максимально грубо: класть на землю, надевать наручники, обыскивать, с силой заталкивать в машину. Нарочито грубые и беспардоннее действия, унижающие человеческую личность, призваны показать задержанному изменение его статуса, выбивают его из колеи, психологически ломают, рушат волю к сопротивлению и создают благоприятные условия для дальнейшей работы с ним. А старшина, закончив расшаркиваться перед пигалицей, захлопнул дверцу автомобиля, повернул к Дятлову белое от негодования лицо:
- Ты что, бл…ь, совсем тупой? Сперма в голову ударила так, что целый час пробыл в квартире, а так ничего и не понял! Тебе шлюх мало, что на эту малолетку набросился?
- А, ч-что я д-должен был по-понять? – заикаясь от страха, пытался сообразить рядовой.
- А то, что полюбовница он этого мужика, вот что!
- Кого?
- Того! Хозяина квартиры! Жена не вовремя вернулась, вот он девку и сдал.
- А нам-то что с того?
- Ты хоть знаешь, что это за мужик-то? – спросил старшина, а потом махнул рукой. – Хотя откуда ты можешь знать, ты же у нас без году неделя! Это заместитель префекта, силовиков курирует. Начальство в лицо надо знать! Завтра супруга евонная уедет, и он заберет любовницу свою вместе с заявлением. А мы с тобой крайними окажемся! Она хоть и малолетка с куриными мозгами, но расскажет то, что надо. Господи! Навязали мне тебя на свою голову. – Зозуля едва не схватился руками за голову. – Мне же до пенсии всего ничего осталось!
- Что же делать? – растерянно спросил Дятлов, с ужасом осознавая, что карьера полицейского находиться пол угрозой.
- Ничего! Садись за руль – поедем в отдел. И никакой самодеятельности, лады?
- Лады!
- Сдадим её, и пусть другие разбираются. В принципе, ничего страшного пока не произошло, - ворчал старшина, понемногу отходя, - А если что – спишем на впечатлительность пигалицы.
В районный отдел внутренних дел ехали молча. Когда вошли – их ждал ещё один малоприятный сюрприз. В отделе, всегда шумном, было неестественно тихо. Не шатались и не курили по углам опера и пэпээсники, в до отказа набитом шлюхами собачнике было неестественно тихо.
- Что случилось? – проникнувшись атмосферой, вполголоса спросил старшина у дежурного.
- Сегодня Денисов ответственный. – так же вполголоса ответил дежурный по отделу капитан Соболев.
- Поня-я-тно! – протянул Зозуля. – Значит, праздник плоти у вас на сегодня отменяется.

Автор: Iskander_2rog 1.4.2017, 0:48

Глава 3. Следак: ночной допрос

Заместитель начальника следственного отдела ОМВД России по Пресненскому району города Москвы Сергей Степанович Денисов в эту ночь дежурить вовсе не собирался. Просто у одного из его следователей вздумала рожать жена и Сергей Степанович, бывший «афганец», верный принципу «Никто кроме нас», не счёл своим долгом взваливать ношу на подчиненных, а решил отдежурить сам.
Он выходил из Афгана в одной из последних групп. Вышел, почти сразу же дембельнулся, приехал домой с полным чемоданом надежд и орденом БКЗ на груди. Приехал…. и понял, что попал в другую страну. Войсковое братство и товарищеская взаимовыручка остались далеко, в опалённых солнцем горах, в другом мире. Через пару месяцев, с трудом продрав глаза после очередной пьянки, Олег, взглянув на мир из алкогольного тумана, понял, что надо учиться жить заново. Он избежал участи многих своих боевых побратимов: не спился и не скололся, не стал торговать дурью и не вступил одну из, как грибы выросших после дождя, криминальных банд. Он, сжав зубы, ибо срочная служба как известно напрочь выметает остатки знаний из солдатских мозгов, взялся за штудирование учебников по программе подготовки для поступления в ВУЗ. Наверное, в то лето что-то в лесу серьёзно сдохло, что-то крупное, ибо парнишка без связей и без особых знаний поступил на юридический факультет. Не самого престижного, но вполне достойного ВУЗа. А может сыграл свою роль бесполезный, казалось бы, орден на лацкане пиджака. Как бы там ни было, но через пять лет перед тяжёлыми дверьми Московской прокуратуры стоял Денисов, сжимая в руке новый хрустящий диплом.
Прокуратура в середине девяностых переживала нелёгкие времена: старая советская гвардия готовилась отправиться на покой, а молодая поросль не горела желанием просиживать штаны над ворохом нераскрытых дел и рванула на вольные хлеба зарабатывать лёгкие деньги. Брали всех подряд, даже с грехом пополам закончивших ВУЗ, даже неопытных девочек, получивших диплом ради престижа. Поэтому молодого парня, со срочной за плечами, взяли охотно.
В прокуратуре Сергей не ужился. В Афгане он привык смотреть на своего врага через прорезь прицела, поэтому не смог оценить гибкость подхода, которую порой проявляли к закоренелым преступникам его коллеги. Уходил следователем в транспортную прокуратуру. Возвращался опять в городскую, где его с радостью перевели на район. Служил в следственном комитете. Избавились от него и там, сопроводив начальником следственного отдела Пресненского РОВД. И здесь ему пришлось уступить место более молодому, более перспективному, все правильно понимающему и гибкому хлыщу с большими связями.
Так и досиживал Сергей Степанович свой двадцатник в невысокой должности заместителя. Хоть и были на его счету громкие дела и резонансные посадки. Огрубел и зачерствел, но на компромиссы со своей совестью не шёл, гибкость позвоночника не проявлял. Семьи у него не было, хотя и честно пытался ею обзавестись. Одна жена сбежала, другая сблядлвалась. Поэтому одинокая квартира была пуста и в своё дежурство Денисов не хотел коротать возле телефона, а явился в отдел, поработать с делами.
Когда он вошел в отдел, стихли разговоры, опустели коридоры, стало не слышно шуток, даже цветы на подоконнике, казалось, повяли. Денисова не любили, не способен был этот человек внушать подобные чувства, но уважали за отношение к делу, за солдатскую готовность всегда прийти на помощь, за высокий профессионализм. По общему мнению, мужик он был «правильный», но не «свой». «Свеженького женского тельца им захотелось!» - с досадой вспомнил он о сегодняшнем рейде: «Дырку им от бублика, молока им от козла, ухо им от селёдки, а не ночных эротических приключений!» -не то, чтобы ему было жать путан, знали на что шли, выбирая профессию. До холодного бешенства доводили его ситуации, когда полицейские пользуются беззащитным состоянием задержанных.
По дороге в свой кабинет заглянул к оперативникам, которые, в ожидании начала рейда, резались в нарды.
- Что скажешь, Степаныч? – сказал молодой и весёлый чернявый капитан, перемешивая в ладони кости.
- Рейд закончить быстро, часам к двум. У кого есть документ, хоть бумажка какая-нибудь, составить протокол об администативном правонарушении, выписать штраф, и вперёд – Денисов махнул рукой в сторону окна, - На все четыре стороны.
- А как же установление личности? – мрачно сказал соперник чернявого по нардам.
- Вам что, документов не хватает? В крайнем случае установите по телефону, пусть родные узнают, чем их дочурка по вечерам занимается. Нечего людей в обезьяннике мариновать! И все дела – мне на контроль!
В принципе, оперативники заместителю следствия не подчиняются – у них своё начальство есть. Но сыщики на практике знали – лаяться с Денисовым – себе дороже, поэтому мрачно покивали в ответ.
Уже на выходе его окликнул чернявый:
- Степаныч?
- Что ещё? – недовольно обернулся Денисов: «Сказал же всё!»
- А как с ребятами, что поехали на взлом квартиры?
- Что за взлом? – он и ведать не ведал.
Опер был доволен, что ему удалось уделать слишком правильного следователя.
- Так вечером уже вызов поступил: какая-то девка забралась в квартиру на малой Бронной, к заместителю префекта, между прочим. Уже часа три как назад.
Сергей Степанович был неприятно поражён: потенциальный папаша, умчавшись в роддом к своей благоверной, на радостях напрочь забыл сообщить о неотработанном вызове. «Уж я ему задам головомойку.» - про себя пообещал заместитель следствия.
- Опергруппа выехала?
- Да уж сейчас должны приехать.
- Криминалист?
- Всё сделали.
- Что-нибудь украли?
- Нет, не успела, хозяева не вовремя вернулись.
Денисов подумал, что хорошо хоть так. Заместителя префекта он на дух не переваривал – он был из той же презираемой им породы карьеристов, что и его начальник, навязанный отделу по протекции. Лучше с ним встретиться здесь, на собственной территории.
- Как группа приедет – все документы ко мне на стол.
И вышел, хлопнув дверью.

Незадолго до полуночи стали прибывать первые экипажи с задержанном живым товаром разной степени потасканности и тревожности. Сортировка, составление протоколов, установление личности, после чего большей части девиц удалось избежать ночного бдения в камере. В обезьяннике оставались в основном иногородние. Впрочем и у них еще был шанс ускользнуть из отделения до утра. Когда уляжется суета, авось какой-нибудь сержантик за скорый перепихон в подсобке, или отсос в туалете и согласится выпустить ночную фею на свободу. Ночь все равно потеряна, но хоть сутенёр на счётчик не поставит за простой и за издержки по выкупу из полиции. Всё это Наталка узнала, стоя в тесной коморке и столбенея от ужаса, слушая разговоры девочек по вызову.
Её привезли и сразу засадили в камеру, которую между собой называли обезьянником. И ещё она узнала из разговоров этих странных не то жандармов, не то полицейских, что кандалы, которыми её заковали, на самом деле наручники, но их ещё называют браслетами, наверное с издёвкой. Впрочем, в обезьяннике он пробыла совсем недолго: молоденький конвоир со странным коротким ружьём без приклада почти сразу же отвёл ее по длинному коридору в глубь помещения и оставил ждать возле двери, оббитой чем-то, похожим на кожу. За дверью доносились приглушённые голоса. Слух у Наталки был отменный, поэтому. Когда она прислушалась, смогла разобрать о чём там говорили. Услышанное за дверью породило в ней надежду.

Поработав с текущими делами, Денисов уж было решил прилечь на диван, когда ему принесли материалы по Малой Бронной. Отхлебнув холодный крепкий чай он решил бегло взглянуть на дело, оставив разбор до утра. Но немного прочитав его, изменил своё мнение и, набрав номер дежурной части, рявкнул:
- Соболев! Зозуля с этим, как там его…
- Дятловым?
- Да, да! Дятловым! Далеко?
- Да нет, в курилке.
- Этих баранов – пулей ко мне! Оперативники на месте?
- Так точно!
- Их тоже. Да, и девку доставь, пусть пока посидит в коридоре.
Когда два обалдуя вошли в его кабинет, Сергей Степанович немного успокоился и внимательно рассматривал стоящих перед его столом патрульных. Тот, что помоложе, глядел на него с любопытством. Видно было, что ему ещё всё внове, всё интересно. Старшина был старым знакомым Денисова, и хотя они особо не приятельствовали, тот факт, что они оба в силу своего возраста были кандидатами на пенсию, как-то их особо сблизил и выделил из основной среды сотрудников. И хотя внешне Зозуля ел глазами начальство, опытный глаз следователя уловил в преданном взгляде старшины глубокое безразличие ко всем поучениям, коими их собираются потчевать. Тем более он понимал, что преданный взгляд и рвение не для него – для камеры, что висит над головой. Зозуля был стреляный воробей, даром что носил пернатую фамилию. И матёрые волки
Рассматривание грозило затянуться, когда вразвалочку вошли оперативники, всем своим видом показывая, что они – опытные волки и им всё нипочём.
- Вызов был? – не поднимая глаз от стола, на котором лежало наспех собранное дело, буркнул он.
- Был, мы приняли, ездили на вызов. – осторожно, явно не понимая что ожидать, сказал Зозуля.
- Ну-у, и ка-ак? – сладко, добавив как можно елея в голос спросил Денисов.
- Да вот же перед вами на столе – там всё написано! – не выдержал молодой, заслужив уничижительный взгляд от своего напарника.
- Тц-Тц-Тц! – укоризненно поцокал языком и покачал головой следователь. – А я услышать от ВАС хочу!
На сей раз Дятлову хватило благоразумия промолчать, предоставив отдуваться более опытному товарищу.
- Ну,..
- Давай без «НУ». Четко и коротко! – куда только елей у Денисова делся.
- Прибыли, значит, мы на место. Дверь открыли хозяева. А девка, которая в квартиру залезла, там, на кухне сидит запертая.
- Утащила что-нибудь?
- Не успела.
Теперь Денисов обернулся к операм, которые без разрешения уселись сбоку.
- Факт незаконного проникновения в квартиру установлен?
- Да.
- Каким образом?
- Хозяева сказали.
С каждым вопросом следователя голос опера становился всё менее и менее уверенным.
- А вы проверили?
- Замок цел?
- Цел!
- Окна осмотрели? На балкон выходили? Она что, Карлсон с пропеллером? Отмычки или ключи у неё были? Или ногтём подцепила, ковырнула дверь и открылась? - Денисов уже не сдерживался, а почти кричал.
- Не было у неё ногтей. – неожиданно подал голос Дятлов.
- Как это не было? – опешил следователь. – Совсем?
- Нет, не совсем. – смешался Дятлов. – Я имел ввиду, что таких ногтей как сейчас делают – наманикюренных и длинных – не было. Ногти у неё самые обыкновенные – как у нас с вами.
-Не боись, Степаныч! – заявил один из оперов. – Эксперт всё проверит.
- А собственных глаз и языка у вас нет? Узнали как она проникла в квартиру?
- Мы думали…
- Мало ли что вы думали? Как это дело можно будет дальше просунуть? Они так скажут, а девица другое. Скажет, например, что горничная и её приглядывать за домом оставили. И всё… Дело вернут на доследование, а ваш покорный слуга положит его в сейф как очередной висяк. Криминалиста хоть отпечатки снял с окон и дверей?
- Наверное…
Это уже было через чур и Сергей Степанович заговорил предельно жёстко:
- Пинкертоны грёбаные! Ну Дятлов-то ладно, пацан! На сиськи небось уставился, слюну пустил и ни о чём больше думать на был способен. Но ты-то, Зозуля, куда смотрел? А вы? Сыщики недоделанные!
- Ладно, попробуем исправить, раскрутим вашу форточницу на чистосердечное признание. С чистухой в суде всё легче. И молите бога. Чтобы никакой ловкий хлыщ из адвокатской конторы не подсказал ей на суде в отказ пойти. Дятлов, заведи гражданку, а вы садитесь и молчите, я мастер-класс вам показывать буду.

Первое, что увидела Наташа, когда её ввели в кабинет, был большой письменный стол весь заваленный стопками бумаг и канцелярскими принадлежностями, рядом с книжным шкафом и сейфом. Ничего отличного от того времени, которая она против воли покинула, в этом не было. Хотя, письменный прибор, стоявший на краю стола был весьма необычной формы, но то, что это письменный прибор сомнений не вызывало, и к канцелярским принадлежностям стоило бы приглядеться подробнее, но девушка была не в том состоянии. Телефон, несмотря на странный вид она узнала сразу, глупо было бы, чтобы век спустя внешний вид прибора не изменился. Да ещё фуражка, лежащая на краю стола была необычно большой формы, с голубым околышком и странной эмблемы. А ещё посередине стола лежал большой чёрный кожаный нессесер. Из-за стола встал человек в форме возраста её отца с седеющими висками. Он подошел к ней, участливо подтолкнул одной рукой за лопатку, а другой показал на стул, стоящий напротив письменного стола:
- Прошу, гражданка, садитесь!
Затем, взгромоздившись в кресло за столом, он пододвинул к ней пачку:
- Курите?
Наталка отрицательно покачала головой, обратив внимание, что такой миниатюрной и плоской пачки папирос она сроду не видала. Всё это отдавало такой театральностью, что, несмотря на драматичность её положения, Наталка невольно усмехнулась: «Сейчас осталось только лампу включить и направить свет на меня. А те два жандарма, что примостились возле стены будут меня бить.»
Но ничего подобного не произошло. Следователь старательно продолжал играть роль доброго дядюшки и голосом, полным сочувствия, продолжил беседу:
- Заместитель следственного отдела подполковник Денисов Сергей Степанович. Всё знаю, в курсе того недоразумения, что с вами произошло. Поэтому предлагаю: давайте побеседуем м придумаем, как нам разрешить возникшие разногласия. Согласны
Против воли Наталка согласно кивнула:
- Да.
- Ну, вот и ладненько, вы не возражаете, если я буду вести запись нашей беседы?
И не дожидаясь её согласия он пододвинул к себе несессер, оказавшимся вовсе не кожаным, и раскрыл его словно книгу, лежащую на боку обложкой к Наталье. . Приоткрытая верхняя половина книги, обращённая к следователю, вдруг засветилась мягким зеленоватым светом.

Вот уже битых двадцать минут терзал Денисов девушку, а результата всё не было. Пытался задействовать своё чутьё, о котором ходили легенды по всей Москве. На его хвалёная проницательность молчала. И видел ведь, что не врёт она, а всего лишь недоговаривает. Не врёт, что с жильцами квартиры она не знакома, и адрес на знает. А ведь так не бывает! Любой домушник изучит объект вдоль и поперёк. А эта,.. не может ответить какие в доме окна и двери, даже из какого материала они изготовлены и какие на них запоры и замки. Номер квартиры не знает, а когда узнала адрес дома, на её лице высветилось неподдельное удивление. Он был дока по типичным реакциям и моделям человеческого поведения. Но поведение её не влезало ни в какие стандарты, может быть поэтому картинка не складывалась. Версия с ограблением лопалась на глазах, но и предположение о любовных отношениях девицы с хозяином, высказанное на ухо старшиной, тоже ни в какие ворота не лезло. Простое, казалось бы, дело грозило обернуться громким конфузом…
Лишь только ввели задержанную, он едва не присвистнул: было от чего Дятлову слюни распустить. Такая куколка – редкость по нынешним временам. И ведь не было за её невинным видом никакого двойного дна. Немало Сергей повидал на своем веку мошенниц, воровок, аферисток с ангелоподобными лицами. Но его трудно было обмануть: за очаровательной внешностью всегда проглядывала алчность, распущенность, циничность. А эта нет! Хоть и надет на ней донельзя эротичный халатик, села аккуратно, сдвинув ноги. Постаравшись максимально прикрыть то, что обычно не выставляют напоказ. Денисов усмехнулся про себя, вспомнив нашумевший лет двадцать назад фильм с известной американской актрисой. Та на допросе лихо раздвинула ноги, показав следователям свои гениталии, вынудив их смутиться и одержав над ними психологическую победу. У этой же в глазах нет ни вызова, ни испуга, а, скорее, спокойное любопытство.
- Начнём? – скорее утверждая, чем спрашивая сказал Денисов.
Раскрыл ноутбук и придвинув к себе поближе, включил запись. Умение заполнять протокол допроса в электронном виде было предметом его гордости, объектом для зависти коллег и средством эффективного использования рабочего времени. Быстро пробежал пальцами по клавишам:
- Фамилия, имя, отчество, место и время рождения?
Девушка опустила вниз глаза:
- Не помню.

И вот так все двадцать минут: «не помню», «не знаю», «не видела». Сергей вообще неожиданно поймал себя на мысли, что и память у девушки девственно чистая, а не только её натура. Как будто инопланетянин, пришелец с других миров сидит перед ним. Вот сейчас она снимет кожу и на него уставится немигающий взгляд больших глаз на безносом лице с ушами-трубочками по бокам. Телевизор постарался, да всякие там Спилберги с Земейкисами: напрочь впаяли в сознание человечества образ пришельца. А может, она Терминатор, пришедший в этот мир из будущего уничтожить человечество? И под её латексом искусственные мышцы, пучки проводов, килограммы железа и десятки микросхем. Ощущение было таким сильным, что Денисов едва подавил желание подойти к незнакомке и потрогать кожу, проверить на ощупь, настоящая она или нет. «Тьфу ты, черт! Чуть все дело не испортил своими фантазиями.» - про себя выругался он.
Может всё просто и перед ним сидит и валяет дурку не по годам умелая воровка на доверии? Оставался один способ это проверить и за свою многолетнюю практику Денисов его использовал несколько раз, чтобы хотя бы для себя уяснить действительное положение дел. Хочешь выявить истинную сущность человека – дай ему написать что-нибудь, а ещё лучше подписать. Во время подписи сработает моторика памяти, и, если человек подписывает, то он скорее всего подпишет так, как привык всю жизнь. А если лицо отказывается от подписи, то на краткий миг замешательства оно все равно раскроется. Это состояние продлиться всего мгновенье, но в этот момент подполковник успеет его срисовать. Вздохнув, Сергей сказал:
- Не получается сегодня у нас с вами разговор, гражданочка.
Одновременно он вызвал к жизни стоящий сзади на шкафе старый лазарник, нажал на «Enter», отправив протокол в печать. Получив распечатку он коротко пробежал по неё глазами и протянул задержанной:
- Вот, возьмите, прочитайте внимательно и подпишите.
А сам обратился весь во внимание.

Ничего не скажешь: в умении задавать вопросы этому подполковнику не откажешь. Культурный уровень здешних полицейских в её глазах значительно вырос, хотя после унижений от нижних чинов, кои она претерпела, Наталка посчитала, что эти такие же держиморды, что и тогда. То, что допрашивает её подполковник, девушка запомнила. А то по погонам и не определить. Сами-то погоны не сильно отличались от её мира, но различие было. И ещё, по тому как обращались полицейские к капитану, она уяснила, что в ходу здесь обращение «товарищ», а не «господин», и тем более нет никаких «благородий». Вот где можно было проколоться! В вопросах о том, что же произошло со страной, в которой кардинальным образом изменилось обращение с отношений превосходства и господства к отношениям равенства, можно будет вернуться потом. Хотя, судя по гербу, висевшему за спиной следователя, всё в стране осталось по-прежнему. Да и Георгий Победоносец на красном фоне в гербе Москвы выглядел вполне традиционно. И кусочек георгиевского темляка, сложенный в бант и приколотый булавкой к столу говорил о многом.
На вопросы Наталка отвечала осторожно, но предельно откровенно, кроме самой главной тайны. Тем более, что она действительно знала немного. Кто хозяева квартиры? Не имеет понятия! Знакомы ли ранее? Впервые вижу! Номер квартиры? Неизвестен! Услышав, что Воздвиженка в этом мире называется Малой Бронной, против воли подняла удивлённо бровь. Это что, возвращение к старым историческим названиям? Видимо, здесь раньше оружейники селились. Ладно, хоть Патриаршие пруды так Патриаршими и остались. Вот только, когда они говорили о месте инцидента фраза «на углу у Патриарших» отчего-то заставила их многозначительно переглянуться, как будто она что-то значит в этом времени.
Но больше всего Наташу заинтересовал прибор, который она вначале ошибочно приняла за несессер. На боковой панели что-то светилось, но Наташе не было видно. А вот нижняя панель представляла собой обычную клавиатуру, по которой бодро стучал подполковник Денисов. В своё время в гимназии Таша окончила курсы машинописи и стенографии, хорошо умела печатать «слепым» методом, поэтому представляла, чем занимается следователь. Портативная пишущая машинка? Пожалуй! То, что произошло потом повергло барышню в изумление. Подполковник повернулся на вращающемся кресле и чем-то щёлкнул на коробке, на которую она до сих пор не обратила внимание. Затем, повернувшись обратно, он легонько ударил пальцем по клавише и коробка ожила. Прибор засветился, замигал, и из него со скрежетом вылезло несколько листов бумаги. Фантастика!
Но тут восторг уступил место панике, потому что следователь предложил ознакомиться с протоколом и подписать. Наталка взяла листы и вгляделась в текст. Боже! Что за тарабарщина! Как это можно почесть? Она знала, что среди полицейских, особенно нижних чинов, грамотность не в чести, но чтобы настолько! Пытаясь унять участившейся сердцебиение, девушка сделала вид, что внимательно читает текст. Помогло! Постепенно буквы стали складываться в слова. Бросилось напечатанное вверху листа слово «ПРОТОКОЛ» вместо привычного «ПРОТОКОЛЪ». Она поняла! Значит реформа орфографии, о которую было сломано столько копий, свершилась, и все эти «ЯТИ», «ФЕТЫ», «И» краткие с крапкой наверху, отошли в утиль. А ведь они ещё совсем недавно спорили с подругами, как по-новому, без «ФЕТЫ», будет писаться имя «Ѳеодор»: «Теодор» на английский манер, или по-простонародному «Фёдор». Понять-то Наталка поняла в чём дело, но читать всё равно было непривычно, поэтому одолела она протокол с большим трудом. Хоть со временем она точно определилась: в начале протокола стояла дата: 14 августа 2013 года. Поразмышлять о том, что если уж перенеслась во времени, то почему так криво, на 99 лет, а не на 100, ещё и не на ту же дату, она отложила на потом. Как подписать протокол? Ведь это документ! На столе не было не перьев, ни перьевых ручек, ни чернильницы. В стакане, стоявшего на столе канцелярского прибора обнаружились карандаши и ещё какие-то цилиндрической формы палочки из, уже не раз в этом мире виденного, неизвестного Наташе материала. Справедливо рассудив, что это, пожалуй, ручки и есть, она достала одну. Вверху сего предмета располагалась кнопка, а внизу он конусообразно сужался и заканчивался маленьким отверстием. Несколько раз барышня недоумённо повертела в руке и нажала кнопочку наверху. Тотчас же из отверстия внизу выскользнула толстая игла. «Этим надо писать!» - догадалась Таша и провела остриём иглы по листу бумаги. Тотчас же на белом листе появилась тонкая синяя линия, которую, судя по виду, не требовалось сушить. Здорово! Но как подписывать? Воинова? Захотелось записаться Заломовой, но Наталка прогнала эту мысль. Она растерянно посмотрела на следователя:
- Я не знаю, что писать! Я не помню кто я!

Произошедшее в корне меняло дело. Денисов внимательнейшим образом наблюдал за реакцией юной злоумышленницы. Девчушка со смесью любопытства и восторга смотрела на работу принтера. Непонимающе вертела в руках ручку. Для пробы провела линию по листку. С ручкой она вообще вела себя так, как вела бы обезьяна, получив в руки незнакомый предмет. Денисов смотрел как-то научно-популярный фильм про обезьян. Вот там приматы вели себя очень похоже. Затем попыталась честно поставить подпись, но не смогла, не помнила, о чём сообщила ему. Реакции были вполне естественными, без всякой игры и притворства. Никакой второй натуры за её образом не вырисовывалось.
«Да ведь она в самом деле ничего не помнит!» - решил Денисов. И этот вывод в корне не понравился подполковнику. По долгу службы ему не раз приходилось сталкиваться с «потеряшками». «Потеряшка» - большой ребёнок. С потерявшим память человеком можно сделать всё, что захочешь, можно принудить к любому преступлению, любой мерзости. И следак по опыту знал, насколько уязвима и беззащитна эта категория. Особенно, если это юная и неопытная девушка, а вокруг ходит так много мерзавцев!
Как можно мягче, отобрав у девушки протокол и ручку, он поинтересовался:
- А позвольте-ка спросить, с какого момента вы начали помнить?
- Когда оказалась в квартире, прямо в кровати.
- А до этого совсем ничего не помните?
Барышня отрицательно покачала головой.
- А как вы были одеты?
Девушка опустила голову и еле слышно прошептала:
- Никак…
- То есть, вы были абсолютно обнажены?
Снова кивок, на сей раз утвердительный и плотно сжатые губы и ещё плотней сжатые бёдра. Хорошенькое дело!
- Тогда откуда на вас кимоно и босоножки?
- Ольга Львовна дала.
- Хозяйка?
- Да!
- Так, значит, вы её знали!
- Нет! Я её никогда раньше не видела. Как её зовут, она сама мне сказала.
- Получается, что вы, голая, поздним вечером, почти ночью, оказались в чужой квартире и чужой постели. Кто вы такая, как там оказались и что там делали, вы не помните? – резюмировал подполковник. – Я все правильно изложил?
- Да, всё верно.
Денисов замолчал, только задумчиво стучал то одним концом ручки, то другим по поверхности стола, переворачивая её в руках. При этом он настолько уничижительно смотрел на сидящих сбоку полицейских, что они весьма неуютно чувствовали себя под его взглядом.
«Когда она наступила амнезия? Где была всё это время? Что с ней делали, где держали, что кололи, чем поили? Как оказалась в доме на углу у Патриарших? Где её семья и где её дом?» - Вот, кроме установления личности, вопросы, на которые предстояло ответить. И не сегодня. И не он. Но кое-что нужно сделать сейчас, сейчас же.
- Вот что, мадемуазель, - что-то заставило Сергея именно так обратиться к девушке, - Посидите-ка пока в коридоре. А мне надо с этими, - кивок в сторону оперов и пэпээсников. - «Достойными» представителями правоохранительных органов поговорить надо.
Лишь только девушку вывели за дверь, он повернулся к Зозуле с Дятловым и операм.
- Всё слышали?
- Слышали.
- Всё видели?
- Видели.
- Поняли теперь, что у вас за спиной растут огромные ослиные уши?
Дятлов только засопел в ответ, опера старательно прятали глаза, а старшина, как более опытный, спросил:
- Что же нам теперь делать?
- Вам – ничего, идите на маршрут – служите дальше, а вот оперативникам придётся поработать с девушкой. Перво-наперво, отведёте её к криминалистам. Кто там у нас дежурит? Не знаете… Ладно, я сам к ним позвоню, пусть снимут отпечатки пальцев и перегонят в инфоцентр. Там пробьют их по базе и к утру, я думаю, уже будут результаты. Вы тем временем дуйте в травмпункт с нашей потеряшкой. Пусть осмотрят внешний вид: повреждения, раны, ссадины, кровоподтёки, следы от ремней и проколы от инъекций, словом всё, что могло бы хоть косвенно объяснить её приключения. Проверить на предмет половых контактов: когда был последний, сколько их было вообще, хотя бы приблизительно. Кровь на ВИЧ и всякую другую заразу пусть возьмут. Гинеколог пусть осмотрит на предмет разрывов внутренних органов. Если есть инородные тела и сторонние биоматериалы – на экспертизу, постановление я выпишу. И ещё – обращаю ваше внимание: кожные покровы осмотреть внимательнейшим образом, нет ли следов от инъекций. Не мне вам говорить, где могут быть проколы, когда их хотят скрыть.
- Товарищ подполковник, вы думаете?.. – начал спрашивать опер.
Но Денисов резко перебил его:
- Мы должны не думать, а предполагать обязаны самое худшее. В народе об этом так и говорят: лучше перебздеть, чем недобздеть. Ясно? – тот кивнул – Выполняйте!
Одного не мог знать следак, что у Наташи абсолютный слух.

Автор: Iskander_2rog 3.4.2017, 0:15

Глава 4. Этот жестокий, жестокий мир

Девочка скрючившись и держась руками за прутья, сидела в углу обезьянника. На её лице отчаяние сменялось надеждой. Но Наташа не предавалась унынию, череда унижения и испытаний за прошедшую ночь не сломили её боевой дух. Ей надо бы во все глаза смотреть на новый мир, открывшийся перед ней, мир удивительный и непонятный. Но обстоятельства, при которых она оказалась в будущем, не располагали к веселью. Словом, всё было очень сложно. Наташа сидела и, несмотря на слипающиеся глаза, пыталась разобраться в несообразностях, которых было очень много.
Самая главная странность заключалась в дате. Пока не находился ответ, почему временной разрыв составил девяносто девять лет. Почему не сто? И не пятьдесят? И не девяносто восемь. А день? Было бы хоть немного понятно, окажись она в этот же день, но спустя девяносто девять лет. А тринадцатое августа вообще ни о чём девушке не говорило. Хоть бы в том году была какая-нибудь дата за которую можно было бы зацепится, но ничего из истории двадцать первого века Наташе известно не было. Судя по Наташиным наблюдениям ничего экстраординарного в тринадцатом августа не было, не считая того, что это «чёртова дюжина». Но мысли о чертовщине Наташа отогнала прочь Ещё чего не хватало, осталось только мистику приплести!
Череда странных событий и унижений началась с нелепой сцены в квартире. Она ничего не смогла объяснить оскорблённой, злой как фурия, жене. Ревность застит глаза, Наташа об этом теперь знала не понаслышке. Тем более, что муженёк, видно, ходок ещё тот. Потом Господь прислал на её голову двух идиотов-полицейских, причём молодой бросал в её сторону столь сальные взгляды, что она всё время себя ощущала не в своей тарелке. Наташа готова была укусить нахала, когда он под видом обыска бесцеремонно её бесцеремонно облапал. Когда выводили из дома, ей удалось на миг охватить взглядом картину: впереди за сенью вековых лип голубели Патриаршие пруды. Оглянувшись назад, она на месте своего знакомого особняка увидела огромный многоквартирный дом аж в семь этажей, их которого они только что вышли. Это было действительно то самое место, где прежде стоял их особнячок, и девушка немного успокоилась. Ну да, всё верно, столько лет ведь прошло.
Но в следующий миг внимание девушки переключилось на чудесную самодвижущую тележку, к которой её подвели. В том, что это был автомобиль, сомнений не возникало. В прошлой жизни Наталка видела автомобили и даже каталась на нём, но то каплеобразное чудо с мягкими обводами корпуса, стоящее сейчас перед ней, имело немного сходства с угловатым, блестящим, с хромированными дверными ручками, автомобилем князя. Казалась, что всё в машине было предельно функционально, всё подчинено одной цели – езде. Никакой роскоши, никакого богатства отделки, того, что было в избытке в автомобиле князя. Молодой полицейский с наглыми глазами дернул за незаметную утопленную в дверь ручку, и та тихо и плавно открылась. Девушка хотела сама, без посторонней помощи залезть в салон машины. Но рука наглеца грубо легла на её голову, силой пригнула и принялась бесцеремонно заталкивать её вовнутрь. Девушке пришлось просунуть голову вперёд и садиться, встав коленками на заднее сиденье. В сей момент развязный тип в полицейской форме внезапно просунул руку ей между ног и потеребил в самом интимном месте. Так с Наташей прежде никто и никогда не поступал! Девушка буквально задохнулась от возмущения и попыталась влепить наглецу пощёчину. Но, забыв, что руки скованы наручниками, оторвала их обе от сиденья и, лишившись упора, больно уткнулась лицом в него лицом. При падении она опозорилась ещё больше: задрался халатик, и без того короткий, выставив на всеобщее обозрение всё, что у неё располагалось ниже пояса. Как она ненавидела в этот момент этого типа с наглыми сальными глазами, который хохотал над её конфузом аки жеребец. Пунцовая от негодования и унижения, она кое-как забралась на сиденье.
Ощущение позора было столь остро, что первое время Наталка и думать ни о чём не могла, а только сидела с закрытыми глазами, переживая своё унижение, да старалась восстановить учащённое дыхание. Ну и пусть старший ему сейчас выговаривает за дверью автомобиля, ей то что до того? Он – ВИДЕЛ, то, что предназначено не для его бесстыжих глаз, он ЩУПАЛ то, к чему никто не имеет права прикасаться без её разрешения! Неужели её первые шаги в этом мире должны сопровождаться с НАСИЛИЕМ над ней? Обида была столь велика, что даже заглушила саднящую боль от удара лицом об обшивку сиденья. Собственно, а откуда такая иллюзия, что в будущем живут только анегелоподобные личности? Прогресс прогрессом, а люди всегда остаются людьми. Жаль только, что с тех пор, когда она возникла в этом мире, на её пути встретились пока одни лишь отвратительные типы. Ладно, посмотрим, что будет потом, ведь ей выпал уникальный шанс краешком глаза заглянуть в будущий мир. Рассудив подобным образом, девушка открыла глаза и снова обрела способность ощущать реальность. Жизненных сил у Наталки было много, не на одну подобную ситуацию.
Оказалась, что пока она переживала за свою поруганную девичью честь, машина тронулась с места, и они уже едут. Почти неслышно урчал двигатель, на сиденье было мягко и не ощущалось никакой тряски. А ведь после памятной автомобильной прогулки по Москве с неудавшимся женишком у Наталки болело седалище от тряской езды по московским мостовым, вымощенным булыжником, словно она весь день в седле провела. Наталка выглянула в окно: мимо больших зданий из стекла и бетона по ровной дороге то и дело сновали такие же каплеобразные автомобили со сглаженными корпусами и светили фарами. Скорость была столь невероятно высокой, что она не успевала все рассмотреть. Улицы были прекрасно освещены и, несмотря на ночь, было довольно светло. На перекрёстках машины останавливались, подчиняясь сигналам странного трёхглазого разноцветного прибора, наподобие железнодорожного семафора. После нескольких остановок, девушка догадалась о сути команд, которые подаёт прибор, и сочла это вполне разумным.
О столь ровном и бесшумном дорожном покрытии, заменившее привычные ей булыжные мостовые, Наталке и гадать не пришлось. Она знала, что это асфальт. Гимназия, хоть и давала преимущественно гуманитарные дисциплины, но естественные знания вдалбливались в головы гимназисток тоже весьма изрядно. Тем более, что при изучении истории родного края им все уши прожужжали, что первый в России асфальтный завод построен в их губернии. Добывали асфальт у подножия Жигулей, на узком перешейке между Волгой и Усой, возле Сызрани. В памяти всплыло и имя инженера, первого наладившего производство асфальта – Иван Буттац. Он же для добычи асфальта приобрёл первые четыре паровых экскаватора. Впрочем, как заметила Наталка ещё при выходе из дома, тротуары по-прежнему были вымощены брусчаткой.
Людей она видела по дороге немного. Всё-таки сумерки – не то время суток, когда есть возможность пристального разглядывания людей на улице. Однако, те кого она видела, были одеты весьма фривольно, если не сказать фантасмогорично. Хотя халат, короткий и тонкий до прозрачности, который был на ней, говорил о многом. Внезапно Наталка поймала себя на мысли, что упрощение нравов, возможно, было столь глубоко, что обращение с ней полицейского, которое она сочла унизительным, было нормой у здешних обитателей. Девушка лишь поёжилась от этой мысли: не хватало ещё, чтобы всякий встреченный хватал её за промежность. Нет уж, увольте! Хотя, пока что этот дурак был единственным, кто вёл себя подобным образом, старший был вполне корректен. Да и тот слизняк, что на квартире, только глазами ел, не позволяя распускать руки.
Казалось полиция готовилась к длительной осаде: узкие бронированные оконца с бойницами при входе, обилие железных решёток, тяжёлая металлическая дверь. За дверью оказалось большое фойе с сиденьями по краям. Напротив двери – ряд продолговатых застеклённых окошек с надписью «Дежурная часть». Наискосок в нише располагалась натуральная железная клетка. Большая, как для диких зверей в зоопарке. Только содержались в клетке не звери – люди. Вернее несколько ярко накрашенных девиц с прискорбно малым количеством одежды на теле, немногим больше, чем на самой Наташе.
Когда её подвели к клетке, и вышедший из дежурки полицейский принялся греметь ключами, Наталка поняла, что и ей суждено стать одним из экземпляров этого зверинца. Старший её «почётного эскорта» тоже достал миниатюрные ключики и принялся сосредоточенно копаться ими в кандалах, которые по злой иронии именовались браслетами. Как только отёкшие руки снова почувствовали свободу, девушка исхитрилась развернуться и влепить молодому нахалу звонкую оплеуху.
Глаза полицейского сузились от злости, и он, Наталья готова была поклясться, готов был ударить её в ответ. Но старшой взяв его за руки веско и с нажимом сказал:
- Не надо!
- Нет! Ну, ты видел? Видел? – кипятился, впрочем уже без прежнего рвения, наглец в полицейской форме. - Это же нападение на полицейского!
- И поделом тебе. Не будешь руки совать, куда не нужно. – сказал старшой. – Ты забыл, нам её просто сдать надо от греха подальше. Давай, засовывай её в обезьянник.
Заходя в камеру временно задержанных, Наташа отметила, что не ошиблась, сравнив её со звериной клеткой: то, что в её мире называлось кутузкой, на местном жаргонен именуется обезьянником. Девушка ещё не догадывалась, что в клетке её ожидает маленький культурный шок.
В обезьяннике, кроме Наталки, находилось десятка полтора девиц. Вид их вызвал оторопь у девушки. Она предполагала, что тенденции женской моды ведут к упрощению одежды и её укорачиванию. Но чтобы настолько! В мире, которой она оставила, наиболее смелые женщины уже начали отказываться от корсетов, да и многие девицы их уже не носили, заменяя широким лифом. Наталка, к примеру, хоть мама и настаивала, тоже не любила и не носила корсетов, считая их лишними, и отдавая предпочтение Büstenhalter, замечательному изобретению немецкой школы гигиены. Корсеты явно отходили в прошлое и большинство Наташиных товарок по гимназии, с тех пор как у них вообще стало что-то расти на груди, надели бюстгальтеры. Во-первых это было полезно для здоровья, ведь немецкая школа гигиены пропагандировала здоровый образ жизни, а корсеты уродовали скелет и затрудняли дыхание. Во-вторых, это было современно и удобно. А в третьих – демократично, ибо простолюдинки вообще не знали никаких средств поддержки груди. У большинства девиц, которые соседствовали с Наташей в камере, не было не только корсетов, но и бюстгальтеров. Девушка могла поклясться, что под тонкими миниатюрными маечками и такими же несерьёзными блузками у них не было НИЧЕГО! У некоторых даже проглядывали сквозь ткань темнеющие торчащие соски. Некоторые майки держались лишь на тонюсеньких бретельках, обнажая шею, плечи и верхнюю часть груди. Décolleté – вспомнила Наташа. Внизу всё тоже было очень плохо: если в её времени юбка короче щиколоток уже считалась вызовом общественной морали (девочек это не касалось), чем охотно пользовались различного рода бунтарки, то здесь же… Короткий японский халатик, который здесь называли кимоно, Наталка посчитала домашней экстравагантной одеждой, но, оказывается, так ходили здесь практически все. На некоторых девушках были короткие штаны, называемые смешным английским словом shorts. В мире Наталки она считалась мужской спортивной одеждой. Некоторые shorts были свободными и широкими, другие короткими и облегающими, открывающими ягодицы настолько, что было непонятно, где же находятся трусы и панталоны. Столь же разнообразны были юбки: кроткие и подлиннее, с поясом и на резинке. На двух девушках были надеты короткие платья, облегающие и подчёркивающие фигуру. На вид большинство одежды было из незнакомых Наталке тканей, что, впрочем, не особенно удивило девушку: почти за сто лет произойти могло многое, и наверняка были открыты новые материалы. Накрашены были девицы сверх всякой меры. Но Наталка, по своей молодости никогда не знавшая, что такое макияж, нашла в этом даже определённую красоту и шарм.
Столь же примечательна была форма правоохранителей. Вместо мундиров – простые рубашки с поясом, открытым воротником и короткими рукавами. Никаких шаровар с широкими лампасами, заправленными в сапоги, на современных полицейских были обычные брюки с узким красным лампасом и туфлями. Другие полицейские, наверное, квартальные и околоточные, были одеты в другую форму: серые куртку и шаровары, заправленные в огромные английские ботинки. На широком поясе у них висели кобура с револьвером и длинная палка-дубинка. И никаких шашек и сабель на боку. Различались и головные уборы: у одних высокие фуражки, у других – странного вида кепки. Как могла заметить девушка, некоторые полицейские были вооружены необычного вида ружьями с коротким стволом и без приклада. Впрочем, присмотревшись, Наталка приклад обнаружила – откидывающийся. «Очень удобно и рационально». – подумала она.
- Прикинь, подруга, - обратилась одна из сидящих девиц другой. – Ещё одну шалашовку привезли. Эй, ты!
- Вы меня? – уточнила Наташа.
- Тебя, тебя, а кого же! – ответила девица и захохотала. – А чё так одета? С чела стащили и даже одеться не дали?
- А чел, это кто?
- Во, даёт! – восхитилась другая собеседница и переспросила. – С клиента, что ли сняли?
На сей раз Наталка поняла, о чём идёт речь, а также догадалась, что перед ней девицы лёгкого поведения. Теперь стала понятна их фривольность в одежде. Если слово «чел» стало понятно – человек, мужчина, то значение слова «прикинь» ещё стоило обмозговать.
- Да нет, я не ваша. – поспешила уточнить Наталка. – Я по другому делу, по взлому квартиры.
- По уголовке значит? – удивительно, но в голосе собеседницы прорезались нотки уважения.
- А долго нас держать здесь будут? – решилась спросить в свою очередь Наталка.
- Тебя – не знаю, скорее всего, ты здесь надолго подруга. А мы – сейчас отсосём и отпустят.
- А что сосать-то? Может и я… - не успела договорить Наталка и пожалела об этом – последние её слова утонули в хохоте.
Хохотал весь обезьянник. В окно дежурной части отчаянно застучали, а стоявший неподалёку полицейский с силой стукнул дубинкой по прутьям камеры:
- А ну, заткнулись, шалавы!
- Не поможет. – давясь от смеха сообщила ещё одна путана. – Во, прикол, запомнить надо! Тебе, если ты по-уголовке, соси не соси – не поможет. Странная ты, однако.
- Чё ржете? – оборвала смех стоящая у самой решётки совсем молоденькая проститутка, почти девочка. - Хоть она и приколистка, но здорово зазвездила ментяре, уважаю.
Наталка инстинктивно потянулась к девчушке, уж больно приятно и располагающе она выглядела, но не успела. Как не успела уточнить, что такое «прикол», «зазвездила», и кто такой «ментяра»: открылся замок, и конвоир вывел её из кутузки.
- Эй! - окликнула Наташу молодая проститутка. – Не знаю, как там тебя, у тебя из одежды кроме кимоно есть что-нибудь?
- Нет! – сгорая от стыда, промямлила Наталка.
- Сержант! – крикнула девица Наталкиному конвоиру. – Скажи дежурному, что в моей сумочке запасные колготки лежат. Отдай их девушке.
Сержант сделал вид, что ничего не слышал и повёл её по коридору вглубь отделения.

Пока Наташу вели по длинному коридору, она отдалась размышлениям. Хоть и с опозданием, но она стала смутно догадываться, что нужно предстояло сделать девицам, чтобы выйти отсюда. Её передёрнуло от отвращения: не то, чтобы она не знала о таком древнем способе, просто она не представляла себе, как можно было делать ЭТО незнакомому мужчине? Фу, какая гадость! Смущало и другое обстоятельство: авторитет полиции в её времени был ниже некуда, разные там служили люди, могли и по лицу съездить и в голоде продержать. Но, чтобы такое! Это наводило на кое-какие мысли о состоянии общественной морали в начале двадцать первого века. Она вспомнила хохочущую харю молодого полицейского, когда он залез под халат и ещё один кирпичик лёг в основании её мнения об обществе, в которое девушка волей судьбы попала.
На допросе девушка смогла продержаться уверено. Хоть следователь и оказался таким проницательным, в отличие от этих дуболомов-полицейских, Наталке удалось сохранить своё инкогнито. Но то, что девушка услышала, повергло её в уныние: она-то думала, что, наконец, наступит финал этой бесконечной ночи, а оказалось, что её мучениям предстоит продлиться бесконечно. Хоть с этим уже надоевшими рожами придётся расстаться. Однако, рана радовалась – не успели они выйти из кабинета, как пришёл очередной вызов. Пришлось Наташе путешествовать со старыми знакомыми.
Было ещё одно неудобство: организм буквально вопил о необходимости посещения одного интимного места. Но загвоздка была в том, что она не знала, как об этом спросить. Наконец, преодолев смущение, ибо терпеть дальше не было мочи, девушка раскрыла рот:
- Товарищи полицейские! – она долго выбирала, как обратиться к сопровождающим, но по-видимому здесь к нижним чинам обращаются также, как и к высшим, одинаково, по-товарищески. – Мне бы это, как его, - она замялась, но в конце концов, выпалила, - Посетить дамскую комнату надо.
Судя по их удивлённым физиономиям, она поняла, что ляпнула что-то не то. Старшина догадался первым:
- Конечно, сейчас проведём.
Её подвели к двум одинаковым дверям, на одной из которых висело небольшое изображение малыша, пускающего струйку в горшок. На другой двери курчавый малыш сидел на горшке. «Оригинально!» - подумала Наталка: «Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять которая комната здесь дамская, в какая – мужская». К тому, что в этом времени открытыми являются многие вещи, бывшие прежде табу, она уже начинала привыкать. Тем более, что там, откуда она пришла, считалось, что освобождение общества должно было идти в ногу с освобождением личности от условностей, со свободой в отношениях. «Видимо, доосвобождались». – с иронией подумала Наталка, пока более молодой полицейский зачем-то зашёл в дамскую комнату. Почти сразу он вышел :
- Можно! Сортир свободен. – и, выходя, сделал приглашающий жест рукой.
В туалете ничего необычного не было, туалет, как туалет: несколько кабинок и несколько умывальников. У них, в гимназии, такой был. Разве что, сливной бачок располагался не вверху, а внизу. И для слива воды использовалась не цепочка, а кнопочка, которую надо было нажимать. Удобно. Пол и стены выложены плиткой. Изменилась форма и размеры рукомойника, а кран был оборудован рычажком вместо вентиля. При нажатии рычажка в одну сторону лилась холодная вода, в другую – горячая. Здорово! В гимназии краника с горячей водой вообще не было и классные дамы заставляли девочек умываться холодной водой в любое время года. На рукомойнике вместо мыла стояли прозрачные бутылочки розовой приятно пахнущей субстанцией. На горлышке бутылки, состоящей, кстати, не из стекла, а из странного гнущегося материала, тоже была кнопка и сосок. Наученная опытом Наташа нажала на кнопку и выдавила себе на ладонь несколько капель розовой жидкости. Понюхала. На язык пробовать не стала (ещё чего!), хотя густая жидкость вкусно пахла смесью лимона и земляники. Стала смывать вязкую жидкость с руки но она вдруг начала расти в объёме и пениться. Жидкое мыло? Пожалуй!
Несколько позже, в дежурной части, Наташа узнала, смысл выражения «откатать пальчики». Это оказалось обыкновенной дактилоскопией. То есть не совсем обыкновенной, в Наташином времени, в начале двадцатого века, идентификация личности по отпечаткам пальцев, только начала победное шествие по миру, вытесняя привычный бертильонаж. Девушка знала, что с 1906 года этот способ стал применяться в России. Лишь одна Франция, из чувства патриотического упрямства, дольше всех отвергала дактилоскопию, иррационально следуя устаревшей методике своего соотечественника Адольфа Бертильона. Но в 1911 году, когда из Лувра похитили знаменитую Джоконду, сдалась и она. Однако, после этой процедуры Наташе опять пришлось тащиться в туалет – отмывать измазанные руки. Тщательно оттирая плохо смывающуюся краску, девушка мимоходом взглянула в зеркало. Бессонная ночь и переживания наложили отпечаток на её внешность в виде тёмных кругов под глазами, но в остальном своим видом девушка была вполне удовлетворена и несмотря на усталость, держала глаза широко открытыми. Мало кто из её современников мог похвастаться таким количеством увиденных чудес!
Один длинный пульт со множеством телефонов, тумблеров и индикаторов в дежурке чего стоил! Над пультом стоял ряд квадратных коробок, на передней стороне которых светились, неизвестно откуда выплыло из глубин сознания это слово, экраны? Ну да, экраны, как в синематографе, только не на всю сцену, а маленькие. При взгляде на них девушка замерла: на одном она увидела коридор, по которому она только что шла, на другом висело изображение обезьянника, третий показывал улицу со стороны входа в отделение. Это ли не чудо чудное, диво дивное? Вот на экране пошевелилась и что-то стала рассказывать другим та девушка, что предлагала ей какие-то колготки, на другом экране по коридору в туалетную комнату прошел давешний следователь, затем вышел и направился ко входу. Переключив внимание не следующий экран, девушка увидела, что следователь с целой группой полицейских садится в странного вида большую, отдалённо похожую на пилюлю машину. Ба, да это всё происходит в режиме реального времени!
- Девушка! Девушка! – Наталка оторвала взгляд от экранов и только сейчас обнаружила, что к ней обращается молодой полицейский. - Ехать надо, до утра не успеем. Вы что, мониторов никогда не видели? А то смотрите так, что дыру на них прожжете.
У криминалистов, в лаборатории – новые унижения, но и новые впечатления и, главное, - новый друг. Криминалистом в ту ночь дежурила строгого вида женщина в очках с необыкновенно толстыми линзами и собранным вверху головы пучком волос. Волосы дамы были крашенными, как почти у всех женщин в этом мире, насколько могла судить Наташа. Но в данном случае краска была вполне оправдана – девушка подозревала, что тем самым дама скрывала рано начавшие седеть пряди. «Старая дева!» – безошибочно определила Наталка. Из под полы расстёгнутого белого халата выглядывали коротковатые полные ноги в штанах синего цвета. Штаны до неприличия туго обтягивали полные бёдра и ягодицы дамы. На то, что это были именно штаны, а не брюки, указывало отсутствие стрелок на штанинах, но, когда женщина подняла руки, на штанах обнаружился пояс. Так штаны или брюки? Наталка окончательно запуталась. Швы этих странных штанов были нарочито грубыми, выделяющимися, что противоречило всем правилам швейного мастерства. Тем более, что швы прошиты были жёлтыми нитками. Словно мастер специально хотел сделать их как можно более заметными. Странный портной! А их в гимназии учили, что искусство швеи в том и состоит, чтобы её работа была заметна как можно меньше.
Несмотря на летний зной, в помещении было прохладно – на стене старательно дул холодный воздух кондиционер. Напалка с некоторой гордостью отметила, что уже знает, что это за прибор. С кондиционерам она уже встречалась в злополучной квартире того дома, что возник на месте усадьбы Воиновых, этими приборами были напичканы кабинеты в полицейском участке. Девушка слышала, как дежурный сказал своему помощнику:
- Серёга, убавь кондиционер, если не хочешь, чтобы нас всех продуло.
После чего все деятельно принялись искать пульт, забыв про девушку, стоявшую с поднятыми на уровень груди ладонями, вымазанными краской.
Оказалось, что дактилоскопию надо сделать и здесь.
- Зови меня Антонина Генриховна, дитя моё. – ласково сказала женщина в синих брюках, после того как прочла бумагу от следователя и, по всей видимости, узнала обстоятельства дела. – Мне Денисов уже звонил по твоему поводу.
- А вы что встали? – обратилась она к стоявшим здесь полицейским. – Марш за дверь! И ждать в коридоре.
- Клади руку на сканер. – обращаясь к Наташе, распорядилась строгая дама в очках подняла крышку большого белого ящика. – Сергей Степанович просил вне очереди. И ведь нельзя уважить этого человека.
Под крышкой оказалась прозрачная стеклянная поверхность, на которую Наташа послушно водрузила свою ладонь. Было видно, как в череве сканера медленно ползёт каретка, наподобие той, что стояла на пишущих машинках. После чего ящик откуда-то сбоку выплюнул два листка, на которых Наталка увидела отпечатки своих рук. Здорово, ничего не скажешь! И не надо никакой краски.
После манипуляций со сканером седеющая, но ещё молодящаяся, женщина подсела к столу на котором стоял плоский чёрный экран, а перед ним – уже знакомая плоская клавиатура для пишущей машинки, только если у следователя всё это было собрано в отдельном чемодане, то здесь клавиатура и экран были раздельными. Да ещё в ногах у женщины под столом тихо гудел довольно громоздкий вертикально стоящий ящик, с торца которого мерцали два зелёных и один красный огонёк. Антонина Генриховна взяла в правую руку, не замеченный Наташей раньше, маленький пультик в форме не то мышки, не то лягушки. Стоило женщине поводить пультом по столу, как экран вдруг загорелся мягким зеленовато-голубым цветом. Заинтересованная Наташа придвинулась к столу поближе и, пользуясь тем, что Антонина Генриховна была занята работой, склонилась и уставилась на экран из-за плеча дамы. А та провела по клавиатуре несколько быстрых движений и на экране появилась изображение только что отсканированных Наташиных ладошек. Поражённая девушка шумно выдохнула, что услышала женщина, обернулась назад, и сердито посмотрела на Наталку.
- Ты что здесь делаешь? – строго спросила она. – Кто тебе разрешал?
- Я просто посмотреть хотела. – испуганно ответила девушка, а затем робко спросила. – Антонина Генриховна, а что это такое?
И пальцем указала на стол. Дама вместо ответа подвела Наташу под самую лампочку и внимательно своими линзами уставилась в глаза девушки. Наталка молчала. После минутного разглядывания Антонина Генриховна вздохнула:
- Да, на злоумышленницу ты не похожа! Ты правда ничего не помнишь?
Наташа помотала головой:
- Не-а.
- Тяжёлый случай. – сказала женщина и сосредоточенно потёрла лоб пальцами руки. – Что такое компьютер знают даже малыши в детском саду. Понимаешь, деточка, от состояния твоей памяти зависит и глубина реабилитации, которую тебе предстоит пройти. Если амнезия не избирательная, а полная, то это достаточно долгий процесс. И не факт, что произойдёт полное восстановление личности. А это, - она махнула рукой в сторону стола. – Это компьютер, электронно-вычислительная машина по-другому. С его помощью я связалась с автоматизированной базой данных и по сети отправила твои отпечатки для сравнения. Ничего секретного, в принципе здесь нет. – она пожала плечами. – Во всяком случае это небольшой, но шанс, что мы сможем узнать о тебе побольше.
Говорила женщина сочувственно, но как-то обыденно. Конечно, ведь это была повседневная её работа, а для Наталки всё услышанное здесь, хоть она и поняла едва половину из сказанного, всё казалось чудесным сном, фантастикой.
- Ну-ка, открой рот. – сказала женщина. – Скажи «А-а»!
Наташа послушно выполнила указание и старательно заакала. Но вместо того, чтобы заглянуть в горло, как думала девушка, Антонина Генриховна взяла небольшую палочку с ватным тампоном на каждом конце и быстрым движением провела Наташе ватой по гортани. Затем ловко отрезала эту сторону палочки, отправив её в пробирку и плотно закрыла стеклянный сосуд резиновой пробкой.
- А это ещё зачем? – поинтересовалась Наташа, которую несколько покоробила эта процедура.
- Биоматериал на анализ. – охотно ответила старая дева, видимо отвыкла от живого общения или почувствовала в барышне родственную душу. - Но это ещё не всё? Мне ещё надо взять образцы из вагины и из анального отверстия. Да ты не бойся! – сказала она, заметив, что Наташа изменилась в лице и даже попятилась. – Это не больно, я осторожно, только раз мазну, и всё.
Пришлось вытерпеть и это унижение. Никто доселе не швырялся и не лазил у Наталки ТАМ! Кроме Коли, конечно. При воспоминании о проведённой накануне ночи с любимым, сладко заныло между ног, там, где только что скребли палочкой, вот ведь проклятущее женское естество!
Всё-таки любопытство пересилило и, будучи не в силах оставаться в неизвестности, девушка спросила:
- Антонина Генриховна, а для чего вообще нужна эта процедура?
Та оторвалась от своего микроскопа, повернулась на вращающемся кресле в сторону Наташи, сняла очки и внимательно посмотрела на девушку, держа во рту кончик одной из дужек очков.
- Ты, дочка, должна уяснить, что здесь никто не желает тебе зла, я просто взяла биоматериал для анализа. Должны же мы знать, что с тобой происходило в последние дни. Возможно, что твой мозг сознательно отключил неприятные воспоминания. Если в образцах будут найдены чужие биологические следы, то возможно речь идёт об изнасиловании. Ты хоть помнишь, сколько тебе лет? Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать?
Наташа поняла, что попала, ведь не далее, чем вчера она провела ночь с Николкой, а если это обнаружиться?
- Не помню, - просто сказала она. - А какое это имеет значение?
- Если половой контакт был до восемнадцати лет, то речь идёт о развратных действиях в отношении несовершеннолетней, а если после – то об обычном изнасиловании.
- И что, ваши мазки это покажут?
- Биологические следы после полового акта могут сохраняться довольно долго, даже после гигиены половых органов. Во влагалище сперма сохраняется 2-3, а иногда до 6 суток после секса.
И что теперь делать? Ведь теперь точно обнаружат эти самые следы. Значит, надо дальше прикидываться потерявшей память, потихоньку узнать возраст совершеннолетия и найти способ сделать себя постарше, хотя ба на пару лет. А вдруг здесь и возраст научились определять, как по кольцам на стволах? Наташа поёжилась от этого предположения.
- Мне кажется, что я уже совершеннолетняя. – заявила вдруг она. -Я хоть ничего и не помню, но у меня такие ощущения.
- Дай-то бог! – сказала Антонина Генриховна с сомнением в голосе. – Интуиция и ощущения – великая вещь, но ведь есть объективные данные. Человек и в здравом уме может считать себя старше своих лет.
Врать было не хорошо! Девушка это знала с младенчества. Одно дело умолчать, как не хотела она говорить о прошлом, но сознательно вводить в заблуждение – это нечто иное. Тем более ей не хотелось обманывать эту хорошую и добрую даму. Ум подсказал заветную лазейку: это ведь ради любимого, ради того, чтобы к ней не приставали. Да и не врёт она, а так, привирает.
Замешательство Наталки старая дева истолковала по-своему:
- Ба, да ты едва на ногах стоишь от голода! А мы тебя мурыжим всю ночь.
Она завела Наташу в другую комнату, которая оказалась ординаторской, и в ней было по-домашнему уютно. Выбросив в мусорную корзину резиновые перчатки, она подошла к столу и включила белый цилиндрический прибор, который тут же зашумел, а сама пошла мыть руки. По изгибу для слива воды вверху прибора девушка догадалась, что это чайник. Она решила, что по-видимому в современном мире всё работает на электричестве.
- Сейчас чайку с тобой попьём, дочка. – повернувшись от крана, подтвердила Наташину догадку женщина и кинула в сторону девушки полотенце. – Теперь ты.
От чая вкусно пахло ароматами мяты и лимона и Наташа, действительно, почувствовала зверский голод. К чаю, снявшая халат женщина, предложила пряники и необычайно вкусные шоколадные конфеты. Пока девушка, давясь и обжигаясь, пила чай, Антонина Генриховна рассказывала и рассказывала: о своей жизни, о работе, а больше всего о новых методах идентификации личности и биометрических параметрах, которые, по её мнению, придут на смену дактилоскопии. Размякнув, Наталка погрузилась в забытье, в полудрёму, и только изредка до неё долетали отдельные непонятные слова;: «ген», «генетика», «генотип». Не хотелось уходить из уютной комнатки и от этой по-человечески тёплой женщины, но Наталкины кошмары требовали продолжения. Уже при выходе из лаборатории, Алевтина Генриховна вложила в карман Натальи маленький бумажный листочек с длинным рядом цифр:
- Вот, возьми, здесь номер моего сотового. Если будет трудно – звони, чем могу – помогу. А то и просто так звони, без повода.
Что такое сотовый Наташа приблизительно знала. В современности, насколько она могла судить, в ходу было два вида телефонной связи: традиционная, проводная и беспроводная радиосвязь. Маленькие аппараты беспроводной связи, которые здесь называли то сотовыми, то мобильниками, здесь носили почти все, разговаривали на ходу. Удобно, конечно. А старая дева неожиданно прижала к груди девушку:
- Дочка!
Потеплело в груди и у Наташи, что-то блеснуло в уголках глаз и, повинуясь порыву, она поцеловала эту одинокую и по-видимому не очень счастливую женщину.
Устроившись на заднем сидении машины, она моментально погрузилась в задремала. За окном автомобиля, который мчался по пустынным проспектам большого города, уже занималась заря. Сквозь сон Наташа слышала переливчатую трель мобильного телефона и приглушённые разговоры полицейских.
- Денисов звонил, из лаборатории сообщили первые результаты.
- Ну и?
- Обнаружены следы присутствия сторонних биологических материалов.
- А что это значит?
- Ты что, совсем тупой? Послал же господь напарника! Сутки-двое назад у неё был половой контакт. Еб…и её, если по-русски, и хорошо ещё, если один.
- Так значит наша девочка занимается сексом? А корчила из себя такую недотрогу.
Старшине только и оставалось сказать:
- Дебил! Как только таких рожают? Несовершеннолетнюю девочку трахали незнамо кто, а он ржёт, как конь. Ну всё, ты меня достал! Завтра же рапорт напишу – пусть другого напарника дают.
- Ну чё ты сразу-то? Сначала объясни по-человечески, а то только ругаешься.
Зозуля, впрочем, уже признал, что погорячился и сменил гнев на милость:
- Ладно! На малолетку кажется мы нарвались с тобой, будь она неладна! Антонина сказала Денисову, что девчушке вполне возможно не больше шестнадцати, дитё ещё совсем. А если у неё амнезия, то и делать с ней могли, что хотели.
После этих слов молодой оглянулся назад, и Наташа едва успела закрыть глаза, притворяясь спящей.
- Это же какой сволочью надо быть, чтобы надругаться над такой красотой. – нотки сочувствия прорезались в голосе рядового Дятлова и девушка подумала, что он не так уж безнадёжен.
Тяжело стало у неё на душе после подслушанного разговора: «Завралась совсем, а дальше будет хуже». Зато современный словарь её русского языка пополнился несколькими важными словами. Ну, простонародное нецензурное звучало так же, как и в волжском порту губернского города С. среди грузчиков и лодочников, его Наташа слышала не раз, поэтому даже уши её не покраснели. Слово «трахаться», видимо было легальной заменой нецензурному и по сути означало ЭТО САМОЕ, о чём в её времени говорили «заняться любовью», или «махаться», или «яриться», или «диваниться». А вот слово «секс» поначалу поставило её в тупик. Как могла заметить Наташа, современный мир – мир ангицизмов, но как раз английским она не владела, вернее, владела очень слабо, больше по ощущениям и по аналогиям. По строению английский язык близок к немецкому, ибо имеет саксонское происхождение, а по словарному запасу язык богат французскими словами, попавшие в английский вместе с нормандскими завоевателями. К счастью, обеими языками Наталка владела блестяще. Порывшись в них, девушка извлекла французское слово «le sexe», обозначающее половую принадлежность человека. Вряд ли в английском это означало что-то другое. Она сделала вывод, сто судя по смыслу, слово «секс» в современной русской речи означает то же самое, что и «заниматься любовью», то есть половой контакт. За размышлениями девушка и не заметила, что они уже приехали в травмпункт.
В приёмном покое больницы её сначала осмотрел хирург, неулыбчивый мужчина средних дет, который заставил Наташу раздеться догола. Когда девушка смутившись, замялась, хирург нетерпеливо прикрикнул на неё:
- Долго вы меня задерживать будете? Раздевайтесь, девушка, я сказал!
Наташа послушно разделась. Эх, и дотошный же, чёрт, попался, всё отметил! А медицинская сестра зафиксировала на бумаге. И кровоподтёки на бёдрах, даже на внутренней их стороне, от смелых пальцев Коли, и досадную ссадину чуть ниже колена, которую Наташа поставила, споткнувшись на лестнице, когда удирала от папеньки и жениха. Она с ужасом осознала, что все эти травмы в совокупности выглядели очень нехорошо. А когда девушка попыталась что-то объяснить, то была прервана врачом:
- Следователю всё будете объяснять девушка, а моё дело только зафиксировать!
Затем настала очередь врача-гинеколога. Им оказался довольно молодой импозантный мужчина в чёрной майке без рукавов с надписью «Кing beach», из-под нижнего обреза которой выглядывал пупок. Ну, с кингом ясно – это король. А бич? Бич, бич… Наташа наморщила лобик. По-английски? Если кинг – по-английски, то и бич оттуда же. Она неважно знала английский, он считался языком технарей, а не гуманитариев. Но, насколько она могла судить, этот язык был в ходу в начале двадцать первого века. Значит, надо вспоминать, или выучить заново этот грубый, сухой, деревянный, совершенно немузыкальный язык. Бич, бич… Пляж? Или нет? Всё-таки пляж! Король пляжа? Ну-ну. Ловелас дешевый! И ходит в нижнем белье, нимало не смущаясь дам! Да и те хороши – хоть бы замечание сделали, неприлично же мужчине расхаживать в майке перед посторонними женщинами. Или ЗДЕСЬ можно?
Одет он был в такие же странные синие обтягивающие штаны, что Наталка давеча видела на Антонине Генриховне. В том, что женщины будущего носят штаны наравне с мужчинами, не было ничего необычного, уже в Наташином времени тенденции унификации стали прослеживаться вполне отчётливо. Но крой мужских и женских брюк по мнению девушки всё-таки должен оставаться разным, хотя бы в силу анатомических различий полов. Здесь же – у мужчины были такие же туго обтягивающие фигуру штаны, настолько обтягивающие, что выглядело это просто неприлично, ибо явственно выделяло то, что вообще-то принято прятать.
В отличие от хмурого и немногословного хирурга в мешковатых брюках и сорочке с коротким рукавом и съехавшим набок галстуке, гинеколог оказался весельчаком и балагуром. Едва войдя, он начал сыпать прибаутками и делать комплименты двум медицинским сёстрам, отчего те зарделись от удовольствия. Оглядев Наталку с головы до ног, отчего ей стало неуютно, он спросил у сестёр милосердия:
- Так, значит, эта милая девица и есть наша пациентка? Что ж, прошу пани пройти в смотровой кабинет. – он дурашливо сделал приглашающий жест рукой и добавил, обращаясь к одной их сестричек. – А вас, мадемуазель я тоже попрошу, помогать мне будете.
Видимо он был любитель шутливо-церемонных обращений к дамам. Такие встречались и в Наталкином времени и эту породу людей она знала очень хорошо. Первое впечатление подтвердилось. Король пляжа!
- Дон Жуан! – справедливо рассудила девушка. – На нашего Колоссовского между прочим похож.
В центре кабинета, куда они вошли, стояло необычной конструкции высокое кресло с двумя высокими и широкими подлокотниками по бокам.
- Садись! – скомандовал доктор и, отвернувшись к стене, принялся мыть руки и натягивать резиновые перчатки. Медсестра села за стол, приготовившись заполнять готовый бланк. Наталка обошла вокруг кресла, приноровилась и взгромоздилась на него, положив руки на подлокотники. Сидеть в таком положении оказалось очень неудобно: подлокотники были вынесены далеко вперёд и, чтобы положить на них руки, пришлось привстать и наклониться.
Гинеколог обернулся и… остолбенел. Медсестра, не удержавшись, неприлично засмеялась в ладошку. Такое они видели в первый раз! И даже не в состоянии были первое время и слово сказать. И непонятно было: дурачится девка, или действительно ничего не помнит.
- Это для ног. – с мягкой полуулыбкой сказал врач.
- Что для ног? – не поняла Наташа.
- Там, где твои руки, должны быть ноги. – терпеливо объяснил врач.
Наталка, соображая, одновременно стала краснеть как рак. Она впервые в своей жизни встретилась с гинекологическим креслом. Да, чтобы она, села перед этим Чурилой Плёнковичем именно ТАК, в раскорячку? Ну, уж нет!
- Не буду!
Она попыталась встать, но была остановлена опустившейся на плечо рукой гинеколога.
- Садись! – приказал он и спросил. – Ты действительно ничего не помнишь? Или вообще гинекологический осмотр для тебя в первый раз?
- Я ничего не помню! Слышишь меня: НИ-ЧЕ-ГО!
- Странно, память весьма избирательна. Ходить-то и говорить ты можешь, значит и полная потеря памяти тебе не грозит, мозг помнит. На многие вещи должна срабатывать моторика памяти: как есть, пить, ходить, говорить, не горшок ходить, в конце концов! Ты про условные и безусловные рефлексы слыхала?
Наташа помотала головой.
- Значит, если ты вообще ничего не помнишь, то тем более тебя необходимо осмотреть.
Поняв, что с имитацией потери памяти она попала в ловушку, девушка подчинилась неизбежному и, откинувшись на кресле, подняла ноги и положила их на опоры. Чувствовала она себя при этом так, будто заглядывал ей между ног не доктор, а по крайней мере весь город. Никогда в жизни она не была в столь позорном, униженном и беззащитном положении.
А доктор, надев круглое зеркало, взял в руки какой-то жуткий инструмент, отдалённо похожий на плоскогубцы, но с закруглёнными концами. Ввёл в её естество сначала один палец, затем второй, а потом наступила очередь инструмента. Зафиксировав инструмент, он принялся что-то долго там разглядывать, пользуясь ещё одним прибором с зеркальцем на конце, а потом стал быстро диктовать медсестре отдельные малопонятные фразы:
- Внешних признаков насильственного проникновения не наблюдается. Отёка половых органов нет. Вокруг половых губ кожные покровы чистые. Спайка половых губ не нарушена. Влагалище раскрыто, не далее, как сутки назад, у осматриваемой был половой контакт. Состояние слизистой оболочки удовлетворительное, высыпаний нет, покраснений нет. Девственная плева нарушена, бороздки и бугорки по краям плевы отсутствуют, это свидетельствует о том, что половой контакт происходил без признаков насилия. Остатки девственной плевы свидетельствуют, что осматриваемая живёт половой жизнью не более полугода. Влагалище узкое, задняя спайка половых губ не повреждена.
Затем, по мнению Наташи, произошло уж совсем из ряда вон выходящее. Гинеколог снова засунул два пальца во влагалище, прокрутил ими, вытащил, поднёс их к носу и (Фу-у!) понюхал:
- Лейкорея в норме, выделения чистые, без запаха.
Но чаша унижений и издевательств ещё была не испита девушкой до дна. После осмотра письки, доктор то же самое проделал, только что не нюхал, с её задним отверстием. Под конец осмотра Наташа уже и не знала, как на всё это реагировать, только ощущала себя лягушкой под микроскопом дотошного исследователя. Безропотно, лишь удрать поскорее из этого места, сдала все необходимые анализы. И уже почти засветло они на машине помчались обратно в полицию. После всего того, что Наташа перетерпела в больнице, полицейские, даже этот, молодой и нахальный, ей казались близкими родственниками, а патрульный автомобиль – как дом родной.

Возвращались, когда по Наташиным ощущениям было часа три-четыре. Небо стало сереть, а дома отбрасывать длинные причудливые тени. Диво дивное случилось уже в полицейском стане, куда опять привезли Тату. Прежде чем засунуть девушку обратно в обезьянник, её, деликатно взяв за локоток, отвёл в сторону рядовой Дятлов. Заинтригованная Наташа с немым вопросом глянула на своего обидчика, что ещё более смутило и так донельзя смущённого пэпээсника.
- Ты… - поправился. – Вы,.. это… Извините, что там,.. что так произошло, что я это… В общем, не держите не меня зла. Я обычно стеснительный с девушками, а сейчас сам не знаю, что на меня нашло.
Сказав такую длинную и сумбурную фразу, он перевёл дух.
Наташа без тени улыбки исподлобья глядела на полицейского: «Проняло, значит? Хорошо! Значит, парень не безнадёжен!» Как ни велика обида, сменила гнев на милость, протянула руку:
- Ладно, мир! Это хорошо, что вы поняли. Не надо другому делать того, что не пожелаешь себе. – полицейский поспешил судорожно пожать Ташину ладонь. – А у вас, товарищ Дятлов, всё будет хорошо! Ещё до офицерских эполет дослужитесь.
- Спасибо! – а по-человечески оказалось куда как лучше. – Если помощь какая нужна – всегда обращайтесь.
Уже на выходе Дятлова хлопнул по спине старшина Зозуля, слышавший весь разговор.
- Извинился? – кивок. – Помирились? – ещё кивок от Дятлова, у которого против воли выступили слёзы. – Вот и ладно! Ты знаешь, напарник, я думаю, что из тебя выйдет толк. Хоть мне и немного осталось – послужим ещё.

В обезьяннике, куда по приезду опять засунули Наташу, как будто ничего не изменилось. Всё так же, привалившись к стене коротали оставшееся до утра время современные проститутки. Та, молоденькая девица дремала, в самом углу. Когда лязгнул замок, она подняла глаза:
- А, вернулась! – зевая сказала она. – И что они с тобой делали.
Может она была и старше, но широко распахнутые глаза, детская припухлость на лице и вздёрнутые вверх две непослушные косички придавали ей вид детской непосредственности.
Наталка как могла попыталась рассказать, но вскоре замолкла в некотором замешательстве: оказалось ей не достаёт словарного запаса.
- Гинекологическое кресло. – сказала девушка. – Это было просто гинекологическое кресло. Ты, что на осмотре никогда не была?
- Не помню. – выдавила Наташа спасительную фразу.
Девушка пристально посмотрела на неё, затем протянула руку:
- Светлана, можно просто Света, но я предпочитаю Лана.
- Наташа, но я привыкла Наталка. – пожала она протянутую руку.
- А-а, значит помнишь что-то. – торжествующе заявила Лана.
Наташа слишком поздно поняла свой промах, но отступать было некуда:
- Это сейчас вырвалось, случайно.
- Ладно, проехали. Мне-то не всё равно: закосить ты хочешь, или у тебя на самом деле с памятью того. – и новая подруга Наташи крутанула указательным пальцем у виска. – Одно я знаю точно – тебе одеться надо, чтобы не возбуждать этих кобелей.
- Сержант, сержант! – требовательно и громко сказала она.
- Ну, что тебе не спится? – к решётке вразвалочку подошёл молодой полицейский.
- Дай мне мою сумочку и выпусти нас в туалет. Не видишь – ей одеться надо.
- И так сойдёт. Ночь просидела – просидит и до утра. – лениво зевая ответил сержант.
И уже собрался было отойти, но настырная Светлана просунула руку через решётку и схватила его за пуговицу рубашки и притянула к камере:
- Слышь ты, говнюк, ею сам Денисов занимается, а ну как пожалуется она поутру следаку,?
На лице полицейского явственно читались колебания. Но тут в бой вступила Наташа:
- Товарищ полицейский, ну, пожалуйста, помогите. У меня ведь с собой ничего нет.
И она молитвенно сложила руки перед собой. Взгляд полицейского смягчился:
- Ну, ладно.
И он скрылся в комнате дежурных, где в сейфе хранились личные вещи задержанных.
- Лиса! Ну, лиса! – восхищенно выдохнула Лана.
Вскоре в стекле дежурной части появилась рука с крохотной сумочкой-ридикюлем на длинном ремешке:
- Твоя?
- Моя!
- На, достань то, что тебе нужно, только при мне, на виду.
Наташа обратила внимание, что Светлане не понравилась, такая перспектива, что было видно по еле заметному колебанию, с которым она взяла сумочку. Но в конце концов взяла, что-то прошептав при этом. Достала из радикюля маленькую картонную продолговатую коробочку, цилиндрический предмет, целиком умещавшийся у девушки на ладони, и какую-то мягкую упаковку.
В туалете новая Наташина подруга дала волю чувствам:
- Вот сволочь, мент поганый!
- Что так? Мне он показался вполне приличным.
- Приличным? Разве мусора могут быть приличными? У меня были планы на эту сумочку, лежит там кое-что нужное для меня, понимаешь? А этот гад сумочку не отдал.
Затем новая знакомая Наташи обвела взглядом дамскую комнату и сказала:
- Не люблю я толчки в ментовке. Привыкли они здесь траходром устраивать.
- Дром чего? – не поняла Наташа, отдалённо знакомая со словами автодром и аэродром. – Трахо?
- У них сейчас по всему отделению камеры понатыканы, поэтому трахают они нас только здесь. В сортиры видеокамеры ещё не догадались поставить. Ха-ха! – нервный, натянутый смешок Светланы. - Понимаешь? Пялят нас здесь. – видя, что Наташа и это не понимает, ещё раз уточнила. - Сексом заставляют заниматься, причём бесплатно. Да, ты и взаправду не от мира сего.
- Нет, нет! – поспешила она заверить Свету, испугавшись, что та её раскусила. – Я из этого мира. Просто я.., Я просто… как-то не всё сразу сообразить и вспомнить могу.
- А-а-а! – протянула девица. – Па-а-анятно! Кстати, держи колготки.
Светлана протянула Наталке коробочку, а сама зашла в кабинку, из которой вскоре донеслось мощное журчание струи.
Наташа повертела в руках коробку. На коробке была изображена потрясающе красивая молодая женщина, сидящая в соблазнительной позе. Из под неприлично короткого платья выглядывала пара длинных и ровных ног. Наташа и не подозревала, что ноги могут быть такими длинными и такими красивыми. Да и откуда ей это было знать, если в её времени все представители слабого пола ходили в юбках до пят, наряд по щиколотку считался смелым, и только стриженные бунтарки осмеливались надевать юбки несколько ниже колен. Девушка подумала, что колготки – это тонкие шёлковые чулки, в которых выставила свои стройные ножки барышня с рекламной картинки. Точно! Упаковка была не сплошной, а с одного конца в ней было окошко из прозрачного материала сквозь которое были видны чулки, или как их, колготки. Спасибо, конечно. Но Наташа слабо представляла, как ей сможет помочь пара чулок. Ей бы прикрыть срамное место! Тем не менее девушка вскрыла пачку.
Ба! Этого она никак не ожидала! И прониклась уважением к достижениям человеческой цивилизации. Ни мобильная связь, ни автомобили, ни кондиционеры в помещениях не вызвали в ней такого восхищения. Тот, кто первый догадался совместить панталоны с чулками в единое целое был, несомненно, великим изобретателем. Как всё упрощала до гениальности простая идея! И не шёлковые они вовсе! Шелк не может быть таким тонким и невесомым. Тончайшая прозрачная ткань, из которой были связаны колготки, поразила Наталью не меньше самой конструкции. Лишь в области пяток и промежности ткань была плотнее. Тоже весьма разумно! Не долго думая, Наталка облокотилась на подоконник и принялась надевать обнову. Боже! Да какие они эластичные! Растягиваются так, что практически на любую фигуру налезут. Теперь Наташа вполне оценила заботу едва знакомой девушки. Только настоящие подруги способны на такое участие!
- Свет! – окликнула Наташа свою недавнюю знакомую. – Я всё время хочу тебя спросить: почему ты полицейских ты называешь то мусорами, то ментами.
- Да потому что, по натуре они менты и есть. – сказала из кабинки Светлана. – Они ведь полицейскими только недавно стали.
- А до этого?..
- До этого они милицией звались, в полицию их пару лет назад переименовали. А мусора – они ведь в грязи швыряются, с отбросами вроде нас дело имеют.
- А зачем так сложно? В чём разница между полицейскими и милиционером, если они теми же делами занимаются?
- А никакой! Просто бабки на это дело выделили и кто-то их раздерибанил.
- Светик! – почему-то у Наталки вырвалось именно такое уменьшение имени своей новой подруги. – Ты не обижайся, я только хочу спросить. А что такое «бабки» и «раздерибанить».
Судя по всему, девушка не обиделась:
- Я и говорю – смешная ты! Даже простых слов не знаешь. Хотя, если тебе память отшибло… «Бабки» или «бабло» - деньги, а «дерибан» - их трата, кража. Понятно!
- Конечно, это как если бы собрали денег на храм, или на железную дорогу, а их раскрали. Так?
- Ну вот, ты и сама всё прекрасно понимаешь, а говоришь: без памяти.
- А почему тогда не назвать всё своими именами, а то какой-то жаргон выходит.
- Да так все сейчас разговаривают. Блатняк это называется. Жизнь сложная, вот по фене и разговаривают.
Светлана вышла из кабинки, открыла кран и принялась умываться. Наташа последовала её примеру и, повозившись, выставила комфортную температуру. Цивилизация, ничего не скажешь! Только поосторожнее надо быть, поменьше удивляться, а то вон Лана, хоть и видно, что не великого ума барышня, и то, чуть её не раскусила.
А Светлана, умываясь и полоская рот, умудрялась при этом разговаривать, видно, что девушка нужна была собеседница, что вполне удовлетворяло Наташу. Можно было просто стоять и внимательно слушать, впитывая и переваривая услышанное.
- Свет! – вдруг окликнул она. – А откуда у тебя имя такое редкое и красивое. Я только два раза его и встречала, в поэме Жуковского, да еще корабль какой-то так называется.
- Ага, значит всё-таки что-то помнишь!
Надо было прикусить язык, а не лезть с глупыми вопросами, теперь надо выкручиваться:
- Конечно помню. Говорить-то и ходить я не разучилась, писать и читать – тоже. А так нет-нет, да и всплывёт что-нибудь.
- Ну, извини, не подумала, просто уж и нашла редкое! – Светлана пожала плечами, однако комплимент, было видно, был ей приятен. – Я это имя НЕ-НА-ВИ-ЖУ! Какая тут красота? У моей мамки в классе пять Свет было, в моём кроме меня ещё две. А ты говоришь редкое! Представляешь, как жить, если кругом одни Светы? Эх, я и бесилась, что она меня так назвала. Поэтому и назвалась – Лана – и необычно, и клиентам нравиться. А то, что Светлан много, усатому Вождю Народов надо спасибо сказать. Дочку свою Светой назвал, и пошло поехало – все стали называть. Мода!
- А что за Вождь Народов был? – Наташу, хоть и боялась пропасть впросак, очень удивил этот титул. Государь – был, Император – был, у Иловайского Натка читала, что Петра Первого называли Отец Народа. А вот про вождя до этого она ничего и не слыхивала, есть в слове вождь что-то от прерий, Дикого Запада, мустангов и индейцев.
- Да не знаю я! – отмахнулась Света. – Давно это было, после революции. Сталин! Он ещё войну с немцами выиграл. Но вообще, я в истории не очень. Тут бы со своей жизнью разобраться.
Надо же! Революция у них тут была, война, которую выиграли. Видимо и свой Робеспьер был, а интересно, Бонапарт тоже был? Жаль, что со Светой об этом не поговоришь. Она, конечно, хорошая девушка, добрая, хоть и шлюха, но уж очень ограниченная. Не то, что Глаша! Вспомнив Глашу, у неё ёкнуло сердечко по покинутому времени.
- А ты, подруга, обижайся, не обижайся, но имя у тебя самое, что ни на есть блядское.
Продолжая болтать, Лана, ничуть не смущаясь, задрала свою юбчонку, спустила трусы и, взяв в руку цилиндр, нажала на кнопку сверху. Оттуда с характерным шипением стала разбрызгиваться приятно пахнущая жидкость, которой она оросила свою промежность.
- Как это?
- Турки, арабы, да и другие клиенты, всех наших девчонок без разбора Наташами кличут. – говоря это, она протянула цилиндрик Наташе.
Наташа, испуганная тем, что её имя в современности может означать что-то неприличное, девушку лёгкого поведения, например, машинально взяла его. Повертела в руках, потом, догадавшись, побрызгала себе. Ощущение свежести и аромата оказалось приятным, гораздо лучше тройного «Eau de Cologne», которым так любил без меры орошать себя её папа. Запах одеколона привёл к воспоминанием о папе и его, как ей представлялось, предательстве: «Ах, папа, папа, зачем ты это сделал»?
- Вот если бы ты, как и я, что-то от своего имени новое придумала, а то Наташ много. – продолжала гнуть своё Лана.
- Не знаю, не знаю. – недоверчиво ответила Наташа. – Вспоминаю, что друзья Наталкой кликали, а дома Татой звали. Я привыкла.
- Татой хорошо! – Света произнесла имя подруги, словно попробовала его на вкус. – Необычно, и от Наташи мало что осталось.
Слушая подругу, Наташа изучала загадочный цилиндр с пимпочкой наверху. Повертела в руках, потом, догадавшись, побрызгала себе. Ощущение свежести и аромата оказалось приятным, гораздо лучше тройного «Eau de Cologne», которым так любил без меры орошать себя её папа. Запах одеколона привёл к воспоминанием о папе и его, как ей представлялось, предательстве: «Ах, папа, папа, зачем ты это сделал»?
Лана по-своему истолковала молчание своей новой подруги:
- Да, не переживай, всё образуется! Если так убиваться из-за каждого привода в полицию! Меня, когда в первый раз замели, поджилки тряслись, пока не поняла, что полицейские – такие же мужики как и все, только в погонах. А нормальным мужиком всегда вертеть можно, как душе заблагорассудится. На – лучше прокладку возьми, не беспокойся – у меня ещё есть.
И Лана протянула Наталке мятый прозрачный пакет в котором лежали какие-то штуки в форме вогнутого эллипса. Другого, объяснения для формы изделий Наталка не нашла. Достав сей странный предмет, она повертела в руках. Догадалась о его предназначении и уже даже не покраснела – начала привыкать. Неужели и ЭТО у них предусмотрено? Девушка подозревала, что впереди её ждёт ещё немало открытий и откровений.
- Это ежедневки, ежедневные прокладки. – поправилась Светлана, она уже тоже начала привыкать к чудаковатости своей новой подруги.
С прокладкой и в колготках Наташа почувствовала себя увереннее. Теперь она была как в броне. Дело осталось за маленьким – за верхней одеждой.

Уже под утро, в пять часов, подполковник Денисов переступил порог Пресненского РОВД. Выезд на происшествие оказался вполне себе рядовым – обыкновенная «бытовуха» с алкоголиком-мужем и решительной женой с раскалённой сковородкой. Зато, пока ехали на вызов, ему удалось вдоволь пообщаться с Антониной Генриховной, которая изложила как данные объективных исследований, так свои соображения по поводу девчушки. Если коротко, то ни в каких базах она не значится, ни в чем замешана не была. Уже проще. Плохо – наличие следов полового контакта. Если девушка потеряла память, то вполне могла и не осознавать своих действий. Впрочем, эксперт утверждала, что девушка не потеряла память, а поставила своеобразный блок: просто не хочет вспоминать о некоторых эпизодах прошлого. «Диссоциированная амнезия», так она сказала, результат психологической травмы. Сергея Степановича тревожило, что у Антонины завязались неформальные отношения с потеряшкой. Речь даже шла о взаимной симпатии. Мешать личное с работой было против всяких правил, именно поэтому Денисов отказал Антонине Генриховне, которая просила не отправлять потеряшку в клинику, а позволить забрать её к себе домой. Эксперт была уверена, что домашняя обстановка и забота вернут девчушку к жизни вернее армии психиатров в белых халатах. Это было резонно, но это было незаконно. А репутация Денисова была такова, что коллеги говорили за его спиной, перефразируя Маяковского, что «Денисов и закон – близнецы братья».
Отдел полиции под утро напоминал сонное царство. Клевал носом помощник дежурного за пультом, откровенно храпел постовой у входа, как сомнамбулы привидениями ходили ребята из наряда и приданные им ряженные из казачков, а опера и вовсе закрылись в своём кабинете – на массу давят. Денисов щёлкнул по носу постового и подошел к обезьяннику. У самой решетки, скрючившись, спала давешняя потеряшка. «Красивая!» – подумал Сергей Степанович. – «Может кого-нибудь счастливым сделать». Мельком он отметил, что девушка где-то раздобыла колготы, видимо кто-то из путан поделился. Хорошо! Подойдя к дежурке, он протянул пакет:
- Когда та, что в халате проснётся – отдадите ей, пусть переоденется. Да, и сопроводите её в комнату досуга личного состава, пусть там пока посидит. Нечего ей с путанами париться.
Пакет с одеждой для девчушки собрала сердобольная Антонина. Это не было против правил, поэтому Денисов пакет взял: девушке в одежде всё лучше, чем без неё. Он уже знал, что утром передаст это дело лейтенанту Конюшкину, всего год после юрфака пребывающего в должности следователя означенного отделения. Ничего, парень он молодой, ищущий, с матёрой уголовкой он пока несколько тушуется, а с красивой девкой уж как-нибудь справится. Поможем. Хватит ему на висяках сидеть.

Возвращение в клетку было тяжёлым, не хотелось уходить из уютного туалета. Здесь, в обезьяннике, и настигла Наташу острая тоска. Такая острая, что ощущалась даже физически. Пока что-то делали, куда-то ехали, задумываться не было времени. А сейчас накатило. Свою чужеродность этому миру она буквально осязала каждой своей клеточкой тела. Отчаянно захотелось домой, где даже проблемы казались знакомыми и понятными. Чтобы как-то справиться с нахлынувшем сплином, она принялась рассуждать о странностях, сопровождавших путешествие во времени. Мелькнула догадка и девушка принялась загибать пальцы сначала на одной руке, потом, когда не хватило – на другой. Опять не хватило. Тринадцать! «Они что, тут облатинились все, что ли?» Завтра надо уточнить: григорианский или юлианский? Наконец, утомлённая от впечатлений этой самой длинной ночи в её жизни, ночи длиной почти в сто лет, она уснула. Ей приснился Николка. Мальчик сидел на краю утёса, называемого Лбом, и его рыжие вихры развевал ветер. Он читал ей древний манускрипт, одновременно украдкой бросая на неё восхищённые взгляды.

«…Дать Темурленгу ключ к ОТРАЖЕНИЯМ? Один из последних носителей знаний тайной секты Ибн Хальдун решился!
- Я дам тебе меч! Такой, который ты хочешь. С его помощью ты сможешь возноситься над полем битвы и видеть со всех сторон, знать все о противнике, его тайные планы, сильные и слабые места. Горизонт твоего зрения станет необычайно широк. Разные страны и народы, разные времена предстанут перед твоим взором о, Повелитель».

Наталка вдруг проснулась. Посмотрела в пространство широко раскрытыми глазами. А ведь прошёл ровно год! Она теперь знала, почему Меч перенёс её в 31 июля 2013 года по юлианскому летоисчислению.

Автор: Iskander_2rog 7.4.2017, 1:42

Глава 5. В компетентных органах

В ночь с 13 на 14 августа 2013 года в здании бывшего страхового общества «Россия», что по адресу Большая Лубянка 2, как обычно кипела работа. «Контора» никогда не спит – невесело шутили сотрудники учреждения, которое уже скоро как сто лет располагалось в этом доме. И в этой шутке была большая доля правды, ведь безопасность страны – занятие постоянное, не знающее перерывов на обед и сон. Поэтому так уж было поставлено дело, что какая-то часть сотрудников постоянно находится на рабочем месте, чтобы немедленно отреагировать на вызовы и угрозы, которые несёт государству современное мироустройство.
Сотрудник N-ного Управления ФСБ Российской Федерации подполковник Борис Петрович Иванов в ночь со среды на четверг был, как любил выражаться начальник, «на боевом посту». К восьми вечера, когда сотрудники управления наконец разошлись к своим кухням, креслам, телевизорам, детям и жёнам, Борис Петрович счёл возможным расслабиться: снял галстук, достал из ящика стола сушки, включил электрический чайник и принялся сосредоточенно искать в планшете фильм, за которым не жалко провести время.
Вскоре он уютно сидел, с вкусно дымящейся чашкой кофе на столе, хрустел аппетитными крендельками и смотрел очередное творение «фабрики грёз». Грёзами, однако, в этом творении Голливуда и не пахло: на плоском экране разыгрывалась до боли знакомая драма. Муж – трудоголик и бешенная от безделья отчаянная домохозяйка лениво выясняли отношения. Казалось, что самой большой проблемой в этой благополучной среднеамериканской семье была подготовка к школьному спектаклю сына. Но на жизненном пути скучающей домохозяйки к несчастью повстречался грязный и вонючий, но молодой француз, уверенный, впрочем, в своей неотразимости. В пору восходящего тренда своей карьеры Иванов был на зарубежной работе как раз во Франции и прекрасно знал эту породу людей. Дальше пошло настолько по накатанной, что стало неинтересно. Разве, что картина лишний раз доказала известную истину, что «все бабы – бляди»! Войдя в любовный раж, героиня изобретала новые поводя для встреч и вдохновенно врала супругу, рога которого становились всё больше и развесистей. Дальше стало реалистичней: супруг всё понял и обо всем догадался почти сразу. Это только влюблённые безмозглые дуры убеждены, что врут убедительно. На самом деле вторая половина всегда почти сразу всё просекает. Путем несложных действий муж всё выяснил и заявился к любовнику жены на стрелку. Уже становилось интереснее м мелодрама стала напоминать детектив.
В этот момент всё и произошло. Моргнул и потух планшет. Через мгновенье он включился снова, но при этом «слетел» интернет. Борис Петрович готов был поклясться, что и лампочка в кабинете моргнула. Верный привычке хронометрировать все события, он бросил взгляд на стену, где висели электронные часы, и с удивлением обнаружил, что они обнулились и громко и противно пищат. Почти машинально Борис Петрович поднёс к газам левое запястье, старые и надёжные механические часы (сейчас таких уже и не делают), отметил – 21.30. Зная «надёжность» нашего энергосбыта, подполковник было отнёс случившееся за простой перепад напряжения в сети, но чутьё профессионала требовало всё проверить. Урчал маленький холодильник в углу – работает. Проверил чайник – работает. Поднятая телефонная трубка молчала , но спустя минуту разродилась длинным гудком.
Видимо всё-таки обычный в большом городе перепад напряжения в пиковые часы. Иванов досадливо поморщился: недосмотренный фильм предстояло заново искать в сети и запускать. А стоит ли? В момент раздумий позвонил телефон. Пока Иванов, сняв трубку, слушал сообщение, лицо его вытянулось. С просмотром фильма на эту ночь было покончено – нужно было идти работать.
К своим сорока пяти годам он на практике познал истину, что «все бабы – бляди». Когда после окончания французского отделения знаменитой «консерватории» - Академии Советской Армии, он был направлен на работу в Францию, Бориса переполняло счастье. Удачно складывалась карьера и он, вместо того, чтобы гнить к какой-нибудь Борзе, едет на ответственную работу в Прекрасную Францию. Рядом- любимая женщина, жена, молодая и ослепительно красивая. Что ещё нужно человеку для счастья. Без второй половины, что в «тоталитарном прошлом», что в «демократическом будущем», на работу за кордон не пускали. Бобыли вообще, как контингент в смысле женского влияния чрезвычайно уязвимый, а посему в «конторе» не приветствуемый.
Действительность обломала все его радужные надежды. Конечно он был знаком со всеми выкладками и диаграммами по демографической ситуации во Франции, но одно дело знать – другое видеть. Первое время он испытал настоящий культурный шок – казалось вся Франция улетучилась, слиняла, оставив после себя лишь одиноких пенсионеров с газетками сидящих на скамейках в парках и бистро – так много было в стране мигрантов. В глазах всё чернело от них и настоящих французов он в первое время и не видел. По прошествии времени он понял, что французы а принципе не так уж отличаются от мигрантов: такие же смуглые, грязные, вонючие, чрезмерно пользующиеся косметикой и чрезвычайно скупые. А французская молодёжь вообще оказалась неотличимой от арабов и внешностью и поведением. Иванов с головой окунулся в работу, жена сидела дома – скучала. От нечего делать стала ходить по выставкам и музеям. Там и познакомилась с ЭТИМ, точной копией красавчика из фильма. Не надо было обладать профессией разведчика, чтобы раскусить гадюку. Ревновал, но крепился, скрывал. Вышло хуже. От себя можно скрывать сколько угодно – от руководства нельзя. Скандал вышел жуткий и на раз-два Борис вместе с супругой оказался на Родине Хоть и не было уже ни «железного занавеса», ни СССР, заграничная работа ему не светила. На дворе полыхали проклятые девяностые. Оставшийся бобылём Борис Петрович стал неинтересен ни ГРУ, ни СВР. Благодаря старым связям смог устроится в ФСБ, где коротал время до пенсии. Дело в том, что засветившегося, допустившего прокол, пусть и благодаря бабе, кадра, не взяли ни в одно приличное управление. Он работал не в Управлении международных отношений, и не Антитеррористическом центре, и даже не в Службе контрразведки. Там где он без прежнего огонька «тянул лямку» невозможно было обзавестись ни нужными связями, ни полезными знакомствами. Не «светило»» ему ни громкое дело, ни резонансная операция.
А звонил Борису Петровичу сотрудник подведомственной лаборатории, прелюбопытнейшие сведения сообщил. Лаборатория, была оснащена самым современным оборудованием и делом занималась весьма необычным: изучала и слушала Землю, живущих на ней людей и их взаимодействие. Под пристальным вниманием лаборатории было все необычное что выходит за грани известного науке, необъяснимого логикой и находящегося за рамками житейского здравого смысла. Вот и в этот раз приборы зафиксировали глобальный, но кратковременный всплеск электромагнитного поля Земли. Сам факт электромагнитного импульса, его силу и источник следовало срочно уточнить. Подполковник засел за телефон: кроме лаборатории их управление курировало несколько НИИ, занимающихся геологией, погодой, гляциологией и даже теоретической физикой, которых никто и не подумал бы связать с «конторой». Стоило поспрашивать глядящих в своими линзами в небо астрономов на предмет вторжения в атмосферу инопланетного тела. Нужно было связаться с некоторыми представителями наиболее отмороженных культов, свивших свои гнёзда в столице. Эта публика наверняка ещё бодрствует – они большие любители устраивать свои мессы на закате. Среди адептов этих сект немало экзальтированных особ, обладающих повышенной чувствительностью, вдруг да учуяли или увидели что-то в мировом эфире. Ну и, наконец, есть астрологи, экстрасенсы всех мастей, колдуны белой и чёрной. Много этой публики развелось в последние годы, всех, конечно не охватишь, но самых-самых опросить можно. По опыту Иванов знал, что 99% этой публики – туфта, мошенники, но их-за одного процента попробовать стоило.
Время двигалось к полуночи, когда стали появляться первые пазлы, которые ещё предстояло сложить в картину. Возмущение электромагнитного поля Земли зафиксировали все лаборатории, однако о причине столь глобального явления строились можно было только предполагать. Все астрономы в унисон твердили, что вблизи планеты никаких угрожающих тел замечено не было. Однако верить ученой публике Иванов решительно отказывался, и полугода не прошло, как в районе Челябинска грохнулся «Чебаркульский метеорит», который высокомудрые астрономы благополучно прогавили. Насторожили военные, утверждавшие, что сети Министерства обороны подверглись хакерской атаке в результанте которой произошло вторжение в их базы данных и сервера. Это уже были не шутки. Экстрасенсы и прочая волшебная и оккультная публика, до кого подполковник смог дозвониться, в ответ на вопрос или мычали что-то невразумительное, или несли откровенную ахинею о «небесной каре», «сгустке энергии», «прорыве потусторонних сил из другого мира», что только укрепило Бориса Петровича в мысли, что шарлатаны – самый верный для них диагноз. Из другого теста оказались вылеплены сектанты: почувствовали почти все. Видимо коллективное умопомешательство и в самом деле создаёт над ними особую ауру, повышенный эмоциональный фон. Особенно зашевелились различного рода сатанисты и принялись так деятельно готовиться к «чёрной мессе», что особо упоротых пришлось Иванову приструнить. Кроме сатанистов активность проявили «Свидетели Иеговы», принявшись названивать своим адептам предупреждать о скором «конце света» и грядущем «Страшном суде».
Убедившись, что он извлёк всю имеющуюся на сей час информацию, Иванов пересел к своему старому другу лэптопу – проверить чем дышит всемирная паутина и что на счёт сегодняшнего явления думают соседи по континенту и заокеанские заклятые друзья. Годы общения с учёными чудиками дали своё, Борис Петрович представлял, что электромагнитные волны в вакууме распространяются со скоростью света. А впрочем и сам свет есть не что иное как совокупность волн, длина которых такова, что глаз успевает заметить. Скорость распространения волн в другой среде зависит от такой величины как сопротивление. При этом разница настолько несущественна, а в прозрачной среде особенно, что в данном случае этим фактором можно пренебречь. А это значит, что возмущение электромагнитного поля Земли, где бы ни был его источник, облетело планету практически в одно мгновение. Вздохнув, подполковник погрузился во всемирную паутину для мониторинга западных сообщений о явлении. Через некоторое время он отрывался от монитора: всё было очень плохо. Он даже не ожидал, что было настолько плохо. Сообщения западных электронных СМИ были наполнены сообщениями о новом магнитном оружии русских невиданной силы. Была масса рассуждений о кровавости и жестокости этого восточного народа. В комментариях доверчивая западная публика сыпала проклятьями в адрес России, сквозь которые сквозил неприкрытый страх перед непредсказуемым восточным соседом. Ещё хлеще были вести из-за океана. Пентагон в открытую обвинял неведомых русских хакеров во вторжении в свои сети. Не меньше истерили Госдеп и ЦРУ. Дошло даже до того, что полол России был официально вызван Госдепартамент и там ему была вручена нота протеста. Речь шла о нешуточном скандале. Ситуация складывалась действительно тревожная.
Прежде, чем приступить к написанию аналитический записки, Иванов сделал один крайне необходимый звонок:
- Товарищ генерал-майор!..
- Знаю, всё знаю, Петрович. Я уже в машине, минут через сорок постараюсь быть на месте. На семь часов совещание у Самого. Хотелось бы к этому времени получить детальную информацию.
- Я уже готовлю аналитическую записку. К вашему приезду всё будет готово.
- Ну вот и добре.

Утро было хмурым. Нет, за окном ярко светило утреннее солнце, хмуро было в кабинете начальника Управления генерал-майора Марселя Ринатовича Садыкова. На его столе стоял давно остывший чай, про который генерал и забыл, слушая доклад подполковника Иванова. Некогда черные, кустистые брови генерала давно посыпал снег. А вот макушка круглой головы, словно приделанной непосредственно к крутым плечам, блестела испариной, которую он без конца протирал платком, словно шлифуя свою плешь. За длинным столом для совещаний восседали невыспавшиеся начальники отделов и кураторы направлений.
Генерал Садыков был старым приятелем Иванова ещё со времён бесшабашной курсантской юности, и именно благодаря генеральской протекции опальный полковник был зачислен в штат спецслужбы, чьё наименование стало символом государственной безопасности. С курсантских годов утекло много времени, и Борис Петрович никогда не забывал, кто из них начальник, а кто подчинённый, не допуская никакой фамильярности к тому, с кем двадцать лет назад бегали в самоволку, чтобы скинуть напряжении в женском общежитии местного ПТУ, называемого между курсантами ЦПХ.
Перед начальником управления лежала аналитическая записка, которую Иванов сейчас и озвучивал. Закончив, подполковник сел, и вместе со всеми вопросительно уставился на начальника. Тот неторопливо вытер платком свою лысину, отхлебнул холодный чай, в котором плавала одинокая долька лимона и обратился к начальнику лаборатории:
- Источник сигнала локализован?
- Н-не совсем, М-марсель Ринатович – поднялся и стал докладывать начальник лаборатории, имеющий вид типичного ботаника. – С-с определённостью можно ут-утвердждать, что и-источник на-находиться в М-москве или в Мо-московской области.
Учёный был весьма грамотным специалистом, но была у него неистребимая слабость – заикание, в разговорах с начальством от волнения у него начинал дрожать голос. Видимо в нём, несмотря на редкую привилегию обращаться к начальству по имени-отчеству, на генетическим уровне застрял страх интеллигенции перед «конторой».
- Так в Москве или Московской области? – сдвинул брови генерал Садыков. – Вы можете сказать определённее?
- В М-москве. – сказал учёный и тут же поправился. – Вероятно. Или в области. Ма-марсель Ринатович. – взмолился он. – Н-нет у нас ещё б-более точной аппаратуры, чтобы локализовать явление с точностью до метра. Вероятность того, что источник находится в Москве процентов девяносто пять.
- Товарищ командир! –встрял в разговор полковник, курирующий НИИ. Между военными конторы было принято называть начальников не по званию. – Климатологи подтверждают одномоментное и краткое повышение температуры атмосферы. А гляциологи отмечают весьма странное колебание лавин и ледников, которые они наблюдают.
- Чертовщина какая-то. – глубокая складка пролегла на начальственной переносице, что свидетельствовало о начинающейся непогоде.
И действительно, буря не заставила себя долго ждать:
- У нас под носом, в столице произошел рукотворный природный катаклизм, а замечательная лаборатория с новейшим оборудованием проявила полную беспомощность! Как это понимать, а?
Генерал переводил тяжёлый взгляд на подчинённых, которые прилагали усилия, чтобы сделаться меньше размером. Только шустрый полковник, курирующий НИИ, встретил командирский взгляд и, дождавшись кивка, поднялся:
- Разрешите доложить, товарищ командир. По всем признакам, мы имеем дело с торсионной спиралью, которая, раскрутившись, выплеснула свою энергию в виде электромагнитного импульса и термального всплеска. Поэтому приборы не зафиксировали эпицентр.
После первых слов полковника вскинул голову начальник лаборатории, внимательно посмотревший на говорящего.
- Что за торсионная спираль? – недовольным голосом переспросил генерал.
- Была такая теория о полях кручения, или торсионных полях. В восьмидесятых годах при конторе был создан даже Центр нетрадиционных технологий, который занимался изучением в том числе и торсионных полей. Руководителем Центра был некто Закимов. После развала СССР и реформирования КГБ идеи Закимова были признаны антинаучными, и Центр был закрыт.
- Да лжетеория это, никто и никогда не смог доказать существование торсионных полей! – выкрикнул начальник лаборатории. – Мошенник был ваш Закимов. Сколько денег вытянул из бюджета на свои исследования, а результатов – ноль!
На него было страшно смотреть: трясущиеся от негодования руки, брызгающий слюной перекошенный рот.
- Прекратите истерику! – рявкнул генерал. – Сколько всего похерили в 90-е! Наше управление для того и существует, чтобы заниматься всем нетрадиционным, и лженаучным. Это наш хлеб! А мы забросили целое направление. Где сейчас Закимов?
- Умер несколько лет назад.
- Но ведь остались ученики, последователи.
Ответом была тишина. Лишь Иванов мучительно морщил лоб, словно что-то вспоминал. Это не ускользнуло от внимания Марселя Ринатовича:
- Давай, Борис Петрович, я вижу, у тебя что-то есть, излагай, не тушуйся, общее дело делаем.
- Помните, я несколько месяцев назад работал в архиве по теории биополя? В поисках документов я заглянул и в папки, связанные с торсионными спиралями. К одной из папок я наткнулся на аналитическую записку заместителя Закимова, в которой он утверждал, что данное направление бесперспективно и пустая трата бюджетных средств. Я запомнил фамилию заместителя, это был…
- Да! Это был я! – запальчиво выкрикнул начальник лаборатории. – Это я был учеником Закимова, считал и сейчас считаю, что это тупик, о чём честно доложил руководству. Хотя, вынужден признать: то что произошло очень похоже на торсионное поле.
- Хорошенькое дело! – Садыков снова оттёр пот. – Изучение торсионных полей мы возобновим. И изучать его вам! – генерал пристально посмотрел на бледного завлаба. – Сейчас же вопрос стоит так: прямо у нас под боком находится источник сверхмощного электромагнитного излучения, однократное включение которого поставило на уши весь земной шар, а мы ни сном, ни духом. И с чем я пойду на доклад к директору? Вот с этим? – он поднял со стола и потряс аналитической запиской. – Да вы садитесь Борис Петрович, к вам как раз претензий нет – вы сделали всё, что могли. А потом с этим директор наверняка пойдёт к Президенту.
Ответом было гробовое молчание, все сосредоточенно изучали расположение трещин на лакированной поверхности столешницы.
- Может это провокация? – предположил один из сидящих за столом. – пиндосы сами всё организовали, а потом на нас и свалили. Они до этого большие мастера.
- Не-ет! – веско сказал Садыков и посмотрел на подчинённых тяжело и значительно. – Привыкли всё на американцев валить! Они здесь точно не причём. И это же надо: за полгода до Сочи! Не хватало нам ещё бойкот Олимпиады получить. Лучше искать надо, товарищи офицеры. Каждый по своему направлению: потеребите учёных, пошерстите сектантов, колдунов, экстрасексов и прочую оккультную публику. Душу из них вытряхивать не надо, а вот сведения приветствуются. Мне нужно МЕСТО, ЧЕЛОВЕК и УСТРОЙСТВО. Координатором назначаю подполковника Иванова Бориса Петровича. – все головы за столом разом повернулись в . – Всю информацию докладывать ему. Я – на доклад к Самому. Товарищи офицеры! – все дружно встали и вытянулись. – Товарищи офицеры! Можете быть свободны.
Иванов вместе со всеми потянулся к выходу, но в его спину раздалось генеральское:
- Товарищ Иванов, Борис Петрович, задержитесь на минуту.

Автор: Iskander_2rog 8.4.2017, 0:47

Глава 5. Первое утро нового мира

Разбудило Наташу звяканье ключей и лязг открываемого замка, это над запором колдовал давешний вихрастый полицейский, услуживший Лане с её сумочкой:
- Ну всё, гёрлы, хватит дрыхнуть за казённый счёт, ваш шеф уже заявился.
- Чей? Чей? – загалдели мигом проснувшиеся девицы. – Может не наш?
- Как не ваш? От Гоши Пресненского и не ваш?
- Наш, наш.
- А мы – индивидуалки. – гордо пискнула пара девушек.
- А чё тогда без документов? Теперь сами выпутываться будете.
- Нам бы, это, отлить. – заявила одна из путан, во виду самая старшая и потасканная. – А то мне запросто прямо здесь.
Остальные шлюхи заливисто и вызывающе, и в то же время подхалимски, захохотали.
- Ладно, - смилостивился полицейский, - Я сегодня добрый. Только по-одной, две минуты на каждую, задержавшаяся отнимает время у следующей.
В клетке поднялся было возмущённый гвалт, но как только раздался окрик полицейского:
- Своё время отнимаете! – девицы рассудили, что препираться – себе дороже и потянулись тонкой струйкой в сторону двери с малышом на горшке.
Утреннее солнце ярко светило сквозь прутья окна, несколько лучиков, играясь, доставали до обезьянника. Наталка, сдула пряди, упавшие на её лицо, сонно сощурилась и улыбнулась ласковому солнечному лучу: ночные призраки исчезли, день обещал быть хорошим. В это солнечное утро не хотелось думать ни о чём плохом.
Спустя минут двадцать из глубины коридора появился сутенер. Не так, ой, не так воображала себе Наташа представителей этой профессии. Коты ей виделись вполне оправдывающими своё прозвище: холёными и лощёными, с тонкими хитрыми чертами длинного лица и с тонкими же усиками. А у этого типа голова была круглой, а лицо небритым, что сразу вызвало отторжение у девушки. По её мнению, небритость была верным признаком опустившегося человека. Её впечатление подтверждал внешний вид этого субъекта: из-под короткой майки выглядывало огромное волосатое пузо. Посередине висящего живота из мха густых волос вызывающе торчал наглый пупок, что вызвало смущение девушки, словно она увидела не тривиальный пуп, а то, что находится у мужского племени несколько ниже. На ногах бесформенно висели и пузырились на коленях всё те же, не раз уже виденные Наташей, синие штаны. Дополняли картину сандалии на босу ногу. В руке сутенер держал целую пачку корочек, на которых золотым тиснением выделялся российский двуглавый орёл и надпись «ПАСПОРТ». Некоторые обложки были раскрашены под цвета российского флага.
- Ну что, голубки, ночь пробездельничали, теперь ударно трудиться будем? – поинтересовался он, подойдя к камере, и ворчливо добавил: – Одни расходы на вас.
- Теперь Гоша нам такую неустойку выставит, что несколько дней за бесплатно ноги раздвигать придется. Козёл! – шепнула на ухо Наталке Лана, с которой девушка после побудки успела перебросится парой слов.
Сутенер, которого, как оказалась, звали Дядя Женя, принялся раздавать паспорта, приговаривая при этом:
- Запомните мою доброту. Нет, чтобы выспаться после трудовой ночи, встал ни свет, ни заря – девочек своих выручать.
Когда очередь дошла до Светы, она, получив свои вещи, не ушла сразу, а, нагнувшись, что-то прошептала сутенеру, и тот посмотрел на Наташу. Да так посмотрел, что девушка, уловив угрозу, невольно поёжилась. Потом достал из маленького чёрного радикюля, Наташа не подозревала, что существуют мужские радикюли, ручку и записную книжку. Вырвав лист, он протянул его Свете, и та на нём что-то быстро написала. Затем Светлана, как ни в чём ни бывало, подбежала к Наташе, протянула листочек:
- Держи, подруга, здесь мой номер телефона, может пригодиться. А нет – ты и просто так звони, поболтаем.
Заметно напрягшаяся Наталка, расслабилась, что было замечено Светланой:
- Ты чего?
- Я думала, что ты меня этому, - девушка показала рукой на Дядю Женю, - Продать хочешь.
- Вот дурёха! – рассмеялась Лана, да только как-то натянуто. – Кино насмотрелась. Только ты зря боялась, на такую профессию неволят редко, в путаны в основном сами идут.
- Значит и ты добровольно тоже?
- Давай сейчас не будем об этом! – Лана поморщилась. – Прямо таки добровольцев здесь нет. У каждой девочки свои причины. Вот позвонишь – поговорим. Ну, давай, пока-пока.
И девочки сердечно расцеловались. Помахав подруге рукой, Наташа крепко задумалась: ощущение того, что такой разговор она уже где-то слышала не отпускало. Вот только, сколько не пыталась – вспомнить не смогла. Окликнула Светлану, когда та был уже на пороге, надо было кое-что выяснить:
- Све-е-ет? А сейчас какой календарь, юлианский или гргорианский?
- Чего? Григо..? Какой ещё григорианский? – в Светиной интонации звучало лёгкое раздражение, ушла ведь уже, полиция не самое хорошее место для длительного пребывания. – Да не знаю я!..
- Скажи хоть, от Европы у нас даты разнятся, или те же?
- Да вроде те, хотя не знаю, я в Европе и не была никогда.
- Григорианский, девушка, григорианский. Как после революции перешли, так все прежние события и пишем по новому и по старому стилю. – раздался в стороне мужской голос - это проявил вдруг свою эрудицию сутенер. – Ты, девушка, если что – всегда Дядю Женю спроси, он поможет. Ланка знает как со мной связаться. Помогу в трудную минуту.
«Ага, сейчас, разбежалась!» - только сутенера в покровителях ей не хватало! – «Всю жизнь мечтала!» И девушка независимо задрала носик.
Вскоре в клетке остались две индивидуалки, Наташа и три девицы, выжидающе смотревшие на Дядю Женю. Тот извлёк из радикюля ещё три паспорта, в необычных обложках. Они были двухцветного, желто-голубого цвета. Наталка как не силилась, не могла припомнить страну с таким сочетанием цветов на флаге. Шведки что ли? Да нет, не похоже. Меньше всего эти знойные чернобровые знойные шлюшки походили на дебелых, выцветших представителей этого северного народа. Да и не было на обложке желто-голубого Андреевского креста – неизменного признака Шведского флага. А было золотое тиснение странного герба, похожего на печати Рюриковичей, которые Наташа видела при посещении Кремля вместе с дедушкой. Это у кого же, кроме русских, гербом может быть родовой великокняжеский знак? Ответ не заставил себя ждать.
- А вы, хохлушки, попали! – с садистским удовольствием заявил им сутенер.
- Шо такэ? – наигранно удивилась одна из путан.
А другая при этом фыркнула.
- Шо, шо! – в сердцах передразнил их Дядя Женя. – Не шо, а чё! Первый год в Москве что ли! Регистрацию вам кто продлевать будет? Пушкин?
- Шевченко! – попробовала пошутить одна из девиц.
Но Дядя Женя не поддержал шутку:
- Если тот, что напротив Киевского вокзала сидит, то он быстро вас на поезд до дому спровадит. Ещё и ручкой помашет. А ну, поехали, живо!
- Куда?
- Регистрацию оформлять, коровы! Эх! Ещё и штраф платить. – он махнул на украинок рукой. – Теперь вовек с Дядей Женей не расплатитесь.
Наташа во все глаза смотрела на «иностранок»: значит, исполнилось всё то, о чём говорил как-то зимним вечером поляк и украинцы теперь отдельный народ? Что же такого произошло в стране за эти сто лет? Вон как с календарём вышло. Теперь понятно, почему сегодня 14 августа – это же первое число по юлианскому календарю! Значит, и новый год получается четырнадцатого января. А Рождество? Татка принялась загибать пальцы, но сбилась – её отвлекли.
Погруженная в свои мысли, он не сразу обратила внимание, что дежурный давно стучит в стекло и пытается её окликнуть:
- Эй, деваха! Как там тебя? Малахольная! Боже, как её назвать-то? Сбрендившая!
Наконец, Наталья поняла, что обращаются к ней.;
- Что Вам угодно, сударь? – вырвалось у неё.
- Во как! - ошарашенно сказал дежурный (ничего себе потеряшка!) – Нечего тебе в обезьяннике делать. Посиди пока в комнате досуга, Денисов распорядился. Петруха тебя проводит.

Пока Наталка шла за вихрастым полицейским по коридору, она с любопытством крутила головой, старясь запечатлеть в памяти утреннюю жизнь полицейского стана. Народу к утру в отделе явно прибавилось. Полицейские, все как один молодые парни, шумно здоровались, хлопали друг друга по плечу, пожимали руки, словом вели себя весело и непринуждённо. Шашек на боку ни у кого не было. И почти все были подбриты. Среди бритых подбородков мелькали редкие усы, и совсем не было видно бород, что выгодно, по мнению девушки, отличало нынешнее поколение от её современников. К удивлению Наталки среди полицейских обнаружились дамы, причём в немалом количестве. Женщина-полицейский! Это было что-то новенькое. Эмансипация в этом времени, достигла немалых успехов. Женщины были одеты в юбки до колен, туфли и форменные рубашки, заменявшие здесь мундир, что было очень удобно. Как и у мужчин. Их рубашки были сплошь с коротким рукавом, а, значит, обнажали руки, что было верхом бесстыдства в Наталкином времени. Все женщины были поразительно молоды, почти девушки, либо выглядели очень молодо, что было почти одно и то же. Напрашивался вывод, что в современности средства за уходом лица достигли большого прогресса. Да, причёски. Они были совершенно разными! Хватало и простоволосых, что по представлением прошлого времени было совершенно недопустимо. Но и к стриженым у её времени имелись вопросы. Девушка с короткими волосами считалась неблагонадёжней, едва ли революционеркой. Для консерваторов, к которым относился и её папенька, слова «стриженная» и «нигилистка» были синонимами. Когда год назад Наташа задумала на манер своих подруг состричь волосы и робко намекнула родителям, то Александр Олегович аж затопал ногами от негодования:
- Стриженой захотелось ходить? Нигилисткой? Ну-с, нет-с!
И ранняя лысина его, обильно орошаемая новым чудодейственным средством для рощения волос «Перуина пето», при этом покрылась испариной. К помешанной на религии матери нечего было и обращаться за поддержкой. К тому же верная домостроевским принципам, Екатерина Михайловна никогда не перечила мужу в открытую, предпочитая управлять им исподтишка. Стриженной была, всегда отличавшаяся вольнодумством, Ташина бабушка-тётушка, но и она не поддержала барышню:
- Никогда не поступай так как все. Ты, дочка хочешь состричь волосы, только из желания на отличаться от своих подруг. Но лишившись волос ты потеряешь и свою индивидуальность. В твоих волосах – твоя прелесть и твоя сила, запомни это и постарайся этим пользоваться.
Наташин замысел так и не нашёл поддержки ни у кого из семьи. Больше того – лишь заикнувшись о своём намерении, она получила гневную отповедь и от своих друзей – Николки и Сеньки.
Вообще, как Наташа не силилась, она не смогла по внешнему виду отличить дам от девиц. Видимо здесь в будущем, семейный статус никоим образом не отражался во внешнем виде женщины. Полицейские обоих полов в свою очередь тоже разглядывали Наташу, причём довольно бесцеремонно. Но ни один из них не попытался что-либо спросить или завести разговор.
Вихрастый, которого оказывается звали Петрухой, проводил Наташу в большую уютно обставленную комнату. В центре комнаты стоял огромный бильярдный стол, вдоль стены – уютные диваны и кресла. На маленьких низких столиках в беспорядке лежали книги, яркие красочные журналы, шахматные доски и фигуры. А в углу притягивал Наташин взгляд черный экран, наподобие того, что был в спальне тех странных людей, что вызвали полицию, когда в их комнате оказалась незнакомка.
- Ну вот, будь пока здесь, никуда не выходи, пока за тобой следователь не придёт. – заважничал перед малолеткой Петруха, стоя из себя большого начальника. – Впрочем. ты и не сможешь пройти мимо дежурного. Будут ребята заходить – не бойся, а если спросят – скажешь – Денисов разрешил. Можешь журналы пока полистать, телевизор посмотреть. А где пульт?
Вихрастый Петруха смешно завертел головой, пока не обнаружил его на одном из кресел. Направив пульт в сторону чёрного экрана, он нажал какую-то кнопку и устройство, называемое телевизором, ожило. Всё! Наталка моментально забыла про вихрастого, и, хотя он что-то ещё говорил, она уже ничего не слышала. Её вниманием завладело чудесное устройство под названием телевизор. Зря она думала, что колготки – самое чудесное изобретение будущего. Телевизор! Кино в каждом доме и каждой комнате! И не просто кино! Сидящие где-то в комнате солидный серьёзный мужчина и миловидная женщина разговаривали с гостями, показывали новости и зарисовки со всего мира, а сигнал передавал это чудесное действо прямо в это принимающее устройство, называемое телевизором. За полчаса неотрывного смотрения в этот ящик Наталка больше узнала о современном мире, чем за истекшую ночь. Её удивляло всё! Она жадно поглощала новости и домашние советы, узнала несколько кулинарных рецептов, стала в курсе о погоде во всем мире. Она внимательно внимала репортажам, восторгалась анонсам телепередач и фильмов. Хотелось взглянуть на яркие журналы, но куда там, телевизор занял всё внимание девушки. Она не видела ничего вокруг, не обращала внимание на то, что в комнату входили и выходили, обращались к ней. Очнулась только тогда, когда один из полицейских подошёл к ней и взял пульт:
- Сводку ГИБДД показывали?
- Н-нет, не знаю. – отвечала девушка.
А полицейский, даже не слушая её, стал нажимать какие-то кнопки на пульте, направляя его в сторону телевизора. Тут Наташа и обнаружила: то, что она смотрела, далеко не единственное, что показывает чудесный ящик, там много чего другого.
- Дрянь, смотреть нечего! – с досадой сказал полицейский и с презрением бросил пульт на диван.
В это время голова в телевизоре сказала:
- А сейчас – Новости на первом канале.
И на экране появились уже другие мужчина и женщина и стали рассказывать. Примерно всё это Наташа уже слышала, поэтому взяла в руки пульт и приступила к его изучению. Красная кнопка – это, несомненно, «включить-выключить». Точно! Кнопки с цифрами – это, конечно, эти самые каналы. Так и есть! А это что круглое с надписью «меню»? Настройки? Пожалуй! Вокруг меню располагались четыре кнопки в виде треугольников. Методом «тыка» Наташа поняла, что вертикально расположенные треугольники переключают каналы, а кнопки в горизонтальной плоскости настраивают громкость звука. Ничего сложного! Освоив пульт, Наташа почувствовала себя вполне современной женщиной.
В это время по телевизору началась реклама. На экране появилась стройная девушка в очень коротких белых шортах, облегающих загорелые ноги. Девушка с экрана принялась подробно рассказывать, как раньше она сидела всё время дома, а теперь в критические дни вполне может пойти танцевать в клуб и даже плавать в бассейне. Следом показали как на прокладку (Наташа была уже в курсе, что это такое) капают цветные чернила, которые моментально впитываются, и после промокания белая ткань остается чистой. «Боже! Как такое можно показывать?» - Наталка, сгорая от стада, опустила голову и боялась даже поднять глаза, чувствуя, что от стыда краснеют даже уши. Затем, не поднимая головы, скосила глаза в ту сторону, где уже несколько минут беседовали трое полицейских: два мужчины и женщина. Диво, но такие стыдные вещи, похоже, вообще прошли мимо их ушей. Они продолжали беседовать, ничуть не отвлекаясь на телевизор, полицейская мило улыбалась, не обнаруживая ни смущения, ни возмущения. Это вообще их не затронуло никак! Она украдкой подняла глаза на телевизор,.. и снова опустила их: другая девушка рассуждала о хорошем лекарстве при поносе и рассказала случай из жизни, когда всю вечернику вынуждена была провести в туалете.
Непринуждённое и открытое обсуждение интимных и гигиенических вопросов было в ходу у здешних обитателей, чему Наташа уже и удивляться перестала, как и краснеть, слыша из уст собеседника такое, от чего в её время можно было получить вызов на дуэль, а то и просто, схлопотать по физиономии. Загвоздка была в том, что девушка никак не могла в себе разобраться: как относиться к этому явлению? Её разум, прогрессивная и передовая сторона её натуры, должны бы приветствовать свободу от условностей и предрассудков, но её духовная личность, воспитание, условия, в которых жила барышня начала двадцатого века, да и простое здравомыслие протестовали против той простоты, что хуже воровства. Обыкновенный, житейский здравый смысл подсказывал ей, что у любого человека должно быть что-то личное, интимное, и вторгаться в этот тайный мир не позволено никому, даже самому близкому человеку. А если в открытую обсуждаются критические дни, и какие тампоны при этом надо применять, если незатейливо ведётся т разговор о том, что нужно употреблять при диареи, а что при тяжести в желудке, то всё, приехали, непонятно вообще куда дальше развиваться. «Да что такое тут творится? Есть пределы стыда или нет? Где границы дозволенного? Надо откинуть эмоции и спокойно порассуждать. Ясно, что спустя сто лет нормы морали должны быть несколько иными, это естественно. - рассуждала девушка. - Это, пожалуй, некоторым образом даже хорошо, что женские проблемы не остались без внимания врачей и общества». Наталка помнила тот ужас, то чувство одиночества и отчаяния, который она испытала, почувствовав себя женщиной. И некому было помочь справиться, рассказать, как должно быть. Мать, преодолевая брезгливость, твердила об изначальной греховности и нечистоте женского начала, рассуждала о божьей каре. Благо, рядом оказалась Глаша, которая с крестьянской бесхитростностью и прямотой всему научила и рассказала. «Возможно, что спокойное обсуждение интимной сферы здесь сочетается иным отношением к наготе, к взаимоотношению полов и ей ещё предстоит многое узнать». Значит, надо молчать и слушать, слушать и молчать! Мотать на ус. Помнить, что молчанье – золото. Придя к выводу, что необходимо воспринимать этот мир таким, каков он есть, играть по его правилам, побольше наблюдать – поменьше говорить, Наташа успокоилась и подняла глаза.
Однако обнаружила, что телевизор был скрыт фигурой стоящего перед ней полицейского. Полицейский был отчаянно молод, почти мальчик.
- Здравствуйте, позвольте представиться, следователь Павел Артёмович Конюшкин, мне поручено вести Ваше дело. Вы в состоянии сейчас разговаривать?
Наташа недоумённо кивнула:
- Я к вашим услугам.
- Отлично! - почему-то обрадовался он и при этом очень густо и мило покраснел, опустив вниз свои длинные ресницы. – Тогда пройдёмте ко мне в кабинет, там и побеседуем.
И юноша-полицейский сделал приглашающий жест рукой.
Наталка снова шла по исхоженному за ночь коридору и чувствовала, что молодой человек неотрывно смотрит на неё сзади, прежде всего на её ноги. Она буквально затылком ощущала этот взгляд. И, удивительное дело, это не было неприятным, как давеча, а, напротив, льстило. Да и, к слову сказать, мальчик был хорош! Высокий и белокурый, он смотрел на мир наивными голубыми глазами, временами прикрывая веки с длинными, как у коровы, ресницами. Судя по постоянно красным ушам, он в неё влюбился по самые эти уши.
Первое впечатление подтвердилось самым блестящим образом в том же кабинете, где её ночью «пытал» старый опытный волчара. Видимо, «волк» из благородных побуждений временно уступил свое место этому неоперившемуся юнцу. С того станется, Наташа хорошо знала эту породу людей – суровые и честные идеалисты-служаки. Её собственный дед был из таких.
А Павел был явно не из таких. Если на ночном допросе был трудный поединок, и Наташе путём чрезвычайного напряжения удалось сохранить своё инкогнито, то с Павлом было совсем иначе. Во-первых, девушка его нисколько не боялась. Задавая вопрос, он краснел и запинался, избегал в открытую смотреть на её ноги, отчего возникало почти непреодолимое желание, выставить их ещё больше. Наташу забавляла и даже умиляла почти детская припухлость его лица, и это при том, что парень был явно старше её лет на десять., по-детски удивлённое выражение лица следователя. Может быть благодаря этому, она относилась к следователю несколько снисходительно, мысленно называя его Пашей. Он был весь раскрыт наружу, будто цыплёнка табака выложили на тарелку, и абсолютно читаем. Наталка, например, после первых же фраз знала кто был его кумиром – до того потешно он подражал манере ведения допроса ночного следователя.
Во-вторых, минувшая ночь стала для девушки откровением. За несколько часов она узнала столько всего, на что в обычное время понадобилась бы несколько лет. И теперь, сидя против стола, она явственно видела глаз видеокамеры, направленный на неё с края переносного компьютера, спасибо Антонине Генриховне за науку, узрела и прикреплённый к потолку глаз, неотрывно наблюдающий за самим следователем, такие, неотступно следящие глаза были развешаны по всему зданию. Она знала, что с помощью этого самого компьютера, ночью велась запись допроса (надо же, какое универсальное устройство), и теперь Паша время от времени прикладывает к уху прослушивающее устройство, чтобы сверить показания с ночным допросом. Два раз он звонил по мобильному телефону и Наташа знала, что маленькие телефоны, которые носят в карманах, называются ещё «сотовыми».
Ну, и в третьих, парень ей просто нравился, хоть она и боялась в этом признаться. Паша был высоким и стройным блондином с голубыми глазами – в отличие от мощного, коренастого и кареглазого не то финна, не то тюрка, Николки – настоящий нибелунг. И Наташе льстило, что в неё влюбился такой красавчик. Нет, ничего не пошевелилось у неё в груди, сердце было спокойно и прочно занято другим. Но проклятая кокетливая женская натура требовала новых впечатлений и волнений, новых воздыхателей. У Наташи никогда не было ручных поклонников, которыми хвастались её гимназические подруги. Они помыкали ими и снисходительно называли Сашеньками и Бореньками. Она не могла и представить, чтобы управлять волевым и сильным Николкой, чтобы называть своего любимого дурацким именем - Николенька. А Пашенька с его длинными ресницами, в отличие от спокойного Николки, как нельзя подходил для роли безмолвного и покорного воздыхателя. До того как Коля найдёт способ вытащить её отсюда может пройти некаторе время. Ей нужен будет спутник, наставник, который не даст потеряться в этом неизвестном мире. И который не потребует за это чрезмерно большую плату, до своего тела допускать Наташа никого не планировала. Паша как раз подходил для такой роли. Но ведь всё равно, что-то надо дать и взамен, кинуть наживку. Может рассказать ему всю правду? Или почти всю… Посмотрим, как он на это среагирует. И девушка решила рискнуть.

Автор: Iskander_2rog 10.4.2017, 9:26

Глава 5. Следователь Конюшкин

Свою ангелоподобную физиономию Павел Конюшкин ненавидел люто. Всё время казалось, что никто его и всерьёз-то не воспринимает. В детстве несколько раз остригал ресницы «как у коровы», придававшие его лицу преглупейший вид. Пробовал даже подпалить – кончилось плохо, добро, что хоть лицо не повредил. Постоянно дерзил отцу и матери, не позволяя себя контролировать. За симпотяжкой табуном ходили девочки – презрительно отдвигал красавиц в сторону, думая, что они смеются над его дурацкой смазливой рожей, не воспринимая его всерьёз. Считал, что родители хотят обустроить его жизнь, а он решил всего добиться самостоятельно. Батя был генералом с потомственной военной косточкой, служил в Генштабе и, желая вдеть в сыне продолжение династии, пытался засунуть его в военный институт. Сын из чувства противоречия выбрал гражданскую стезю и потихоньку сдал документы в университет, хотя и всю жизнь мечтал о настоящей мужской профессии.
После окончания юрфака предпочел пойти «на землю – в рядовой ОВД», отказавшись от блестящей адвокатской перспективы, которую обещал устроить папа. По разумению Павла – следователь – настоящая мужская работа. Однако поначалу и здесь его до серьёзных дел не допускали, поручали разбирать всякую мелочёвку, или разгребать завалы «висяков» для сдачи в архив. А ему отчаянно хотелось показать себя, прежде всего Денисову, которого он боготворил. Странное дело, его отец был куда как крут, но его Павел нисколечко не боялся, осмеливался перечить, отчаянно дерзил. Но с суровым и немногословным Сергей Степановичем такое не прокатывало. Перечить ему не осмеливались даже обычно гонористые по отношению к другим следакам опера, мнившие себя великими сыщиками. Ничего подобного Конюшкин не испытывал и к начальнику следствия, пухлому и розовощёкому лощёному карьеристу. В Пресненском РОВД все были в курсе: назначенный по протекции начальник следствия мало что способен решить и сделать, а реально всем рулит его заместитель, Денисов.
Вот и сегодня утром, вызванный в кабинет начальника следствия, Конюшкин застал привычную картину: за начальственным столом важно восседал в уютном кресле начальник, Арнольд Николаевич Евстропов, «арнольдик» как за глаза его именовали подчинённые, А рядом, за столом для совещаний примостился Денисов.
- Лейтенант Конююшкин, э-э-э, - не удержался и посмотрел в штатку «арнольдик», - Павел Артёмович, мы тут посмотрели и решили поручить тебе самостоятельное дело. Хватит тебе на «висяках» сидеть.
У Павла аж дух захватило от такой перспективы.
- Товарищ подполковник введёт тебя в курс дела. – продолжил Арнольдик.
Но его бесцеремонно перебил Денисов:
- Садись, Паша. – и он кивнул на противоположную сторону стола. – Сейчас в комнате досуга сидит девочка, девушка, - поправился он. – Лет на первый взгляд шестнадцати-восемнадцати, вряд ли больше. Её привёз ночью выехавший по вызову жильцов одной из квартир экипаж ППС. Ни жильцы, ни сама фигурантка объяснить появление в этой квартире не могут. Из квартиры ничего не исчезло, попыток скрыться девушка не предпринимала. А теперь самое главное: она абсолютно не помнит кто она, как там оказалась и что с ней было до этого, казалась бы, ретроградная амнезия. Память её абсолютно стерильна, она не помнит самых элементарных вещей. Задача – установить личность и восстановить картину хотя бы последних нескольких дней её жизни.
- «Потеряшка»! – разочарованно протянул Павел и признал, он-то думал, что будет стоящее дело, нет не убийство, убийствами райотделы не занимаются, но хотя бы ножевое, уличная торговля наркозом, а ещё лучше - разбой, или на худой конец кража. А тут возись с сопливой девчёнкой.
Уловив разочарование в тоне Павла, Денисов не стал агитировать, считая, что лучший лекарь – это работа, он просто шел к уточнению задачи:
- Держи дело. – Сергей Степанович перекинул через стол пока тонкую папку. – опросишь патрульных, но это только завтра – они после дежурства. А пока – поторопи экспертов с заключением. Предварительно у фигурантки незадолго до этого был половой акт.
- Следы насилия? – уточнил Павел.
- Медицинский осмотр следов насилия не выявил. Но в случае с потеряшкой это ни о чём не говорит. Понимаешь, если это диссоциированная амнезия, то потеря памяти произошла в результате психической травмы, полученной от насилия, когда мозг сам ставит блок в качестве защиты от плохих воспоминаний – вот тогда и физические следы насилия налицо. А если над девочкой издевались, когда она уже не осознавала своих поступков, пользуясь её беззащитным положением? Она вполне могла согласно лечь, спокойно раздвинуть ноги не понимая своих действий. В этом случае организм не сопротивляется, мышцы расслаблены, дыхание спокойно. Тогда внешних следов насилия может и не быть! Ни синяков, ни разрывов. Но преступление от этого не перестаёт быть преступлением. Понял?
Конюшкин кивнул и уточнил:
- А почему вы думаете, что у неё именно диссоциированная амнезия?
- Хороший вопрос. Ставить диагноз – дело специалистов, но по опыту скаажу, что её потеря памяти носит избирательный характер. Универсальные знания в её голове сохранены, рефлексы работают нормально, функция запоминания развита хорошо, память очень цепкая. Вот почему крайне необходимо установить её личность. Пробей еще раз по базам, проверь ориентировки, посмотри сводки по Москве и области, сделай запросы в линейные отделы внутренних дел. Не забудь про мониторинг прессы – внимательнейшим образом изучи все объявления о пропаже людей. Направь оперов, озадачь участвового – пусть пошерстят по дому и окрестностям. Может, кто что видел или слышал. Пусть обнюхают всё вокруг хорошенько: мусорки, подвалы, чердаки. Советую самому, лично, переглянуть записи с видеокамер. Не доверяй эту работу никому, малейшая небрежность – и можно упустить что-то важное. Фиксируй всех входивших в подъезд. Не могла же наша потеряшка взлететь в квартиру по воздуху .Девушка в квартире оказалась абсолютно обнаженной: она могла подняться из подвала или спуститься с чердака. Где-то же её одежда должна быть.
- Как голая? А в чём же она сейчас?
- По правде сказать, одежды на ней и сейчас немного, один легкомысленный халатик. Поэтому тебе предстоит не менее сложная задача – не пялиться понапрасну, профессионал ты или кто?
- Сергей Степанович, - Павел аж обиделся, поэтому позволил себе укоризненный тон, - За кого вы меня принимаете, я же следак!
- Ладно, проехали. Кстати, Антонина Генриховна, эксперт-криминалист, да ты её знаешь, проявила сердобольность и собрала девчушке пакет. Нам кое-какая одежда и всякие необходимые женские штучки на первое время. Пакет я оставил у дежурного и распорядился отдать девушке, как она проснётся. Проследи, нашим доверять, конечно, нужно, но лучше проверить.
Пока шёл инструктаж, начальник сладко дремал, все детали следственного ремесла были ему неинтересны, да он в них, если честно, разбирался слабо. Для Арнольда Николаевича его теперешняя должность была лишь очередной строкой в личном деле, и ничего больше, в мечтах он метил гораздо выше.
- Допустим, одежда нашлась, что это нам даёт?
- Одежда – это уже ниточка, от места находки и следует плясать дальше. А одежду – на экспертизу. Ну, я думаю, азам тебя учить не стоит. В этом деле одно преступление может прикрывать другое. Вызови жильцов – допроси по всей форме, под протокол.
После этих слов зашевелился в своём кресле Арнольдик:
- Может не стоит беспокоить заместителя префекта? – вкрадчиво произнёс он. – Да и супруга у него – дама не из последних.
- Хорошо, - неожиданно легко согласился Денисов, - Тогда сам сходишь, поговоришь, так сказать, в неформальной обстановке. Так оно, пожалуй, будет даже лучше - заодно невзначай присмотрись к дверям и окнам на предмет проникновения в квартиру. Если что заметил – вызывай криминалистов. И не забудть про главное – психиатрическая экспертиза фигурантки. Нам надо знать всё о её голове. Когда, где и насколько глубока потеря памяти, есть ли шанс на восстановление.
- Вы закончили? – изрёк Арнольд, видимо ему до смерти надоели эти двое, что беседовали в его начальственном кабинете. – Вообще, стоит ли следствию заниматься розыском, есть же специальные структуры. Тем более, если девчонка несовершеннолетняя, отдадим её Варе, участковому инспектору по делам несовершеннолетних, пусть не даром ест свой хлеб.
- Вы забываете, - под холодным тоном Денисова скрывалось лютое бешенство, видимо они уже схлёстывались на эту тему, - Что у нас зарегистрировано заявление от жильцов о незаконном проникновении в квартиру. По этому факту открыто производство. Вот если Вы, Арнольд Николаевич, уговорите заместителя префекта забрать заявление – так и поступим. А пока – дело наше. Мы пришли к выводу о несовершеннолетии девушки, исходя сугубо из субъективных фактов, нужна экспертиза, а до этого связываться с участковым ПДН не стоит. К тому же это дело – хорошая практика для лейтенанта Конюшкина.
- Так-то оно так, ну да ладно. – вздохнул Арнольдик и, обратив начальственный взор в сторону Конюшкина, спросил. - Всё ясно?
Павел только кивнул, как услышал:
- Все свободны, и сразу принимайтесь за дело.
По пути в кабинет Денисов продолжал наставлять Павла, словно боясь, упустить что-то важное:
- Не забудь, девушка не ела ничего со вчерашнего дня. Я, думаю, не обеднеешь, если купишь ей что-нибудь пожевать.
- Обижаете, Сергей Степанович.
- Подай запрос на розыск, фотографии возьмёшь в моём ноуте, Да, заодно и ознакомишься с записью ночного допроса.
Они уже входили в кабинет Денисова.
- И долго её не маринуй. Как закончишь формальные процессуальные действия – определи её в спецприёмник. Я – отсыпаться после дежурства, как говориться – просьба не беспокоить. Все вопросы – завтра. Да, и чтобы наши орлы на вас не пялились кобелиными взглядами и не навязывались в добровольные помощники, у них и так работы по горло, разрешаю в моё отсутствие использовать мой кабинет.
Надо ли говорить, после последней фразы Павел Конюшкин был на седьмом небе от счастья.
Складно излагал Денисов, да только пошло всё у Павла наперекосяк. И кабинет отдельный, начальственный, и стол важный, да всё не то! Сидит напротив него зеленоглазая бестия, сверкает длиннющими ногами, взгляд от которых отвести невозможно, смотрит на него с лукавой полуулыбкой, словно знает, какой Паша следующий вопрос задавать будет. Всю науку он забыл от взгляда этой нимфы, от свободно струящихся каштановых волос, от задорных ямочек на щёках. Когда говорил – запинался, вопросы задавал невпопад, глупо пытался подражать Денисову, да только колос дрожал и к ужасу своему осознавал, что краснеет. Эх, следователь: не следак, а красна девица прямо.

Павел Конюшкин осознал, что пропал, ещё там, в комнате досуга, как только она подняла на него свои малахитовые глаза, оторвав свой взгляд от телевизора. С тех пор как Павел стал осознавать себя как мужчина, он ненавидел себя как блондина. Он думал, что кобелиная внешность не дают разглядеть его сущность. Девушками он не интересовался, но девушки интересовались им, да так, что спасу не было. Обладая от природы добродушным нравом, он не мог устоять против агрессивного напора очередной красавицы, и каждый раз дело едва не заканчивалось ЗАГСом. Только отчаянные усилия родителей в последний момент спасали сыночка от цепких коготков хищницы. И это при том, что ни сладкого волнения, ни учащенного сердцебиения Паша не ведал. До своих двадцати пяти сильные чувства им были ни испытаны и неизведаны, сердце молчало.
И вот оно ожило, да так, что вспыхнуло, обожгло душу, опалило внутренности. А ведь раннее утро ничего подобного не предвещало. Он тщательно изучил дело, внимательно прослушал аудиозапись допроса, составил стратегию ведения дела и продуманный план первого допроса. И вот всё теперь летело к чёрту. Все вопросы разбивались о мягкую полуулыбку и стену непонимания, через которую ему никак не удавалось пробиться. А ведь было видно, что девушка недавно испытала большое горе и отчаянно нуждается в помощи. Но как подступиться, Конюшкин решительно себе не представлял.
- Скажите, мадемуазель, - почему-то, он сам не понимал почему, но называл потеряшку этим вышедшим из употребления обращением, - У вас горе, как вам помочь? Не бойтесь. Это наша работа.
Девушка широко распахнула свои изумрудные глаза и спросила с оттенком печали:
- Никто мне не поможет, Паша! Можно я вас так буду называть?
И хотя это было против правил, Павел отнюдь не возражал против подобного сближения, в чём заверил девушку, добавив при этом:
- Напрасно так думаешь. Для полиции это не первый феномен. Мы помогли не одному человеку, потерявшему память.
- Всё мы, да мы. А ты? Что готов сделать ты лично Паша? Для меня! Поможешь мне?
От переполнявших его чувства у Павла буквально снесло голову, он думал и действовал уже не как следак, а как влюблённый дурачок, на все готовый ради одобрительного взгляда предмета своего обожания.
- А что нужно сделать? – спросил он несколько невпопад. – Я на всё готов!
- Ничего против закона и твоей совести. И помни – поклялся ты, а я тебе ничего не обещала.
Паша согласно кивнул. Тогда девушка подошла к столу, взяла ручку и быстро что-то написала на странице перекидного календаря. Павел перевернул надпись и прочитал:


Он кивнул и щёлкнул по клавише «Еsc» на клавиатуре ноутбука. Смог , наконец, взглянуть на девушку без соплей, внимательно, так, как и должен был с самого начала, словно убрав запись, снял дамоклов меч со своей шеи.
Странное дело, но и девушку как будто подменили. С губ исчезла лукавая полуулыбка, погасли озорные огоньки в глазах, приказали долго жить смешливые ямочки на щеках, а на лоб легли две продольные складки, свидетельствующие о том, что в голове происходит интенсивный мыслительный процесс. С удивлением наблюдал влюблённый лейтенант юстиции, что девушка колеблется, хочет рассказать что-то, но не решается. Хотел было подстегнуть вопросом, приободрить какой-нибудь фразой. Нутром почуял – не надо, только хуже будет, спугнуть можно и закроется девушка, тогда уже ничего не узнать. Наконец девушка решилась:
- Паша, я вверяю тебе свою судьбу в этом мире. То, что я расскажу, будет необычно, но это будет правдой от начала и до конца. А там уж тебе решать: сдавать в сумасшедший дом, или… или помочь выпутаться из этой истории.
- Да я!.. – раскрыл было рот Павел, да девушка подошла и мягко накрыла рот его ладонью. Он понял, что лучше промолчать.
- Я не теряла память и всё помню, Паша. – голос девушки раздавался как будто издалека. – Я знаю когда родилась, где живу и мое имя. Позвольте представиться – Наталья Александровна Воинова, как говориться, прошу любить и жаловать.
- Павел Артёмович Конюшкин. – машинально представился и он.
В ответ услышал короткий смешок:
- Да знаю, слышали уже.
Заулыбался и лейтенант – действительно, ведь представлялся же. Взаимный смех растопил возникший было ледок, они оба расслабились и дальше рассказ Наташи пошел веселее.
Девушка встала, прошлась по кабинету, остановилась перед большой картой Москвы висевшей на стене, присмотрелась. Обернулась к Павлу и одарила его ласковой и ободряющей улыбкой. Отчего молодой человек стал таять, но не успел, растаять не дала Наташа возвратившая его на грешную землю вопросом:
- Это ведь Москва, верно?
- Д-да. – подтвердил Павел.
Наташа склонилась и стала пристально рассматривать карту, бормоча себе в нос:
- Так, это, значит, Кремль. Тверская. А Бульвар теперь Тверской бульвар. Малая Бронная. Хм. В общем, Москва не сильно изменилась за сто лет, только больше стала.
Павел не торопил девушку, боялся спугнуть и разрушить установившийся контакт. Тем более, что когда девушка стояла, повернувшись к карте лицом и слегка наклонившись, сзади открывался такой вид! Однако прочь скабрёзные мысли, дело прежде всего, дело, тем более, что представившаяся Наташей девушка попросила о помощи.
- Паша! – Наташа обернулась. – Подойди сюда.
Павел Конюшкин послушно подошел к карте и склонился рядом с девушкой. Стояли они так близко, что было слышно дыхание, а кокетливый завиток Наташиной пряди ласково щекотал Пашино ухо.
- Вот! – она провела пальцем по карте. – Улица Малая Бронная, вот Патриаршие пруды, а на углу у Патриарших, как раз напротив, дом номер тридцать шесть. Оттуда меня привезли, так?
- Так! – только и сказал Павел.
- Я здесь жила. – тихо сказала Наташа. – Только, когда я здесь жила, улица называлась Воскресенской, а тридцать шестого дома не было.
Она слегка повернула и склонила голову так, что прядь её волос стала щекотать его щёку, что было ещё приятнее.
- Как не было?
- А вот так, не было и всё тут!
- А что было?
- Особняки, дома с колоннами, задними двориками, садами, уютно было. И было это в четырнадцатом году, в тысяча девятисот четырнадцатом году, откуда я провалилась сюда, в ваше время.
Короткая пауза, возникшая после этого заявления Наташи, казалась, длилась вечно, почти бесконечно, хотя в реальности времени на осмысление сказанного понадобилось всего несколько секунд. Всё это время девушка ждала реакции Павла вопросительно глядя на него.
- Да-а ла-адно! – с неистребимым московским говорком протянул он.
Настроение у лейтенанта юстиции в тот момент было хуже некуда. Надо же! Позволить провести себя как мальчишку! Он уже в мыслях торжествовал, что сумел обставить такого матёрого волчище, как Денисов. Он думал, что девушка с ним пошла на контакт, а оказалась – просто обвела вокруг пальца. Историями про попаданцев были завалены все книжные полки, и Павел, что греха таить, почитывал эти опусы. Его привлекали лихо закрученные сюжеты, исторический антураж, понятные герои-современники, волей случая оказавшимися суперменами где-нибудь в «прекрасное далёко». Ведь приятно помечтать и вообразить себя героем, вершащим судьбы мира. «Как это подло. – думал он, залезть в его голову, узнать о его страсти к подобным историям, подсмотреть его мечты, воспользоваться этим. Стоп! А как назвавшаяся Наташей, узнала о его увлечении? Они знакомы-то всего пару часов! Что за непонятную игру затеяла с ним эта девушка?»
- Не веришь, - грустно сказала девушка, - Жаль! Если даже ты не поверил, то и никто не поверит.
Слова Наташи извлекли Павла из глубин своего «Я», где он в тот момент пребывал, копаясь в своём подсознании.
- Вообще-то, поверить в такое трудно.
- Вообще-то да! – покорно согласилась девушка.
И оба вдруг рассмеялись: открыто, искренне. Смех растопил лёд недоверия и сблизил их, как заговорщиков, обладающих страшной, сакральной тайной.
- Давай, Паша, я тебе всё расскажу, а ты уж сам решай, верить или нет, подойдёт?
- Пойдёт!
Наташа начала рассказ. Рассказала про последние дни в Москве, про сватовство, убийство Тихоныча и ранение старикана-женишка. Только про Меч Тамерлана. Проведала как забаррикадировалась в кабинете, как подошла к старому зеркалу и плакала, глядя в своё отражение и жалея себя. Как внезапно через зеркало перенеслась в это время и оказалась в квартире. Немного поколебавшись, рассказала о Николке: «И так столько всего нагородила, пусть хоть здесь правду знает, нечего морочить парню голову». Закончив, перевела дух, легче стало.
Во время рассказа Павел мерял шагами кабинет, а сейчас сел, стал раздумывать. Рассказанное было и правдоподобно и невероятно одновременно. С другой стороны рассказ Наталочки, так в мыслях он называл девушку, был внутренне непротиворечив, и Павел с трудом мог представить, как это сочинить и рассказать «с чистого листа». Однако, можно было проверить.
- Как же тебя хотели замуж отдать, ведь ты ещё маленькая.
- Как маленькая? Шестнадцать лет! – обиделась, аж губки надула. – Самый раз. А у вас что, не так?
- С восемнадцати. – буркнул Павел, а у самого руки привычно забегали по клавиатуре ноута.
Конечно историю права он в универе изучал, более того, по этой дисциплине у Конюшкина была заслуженная, как он считал, «пятёрка», но брачный возраст Российской империи накануне революции он, хоть убей, не помнил. Поэтому и решил воспользоваться тысячекратно руганной, но всемогущей «Википедией». Соответствующая статься открылась сразу. Да, действительно. По имперским законам Наталочка была вполне дееспособным гражданином, хотя в современной России за связь с ней взрослому дяде светил немалый срок.
- Здорово! – прозвучало у лейтенанта над самым ухом. – И что, при помощи этой машины обо всём можно прочитать?
Это Наталочка незамеченной пробралась за его спину и наблюдала за его манипуляциями с клавой. К восторгу Павла девушка мягко положила ладонь на плечо и склонилась за его спиной так, что ухо ощущало её горячее дыхание. Он уже ни в чём не был уверен.
- Сначала я думала, что это просто такая современная пишущая машинка. – продолжила «зажигать» Наташа. – А теперь вижу, что это и блокнот, и справочник, и энциклопедия.
- Больше, гораздо больше. – поддержал игру Павел, если только это была игра. – Это электронное устройство называется компьютером. Перед тобой – переносная версия, называемая ноутбук.
- Блокнот? – переспросила Наталка.
- Какой блокнот?
- Ну, в переводе с английского «note book», означает «книга для записей», или «записная книжка», а, значит – «блокнот».
- Вроде того, - усмехнулся Павел, - Только функций гораздо больше. А вообще компьютеры изначально конструировались как электронно-вычислительные машины, которые с помощью программирования могут выполнять огромное количество вычислительных операций. А потом появился интернет.
- А вот это слово я не могу расшифровать. – призналась девушка.
- И не надо. Просто все компьютеры объединены в одну глобальную сеть, её так и называют – «глобальная паутина». Вся информация и находится в этой сети, то есть в интернете, а наше дело – просто суметь ей найти и выудить. Но интернет это не только информация, это ещё и средство мгновенной связи и коммуникации.
- Что-то вроде эфира?
- Ну, да, в общем-то. – следователь Конюшкин по своему складу был типичным гуманитарием, «ботаником» как сейчас модно говорить, поэтому в технических вопросах «плавал» конкретно и затруднялся доступно объяснить девушке принцип работы компьютера.
- Фантастика! Никогда не думала, что наяву окажусь в будущем. Павлуша, а можно я попробую?
Немного поколебавшись, Павел встал и уступил девушке место, его добило так мило сказанное – «Павлуша»! теперь он расположился к неё за спиной – руководить и подсказывать.
- Положи правую руку на мышку и води ею не отрывая от поверхности.
Наташа немного замешкалась, потом засмеялась:
- Действительно – мышка.
- Вот так, смотри на монитор – видишь – при помощи мыши ты управляешь курсором.
- Монитор – это экран?
- Верно! Теперь наведи курсор в поисковое окно и левой кнопкой мыши закрепи курсор там. Теперь на клавиатуре напечатай, что ты хочешь узнать.
Девушка задумалась, потом тряхнула головой и пальцы ловко побежали по клавиатуре.
- Странно, печатаешь ты ловко, а с мышью обращаешься плохо.
- Машинописи нас в гимназии обучили, - ответила его Наталочка, теперь он только так и думал о девушке, и добавила не без гордости: - «Слепым методом»!
Выведя в поисковике название «Малая Бронная», она смогла открыть нужную страницу и стала читать. Пока она читала, едва не по слогам, отметил про себя Павел, в нём проснулся следователь. Но уже не был так уверен, что девушка лжет. Всё пока ложилось в ту версию, что как ни парадоксально, а Наталочка действительно не из этого времени. И с брачным возрастом не солгала, и со старым-новым названием улицы, и реакция на ноутбук была более чем естественной. Если только… если только она не гениальная актриса. Или не по годам развитая и образованная, что тоже исключить было нельзя.
- Наташа?
- Да? – она оторвала взгляд от монитора и уставилась на него зелёными глазищами.
- А почему ты так медленно читаешь? Ведь судя по всему ты – девушка грамотная – вон как название ноутбука расшифровала.
- Не веришь, значит? – усмехнулась, с горечью, как отметил Павел.
- Да уж сложно в такое поверить.
- Понимаю. Давай так, я тебе, Пашенька, всё сказала, верить или нет, твоё дело, ты главное меня не выдавай, ты же обещал, помнишь?
«Господи! Но что же она с ним делает? Пашенька!» - он вынужден был признать, что против такого к него нет приёма.
- Я своё слово держу!
- А к алфавиту вашему я ещё не привыкла, многих букв нет. Вот и приходится приноравливаться. Спотыкаюсь на каждом слове.
Чёрт! Реформа орфографии же была после революции, а он запамятовал, хотя следаку упустить из виду такой факт непростительно! И опять все логично и непротиворечиво в её объяснении. А он опять опростоволосился! Размышляя, Павел заметил, что она уже смогла перейти на страницу о Патриарших прудах и читает теперь её.
По всему было видно, что Наташа действительно не из этого времени, уж очень она непохожа на современницу. «Что же теперь с ней делать? Она права – выдавать её нельзя! Налетят коллеги из ФСБ и отберут это дело. А девушку запрут в псих диспансере или каком-нибудь секретном институте и будут опыты проводить до тех пор, пока от личности мало что останется. Помочь каким-то образом вернуться назад? К престарелому мужу и молодому любовнику? Ну уж нет!» - Павел вынужден был отметить, что к старикану-жениху из рассказа Наталочки, он как раз не испытывает никакой неприязни. Пусть и косвенным образом, но он был причиной появления девушки в его судьбе. А вот к её кавалеру ненависть у Павла прямо-таки зашкаливала: «Или всё-таки не ненависть – ревность! Ну, ничего, ты теперь далековато будешь, милый. А Наташа здесь, рядом со мной! Нечего ей там делать! Впереди их не ждёт ничего хорошего: мировые войны и революции, гражданская война её зверствами. Вон чё с дворянками там вытворяли. А у нас всё тихо! Пусть уж лучше Наталочка останется со мной. Биографию придумаем, документом обеспечим. В такие юные лета мало какая привязанность сохраняется на всю жизнь, пройдёт немного времени – забудет своего милого. А я – тут, рядом!»
Наталочка тем временем самостоятельно открыла страницу под названием «Жигули (возвышенность)» и читала её. Осваивалась она, надо признаться, быстро, уже и новые вкладки научилась открывать, просматривала картинки. Словно ощутив, что Павел снова за ней наблюдает, обернулась и, в ответ на невысказанный вопрос, пояснила:
- У нас в Жигулях имение было. Там я всё детство провела. Мой Никола, кстати, тоже оттуда, из наших бывших крепостных.
Усадьбы, имения, поместья, крепостные, - для Павла это была такая историческая даль и экзотика, о которой он имел самое смутное представление. Однако, почувствовал в словах девушки некоторую несообразность своим представлениям о той эпохе, потому и спросил с изрядной долей единства:
- А разве так могло быть: крестьянский сын и дворянская дочь?
Таша не обиделась, а с оттенком снисходительности объяснила:
- Паша, Паша! Бывало, Паша, и не такое. После отмены крепостного права больше полувека прошло. Заломовы стали гораздо богаче Воиновых. А батюшка мой был рад стараться спровадить меня, бесприданницу, поскорее замуж. А я ТАМ была современной девушкой, выше сословных предрассудков. «Вишнёвый сад» Чехова читал?
Как и абсолютное большинство современных молодых людей, классику, конечно, Павел не читал, но с сюжетом пьесы в общем был знаком, поэтому просто кивнул.
- Ну вот мы – как Раневская со своим братцем, а Николка и его семейство – как Лопухин, который в конечном счёте и купил имение. Так что, не подвернись этот князь, могли бы наши отцы и сторговаться. Понял теперь?
- Да уж трудно не понять.
- Эх, Жигули!- Наталочка мечтательно прикрыла глаза. – Нет лучше и красивей места на земле. Спускающиеся к Волге утёсы, покрытые ковылём, лесные чащи в глубине, разнотравье лугов с дурманящими запахами трав, родники с необыкновенно вкусной водой, сама Волга, величавая, спокойная. Попаду ли я когда-нибудь туда снова?
- Попадёшь, обязательно попадёшь! – Паша готов был отвезти её хоть на край света. – Вот закончим со всем этим, сделаем тебе документы и обязательно съездим. Я тебе обещаю!
- Спасибо! – девушка протянула вдруг руку назад и потрепала Пашины волосы на затылке. – Ты хороший, Паша!
От этой невинной ласки лейтенант аж замер, боясь спугнуть доверие, возникшее между ними.
- Конечно, здорово! – задумчиво продолжила разговор Наталка. – Столько всего напридумано за это время, столько открытий произошло, новых знаний. Я, наверное, так и останусь здесь дремучей невеждой. – спохватившись, добавила: - Если уж суждено мне задержаться в этом мире.
- Нет! – не согласился Павел. – Это ты зря. Человек, имеющий классическое образование, полученное в начале двадцатого века вполне может здесь освоиться. Я тебе больше скажу: большинство моих современников понятия не имеет как устроены все эти гаджеты, и принцип их действия. Просто пользуются и всё, их так и интернете и называют - ТП, что означает…
- Тупой пользователь. – неожиданно к монологу Павла добавила свой голос Наталка, и оба, заговорив хором, засмеялись.
- Несложно догадаться было! – сквозь смех сказала Наташа. – А вот что такое «гаджеты», я не поняла.
- Да все эти приспособления и устройства, обладание которыми престижно, статусно. – ответил Павел, вытирая глаза вытащенным из кармана платком. – А ещё таких людей называют чайниками.
- Я не хочу быть чайником. – заявила Наталка. – Буду учиться. У меня ведь уже получается в этой Википедией, правда?
- Правда! Только Википедия малая часть сегмента Интернета. – Павел, стоя за спиной у девушки, склонился над ней и завладел мышью, рассказывая и показывая одновременно. – Кроме Вики существует бесчисленное количество самых разных ресурсов по самой различной тематике. Называются они сайты и порталы. Для поиска сайтов сходной тематики используются браузеры, или поисковики. На самом деле поисковых систем много, но нас специализированные не интересуют. А из общих наиболее распространены Яндекс. Гугл и Майл.ру, отечественный поисковик. Вот, например, открываем Гугл. Видишь командную строку посередине? Прописываем в ней ключевое слово. – он склонился ещё ниже и прописал слово слово «Семья». - И задаём поиск. Смотри сколько результатов поисковик нашёл. Теперь выбираешь нужный тебе и читаешь, или используешь в работе.
Его Наталочка впилась взглядом в монитор и потребовала:
- Дай мне!
Отобрав у Павла мышь, она стала одну за одной открывать страницы, пытаясь прочесть их содержимое.
Всё это Павлу было уже неинтересно. Оставшись не у дел, его взгляд лениво прошёлся по столу, задержался на Наталкиных ногах и упёрся в приоткрывшиеся верх халата. Молодой человек почувствовал, что его уши стали пылать, а лоб покрылся испариной: через верхний разрез кимоно можно было разглядеть два аккуратных, округлых, девственно безупречной формы, холмика. Через минуту разглядывания Павел устыдился и отвёл глаза. Бесцельно поблуждав по комнате, его глаза вскорости вновь вернулись под разрез девичьего халата, разместились у неё на грудях и вытащить их оттуда было выше Пашиных сил.
Неожиданно Наташа обернулась и обнаружила, что глаза молодого следователя смотрят не туда, куда положено, вернее как раз туда, куда и должен смотреть взгляд молодого человека, если он молод, полон жизненных сил и естественных желаний. Но в том-то и дело, что эти виды не были не предназначены для чужих глаз, их имел право лицезреть только один человек на свете – Николка – оставшийся за сто лет отсюда. Поэтому Наташа и не обиделась даже: обижаться на молодого человека в этом случае – всё равно, что обижаться на собаку за то, что она лает, а на кошку – за то, что мяучет. Сама виновата – нужно лучше хранить своё добро. Впрочем, вид у Павла был такой сконфуженный, что она сделала вид, что смилостивилась и спросила:
- А что делать, если мышка перестала работать, курсор не двигается, новые окна не открываются.
- Ну-ка, уступи место, сейчас разберёмся. – Павел перевёл дух и шумно выдохнул: «Обошлось!»
- Что там? – теперь уже Наташа встревоженно склонилось из-за спины Павла, не забыв, правда, прижать вырез халата к груди.
- Ничего особенного, просто завис комп. Сейчас перезагрузим и все дела.
- А почему такое происходит?
- Ты вкладок много открыла и перегрузила компьютер, вот он и перестал отвечать. Ноутбук старенький, движок у него слабоват.
- Он что, на двигателе работает?
- Да нет! – засмеялся Павел. – Это просто так называют системный блок и карты памяти. А так, от размеров сейчас мощность слабо зависит. Интернет можно заходить с устройств различных размеров. Есть ещё и планшеты, или планшетные компьютеры. А вот, – он достал из кармана и протянул девушке маленькую плоскую коробочку с экраном на одной из сторон, - Смартфон, гибрид телефона и компьютера.
Наташа повертела смартфон в руках:
- А как это работает? Клавиатуры нет, мышки нет, ничего нет!
- Вот, смотри. – он включил смартфон и провёл пальцем по экрану. – Экран – сенсорный и мы управляем всеми функциями при помощи пальца и экрана.
- Фантастика, просто фантастика. – ошарашено сказала Наталка. – Просто не верится, что я оказалась в будущем. Кажется стоит проснуться – и ничего нет.
- Не просыпайся, пожалуйста, ты мне здесь нужна!
Молодые люди стояли лицом к лицу и смотрели друг другу глаза в глаза. Между ними был смартфон, за который оба держались двумя руками. Возникла неловкая пауза. Павел явно что-то ждал, но чем ему могла ответить Наталка? Она понимала – ничем, игра вступила в такую стадию, что следующие шаги становились опасны. В это время раздался спасительный писк ноутбука:
- Пи-пи! Пи-и-и-и-…
- Упс! – сказал Павел. – Что же ты, гад, не перезагружаешься?
Нехотя оторвавшись от смартфона и тёплых Наташиных ладоней, он сел к столу и стал колдовать: вытащил сетевой шнур, перевернул ноутбук и удалил батарейку. Затем в обратном порядке поставил аккумулятор и вставил зарядное устройство. Попробовал запустить снова. Старый зверь проснулся, зашевелился, засветился, загудел. С облегчением парень обернулся назад и обнаружил, что Наталочки уже нет рядом – девушка ходила по кабинету, бросая взгляд на всё, что её заинтересует.
- Паша, а кто это? – она указала пальцем на висящий позади следовательского места портрет Президента. – В моё время на этом месте висел Государь Император.
-А теперь висит Президент Российской Федерации. – почти весело проговорил Павел.
- М-да, любопытно! Значит Россия – федерация? И не монархия, конечно. Хотя, следовало ждать, всё к этому шло. А что вообще произошло за эти сто лет?
- Много чего. Две мировые войны, революция, гражданская война, перестройка. Кстати – в космос полетели.
- В космос?! – восторг девушки был неподдельным. – Кто? Когда! Вот это да! Просто не вериться!
- Наши первые полетели, Юрий Гагарин.
- Ура! Я так и знала, что у России великое будущее. – тараторила возбуждённая девушка, не заметив, что на последней фразе лицо Павла стало кислым. – А что за войны? С немцами? Наши победили?
- Во Второй – мы, а в Первой, пожалуй, ни мы, ни они. У нас и у них революции случились. Тогда все империи развалились.
- Как развалились? И Россия?
- И Россия!
- Я хочу взглянуть на карту, на современную карту. Карта есть? – безапелляционно потребовала Наташа.
- Сейчас. – Павел сел к столу и некоторое время стучал по клавиатуре , наконец встал и, указав Наталке на стул, сказал: - Вот. Смотри!
Наталка уселась и некоторое время внимательно изучала, выведенную на монитор карту России. Подняла на Павла печальные глаза:
- Это что же можно было со страной сделать, что она так усохла?
- Ну-у, она и так – самая большая в мире.
- Да при чём здесь это! Как она оказалась в допетровских границах? Откуда взялись все эти государства? Возле Балтики какие-то карлики с непонятными названиями торчат. Почему все южные земли России оказались у какой-то Украины? Этой страны и не существовало никогда. А вот здесь написано Белоруссия, какая такая Белоруссия? Что за страна? А это монстр, что к Волге подходит – Казахстан – это что, новая Золотая Орда образовалась? Кто им всё отдал? Что с случилось с моей страной?
- Ну-у… - Павел не знал, что и ответить, да чтобы в подробности не вдаваться, так сразу и не скажешь. – Не всё так просто, как ты излагаешь. Была революция, война, жестокая гражданская война, которую выиграли большевики. Они и объединили все образованные республики в одно государство – Союз Советских Социалистических Республик. Это была великая страна. Мы выиграли Вторую Мировую войну, запустили человека в космос, овладели атомной энергией. Но в 1991 году эта страна распалась на отдельные республики. Говорили, чтобы не было конфликтов, решили административные границы сделать государственными. Я этого ничего не помню – совсем маленький был. Но мы привыкли, так и живём.
- Как привыкли? Была стана и нет страны, а вы привыкли?
Тут Наташа запнулась, вспомнив зимний разговор с неким поляком. Он же тогда обо всём этом говорил! Неужели у них получилось? Против её воли глаза стали намокать, и, чтобы Павел этого не заметил, она отвернулась у стеллажу и машинально взяла с полки бронзовый бюстик человека с клинообразной бородкой в помятой фуражке. Повертела его в руках, наконец, совладав с собой обернулась обратно.
- А это кто? – она вытянула руку с бюстом.
- Дзержинский, Феликс Эдмундович. – ответил Конюшкин. - Он после революции руководил созданием правоохранительных органов. Он как раз из этих, из большевиков, что победили в гражданской войне. Многие его клянут, но в полиции его уважают, это наша история.
- Поляк?
- Да, поляк.
- Есть,.. то есть был у меня знакомый революционер, тоже поляк, я к нему на подпольный кружок ходила. Замечательный человек! Если все революционеры такие – тогда за ними правда. Да, Пашенька, видимо мне и за историю тоже нужно садиться, чтобы знать, что в стране произошло. – грустно сказала Наталочка. - Или,.. нужно найти способ вернуться обратно, я здесь чужая! Никому не нужна! Один-два вопроса – и каждый сможет раскусить меня.
- Да ты что! – у Павла от волнения стал прерываться и дрожать голос, он вдруг испугался, что потеряет Наталочку. – Куда ты собралась? Там скоро начнётся кровавая каша, бойня. Красный террор, белый террор, бандиты, репрессии, дворян резать будут и усадьбы жечь… - он прервался, чтобы отдышаться. Павел устал от возбуждения, хотелось сказать много – получилось мало, но пауза сделала своё дело – он кое-что вспомнил. – Когда, говоришь, ты перенеслась, какого числа?
- 31-ого июля 1914 года, вечером. – ответила девушка.
- Так вот, завтра, 1 сентября 1914 года начнётся Первая мировая война!
- А-а-а! - услышав эту новость Наташа открыла рот и сразу прикрыла его рукой.
- И неизвестно, что вас всех ожидает в будущем. Кто вообще останется в живых, и останется ли вообще кто-нибудь? Наташа, может это судьба? Может она даёт тебе второй шанс остаться в живых и прожить жизнь в этом мире?

Автор: Iskander_2rog 12.4.2017, 23:33

Глава 6. А в ресторане

В туалете Наташа первым делом прислонилась лбом к холодному стеклу зеркала. Что с ней творилось. Это же гадко, мерзко, плохо! Нельзя так играть человеком. Он же ей совсем не нравится! Или всё-таки нравится? Конечно не так, как её Николка, по-другому. Он – высокий, стройный, красивый. Отличный мужской экземпляр! И, главное, влюблён в неё по уши, краснеет как мальчишка. Девушка вспомнила, что стоило только упомянуть, что голодна – тут же вызвался сопроводить её пообедать. А как метнулся за дверь, когда она напомнила, что одежды-то на ней почти нет! Принёс целый пакет, который оказывается собрала для неё сердобольная Антонина Генриховна. Спасибо ей, и в этом времени, насколько она могла понять, встречаются не одни уроды, настоящие люди больше.
- Что ты творишь, коза? – спросила Таша себя, глядясь в зеркало. – Зачем играешь с человеком?
Ведь скоро примчится её родной Николка и заберёт отсюда домой. А примчится ли, а заберёт? Последние слова Павла посеяли зёрна сомнений в её голове. Её стало пугать будущее, нарисованное Павлушей, как она стала про себя называть нового кавалера. Сколько нужно ждать помощь? По идее Николка должен появиться в это же время и в этом же месте, то есть в этой чёртовой квартире. Не появился! Не нашёл меч? Или немцы успели удрать? Да-а, началась война. А что, если её Николку отправили воевать? Конечно, он ещё молод для призыва, но во время войны всякое бывает. А что, если!.. Наташа от ужаса закрыла рот рукой. Нельзя о таком думать! Николка жив! И всё у него будет хорошо, и он найдёт способ помочь ей. А если не найдёт? А если им так и суждено жить: он там, а она здесь. Бр-р-р. Ничего себе, перспектива! Сколько же ждать милого? Не всю же жизнь? Так ничего не решив насчёт будущего и сроков Наталка обратилась к содержимому пакета Антонины.
Сверху лежала короткая записка:
ожить у меня. Поверь, у меня тебе будет лучше, чем в спецприемнике или больнице. Не бойся, твою личную жизнь ограничивать не буду.

Действительно, распотрошив пакет, Наталка нашла всё то, что было описано в записке. Прокладки были двух видов: тонкие ежедневки и более толстые, которые милая женщина предусмотрела на случай регулярных женских неприятностей. Не забыла про тюбик с пастой и зубную щётку, и Наталка с наслаждением почистила зубы. Да! Это не тот толчёный мел с мятой, к которому девушка привыкла. Лучше, тысячу раз лучше! Обнаружив бутылочку с надписью «Schaumpoo», девушка недолго думала о его назначении, на этикетке всё было написано и нарисовано, и устроила себе головомойку.
Потом обратила внимание на электроприбор под названием «Фен», на упаковке которого девушка сушила волосы. Включив прибор в розетку, и нажав на кнопку на ручке, Наташа ощутила, как тёплая струя воздуха стала с силой выходить из раструба на конце прибора. С мыслями о том, что жизнь в будущем имеет свои преимущества, девушка принялась сушить волосы.
И всё было бы хорошо, да только постоянно заходящие в туалетную комнату женщины-полицейские, с любопытством оглядывающие Наталку, немало её смущали. А одна, длинная, высохшая, с простым пробором на голове, подошла прямо к девушке:
- Ты что ли та самая потреряшка?
- Я что ли. – в тон ответила Наталка, не отрываясь от своих волос.
- Передай своему Денисову, что нечего у других хлеб отнимать. Тобой я должна была заниматься, участковый по делам несовершеннолетним.
- А кто тут несовершеннолетний?
- А.., да ты разве не малолетка?
- Разве нет!
- Да, а по виду и не скажешь, такая молоденькая!
- Хорошо сохранилась, в отличие от некоторых.
Полицейская вспыхнула:
- Постой, ты же ничего не помнишь!
- Слухи о моей амнезии сильно преувеличены.
- Даже так? Ну, ладно! – сквозь зубы процедила высохшая, и удалилась, держа голову неестественно прямо, словно верста.
Наталка не удержалась и вслед уходящей полицейской показала язык.
Волосы после просушки стали мягкими и воздушными, словно шёлк. Такие у Наталки бывали только тогда, когда она мыла волосы в родниковой воде, набираемой в многочисленных ключах Жигулей. Расчёсывая их щёткой, не забытой предусмотрительной Антониной Генриховной, девушка смотрела на своё отражение в зеркале и размышляла:
- И что они все во мне находят?
Конечно, она лукавила, и ей лестно было признаться, что сводит с ума мужчин. Взяв волосы за конец, девушка ловко скрутила их в спираль и собрала на самом верху затылка в тугой узел. При помощи заколок и резинок, целым набором которых благодаря Антонине она разжилась, Наташа закрепила волосы на голове, открыв свою шею и лоб. Посмотрела в зеркало на результат и осталось довольна. Отражение показало высокий, ровный и, главное, чистый, без единого пятнышка, лоб. Противные прыщи, густо усеявшие её чело лет в тринадцать, были предметом жутких страданий девушки на протяжении нескольких лет. Что только она не делала – ничего не помогало. Гадская зараза исчезла с Наталкиного лица внезапно, и совсем недавно, и странным образом сие событие совпало началом регулярных занятий любовью с Николкой. Из чего наблюдательная девушка сделала вполне закономерный вывод: чем чаще – тем лучше, а воздержание плохо влияет на женский организм.
Покончив с туалетом, Наталка приступила в гардеробу и первым делом достала из пакета упаковку с семью трусиками. Это трусы? Да это просто два лоскутка впереди и сзади, едва прикрывающие интимные места, и полностью открывающие бёдра. А тонюсенькие! Но крепкие и эластичные - тянуться хорошо. Недельками оказались простые белые трусики и аппликацией из какой-либо ягоды на самом интересном месте. Например, на трусах под названием «Sunday» красовалась вишенка, а на «Monday» – земляничка. Названия трусиков были написаны на широкой резинке вверху. К чести девушки – она ни на секунду не усомнилась, что это бельё на каждый день, а не одно изделие на всю неделю. А названия – названия это дни недели, на английском, конечно. Наташу уже стало изрядно доставать это засилье английского кругом. В ТОМ времени, большинство женщин вообще обходилось без трусов. Простонародье ходило так, а состоятельные дамы носили панталоны с дыркой в области проймы, кроме того на них было надето много чего ещё. Трусы, или как тогда говорили «culotte troussée» могли себе позволить очень немногие. Наталка – могла, об этом позаботилась её бабушка, ярая сторонница эмансипации и вообще всякого прогресса.
Под стать неделькам был и «lijf» - две маленькие чашечки едва прикрывали груди, оставляя открытым всё тело. Да, это не те мощные бюстгальтеры её времени, лишь немногим уступавшие по размерам уходящим в прошлое корсетам. Наташа представила сколько всего было надето на женщинах в прошлом, и рассмеялась: как капуста. Пальцев не хватит, чтобы всё перечислить: панталоны (сплошные, если с трусами и с разрезом в пройме, если без оных), длинная, до середины икр, шелковая или полотняная сорочка, шерстяные, льняные или шёлковые чулки, корсаж или корсет с китовым усом, либо широкий мощный лиф (бюстгальтер), полностью скрывающая ноги нижняя юбка с воланами из лёгкого, отделанного кружевами и лентами полотна, кринолин или криолет (уже стал отходить в прошлое, но некоторые особо упоротые экземпляры женского пола продолжали цеплять и этот реликт). А ещё вторая юбка или подьюбник из плотной ткани и под цвет верхнего платья прежде тоже бывшая необходимым предметом женского туалета, но ко времени Наташиного взросления и она стала понемногу сдавать свои позиции под натиском эмансипации. Несмотря на видимое облегчение женского туалета, патриархальный мир уступать без боя не собирался. Замена корсет на свободный лиф – сопровождалась обязательным ношением в нагрузку комбинации или камисоли. Всё это, весившее, к слову сказать, немало, несчастные женщины из имущих слоев вынуждены были носить на себе, в то же время представительницы низшего сословия сплошь и рядом обходились одной-двумя юбками и сорочкой. Причём Наташа отметила любопытную закономерность: чем выше социальный и имущественный статус дамы – тем больше «добра» она вынуждена таскать на себе, но именно представительницы высших социальных слоёв общества стали пионерами в решительном отказе от лишних деталей туалета, ношение коих не имело никакого смысла и было не более, чем данью традиции и правилам хорошего тона. Ко времени Наталки более половины дамского гардероба выглядело явным анахронизмом, и прямо-таки просилось на свалку.
Следом за нижним бельём настал черёд юбки-шорты и футболки. Наташа снова поразилась людской изобретательности – ярко-красное изделие выглядело как коротенькая легкомысленная юбчонка, но надевалось и носилось как штаны. Просто и удобно! Нет обязательных тяжёлых юбок и платьев, застёгнутых под горло жакета и обязательной блузки с невообразимым количеством пуговиц. Колготки Наташа, после некоторых размышлений, сняла и сложила в пакет: всё-таки большинство виденных ею дам ходили в эту пору года голоногими. Немного смутила девушку жёлтая майка с кроткими рукавами, называемая футболкой. На этот раз очевидный англицизм не вызвал отторжения, напротив, если это майка для спортивных игр, то совершенно логично её назвать по наименованию какой-либо игры. То что это футболка, а, скажем, не волейболка, абсолютно случайно, просто так получилось. Не шокировало Наташу, уже начинающую привыкать к реалиям двадцать первого века, и тот факт, что майка-футболка перекочевала из нижней одежды в верхнюю. Видимо, такова тенденция, как и наличие цвета у нижнего белья. В Наталкино времени единственным приемлемым цветом нижнего белья оставался белый, в крайнем случае – тельный. Чёрное бельё было уделом кокоток и роковых дам в стиле вамп . Цвет и яркий рисунок для белья – явный нонсенс. Поэтому девушку смутил рисунок на футболке: она вся была в красных отпечатках женских губ, сопровождающихся красноречивой надписью «Kiss Me». Но вспомнив давешнего врача с надписью на маке «Kings Beach» девушка поняла, что никто на неё из-за надписи не кинется с поцелуями, надпись на футболке – отдельно, личность под футболкой – отдельно. Туфли и вправду по форме напоминали лодочки и, кстати, пришлись впору. Они были лёгкими удобными и слегка пружинили при ходьбе. Не забыла Антонина про косметику, положив в бездонный мешок губную помаду, тени, краску для век и тушь для ресниц. Теоретически Наташа знала о всех этих предметах, но на практике использовать их не приходилось. Поэтому, подумав, она отложила все обратно в пакет, лишь слегка освежив губы помадой. Мешок или пакет заслуживал отдельного внимания. Он был из всё того же незнакомого девушке материала и такой же кричаще-пёстрый как и всё в этом мире.
Закончив приводить себя в порядок, девушка придирчиво осмотрела себя в зеркало и осталась довольна: она не знала, насколько её вид соответствовал современным стандартам одежды и красоты, но зато абсолютно соответствовал канонам юной женственности, кои были неизменны во все времена. Единственное, что на взгляд Наташи, придавало сему незавершённый вид – отсутствие шляпки, или, на худой конец, какой-нибудь панамы. Её с детства приучили, что для благовоспитанной девицы - ношение головного убора на улице есть комильфо. Правда, падшие женщины, с которыми недолгое время её пришлось делить обезьянник, все как одна были без головных уборов, но на то они и публичные женщины, чтобы пренебрегать правилами хорошего тона. Здравый смысл подсказал девушке, что если предусмотрительная Антонина Генриховна не положила в сумку ничего похожего на головной убор – значит всё в порядке, идти можно.

Выход удался! Павлуша, бедный, едва не упал, увидев во что превратилась бедная потеряшка. Нет, не «потеряшка» - «путешественница во времени»! Теперь он был уверен в этом точно. Гордая посадка головы на аристократической шее, благородный лоб, классический профиль, безукоризненно собранные волосы, королевская походка! Такого шикарного экстерьера Павел Конюшкин не видел ни у одной из своих современниц. Нет, конечно, встречались экземпляры редкой красоты, но так, чтобы всё сошлось в одной – такого не встречалось. Глядя на столь изящный экземпляр аристократической породы, Павел стал понимать смысл таких слов как «родословная», «голубая кровь» и благородное сословие.
В свою очередь Татка зафиксировала то впечатление, что произвела на молодого следователя. И ей это понравилась. Хоть мама говорила, что кокетство – грех, однако так приятно мужское внимание, как здорово ощущать себя неотразимой.
Взяв Наталочку под руку, он повёл девушку к выходу:
- Я на обед. – бросил он в сторону дежурки. – После обеда – в прокуратуру за постановлением и девушку отвезу в «Земляничную поляну».
«Земляничной поляной» назывался спецприёмник при центре «Семья» Пресненского района. В нём находили временный приют и уход пострадавшие от ударов судьбы: погорельцы, жертвы домашнего насилия, «потреяшки», оставшиеся без жилья жертвы квартирных мошенников и прочая публика, не нашедшая себе места в современном жестоком мире. В центре с пострадавшими занимались воспитатели, профессиональные психологи, врачи, психиатры, опытные педагоги. Именно туда, а не в клинику, решил определить Наталочку лейтенант. Там легче режим, там они смогут видеться, там её не замучают опытами и тестами, и девушка получит возможность общаться с нормальными, пусть и пострадавшими от жизни, но адекватными людьми.
Автомобиль у него, хоть Павел себя и не относил к золотой молодёжи, был статусным. Toyota Celica купе, хоть и не выпускалась уже несколько лет, была по прежнему престижна и любима среди молодых людей за приёмистость, хорошие ходовые качества, крепко и ладно скроенный кузов, спортивный вид. Это машина идеально подходила и для укатывания девочек по ночным проспектам столицы, и для гонок на стрит-рейсенге. Он был польщён эффектом, который оказал на девушку автомобиль. Он подошла, восхищённо погладила его ровную сверкающую поверхность и, как показалось лейтенанту, даже едва слышно цокнула языком. Воистину, девушки во все времена одинаковы!
Павел церемонно, как истый джентльмен, распахнул дверцу перед Наталочкой.
- Хороший у тебя мотор, красивый. – сказала Наталочка, садясь в тачку.
В нём заговорил следователь, и Паша сразу ухватился за необычное слово, прозвучавшее из Ташиных уст:
- Почему мотор?
- Так автомобиль в наше время называли. А что, сейчас так не говорят?
- Как раз говорят, хотя больше про такси. Я наоборот думал, что это слово из современного лексикона.
- Проверяешь?
Павел отчаянно замотал головой.
- Да проверяй, пожалуйста! Это же твоя работа, я что, не понимаю?
Хотя было видно, что задета.
А Павел, усадив свою спутницу, гордо тронулся с места, представляя сколько завистливых глаз наблюдает за ним из окон РОВД.

Наталка впервые увидела новый мир при свете дня, а не во мраке ночи. Зря она сказала, что Москва не сильно изменилась! Она вспомнила, как ошеломлены они были многолюдством столицы, пока ехали на извозчике от вокзала до особняка, как оглушены были её многоголосьем. По сравнению с нынешней – та Москва теперь казалась тихим провинциальным городком. Вот где Новый Вавилон! Затейливые здания «под старину» и сверкающие стеклом небоскрёбы, нескончаемый людской поток и непрерывное море автомобилей. Невообразимое разнообразие цветов и оттенков автомобилей и людей сочетался с блеском назойливо-кричащей яркой рекламы. Во все глаза смотрела девушка не на едущие по улицам автомобили, а на спешащих по своим делам людей: во что одеты, как ходят, разговаривают, жестикулируют. Особое внимание – к женским образам. Глядя на современниц, критически и безошибочно определила свой стиль как дворово-уличный, явно неподходящий для посещения публичных мероприятий. Видела нескольких старушек, одетых в вязаные кофты и ужасные, явно вышедшие из моды, платья. Старушки, впрочем, во все века одинаковы. Радостно отметила, что не ошиблась, сняв колготки. По пути она видела нескольких женщин в колготках, правда и одеты эти дамы были иначе: в строгие юбки, блузки и жакеты. Наталка подумала, что в этому стилю подошло бы название «деловой».
Нашла своё подтверждение и догадка насчёт ношения головных уборов, вернее, не ношения. За время пути она только пару раз видела дам в соломенных шляпках, платков и панамок она не увидала вовсе. В этом мире простоволосыми ходили ВСЕ! Без различия пола, возраста, социального положения и семейного статуса. «Как же они отличают дам от девиц – задалась вопросом девушка – или в эмансипированном обществе вовсе нет различия в семейном статусе женщины?» В принципе, вопрос был риторическим – никаких внешних различий не наблюдалось, даром, что причёски носились самые невообразимые: короткие стрижки «под мальчика» чередовались с мелкими кудряшками, асимметрией, разноцветными волосами. Хотя, хватало женщин и девушек просто с распущенными волосами, аккуратно, однако, уложенными. По всему видно: современные женщины уделяют внешности особое внимание и выглядят, преимущественно, очень ухоженными. Все-таки она озвучила вопрос, переадресовав его Павлу.
- Дам от девиц? – недоумённо переспросил он. – А, понял, замужних от холостячек! Да в принципе, ничем. Ну, разве что, обручальные кольца носят, да и то это совершенно не обязательно, просто - традиция. Сейчас все одинаково одеваются, хотя есть разные стили – молодёжная мода, деловой костюм, спортивная одежда… Очень многие предпочитают стиль унисекс, подходящий и для мужчин и для женщин.
Вот это-то как раз она и поняла – именно в этом случае слово «секс» употреблено по своему прямому назначению. Очень многие, и дамы, и кавалеры, носили уже знакомые таинственные штаны. Не сразу, не хотела отвлекать от дороги, но всё-таки решилась спросить Павлушу ещё раз:
- Пашенька, а что это за синие брюки без стрелок, в которых здесь щеголяют и дамы и мужчины?
- Джинсы! Самая, что ни на есть демократичная одежда. Её не надо гладить, её не чураются носить богачи и аристократы, она уравняла мужчин и женщин, её не стыдно надеть в театр и на стройку. Разве в вашем времени не было парусиновых штанов?
- Конечно, были, все портовые рабочие на Волге ходят в таких штанах.
- Вот это и были первые джинсы. Когда флот перешёл на паровую тягу, парусина стала не нужна, и в Америке один пройдоха-еврей, Леви Страусс, придумал удобные штаны из дешёвой парусины для старателей на приисках и ковбоев на фермах. Их главным отличием были синяя ткань, индиго, грубая двойная строчка желтой ниткой и металлические заклёпки на стыках швов на карманах.
- Я знаю, что такое парусина, те джинсы, что я видела были не из парусины.
- Так это было вначале. Когда на них пошла мода, каких только тканей и фасонов не придумали. Есть широкие трубы, есть зауженные к низу. Есть с заниженной талией, а есть по пояс.
При этом Павел невзначай коснулся рукой поясницы Наташи, потрогал, пощупал, пока робко и осторожно, но это пока. Девушка сделала вид, что не заметила, по сути – дозволила, а на самом деле – просто ещё не решила, как реагировать на столь стремительное сближение. Поэтому предпочла просто продолжить беседу:
- Да, изменения, конечно, произошли колоссальные. В моё время дама с непокрытой головой смотрелась бы как умалишенная, либо общедоступная. Одежда была в своём роде визитной карточкой, с помощью которой можно определить социальный статус человека.
- «По одёжке встречают, а провожают по уму»?
- Вот именно! Но так как сейчас – лучше! Если джинсы носят и богач, и бедняк – отсутствуют видимые социальные перегородки.
- Интересно, а как в то время работало сословное общество? Я помню, мы проходили закон Александра III о кухаркиных детях. А у тебя с крестьянином отношения.
- В том-то и дело, что уже не работало. Я же тебе, кажется, всё уже объяснила насчёт нас с Николкой. А ты упрямо всё о том же. Уж не ревнуешь ли ты, Пашенька? Я, право, повода не давала, и знаков с моей стороны не было.
Осознав свою оплошность, Павел Конюшкин отчаянно замотал головой. Надо же, как подметила! Поводов не давала, как будто само её присутствие здесь, рядом, не повод!
- Да я и не думал ничего такого! Просто интересно про старину узнать.
- Ну, ладно! – смилостивилась Наталочка. – Сословное деление уже давно, как и монархия стало пережитком, анахронизмом, гирями висело на развитии общества. Сам же говорил, что революция была. Когда, кстати?
- В семнадцатом.
- Через три года, значит… - задумчиво, что-то высчитывая про себя, проговорила Наташа. – Всё правильно, только слишком поздно. Мы ждали революцию раньше.
- А кто «МЫ»?
- Опять? Я не себе и Николке, я о всех. Думали про революцию, жаждали перемен все, всё общество, даже классные дамы, которых девочки в гимназии «церберами» за глаза называли, и те про неизбежность перемен шептались втихомолку.
- Ну, ты же дворянка?
- Дворянка! Ну и что? Первые революционеры тоже дворянами были! О свободе думают свободные люди, те кто первым освободился – первым и стал думать о свободе. Так устроена общественная механика. Ты думаешь простой народ устраивает революции? Простой люд работает, в поте свою копейку зарабатывает, а не думает о марксизме и социализме. На что его хватает, когда невмоготу станет – на бунт, «бессмысленный и беспощадный». Как представлю, какие из наших васильевских мужиков революционеры – смех разбирает. Единственное, на что их хватит – разграбить усадьбу, поломать машины да повесить управляющего. Ну, и нам бы тоже досталось. – добавила она как-то неопределённо, видимо представив, что могло её ожидать. – А там сели бы бражку пить, до тех пор, пока урядник с командой не нагрянет, да не повяжет их. Только тогда, разлепив свои пьяные глаза, начнут верещать «А нас за что!»
Нет Пашенька, сознательность народным массам прививают наиболее передовые представители имущих классов. Думаешь, кто у нас в марксистском кружке был? Хоть бы один мужик! Все как на подбор сынки дворян, предпринимателей, да чиновников. А руководил нами польский шляхтич, отнюдь не пролетарий
Да-а, о кухаркиных детях был не императорский закон, а всего лишь циркуляр министра просвещения, то есть внутренний документ, который только рекомендовал директорам учитывать при поступлении финансовые возможности родителей. Документ, конечно безобразный тут, право, ни отнять, ни прибавить, но про крестьян там ничего не говорилось. Тогда как раз из среды крестьянства стали выделяться крупные промышленники, предприниматели, изобретатели-новаторы. Кстати, одарённым детям из низших слоёв, циркуляр, наоборот, гарантировал стипендии. И то, это было двадцать лет назад, к тому времени, как мы с Николаем, пошли учиться, про него уже прочно забыли. А в циркуляре речь шла о детях лакеях, кухарок, кучеров. Это было сделано в том числе и для того, чтобы носители рабской психологии не попали в образованные слои общества. Иначе получиться не образованность, а образованщина. Мой дед мне говорил, что к свободе надо привыкнуть, освоить, прочувствовать. Надо научиться с ней жить, осязать свободу выбора, осознать ответственность за свои поступки, приучиться самому принимать решения. Он именно так и трактовал библейскую притчу о Моисее, сорок лет водившем евреев по пустыне. Недавний раб живёт инстинктами и потребностями, его ещё надо научить ответственности. Нельзя из бывшего слуги сделать профессора в одночасье, всего лишь лав ему необходимый объём знаний, иначе знания в безответственных руках могут обратиться во вред. Я не знаю, зачем он мне это говорил, я ведь маленькая тогда была, видимо что-то чувствовал и боялся, что не успеет. Но рассказ дедушки о русско-турецкой войне, я помню, меня потряс. Болгары ведь вовсе не спешили все как один встать на освободительную борьбу, даже после стольких веков турецкого ига. Всю тяжесть вынес русский солдат, а хитрый болгарский мужик долго присматривался, чья возьмёт. В принципе, понять его можно, русский придёт и уйдёт, а им здесь оставаться. Но зато, когда они увидали, что чаша стала клониться в нашу сторону, тогда и показали, что такое потерявшие страх рабы! Дедушка рассказывал, что столько мерзости и бессмысленной жестокости он никогда не видел. Как целиком вырезали целые мусульманские деревни, как убивали деток и насиловали женщин. Опять же — недовольны остались — русские не дали пограбить и понасиловать, гарантировали безопасность турецкой общине. Там дедушка и познакомился с бабушкой-турчанкой, когда защищал семью паши от болгарских-погромщиков. А после окончания войны увёз бабушку в Россию. Ну вот, ты всё про меня знаешь. А я, Паша, доверилась тебе, а ничегошеньки про тебя не знаю.
«Что-ж, резонно». – подумал Павел. Девушка стала открываться перед ним с какой-то вовсе необычной стороны, и он не знал, как отнестись к этому факту. И говорит как по-писаному, словно не девчонка красивая сидит рядом с ним, а профессор лекцию читает. Да и с чего начать рассказ о себе, не представлял – самая заурядная биография в самое обыкновенное время, скучно же! Решил попробовать продинамить Наталкин вопрос, тем более они прочно застряли в пробке.
- Наталочка! – «надо же, не возразила, что так назвал, дозволила, может на что-то большее решиться?» - А как тебя ТАМ, - он мотнул головой, - Называли? Наверное, на французский манер – Натали?
- Много ты знаешь о дворянской жизни! Ещё со времён народников все в обществе вдруг полюбили простой народ, стали подражать простому люду. Нацепили толстовки, отрастили патлы и бороды. Военные вылезли из своих обтягивающих лосин и переоделись в шаровары. И сам государь император, не этот, а папенька его, Александр III, попал под это влияние. Среди дворянских детей можно было встретить какую-нибудь Фёклу или Ульяну. Меня, слава богу, избежала эта участь. Но дед по-молодости гусарствовал в Ахтырском полку. Полк тогда дислоцировался в Умани, там дедушка и подслушал, что селяне называют Наташ Наталками. Вот он и стал меня так назвать. А ещё в детстве дружок у меня был из хохлов-переселенцев, Сенька. Они хоть и давно переселились, ан нет, да проскочет в их речи малорусское словечко. Очень ему понравилось так меня называть, а глядя на него и остальные стали величать Наталкой, да я и сама привыкла. Кстати, у вас говорят так – хохлы, ничего? Можно?
- Ничего! Хохлы – они и в Африке хохлы.
Оба рассмеялись. А когда смех утих, Наташа добавила;
- А вот в гимназии так и назвали – Натали – никуда от этого не денешься, смирилась, хотя Наталка мне милее сердцу. А домашние Ташей звали, в основном мама, иногда бабушка. Но ты не уводи разговор в сторону – про себя давай.
Пробка медленно тянулась, Павел неспешно обдумывал. Имя Наталка ему совсем не нравилось. И не из за того, что оно простецко-хохляцкое, а оттого, что оно слишком сочетается с ненавистным Николкой: Наталка – Николка. Таша – Паша ему нравилось значительно больше. В целях избежать неприятных откровений Конюшкин сделал новый заход:
- А в ваше время таких пробок на дорогах, наверное, не было?
- Конечно были! Когда мы приехали в Москву, то с полчаса наш извозчик толкался на Красной площади.
- И по Красной площади можно было свободно ездить?
- Ездили, трамваи ходили, разве сейчас не так?
- Нет! На Красную площадь никого не пускают, тем более никаких трамвайных путей там нет.
- Па-ша! – раздельно сказала Таша, укоризненно заглядывая ему в глаза. – Избегаешь рассказа, или стыдишься чего-то? Тогда не надо – я пойму.
- Ничего мне скрывать! – вспыхнул Павел. – Просто в моей жизни и в биографии моих родителей не было. Вот у тебя, Наталочка, и побег и погоня и убийство, и поединок были. А у меня… - не забывая следить за дорогой, он оторвал одну руку от руля и махнул.
Павел, считая свою жизнь неприметной на фоне других, пал жертвой обывательской точки зрения, что всё необыкновенное и выдающееся происходит где-то там, и не с ними.
– Мой дед по отцу родился в сорок первом, накануне войны с немцами. Его отец, мой прадед только и успел поцеловать сына и ушёл на войну. Больше его никто не видел – без вести пропал. Говорят – их эшелон разбомбили. А дедушка вырос и после окончания ФЗУ по комсомольской путёвке уехал поднимать целину в пятьдесят восьмом.
- А что за целина? Извини Паша – я перебила.
- Степи в Северном Казахстане распахали и засеяли, построили села и города. Большая государственная программа была.
- Здорово!
- Наташа? – усмехнулся Павел.
- Что?
- Если ты не хочешь раскрываться, тебе стоит перестроить свою речь. Она несколько… - он замялся, подыскивая подходящее слово. – Устаревшая что ли, а… - архаичная. – улыбнулся, найдя подходящее.
- Что, так видно? – всполошилась девушка.
- Не так, чтобы очень, но наблюдательный человек вмиг срисует. Тем более не сойдёшь за свою в среде ровесников.
- Например?
- Ну, вот ты сказала «здорово». Сейчас так не говорят, вернее, так бы сказал человек сорока – пятидесяти лет, но никак не подросток.
Наташа вспыхнула:
- А я тебе не подросток! Выдумал тоже! Я взрослая самостоятельная девушка.
Павел улыбнулся:
- Но по закону ты ещё несовершеннолетняя, а – значит – подросток.
- Это по вашему закону – не по моему! – апломб так и лез из девушки.
На что молодой следак резонно заявил:
- Но ты ЗДЕСЬ, а не ТАМ! А посему – подчиняться придётся.
Но не ту напал, сдаваться она не собиралась:
- Значит так, Пашенька, делай, что хочешь, но чтобы по документам я была совершеннолетней. Я ведь по-любому в этом году замуж бы вышла.
- Как? За Николку? – Павлу Конюшкину плохо удалось скрыть неприязнь. – Почему?
- За Николку? Возможно! Если бы получилось сговориться. Но можно было бы и за другого. Что такое фиктивный брак слышал? В принципе, если бы этот князь не тянул свои ручонки, вполне неплохой вариант мог выйти.
- Зачем тебе это нужно?
- Фиктивный брак дал бы мне свободу. В наше время это было очень распространено. Мой папенька аж трясся от злости, при упоминании слов университет и курсы. Он бы мне никогда не позволил продолжать образование. Для него курсистка означало то же, что и нигилистка. А фиктивный брак – это джентльменское соглашение. Муж не вмешивался бы в мою приватную жизнь, а я получила бы возможность дальше строить свою судьбу.
- А постель?
- Секс в фиктивном браке был исключён. – надо же, сказала, даже не покраснела, видимо, стала привыкать.
- А… Николка?
- Всё было бы по-прежнему. У нас с ним любовь, Паша! А через год после поступления можно было бы развестись, и снова свободна, но уже – взрослая женщина. Ну вот, а ты меня снова хочешь, чуть ли не детский сад определить.
- Всё! Сдаюсь, сдаюсь. Ладно! – примирительно сказал Павел. – Подумаю, что можно сделать. Можно попробовать приписать тебе пару годочков.
Он действительно собирался крепко подумать над этим, ведь это было и в его интересах: Павла вовсе не радовала перспектива спутаться с малолеткой – себя под статью подводить.
- Подумай, Пашенька, подумай! А, кстати, как бы сейчас сказали вместо «здорово»?
- Например «классно», и ли ещё вот – «прикольно».
- Прикольненько! – тут же воспользовалась подсказкой Наташа. – Вроде всё русский язык, а учить надо как иностранцу.
- Да, правильно, уменьшительно тоже употребляют. Можно ещё «клёво». Подойдут ещё «отпад» и «зашибись». Но тут ещё нюансы знать надо, когда что употребить. Если с досадой, то «зашибись», с иронией – подойдёт «прикольно», просто восторг – «классно». Ну.., и так далее.
- Как всё сложно! Придётся тебе, Паша, стать моим наставником!
- Да я не знаток молодёжного сленга. – смутился Павел, но поймав вопросительный взгляд девушки, тут же поправился. – Жаргона.
- А кто знаток?
- Сама среда и наставник, и учитель. Просто надо пожить в этой среде, потолкаться, пообщаться среди сверстников. – сказал, и тут же пожалел: «И дёрнул же, чёрт такое ляпнуть! Уведут же! Только пусти – уведут!» Вспомнил, как ведёт подчас себя молодёжь на разнообразных пати, вписках, вечеринках, представил себе Наталочку, задорно выплясывающую тверк – разом поплохело. Счёл нужным добавить:
- В интернете все это можно встретить, в социальных сетях.
- Что за сети такие?
- Я тебе потом покажу. Есть вообще свой компьютерный язык. В социальных сетях – свой, у геймеров – свой и так далее. Например, почему, когда что-то дописывают, ставят «ЗЫ»?
- Почему?
- Пишут «PS», постскриптум, но не переключают на английскую раскладку клавиатуры, а буквы «P» и «З» находятся на одной клавише.
- Так же и «S» и «Ы»? Действительно, забавно получается, сразу и не поймёшь.
- Верно!
Тем не мене, несмотря на отступление, Таша оказалась настойчивой:
- Что-то мы уклонились от темы, ты про свою родословную рассказывал.
- А я уже, честно запамятовал, на чём мы остановились.
- На целине.
- Там его и призвали в армию. Служил танкистом, механиком-водителем.
- Господи! Опять не могу не спросить. А что такое танки?
- Ну, как бы это поточнее сказать… Боевая гусеничная бронированная машина. Вооружается пушкой и пулемётами. Я тебе потом в интернете покажу. Так вот, дедушка остался в армии. Окончил училище и стал офицером. А папа пошел по его стопам – тоже военный. Мой отец генерал, в Генштабе курирует немецкое направление. Он о Германии знает всё! Каждый завод, каждый пригорок, каждый городок, каждый ручеёк. А ещё никто лучше него не знает о немецкой армии – вооружение, состав, численность. У него даже книжка вышла: «История германского милитаризма: от рейхсвера и вермахта к бундесверу».
Вот так, за разговором, они незаметно свернули в одну из подворотен неприметной московской улочки. Пока всё шло по намеченному лейтенантом Конюшкиным плану.
- Папа и жену себе такую же нашёл, помешанную на германской литературе. Моя мама – филолог-германист. Знает всё о немецком фольклоре, о литературе Германии, занимается переводами, Они с папой и познакомились в библиотеке – возле полки с немецкой литературой.
Тем временем Павел остановил машину перед небольшим, уютно стоящим павильоном, утопающим в глубине растущих во дворе ив.
- Да-а, недаром говорят «муж и женя – одна сатана», это, наверное, как раз про твоих родителей, Пашенька. – девушка нежно коснулась руки парня, - И зря ты думаешь, что ничего интересного в истории твоей семьи нет. Всё очень классно! – девушке не терпелось попробовать новые слова «на вкус». – И интересно: германофилы в среде англоманов. А то тут всё по-английски, будто весь мир принадлежит англо-саксам.
Павел хотел сказать, что так и есть, но вместо этого произнёс:
- Приехали!
И, обойдя автомобиль, открыл дверь и подал Наташе руку.

Ресторан, который наметил Павел, был не самым престижным и не самым шикарным. Зато он был тихим и комфортным, домашним и, кроме того, славился отличной кухней. Он находился не на центральных улицах, что гарантировало от наплыва посторонней случайной публики, которыми так грешат статусные заведения. Маленький уютный ресторанчик располагался в одном из утопающих в зелени двориков старой Москвы и как нельзя более подходил для интимных встреч желающих уединиться влюблённых парочек, что сразу отметила девушка своим наметанным взглядом. «Это непростой обед, а с многозначительным продолжением». – поняла Наталка и решила быть настороже.
Павел в свою очередь ни о чём подобном и не думал. Просто он любил это место, как любили его и родители Павла. За непередаваемую атмосферу, за отличную кухню, за размеренность и отсутствие суеты. Следователь пошёл на явное нарушение инструкций начальства, пошёл ради зеленоглазой девочки из прошлого, которую хотел поразить, удивить, завоевать. Конечно, он был не против углубленного продолжения знакомства, но не здесь и не сейчас же. Инстинктивно он понимал, что его Наталочка сделана из иного теста, чем сверстницы и подход нужен другой. Какой – он пока не знал, потрогать соблазнительный женский изгиб – единственная вольность, на которую он решился.
Несмотря на обеденное время, ресторан был наполовину пуст. Павел предложил Наталочке выбор столика. Поколебавшись, девушка решительно направилась к месту у раскрытого окна, в которое свесились пахучие ветки плакучей ивы. Взяв в руки меню, Наталка взглянула в него и почти сразу закрыла:
- Пашенька, я в деньгах не разбираюсь. – прошептала она. - но здесь же, наверное, страшно дорого.
- Пусть тебя это не беспокоит! Я – плачу! – сказал Павел и сделал широкий жест рукой.
Получилось пошло, словно какой-нибудь купец, со стыдом осознал он, но было уже поздно.
- Ты просто пользуешься, что я очень хочу есть. – с негодованием сказала девушка, на затем сменила гнев на милость. – Ладно, у меня всё равно нет другого входа – подчинюсь неизбежному и полагаюсь на твой вкус. Я бы сейчас слона, наверное, съела.
Пока Павел изучал меню, раздумывая над тем, чем бы поразить девушку, но, чтобы это не выглядело бахвальством и оскорблением, Наталка же занялась изучением ресторана и его посетителей. Её взгляд внимательно блуждал вокруг, замечая все детали, пока не наткнулся на такой же внимательный и изучающий взгляд. Взгляд принадлежал высокому осанистому мужчине властного вида, сидевшего на противоположном конце ресторана. В отличие от блуждающего взгляда девушки, мужчина пронзительно смотрел исключительно на один объект – на стол, за которым расположились они с Павлом. Наталка ответила на вызов и дерзко посмотрела на мужчину: «Видный и стройный, но начинающий грузнеть, зачесанные назад седые волосы, военная форма, несомненно армейская, судя по зелёному цвету, в выражении лица что-то неуловимо знакомое, а в глазах – бездонная синь. Паша! Только постаревший».
Увидев, что его наблюдение обнаружено глазастой девицей, человек сказал что-то другому мужчине, сидевшему за тем же столом, снял салфетку и решительно направился в их сторону.
- Ну, здравствуй, сын!
Наташа с изумлением увидела, что Павел смешался, казалось, он вовсе не рад этой встрече.
- Здравствуй, пап!
- Ты не представишь меня своей спутнице?
- Да, конечно, - Павел совсем растерялся. Наташа, позволь представить тебе – мой отец – Артём Романович Конюшкин.
Артём Романович церемонно склонил голову, а потом неожиданно заговорил с сыном по-немецки:
- Пауль, кто это?
- Не понял.
- Ты все прекрасно понял. Мы с мамой уже устали от девиц, которые виснут тебе на шею. Кто на этот раз?
- Всё совсем не так! Это фигурантка по делу, которое я веду. Она потеряла память и ничего не помнит. У неё нет дома, она уже сутки ничего не ела, и я решил покормить её.
- Ничего не помнит, говоришь?
Павел кивнул.
- Покормить, значит?
Опять кивок.
- В одном из лучших ресторанов решил покормить бомжиху и мошенницу?
- Ну, зачем ты так?
- Всё как раз так! И всё опять повторяется! Помнишь, как прошлый раз ты приволок домой свою неземную, как ты говорил, любовь? Чем всё закончилось, помнишь? Едва спасли тебя с матерью от этой хищницы! И вот опять… Мы с мамой тебе такие партии подбирали – умницы, красавицы, родители с положением. А ты предпочитаешь с проходимцами дело иметь.
- Это моя жизнь! И что это за снобизм: партия, положение. Вы же не были такими, папа!
- Другие времена! Ладно, мы согласились с твоей профессией. Ладно, мы скрепя сердце согласились с твоим отказом от карьеры адвоката. Но, ты у нас один, и губить дальше свою жизнь, мы тебе позволить не можем.
- Хлоп!
От резкого звука отец и сын замолчали и одновременно повернули головы в сторону Наташи.
Это девушка Наташа ловким движением сняла со стола сложенную конвертом салфетку, отвела руку в сторону и громким хлопком раскрыла её. Потом изящным движением (всю жизнь это делала) расстелила, предварительно сложив вдвое, на манер косынки, салфетку на коленях сгибом к себе. Воспользовавшись возникшей паузой, девушка взяла тремя пальчиками бокал с водой, которую в этом ресторане всегда ставят перед посетителями, и, отпив совершено маленький глоток, скорее просто смочив губы, отвела руку в сторону и подчёркнуто раскрыла пальцы.
- Дзинь! - раздался хрустальный звон бьющегося стекла.
Идущий к их столу официант с заказом мгновенно сориентировался, поставил поднос на соседний столик и метнулся собирать осколки.
- Ой! – сказала девушка и мило улыбнулась.
А затем, перейдя на чистейший немецкий язык, добавила:
- Entschuidigen Sie mich, ich bin so ungeschickt. (Прошу меня извинить, я такая неловкая).
Артём Романович Конюшкин побагровел, а его сын с затаённой улыбкой наблюдал немую сцену. Отцовского конфуза он ожидал, поскольку догадывался, что Наталочка владеет этим языком, в наше время становящимся всё более и более редким.
А Наталка продолжила закреплять достигнутый успех и, перейдя на русский, добавила:
- Может я и проходимец, но сие есть моветон – говорить о присутствующем в третьем лице.
Затем встала и снова по-немецки:
- Allerdings bin ich schon satt, danke, Paul. Es war sehr angenehm, sie kennenzulernen, Herr Konjuschkin. (Впрочем, я уже сыта, спасибо, Пауль. Приятно было с Вами познакомиться, господин Конюшкин).
И, сделав книксен, направилась к выходу. Странно, но Наталка была зла не на отца – на сына, за то, что он создал такую дурацкую ситуацию.
- Фройляйн Наталья!
Наталка обернулась – её догонял отец.
- Извини старика, совсем умом тронулся.
- Да что, вы Артём Романович, я совсем на Вас не сержусь. Скорее, я сама виновата. – не рассказала товарищу лейтенанту, что владею немецким. Да, и какой вы старик – скорее, опытный зрелый мужчина.
Польщённый старший Конюшкин подошел и галантно поцеловал девушке ручку, склонив при этом голову. Наташа смотрела на седые волосы склонённой перед ней головы и чувствовала, что ей это дело нравиться.
- Позвольте сопроводить вас за стол, фройляйн. – Артём Романович галантно предложил девушке руку, которую она милостиво приняла. – Не могу не спросить, откуда такое блестящее знание немецкого, столь редкое в наше время?
Усаживаясь на подставленный Артёмом Романовичем стул, она ответила, нисколько не совравши:
- В женской классический гимназии губернского города С.
Странно, но он не удивился, а воспринял это известие как должное.
- Извините, фройляйн, я вынужден откланяться, что поделаешь – служба! – от усердия Конюшкин-старший аж каблучками щёлкнул.
Он удалился, не забыв за спиной девушки обернуться к сыну и показать большой оттопыренный кверху палец.

После ухода отца Павла за столом воцарилась тишина. Молодые люди, испытывая неловкость, просто молча ели, не зная как начать разговор.
- Наташ…
- Давай не будем, Паша, мне надо было раньше дать понять, что владею немецким языком, тогда бы не было этого конфуза.
- Они раньше не были такими снобами, поверь. Отец, прежде, чем до генерала дослужился, полжизни провёл по дальним гарнизонам. Мама постоянно в Москву моталась – диссертацию писала, потом защищала. Просто у них пунктик возник по поводу моей женитьбы, беспокоятся за меня.
- Вот это как раз мне знакомо! Мои тоже беспокоились, правда, по совершенно иным мотивам. А вас, значит, девушки любят, Павел Романович, и меняете их как перчатки?
По тому, как яростно Павел стал всё отрицать, стало ясно, что его очень смутил этот вопрос. Но Наталка решила спустить это дело на тормозах, ведь, в конце концов, она вовсе не собиралась всю оставшуюся жизнь разделить с Павлом, у неё есть Николка. Поэтому она решила сменить тему:
- Странно, я твоему папе правду сказала, а он и внимания не обратил.
Павел сразу понял, что имеет в виду девушка, поэтому и ответил, не задумываясь:
- Сейчас тоже гимназии есть, а С. и здесь – областной город. Кстати, чтобы уж знать, а какие языки ты ещё знаешь?
- Французский и латынь. А английский как раз знаю весьма поверхностно, в наше время им больше технари владели. Вот Николка – знает.
Опять Николка!
- Ну и ладно, тем более, что среди моих родственников ни галлов, ни римлян нет. Так что, конфузов с этой стороны можно не бояться.
И молодые люди беззаботно рассмеялись.
- Паша, мне тут Антонина Генриховна мобильный телефон подарила, а я пользоваться не умею. Покажешь? – попросила Наташа, а это свидетельствовало, что доверие было восстановлено.
- Без проблем.
И следующие полчаса были потрачены на обучение Наташи основам современной связи. Девочка она оказалась на редкость понятливая, поэтому, вскоре отложив кнопочный аппарат, Павел достал свой смартфон и принялся показывать его возможности. Обеденное время давно закончилось, но следователь Конюшкин почему-то считал, что до вечера его никто беспокоить не будет. Однако, мелодичный звук рингтона на тему популярного в начале двадцатого века вальса «Амурские волны» разрушил все его расчёты.
- Начальство! – уныло сообщил он Наташе, перехватив её вопросительный взгляд, и уже в трубку. – Да? Лейтенант Конюшкин слушает?
- Ты там не слишком заобедался? – голос начальника следствия выдавал крайнее раздражение.
- Так я, Арнольд Николаевич, работаю в рамках следственных мероприятий по делу.
- Какое дело, срочно в отдел, ты мне нужен!
- А как же спецприёмник? Мне ещё девушку завезти надо.
- Документы с собой?
- Так точно, всё для передачи оформлено. – поспешил заверять начальство лейтенант, надеясь, что Арнольдик даст отмашку на передачу. – Может, я успею завести?
- Я сказал – в отдел! – заревели в трубку начальственные модуляции. – Передать девку может любой другой сотрудник. А ты мне нужен как процессуальное лицо. Одна нога там – другая здесь! Жду!
Павел Конющкин недоумённо посмотрел на трубу, из которой были слышны гудки зуммера.
- Похоже нам пора обратно в полицию. – обронил он.
- Надо, так надо. – со вздохом вторила девушка.
Ей до смерти надоела и полиция, и обезьянник, и, даже, комната досуга. Хотелось уже перемен, но приходилось подчиниться обстоятельствам. Она несвободна и не вольна в своих действиях, а от этого она уже отвыкла.
Павел достал бумажник и выразительно посмотрел в сторону скучающего гарсона. Тот моментально оказался возле стола:
- Ваш счёт! – и уточнил. – Чем желаете расплатиться: карточкой или наличными?
- Наличными.
Пока шёл расчёт, Наталка с любопытством наблюдала за действом, а затем попросила несколько купюр посмотреть. Рассматривая купюры, а заодно и монеты, которые завалялись у бумажнике Павла, она несколько раз цокнула языком, а в конце сказала:
- Красивые! И маленькие. В наше время купюры побольше были. А карточка? Что такое карточка?
По дороге к машине Конюшкин в меру своих знаний просвещал девушку в тайны современной денежной и банковской системы. Садясь, Наташа спросила:
- Получается, если у каждого человека есть счёт в банке и пластиковая карточка на эту сумму, а у продавцов имеются, как там их,.. терминалы, - она с удовольствием произнесла незнакомое слово, - то и деньги не нужны?
- Почему это?
- Ведь всё происходит… виртуально. – по всему было видно, что девушке нравится произносить новые слова. – Да деньги тоже, наверное, не лежат как в наше время стопочками в банковских ячейках, а существуют только в записи,.. и в воображении.
- Ну, в общем, правильно. Далеко не везде можно произвести безналичный расчёт. Да и карточки, тоже, ещё не у всех есть, и терминалов пока мало. Так что это дело будущего. Прошу, сударыня! - Павел, сама галантность, распахнул перед Наташей дверь автомобиля, сам, сев место водителя, и последив, чтобы Наташа пристегнулась, сам себе скомандовал. – Поехали!

Автор: Iskander_2rog 14.4.2017, 8:31

Глава 7. Всё пошло не по плану

Обратная дорога прошла в полном молчании. Каждый углубился в свои мысли, оценивая позиции, к которым подошли за время обеда.
Павел уже не сомневался в правдивости Ташиных рассказов. Слишком много деталей и масса подробностей, которые просто невозможно игнорировать. Она как рыба в воде, ориентировалась в том времени, когда простейшие реалии дня сегодняшнего ставили её в тупик. Девушка оказалась умненькой и не по годам развитой. Она была не только биологически вполне развита, таких скороспелых лошадок было немало и в его времени, она была вполне сформированной по психическому складу. А вот это уже было редкостью среди его сверстниц. Зрелось её суждений, и не просто знание истории, но и чёткость исторических оценок, выдавали не только незаурядный ум, но и то, что назвали классическим гимназическим образованием.
Пусть она не знает множества деталей современного мира, это дело наживное, но даже и в этом случае, Наталка будет резко выделяться среди современниц не только интеллектом, но общей развитостью. Кроме того, никуда же денешь воспитанность, и аристократичность в лучшем смысле этого слова, аристократичность, которую нельзя приобрести, нахватавшись знаний и научившись правилам этикета. Аристократичность девушки была родовой, в ней была видна работа многих поколений благородных предков. И результат этой селекции был виден невооруженным взглядом.
Кроме того, Павел совершенно не знал мир молодых людей начала двадцать первого века. Как они себя должны вести, как разговаривать, как вообще устроена их голова? Фильмы о том времени помочь явно не могли. Советский кинематограф – чрезмерно идеологизирован и смотрел на всё через призму классовой борьбы. Но Павел подозревал, что современное российское кино ещё дальше ушло от точного отражения дореволюционной России. В бесконечных фильмах про романтических юнкеров, рефлексирующих адмиралов и благородных поручиков было столько красивостей, гламура и бесконечного «хруста французской булки», что становилась совершенно непонятно, отчего вдруг практически всё население империи, от великих князей до последнего босяка, в приливе вакханалии радостно скинуло миропомазанника, и принялось неистово топтаться по остаткам того, что прежде называлось Российской империей. То, что Наталкочка была дворянкой, факта не меняло, Павел, хоть и не был большим знатоком истории, базовые исторические сведения имел. Именно поэтому он относился к «обжигающей правде о нашем прошлом», как кричала о современных фильмах нахрапистая назойливая реклама, как к развесистой клюкве. В голове прочно сидела инфа о семидесяти пяти тысячах офицеров, служивших в Красной Армии, как и тот факт, что весь высший генералитет императорской армии высказался за отречение Николая, а великие князья щеголяли в красных бантах.
Могли ли помочь книги, Конюшкин не знал. Литература в школе считалась делом десятым. Вместо чтения книг все читали краткое изложение содержания произведений, вставляя в сочинения чужие мысли критиков, выдавая их за свои. Наиболее ленивые просто выуживали из интернета готовые работы, наиболее умные, использовав их в качестве «болванки», насыщали цитатами и отрывками из других подобных опусов. Мастерство в данном случае сводилось к умению грамотной компиляции отрывков, дабы не бросалась в глаза разная стилистика кусков, и аккуратной замазке швов между кусками. Но беда была в том, вся русская словесность прошла мимо Павла. Едва он встал с горшка, родители принялись неистово пичкать исключительно немецким. Дома с ним разговаривали исключительно по-немецки, впрочем, и на людях тоже, когда не желали, чтобы их беседа достигла чужих ушей. Мальчик рос в мире немецких сказок и германского эпоса. В отрочестве мама совала ему Фейхвангера и братьев Манн, а отец подбрасывал Ремарка и Клаузевица, оба заставляли учить Гёте и Гейне, причём всё это добро - исключительно в подлинниках. Тем не мене кое-что их отечественного художественного продукта достигло сознания Павла. В прочитанной, когда-то в детстве, книге Катаева «Белеет парус одинокий» речь шла о сущих детях, а в полюбившихся «Двух капитанах» героями были уже советские подростки, у которых даже мозги работали иначе, чем у дореволюционной молодёжи. Что ещё? В «Старой крепости» и повестях Рыбакова, несмотря на захватывающий сюжет, отражён сложный духовный мир подростков. Но эти произведения, во-первых про детей не Наташиного круга, а во-вторых их мировоззрение формировалось уже под влиянием свершившейся революции. Вспомнил про дневники великих княжон – дочерей горемыки Николая, которые он мельком пролистал, когда писал курсовую в универе. Здесь уже горячее. Великие княжны были умненькими, добрыми и отзывчивыми девушками. Никакой чванливости. Им просто не повезло! Родись они в другой семье – наверняка бы украсили пантеон героев революции. Особенно старшая, Ольга – бунтарка и гордячка, осмеливавшаяся перечить властной матери. Тоже ведь, чертовка, отказалась выходить замуж за иностранца и покидать Россию. Жаль! Была бы жива! Из неё вполне могла бы получиться вторая Вера Засулич – того же склада, того же замеса! Не чета папаше-соплежую.
И он представил Наталочку во время революции и гражданской войны. Ей бы было уже девятнадцать лет и больше. Это такие как она воевали на всех фронтах за красных и за белых, это они прогнали интервентов из России, это они, совсем молодые люди, потом строили новую страну. Это про них – «Комсомольцы-добровольцы», «Дан приказ ему на запад», «Каховка», «Мы молодая гвардия». Как раз песни Паша помнил прекрасно: их с дедом они любили распевать, лёжа на диване и закинув ногу на ногу. А вспомнив эти песни, Павел окончательно понял – девушка, которая сидит радом с ним в автомобиле, ОТТУДА, из того поколения, из того времени. Она мыслит и ведёт себя так, как вели себя люди из этих песен и любимых книг детства. Сравнил бунтарство Наталки против планов родителей с поступком Великой княгини Ольги, которая, вопреки желанию папеньки с маменькой, демонстративно отказалась носить траур по убитому Распутину. Вспомнил Валентину из стихотворения Багрицкого, отказавшуюся целовать перед смертью крестик. «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадский лёд!» - так как-то. А эта? Попала не просто в другое время – в другой век! И не раскисла, не упала духом, борется. Боец! Одна кость, одна стать! Спартанка!

Наташа ехала, молча уставившись в лобовое стекло автомобиля. Мимо проносились дома, люди, светофоры, эстакады, сигналили проезжающие автомобили, пестрели разноцветные пятна рекламы, но девушка не обращала на это никакого внимания, углубившись в свои мысли.
На исходе были первые сутки пребывания в новом для неё мире. Что принесли эти сутки? Разочарование или восхищение? Что будет дальше? Как долго продлиться её путешествие в будущее? Мысли то и дело возвращались к Николке. Что он? Догадается ли? А вдруг не сможет? Спокойно, спокойно!
Что она знает о времени? А о Мече? По логике, открыв вход, Николка должен шагнуть в то же время и место, куда попала и она. Ведь девушка уже выяснила, что перемещение Меч осуществляет нелинейно, а подчиняясь, то ли мыслям путешественника, то ли своей непонятной логике. Этого не произошло, Николай не появился! А вдруг он появился там спустя некоторое время, когда её уже увезли? Наталка представила появляющегося из Алмаза Николку, ошарашенные рожи этих сумасшедших жильцов, обнаруживших в своей постели голого мужика, и поневоле улыбнулась. Кто кому теперь сцены устраивать будет? Нет! Не пойдёт! Они бы вызвали полицию. А полиция? Вероятно, Николка так же оказался в том же полицейском стане, что и она. А если его нет, то это означает тот факт, что Николка не переместился. Хотя, парень вряд ли как овечка стал ожидать полицию, уж Наталка хорошо знала любимого. Он, скорее всего, двинул бы хорошенько того типа в переднике, да и был таков! А вот и нет! Пожалуй, устроил бы допрос с пристрастием. Но полиция об этом бы узнала и то, что Наташу ничего не спрашивали о втором взломщике, свидетельствовало, что Николка в двадцать первый век не попал.
Зная упорство, даже упрямство, суженного, девушка не сомневалась – он не прекратит поиски не через год, не через десять. А что если?.. А вдруг он найдёт Меч лет через десять – двадцать? Перспектива появления сорокалетнего Николки энтузиазма не вызывала. Что с ним, таким делать? Один миг – и девушка устыдилась своих мыслей. Лишь бы был жив! Только уцелел бы в той мясорубке, что скоро должна наступить. А она проживёт и одна!
Сколько же нужно ждать любимого? Несколько дней, скорее день-два, не больше. Если любимый не появиться в ближайшее время, значит – не судьба! Значит, этот противный князь из Братства Звезды всё-таки уволок Меч в Германию. Интересно, мысли Наташи приняли новое направление, а этом времени существует Братство Звезды? А если попробовать отыскать Меч здесь и при его помощи вернуться обратно? Только как попасть в Германию, без денег и документов? Выход один – научится жить в этом времени, натурализоваться, привыкнуть, стать своей во что бы то ни стало, а потом заняться поисками Меча Тамерлана. Решено!
Оставался, правда, небольшой шанс, что Меч может выкинуть шутку и отправить Николку ровно через сто лет, в две тысячи четырнадцатый. Но это не меняет того факта, что хотя бы и год, но придётся жить здесь!

В то время как Наталка думала о Николке и мучительно искала пути к их воссоединению, мысли Павла работали в противоположном направлении. Постоянное упоминание девушкой своего, оставленного в прошлом, любовника, начинало не в шутку раздражать. Для того, чтобы это прекратить, надо всеми силами удержать её в этом времени. Значит, вместо того, чтобы восстановить прежнюю личность, надо выдумать девушке новую, изобрести всё: биографию, родителей, образование, возраст. Как это сделать, Конюшкин совершенно не представлял, но знал наверняка – специалисты по этому делу имеются. В мире криминала, конечно. Надо искать связь!
Если социализация Таши пройдёт успешно, она, думал следак, может вполне смирится с реальностью. Поплачет, конечно, но в её юные года редко какая привязанность оказывается прочной. Сколько Павел ни силился, он не мог вспомнить ни одного случая, когда школьная любовь случалась на всю жизнь. Новый опыт и новые впечатления покроют юношеские воспоминания лёгкой дымкой романтики и ностальгии и отнесут их в тот же уголок памяти, где ранее нашли покой детские грёзы. Всё перемелется. Главное – чтобы он был рядом, чтобы Наталочка, не дай бог, не нашла новый предмет обожания. А он сможет сделать девушку счастливой, и он ей нравится, уж в этом Павел был уверен. Она не поощряла, но и не препятствовала некоторым вольностям с его стороны, её глаза излучали свет, когда она смотрела на него, а глаза, как известно не обманывают. А уж он постарается превратить симпатию в нечто большее для них обоих.
Когда человек собирается совершить что-то не совсем чистоплотное, не очень правильное, он ищет себе оправдания, прежде всего для себя, для своей совести, чтобы душа была в равновесии и не задавала глупых вопросов. Вот и Павел, собираясь разлучить возлюбленных, прикрывал сои намерения заботой о девушке. Парень успокаивал свою совесть тем, что в этом времени Наталочке будет лучше, что помогает избежать девушке те невзгоды, что ждут страну в будущем. Ещё неизвестно, как бы сложилась её жизнь, пройдя через горнило двух революций и трёх войн, эпидемий, голода и репрессий. В спасении Наталки от всех этих ужасов Павел видел свой нравственный долг. А завоёванная любовь девушки будет достойной наградой за труды, прекрасной и вкусной вишенкой на торте.

В РОВД их уже ждали. Не успел Конюшкин зайти, как изнутри в окно дежурной части постучали ключом, привлекая его внимание:
- Лейтенант Конюшкин! Срочно к начальнику следствия.
- А-а-а…
- А девушку оставь здесь, не бойся, не съедим, подождёт в комнате досуга. Арнольдик тебя заждался, Паш, рвёт и мечет.
Уже направляясь в кабинет шефа на выволочку, на миг задержался:
- А что это сегодня все такие застёгнутые? Случилось чего?
- Да всё в порядке, Паша. Просто в обед нагрянул куратор из префектуры, злой как чёрт. Орал по-поводу ночного рейда по путанам, начальству выговаривал, ну а те, как водиться за нас взялись. Затем к начальнику следствия завалился, долго сидели. Ты давай, иди, а то и нам вместе с тобой достанется.
- Иду, уже иду.
И Конюшкин юркнул вглубь коридора.
В кабинет начальства лейтенант Конюшкин заходил не без опаски, опасаясь начальственного гнева, однако обошлось. То ли майор Евстропов уже остыл, то ли был рад, что подчинённый, наконец, предстал пред очами, но принял он следователя Конюшкина внешне спокойно.
- А-а-а, явился, не запылился! Молчи, молчи, только оправданий мне твоих не хватало. Ты, помнится, просил настоящего дела?
- Да, но…
- Держи!
Через стол полетел пухлый конверт, брошенный майором. Конверт проскользил по полировке стола и попал прямо в руки лейтенанта Конюшкина. Павел Артёмович заглянул в конверт, в нём оказались предписание, командировочное удостоверение, билет на вечерний поезд до Рузаевки и ещё какие-то сопутствующие документы. Следователь с немым вопросом посмотрел на начальника.
- Сегодня, Павел, едешь в колонию под Саранском – нужно снять показания у одного субъекта.
- Почему я?
- Потому что я так решил! – шея Арнольдика набычилась и стала покрываться багровыми пятнами. – Ты что, ситуацию в отделе не знаешь? Каждый следак одновременно ведёт по десятку дел, а штат и так не полный. Один ты такой хороший – полудохлое дело про потеряшку и несколько висяков! Пора тебе впрягаться по-полной. Ещё на Денисова приказ пришёл, совсем людей не остаётся.
- Пришёл? – ахнул Павел, догадавшись, что улетучиваются последние надежды отвертеться.
- Да, утренней почтой. Я уже ему позвонил, «обрадовал» так сказать. Кстати – поторопись, постарайся обернуться за два дня – на отвальную успеешь.
- А как же девушка?
- Какая девушка? Ах, да.., потеряшка твоя. А что ей сделается? Посидит пару дней в «Земляничной поляне», пообвыкнет, успокоится. Тем временем результаты экспертизы и ответы на запросы подойдут. Я распоряжусь – ребята доставят. Документ на передачу зарегистрировал?
Теперь краснеть пришёл черёд Павла.
- Ну, вот! – укоризннно покачал головой Арнольлик и деланно возвёл глаза к потолку. – Всё я! Всё самому приходиться делать! Ладно, давай их сюда – сам всё дооформлю. А поторопись, у тебя поезд через пару часов.
- Пару, всего?
- Всё, всё! Забеги в канцелярию – там тебе выдадут дело – ознакомишься. Если коротко: год назад в районе прошла целая серия краж денег с банковских карт. Злоумышленники похищали кредитки и, подобрав ПИН-код, вычищали их все до копейки. Похитителя поймали с поличным – в момент, когда он совершал обналичку в банкомате. Но вот подельника, предположительно программиста, подбирающего коды, он не сдал. Был осужден и сейчас отбывает срок в Мордовии. К нему и едешь, Паша. После долгого перерыва кражи через банкомат возобновились. Уже два эпизода за неделю! По всей видимости, программист нашёл нового исполнителя. Повидайся с осуждённым, допроси ещё раз, предложи сделку, в конце концов. В случае сотрудничества со следствием, мы будем готовы выйти с ходатайством о пересмотре дела.
Да, дело действительно было стоящим! И Павел, выходя из кабинета начальника, сокрушался лишь о досадной паузе в отношениях с Наталочкой. Видел бы он, как Арнольдик, как только за ним закрылась дверь, обессилено упал в начальственное кресло и утёр бисеринки пота со лба. Лопух повёлся!

Павел даже не ожидал, что расставание выйдет таким тяжёлым, словно не на два дня уезжал. Когда он сообщил девушке, что уезжает в командировку, та оторвала взгляд от глянцевых журналов, которые с интересом рассматривала, и устремила на него свои лучистые глаза.
- Ты меня покидаешь?
- Ненадолго, на два дня всего, так надо, служба.
- А я?
- Тебя ребята в центр отвезут, ничего не бойся!
Она, в общем-то, и не боялась. Просто боялась себе признаться, что жалко было расставаться с парнем, к которому начала привыкать, такому светлому, хорошему, по-детски наивному. Надо, наверное, что-то хорошее сказать ему на прощанье.
- До свиданьица, Паша! Приезжай скорее, я буду тебя ждать.
Потянулась и чмокнула его в щёчку, легонько, по-дружески. Но молодой человек расценил это по-иному, отыскал своими губами девичьи губы и судорожно прижался к ним в страстном поцелуе.
Она сначала и не думала отвечать, ещё чего! Но против воли постепенно поддалась жару страсти парня и с чувством ответила. Да что это такое твориться? Ведь вовсе она ничего такого делать не собиралась!
Павел ушёл, и Наташе отчего-то сделалось одиноко и тоскливо.

Автор: Iskander_2rog 16.4.2017, 0:41

Часть третья. Всполохи

Братские дела. Где-то в России.


Холодный пронизывающий мартовский ветер полностью овладел широченными першпективами и необъятными площадями огромного мятежного города растерзанной империи. Гуляя вдоль проспектов и каналов, он сбивал с ног редких прохожих, заметал колючим сырым снегом вросшие в лёд остовы неработающих трамваев, завывал возле фабричных труб рабочих окраин и кружил вокруг куполов и шпилей величественных соборов и зданий центра.
Захватившие власть мятежники со страхом относились к чудовищному детищу великого царя у самой окраины и строили планы побега вглубь страны. Граница с отделившимся осколком империи проходила всего в восьмидесяти верстах от города. Несмотря на только что заключённый похабный мир, супостат сидел неподалёку, в Нарве, и грозил начать обстрел бывшей имперской столицы из дальнобойной артиллерии.
Пламенные революционеры, взвалив на себя бремя государственной власти, осознавали как шатко их положение в «колыбели революции» и как неспокойна и тревожна ситуация в самом Петрограде. Бастовали рабочие и служащие, неуклонно снижался хлебный паёк, встал общественный транспорт, по городу бродили толпы распоясавшихся пьяных дезертиров, матросня открыто грабила особняки и обставляла квартиры, среди офицерства и интеллигенции зрели заговоры. Словом, столица империи всё больше и больше превращалась в территорию анархии и хаоса.
Дворцовая площадь всё ещё носила следы произошедших на ней эпохальных событий. Одиноко и покинуто чернел оконными проломами с выбитыми стёклами Зимний дворец. Нелепым пальцем посреди пустынной площади торчал воспетый Пушкиным столп. К зданию Главного штаба, полукольцом охватившего площадь, с противоположных сторон подошли двое. У двери бокового входа они оказались одновременно, причём оба при этом недовольно поморщились: среди захвативших власть большевиков они считались, если и не врагами, то уж точно не приятелями, поэтому наличие у них общих дел могло показаться подозрительным. Первый, выглядевший типично университетским профессором, считался личным другом Вождя и его преданным соратником. Второй, остробородый, имевший демонический вид, был в партии, скорее, человеком пришлым, однако благодаря своей неуёмной энергии и решительности сумевший в дни переворота выдвинуться на первые роли.
В маленьком кабинете Главного штаба их ожидали ещё два человека. Один их них был старшим братом Друга Вождя, на что указывали одинаково высокий лоб и оттопыренные уши. В остальном же нельзя было найти более непохожих людей по внешнему виду и складу характера. В отличие от большевика-брата, старший, имевший блестящую выправку и лихие кавалерийские усы, являлся типичным представителем высшего российского офицерства. За годы германской войны этот субъект сделал себе карьеру, занимаясь разоблачением мнимых и настоящих немецких шпионов. Ещё одного ожидающего ещё несколько месяцев назад вся пресса льстиво называла Всероссийским диктатором. Колючий взгляд, много позёрства, бритое лицо и волосы бобриком – таков был Магистр Братства Звезды и глава Великой ложи народов России. Если военный представлял группу высших офицеров Генерального штаба, всецело поддержащих большевистский переворот, то штатский, носивший тем не менее полувоенный френч, в качестве свергнутого премьер-министра занимался каталогизацией государственных бумаг и банальной передачей правительственных и государственных дел новым хозяевам России.
- Это все, а остальные? – коротко спросил Бобрик, нервно поведя подбородком в сторону и назад.
- Экий вы торопыга, Александр Фёдорович. – зябко потирая руками, ответил Друг Вождя, в настоящее время заведовавший делами нового правительства. – И всё-то так у вас, без всякой основательности, за то и власть потеряли.
- Посмотрим, как у вас получится, Владимир Дмитриевич! - вскинулся Бобрик. – Надеюсь, Владимир Ильич будет?
- А с какой стати ему здесь находиться? – спросил демоничного вида человек с клинообразной бородкой и орлиным взглядом.
Едва войдя, он облюбовал себе место возле окна, хотя из него нещадно дуло, где и стоял в надменной позе, скрестив руки на груди.
– Предсовнаркома не член Братства. Нас он бы воспринял как очередную разновидность масонства, к которой он относится весьма снисходительно. Его энергию и веру в марксистское учение мы намереваемся использовать втёмную. Все текущие вопросы мы будем решать через меня.
- А кто вас уполномочивал, Лев Давыдович? – поинтересовался штатский человек во френче.
- Вы так и не поняли основной закон революции, Александр Фёдорович. – снисходительно молвил человек у окна, которого друзья и недруги уже начали величать Демоном революции. – Революции не дают, и не просят, революции берут. Верно, я не запрашивал полномочия, я взял их сам.
- Жаль, очень жаль, что Владимира Ильича не будет. – сокрушенно вздохнул Генштабист. – А я как раз собирался обсудить с ним вопросы военного строительства и дальнейшего сотрудничества Генерального штаба с большевиками.
- Михаил, я же тебе говорил, что Владимир Ильич и не знает ничего об этой встрече. – Друг Вождя укоризненно смотрел на брата.
Но его бесцеремонно перебил Демон революции:
- Ильич не специалист по военным вопросам. И вообще, все военные дела отныне прошу обсуждать исключительно со мной. – видя, как удивлённо приподнял бровь Генерал, счёл необходимым добавить. – Со дня на день я буду назначен народным комиссаром обороны и Председателем РВС республики. Вопрос решён. В ближайшие годы нам с вами, Михаил Дмитриевич, предстоит решать в основном военные вопросы, голос дипломатии будет звучать тихо, так пусть дипломатами занимается любитель Моцарта. Наши армии пойдут в Европу совсем под иные ноты.
По мере того, как шла несколько ленивая словесная пикировка, прибывали остальные участники ассамблеи Российской ложи Братства Звезды. Как ни странно, но состав участников характеризовала одна, но весьма существенная деталь: все они либо были членами победившей партии, либо принадлежали к её союзникам, либо явно или тайно сочувствовали её деяниям. Более того, среди прибывающих было немало представителей некой, недавно образованной большевиками, но очень могущественной организации, наделённой чрезвычайными полномочиями.
Например, скрипя начищенными сапогами, прибыл яркий представитель детей Соломона, злобный сутулый карлик в пенсне на крючковатом носу, прибывший в Россию вместе с Демоном революции благодаря связям Братства Звезды и деньгам американских толстосумов. Через охваченный войной океан они приплыли на пароходе «Христиания», который всё чаще стали называть «корабль революционеров». Сие существо отталкивающего вида буквально накануне было назначено возглавлять карательный орган северной столицы рухнувшей Империи.
На ассамблее присутствовал и его заместитель по борьбе с контрреволюцией в Петербурге, аккуратный, холёный субъект с впалыми щеками и высоким лбом мыслителя, известный мистик и экзотерик. Среди подпольщиков он был более известен как Дядя и Максим Иванович. Он, пользующийся безграничным доверием Вождя, возглавил в ЧК Спецфонд и Спецотдел, ведавшие особо деликатными финансовыми делами большевиков, место, куда рекой стекались деньги, драгоценные камни, благородные металлы, реквизируемые у имущих классов на благо мировой революции. Родом «Максим Иванович» был из семьи действительного статского советника, немалого имперского чина.
Из «карательного меча революции» был и Магистр Поволжья – поджарый стройный поляк с лихо закрученными франтоватыми усиками. Казимеш, как по-свойски звал его сам всесильный шеф «чрезвычайки», возглавил чрезвычайные органы в ключевом для Советской власти регионе: в Поволжье, на стыке западной и восточной частей государства, и на водной дороге с севера России в южные губернии страны.
Почил своим присутствием ассамблею и сам глава Чрезвычайной комиссии – снедаемый туберкулёзом польский шляхтич с подпольными кличками Астроном и Переплётчик. Он был давним идейным соратником Демона революции, вполне разделяя его цели всеобщей перманентной революции в Европе, только умело это скрывал, умудряясь оставаться внешне «над схваткой» внутрипартийных групп и фракций. Настоящий фанатик и аскет, назначенный на эту должность самим Предсовнаркома, он развил бурную деятельность, создав эффективную спецслужбу на ровном месте. Впрочем, советом и делом в этом деле ему помогали некоторые бывшие высокопоставленные сотрудники царской охранки, например, такие как бывший командующий Отдельного корпуса жандармов генерал Джунковский. На ассамблею он прибыл со своим заместителем, левым эсером, сыном надворного советника, кстати. Представитель братской и союзной партии обладал в комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем практически теми же полномочиями, что и председатель.
Благодаря тому, что накануне закончился партийный съезд, большевицкие члены Братства Звезды смогли обеспечить максимальное присутствие своих представителей. Это были не просто заговорщики, а супер заговорщики, заговорщики в заговорщиках, тайно нажимающие пружины, которые должны были привести к действие механизм всемирной революции. Вся эта весьма странная и разношёрстная публика люто ненавидела друг друга. Но они считали себя элитариями и были спаяны одной цели - благодаря русской революции выжать Россию как лимон досуха и получить максимальный гешефт для воплощения целей Братства Звезды. Получив во владение целую страну, они поняли, что им выпал уникальный шанс и спешили им воспользоваться. Как стервятники сюда слетались авантюристы со всей Европы.
Один из них, видный член Австрийской ложи Братства Звезды, сразу после октябрьского переворота прилетевший на пир во время чумы, тоже присутствовал на ассамблее. Это был остроумный и весёлый человек, талантливый журналист с весьма острым пером и большими связями в среде германский социал-демократии, типичной представитель германской ветви семитского племени. Субтильная наружность и комичный вид скрывали за собой недюжинный и острый ум, полное отсутствие моральных принципов и крайний цинизм. Изворотливость и приспособляемость позволили ему взяться за весьма нетривиальное дело – организацию революции в Германии. Деньги, выуженные путём экспроприации в России, через него широкой рукой потекли в карманы немецких социал-демократов различных партий и оттенков.
Ещё одна, весьма примечательная личность присутствовала на ассамблее. Друг всесильного главы ВЧК, польский еврей, известный в революционных кругах как Микола и Машинист. Истый «гражданин мира», изрядно наследивший не токмо в России, но и в Дании, Германии, Франции и Швеции, приятель и свойственник европейского авантюриста и влиятельного члена Братства Звезды Парвуса, он тоже после переворота счёл полезным вернуться в Россию. На пару вместе со своим родичем они организовали в Европе фирму, в которой аккумулировали финансовые средства для организации революции в России, а затем именно они были организаторами перевоза революционеров в опломбированном вагоне через воюющую Европу в Россию. Советская власть оценила заслуги ополяченного сына Израивлева, назначив его заместителем наркома финансов и управляющим Народным банком, как после переворота стал именоваться Госбанк.
Пока члены Российской секции Братства Звезды собирались, Бобрик несколько приободрился: пусть он в миру лишен всех должностей и стал практически изгоем, среди членов общества он по-прежнему всемогущественный Магистр. Тем большее разочарование ему пришлось испытать ан ассамблее.
- Братья, мы стоим на пороге великих изменений , которые приведут в созданию справедливого общества, основанного на древних знаниях Несущих Свет. – как всегда высокопарно, привычно заложив руку за борт френча, начал он своё вступительное слово.
Но был бесцеремонно перебит Демоном революции:
- Вы, Александр Фёдорович, блестяще выполнили свою задачу – по заданию хозяев разрушили Российскую империю. Но вместе с тем вы всё проиграли, главное – проиграли страну, которая могла бы стать основой вашего могущества. Поэтому – отдайте Знак Магистра, оный будет носить более достойный.
Бобрик, забыв про все свои позы, вытянул ладонь из френча и, подавшись вперёд, заговорил прерывающимся голосом:
- Но, позвольте, Братство Звезды не демократическая политическая партия, а тайное общество. И лишить меня полномочий Магистра России могут только Магистр Европы, или кто-нибудь из Несущих Свет.
- Бросьте, - пренебрежительно бросил Злобный Карлик, - Ещё на доставившем нас в Россию пароходе Лев Давыдович порассказал нам о Несущих Свет, ничего особенного за ними нет.
- Всё верно, Моисей Соломонович, - вторил ему тщедушный Журналист. – Они для достижения своих целей хотят разрушить Россию, а мы для этих целей хотим использовать Россию. Давайте уже обговаривать кандидатуры. Ваше мнение, Глеб Иванович?
Мистик, всегда отличавшийся спокойной рассудительностью, отвечал, как всегда толково и обстоятельно:
- Деятельность Братства Звезды в России опирается на ресурсы и силы борющейся партии. И в этом уникальность нашей секции. Но это и налагает обязанности присматривать за руководством партии, направлять её деятельность и использовать в своих целях. Этого не достичь без достаточной близости к руководству и кооптации Братьев во все партийные структуры. Кто у нас обличён особым доверием Вождя? Кроме меня, только Владимир Дмитриевич может называться другом Владимира Ильича. Но у него недостаточно энергии и авторитета. А Лев Давыдович обладает этими качествами сверх меры. Да и Владимир Ильич ему вполне доверяет последнее время. За ним идет наибольшее число последователей Братства, и его связи в деловых кругах САСШ лишними не будут. Я – за Льва Давыдовича. А ваше мнение, Феликс Эдмундович?
- Вполне согласен. – лаконично ответил Аскет.
- А у других возражения есть?
Возражений не последовало. Напротив, все собравшиеся горячо поддержали предложение Мистика. Лишь Бобрик как-то посмурнел, да Генерал внутренне подобрался. На него произвело впечатление, как лихо расправились с бывшим Председателем Совета министров. «А что им стоит со всеми так?» - спрашивал он себя. Генерал был не паркетным лизоблюдом, но и не боевым полевым командиром. Его стихией были интриги, тайные операции и ловля шпионов, то, что называется разведкой и контрразведкой. Поэтому в умении делать выводы, отказать ему было нельзя.
Смятение сидящего за столом Генерала заметил Демон революции, поэтому, направляясь в сторону забившегося в угол Бобрика, он по дороге похлопал по плечу генштабиста:
- Успокойтесь, Михаил Дмитриевич, у нас большие планы на вас и других офицеров Генерального штаба. Нам армию с нуля создавать надо.
Затем, подойдя к свергнутому премьеру Временного правительства, он протянул руку:
- Знак, Александр Фёдорович!
- Какой? – тот сделал вид, что не понимает.
- Тот, что в оправе из Звёздного металла, – терпеливо отвечал Лев Давыдович, - Тот, что является символом власти в Братстве Звезды.
- Как же я вытащу камень из оправы? – продолжил дурковать Бобрик.
На сей раз терпения у Демона революции не хватило:
- Вы, свергнутый диктатор, бросьте валять дурака, мы ещё не простили вам вашу авантюру с Красновым под Гатчиной! Кольцо!
На сей раз загнанный в угол, красный как рак Бобрик не посмел перечить натиску, сказать по-правде, он был не борец, а заурядный демагог, вознесённый на гребень мутной волной революции, и так же легко схлынувший вниз. Он просто снял с руки кольцо, надетое на него не им, и протянул его Демону. Некоторое время он как бы раздумывал, не швырнуть ли Знак власти на землю, пусть потом поднимают, но, взглянув в пылающие глаза своего визави, не решился и просто вложил кольцо в ладонь.
- Так-то! – удовлетворённо произнёс Демон, уловив секундное его колебание. – И мой вам совет: не стойте у нас на дороге. Второй раз, как в Гатчине, вам может не повезти.
- Куда же мне теперь?
- Для вас будет лучше уехать за границу. И не в Европу, в ближайшее время там будет горячо, лучше всего в Америку. Написать о вас дяде?
- Не стоит! – Керенскому хватило достоинства отказаться. – Я лучше свяжусь с другими Братьями. А на что вам кольцо, у вас и без Знака власти достаточно.
- Чтобы приструнить робких и привлечь сомневающихся, чтобы не могли воспользоваться авторитетом Братства в борьбе с Советской властью. А то в Братство до революции было принято немало охочих до приключений и оккультизма публики: скучающие богатеи, чиновники, восторженные сынки богатых родителей и прочая шелупонь. Активные члены Братства есть в выступившей на днях в поход Добровольческой армии Алексеева. Феликс Эдмундович, - обратился Демон революции к Аскету, - Сколько у нас в Питере тайных контрреволюционных организаций?
Шеф чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем прежде чем ответить долго и надрывно кашлял, а затем надтреснутым голосом выдавил из себя:
- Десятка полтора раскрыли только в Питере. Однако мы переносим центр тяжести в Москву, а здесь, на хозяйстве остаётся Моисей Соломонович. – он кивнул в сторону Злобного Карлика. - Самой действенной и вредной по-нашему мнению является организация Савинкова, однопартийца, между прочим, этого типа. – Аскет кивнул в сторону Бобрика. – А более детальным учётом занимается Вячеслав Александрович, мой заместитель. – на сей раз он показал в сторону левого эсера.
Тот важно склонил голову и выжидательно, достав блокнот, посмотрел на своего начальника: вдруг потребуется огласить конкретные цифры. Не потребовалось.
Одновременно, в другом конце комнаты вполголоса переговаривались два брата:
- Значит, с переездом вопрос решённый?
- Да, Миша, двенадцатого. Ильич выезжает сегодня.
- А как же мы, Володя? Ведь мы вам поверили!
Друг Вождя усмехнулся:
- Не волнуйся, вагонов и эшелонов хватит на всех. Да, и Генштаб будем эвакуировать в первую очередь, мы вас теперь от себя никуда не отпустим.
- Москва – это хорошо! Древняя столица, центр страны. Но… А как же мировое общественное мнение? Скажут же, что драпаем.
Ему ответил, давно прислушивающийся к разговору братьев, Мистик:
- Надо поменьше обращать внимание на так называемое общественное мнение. Возвращение правительства в Москву – шаг давно назревший. Его обсуждали ещё при царе, собиралось Временное правительство, да только всё время что-то мешало. Лишь мы – большевики – пошли на это. Но мы здесь оставляем немалые силы, в любом случае – Питер останется второй столицей.
- Господа! Товарищи! – испугано заговорил тем временем Бобрик. – Я здесь совершенно не в курсе планов Савинкова. Всё это частная инициатива Бориса Викторовича.
- Да ладно, иди уж! – махнул рукой Аскет, раздосадованный, что передача полномочий слишком затянулась. – Жалуйся нашим европейским Братьям.
- И передай им привет от меня! – задорно и весело крикнул вдогонку Журналист. – Пусть ждут, скоро буду. Ужо тогда тряхнём Европой как следует.
И он скорчил такую обезьяноподобную гримасу, что все невольно засмеялись. Впрочем, особо и гримасничать ему не пришлось – такая отвратная у него была физиономия.
- Ну всё, товарищи, к делу. – прервал веселье Демон революции.
Он стоял посредине комнаты, расправив плечи со своей фирменной гримасой превосходства. Ещё с детства он выбрал для себя роль первого. На меньшее был не согласен. Отсюда его дореволюционные внутрипартийные интриги, метания, расколы. Если уж в партии Демон не смог стать первым, то удовлетворил свои амбиции, получив контроль над Братством Звезды. Тем более, что этому тайному обществу отведена роль поводыря для русской революции и борющейся коммунистической партии.
- Вы знаете, что я был удостоен чести присутствовать на ассамблее Братства Звезды в Нью-Йорке. Видел я Несущих Свет. Старые догматики, потерявшие цель, не в силах построить новое общество. То, что они собираются создать в Европе после войны – никакое не новое, и не справедливое общество. А всего лишь подретушированная старая картина: всё то же разделение общества на классы, всё тот же гнет капитала, неравенство и эксплуатация одних другими. Разве об этом мечтали катары в своих пещерах? Разве так виделся рай земной первым христианам. Разве за то боролись вольные каменщики и иллюминаты? Разве за эти идеалы взошли на костры тамплиеры? Нет, Братья! Не за то они боролись! Мы решили взять дело построения нового мироустройства в свои руки! Поэтому мы разрываем связи со старыми маразматиками из Братства Звезды в Европе. Мы - воплотим идеалы Братства! Для их целей нужно разрушить Россию, для наших – сделать из России инструмент, оружие для сокрушения старого мира. Миллионы русских мы оденем в солдатские шинели и дадим в руки винтовки. Дети и матери будут шить обмундирование, сеять хлеб и лить патроны. Мужчины всесокрушающим натиском пойдут на Европу. Мы напоим наших коней в Висле, подкуём возле Одера и искупаем в Рейне. Через труп Польши – вперёд в Германию! Там созданы материальные предпосылки для нового общества, там – передовая наука и техника, оттуда мы будем строить Мировую Республику Советов!
- Ну, а как русские не захотят воевать Европу во имя революции? В германскую же не захотели? – заинтересованно спросил Финансист.
- Сразу видно, что вы мало жили в России, Яков Станиславович. И не знаете русских. – назидательно отвечал Лев Давыдович. – Русские – народ-богоискатель. Жить по-правде, искать Бога в себе, помыслах и поступках для него естественно. Он будет искать справедливость и готов отстаивать её с кулаками. Мы сделаем , что коммунизм станет их богом, новое общество – раем земным, мировая революция – путём к справедливости, богоугодным делом, долгом. Одновременно мы уничтожим собственность, реквизируем имущество, семью, школу, воспитание детей сделаем общественным делом. Человек, у кого всё отнято, без корней, без собственности, без жилья, без семьи, без Отечества – идеальная машина для воплощения наших идей. Сразу скажу, сопротивление будет страшным. Перебить хребет отсталости, инерции и замшелости можно будет только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивость, мягкотелость история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь истребления, физического уничтожения всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти. Предупредить, подорвать возможность противодействия — в этом и заключается задача террора. Нам не нужны рефлексирующие интеллигенты, нам нужны миллионы работников с лопатами и миллионы солдат с ружьями. Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к близким должны стать для русских словами-пустышками. Мировая революция, всемирный коммунизм – вот их Бог!
- Ну ведь придётся уничтожить целые сословия! А как же мы? – не выдержал Генерал. – Мы, офицеры Генштаба, поддержали вас, поскольку поверили, что вы, большевики, в силах ликвидировать вековую отсталость России. А как же записка Вернадского?
- А вы как думали, Михаил Дмитриевич? Революцию, социальную революцию такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя! Прежде всего, это нам доказывает пример Великой Французской революции. – Троцкий был откровенен со своими. – Паразитические классы будут уничтожены, а специалистов, лояльных спецов, мы не тронем. В новом обществе найдётся место и для лучших представителей свергнутых классов, усвоивших наши идеи. Для похода на Европу генштабисты будут нам необходимы. Но командование мы вам не дадим! Командирами в нашей Красной Армии будут талантливые люди из народа. Пусть впереди на лихом коне шашкой машут, а начальниками штабов у них будут как раз военспецы. Так будет лучше. Людям нужны легенды!
Но старший из Бонч-Бруевичей не унимался.
- А Владимир Ильич в курсе ваших планов? – обеспокоенно спросил он.
На выручку пришёл Друг Вождя:
- Угомонись, Миша! – с нажимом сказал Владимир Дмитриевич брату. – Старик вполне разделяет эту позицию. Он долго жил в Европе, привык, он лучше, чем кто бы то ни было знает, что в России в силу патриархальности и отсталости не может быть построено новое общество. Германия с её промышленностью, передовой наукой, организованным рабочим классом как раз лучше всего готова к этому. Без мирового характера социализма нам не удержаться в России.
- К тому же, - добавил Демон революции, - никто Россию бросать не будет. Это наш тыл, нам нужны её ресурсы. После победы над внутренними врагами, когда начнётся поход в Европу, на повестке встанет вопрос сверхиндустриализации в России.
- Ну, хорошо, но кроме Вождя в партии есть и другие силы… – вмешался молчавший до этого Финансист. Но не досказал, многозначительно умолкнув.
Демон революции в ответ лишь пренебрежительно отмахнулся:
- В партии не осталось значимых фигур, не охваченных Братством. Пожалуй, лишь Председатель ВЦИК вполне самостоятельная величина. Но он едва ли не более радикален, чем мы. Он настолько «любит» русский народ, что готов уничтожить его во имя идеи. Но в нём нет широты мысли, он – ремесленник, а не творец. Местечковость у него во всем. Если я – «гражданин мира», образ «вечного жида», то Председатель ВЦИК – жид местный, местечковый, и горизонт его соответствующий. В любом случае – он пока наш союзник. А остальные… - он усмехнулся. – Остальные пойдут туда, куда укажет Вождь, даже если и взбрыкнут иной раз. Серые посредственности! Нет у нас с вами, конкурентов, Братья! Эту миссию предстоит пройти нам до конца. А так, подбирайте кадры для приёма новых Братьев, присматривайте, кому можно довериться.
На этом месте закашлялся заместитель Дзержинского. Да так, что Троцкий был вынужден прервать свой спич и посмотреть на него с недовольным видом. Наконец, откашлявшись, пунцовый от натуги, Александрович выдавил из себя:
- Есть у меня на примете очень перспективный молодой человек из Одессы, Плюмкин его фамилия. Инициативный, очень успешно действовал по установлению там Советской власти. Имеет хорошие связи и среди одесских бандитов, тамошней интеллигенции, и даже дельцов, ворочающих миллионами. Решителен и не связан никакими моральными соображениями. Вполне подойдёт для деликатных дел. Успешно провёл экспроприацию в Одессе.
- Небось, пару возов с добром себе оставил? – усмехнулся Демон революции и, увидев протестующий жест левого эсера, добавил. – Знаю я эту братию, одесских евреев, сам оттуда. Ну, ладно, даю санкцию на привлечение вашего протеже, Вячеслав Александрович. Такие оборотистые пройдохи нам нужны. Феликс Эдмундович, возьмёте его к себе?
Аскет кивнул, а Демон продолжил:
- А вы, Михаил Дмитриевич, тоже среди военных посматривайте подобных персонажей. Лучше всего из невысоких офицерских чинов, не связанных с устаревшими взглядами на ведение войны. У меня уже один есть на примете, подпоручик, недавно вернулся из плена, из князей, кстати. Но вполне разделяет наши убеждения, заявляет, что готов идти походом в Европу, чтобы обратить в прах старый прогнивший мир. Вот из таких деятелей и будем ковать военные кадры РККА.
Тут подал голос Журналист:
- Говорят, от Германцев новый посол приезжает. – он с деланным безразличием рассматривал ногти на руках. – А секретарём у него – небезызвестный Штоц.
- Да-а, это проблема! – протяжно сказал Аскет. – Он долго жил в России и знает всю нашу подноготную.
Его поддержал несколько возбуждённый этой новостью Финансист:
- Как же так, Братья? Он в курсе всех наших финансовых дел, знает всю цепочку контрагентов, контролирует все потоки!
- Только без паники, без паники, товарищи! – новоназначенный Магистр России учился повелевать очень быстро. – Вне всякого сомнения, барон Штоц прислан нашими европейскими Братьями приглядывать за нами. По их замыслу мы должны сейчас с упоением топтаться на остатках России, а не готовить поход в Европу. Выход один – его надо ликвидировать! Вот вы этим и займётесь. – он обратился к Дзержинскому с Александровичем. – Только сделать это надо так, чтобы ни капля подозрения не упала ни на нас, ни на Советское правительство. Задача нетривиальная, но выполнимая. Пусть это будет какая-нибудь экзальтированная группа патриотически настроенных россиян, недовольных грабительскими условиями похабного мира.
- Сделаем, Лев Давыдович! – пообещал Аскет. – Подумаем с Вячеславом Александровичем. Одна голова – хорошо, в две – лучше!
Но Демон революции уже обратился в другую сторону, к Журналисту:
- А тебе, Карл, нужно срочно выезжать в Германию, заниматься привычным делом – мутить воду. Если там начнётся революция, то им станет не до нас. Только так, чтобы без нас революция ни в коем случае не смогла победить, понял, свободу должны принести им мы, на красноармейских штыках. Понял?
Радек был абсолютно беспринципен и подл, поэтому лучшего человека для этой миссии и сыскать было трудно. Он растянул в улыбке свою обезьяноподобную физиономию:
- Мне б только до места добраться, а уж я им устрою Варфоломеевскую ночь. Встречусь с этой влюблённой парочкой, Розой с Карлом, настрою их, как следует, они сами станут вытворять такое, что их бывшие однопартийцы с удовольствием потопчутся по ним. А при наличии достаточного финансирования вполне можно настрогать с десяток искренне ненавидящих друг друга социалистических партий.
Магистр бросил взгляд в сторону Финансиста:
- Ты слышал, Якуб Станиславович? Что скажешь?
Фюрстенберг, больше известный как Ганецкий, подумал, почесал бороду и лишь потом сказал:
- Сложный вопрос. До этого мы всё переправляли в эту сторону, теперь потоки требуется перенастроить в обратном направлении. И всё под носом у этого Штоца, а он изрядный спец по денежным вопросам. Ладно, нам не привыкать. Откроем пару подставных фирм. Денег, которых у буржуев отобрали, я надеюсь, будет достаточно. Глеб Иванович?
Тут пришёл черед говорить Мистику:
- Ну, на мировую революцию вряд ли хватит, но для начала, я думаю, будет достаточно. Тем более экспроприации продолжаются. Но уж больно анархисты беспредельничают. Всё себе и себе, приструнить бы надо. – и он посмотрел на пришедшего последним благообразного старикана с седой окладистой бородой.
Это был один из теоретиков анархизма Аполлон Андреевич Карелин.
Тот возмущённо зашевелил своей бородой-лопатой:
- Анархизм не признаёт организации, как я могу иметь влияние на тех, кто мне не подчинён?
- Эта ваш долг, - Троцкий едва сдерживался от негодования, - примените свой нравственный авторитет. И учтите, будущее анархизма в рядах победившей революции зависит от вас: не сможете обуздать братишек – мы будем вынуждены принять меры. И тогда без обид. Договорились?
На сей раз, Карелин промолчал, только старчески пожевав губами, согласно кивнул.
А Демон уже вновь возвратился к разговору с Бокием:
- Глеб Иванович, на вас ложиться архиважная задача – аккумулировать необходимые для рывка в Европу средства. Создавайте фонды, тайные кассы, собирайте не только золото и драгоценности, но и меха, произведения искусства, ценную утварь. Мы ведь создаём такую систему, что населению России вся эта роскошь не понадобиться, русские будут равными в бедности. Так пусть она послужит делу разжигания пожара в Европе. В общем, не мне вас учить.
Уже было довольно поздно. Из-за недостатка электроэнергии лампы светили тускло, едва-едва освещая комнату. Свет вообще подавался с перебоями, поэтому, дабы не остаться неожиданно в темноте, новый Магистр России решил, что пора заканчивать.
- Братья, следующая встреча будет уже в Москве. Все знают свой круг вопросов. Моисей Соломонович, – злобный Карлик Урицкий вопросительно посмотрел на нового Магистра России, – Вы остаётесь здесь на хозяйстве. Что бы там ни думали враги, красный Питер не должен быть сдан. Меры можете принимать самые крайние, без ограничений. Наша власть должна быть страшной. Вам, Казимир Ксаверьевич, держать Волгу, - он обратился в Колоссовскому, - Она – ключ к Уралу и Сибири, она – ворота на Каспий, в Персию и Туркестан. Нам с вами, Михаил Дмитриевич, работать над созданием Краской Армии. А для вас, Владимир Дмитриевич, особая задача – быть другом Вождя, окружить его заботой, своевременно снабжать нужной информацией. Надо, чтобы он смотрел на мир нашими глазами. И налаживать работу нового, Советского государственного аппарата. И последнее, на ассамблее Братства в Америке говорилось о древнем артефакте – Мече Тамерлана. Якобы это орудие необычайной силы и обладание им даёт власть над людьми. Один из потомков Древних, князь Кронберг, даже продемонстрировал его. Но, если честно, демонстрация не произвела особого впечатления. Есть мнение, и в кулуарах ассамблеи оно высказывалось некоторыми американскими друзьями с о-очень большими деньгами, что Меч до сих пор находится в России. Я сам не очень верю в подобную оккультную чушь, но если Меч Тамерлана существует, то он не должен, во-первых, попасть в руки наших врагов, а во-вторых, ни в коем случае покинуть пределы России. Общая задача для всех Братьев Звезды – искать следы Меча Тамерлана. А теперь, прошу расходиться по одному с интервалом в десять минут. Совсем необязательно, чтобы нас видели посторонние глаза.

Трудно, почти невозможно сохранить тайну, если о ней знает столь большое количество настолько разных людей. На следующий день о планах Братства Звезды узнали те, от кого, собственно, и хранили свою тайну члены Братства.
Перед информатором сидели два грузина с пышными усами. Первый, порывистый черноволосый красавец, настоящий кавказец, во время разговора то и дело вскакивал со стула, оббегал вокруг комнату, приговаривая:
- КААкие мЭрзавцы! КААкие мЭрзавцы! И э-это вожЬди пААртии!
Потом, сев на стул, начинал трясти ногой. Не выдержав, снова вскакивал и начинал наматывать круги. Энергия у Серго била через край.
Второй – среднего роста, рыжеватый и неторопливый, напротив, был сдержан. Пока информатор рассказывал, он, чтобы не выдавать своих чувств, тоже встал со стула. Однако не стал метаться по комнате, аки тигр в клетке, а несколько раз неторопливо прошёл позади большого стола, неслышно ступая в своих мягких, тончайшей выделки, кожаных кавказских сапогах. Затем встал возле окна и, раскурив трубку, так и стоял, глядя в окно, как бы не слушая говорившего, думая о чём-то своём. Однако, как только закончился пересказ событий, он повернулся:
- ЗнААчит МЭч ТамЭрлана, говоришь?
Затем подошёл к рассказчику, выбросил вперёд, прямо к его носу руку, сложив хорошо известную комбинацию из трёх пальцев:
- Вот им, а нЭ Россию!
Потом, подумав, соорудил фигу и на второй руке и повторил тот же трюк возле чужого носа:
- Во-от это они получат, а нЭ Россию!
В Кобе чувствовалось скрытая сила. И Колоссовский почему-то ему поверил сразу и безоговорочно.
Ещё накануне, выходя из здания Главного штаба, Колоссовский чётко понимал, что ребятки заигрались, и их нужно остановить. Нет, планы европейских Братьев Звезды тоже угрожали России. Но поляк был уверен, что страна выдюжит, и её ненавистники только зубы обломают. В первый раз, что ли? Если суждено России пасть, то только изнутри. Никто, кроме самих русских, не в силах разрушить собственный дом. Главная угроза – это планы российских членов Братства Звезды, бросивших вызов всему тайному обществу. Казимиру было жаль Европу. Он понимал, что после мировой войны прежней уютной и милой Европы уже не будет, но задуманное заговорщиками несёт полное потрясение основ жизни. Не завидовал он участи Польши, родины его предков, страны, в которой он почти не был, но любил отвлечённой любовью. Ибо Польше должно стать первой жертвой на пути в Европу. Но поляку было жаль и Россию, родины его мамы, страны, ставшей родной для него. Он осознавал, что погубив в походе миллионы мужиков, высосав из страны все соки, эти субъекты с лёгкостью бросят истерзанную страну, переселившись в Германию для продолжения своих экспериментов.
Казимир долго перебирал в уме всех кому он мог бы доверить свои знания, кто мог бы реально стать преградой на пути замыслов Братства Звезды. Он вынужден был с сожалением согласится с Троцким: никто в партии не соответствовал уровню поставленных задач. Один был пустобрёх, другой – позёр и фанфарон, третий – беспомощен как котёнок, четвёртый не обладает достаточным авторитетом, пятый… Оба грузина на которых остановился, наконец, Колоссовский, были пока не на первых ролях в партии, но в них чувствовался потенциал. Поляк усмехнулся: «Опять Россию предстоит спасать инородцам! Похоже, это становится традицией.»
Со встречи поляк, назначенный председателем ЧК С-кой губернии, вышел успокоенным. Что-то ему подсказывало, что он сделал верный выбор!

Автор: Iskander_2rog 18.4.2017, 7:39

Глава 1. Мгла над Русью

Черная туча гражданской войны опустилась на Россию. И закрыла небо от горизонта до горизонта. И восстал брат на брата, а сын на отца. Зерна ненависти, любовно взращенные в течение века нашей интеллигенцией, дали обильные всходы и обещали дать кровавый урожай. По разоренным просторам Руси из конца в конец гонялись друг за другом вооруженные банды красных, белых, жёлто-блакитных, зеленых и других мастей, копытами своих лошадей вытаптывая все живое. Белые резали красных, оставляя на их телах кровавые отметины в виде вырезанных звезд, красные уничтожали белых, вырезая кровавые погоны на их плечах, и рекой текла кровь соотечественников. Мрак правил Русью и ни единого просвета, ни единого лучика солнца не пробивалась через кровавую, дурно пахнущую кровью, тифом, холерой и другими отравленными испарениями пелену, накрывшую землю русскую.

Хмурым февральским черным вечером по мостовой губернского города С. шел молодой человек в папахе, бекеше и кавалерийских галифе. С левой стороны на нем висела шашка, а с правой – кобура от нагана. Гулким эхом по безлюдному городу отзывался звон его каблуков. Некогда шумный и ярко освещенный город настороженно затих и погрузился во тьму. Замолкли шумные базары, уже давно не раздавалась трель трамвайных звонков. И даже никогда не засыпающий речной порт притих и теперь принимал все больше пароходы с солдатами вместо праздных пассажиров и баржи с тифозными вместо хлеба. За минувший год власть в городе дважды переходила из рук в руки. Обыватель, наглухо закрывшись в доме, робко прислушивался и украдкой приглядывался из-за занавесок на окнах своих квартир: что-то теперь будет?
В первый свой приход Советская власть принесла на улицы города грабежи и бессудные расправы, хаос и разруху. Продразверстка в деревне и реквизиции в городе восстановили против большевиков жителей губернии. Поэтому накатившихся с востока белочехов, ждали едва ли не как своих избавителей. И поначалу как будто оправдались ожидания и робкие надежды: прекратились реквизиции, появился электрический свет на бульварах и вода в квартирах, заработали театры, а скверики и сады вновь наполнились гуляющей публикой. И все бы было ничего, да вот только рабочих, пытающихся переплыть реку, народная милиция во главе с Козятиным забивали баграми, по предприятиям рассыпались расстрельные команды, а в села возвращались сбежавшие хозяева. Рынки заработали, да спекулянты цены до небес взвинтили. А там и оказалось, что господа у мужиков забирают хлеб не хуже товарищей. Вскоре и подавно стали самих мужиков забирать в свою Народную Армию. Бежавших секли или расстреливали. А в городе тем временем закончилась вся жратва, и взять её было положительно не откуда. А с востока и юга тем временем на город накатывались окрепшие части Красной Армии.
Вот уже четвертый месяц в городе вновь хозяйничают красные. И вроде как их подменили. Это уже не те разнузданные банды, что прежде наводили ужас на городских жителей. И, судя по всему, на сей раз они надолго: и дисциплины побольше, и грабят поменьше. Серьезно так вошли в город, основательно. Да только по-прежнему обыватель сидит за своей занавеской и носа не высовывает. Вдруг снова власть перемениться? Вон Колчак за Уралом опять в наступление пошел, к Волге рвется. Что же дальше-то будет?

Красный командир Николай Заломов шел по улицам губернского города С. Думал, что сердце вырвется из груди от радости, когда нога ступит на мостовую родного города. А надо же, кроме печали вид заброшенных и тронутых разрухой улиц ничего не принёс. Только тисками внутри что-то сжалось от нахлынувших воспоминаний. Наташа! Когда-то здесь они, счастливые и беззаботные, встретили свою любовь, гуляли по этим улицам, по этим паркам и площадям. Как давно это было! Больше пяти лет прошло. Образ Наталки, неясный, подернутой дымкой, встал перед ним. Комэска Заломов невесело усмехнулся: а ведь он стал забывать, утрачивать этот образ. Не то, чтобы он не вспоминал о девушке всё это время, он помнил о ней, но… как о далёком, почти детском воспоминании, как скорбят о прошедшем времени, которое, увы, уже не вернуть.
Жизнь полная событий, кровавый российский замес, гражданская война и революция заслонили любимый образ нежной подруги. Какими же детскими и несущественными теперь казались ему все их проблемы! К тому же Николай, отдавший всего себя служению революции, поставил крест на себе и своей личной жизни. Да какое он имеет право на личную жизнь, на счастье, когда Родина в огне? Когда буржуи всех стран поклялись задушить молодую Республику Советов? Когда израненную и истерзанную родную землю топчет сапог интервента? Нет у него такого права! Надо спасть Советскую Россию! И вот город вернул ему воспоминания о Наталке. Комэска пока не знал, как к этому отнестись. А вообще, почитай, четыре месяца как отбили губернский город С. от белочехов и каппелевцев, а только сейчас ему довелось побывать в городе, ставшем для него родным.

В последних числах сентября 1918 года в только что отбитой у белочехов Сызрани состоялось совещание командного состава четвертой армии. Ожидался приезд командующего Восточным фронтом Иоахима Вацетиса.
Комэск Заломов сидел на берегу небольшой степной речушки. В сентябре летний зной сменился тяжёлой сухой духотой. Заволжская степь потухла и выгорела. Вместо летнего буйства красок в иссушённой степи, казалось, остался один блекло-жёлтый, цвет грязной соломы. Редкая, выезженная под палящими лучами, трава была покрыта густым слоем пыли. Пыль была всюду: залезала под стоячий ворот линялой гимнастёрки, оседала в ушах и на губах, здоровенными козявками прорастала в носу, скрипела на зубах и сушила язык.
Типично степная речка Чагра на своём многокилометровом пути к Волге нарыла на плоской поверхности степи бесчисленное количество стариц, гаев и оврагов, в низинах оставила после себя несчётное количество озёр и болот. То превращаясь в едва видимый тощий ручеёк знойным летом, то широко разливаясь по раздольной степи в весеннее половодье, огибая холмы и курганы, порой исчезая под землю и появляясь вновь, тысячелетиями несла Чагра талые степные воды до волжской водной глади, трудясь и изменяя физиономию заволжской степи. Как возраст наносит морщины на человеческое лицо, так и Чагра чередой плёсов и перекатов избороздила степную поверхность пересохшими руслами и заболоченными низинами, оврагами и ярами, разбросала повсюду оспины-озёра.
Николай, стянув сапоги и портки, с наслаждением погрузил свои натруженные от безумной скачки ноги в ледяную воду. Вот уже много дней красные безостановочно гнали немногочисленные части белочехов и комучевцев на северо-запад, прижимая их к губернскому городу С. В прозрачной воде мерно, в такт течению колыхались водоросли, на мелководье играли мальки, по зеркальной глади бегали водомерки, тащил воздушный пузырь за собой шустрый паучок. Где-то под кочкой тревожно квакала в ожидании холодов одинокая лягушка. Тихо шелестела осока, настраивая на безмятежный созерцательный лад. В соответствии с этим неторопливо текли мысли Николая. Да неспокойно было на душе бравого комэска 1-й Самарский, бывшей Николаевской, пехотной дивизии. Тяжкие думы омрачают чело красного командира.
Почитай, уж скоро год, как завертелся великий переворот в России. Но не принёс он обещанного «царствия божьего на земле» истерзанной от войны стране. Не мир принёс красный октябрь, но меч, взаимную ненависть и кровавую междоусобицу. Вот уже скоро год как режут друг друга соотечественники, не затихает вражда, но усиливается. Черствеют сердца и растёт ожесточение. Льётся рукой кровушка русская. Казаки, отступая, жгут за собой степь, травят или палят урожай, заваливают трупами умерших животных редкие колодцы. Впрочем, точно так же поступали при отступлении красные.
Даже среди своих Николай ощущал себя одиночкой. Казалось, никто не видит весь тот кошмар, что витает над страной. Ему всего-то двадцать один, а ощущения, как у старца, потерявшего к концу жизни всё и всех. Империалистическая война отняла у него любимого брата, Алёшку. Самостийники на Украйне зверски расправились с Джембазом, Джоном, Лизой и всеми его товарищами по цирковой труппе. Сгинул в боях с белочехами Коссовский. Бесследно исчезла его душа, его любовь, его лучик света, Наталка. Комэск Заломов хотел было скорбно вздохнуть, но подавил грозящий вырваться из груди звук, услыхав вдалеке стук копыт. Даже не услыхав, а, скорее, ощутив пол собой характерные ритмичные колебания земли. Он оглянулся: вдалеке струился поднятый копытами столб пыли. Жалеть себя было некогда, прошлое прошлым, а требовалось позаботиться о защите в настоящем, мало ли кого может принести нелёгкая в это беспокойное время. Николай как можно быстрее прямо на мокрые ноги натянул сапоги, накинул портупею и, вытащив наган, залёг за крутым берегом реки, наведя револьвер в сторону всадника. Хоть конь комэска со спутанными ногами и пасся неподалёку, бежать до него не имела смысла. Несколько минут прошли в томительном ожидании, наконец Заломов, расслабился, осторожно снял курок нагана со взвода, перевёл дух: на полном скаку к нему приближался его вестовой Фрол Аниськин.
- Фу, чёрт, испугал! Просил же – попусту не беспокоить.
- Так это, товарищ комэск, Захаров тебя вызывает.
Несмотря на то, что они оба были односельчанами и приятелями, вестовой не позволял фамильярности и свято чтил субординацию, которую ещё редко можно было встретить в молодой революционной армии.
У начдива 1-ой Самарской пехотной дивизии Сергея Парменыча Захарова вид был ещё тот: по лбу пролегли глубокие складки, глаза от хронического недосыпа были красными, как у кроликов, начинающие седеть волосы не прибраны, вообще все лицо носило печать крайнего утомления. Полки дивизии теснили белочехов и казаков от Николаевска в сторону губернского города С. Беляки огрызались и, откатываясь назад, устраивали всяческие засады и заслоны, брать которые приходилось с боем и жертвами. С востока налетали быстрые как ветер, вредные как гнус и мошкара, казаки, тревожа и выматывая наступающие красные части.
- Коля, командарм четвёртой в Сызрань вызывает…
- Что, взяли уже? – радостно поинтересовался Заломов, не совсем тактично перебив старшего начальника.
Но сразу заткнулся, увидев осуждающее выражение на физиономии Захарова. Начдив, не став акцентировать на сём внимание, продолжил, потирая лоб:
- Бери один взвод и поедешь со мной. Не ровен час на банду наткнёмся. Глупо погибать у себя в тылу
- Есть! – лихо щелкнул каблуками командир кавалерийского эскадрона 1-ой Самарской пехотной дивизии Николай Заломов.
- Да, и нарочного своего пошли к Василь Иванычу. Явка обязательна.
Указал на лежащий на столе ворох смятых телеграфных лент и добавил, щадя самолюбие своего комэска:
- Пришло сообщение, что сегодня в город ворвалась Железная дивизия, но бои еще продолжаются. Поэтому охрана лишней не будет.
На утлом суденышке без происшествий переправились через Волгу, а вот к вокзалу, где и был назначен сбор, пришлось пробиваться с боем. Сызрань еще не до конца была очищена от белочехов и отрядов Народной Армии Комуча[12]. По окраинам шла ожесточенная перестрелка, где-то громко ухали орудия, белочехи прочно удерживали мост через Волгу. Кавалерийский взвод Заломова лихо пронесся по городским улицам, не потеряв ни одного человека.
Сидя на деревянной скамье на задних рядах большой прокуренной залы, Николай с любопытством осматривал начсостав армии. Из под заломленных назад папах, линялых фуражек и сдвинутых набекрень бескозырок, на мир смотрели обветренные сухими волжскими ветрами лица. Люди переговаривались, смеялись, мяли в огрубелых пальцах папиросы. Кто-то громко хвастал своими подвигами, иной потирал обмотанную серыми от грязи бинтами голову, третий что-то не спеша втолковывал соседям по скамье.
В фойе быстрым шагом вошел командующий Восточной завесы Вацетис. Был он круглолиц и крепко сбит.
- Товарищи! – начал он, посмотрев на часы. – Время дорого, всем надо в войска, поэтому начнем.
Говорил Вацетис с тянущим, четко расставляющим паузы и акценты, выговором, свойственным представителям прибалтийского племени:
- Предлагаю заслушать информацию товарища, только что возвратившегося с того берега, из губернского города.
К трибуне вышел грязный, заросший и чрезвычайно истощенный человек, в котором Николай с трудом узнал некогда щеголеватого и подтянутого инженера Колоссовского.
- Товарищи! – начал он. - Детали я уже изложил командованию, поэтому самую суть. По белогвардейским тылам я лазил с разведкой два месяца и если коротко: нас ждут, товарищи! Крестьянство встретит Красную Армию как своих освободителей. Политика Комуча в деревне полностью себя дискредитировала. Мужик понял, что в белогвардейском обозе едут бывшие владельцы. Да, крестьянству не нравится продразверстка, но, говорят они, красные забирают только хлеб, а белые и хлеб и землю. В тылу у белочехов восстали целые волости, мужики не только не дают хлеб Комучу, но и отказываются служить в его армии. Неспокойно и голодно в губернском городе: рабочие бастуют и готовы поднять восстание. Карательные отряды Комуча расправляются с недовольными, зверствуют в городе и в деревне. Народная Армия Комуча разваливается. Стойкими остаются лишь белочехи, но их немного и отряды Каппеля. Я считаю, что кризис власти Комуча достиг своего дна, в самом правительстве царят растерянность и панические настроения, и сейчас, не отвлекаясь на второстепенные задачи, следует наступать прямо на губернский город.
- Значит, так тому и быть! – заключил комфронта Вацетис. – Товарищи командиры, прошу по-одному подходить к столу для получения боевой задачи.
Командиры, выстроившись в очередь возле президиума, получали запечатанные пакеты и расходились.
Начдив Первой Самарской, сухой и методичный Захаров, стоя возле президиума, о чем-то негромко переговаривался с командармом четвертой и комфронта Вацетисом, корда в залу вихрем вошел порывистый и громкий черноволосый красавец. Он шумно подошел к столу президиума и со всей силы хлопнул Захарова по плечу.
- Опять что-то без меня замышляете? - спросил он гортанным каркающим голосом. – Учтите, в губернском городе первым буду я.
- Да разве в том дело, кто первым будет! – ответил повернувшийся Захаров. – Дело-то общее.
- Все равно, мои удальцы впереди будут. Симбирск взял, Сызрань взял, и губернский город С. возьму!– безапелляционно заявил чернявый.
Николай догадался, что это и есть Гая Гай, лихой командир 1-ой Симбирской пехотной дивизии, только что освободившей Сызрань. Одет был командир Железной дивизии крайне импозантно, если не сказать щегольски: на ногах сияли до блеска начищенные хромовые сапоги со шпорами, на плечах – черная бурка из под которой выглядывала черная же черкеска, расшитая по кавказскому обычаю серебром, голову венчала лихо заломленная назад папаха, а на левом боку болталась богато украшенная конвойная шашка с темляком. Бравый начдив гнул своё:
- Давай пари заключим, что мои орлы будут первыми. Мы уже ведем бой около моста через Волгу, а там и до губернского города рукой подать, пока твои барахтаются возле Николаевска.
- Не буду я с тобой никакого пари заключать. – спокойно возразил Захаров. – Дело покажет.
Захаров был уравновешенным, расчетливым и методичным командиром, лучшим, по мнению Николая, начальником дивизии. Но не было в нем лихости, азарта, широкой души, всего, что так ценят бойцы в командире.
- Ну, ежели Парменыч отказывается, то я готов биться об заклад, что мои парни будут первыми в городе. – сказал, выходя из-за спины Захарова, невысокий перетянутый кожаными ремнями командир, теребя длинный рыжеватый ус.
Это был, уже в то время легендарный, Чапай. Вот он, удалой командир, и был под стать горячему Гаю. Заломов как никто другой знал сложную историю взаимоотношений двух соратников-соперников, Сергея Парменовича Захарова и Василия Ивановича Чапаева, ведь она происходила у него на глазах. Вместе они пришли в революцию, вместе из красногвардейцев, партизан и солдат в Балаково и Николаевске формировали первые полки Красной Армии – имени Степана Разина и имени Емельяна Пугачева, вместе дрались с Уральскими белоказаками атамана Апутина и Оренбургскими атамана Дутова. Когда полки были сведены в 1-ю Николаевскую пехотную дивизию, Захаров стал ее командиром. А Чапаев возглавил вновь сформированную 2-ю Николаевскую пехотную дивизию[13]. Но именно Чапая за его лихость и смелость решений любили бойцы обеих дивизий, считали своим командиром, верили ему и были готовы пойти с ним в огонь и в воду. Если Захаров и ревновал к Чапаевой славе, то никак этого не показывал, однако красноармейцы обеих Николаевских дивизий предпочитали называть себя чапаевцами.
После резкой реплики Чапаева повисла пауза, начдивы стояли и сверлили друг друга глазами. Гай положил руку на эфес шашки, Чапай теребил в руках нагайку.
- А вы, Василий Иванович, на город не пойдете. – вдруг прервал паузу голос командарм четвертой. – Перед вашей дивизией стоит другая задача.
- Как так? – взвился от негодования Чапаев. При этом его рыжие усы сами стали топорщиться вверх.
- А вот так! Вам надлежит произвести поиск в направлении Уральска.
- Так значит с Чапаем? А так со мной нельзя! – бравый начдив взял командарма за грудки. – Я Чапаев! Понимаешь, Ча-па-ев! Шкура ты офицерская!
Командарм, хоть и не был царским офицером, а так же как и Чапаев, выходцем из унтеров, не на шутку перепугался. Уж больно начдив был лих, крут и скор на расправу, Из-за недостатка воздуха его лицо побелело, а раскрытый рот стал хватать воздух.
Гай, начдив Железной дивизии, с немым удивлением наблюдал всю эту сцену. Он, кадровый офицер царской армии, имеющий, несмотря на всю свою горячность, понятие воинской дисциплины, и представить себе не мог, что он вот также может схватить за шиворот своего командарма первой армии Тухачевского. Затихли и другие командиры. Заломов стоял и соображал, что же предпринять, чтобы разрядить ситуацию
- Решение утверждено командованием Восточного фронта и доложено в реввоенсовет республики, самому Троцкому. – сказал Вацетис, навалившись всей своей тяжестью на стол и опершись на него своими кулаками. При этом он как бы навис над невысоким Чапаем. – Знаешь, что за невыполнение приказа? Ревтрибунал!
Сказанное твердым тоном несколько охладило пыл легендарного начдива, и он отпустил смятый ворот гимнастерки командарма. Постепенно краски вернулись на бескровное лицо командарма Четвертой армии Хвесина[14], а вместе с ними пришла и уверенность, поэтому он не нашел ничего лучше, как наброситься на Гая:
- А вы что здесь делаете? Устроили провокацию, понимаешь! Ваши закончили уже, Тухаческий уехал в свой штаб.
- Вот-вот, - поддержал командарма Вацетис, - Шуму от вас много, а дела мало, только пыль в глаза пускаете. Доложили, что Сызрань взяли, а по окраинам еще идет бой, Александровский мост в руках у противника. Идите, товарищ Гай, выполняйте поставленную задачу.
Начдив Железной некоторое время сверлил глазами обоих командующих, поигрывая жвалками, но затем, приставив руку к виску, сказал:
- Есть! – развернулся и так же стремительно, как и вошел, покинул зал.
Но точку в конфликте поставил Захаров, который, подойдя сзади в Чапаеву, приобнял его за плечи:
- Дурак ты, Василь Ивановиич! – добродушно сказал Захаров. – А ведь от твоего наступления на Уральск зависит успех всей операции.
- Только не надо, не надо меня успокаивать. Чапай в этом не нуждается! – не сдавался Чапаев, однако без прежнего пыла и жара. – А то, понимаешь, нагнали в штабы офицерье, шлют директивы, только воевать мешают.
- А вот и зря вы так, товарищ Чапаев. – вступил в разговор комфронта. – Командир вы хороший, заслуженный, но не мешало бы и вам подучиться, военную науку освоить. И прекращайте вы эту партизанщину. А то «Шкура!», «Офицерьё!»… Сейчас мы все – командиры регулярной Красной армии и обязаны выполнять революционные приказы! Перед вашей дивизией стоит ответственейшая задача! Своим наступлением на Уральск вы должны отвлечь основные силы белоказаков, не позволить им ударить во фланг нашим наступающим на город частям. От вас зависит успех наступления на губернский город С.
Удовлетворенный таким ответом и важностью возложенной на него миссии, Чапаев приосанился, подкрутил ус и заявил Вацетису:
- Ну, тоды ладно. Да токмо кавалерии у меня маловато, а без нее супротив казачья воевать, сам понимаешь.
На помощь пришел командующий армией:
- Будет тебе конница, Василий Иванович. – и, повернувшись в Захарову, спросил: - Поделишься, Сергей Парменович?
- Поделюсь, как же не поделиться. – степенно отвечал Захаров. – да вон, хотя бы бери этого молодца с его эскадроном. – и он кивнул в сторону Заломова.
- А, Колян! – Чапаев подошел и хлопнул Николая по спине, - Знаю его, боевой хлопец. Значит так, довезешь Парманыча до штаба дивизии и всем эскадроном рысью ко мне. А я отсюда на ероплане двину, время дорого.
Мало того, что легендарный начдив неважно держался в седле, он к тому же был не чужд комфорта и очень уважал технические новинки в военном деле, поэтому предпочитал передвигаться между полками на автомобиле, а то и на аэроплане.
- Да не подойду я тебе, Василь Иваныч! – изображая смущение, потупился Николай.
- Как так? – кончики усов начдива от возмущения поползли вверх. – Чем тебе Чапай не угодил?
- Чапай угодил, да я, похоже, не угодил. Я ведь тоже из этих, господ ахвицеров, как ты нас называешь. Не, не пойду, и не уговаривай. А то еще зарубишь шашкой, а мне ещё пожить охота, баб помять, ананасы с рябчиками покушать. – Николай Заломов сознательно шел на обострение, чтобы заранее поставить все точки над и.
Шутка удалась – Чапай захохотал.
- Подойдешь, подойдешь, Коля! – второй раз поднимать затевать ссору Чапаев был явно не намерен, хватило одного раза. – Видел я тебя в бою, лихой рубака! Мне такие люди нужны. А рябчики с ананасами и шампанским после победы вдвоём откушаем, и девочек прихватим. А что до политграмоты, ты мы тебя быстро обучим.
- Это мы еще посмотрим, кто кого обучит. – буркнул Заломов и пошел седлать своего коня.
Так волей судьбы Заломов оказался в стороне от полосы наступления на губернский город С. войск и не принял участия в освобождении города, который считал родным.

Пока слабая дивизия Чапаева бесплодно штурмовала Уральск и щекотала нервы белоказакам, другие красные командиры устроили форменное соревнование за право первым войти в губернский город С. Возле моста через Волгу, стремительное до этого, продвижение Железной дивизии застопорилось. Чехи обороняли Александровский мост до 3-го октября и начали отход с позиций, лишь когда последний их солдат покинул правый берег Волги. В ночь на 4-е октября, перебравшись на левый берег Волги, белочехи взорвали два пролета Александровского моста. Между тем с юга к Златоустовской железной дороге подошли разинский и пугаческий полки и после жаркого боя овладели поселком Иващенково. Восставшие рабочие Иващенковских заводов стали массово записываться в 1-ую Самарскую дивизию. «К Чапаю!» - коротко говорили они и никого не волновало, что на самом деле Чапаев воюет отсюда за триста километров и совершенно с другой дивизией. Над Сызранской группировкой белых нависла угроза полного окружения, и они, уже невзирая на потери, стали прорываться к губернскому городу С. Стоя у разрушенного моста через Волгу, командир 1-ой Симбирской Железной дивизии Гая Гай видел, как тают его шансы присовокупить к славе освободителя Симбирска и Сызрани еще и лавры освободителя губернского города С. В отчаянной попытке опередить Захарова, он бросил свою дивизию на фрсирование Волги реквизировав всё, что может держаться на воде. Но 6-го октября части 1-й Самарской пехотной дивизии Захарова заняли станцию Липяги, от которой до пригорода города, Кряжа, оставалось широкое поле, окаймленное реками Татьянкой и Сухой Самаркой.
Ужас охватил членов Комуча при известии о стремительном приближении к городу большевистских орд. Бросив губернский город, бросив свои войска, опереточное правительство бежало за Урал, чтобы там быть арестованным адмиралом Колчаком, который 18 ноября совершил переворот и был провозглашен Верховным правителем России. В отчаянной попытке быть первым, Гай сел на самолет, и прилетел в губернский город С. Зайдя в ближайшее отделение почты, он послал хвастливую телеграмму о взятии города в Совнарком Ленину и Реввоенсовет республики Троцкому. После чего обратно на самолете благополучно вернулся в расположение своих войск. Утром 7-го ноября передовые части 1-й самарской дивизии заняли станцию Кряж и в сторону города был отправлен красный бронепоезд. Попытка чешских минеров подорвать понтонный мост через приток Волги была сорвана рабочими отрядами, сформированными на восставших заводах губернского города. В два часа дня передовые части дивизии Захарова вошли в город, а в пять часов вечера от городского вокзала на восток ушел последний эшелон с интервентами. Через три часа в город вошли части Железной дивизии Гая, а ближе к полуночи на автомобиле в губернский город С. въехал командарм Первой Тухачевский.
В это же время бойцы Николаевской пехотной дивизии тонули в жуткой заволжской грязи под Уральском. Город, ввиду малочисленности и слабости, взять не удалось, и всю осень дивизия Чапаева провела в демонстрации наступательного порыва. Казаки зло огрызались. Эскадрон Заломова то беспрестанно мотался между пехотными частями дивизии, поддерживая их наступление, то уходил в глубокую разведку и рейды, то охранял фланги наступающей пехоты. Эскадрон гонялся за казаками, казаки гоняли эскадрон по ровной как блин заволжской степи. Николай сознавал, что кавалеристы из его бойцов аховые, не чета казакам, сидевшим в седле как влитые. Поэтому прямых столкновений избегал, и все свободное время нещадно гонял своих бойцов, обучая их хоть каким-то навыкам верховой езды. С Чапаевым, в конце концов, у Заломова установились вполне ровные, деловые и даже отчасти дружеские настроения. А случай, когда Николай со своим эскадроном с фланга отчаянно врубился в контратакующих белоказаков, лавой натекающих на залегшую красную пехоту, вообще заставил Чапая уважать своего боевого комэска.

Коля шел по мостовой губернского города С., звонко печатая шаг своими сапогами. Мысли, пущенные им в свободное плавание, плавно перетекали с темы на тему. От воспоминаний о делах минувших, но недавних – к более приятному, но и одновременно горькому предмету, к милой его сердцу Наталке. Где же она, жива ли в этой мясорубке? А что сталось с Мечом Тамерлана, из-за которого собственно и начались их приключения? Молчит Меч, не отвечает на вопросы, теснящийся в голове красного комэска. И вдруг, словно молния ослепила, голову пронзила страшная боль от постороннего вторжения:
- Я здесь! Приди, возьми меня.
Николай встал как вкопанный. Неужели? Детские воспоминания возвратились или Глас был слышан наяву? Ну ладно, острая головная боль – последствие ранения, полученного в октябрьских боях в Москве. И слуховые галлюцинации мучают его с тех самых пор. Но так явно и четко! Воспоминания о московских боях привели к неожиданной мысли, а что если Глас Меча и тогда помог? Ведь что-то заставило Николая в самый последний момент отвернуть голову, и пуля, летевшая прямо в лоб, только чиркнула по виску. Не может быть! Много раз все эти годы Заломов вопрошал эфир, слушал себя, а ответом было только молчание. Показалось! Просто это родной город навеял воспоминания. И, тряхнув своей рыже-красной головой, бравый комэск отогнал их прочь, решительно зашагав дальше, в штаб.

Автор: Iskander_2rog 19.4.2017, 8:22

Глава 2. В штабе армии

- Все, отвоевался! – подумал комэск, прогнав глюки. – Только-только двадцать первый год разменял, а здоровье уже ни к черту. Будь она неладна! – не к добру вспомнил ту злосчастную пулю, полученную на Московских баррикадах. - Еще и от командования отстранили. – совсем приуныл Николай.
Зачем-то он так понадобился штабу армии, что срочно приказали сдать эскадрон и полк, которым он временно командовал, и вызвали в губернский город С.
Вообще чудило командование в последнее время немало. Складывалось такое впечатление, что после овладения губернским городом командование четвертой красной армии расслабилось, исчерпало наступательный порыв и утратило инициативу. Устроило чехарду с перетасовкой частей и командирских кадров, отдавало сумасбродные и маловыполнимые приказы. Чувствовалось отсутствие четкого плана. К этому добавилась взаимная ненависть казаков и крестьян, которые и составили основу воинских частей. Когда войска Краской Армии вступили на территорию Оренбургского и Уральского казачьих войск, то бывшие в ее рядах немногочисленные казачьи части стали неустойчивы. Да что там неустойчивы! Целыми сотнями перебегали и шли на поклон к атаману Дутову. В казачьих подразделениях и частях постоянно тлел фитилёк мятежа. Да и сами мужики не сильно стремились продолжать войну, а всё норовили удрать, разбежаться по своим селам – хозяйствовать. Могла повториться беда всех крестьянских революций, когда крестьяне, освободив свою местность, утрачивали весь наступательный порыв и расходились по домам. Этим не замедлил воспользоваться Колчак, собравший ударный кулак и развернувший наступление в сторону Волги. На сей раз в бой шла не рыхлая Народная Милиция Комуча, а хорошо мотивированные, и закаленные в боях офицерские части. Чапаев, командир Заломова, видел в этом предательство и грозился приехать в Саратов, в штаб армии и перестрелять всех спецов, считая их источником всех бед. Во время одного из посещений штаба, Чапаев в пух и прах разругался с очередным новым командармом, послал всех к чертовой бабушке, сдал дивизию и отправился в Москву, постигать военную науку в Академии Генерального штаба. Порядка, однако, не прибавилось. Вскоре у армии появился новый командир. Кто он таков, точно не знали, но втихомолку переговаривались, что на «энтот раз прислали всамоделешнего царского енерала», судачили, что «злой аки черт».
И вот вызов штаб армии. Николай тепло простился со своими сослуживцами. Взял с собой вестового Фрола Аниськина и отправился в губернский город С., где теперь располагался штаб 4-ой армии. Несмотря на поздний час, им удалось найти приют в казармах Запасного полка. Наскоро перекусили, и Заломов, оставив Фролку распорядиться насчет ночлега и завтрака, отправился прямиком в штаб, представляться.
Штаб армии и располагался в уютном двухэтажном особнячке, построенным в начале века в модном тогда псевдорусском стиле. Прежде, до переворота, это было сугубо мирное здание - в нём располагалась Губернская земская управа. В гражданскую особняк облюбовали военные. Николай угадал: штаб еще не спал и, напротив, был готов к очередной бессонной ночи. По коридорам деловито сновали девушки в гимнастерках и красных косынках, неся в руках папки и кипы исписанных бумаг. Переговариваясь на ходу, степенно шагали по своим делам военные, другие сидели на подоконниках и курили, пуская клубы махорочного дыма прямо в потолок и смачно сплевывая под ноги желтовато-бурую субстанцию. Из-за закрытых дверей раздавался стук и перезвон пишущих машин, а из-за одной двери, которую охранял красноармеец с винтовкой, был слышан стрекот телеграфного аппарата. Не переставая, трезвонил телефон, и кто-то сухим надтреснутым голосом, что-то раздраженно втолковывал невидимому собеседнику на другом конце провода. За столом перед дверью командующего сидела высокая барышня и что-то сосредоточенно печатала на машинке. Единственными достопримечательностью девицы были большие круглые очки, невесть как держащиеся на её вытянутом узком лице, да ещё, пожалуй, невероятная скорость, с которой она управлялась с машинкой. Николай намеревался проскользнуть мимо Цербера в женском обличии во врата, ведущие к командарму, но его остановил грозный рык долговязой девицы
- Вы куда? – рявкнул девичий голосок. – Командарм занят и никого не принимает! – отрезала девица, не поднимая глаз от текста.
- У меня предписание, - ответил Заломов, раздосадованный тем, что его маринуют в приемной.
Достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаге и протянул Церберу в очках. Та, наконец, удосужилась оторваться от своих записей и взглянуть в протянутый листок. Николай уныло думал, что раз уж не удалось проскочить к командарму, то, очевидно, придется повторить попытку утром, впрочем, без особой надежды на успех: волокиту советских учреждений он знал преотлично. Однако, девица видимо что-то усмотрела в его мандате, что повлекло изменения в её поведении по отношению комэску.
- Одну минуту. – попросила девица и, приоткрыв дверь, ведущую в кабинет командарма, змейкой проскользнула в узкую щель.
Раздражение Заломова между тем нарастало. «А тут действительно генеральским духом пахнет. – думал Николай. – Вон какие порядки завел, что запугал всех. Бедная девушка даже дверь открыть боится – в щёлочку проскальзывает!» Между тем «бедная девушка», широко распахнув дверь, пригласила Заломова:
- Командарм вас ждет!
Из-за широкого стола, на котором была расстелена огромная карта, поднялся и быстрым шагом двинулся навстречу Николаю невысокий крепыш в перепоясанной ремнями, ладно сидящей гимнастёрке.
- Живой, чертяка!
Николай почувствовал, как трещат его кости от крепких объятий командарма.
- А я всё думал, когда вызывал: ты это, или не ты!
- Я, я, Михаил Васильевич! – радостно отвечал Заломов, от души хлопая Фрунзе ладонями по спине. – А то я гадал, что за царского генерал к нам прислали, что всех в страхе и строгости держит.
- Боятся, значит? – посерьёзнел Фрунзе. – Ты смотри как старорежимные привычки глубоко сидят в казалось бы сознательных бойцах революции. До сих пор не понимают, что командир – старший товарищ, а не барин. Однако и без строгости никуда! Мы только строим свою революционную армию. А без железной дисциплины в этом деле никак нельзя, на одном революционном энтузиазме далеко не уедешь. Об этом не устают повторять и товарищи Ленин и Троцкий.
Глядя со стороны на Фрунзе и Заломова, можно было подумать, что они братья. Оба невысокие, но крепко сбитые, кряжистые, оба рыжие, только разных оттенков: русого с рыжеватым оттенком Фрунзе затмевал медно-рыжий, солнечный Николай. Лицо командарма четвертой окаймляет аккуратная окладистая, шелковистая на ощупь, бородка. Николай же отрастил аккуратные «ротмистрские» усы.
Вдоволь наобнимавшись и насмотревшись друг на друга, старые товарищи приступили к делу.
- Да ты проходи, садись. – Михаил Васильевич подвел Заломова к столу, придерживая за спину. – Разговор нам длинный предстоит. Сейчас Катюша нам чайку принесёт.
Пока долговязая и сухопарая Катюша распоряжаясь насчет чая, Фрунзе забросал Николая вопросами. Каково состояние войск? О чём думают красноармейцы и, вообще, каков настрой бойцов? Будут ли красные казаки воевать против своих? Чего не достает в войсках? Видя перед собой озабоченное лицо внимательно слушающего командарма, Заломов постарался отвечать как можно более обстоятельно.
- Бойцы недоумевают, почему топчемся на месте, растет недовольство, звучат обвинения в измене, Михаил Васильевич. – Я вам откровенно скажу…
- Тук. Тук. - оборвал Николая на полуслове стук в дверь. И в приоткрывшуюся щёлочку пролезла голова Катюши и произнесла:
- Чай, Михаил Васильевич! С баранками.
Фрунзе, на миг сняв свое строгое сосредоточенное лицо, весело откликнулся:
- Давай, заноси, хоть погреемся.
И он зябко передернул плечами и пожаловался Николаю:
- Дрова нынче дороги, а уголь – тем паче. Да и эту, обжору, - он кивнул в сторону стоящей в углу комнаты буржуйки, - Сколько не корми, все топливо сжирает, а стужа такая, что кровь стынет в жилах.
- Ну ты давай, рассказывай. – подбодрил он Заломова, пока девушка снимала с маленького подноса заварной чайник, стаканы с кипятком и тарелочку с бубликами.
- А на чём я остановился? – переспросил Николай, к своему стыду потерявший нить разговора.
- На том, что командарму придется выбирать между неподготовленным наступлением или мятежом в полках, - жестко ответил Фрунзе.
И, видя недоуменный взгляд Николая, счел своим долгом пояснить:
- Для успешного наступления одного революционного энтузиазма мало. Нужна подготовка, и серьезная работа, иначе кровью умоемся. Помнишь Московские бои?
Николай кивнул.
- Вот пример того, что бывает, когда наступление не готово. Ведь скольких жертв можно было избежать, тщательно всё спланировав и подготовив, как Лев Давыдович в Питере. Прости, я тебя прервал, так о чём ты хотел сказать?
Заломов, бросил в чай кусок сахара, и помешивая в стакане ложкой, продолжил:
- Ну, о настроениях в войсках. Нетерпимость овладела не только рядовыми красноармейцами, но и некоторыми командирами. Иные, стремясь завоевать популярность, даже подогревают этот настрой. Тут и до бунда недалеко.
- Да-а! – задумчиво проговорил Фрунзе и пятернёй взъерошил волосы у себя на затылке. – Не изжили мы еще атаманщину. Поговорю я с членом военного совета, пусть его комиссары усилят свою работу.
- И пролетарским элементом бы войска усилить надо. Одни крестьяне да казаки в войсках, а сознательных рабочих мало. – добавил Коля.
- Ничего, с этим ситуация начинает понемногу выравниваться. Иващенков дал рабочих, на заводах губернского города С. агитация проводится, путейцы Сызрани дали пополнение, скоро должен прибыть полк Иваново-вознесенских ткачей. И ведь прекрасные командиры, самородки, наподобие Плясункова, или твоего же Чапаева, и преданы делу революции, а сознательности ни на грош! - неожиданно Фрунзе вновь вернулся к больному вопросу. Видимо он очень беспокоил командарма. - И грамоту военную не разумеют. Учиться надо Коля, учиться военному делу настоящим образом! Вот и тебя замыслил я отправить на учебу в Академию, в Москву.
- Война же, Михаил Васильевич! – воскликнул Николай.
- Вот именно – война! И победить врага можно только освоив всю сумму знаний, что накопило человечество за свою историю. – подхватил Фрунзе, позабыв о своём остывавшем чае. – Знаешь, Коля, что помимо революционного порыва главное в наступлении?
Николай, отхлебнув из своего стакана, вопросительно посмотрел на командарма.
- Главное в наступлении счет и расчет. Сколько требуется провизии на солдата на каждый день? Ведь одними революционными лозунгами сыт не будешь! А на полк, а на дивизию? А фураж для лошадей? А горючее для автомобилей и аэропланов? А бронепоезда? А камень, щебень и лес для строительства укреплений? А средства для форсирования водных преград? Сколько, чем и на какое расстояние нужно доставить боеприпасов? А то ведь можно пойти в наступление, а через двести верст остаться без корма, еды, патронов и снарядов! И без всего этого вместо победы будешь окружён, разбит, или взят в плен. Только людей зря погубишь! – Фрунзе посмотрел на обескураженного Заломова и добавил: - То-то.
Николай вспомнил, как много в Минске Фрунзе читал литературы по военной истории, все ночи просиживал за какими-то расчетами. Неужели уже тогда готовил себя к роли красного полководца?
- Вот посмотри, - едва не расплескав чай, Фрунзе встал и склонился над картой, - это расположение нашей стороны, а вот войска Колчака. - он ткнул карандашом с в сторону Урала, пестревшего синими значками. - По всему видно, что белые накопили силы и изготовились для наступления. Если мы пойдём в наступление, то будет мясорубка с непредсказуемым результатом, а я хочу ударить наверняка. Как ты думаешь, куда беляки нанесут главный удар?
Николай вгляделся в карту, недоуменно пожал плечами и ответил:
- Ну, не знаю, наверное, к нам пожалуют, в губернский город С.
- Верно, Коля, правильно мыслишь, погляди, - Фрунзе указал на район Уфы, где было особенно много синих обозначений, - Но я думаю, что второй удар они направят в район Казани. А это – расходящиеся направления. По мере наступления их фланги будут отрываться друг от друга, войска растягиваться, а силы слабеть. Вот тут я и нанесу удар во фланг наступающей группировки колчаковцев. Тем самым достигается и разобщение колчаковских сил и белоказаков. А далее целесообразнее продолжить наступление на Урал, где много сочувствующего нам пролетариата, огибая по касательной Уральское и Оренбургское казачьи войска. Казаки за свои хаты будут сопротивляться отчаянно, вот мы, пополнив войска уральскими рабочими, и навалимся на них с севера, с Урала, откуда они нас не ждут. Каков план?
- Здорово! – Николай не мог скрыть восхищение стратегическим талантом товарища. – А вы меня, Михаил Васильевич, шаровары протирать в аудиторию отправляете!
- До лета все равно в наступление не пойдём. Нужно, чтобы армии противника втянулись в бои, поистрепались, растянули тылы. Это, брат, дело серьёзное, тут тщательная подготовка требуется, в том числе и командиров подучить азам военной науки. Приедешь – полк примешь. Неделю тебе даю, отдохнуть, оглядеться, семью навестить, и вперёд - в Академию.
- Есть! – щелкнув каблуками, откозырял Заломов.

Не знал Николай, что это не конец долгой ночи и его ожидает не менее неожиданная встреча. Не подозревал и то, что встреча с родным домом выйдет столь трагической.

Автор: Iskander_2rog 20.4.2017, 8:37

Глава 3. В ГубЧК

На выходе из штаба Николая Заломова ожидал не очень приятный сюрприз, в виде двух чрезвычайно хмурых людей. Один, несомненно, главный, – с маузером на боку чахоточного вида долговязый тип был одет модную кожанку, другой, пониже, был облачен в опоясанную ремнями потрепанную телогрейку и вооружен манлихером с примкнутым штыком.
- Товарищ Заломов? – полуутвердительно спросил главный. – Мы из ЧК. Просим пройти с нами.
В Заломове закипело раздражение: время второй час ночи, за целый день у него, кроме пустого чая у командарма, маковой соломки во рту не было, а тут эти пристают… Лучше бы заговорщиков и контрреволюционеров искали, а не приставали попусту к командиру Красной Армии. Но, подавив раздражение, ехидно осведомился:
- А, что стражи революции только по ночам работают? Документы предъявите! – добавил он на всякий случай.
- Пожалуйста! – долговязый достал из внутреннего кармана и развернул листок.
Это было распоряжение, отпечатанное на бланке канцелярии Губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, и подписанное начальником канцелярии. Николая все это уже порядком достало, поэтому он устало попросил:


- Основания?
- Начальник расскажет. Нам приказали доставить – мы выполняем.
Действительно, что спрашивать с рядовых сотрудников? Надо общаться с тем, кто заинтересовался рядовым комэском. Однако, Николай попытался сделать второй заход:
- Ребята, давайте завтра, а? Я с утра буду у вас как штык. Целый день в седле, весь вечер у командарма, у меня только одно желание – приткнуться где-нибудь, да ноги вытянуть.
- Никак нельзя, сказано было доставить немедля. – говорил один долговязый, тот, что в телогрейке с ружьём, только сопел и переминался с ноги на ногу.
- А, ладно, пошли! – решился Николай, сил препираться, если честно, уже не было.

Пока шли по, погруженным во тьму, городским улицам, Николай в душе дал волю раздражению на чекистов. Нет, конечно, он умом понимал, что всякая революция, чтобы быть успешной, просто обязано создавать подобные карательные органы. Можно сколько угодно одерживать победы на поле боя, но внутренняя слабость может погубить любую власть. Раздражение Заломова вызывали лишь методы, которыми «действовал карательный меч революции». А они были, по его мнению, таковы, что только множили число врагов Советской власти. Репрессии, которые ЧК развернула в тылу, реквизиции, преследования церковников, интеллигенции, крестьян только распаляли костер гражданской войны, привели к невиданному ожесточению в борьбе. Николай же ведь был не слепой и немало насмотрелся за эти годы: видел издевательства и страшные мучения, которыми подвергали своих противников обе стороны, видел ненависть в глазах врагов и не меньшую ненависть в глазах друзей. «Если бога нет, то кто же обрел Россию на такую судьбу?» - иной раз думал Николай. – «Или, чтобы построить новый мир, нам суждено пройти через этот кошмар взаимного самоистребления?»
С другой стороны, Заломов видел, что просто необходима сила, которая смогла бы навести хоть какой-то порядок. Заставить работать разложившиеся и разленившиеся толпы, скитающиеся по российским просторам, ликвидировать несметные банды, бродящие по Руси, грабящие и терроризирующие население, вернуть людей в поля и цеха. Осознавал Николай, или нет, но отчасти его неприязнь к чекистам была типичной для кадровых военных, всегда свысока относившимся к контрразведчикам, и считающим, что уж они-то на поле боя занимаются реальной работой, в то время, как контрразведка по тылам сидит и в шпионов играет.

«Изменился. Постарел.» - думал Николай. Глядя на поднимающегося из-за стола Колоссовского. Председатель Губернской Чрезвычайной комиссии и ранее не отличавшийся дородностью, худобой стал напоминать скелет. Натянутая на череп кожа, впалые щеки и изборожденный морщинами лоб делали из Казимира не довольного жизнью эпикурейца, как прежде, а на средневекового аскета. Довершали картину плотно сжатые губы, отсутствие так хорошо знакомых Николаю усов и пронизывающий взгляд глубоко посаженных глаз, окаймлённых синими кругами.
- Так вот, значит, где ты окопался? Карателями командуешь? – с некоторым вызовом спросил Николай, как только перестали обниматься. – Ну и видок у тебя я скажу – вылитый Торквемада.
Казимир не обиделся, а хотя и мог бы. Вместо этого погладив место, где ранее находились усы, ответил со всей серьёзностью:
- Эх, и ты недопонимаешь, Коля. Когда мне предложили, место председателя Губ ЧК, не счел своим долгом отказаться. Я ведь не отступал со всеми, когда Красная Армия оставила город. Остался здесь, исходил всю губернию, налаживал связи, прощупывал настроения, готовил ваше возвращение. Никто лучше меня не владеет настроениями в губернии, я знаком со всеми раскладами в городе. Что, лучше бы варяга какого-нибудь прислали? Так он таких дров здесь наломать может! И так ломают. Чехи были – плохо! Сейчас, вместо них, уже наши нагнали венгров, латышей и китайцев. А у тех подход простой, и разговор короткий – «к стенке»! Вот и приходится выкручиваться.
Николай не мог не признать определённого резона в глазах поляка, но… он помнил о неприязни Колоссовского к России. Или это была лишь манера фрондирования? Поляк – русский патриот? Однако!
- А как же Братство Звезды? А их планы в отношении России?
- Успокойся, Николай. – со своим едва уловимым, но и неистребимым мягким акцентом произнес Колоссовский. – Слишком много вопросов задаёшь, на которые у меня пока ответов нет. Не в последнюю очередь об этом я с тобой и хотел поговорить. Но давай на некоторое время заключим мировую и перекусим.
С этими словами бывший инженер, а ныне главный губернский чекист сдернул со стола газету, под которой оказалась еще дымящаяся картошка, кружочки копченой колбасы, ломтики сала и свежий хлеб. Венчала все это, редкое по тем голодным временам, изобилие бутылка настоящего армянского коньяка.
- Откуда все это? – сглотнув подступившую слюну, спросил Николай.
- Накануне склад спекулянтов взяли. – объяснил Казимир. – Все по госпиталям раненым отправили, ну и я малость по разнарядке получил. Да ты не беспокойся, всё по закону.
Только теперь Николай понял, как он голоден. Без слов друзья уселись за стол, и пока Казимир занялся откупориванием бутылки, Николай воздал должное яствам. По правде сказать, колбаса была, по-видимому, из давно издохшей лошади, сало выглядело пожелтевшим от старости, а в хлеб кроме муки было напичкано столько всего разного, что он приобрёл грязно-серый цвет. Но как бы ни было, а тяготы гражданской войны отучили Николая быть привередливым, поэтому угощение ему показалось поистине царским. Единственно по-настоящему стоящим на столе был коньяк, от первой рюмки по всему телу разлилось благодатное тепло.
После второй Казимир решительно отставил коньяк в сторону:
- Я думаю – хватит пока, поговорить надо, пока не развезло. Ты давно Фрунзе знаешь?
Николай насторожился, хотя, действительно, у него от выпитого и съеденного уже немного зашумело в голове, и стало клонить в сон. С чего бы это чека заинтересовалось командующим?
- В Минске в марте семнадцатого вместе власть брали. – Николай отвечал, тщательно выбирая слова. – А потом в октябрьский переворот в Москве вместе дрались. Он старый большевик, еще с первой революции.
- Да знаю я! – отмахнулся Колоссовский, его больно задело недоверие услышанное в словах друга. – Не доверяешь, значит? – чекист посмотрел прямо в глаза Николаю. – А зря! Советую тебе и дальше держаться Фрунзе. Это, брат, птица высокого полета. Во всем советском руководстве он, пожалуй, единственный, кто четко видит перспективы и пути строительства Красной Армии.
- Как же! – не поверил Заломов. – А Троцкий, Вацетис, Тухачевский?
- Позёры, болтуны, бредящие идеей мировой революции. – отмахнулся Казимир Колоссовский. – Таким дай власть – они страну уничтожат ради идеи. А для Фрунзе главное – прогнать интервентов и победить контру внутри страны. И будет он строить армию государства, Советской России, а не интернациональную орду, которую можно бросить в поход на Европу. Троцкий, кстати, Магистр Братства.
- Да, ну!
- Они же там в связи с войной и революцией рассорились все! Европейцы, заручившись поддержкой толстосумов из Америки вознамерились построить общество, где транснациональный капитал будет править миром. «Белые люди», «высшая каста» будут на вершине пирамиды – остальные должны работать и обеспечивать их.
- Однако же…
- Да подожди, я ещё не досказал. Россия для них в таком раскладе – неисчерпаемый источник ресурсов, необходимых для поддержания в сытости и довольстве высшей расы - европейцев. Связанные с революцией русские члены Братства не захотели согласиться с такой нерадостной перспективой и подняли бунт. Для них коммунизм в мировом масштабе и есть земное воплощение идеала Братства. Отсюда их мессианство, их идеи красной интервенции в Европу ради мировой революции. Коля, они сожгут Россию в топке мировой революции, а потом подожгут и Европу. А для этого они решили использовать знамя борющейся партии.
- Слушай, ну так получается, что куда не кинь – всюду клин. Получается – Братство Звезды – тайная организация внутри партии. Но ведь а России есть и другие, члены Братства Звезды?
- Они все вынуждены примкнуть к тем или к другим. А Американцы как всегда – и тем и другим. С одной стороны – профинансировали переезд Троцкого сотоварищи в Россию. С другой – снабжают и содержат Колчака. Есть ещё и Несущие Свет – элита Братства. Те вообще ведут своё происхождении от Звезды и носят первоначальные кольца, сделанные из натурального звёздного метала. А в оправе – кусочек Звёздного Камня. Лни действительно отличаются от нас и могут действительно делать штуки недоступные простым людям.
- Например?
- Они, к примеру, могут мысленно общаться между собой на огромные расстояния, не имея никаких средств связи. Они чувствуют друг друга, Коля. Надо как-то остановить и тех и других.
- Да это я и сам теперь вижу. – поддакнул Николай. – А чекисты? На чьей они стороне?
- А ЧК, как и армия – инструмент государства. Поэтому настроения разные, как и в партии впрочем. Германского посла ведь чекисты ухлопали, чтобы революционную войну со всем миром учинить, безумцы. Мы же ждали, что они Штоца послом пришлют, но тот оказался хитрее – поехал обычным секретарём. На самом деле – цель он, а Мирбах – прикрытие, дымовая замеса. Помнишь, в газетах – всё об убийстве посла, а то, что ещё и убили секретаря, упоминалось вскользь. Но члены Братства всё поняли сразу – российские Братья бросили вызов их могуществу, именно после этого гражданская война пошла всерьёз, а нищие и полуголодные белогвардейские армии стали вооружаться и снабжаться. И выстрелы в Ильича связаны с этим.
Впрочем, и в нашей партии изначально два крыла сожительствуют. Для одних – преимущественно эмигрантов – Россия всегда была чужой. Для них ближе Европа и только там можно построить коммунистическое общество. А Россия – лишь факел, чтобы разжечь пожар мировой революции. Другие, пока эмигранты в европейских кафешках и бистро просиживали, работали в России, на заводах, в деревне, сидели в ссылках, колесили по всей стране. Для таких – Россия – Родина, и другой не дано. Поэтому они, не отказываясь от идеи мировой революции, втихомолку протаскивают идею о возможности построения нового общества в одной стране.
- А ты, ты сам. Казимир, какую идею поддерживаешь? Только не увиливай от ответа, бросаясь в общие рассуждения. – потребовал Николай.
Минуло то время, когда Николка в рот глядел инженеру Колоссовскому. Они, прошедшие войну и революцию, давно были на равных, и на «ты».
- Я, как ни странно, за тех, кто считает, что надо защищать свою социалистическую Родину – Советскую Россию. Я – за Россию! Более того, именно большевики, Красная Армия и ВЧК стоят на защите единства страны. Мы ведем войну против интервентов, самостийников, батек и атаманов, разрывающих страну на части. Все больше и больше честных людей будет осознавать этот факт и переходить на нашу сторону. Любовь к Родине примирит их с большевизмом. Поэтому я против тех, кто желает сжечь Россию в огне мировой революции, хоть я и поляк. Хватит, наэкспериментировались! Надо страну по кусочкам обратно собирать, надо ее из руин поднимать, А эти – сами с голой жопой, а в другие страны свет истины собрались нести. Нам в России надо дать образец хозяйствования и государственного управления, тогда только, глядя на нас, и остальные страны подтянуться. – Колоссовский невесело усмехнулся. – Знаешь, Николай, порой мне кажется, что это Братство и эти адепты всемирной революции – одна шайка-лейка.
- Сил против Троцкого пока маловато, поверь, они есть. – разоткровенничался Колоссовский. – Он ведь и большевикам примкнул только в семнадцатом, а до этого – злейший враг был! Эх! – он даже стукнул легонько ладонью по столу. – Смотаться бы за океан, разузнать, чем наш Иудушка, как Троцкого называл Ленин, там занимался, с кем из банкиров дружбу водил.
У Заломова стало на душе полегче. Свой! Пусть интриган, это у поляка в крови, зато – свой! Одна мысль засела к Николая в голове и он её озвучил:
- Ладно, Штоца убили, и мне его совсем не жалко – сам запутался, сам связался с Кронбергом, но у него была жена, что с ней?
- Екатерина Михайловна?
Николай кивнул:
- Мама Наташи.
Колоссовский потёр бритый подбородок:
- Не знаю. – честно признался. – Упустил. Надо будет разузнать, что с ней стало. Если найду – пристрою на какую-нибудь службу.
Изрядно выпитое зелье тянуло на откровение, поэтому Николая развезло и понесло:
- Казимир, я вообще на очень многое стал смотреть по-иному после ноября. А стоило ли такие жертвы городить, страну ввергнуть в гражданскую войну, русских натравить друг на дружку? Ведь вон, сколько крови пролито, а сколько ещё прольётся? А ведь надо было всего лишь немного поднапрячься. Чуток перетерпеть – и вот она – победа над германцем. И не топтали бы они Украину, не отвалились бы Прибалтика, Польша, Финляндия. Уж не зря ли всю эту кашу заварили? Я тебе это как другу, а не как чекисту говорю эти контрреволюционные вещи.
Казимир Ксаверьевич ответил не сразу. Сначала долго молча разглядывалрюмку с янтарной жидкостью, держа её на весу перед собой. Словно какое-то откровение мог разглядеть в коньяке. Затем залпом осушил посуду, и, медленно и осторожно подбирая слова, произнёс:
- Думаешь, Коля, ты один такой задаёшь этот вопрос? Да, я сам себе его не раз задавал. Только ли в войне дело? А социальное неравенство? А безземелье крестьянства? А сословное и национальное неравенство? Да сколько неустроенности на Руси было! Вон, твой батя, каким знатным предпринимателем был, как дело свое продвинул и раздвинул, а всё одно – подлым сословием вы считались. При царе знать вовсе не спешила своей властью делиться. – Николай вынужден был согласно кивнуть. – А разве мы революцию только ради победы делали? Революция разбудила и повела к политической жизни, к грамотности миллионы, на что понадобился не один десяток лет спокойной мирной жизни. Проснувшееся национальное самосознание окраин привело к тому, что они всё равно рано или поздно обрели независимость, скорее всего, через пролитую кровь и большие жертвы. А большевики предоставили им свободу без всяких условий. Да и победа была бы пирровой. К черноморским проливам нас не допустили бы англичане, а французы бы кредитами удушили. Это же надо было столько кредитов у них набрать! Они из нас благодаря этим деньгам «мальчиком на побегушках» сделали. Завели Романовы страну в тупик, и кто дал бы гарантию, что после войны Николаша снова что-нибудь не отчебучил бы. А кто мог знать, что в Германской империи произойдёт революция? Нет, друг, Ноябрьская революция в Германии – прямое следствие нашей революции. Не было бы нас – не было бы их. Из всех политических сил в России – только мы боремся и против интервентов, и против националистов. Поэтому победа красных – это гарантия независимости России.
Казимир перевёл дух, а Николай сидел и размышлял над услышанном из его уст. Признавая определённую правоту в словах инженера, он тем не менее имел своё, несколько отличное мнение, но вслух высказывать его не стал. Хоть и верный человек Колоссовский, однако же, есть вещи, которые не стоит доверять и близкому другу, тем более, что он служит он в ведомстве, которое кто-то метко назвал «карающим мечом революции».
Колоссовский, будто бы не видя, что происходило на душе парня, разлил по рюмкам коньяк:
- Давай, Коля, выпьем еще, за нашу встречу, за наше дело, за победу!
- Давай! – и, чокнувшись с чекистом, Николай залпом осушил рюмку.
Колоссовский тоже опрокинул содержимое соей рюмки в рот, крякнул по-мужицки и отправил себе в рот ломтик сала.
- То ли стар стал, то ли сало – дрянь. – пожаловался Казимир. – Как резина. Так ты, значит, ни Наташу, ни Меч уже не ищешь? – вопрос прозвучал довольно резко и неожиданно.
Николай поднял глаза и обнаружил перед собой другого Колоссовского. Добродушно жующий собеседник куда-то исчез и глаза главного губернского чекиста смотрели на него строго и требовательно. Под взглядом этих глаз Николай вдруг почувствовал себя крайне неуютно.
- Так война же, Казимир Ксаверьевич. – неожиданно для себя в общении с Колоссовскми он вновь перешел на «Вы».
Ответ прозвучал как нелепое оправдание, поэтому Николай счел долгом поправиться:
- Ищу по мере сил, и поскольку позволяет военная обстановка.
- Помнишь, ты говорил перед отправкой на фронт, что Меч Тамерлана, возможно, оружие необычайной силы? – Николай кивнул и Колоссовский продолжил: - Меч надо найти, Коля! Страны как таковой нет, и в этих условиях им может завладеть кто угодно. И беляки, и интервенты, наши нетерпеливые, и, вообще, опасные честолюбцы с любой стороны. Страшно представить, что кто-то им решит воспользоваться. А нужно, чтобы он не достался никому!
- Да я и сам об этом думал. Появление Меча в России связано с двумя местами: с Москвой и губернским городом С. Но Москву я всю излазил еще до революции, а в губернский город С. получилось попасть только сейчас. Фрунзе неделю отпуска дал – время немного, но если с толком воспользоваться – шанс есть.
- Ну вот и ладно. – заметно повеселел Колоссовский. – А у меня и документ готов на такой случай.
С этими словами он потянул на себя один из ящиков стола, достал оттуда сложенный вчетверо листок и протянул его Николаю. Николай удивленно приподнял бровь, однако взял лист, развернул его и прочитал. Это оказался мандат от ГубЧК на имя командира Красной Армии Заломова Николая Георгиевича. Документом предписывалось
,
а также, что
.
- Так, значит, ты всё знал и все спланировал заранее? – по правде говоря, Колоссовский опасался реакции парня, не признающего никакого контроля, но подняв глаза увидел, что Николай смотрит почти весело. – Вот за это спасибо! Не последняя бумажка в наше время.
- Почему знал? Я знаю тебя, Николай, поэтому предположил, что тебе может потребоваться содействие. Чекист я, или нет! – в тон Заломову ответил Казимир. – А хороший контрразведчик должен уметь прогнозировать. С этим документом ты можешь спокойно задавать вопросы, добиваться помощи, делать официальные запросы, привлекать других людей. А если Меч отыщется, то можешь спокойно носить его с собой, не опасаясь, сто отберут или обвинят в краже.
- Всё хорошо, одного не хватает.
- Чего же?
- Кожаной куртки. Без кожаной тужурки никак, авторитет не тот! – шутливо попросил Заломов.
Колоссовский расхохотался, да так открыто, что вроде бы даже морщины на лбу разгладились:
- Вот уж что-что, а эту просьбу я действительно предугадал. Пофорсить хочешь? Будет тебе кожанка! Вот, держи, - поляк протянул целую пачку документов, - вещевой аттестат. Получишь по нему завтра на складе кожаную куртку, новые штаны и френч, ремень и сапоги, фуражку и маузер в кабуре. Да, там еще и продовольственный аттестат, а то харчеваться тоже чем-то надо.
Беседа двух друзей затянулась далеко за полночь. Наконец, Колоссовский обратил внимание, что у Николая слипаются глаза, и он клюёт носом.
- Ну, всё. Давай, дуй на ночлег, а то у меня кроме этого ещё дел полно.
Николай попросил разрешения забрать еду с собой.
- У меня вестовой голодный сидит. – объяснил он Казимиру, заворачивая сало и колбасу в газету. – Фрол Аниськин, да ты его должен знать!
Казимир на миг задумался, потом лицо его просветлело:
- Не тот ли это хлопчик, что записки любовникам в Васильевке таскал?
- Он самый. Почитай, почти год назад неведомо как разыскал меня, упросил взять к себе в эскадрон. Сейчас лихим кавалеристом стал, вестовым при мне состоит.
- Да-а, блестящая карьера: был посыльным – стал вестовым.
Оба засмеялись.
Уже на выходе из кабинета, Николай был остановлен вопросом Казимира , брошенным вслед:
- С чего начать, собираешься, Николай?
Тот пожал плечами:
- Пожалуй, подниму связи, схожу по прежним адресам, а там и Васильевку навестить есть смысл.
- Верно! В правильном направлении копать думаешь, только к Зинаиде Архиповне не ходи.
- Это почему же?
- Любовник у неё нынче очень влиятельный – сам Председатель Губкома. И очень ревнивый, черт! – злость, с которой все это сказал Колоссовский, позволяла предполагать, что он сам не равнодушен к бывшей Мадам Зи-Зи. – Если приревнует – уничтожит. Тут уж ни я, ни Фрунзе помочь не сможем.
- Ладно, учту. – буркнул парень.
- А вот к Белавину – зайди! Что-то подозрителен мне стал в последнее время наш доктор, словно скрывает нечто. – посоветовал напоследок Казимир.

Странная эта штука - время, думал Николай Заломов. Ему вообще было свойственно особое ощущение времени. Он как будто чувствовал эту неосязаемую абстрактную субстанцию. Вроде течет всё время одинаково, да не одинаково. Иной раз за целый год меньше произойдет, чем за один месяц. Вот и сейчас время как будто уплотнилось, словно пружина часового механизма сжалась до предела: ещё один поворот заводного ключа и стрелки на циферблате полетят с калейдоскопической быстротой. Невзирая на бурные события последних лет, войну и революцию, Николай не чувствовал в те года стремительности бега времени. Да, происходили великие события в жизни России, но личное время Заломова двигалось вместе со страной, а поэтому незаметно. Сейчас же, выходя из ГубЧК, он вдруг стал, казалось бы, осязать натянутую струну, еще немного – струна лопнет – и время сорвется в бешенный галоп. Подобное чувство Николай испытывал только один раз в жизни – весной и летом четырнадцатого года.

Автор: Iskander_2rog 21.4.2017, 8:43

Глава 4. Анархия, мать её…

Если сказать, что жизнь Арсения Яценюка была пёстрой, значит ничего не сказать. Поначалу – обычное босоногое детство деревенского мальчишки. Бегали по горам и пригоркам Жигулей, лазали по деревьям, не забывая деревьев фруктового сада деда Калги, купались в Волге, удили рыбу. Строгий отец – хитрый и хапужистый Васильевский кулак – бил парня смертным боем за малейшую провинность.
Потом – суровая, но полная впечатлений жизнь учащегося реального училища. Первая любовь, несчастная, - к гимназистке Наталке. Первые драки. Первая ненависть – к лучшему другу и удачливому сопернику. Первые выходки – дикие выходки горчишников Струковского сада. Первый стакан вина и первое посещение срамного дома с весёлыми мамзелями. Пора отрочества закончилась первым предательством. Не Арсения предали – он предал. Предал лучшего друга и возлюбленную. Начиная тогда, он и не подозревал, что подлость и предательство войдут у него в привычку и станут второй натурой.
Пора взросления началась у него с убийства. С каким наслаждением он вогнал нож в бок Козлобородого. Деньги, причём немалые, посулило за убийство ему некое Братство Звезды. Однако не обманули, заплатили, но убийство получилось какое-то кривое: резал, да недорезал, выжил окаянный. Но отныне путь в честное общество был Сеньке закрыт. Он опустился на самое дно: шлялся по каким-то притонам. Спускал деньги на игры и дешёвых шлюх, подворовывал по случаю. А когда стало в городе невмоготу – рванул на вольные хлеба, в Жигулёвские леса. Сколотил из подонков, укрывающихся от призыва в армию, банду, с которой наводили ужас на Сызрань, Ставрополь, Ширяево, Сенгилей, уездные сёла и деревни. Погуляли вволю, поразбойничали всласть. Но недолго верёвочка вилась, власти, занятые войной на западе, обратили, наконец, свой взор на восток, выслав команду из солдат и казаков – перестрелять разбойничков. Понял Сенька, что дело худо.
Война – мать родна – дала ему шанс. Шанс стать приличным человеком. Связавшись с властями, он, в обмен на помилование, сдал своих друзей-разбойничков. Они обтяпали очередное предательство вместе с жандармским полковником, с которым Арсению пришлось делиться награбленным. В обмен на это полковник пообещал ему, что армейская служба, а это было одним из условий сдачи, будет непыльной и подальше от боевых действий. И опять предательство сошло Сеньке с рук – жандарм не обманул и, используя армейские связи, устроил служить его во флот – на линкор «Гангут», на котором после бунта наблюдался большой некомплект личного состава.
Служба на линкоре была непыльной и весёлой. Корабль, после минирования Финского залива, вместе с другими дредноутами класса «Севастополь» прочно стоял у причальной стенки в Гельсинфорсе. Единственными сражениями матросов линкора были попойки в местных пивнушках и сексуальные труды в постелях дебелых финских проституток. От безделья, да на казённых харчах, матросы поправлялись, а в их головы лезли всякие нехорошие мысли. Ко времени появления в экипаже Арсения среди матросов насчитывалось полторы сотни последователей разных политических партий. Эсеры ненавидели кадетов, эсдеки различных направлений презирали эсеров, анархисты воевали против всех, местечковые националисты свысока смотрели на весь этот великорусский междусобойчик, лелея надежду, что грядёт час избавления от русского ига. Всё было всерьёз и порой дело доходило до мордобоя. Все сходились лишь на одном: самодержавию приходит крышка. Самой влиятельной и большой среди матросов партией, были анархисты. Они-то и встретили Сеньку с распростёртыми объятиями, разбойники и бандиты были у анархистов в чести. Анархисты вообще не утруждали себя теоретическими изысканиями и прочими умствованиями, а предлагали простые решения, недалеко ушедшие от тривиального разбоя.
Арсений, попав в такую компанию, так и не освоил толком морскую науку: пришла Февральская революция, и совсем уж стало не до овладения флотской премудростью. Боевую учёбу заменили митинги, наставления и уставы – постановления и резолюции. Зато он быстро стал своим среди корабельных бездельников, которые гордо величали себя анархистами-социалистами. Вовсю развернулась эта компания после Февраля. Весело тогда было! Вот где жестокая, склонная к насилию, Сенькина натура развернулась во всю ширь. Весело топили офицерьё в прорубе, весело их обливали ледяной водой и весело катались по заиндевевшим телам на санях. Стараясь походить на своих кумиров – революционеров, он стал отращивать волосы и носить пенсне, благо, после того как они перебили буйных, а тихие офицеры помалкивали, следить за соблюдением уставов стало особо некому. Вкупе с чрезвычайной худобой, длинными руками и пальцами, новый облик Арсения приобрёл вид демонический и загадочный. В иные времена бравая матросня вряд ли позволила верховодить собой столь субтильному субъекту. Но в дни революционных потрясений престранный облик и разбойничий шлейф и не такое проделывали с сознанием заурядных, казалось бы трезвомыслящих особей. Да только избран был Арсений от экипажа в Центробалт, где братва, исповедующая идеи анархизма, получила большинство.
В октябрьские дни Центробалт отрядил для помощи московским рабочим большой отряд под командой отчаянного головореза Федьки Расколова. Разбившись на ряд более мелких отрядов, матросня принялась наводить «революционный порядок» в Первопрестольной. Один из отрядов вёл не имеющий боевого опыта, кроме разбойничьих налётов, слабо ориентирующейся в вопросах флотской службы, но зато верный заветам Бакунина, возглавил не имеющий никакого боевого опыта, но зато свой братан-анархист, Арсений Яценюк.
Для Сеньки участие в московских событиях стало вершиной его кровавой карьеры. Одновременно сей визит разбудил в нём прежних, казалось бы давно уснувших, демонов прошлого. Хватило одного взгляда на уверенного, по-хозяйски распоряжающегося в Москве, Николая Заломова, как рука сама потянулась к маузеру. Только усилие воли не позволило всадить этому выскочке пулю промеж его наглых глаз. Но в место этого Сенька улыбнулся и, протянув руку, пошел навстречу сопернику. Бес ненависти к более удачливому сопернику и бес вожделения к потерянной возлюбленной вновь овладели им. Тем слаще для Сеньки было узнать, что Николке тоже ничего не обломилось с гордячкой. Ветреница пальчиком поманила этого деревенского увальня и упорхнула, что, безусловно, давало ему шанс. И совсем уж не удивился он, узрев среди красногвардейцев эту шлюху, Глашку, и её хахаля. Революция тем она и хороша, что всем даёт шанс выбраться из грязи, да в князи. Иное дело – нимфа с изумрудными глазами, незнамо где ныне обитающая. Происхождения она – самого прескверного в нынешнее время, так и напрашивается на то, чтобы поматросить и бросить. Многих, подобных Наталке, поимел Сенька со славных Февральских деньков, многих попортил: дворяночек, мещаночек, чопорных мамаш и трепещущих невинных дочурок. Победителю всё дозволено! Он по собственному опыту знал: неприступная прежде офицерская жена, становилась ой как доступна, получив статус офицерской вдовы. Тем более, если он сам присвоил этот статус, утопив в проруби муженька. Арсений аж причмокнул, представив как будет измываться над желанным телом.
Однако, после Октября всё пошло не так, как он задумал. А как-то криво и вкось. За Октябрём наступил февраль восемнадцатого, когда вконец разложившиеся матросики под Нарвой дружно бежали от германца, отнюдь не испытывающих братских пролетарских чувств к врагу. Долго помнил Сенька тот панический ужас, что овладел им, когда по их позициям жахнула немецкая артиллерия. Что и говорить, не выдержала его подлая душонка испытания реальным боем! Мучительно стыдно было Арсению вспоминать об этом. Слабым утешение было то, что робость и малодушие проявил не он один – вся бравая матросская команда по главе со своим командиром Пашей Буренко пустилась наутёк. Бежали далеко, так далеко, что добежали до Волги, остановившись лишь в губернском городе С. Тут их и настиг карающий меч революции в лице хмурых, немногословных латышей-чекистов. Проштрафившуюся команду сняли с бронепоезда, а Пашу Бурнеко под конвоем отправили в только что вновь ставшую столицей Москву – ответ держать.
Чуткий к переменам Арсений остался в губернском городе, решив не преть на рожон, а отсидеться и понаблюдать. Что-то всё происходящее вокруг ему решительно перестало нравиться. Виданное ли дело: революцию вместе делали, кровь на баррикадах вместе проливали, а как командовать – большевики одни первыми оказались. Заняли все посты, все должности и никого из других социалистических партий пускать не хотят. Дюже обидно все это было Яценюку. И ещё одно непонятно было бывавшему матросу – большевики, вместо того, чтобы, как и предполагалось, разрушить государство, стали только укреплять государственную власть. Да так рьяно закрутили болты, что жизнь при прежней власти мёдом начала казаться, при царизме отродясь таких безобразий не бывало, вот тебе и «Николай Кровавый»! Уже и «социалистическое отечество в опасности» объявили, и это вместо того, дабы немедля броситься всеми силами в Европу - раздувать пожар мировой революции против буржуев всех стран. А братья-анархисты как раз были бы совсем не против прогуляться в Европу на тачанках да на бронепоездах – пограбить, повеселиться. В бульон ненависти, и возмущения, клокочущий в груди Арсения, перца добавил и тот факт, что его главный недруг Заломов был большевиком.
К тому времени Яценюк примкнул к отряду моряков Балтийской гидроавиации, невесть как расквартированной в губернском городе С. Преодолел таки он боязнь перед неприятельскими пулями и снарядами, но и на рожон не лез как некоторые. Зато хорошо овладел пулемётом и метко из него бил. И не прогадал, пулемётчик – специальность на войне дефицитная, ценная. Хороший пулемётчик – всегда в чести у командования и уважаем бойцами. Сенька честно сражался с белочехами, и его пулемёт надёжно прикрывал отступающие за речку Самару красные части. А за несколько дней до этого, 3-4 июня 1918 года, его пулемёту пришлось изрядно потрудиться во время трагического сражения под Липягами, на изъеденных оврагами склонах реки Татьянки. Собранные спешно, «с миру по нитке» части Красной Армии пытались противостоять легионерам Чехословацкого корпуса, который к тому времени обошел губернский город С. с юга и, возле посёлка Иващенково, вышел в тыл красноармейским частям. Собранным наспех латышам с Трубочного завода, татарам Уфимского полка, хилым подразделениям Симбирского полка, китайцам, матросам гидроавиации, башкирам, венграм, немцам, румынам, добровольцам-коммунистам, эсерам и анархистам, противостояли монолитные отряды легионеров. На стороне белочехов был численный перевес, дисциплина, владение боевыми навыками и мощная бронированная ударная сила – бронепоезд «Орлик». Красные им смогли противопоставить только героизм на фоне разгильдяйства, отсутствия единого командования, несогласованности действий, недисциплинированности. Итог боя – жестокий разгром Красной Армии – был закономерен, даже несмотря на то, что матросы гидроавиации, грамотно расставив пулемёты и отрыв окопы, отразили все атаки легионеров. Их обошли и, чтобы не попасть в окружение, они вынуждены были отступить, бросив свои пулемёты.
Долгое время судьбинушка как будто берегла Сеньку: ни пуля, ни осколок не брали его. Так было в часы тяжелых отступлений под ударами белочехов, цел-целёхонек он остался и при начале наступления подкачавшей мускулы Красной Армии. Ни царапины и при кровавом штурме Симбирска, и при стремительной атаке на Сызрань, а вот поди ж ты, и на старуху бывает проруха. Видно правду люди говорят, «сколько верёвочки не виться – всё равно конец будет», зацепило его взрывной волной при штурме Александровского моста. Да так зацепило, что подбросило, и шмякнуло об землю, и сверху, словно издеваясь, на него упал, придавив к земле, его брат родный – пулемёт Максим. Нашли Арсения много позже сражения, в горячке боя и не поняли – думали, убит пулемётчик. Он был весь засыпан землёй, придавлен обломками пулемёта, оглушен, контужен и… ни одной раны, ни одной царапины. Контуженного долго осматривали лучшие врачи губернского города С., пытались лечить, но результат оставался плачевным. Контузия оказалась тяжелой: Яценюк почти полностью потерял слух, речь стала несвязной и заикающейся, у него тряслась голова, а конвульсивные движения правой руки время от времени выписывали траекторию, будто он играет на балалайке. Ни о каком продолжении военной службы и речи не могло идти.
- Похоже, батенька, что вы на сегодня отвоевались. – наставлял Арсения при выписке доктор Белавин. – Все, что в моих силах, я сделал, остальное – в руках матушки -природы. Вам, юноша, требуется период длительной реабилитации, езжайте-ка вы домой, в село, на вольные хлеба, да на свежий воздух.
- И ч-что, м-мне та-так в-всю жи-жизнь х-ходить? – едва выдавил из себя Сенька.
Дмитрий Степанович ответил не сразу, пожевал губами, подумал, снял и протёр линзы пенсне своей, застиранной до серости, манишкой. И только потом, водрузив пенсне обратно на нос, признался:
- Не знаю, не знаю! – он развёл руками в стороны. – Дырки-то в теле мы заштопывать, слава Господу, научились. А голова – предмет тёмный, до сих пор мало изученный. Но я вам, батенька, так скажу: ничего невозможного нет! Вы человек молодой, жизненных сил предостаточно, авось и сдюжите недуг. Следите за своей координацией движений, научитесь концентрации внимания, давайте контуженной руке делать простейшие операции. Говорите медленно и чётко, следите за своей речью. И, главное, концентрация, концентрация, концентрация… Возможно однажды наступит такой момент, что вы почувствуйте, что недуг отступил.

Автор: Iskander_2rog 22.4.2017, 11:50

Глава 5. Реликт уходящей эпохи

Колоссовский не зря упомянул странное поведение доктора Белавина. Был, был у доктора секрет. Тайное дело, которое позволило бы ему вернуть свою утраченную честь. Пусть не в глазах презревших его дочерей, и не глазах других людей. Это надо было ему самому и, как он надеялся, одной особе, чьим мнением он с недавнего времени чрезвычайно дорожил. Поэтому визит Николая Заломова стал для Белавина досадной помехой.

Время, выбранное Николаем для визита, и впрямь оказалось крайне неудачным. Заломов перехватил доктора у крыльца дома, когда он возвращался с работы домой.
- Дмитрий Степанович, помните меня, я – Николай Заломов!
- Да хоть Разломов, что с того? – зло бросил Белавин. – Я не обязан помнить всех своих пациентов.
У него сегодня была целая прорва документов, и не меньшая кипа бумаг. В его госпиталях и лазаретах не хватало мест и персонала, медикаментов и перевязочного материала. Чёртовы обозники с тифозными, которые, не разбирая уже мертвых и ещё живых умудрились выгрузить их рядом с городской пристанью. До самого вечера Белавин вместе со своим помощником распределяли больных по больницам и госпиталям города, попутно отправляя умерших в ямы, вырытые на склонах Постникова оврага. Судя по чадящему дыму, поднимавшегося с той стороны, служащие морга, предварительно засыпав покойников хлоркой, уже подожгли их.
Да оставьте меня хоть вечером в покое!
- Дмитрий Степанович! – тон Заломова против его воли стал умоляющим. – Вы не можете нас не помнить! У Клавдии Игоревны внучка была… Вместе искусанного собакой привозили…
Ещё бы мне тебя не помнить, пострел. Эк, сколько времени прошло, заматерел ты, братец. Значит, из зверёныша зверь вырос.
- Не помню ничего, не помню. Столько времени прошло.
Николай недоумевал, ведь по глазам видел – узнал. А вот закрылся как улитка в в своей скорлупе – попробуй, выковори его отсюда. Решил прибегнуть к последнему аргументу:
- Ознакомьтесь с мандатом, гражданин Белавин, вы ведь на советской службе, верно? Так там написано, что вы должны оказывать содействие.
Доктор лишь мельком взглянул в документ и не читая вернул его.
Добрались-таки до неё. Рано, ох как рано! Слаба ты, девонька, ещё очень.
- Что вам угодно? Задавайте свои вопросы и покончим с этим.
С чего начать-то? Про Меч он явно ничего не знает. А вот про Наталку.., про Наталку может, что и удастся из этого пройдохи вытянуть.
- Что вам, Дмитрий Степанович, известно о судьбе Натальи, внучатой племянницы Клавдии Игоревны Воиновой, пропавшей 31 июня 1914 года?
Надо бы предупредить Клавдию, не ровен час, этот прыткий молодой человек и до неё доскачет.
- Да люди вы или нет, в конце концов! Я – старый, больной человек. У меня госпиталя переполнены, у меня – тиф и сибирская язва, у меня люди пачками каждый день умирают от ран, голода и болезней! Я устал и с ног валюсь. А вы пристаете ко мне с вопросами о судьбе какой-то там девчонки, которую-то и видел я еще до германской войны. У чека что, поважнее дел нету? Шли бы вы отсюда, молодой человек. – с этими словами Белавин быстро преодолел крыльцо и захлопнул входную дверь прямо перед носом Николая, не соизволив пригласить его во внутрь.

Вот таков был земский врач Белавин. Среди коллег и людей, близко знавших доктора, он слыл человеком склочным и желчным. В молодости, как и положено всякому приличному человеку, был либералом. Романтическим юношей он, решивший посвятить жизнь народному благу, из блистательной столицы приехал в тихий провинциальный губернский городок. Ездил по глухим деревням, не брезговал эпидемий и инфекций, не пугали его дерьмо и грязь, не гнушался лечить сифилис и осматривать шлюх. Годы стерли романтический флер с его огрубевшей кожи. Антисанитария народной жизни и нищета русской деревни, всеобщая безграмотность и суеверия «простых» людей, запущенность здравоохранения в губернии и равнодушие чиновничества, упорхнувшая на волю жена и забота о подрастающих дочках, со временем превратили неистребимого, казалось бы, романтика и идеалиста в законченного циника и закоренелого бобыля.
Доктор горько и зло иронизировал над своими юношескими идеалами. Про либералов он говаривал:
- Прекраснодушные идеалисты, которым доверь страну, развалят ее в конец, потому как ничего-с не умеют-с.
Еще хлеще он отзывался о социалистах:
- Бешеные фанатики, готовые погубить Рассеюшку ради своих безумных идей.
С началом войны, неожиданно превратившись в отчаянного германофила, неизменно, в пику записным патриотам, прославлял Германию и немецкий дух:
- «Колбасники» придут – порядок наведут. Загонят-с наших нечёсаных мужиколюбов в тундру за Полярный круг. А остальное население-с – в кабалу и выучку. И кончится немытая Россия - наступит европейский Русланд.
Соответственно лютой ненавистью возненавидел Россию, русскость и всё, что с этим связно:
- Странишка наша – дрянь оказалась, а русский человек – обычным зверем-с с тонким слоем полировки европейской цивилизацией.
Внешний вид доктора тоже стал соответствовать его позе оплёвывания всея и всего. Одевался он неряшливо, бороду не брил и не расчёсывал, по свидетельству немногих, бывавших в его доме, там всё тоже пылью и паутиной заросло.
Когда случилась революция, он, поверив в свой дар провидения, счел себя непогрешимым, а оттого сделался ещё более несносным:
- Рассеюшка наша – провалилась к чёртовой матери. Пропили-с, продали-с мужички одну шестую суши в обмен за сотню аршинов собственной землицы, за живот свой, за понюх табаку.
Из-за своей желчности и язвительности он распугал всех своих приятелей. Коллеги его сторонились, знакомые предпочитали не замечать, соседи перестали здороваться, опасаясь нарваться на высокомерное молчание. Даже со своими дочерями он рассорился и разругался в пух и прах.
Старшая дочь, Катя, привезла было своего раненного мужа, подполковника Чащина в отчий дом – отлежаться и восстановить здоровье после ранения, полученного во время октябрьских событий в Москве. Да недолго выдержала, недовольная отцом, отвезла Вадима от греха подальше, так того передёргивало от отцового ёрничанья по поводу России и его показного германофильства. Младшенькая, строгая сероглазка Даша, вообще возненавидела и прокляла отца, после того, как он, сдав её мужа, красного командира, в чехословацкую контрразведку, попытался довольно неуклюже выдать её замуж за главу Народной дружины Комуча гражданина Козятина.
Вот несносный характер! Дернул же чёрт его связаться с этим Козлобородым. Козятин появился в жизни Белавина задолго до революции, и, даже, задолго до германской войны. Первый раз этот страшный человек возник на пороге Белавинского кабинета со срамной болезнью, подхваченной от какой-то из его шлюх. То ли Дмитрий Сергеевич был менее щепетильным, либо не столь брезгливым, чем его остальные коллеги, но он не только излечил Козятина, но и согласился проводить регулярные медицинские осмотры его девочек. Затем, как раз во время начала войны, долго лечил того от ножевого ранения, не иначе полученного в результате какой-то их бандитской разборки. Когда в города ворвались части белочехов, Козятин вместе со своей дружиной, набранной из воровского отребья с городского дна, ворвался в госпиталь, где служил Белавин. Его дружинники, невзирая на протесты медицинского персонала, перерезали всех раненных красноармейцев, что находились там на излечении.
Всё-таки пощечина и презрение дочки ранили доктора сильнее, чем думал он сам. Белавин вынужден был признать, что затея с женитьбой была изначально обречена на провал, он это понял сразу, только взглянув на высокого, стройного, косая сажень в плечах, Дашиного супруга-красноармейца. Козятин, эта обезьяна с ушами, не просто сильно проигрывал во внешности, он был полным уродцем с черной как смоль душой. Но Белавин побаивался всесильного начальника Дружины, ибо тот в любой момент мог напомнить доктору об его недолгой службе Советам «собачьих и рачьих» депутатов.
Числился за Белавиным такой грешок. Случилось это после перехода города под власть Советов. Большинство врачей губернии, верных своему интеллигентскому чистоплюйству, наотрез отказались служить большевистской власти. Враз опустели больницы и госпиталя, приюты и богадельни. Некому стало вести прием и уход за больными. Вызванные по очереди в Губком, врачи дружно ответили отказом, втихомолку собираясь по вечерам и, злорадно потирая руки, отсчитывали дни до конца Советской власти:
- Господа, господа! Вы слышали, немцы наступают. По весне останутся от Совдепии рожки да ножки.
- Весь Дон в огне! Режут казачки красных – будь здоров!
- А что слышно о генерале Корнилове? Поговаривают, что бьёт солдатню и коммуняк в пух и прах.
- По слухам в Москве последние сухари доели, крыс не осталось-с!
- Да-а, а солдаты, не к месту будет сказано, срут кровавым поносом. Дизентерия, господа-с! По Волге целые баржи с тиффозными ходят-с, ни один город брать не желает.
- Поздравляю, господа! Чехословацкий корпус в Сибири восстал. Гонят красную сволочь так, что у тех только пятки сверкают.
Белавин злословил вместе со всеми, на своем календаре красным карандашом отмечал даты, когда, по его мнению, власть красных падет. Однако скоро ему сие опостылело, надоело быть в стаде. Одно дело – поносить всё в одиночку, другое – в компании таких же раздраженных субъектов с медицинскими дипломами в карманах.
Белавин крепко призадумался. Саботировать безбожную власть хорошо, а есть тоже что-то надо. И ещё была у старого циника в душе одна чёрточка, которую он не смел подвергнуть осмеянию и остракизму – профессиональная честь. Долг врача – лечить, и пусть нет лекарств и надлежащих условий, пусть волки правят страной, пусть Русь летит в тартарары – лечить! Вскоре увидели как Дмитрий Степанович ходит кругами вокруг здания, где располагался ненавистный Совдеп. Радиус кругов становился все меньше и меньше, пока доктор, оглядевшись вокруг как тать, замысливший неладное, не юркнул в дверь советского учреждения. В Губкоме доктор Белавин имел долгую беседу с его председателем, большим грузным человеком с мясистым лицом и оттопыренной нижней губой, и, верный своей беспринципности, вышел от него управляющим всеми больницами губернского города С. Холодным презрением окружили доктора его коллеги. Праведный гнев саботажников ничуть не тронул старого циника, безразлично пожимающего плечами в ответ на упрёки:
- Власти приходят и уходят, а люди от этого болеть не перестают.
Однако по постепенно осуждающие реплики стали тише и глуше, саботажники стали внимательно приглядываться. Сначала доктору Белавину положили жалованье, затем его квартиру вывели из списка на подселение, а уж когда он приволок домой паёк, то терпение коллег лопнуло и они, расталкивая друг дружку локтями, и досадуя, что не догадались первыми, наперебой ринулись предлагать революционным властям свои услуги.
Гоголем стал ходить Белавин при белочехах. Тут-то он как раз и почувствовал: «Моя власть пришла!» Конечно, чехи не совсем немцы, но где-то очень и очень близко, словом, почти немцы. Именно, чехи, веками жившие под властью немца, по мнению Белавина, представляли собой удачный эксперимент по онемечиванию славян, который он, следуя своим убеждениям, не отказался бы распространить и на соотечественников. То, что чехословацкий корпус был сформирован как раз для борьбы с немцами, Дмитрия Семёновича отнюдь не смущало, ведь если действительность расходится с его постулатами, то тем хуже для действительности. Оказалось, что чехам, главным помыслом которых было стремление побыстрее свалить из России, было попросту недосуг заниматься наведением жизни в освобождённых от большевиков территории, поэтому они оставили в губернском городе С. всё как есть. Более того, набежавшие в город болтуны, называемые политиками, быстро сварганили очередное правительство, коих, в сей скорбный для Руси час, развелось великое множество. Бутафорское правительство называлось непонятно и заумно – Комуч, и совершенно неожиданно Белавину в этом правительстве досталась кресло товарища министра здравоохранения. Назначение повлекло за собой, помимо собственно врачебных забот, участие в разного рода бесчисленных совещаниях, заседаниях и банкетах, на которых он навострился бодро и высокопарно произносить речи и здравницы о союзнических обязательствах, о необходимости борьбы с большевистской заразой, о возвращении России в лоно европейских держав. Словом, он порол всю ту либеральную чушь, над которой столько лет издевался и которую так зло высмеивал, что не преминула заметить его давняя знакомая, пожалуй, единственная, кто хоть как-то с ним ладил, Клавдия Игоревна Воинова, язва похлеще Белавина:
- Раскудахтался, петушок! - и это ещё было самое мягкое, что в сердцах она выговаривала доктору. - Пока в стране негоразды, они решили её пограбить под шумок, а ты, старый пень, им осанну поёшь.
Доктор злился, пыхтел и краснел, но возразить Воиновой по существу ничего не мог. Вообще, если не замечать такие неприятные моменты, как избиение рабочих, то время при белочехах и Комуче было для города исключительно веселым. Вновь осветились бульвары, заработали в парке аттракционы, открывались прежде заколоченные витрины лавок и магазинов, на улицы города высыпала нарядно одетая праздная публика и развелось превеликое множество шлюх, задёшево предлагающих свои услуги. Но чудики из Комуча не смогли достать от крестьян ни хлеба для города, ни солдат для армии, поэтому, когда в городе стало холодно и голодно, веселье как-то быстро закончилось и для самозваного правительства песнь пропели жаренные птицы в виде наступающих из-за Волги красных дивизий.
Профессиональные болтуны из Комуча, проклиная глупый народ и проклятую страну, навострились бежать на Урал и в Сибирь, под Колчака. Подумывал о бегстве и доктор Белавин: шутка ли, член правительства. Большевики за это, да еще за речи, когда он, краснобайствуя на банкетах, требовал их крови, по головке вряд ли погладят. Да стар ли он стал и прикипел к городу, или не захотел бросать больных, а, может, понадеялся на русский авось, да только поезд на восток укатил без него.
В день, когда полки красных маршировали по улицам города, он, в кои-то веки надел всё чистое, сел за стол с неизменным ведерным самоваром и приготовился ждать, когда за ним придут: «Чего быть, того не миновать»! Однако первым посетителем доктора стали отнюдь не чекисты. Когда раздался стук в дверь, он вздрогнул и обреченно пошел открывать. На пороге стоял окровавленный начальник Народной Дружины господин Козятин, человек к которому Дмитрий Степанович относился с известной долей презрения и страха. Вид он имел чрезвычайно измотанный и оборванный, козлиная бородёнка обгорела, а торчащие в разные стороны уши были опалены. Вошедший рухнул прямо возле порога. Пришлось доктору, отославшему прислугу домой, самому затаскивать раненного в дом и кипятить воду. Осмотрев Козятина, доктор убедился, что ничего серьёзного нет, однако все его тело было покрыто многочисленными ранами ссадинами и ожогами.
- Я с ребятами железнодорожный мост хотел взорвать. – морщась от боли, рассказывал очнувшийся Козятин, пока Белавин обрабатывал его ранки. – Надо было не пропустить в город бронепоезд.
- Ну что, взорвали? – осведомился доктор, макая пинцет с ватой в бутыль с самогоном.
- Куда там! – морщась от боли, ответил Козятин. – Рабочие, сволочи, подошли со стороны города, отбили мост. Один фугас только сумели подорвать, взрывной волной накрыло.
Закончив обрабатывать ссадины, Белавин накладывал мазь на ожоги, и, разорвав простынь на длинные и узкие полосы, занялся перевязкой.
- Мне одежда нужна, - вдруг заявил Козятин, - В этой мне нельзя, сразу опознают.
- Будет тебе одежда. – успокоил Дмитрий Степанович.
В гардеробе отыскали кое-что поплоше и Козятин, поминутно охая и морщась, приступил к примерке. В одежде от доктора, большого и грузного мужчины, он, маленький и худой, смотрелся весьма комично. Трудно было поверить, что этакий сморчок со впалой грудью был карателем, собственноручно расстреливавший людей.
- И куда вы теперь?
- Залягу на дно, а там видно будет. – отвечал Козятин, стоя перед зеркалом и пытаясь потуже застегнуть ремень. Выходило плохо, широченные штаны собирались в фалды, брючный пояс норовил вылезти из-под ремня наверх, нижний край брюк волочился по полу.
- А вы? - в свою очередь поинтересовался Козятин. – Вы знаете моё к вам расположение, господин доктор, даже, несмотря на случай с Дарьей Дмитриевной. Смею вам предложить свою компанию.
- Нет! – отрезал Белавин. – Моё место в городе.
- Вас же не пощадят!
- А вот это неизвестно! Пусть будет, как будет.
- Ну, тогда, прощайте! – Козятин открыл дверь и исчез в серой осенней промозглой дымке.
Оказалось, что это был не последний визит в тот день. Ближе к полуночи опять раздался стук в дверь и зычный голос произнес:
- Именем революции, откройте!
Вошли трое. Старший приказал:
- Пан Ге Сен, Сидорчук, на часы! – и двое, взяв винтовки с отомкнутыми штыками «к ноге», встали по краям от входа в дом.
Белавин вместе с «товарищем» прошли в гостиную. Сели за стол напротив друг друга. Чекист первым прервал затянувшуюся паузу:
- Вы знаете, кто я?
- Не имею чести знать! – упрямо поджав старческие губы, процедил доктор, хотя прекрасно был знаком с визитёром.
- Я – председатель Губ ЧК товарищ Колоссовский!
- Знавал я когда-то, в прошлой жизни, инженера Колоссовского. – с вызовом ответил Белавин.
- Все мы когда-то кем-то были, но прошлую жизнь уже не вернёшь. – жестко ответил Казимир Ксаверьевич. – Я же стараюсь не вспоминать, что в одной из жизней вы были товарищем министра в Комуче.
- Так вы не будете меня арестовывать?
- Нет! Вообше-то, за ваши художества следовало, но я пришёл не за этим. Мы намерены предложить вам возглавить всё здравоохранение в губернии. Вы согласны, Дмитрий Степанович?
Белавин от удивления открыл рот. Ещё бы, он не согласен! А Колоссовский между тем продолжил:
- Вы много лет работаете в этом крае. Поэтому как никто другой знаете санитарную ситуацию в губернии. В городе и губернии сложилась тяжёлая эпидемиологическая обстановка, в госпиталях много раненых и просто больных, лекарств – кот наплакал. Кадров мало. Согласны?
- Значит, когда чехи пришли, все красные бежали как зайцы, а теперь, когда пришли, решили взвалить всю чёрную работу на тех, кто никуда не бегает? – вскинулся Дмитрий Степанович.
- Почему все? – удивился Казимир Ксаверьевич. – Я, например, никуда не бежал, а всё время оставался здесь, в городе и губернии. Поэтому и знаю обстановку, знаю, что, если не будут предприняты чрезвычайные меры, эпидемия охватит всю губернию. Знаю и кто вы и чем вы тут занимались.
Это уже прозвучало угрожающе, что Белавин невольно поёжился.
- Чем обязан такой честью? – поинтересовался Белавин, стараясь выглядеть как можно более основательно. – Я же ваш враг! И вы меня не расстреляете?
- О, матка боска! Неужели вам не терпится попасть в иной мир? – несколько раздражённо произнёс Казимир Ксаверьевич тем тоном, каким обычно взрослые говорят о неразумном дитяти. - Экий вы, право, не догадливый! Лучше ответьте-ка, только честно, на один мой вопрос. Скажите, а почему вы остались, а не удрали вместе с остальными?
- Ну как… - растерялся Белавин и ответил первое, что пришло ему в голову. – Здесь же больные, куда же я без них.
- Вот вы сами и ответили на свой вопрос. – подытожил Колоссовский. – Работайте, Дмитрий Степанович. Кстати, ваших больных, пусть они трижды белогвардейцы, мы не будем колоть штыками и пытать, как это делали ваши недавние друзья, пусть выздоравливают.
- А потом? – вырвалось у Белавина, прежде, чем он подумал, стоит ли задавать этот вопрос.
Колоссовский пристально, долго и тяжело смотрел на доктора, потом соизволил разжать уста:
- А потом? Потом «каждому воздастся по делам его». Так, кажется написано в Писании? Успокойтесь, рядовые - в Красную Армию, а офицеры, не замешанные в пытках и расстрелах, если не захотят служить – скатертью дорога. – И он неопределенно махнул рукой, что Белавина никак не успокоило.

После разговора с Заломовым, Белавин с трудом одолел ступени крыльца, зашел в дом и прислонился к дверному косяку. Гулко билось сердце, а легкие, тяжело дыша, работали как кузнечный горн.
- Нашли! Надо предупредить Клавдию.
Несмотря на все их ссоры и споры, она оставалась единственным другом неуживчивого доктора. А теперь их ещё объединяло ДЕЛО! Дело, которое требовалось, во что бы то ни стало сохранить в тайне.

Автор: Iskander_2rog 23.4.2017, 23:01

Глава 6. Ещё один реликт уходящей эпохи

Пока Белавин раздумывал как поступить, дверь, ведущая в гостиную, неожиданно приоткрылась и из неё словно приведение, появилось очертание женской фигуры.
- Холодно у вас, Ваше Здравоохранейшество. – зябко передернула плечами фигура и оказалась весьма пожилой дамой заспанного вида с растрёпанными волосами.
Это была Клавдия Игоревна Воинова, собственной персоной. Вашим Здравоохранейшеством она стала его звать после того, как доктор занял столь важный пост. И в этом тоже был элемент издевки, ведь ироничное отношение к окружающему её миру стало её второй натурой.
Всё-таки что-то роднило столь непохожих, но одиноких и немолодых людей. Он – старый либерал, она – разочаровавшаяся нигилистка, и горе тому, кто попадался на острые злые языки этой парочки. Но ирония Клавдии была менее злой, более утверждающей, оттого изящной, Белавин же в своей ненависти пёр как паровоз. Оба, разочаровавшись в жизни, перестали следить за собой, оба жили неустроенно. Но если у Белавина был просто хлам, кавардак и паутина по углам, то беспорядок Воиновой был уютным, милым, домашним, носил оттенок женской неустроенности и одиночества. Может быть, поэтому злой бобыль Дмитрий Степанович жил один, будучи в неладах даже с родными дочерями, а дом острой на язычок Клавдии Игоревны всегда был полон интересных мужчин, до революции занимавших не последнее место в городской жизни. Сумбурная молодость лишила её собственных детей, подарив взамен возможность любить и души не чаять семью своего родного племянника, в особенности дочку непутевого Сашки – Ташу, Ташеньку. Щедрое сердце не ожесточила даже ужасная трагедия, которая произошла в Москве накануне Германской войны, когда погибла вся семья племянника Александра.
- А я у тебя, медведя, прибраться зашла, да задремала немного. – поёживаясь и кутаясь в видавшую виды шаль, не без игривости сказала она.
В свои года Клавдия Игоревна оставалась весьма интригующей особой, до сих заставляющей трепыхаться мужские сердца преклонных лет. Февраль и Октябрь она встретила весьма скептически, большим образом по её железобетонной убеждённости, что человеческая порода зело измельчала с поры ее нежной юности и не способна на великие дела. Однако ей хватило благоразумия не брюзжать в стиле «богатыри, не вы», а ругать революционеров по делу и по существу, благо они предоставляли множество тем для этого. Большевиков она ругала зло и отчаянно, считая, что они ниспосланы на Россию в качестве кары небесной, их соперников, социалистов и либералов, она вообще ни в грош не ставила, видя в них неспособных хлюпиков. Монархистов, иначе как «бывшие без ума», и не называла. Националистов окружила презрением, считая их «ряжеными шутами». В общем, ни одна из форм мироустройства, столь щедро представленных на карте послереволюционной российской земли, у неё положительных эмоций не вызывала.
- Да ты с ума сошла? – Белавин говорил резко и без сантиментов. – Она еще очень слаба, и её нельзя оставлять одну.
- Успокойся, старый черт! Она пообещала мне, что никуда выходить не будет. Сам же говоришь, что слаба. Когда я уходила, она спала и видела во сне своего Николку, о котором все вспоминала в своем горячечном бреду во время болезни.
- Так вот, мальчик объявился, и вырос, и превратился в зверя.
- Когда?
- Только что он допрашивал меня, все вынюхать пытался. Сам весь в коже, чекист, сын дьявола. Поспешай, а то не ровен час заявится, когда тебя не будет.
Клавдия охнула и принялась живо собираться. Запахивая шубку, спросила:
- Когда тебя ждать?
- Завтра постараюсь зайти – больную осмотреть надо.

Санёк Рыжий и Костька Прыщ затаились в подворотне, выжидая свою жертву. В начале марта, хоть уже и пахло весной, однако ж, было ещё холодно. Студёный февральский ветер гулял в дырках рваного зипуна Рыжего, морозил пальцы Прыща, кои выглядывали из просящего каши ботинка. Выпитого оказалось ничтожно мало, чтобы согреться, а прохожие, у которых можно было разжиться денежными знаками и кое-чем ценнее, в такую стужу не появлялись, предпочитая сидеть дома. После расформирования командованием четвертой армии бравого анархистского отряда, Санёк Рыжий и Костька Прыщ возвратились к своему привычному дореволюционному ремеслу. Чистили богатые квартиры, промышляли азартными играми, не гнушались заурядного гоп-стопа. Но то ли куража не было, или карта не так легла, да только отвернулась от них фартовая дама под названием удача, изголодались, обносились, а её всё нет и нет.
На сей раз им, похоже, выпал козырь – гулким эхом в подворотне отозвался стук женских сапог. А вот и она – по улице шла пожилая, но ещё молодящаяся женщина, судя по одёжке – из «бывших».
- Стой, тётя!
Насторожилась, испуганно замерла.
- Глянь, Санёк, революция прошла, а буржуазия свободно по нашему городу гуляет. – нарочито удивлённо-развязно начал свою волынку Прыщ.
- Непорядок. – ослабился Санёк Рыжий, обнажив свои гнилые зубы.
Пока шел меж ними ленивый разговор, они взяли даму в клещи и, надвигаясь на неё, вынуждали пятиться, пока та не упёрлась спиной в стену.
- А ведь она не любит пролетарьят. – продолжал тянуть своё Костька. – Смотри, как рожу буржуазную перекосило.
И он указал пальцем на плотно сжатые губы старой девы, на выражение ненависти, против воли возникшее на её лице.
- Говори, сука, любишь ты пролетарьят, аль нет! – рявкнул Санёк и, навалившись на неё всем телом, приставил к горлу нож.
Клавдию тошнило от запаха перегара, лука и гнилых зубов, но приходилось терпеть. Несмотря на рвотные позывы, дрожа от ненависти и страха, смогла еле слышно выдавить из себя:
- Люблю.
- Без энузиазму, тётя, любишь. – продолжал измываться, поигрывая ножичком, Санек, и, обращаясь к дружку, сказал. – Видать, придется буржуазии уши-то отрезать.
- Вот гавно, - восхитился Костька, - И не скрывает, что брезгует нами. А ну, кланяйся, сука, да ниже, в пояс.
Сгорая от стыда, Клавдия поклонилась ублюдкам.
- То-то же, - удовлетворенно сказал Костька. – Пусть живет с ушами. – смилостивился он, обращаясь к Саньку. – Только цацки сними с неё, да в карманах поройся.
Клавдия машинально взялась рукой за серьгу. Безделушка была пустяшная, но дорога как память об отце.
- Может ещё сапоги с неё снять. – задумчиво произнёс Санёк Рыжий. – На толкучке загоним.
- И то ладно, а больше то и взять с ней нечего. Поизносился народец.
- Эх, была бы ты, бабуля помоложе, я бы показал тебе как пролетарьят любить надо. – продолжал глумиться Сенька.
- А что тебе сейчас мешает? – гоготнул Костька. – Конфеты, небось, сука престарелая сосать не разучилась. Возраст для этого не помеха.
- И то верно. – простодушно восхитился Санёк. – Вставай, бабка, на колени, прольетарськой конфеты отведаешь. Щас… - и замер на полуслове, ощутив холод стального клинка у своего горла.
- Это кто здесь пролетариат? Ты, что ли? – голос Николая был зловещ и спокоен, хотя и немного дрожал от негодования.
Чувствовалось, что парень едва сдерживает переполнявшую его ярость. Он давно бродил вокруг да около до боли знакомого дома, не решаясь войти, боясь нарваться на столь же холодный приём, как давеча, у Белавина. Замёрз, проголодался, и, коря себя за робость, уже собрался уходить восвояси, да вовремя заметил двух подозрительных типов. Решив понаблюдать, спрятался в тени дома, слившись с его стеной. Сразу не вмешался, боясь повредить Клавдии Игоревне, перед лицом которой бандит размахивал ножиком. Лишь когда мерзавцы увлеклись, забыли об осторожности, он вышел из укрытия, и, на ходу выхватывая шашку, в несколько шагов преодолел расстояние, отделявшее его от бандитов.
- Д я… - залебезил было Санёк, но Заломов перебил его:
- А ну. посмотрим, что там у тебя пролетарского.
С этими словами он, рубанул шашкой, и так филигранно разрезал Санькин тулупчик от горла до полы, что даже не поранил его при этом.
- Ах. Гад! – в руках Прыща блеснула вороненая револьверная сталь, и вдруг. – А-а-а-а! – налётчик повалился на мостовую и стал кататься, держась за обрубок руки. – Сука! Б…дь! Гаси его, Санёк, он мне руку отрубил!
Отрубленная кисть, всё ещё зажимающая револьвер, валялась рядом. Это Николай в развороте, едва уловимым движением, резко, почти без замаха отсёк Костьке руку.
Всё это произошло в одно мгновенье, и вот уже один бандит лежит с отрубленной кистью, а второй стоит, оборонив ножик, едва живой от страха, а под ногами его расплывается, подтаивая грязный снег, тёмно-желтая, дурно пахнущая жидкость. Санёк и не думал гасить, какой там! Лезвие острой, как бритва, конвойной шашки снова так нажимало на Санькин кадык так, что он боялся не только ненароком сглотнуть от страха, а и даже дышать.
- Что стоишь? – обратился Николай к обмочившемуся «герою». – Бери друга в охапку и дуй отсюда, пока я ещё кое-что не отрезал.
Второй раз повторять не пришлось: Санька Рыжий живо принялся пытаться поднять с земли скулящего кореша.
Николай тем временем огляделся, отыскивая взглядом Воинову. Оказалось, что та, воспользовавшись заминкой, бысто-быстро уходила в сторону своего дома.
- Клавдия Игоревна! – парень догнал даму. – С вами всё в порядке?
- Всё ОЧЧЕНЬ хорошо! – не слишком любезно и несколько иронично ответила дама. – Если не считать того, что только что двое негодяев мне уши собирались отрезать.
- Позвольте проводить вас до дома, а то неровен час, ещё кто-нибудь пристанет: времечко нынче лихое.
- А кто виноват в этом? – она строго взглянула на него, да так, что на Заломова аж холодом подуло.
Вместо благодарности, она испытывала к Николаю скорее неприязнь, не отдавая себе отчёта в том, что это чувство возникло из-за того, что он стал свидетелем её унижения. Так часто бывает: человек существо совершенно неблагодарное, поэтому, едва опасность миновала, мы испытывает к своему спасителю отнюдь не благодарность, а самое лучшее – желание побыстрее дать дёру и поскорее забыть происшествие. Ну, не любим мы того, чей счёт к нам ещё не оплачен!
- Кто страну развалил? Кто в ней беспорядок устроил? Кто поднял со дна всю эту мерзость? – риторически вопрошала она. – Никогда раньше не думала, что святое для нас слово «товарищ» будет вызывать такую ненависть
- А причём здесь мы? – с обидой сказал Заломов, а у самого на душе кошки скребли – разговор явно не получался.
- Советы, чтобы придти к власти, вызвали к жизни самые низменные инстинкты человеческой натуры. К власти дорвались самые тёмные личности, патологически жестокие, откровенные негодяи. В России сейчас правят бал такие как эти. – она презрительно кивнула в сторону ещё копошащихся в грязном негу горе-налётчиков.
- Революция – это буря, это волны. А у волн тоже есть пена. Они схлынут – пена и исчезнет. Революция действительно подняла наверх, к общественно жизни самые тёмные и забитые слои. Эти массы неграмотны, необразованны, порой они признают лишь власть силы, но они быстро учатся, дайте час. – оправдывался Николай, понимая, что все зря, и старую даму не переубедить.
- А, что будет с Россией, с культурой, с людьми, в конце концов, пока они учатся? – вопрошала Клавдия Игоревна. Она против воли втянулась в бесполезный спор и это её раздражало. – И нечего меня агитировать. Есть ли у страны время терпеть эту падаль, или нет – вопрос риторический. А пока я вижу вокруг хамство, бескультурье и насилие над личностью.
Пререкаясь, они незаметно дошли. Берясь за ручку двери, Воинова криво улыбнулась и добавила:
- Слова, слова... В любом случае, юноша, ваше общество и общество таких как вы, мне неприятно, поэтому попрошу, забирайте своих дружков, с которыми вы так неумело разыграли эту комедию, оставьте меня и мой дом в покое. Прощайте, господин чекист!
Заломов даже не нашёлся, что можно сказать в ответ. Ножичек, угрозы, револьвер и отрубленная рука комедия?! Но слова возмущения и оправдания застряли в горле. Он только вытянул руку вперёд и открыл рот, пытаясь найти нужные слова. Так он и стоял с открытым ртом и вытянутой вперед рукой, глядя, как железная дама открывает дверь. Опомнился Николай, лишь услышав звук ключа, запирающую изнутри дверь дома. Дома, куда отныне путь ему заказан.

Автор: Iskander_2rog 26.4.2017, 0:56

Глава 7. Сельская жизнь

Родной дом встретил Арсения неприветливо, он, после службы в Красной Армии, сразу окунулся во враждебную атмосферу.
- Смотри, мать, краснопёрый припёрся. – увидав сына, с порога закричал Фрол Демьянович в глубину добротного двухэтажного кирпичного дома.
Мать, подбежала к стоящему у порога сыну, на ходу вытирая белые от муки руки об передник, и крепко обняла его.
- Пойдём, сынок в горницу, я пирожки затеяла, сейчас вечерять будем. – и, только сейчас, заметив трясущуюся голову Сеньки, всплеснула руками. - Ой, да где же тебя так?
- На-на ф-фронте. – еле выдавил из себя Арсений, во глазу его застыла слезинка, он едва сдерживался, чтобы не зарыдать.
- У-у-у-у! – укусив кулак, тихонько завыла мама.
А отец, опираясь на палку стоял чуть в стороне, надувшийся, непримиримый.
- Да будет, тебе, мать! Горе не это, бог даст – заживёт как на собаке, горе, что сын с голодранцами связался, с теми, кто отнимать только и умеет.
Лукавил, ох лукавил Фрол Демьяныч, пока сын разбойничал, да добро в дом свозил, отнятие чужого имущества его очень даже устраивало. После революции ему самому удалось оттяпать большую часть помещичьей земли, впрочем, он и до Декрета о земле вполне себе вольготно использовал земли Воиновых. А ныне… у кого из сельчан за долги отобрал землю, кому пообещал долю малую, так или иначе, но землевладельцем он стал изрядным,.. мироед.
Меж тем, уже сидя за вечерним столом, он продолжал витийствовать:
- Не для того революция нам землицу отдала, чтобы разные проходимцы из города хлеб забирали. Вот! Вот вам, а не хлеб! – неожиданно Фрол Демьяныч скрутил огромную дулю и сунул под нос сидящему напротив Сеньке. – А то понаедет жидва пархатая, и давай шерстить. Трудового человека грабють!
Арсений, и так не очень уютно себя чувствовавший дома, невольно отшатнулся от отцовской фиги.
- Да ты что, старый? Нашел чем сына потчевать! – попробовала вступиться за сынка мать.
Да получила оп полной:
- Цыц, дура! Вот, что за племя такое мерзкое – бабы? Ни черта не понимают, а всё туда же.
Он с силой опустил на стол руку, по дороге превратившуюся из мерзкой дули в огромный кулак. Взял со стола запотевшую бутыль самогона, плеснул себе и залпом выпил.
- Вы, Агрипина Матвеевна, думаете, что я со зла? – продолжал Фрол Демьяныч свои полупяьные изливания. – Зря! Очень зря! Я не со зла, а для науки! – он постучал пальцем по лбу сына. – Дабы эта дурная головушка думала прежде, в чём антирес наш, крестьянский, мужицкий.
- Н-ну в-всё, ба-батя, б-будя! Я ведь могу и сдачи дать, даром, что контуженный – наконец не выдержал и Сенька. – Поздно уже уму-разуму учить. Пока у вас тут обретаюсь – похожу, посмотрю, понаблюдаю, что к чему, а там – видно будет.
- Вот, сразу видно, моя порода, Яценюковская! – то ли батя размяк, то ли водка подобрела, но Фрол Демьяныч поднял снова руку и потрепал сына по голове. – Ладно, потом разговор продолжим. Иди в свою комнату – там тебе мать уже постелила.

Однако беседу продолжить не получилось ни через день, ни через неделю. Уже минул октябрь и первыми заморозками напомнил о себе ноябрь тысяча девятьсот восемнадцатого года. Отец был весь в трудах: еженощно прятал и перепрятывал изрядный урожай, собранный со своей немалой землицы натруженными руками батраков. Арсений, верный рекомендациям врача, много ходил, опираясь здоровой левой рукой на палку. Здравствовался с земляками, заводил разговоры. Получалось – прав-то отец: среди крестьян много недовольных Советской властью. Получив землю – многовековую мечту мужика, многие успокоились и с непониманием относились к потугам большевиков мобилизовать крестьянство на войну. Сказывались коренные черты крестьянской индивидуалистической психологии, не желающей заглядывать за околицу села и равнодушной к судьбе страны за пределами уезда: у нас всё в порядке, а что до Колчака и помещиков – пущай в Сибири тамошние мужики разбираются. Став хозяином своего клочка земли, землепашец переставал интересоваться всем на свете и искренне недоумевал, почему это он должен отдавать часть своего урожая чужому человеку без всякой выгоды для себя. Арсений был неглупым человеком и видел, что сейчас, после уборки урожая, первого после Октября, давшему мужику землю, середняк и даже бедняк со страхом стал ждать продовольственные отряды из города: сколько заберут, оставят ли хоть что-нибудь, как же жить дальше будем?
Разруха на селе была видна невооружённым взглядом. Прежде чистые улицы перестали убираться и были загажены конским навозом, клочками сгнившей соломы, шелухой от семечек, то тут, то там виднелись брошенные окурки из газетных самкруток. Стало много домов с забитыми ставнями, чьи хозяева либо бились за лучшую долю на многочисленных фронтах гражданской войны, либо покончили дела в этой жизни от мора или голода, либо бросили своё нищее хозяйство и подались в поисках тучных и сытых краёв. Зайти стало некуда, чайная не работала, в пустой, с выбитыми стёклами, бильярдной гулял ветер, трактир был закрыт, шлюхи куда-то поразбежались. И, главное, люди! Людей на улицах стало меньше, а те, что попадались, норовили, отведя потухший взгляд, прошмыгнуть поскорее мимо.
Но, то, что в селе подспудно происходили кое-какие процессы, Сенька вскоре имел удовольствие убедиться. Однажды в дверь дома негромко постучали. Поскольку все домочадцы были заняты по хозяйству, пришлось Сеньке с неохотой, кряхтя и опираясь на палку идти и открывать беспокойно стучащую дверь. Открыл – и замерло сердце! На пороге стояла прехорошенькая девчушка с раскрасневшимися от первого ноябрьского морозца щечками и непослушной прядкой соломенных волос, выбивающихся из платка, а из-под пряди на парня доверчиво смотрели лазоревые глаза.
- Товарищ Яценюк! – звонким, прерывающимся от волнения голосом, начала она. – Через три дня состоится первая годовщина Пролетарской революции. Комсомольская ячейка нашего села поручила мне пригласить вас на торжественный сбор ячейки в честь праздника.
- Д-да, за-зачем я в-вам ну-нужен? – полюбопытствовал Сенька, стараясь вспомнить девушку.
- Очень даже нужны! – горячо затараторила девчушка, испугавшись, что провалит первое в её жизни комсомольское поручение. – Вы не понимаете, как вы нужны! Мы все только недавно стали комсомольцами, а вы – участник революции, красноармеец, раненый в боях с контрреволюцией.
- Ты в-ведь Манька! Манька-Чумазка! – неожиданно выпалил Арсений вместо ответа.
- Маша! – потупив глаза, подтвердила девчушка и, несмотря на мороз, зарделась ещё сильней.
- Хорошо, значит, Маша! – поправился Сенька, а про себя подумал: - Надо же! Уже успела вымахать!
Машку-Чумазку он помнил бегающей по лужам девчонкой в вечно грязной рубашке, а то и без неё. Теперь же перед ним стояла, потупив взор, настоящая русская красавица. Сенька представил её без одежды, какой же она стала сейчас? От этих мыслей у него что-то зашевелилось между ног в штанах. Это было приятное ощущение, а то Сенька после контузии уж начал было сомневаться в своих мужских способностях.
- Так вы придёте? – с надеждой спросила Маша, не подозревая о похотливых мыслях своего собеседника. – Не пожалеете!
- Приду! – решился он, не в силах отказать поднятым на него просящим глазам Маши.
Он действительно не пожалел. Васильевская молодежь смогла сделать вечер интересным и дала возможность Арсению позабыть о своей контузии. Он много рассказывал о морской службе, о восстании в Москве и Питере, о боях с белочехами. Рассказывал, и не мог отвести взгляд от, устремлённых на него, восхищённых лазоревых глаз Марии, так напоминающих ему о море. Живое общение с васильевскими мальчишками и девчонками воодушевила Сеню, придала новые силы. А когда появился старенький патефон и нещадно заигранные поцарапанные пластинки, заиграла музыка и Мария пригласила его на танец, он снова почувствовал себя здоровым. Пусть у него не всё получалось, пусть тело было деревянным, он почувствовал, что болезнь может уйти, речь восстановиться, колченогость пойдёт. На мгновенье он подумал, что всё это будет,.. если Мария будет с ним. Домой возвращались вдвоём. Сенька чувствовал, что его штаны скоро лопнут от возбуждения. И, не в силах больше сдерживаться, он затащил Марию в ближайший овин. Девушка и не думала сопротивляться, а только удивлённо посмотрела на него. В овине Сенька деловито и привычно задрал девке юбку, бесцеремонно посадил на перевёрнутую на бок телегу, достал свой истосковавшийся по женскому естеству хрен и грубо пронзил им девушку между ног. Закончив своё дело и излив семя в Машу, он, пряча своё окровавленное орудие, с удовлетворением отметил, что он у девушки был первым. Маша вынесла всю процедуру, не издав ни звука, лишь парню стало не по себе от немого укора, застывшего в её глазах. Встала, отряхнулась и ушла, не оглядываясь на оклик Арсения. Что-то парню подсказывало, что в начинающихся отношениях с Марией он совершил что-то непоправимое. Откуда ему было знать, что девичье чувство нежно и ранимо? Он, ещё будучи реалистом, так привык пользоваться услугами продажной любви, что просто, при всей своей кажущейся бывалости, не знал и не умел общаться с девушками. Морская служба и революция тоже не способствовали познанию искусства любви. Революционная матросня смотрела на женщину, как на трофей, как на объект охоты, как на военную добычу. Он привык брать силой, а по другому не умел. Инстинктивно он понимал, что с Машей так нельзя, но со вспыхнувшим желанием совладать на смог. Тем более, он так обрадовался, что организм начал оживать, что, не думая о последствиях, страстно захотел проверить это на практике.
Сенька в дальнейшем не раз пытался возобновить общение с комсомолкой, жаль только, что Маша почему-то стала его избегать.

Забрёл Яценюк и в сельсовет, который располагался в бывшей конторе управляющего.
- Красной Армии – привет! – сгрёб в свою ручищу маленькую, с длинными узкими пальцами, Сенькину ладонь активист Тихон Оглобля.
- Здорово! – поприветствовал его, не слезая с подоконника, Санька Гвоздь.
Арсений подумал, глядя на своих приятелей детства, что в который раз батя не прогадал. Советы крестьянских депутатов не успели толком появиться на свет и заработать, когда их практически заменили комбеды, куда собрались одна, всю жизнь нищебродствующая, голытьба. Попрошайки! Вон и председатель комбеда, восседающий за столом седой пожилой мужик с серой, вытянутой лошадиной физиономией, жизнь прожил голодранцем. Безлошадник! Он так долго был без лошади, сдавая свой надел внаём, работая батраком у Яценюков, что у самого морда вытянулась и прибрела вид изможденной кобылы. Санька с детства гнул спину у бати на мельнице, Сенька помнил, что его рубаха была так пропитана мукой, что из неё ковриги выпекать было можно. Тихон, местный силач, до революции тягал здоровые каменюки в заломовском карьере. И Санька и Тихон были года на три старше Сеньки и слыли в Васильевке отъявленными хулиганами. Не избежать бы парню подначиваний и подтруниваний, а то и тумаков от переростков, если бы не дружба с Николкой, который хоть и помладше, но по силе мог потягаться с Тихоном. А другие ребята села не избежали издевательств и затрещин от двух обалдуев. В семнадцатом году именно они были в первых рядах охваченной ненавистью крестьянской толпы, разграбившей помещичью усадьбу. Сейчас же эти два типа, каким-то чудом избежав мобилизации, окопались здесь, в местном Совете.
- Нашего полку прибыло! – почти весело записал Арсения в союзники Санька Гвоздь. – Скоро продотряд с Сызрани ожидаем, поможешь?
- Народ у нас в селе несознательный, продовольственную политику Советской власти не понимают, всё припрятать норовят. – Спокойно и рассудительно пробасил Тихон Оглобля.
- Вишь ты, какой прыткий! - со злостью подумал Арсений. – А ты его выращивал, этот хлеб? Ты за плугом ходил? Только отнять и умеют, голодранцы вшивые!
Он вспомнил, как в далёком детстве эти две дубины стоеросовые отнимали у младших ребят то петушки на палочке, то кулёк спелой вишни, а то и страшно сказать какое лакомство – ландрин в жестяной коробочке. Вообще-то круглые леденцы в плоской жестянке назывались «монпансье», но на селе упорно держались прежнего названия – «ландрин», полагая, не без основания, «монпасье» слишком вычурным, городским, иноземным. Главная же ценность ландрина была даже не в разноцветных леденцах, главным была коробочка. Она оказалась вещью универсальной. Мальчишки складывали в неё свои рыбацкие принадлежности, использовали под червя. Девчонки использовали жестянку как шкатулку для хранения свои женских штучек: цветных лоскутков, фантиков, румян и даже маленького зеркальца. Да взрослый дед нет-нет, да и откроет заветную конфетную коробочку – достать оттуда понюшку табачку, чтобы, приложившись к носу пальцам, смачно и вкусно чихнуть. Опять же, обойные гвоздочки хранить можно, иль всякую другую мастеровую мелочёвку. В общем, коробочка от ландрина оказалась вещью незаменимой, и похищение сего предмета - это уже нешуточное преступление в детской иерархии проступков.
Воспоминания – воспоминаниями, а ответ, однако ж, давать какой-то надо. Вот и комбедовцы с ожиданием уставились на него.
- Т-так к-контуженный я! – нашёлся, что ответить Арсений. – К-как я-я в-вам помогу? С-сам едва хо-хожу.
- Сталбыть, отказываешься? – сказал Председатель язвительно. – Какой из его помошник? Кулацкий сынок! Энтот не найти хлеб поможет – он спрятать его батяне свому подсобит.
Сенька рванулся к председательскому столу и попытался намахнуться на ехидну палкой:
- Ах, ты гад! – от волнения он почти перестал заикаться. – Я за Советскую власть пострадал! Я кровь проливал! А ты, тыловая крыса, стол оккупировал, штаны протираешь, сидя за ним!
Председатель Васильевского Комитета бедноты, человек с лошадиной физиономией и лошадиной же фамилией Прокоп Меринов, встал из-за стола и, глядя в лицо Яценюку, сказал:
- А ну ударь, попробуй, кулацкое отребье!
- Да вы что, вы что, ребята? – растерянно пробормотал Санька Гвоздь, соскочив с облюбованного подоконника.
А Тихон просто встал между спорщиками, заслонив их друг от друга:
- Ну, будя, братцы! Так и перестрелять друг-дружку недолго.
- Была бы охота руки об него махать! – скривился Арсений и опустил клюку.
Возникшая на пустом месте ссора была прервана появлением ещё одного действующего лица. В избу зашёл крестьянин, одетый в старый, но чистый и аккуратно заштопанный чапан:
- Здоровы будьте, хозяева!
После этого он быстрым шагом подошёл к жарко натопленной печи, снял рукавицы и стал греть руки, внимательно оглядывая при этом просторную комнату. Осень восемнадцатого года выдалась ранней. Весь октябрь лили затяжные дожди, а с первых чисел ноября всё сковал мороз. Волга уже встала, а на дворе стояла самая настоящая зима.
Арсений не сразу узнал вошедшего. А мужичёк, напротив, ухватив своим цепким взором всех, находящихся в комнате, сразу оценил ситуацию, и поспешил унять страсти:
- Что, опять ссоритесь? Ты, Прокоп, пока не поп, чтобы всех судить, поэтому поумерь свой раж.
Потом быстрым шагом подошёл к Арсению.
- Вижу: повзрослел, силы набрался, и ума, стало быть, коли за правое дело воюешь. Ну, здравствуй, товарищ Яценюк! – Сенька пожал протянутую крепкую мужскую ладонь. – А на этого, - вошедший кивнул в сторону человека с лошадиной фамилией, - Внимания не больно-то обращай, у нас товарищ Меринов любит везде контру искать, даже там, где её нет.
Прокоп в ответ только засопел, а Тихон и Санька усиленно делали вид, что всё происходящее их не касается. У кого же из сельчан такой авторитет, что даже Комбед предпочитает с ним не связываться? И тут до Сеньки дошло: так это ж Глашин отец, Тимофей Кондратьев собственной персоной! Бывший управляющий Воиновых, коего «подсидел» Сенькин отец. Их семьи давно враждовали, и у Сеньки аж рука зачесалась – так вытереть её после кондратьевского рукопожатия захотелось.
- Да-да я при-привык. – сказал он, как всегда запинаясь. – В-вот подлечусь, и с-снова на-на ф-фронт.
У Сеньки после нескольких дней пребывания в родном селе возникло жгучее желание поскорее удрать отсюда. Куда угодно, хоть на фронт, а ещё лучше к своим братьям-анархистам в Москву, или в Гуляй-поле, где вовсю хозяйничает Батька Махно. Лишь бы подальше от дома с его проблемами, от вечно брюзжащего и озлобленного отца, от строгого, осуждающего взгляда голубых глаз этой малявки – Маши, от голодных и осерчалых односельчан, от бедности и разрухи, которые сквозят в одном только взгляде на Васильевку.
- Вот и верно, - поддержал его Кондратьев, - На войне, чать, проще: там за пригорком враг и его надо уничтожить, иначе он уничтожит тебя. А здесь – голод, рутина и дрязги. Выздоравливай и уезжай, пока не затянуло наше болото.
- К-как Глаша? – вместо ответа спросил он.
Лицо Тимофея Сергеевича мгновенно просияло, видно было, что он очень гордиться своей дочкой:
- Тоже в Красной Армии, комиссар! Жутко идейная стала. У них там товарищ Троцкий агитационный поезд организовал, ездят по всем фронтам. Так он Глашу в энтот поезд взял.
Сенька подавил смешок: видно дочка Тимофея тем же ремеслом занимается, что и до революции. Про зловещий поезд Председателя РВС втихомолку судачила вся Красная Армия. Никто ничего доподлинно не знал, но тот факт, что поезд под завязку укомплектован молодыми красивыми бабами, кое-какие мысли навевал.
- Серегеич! – подал голос с подоконника Санька. – Как твои коммунары, не разбежались ыщщё?
Кондратьев спокойно посмотрел на балагура:
- Не боись, не разбегутся. Уже двадцать семь дворов вступило. Вот к весне починим технику – будем машинами землю обрабатывать.
Кондратьев председательствовал в образованной в селе Коммуне из беднейших крестьян. Решением уездного Совета для Коммуны была выделена помещичья усадьба вместе с хозяйственными постройками и сельскохозяйственным инвентарём. С того времени, когда Тимофей Сергеевич, будучи управляющим Воинова, закупил машины и пытался организовать кооператив, много воды утекло. В революцию крестьяне разграбили усадьбу и разломали все машины. День и ночь Кондратьев вместе с энтузиастами чинил машины, стремясь хотя бы к весне подготовить пару плугов и
- Ты бы лучше, - продолжил Кондратьев, - не штаны протирал в Совете, а вступал в Коммуну. А то, что жрать будешь, коли сажать ничего не собираешься? Или за работу в Комбеде на жалованье рассчитываешь?
Санёк обидно засопел у себя на подоконнике.
- А и пойду, запишусь! – с вызовом ответил он.
- Вот пойди и запишись! – с нажимом сказал Кондратьев. – Твоего петуха драного, так уж и быть, не отберём, а хрюшку, что ты давеча у бабки Колюсихи свёл со двора, сдать придётся.
Саня на это ничего не ответил и, запустив в рот пятерню, принялся усердно грызть ногти. А Сенька в очередной раз подумал, что на фронте всё виделось иначе, и он просто не ожидал, что в Советах, да Комбедах на местах окопается тыловая мразь, отлынивающая от армии и охочая до чужого добра.
Тем не менее, осенняя продразверстка прошла на удивление спокойно. Может, сыграло роль то обстоятельство, что продотряд из Сызрани был укомплектован преимущественно железнодорожными рабочими, набранными из окрестных деревень и ещё не потерявших связи с деревней. Крестьяне, хоть и не и не испытывали восторга от этой процедуры, но, обречённо понимая неотвратимость, безропотно отдавали едва ли не последнее. Даже Яценюк-старший, скрипя зубами, открыл свой амбар и позволил нагрузить три подводы зерна. Неизбежного, казалось бы, взрыва не случилось. Он случился позже.

Автор: Iskander_2rog 27.4.2017, 1:59

Глава 8. Призраки прошлого возвращается

- Батюшки! – всплеснула руками Маргарита Павловна, разглядев гостя, что стоял у порога и переминался с ноги на ногу. – Максимушка, ты посмотри, кто к нам пришёл!
- Иду, иду, душенька. – из глубины квартиры отозвался знакомый голос.
А следом появился и сам обладатель голоса – Максим Фролович Яблоков, любимый учитель Николая в пору, когда он был простым учащимся реального училища. Остановился на мгновенье, не узнавая, надел торчащие из нагрудного кармана пенсне, после чего его лицо озарила радостная доброжелательная улыбка:
- Ба, какой ты стал! Сокол! Да, что там сокол – орёл! Ну заходи, что как истукан встал на пороге. – засуетился Яблоков.
А Николай подумал, как постарел, сдал за прошедшие годы Батя. Исхудал, пообтрепался, походка стала шаркающей, а голос – дребезжащим. Стоящие прежде молодцом усы обвисли, а шикарная доселе борода была нечёсана.
От такого тёплого приёма у юноши предательски зачесались уголки глаз. Чего угодно он ждал от этой встречи, памятуя о постигших прежде фиаско, боялся этой встречи, подсознательно старался оттянуть её. А тут такой приём!
- Ты бы, душенька, нам чайку сообразила. – обратился к Маргарите Павловне Батя, провожая гостя в гостиную.
- Напою, напою! – успокоила Маргарита Павловна. – Да для такого случая у меня несколько кусочков сахара припасены.
Услышав эти слова Заломов пожалел, что не захватил с собой свой вещмешок со снедью, Яблоковы, поди, одними сухарями перебиваются.
Вновь, как и пять лет назад они сидели за столом и хлебосольные Яболоковы потчевали гостя. Вот только не было среди них Наташи, и Николай украдкой вздохнул, вспомнив об этом. И ещё скуден был сей стол по военному времени и российскому лихолетью. Но богат был стол не угощением, а беседой. Батя живо интересовался происходящими событиями, размышлял о пути, по которому пошла страна. Не посылал голову пеплом и не клял большевиков, а пытался разобраться во времени, в котором им судьбой довелось жить.
- Счастливейший ты человек, Николай. – сказал Батя. – Ты не только присутствуешь при рождении нового мира, но и ясно выбрал свой путь, путь активного его строителя. А я, по старости, да по немощи, лишь свидетель. Все соки жизненные, все силы человеческие вытянула из меня Трапезундская экспедиция.
Николай, уже готовый поднести стакан морковного чая ко рту, удивленно замер. Видя немое удивление парня, Яблоков рассказал о драматической судьбе Трапезундской археологической экспедиции, куда сманил его университетский товарищ. Организованная в 1916 году на освобожденные от османов русской армией земли Трапезунда, экспедиция должна была изучить и описать историческое наследие времён Трапезундской империи. Сейчас, по прошествии времени, эта затея выглядела чистой авантюрой: археологическая экспедиция в ходе войны и революции, в районе боевых действий. Началась она здорово – в пору побед русского оружия, а закончилась… закончилась бесславно, но не по вине участников экспедиции. Революция, последовавшее за ней развал фронта и контрнаступление турецких войск сделали невозможной её работу. Возвращались назад в 1918 году, побросав всё, через забитые бегущими войсками вокзалы, испытывая пренебрежение офицерского состава, ненависть и унижения от разложившейся солдатской массы, которая в ту пору, прихватив с фронта оружие, рванула через Кавказские перевалы и Кубань в Россию.
- Всё бросили, весь труд двухлетней работы пошёл коту под хвост. – мрачно закончил свой рассказ Батя. – Ладно, хоть целы домой добрались, а то Павловна, - он кивнул в строну супруги, - Меня уже отпевать собралась.
Та не замедлила отозваться:
- Хватит, отъездился по экспедициям, время сейчас не то: сгинешь и не узнаю где похоронен, и кто тот супостат, что руку на Максимушку поднял.
Пока супружница поизносила свою тираду, Батя сидел задумавшись, словно, вспоминая что-то, затем, тряхнув своей головой сказал, обращаясь к Николаю:
- Ты, мил человек, другое послушай, чем бабины причитания, В Трапезунде экспедиция поселилась в доме бея бейлика Трабзон. Род их богат и славен своей историей. Беи Трабзона много и славно воевали и служили султану, многие из них оставили после себя записки. Словом, богатое литературное наследие беев заинтересовало руководителя нешей экспедиции, профессора Узбекского. Сам профессор, Фёдор Иванович, много лет возглавлял Русский институт в Константинополе и турецким языком владеет как родным. Так вот, Фёдор Иванович утверждает, что, разбирая архивы беев, он наткнулся на любопытную для тебя запись. В ней утверждалось, что Меч Тамерлана – семейная реликвия их рода, попавшая к ним в руки после «войны презренных персов с нечевчивцами гяурами.
- Да, действительно интересно. – Николай поддержал Яблокова. – Ещё один Меч… Да тот ли? Или стащили у наших ротозеев-генералов? Или всё таки тот? А как он к ним попал?
- Да вот – запамятовал! – сокрушённо развёл руки Батя. – Да ты не переживай. Тебе обязательно стоит встретиться с профессором Узбекским. Он сейчас лекции в университете читает, в Петрограде. Да-да. – в такт рассказу Батя поддакивал сам себе и тряс головой. – Всенепременно стоит встретиться! Он держал документ в руках, он его читал. Он должен помнить!
Сведения действительно были любопытными и ранее они заинтересовали бы Николая, но теперь ему не было дела до того, где Меч Тамерлана болтался в далеком прошлом. У парня было иное задание, и иной долг – найти, где Меч обретается ныне, и заодно отыскать свою возлюбленную, Наталку. Поэтому, он, слушая по-стариковски словоохотливого старика, искал удобный предлог, чтобы свернуть разговор на интересовавшую его тему. Теперь вроде бы случай представился. Он открыл было рот, чтобы задать свой вопрос, как неожиданно услышал голос Бати:
- Спасибо, Маргаритушка, за угощенье. А вас, мой юный друг, прошу проследовать в мой кабинет, где мы сможем выкурить по трубке табака, нечего травить Маргариту Павловну, и заодно поговорить о вещах, ради которых вы и пришли в мой дом. Вы ведь курите, не так ли?
Удивился Николай, действительно военное лихолетье пристрастило его к этой привычке. Причем всяким папироскам, цигаркам и самокруткам он предпочитал именно трубку.
- Ведь и вправду, страсть как хочется покурить, - пожаловался Заломов Бате, - А как вы догадались, что я курю, Максим Фролович?
Батя хитро прищурился:
- Не только вы, молодёжь, увлекаетесь романами сэра Артура Конан-Дойля. Но и мы, старики, есть такой грех, почитываем занимательные бульварные книжонки о похождениях сыщика Шерлока Холмса, посему тоже знакомы с его дедуктивным методом.
- У нас в одно время целый сундук был набит журналами с рассказами о Шерлок Холмсе. – пожаловалась Маргарита Павловна Николаю. – Спасу от них не было.
- Да будет тебе! – Яблоков махнул рукой в сторону хозяйки, и снова обратился к Заломову. - Поэтому я могу с полным основанием сказать «Элементарно, Коля!» Ты посмотри на свои пальцы, они желтые и огрубевшие по бокам от ногтей. А это – первый признак заядлого курильщика. При чем, если бы ты курил самокрутки и папиросы, пожелтели бы фаланги указательного и среднего пальцев. Но поскольку характерные признаки наблюдаются только у указательного и большого пальцев, коими курильщик и держит обычно трубку, я остановился на этом варианте.
- И из-за каких-то пальцев на руках вы сделали этот вывод? Потрясающе!
- А я всегда смотрю на руки, Коля. И если ты помнишь – именно с помощью рук мы раскрыли имя обладателя кастета, жаль, что дело не так и не удалось довести до конца. Мимику можно подделать, жесты – отрепетировать, но руки, руки никогда не обманут!
- Как же, такое разве забудешь? – отвечал Николай. – Только я и не догадывался, что это не случай и не обыкновенная наблюдательность, а годами выработанная привычка.
- А как, по-твоему, учитель может догадаться, кто из озорников исписал мелом учительский стул?
Все трое расхохотались. От смеха давясь словами, буквально сквозь слезы, Маргарита Павловна добавила:
- А ещё у вас, Коля, шнурок кисета свисает из кармана.
После этих слов в маленькой гостиной стало совсем весело. Наконец угомонились и Заломов, вытирая платком глаза, смог поблагодарить хозяйку дома «за стол», и, церемонно раскланявшись с ней, вслед за Батей, проследовать в его кабинет.
В кабинете, казалось всё осталось по-прежнему с их с Наталкой последнего визита. Машинально разглядывая коллекцию оружия, Николай украдкой вздохнул, вспомнив, как они тут едва было поединок на мечах не устроили. Однако, когда думы о прошлом Заломова покинули, и он вернулся из воспоминаний в мир реальности, то обратил внимание, что некоторых экспонатов не достаёт. Перехватив недоумевающий Колин взгляд, Батя счёл долгом объяснить:
- Невзгоды нынешнего бытия вынудили расстаться с некоторыми образцами. Однако же, холодное оружие древности – неважный товар. В цене нынче – хлеб, картошка, мука.
Заломов ещё раз отметил про себя, что надо будет обязательно поделиться с этими славными людьми содержимым своего вещмешка. А Яблоков между тем, сделав приглашающий жест рукой на одно из стоящих кресел, сам уселся в своё любимое кресло, именуемое хозяйским, и принялся на нём устраиваться поудобнее. Ожидая, что последует дальше, устроился на предложенном месте и Николай. Некоторое время оба молчали, усердно занимаясь, набиванием и раскуриванием трубок. После нескольких глубокомысленных затяжек, Максим Фролович, пуская очередную изящную струю табачного дыма в потолок, заметил:
- А табачок-то ныне пошёл – дрянь! Что только не суют туда. То ли дело в прежние времена.
- Ну, не знаю, Максим Фролович, - с сомнением покачал головой Заломов, - Сейчас принято все новое хаять, да сокрушаться по прежним временам. Однако, мой маленький стаж курильщика не позволяет мне судить об этом, я иного-то табака и не знал. Но, позвольте поинтересоваться: не свойства же табака обсуждать вы меня сюда пригласили?
- Отнюдь! Я ведь этой встречи ждал, почитай уж как пять годков, без малого, с самого начала Германской.
Брови Николая от удивления поползли вверх.
- Как это с начала Германской?.. Я ведь сам несколько дней назад только решил вас навестить, а до этого воевал за три сотни вёрст отсюда.
- Тем не менее, это так!
- Что за предсказатель вам такое напророчествовал?
- Не предсказатель, а предсказательница, одна хорошо известная вам прекрасная юная особа.
- Наталка! – Николай подался вперёд, от волнения на его лбу заблестели бисеринки пота, а костяшки пальцев так впились в подлокотники, что побелели. – Вы её видели?
Трубка, пропади она пропадом, была немедленно забыта.
- Она самая! Прекрасный отпрыск семьи Воиновых. – Батя был явно доволен произведённым эффектом.
- Боже мой, Максим Фролович! – потрясённо вымолвил Николай. – Я же её всю войну искал, а она тут… Где она?
- Да если бы я знал! – сокрушённо развёл руками Батя. – Это же, сколько лет минуло! Да и не видел я ее больше. Вот только раз единственный. Не знаю уж, что между вами произошло, да только она говорила, что встречаться вам отныне никак нельзя. Только вот письмо просила передать.
- Где оно? – вскричал Николай так, что Яблоков аж подпрыгнул в своём кресле.
- Успокойтесь, молодой человек. -Максим Фролович с укоризной посмотрел на едва себя держащего в руках юношу. – Держите себя в руках. Нельзя же так, право. Вот оно, вас дожидается.
Батя со своего места дотянулся до письменного стола, открыл один из ящиков и достал оттуда заветный конверт.
Вот она! Протянулась заветная ниточка между Николаем и его любимой. Наконец-то после стольких лет пришла первая весть от его Наталки. Юноша испытывал с чем ни сравнимое волнение. Шутка ли, письмо, оказывается, пять лет преспокойно его здесь дожидалось, в то время как он искал Наталкин след где угодно, только не у любимого учителя. А ведь можно было догадаться, что весть о себе девушка оставит, прежде всего, у Бати. Конечно! Ведь именно его упомянул в письме Дед как надёжного человека, на которого можно положиться. Он забыл, а Наталка помнила! И именно здесь оставила ему письмо! Николай дрожащими руками взял конверт и стал лихорадочно, безуспешно стараясь подавить волнение, пытаться вскрыть его. Получалось плохо. В этот момент его дрожащие ладони, надрывающие заветный конверт, накрыла сухая, морщинистая, вся в пигментных от возраста пятнах, ладонь Бати:
- Погоди, Коля, не спеши, нетерпение – плохой советчик. Прочтешь потом, когда останешься один. Пять лет – срок немалый, подождал его – подождешь и ещё. Тем более, что Наталья строго настрого распорядилась, что раньше марта девятнадцатого оно не должно попасть тебе в руки.
- Как это так? – удивлению Николая не было предела. – А если бы я раньше к вам пришёл, например, до революции.
- То ты бы его не получил. – спокойно резюмировал Батя. – В таком случае, оно бы осталось в столе спокойно дожидаться назначенного часа. Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, до того, как ты прочтешь это письмо.
Доброжелательное похлопывание по рукам успокоило Николая, и он смог перевести дух и мыслить более трезво. Действительно, появление письма порождало новые вопросы, которые требовалось разрешить. С чего бы начать?
- Максим Фролович, а когда точно нанесла вам визит Наташа, если помните, конечно?
- Я, молодой человек, из ума пока не выжил, и на память не жалуюсь. Тем более такая дата! Это было аккурат в день начала войны с немцами, 1 августа 1914-го.
- Быть такого не может! – убеждённо заявил Заломов.
- Как это не может, когда было! – Яблоков даже немного обиделся. – Ты что, мне не доверяешь?
- Да не в доверии дело, только странно всё это: я точно знаю, что накануне днём Наташа пребывала в Москве.
Николай наскоро перебирал в уме все современные виды транспорта, но и без этого знал, девушка никак не могла за один день перенестись за тысячу вёрст. Что-то тут не так, либо Батя добросовестно заблуждается, либо… Я чего либо? Хорошо, попробуем зайти с другой стороны. И Николай стал подробно распрашивать Максима Фроловича об обстоятельствах визита пятигодичной давности.
Так он узнал, что в тот день, когда он оплакивал Наталью в Москве, она неизвестно как оказалась в губернском городе С., где нанесла визит Яблокову. И это фактически сразу после ночной трагедии в Московском доме Воиновых: после неудачной попытки Магистра Братства Звезды жениться на ней и последовавшим за этим убийством Тихоныча и Наташиного отца. Невероятно! По словам Бати, Наташа была собрана и спокойна. Напомнила о предложении отдать меч Тамерлана на хранение в его коллекцию. Взамен этого просила взять на хранение письмо для Николая. Несколько раз подчеркнула, что отдать письмо можно будет только после марта девятнадцатого года. На вопрос, а почему не раньше, говорила об угрожающей им опасности, о том, что за ними охотятся некие люди. Подчеркивала, что до означенной даты встречаться им никак нельзя. Упомянула и о попытке выдать её насильно замуж за какого-то знатного немца.
Верно, всё верно, думал Николай, но отчего же она категорически отказывалась с ним встречаться. Была какая-то неизвестная причина, которая всё время ускользала от его внимания.
- Ах, да! – вспомнил Батя. – Ты знаешь, Коля, она мне показалась какой-то иной.
- В смысле? – не понял Николай.
- Помнишь, ваш совместный визит ко мне в начале июля четырнадцатого?
Николай кивнул, еще бы ему не помнить мгновения, проведённые вместе с Наталкой.
- Тогда это был красивый и юный, но своенравный сорванец-подросток. Месяц спустя пред моими очами стоял другой человек. Женщина! Причём женщина опытная, много пережившая и много испытавшая. Нет, очарование свежей юности никуда не исчезло. Но за нежной молодостью девичьего личика явственно проглядывала БИОГРАФИЯ! Изменения были не снаружи, они были внутри Наташи. У неё даже речь стала жёстче и резче. Не девчушка, а воительница. Тогда таких не было, и в этом она обогнала время. Подобный женский тип появился только сейчас, после невзгод мировой войны и революции в России.
- Она и в детстве была маленькой разбойницей, в селе верховодила всеми нами. – заметил Николай.
- Нет, это иное. Что-то, что наполнило душу её горестью, а глаза яростью и страстью. – ответил Батя. – Таких одухотворённых глаз среди девиц-подростков видеть до этого мне не приходилось.
Николай примерно знал, что произошло в ту злополучную ночь в особняке Воиновых. Была ли та трагедия достаточной для столь явных изменений, что даже Батя заметил? Или было ещё что-то, о чём он не знал?
- Да-а - спохватился Батя, - Я не понял, когда она рассталась со своими потрясающе красивыми волосами, но они были острижены.
- Коротко?
Но Батя словно, не слыша Колиного восклицания, продолжал удивлять:
- Я не слишком большой знаток по части всяких женских штучек, но одно я скажу точно: они были не просто острижены, но и уложены в причёску. Замысловатую, сейчас таких на делают, да и тогда не делали. Я тебе, Коля, больше скажу, это сейчас пошло революционное веяние – стричь волосы женщинам. А в четырнадцатом Наталья выглядела вызывающе. Не то суфражистка, не то нигилистка, не то, извини, Коля, за сравнение, дама лёгкого поведения. Да-а, только сейчас вспомнил, почему возникло столь нелестное сравнение, её волосы были не только подстрижены, но и подкрашены. А тогда это, простите, был моветон.
Коля не обиделся, а лишь подивился:
- Да, дела, загадка!
Но Батя ещё не закончил удивлять:
- И ещё, она ЗНАЛА!
- Что знала? – переспросил Заломов.
- Знала, что будет потом. Я, как человек сугубо рациональный, всегда со скепсисом относился к разного рода гаданиям, предсказаниям и прочей суеверной чепухе. Но она, чёрт возьми, знала! Знала, что империалистическая война закончится революцией, знала о гражданской войне, об убийстве Распутина и расстреле царской семьи. Всё знала! Вот и сегодняшний визит твой она предсказала. Так и сказала: «В марте 1919-го года вам нанесёт визит красный командир Николай Заломов, мой Николка, ваш бывший ученик. Вот ему и следует передать письмо». Да я тогда и про красных и белых ничего не знал. Я все эти годы с ужасом наблюдал, как исполняется всё, что она тогда мне говорила.
Николай вынужден был признать, что он ещё многого не знает о своей возлюбленной.

Автор: Iskander_2rog 29.4.2017, 0:45

Пятое явление меча

Всю дорогу, пока Николай возвращался в казармы Запасного полка, где они с Фролкой временно разместились, письмо буквально прожигало его карман. Парень с трудом удерживался от искушения немедленно достать его, вскрыть конверт и приступить к чтению. И в казармах, он тоже не смог сразу приступить к чтению заветного послания. Верный своему принципу, завершить в исходу дня все свои дела, он проверил накормлены и ухожены ли их с Фролом кони, поужинал или его вестовой, сел и составил, как меж ними было уговорено, донесение для Колоссовского. Потом взял свой вещмешок и вещмешок Анискина и высыпал их содержимое на кровать. В один из вещмешков сложил консервы, сало и сахар – для Яблоковых. Сказал Аниськину, который с недоумением смотрел на все эти манипуляции:
- Фрол, надо это отнести хорошим людям. Мы с тобой и так проживём, не впервой. А они от голода загибаются.
Всё понимающий Фролка согласно кивнул:
- Будет сделано, командир!
- А на обратном пути зайдёшь в чека, надо донесение доставить Председателю.
Лишь после того, как ординарец ушёл, Заломов забился в самый дальний угол казармы и вскрыл конверт. Достал, исписанный мелким знакомым почерком, листок и погрузился в чтение дорогих и любимых завитушек:

Автор: Iskander_2rog 30.4.2017, 1:21

Глава 9. Весть из прошлого

Едва прочитав это письмо, Николай вскочил и лихорадочно забегал по казарме. Первым его желанием было сейчас, немедля, броситься на подтаявший волжский лёд. Он готов был, если надо, то и вплавь перейти на другой берег Волги, где стояло село Васильевка, отыскать Меч и спасти любимую. В том, что Наталка написала правду, он, хорошо зная девушку, ни капли не сомневался. Она знает цену словам! «Ещё и вестового где-то черти носят!» - с досадой подумал он.
Ожидание, как назло, затянулось. Ожидание родило спокойствие, а с ним вернулась и способность размышлять. Эмоции залегли в оборону, а в авангард выдвинулись мысли. Могло ли быть это чьей-нибудь злой шуткой, если не хуже – ловушкой? Шутка ли: пять лет ни сном, ни духом, ни вести, ни весточки, и вдруг в одном письме – сразу все ответы на все вопросы! С другой стороны, кому это надо? Кто вообще знал об их договорённостях с Колоссовским? И главное: какая выгода от такой подставы? Заломов вынужден был признать, что выгоды от розыгрыша или ловушки никто не получит. Беляки? Не такая уж он важная птица, чтобы ради него огород городить! Рядовой командир Красной Армии, таких пруд пруди. Погибнет он – найдут другого. Вот если бы в сети попалась птица иного полёта, например Фрунзе, тогда – другое дело. Пресловутое Братство Звезды? Пользы для них от него – как от козла молока. Вот если бы он был при Мече – тогда иной коленкор. Тем более, как он понял из разговора с Казимиром, в тайном обществе сейчас царит банальный раздрай. Европейцы члены Братства Звезды хотят сложить свою мечту – Соединённые штаты Европы. Сектанты Братства из России грезят мировой революцией, которая и явит миру образец идеального мироустройства. Нет! Братству ныне не до Коли, им бы внутри себя разобраться. Без Меча он им даром не нужен.
Николай снова взял в руки письмо. Спокойно, вдумчиво, не торопясь прочитал: раз, второй, третий. Задумался. Что можно сказать по поводу письма, если абстрагироваться от его фантастически нереального содержания? Почерк, безусловно, Наталкин. Её каллиграфически ровную и изящную вязь не спутать ни с чем другим. Он тысячи раз целовал милые письмена, синеющие на белоснежном бумажном поле записок, написанных и посланных её милой ручкой. Как давно это было! В пору их безоглядной юности, когда невыносимо долгие паузы между редкими свиданиями юной гимназистки с взрослеющим реалистом заполняли записки от любимой. Николай даже мысленно представил эти записки, которые он прятал за кирпичом полуразрушенной кладки. Стоп! Как же он сразу не обратил внимание? Вот уж действительно не только весть из прошлого, но и новая загадка! Письмо написано новой орфографией. На бумаге отсутствовали все эти яти и фиты, которыми уже год как никто не пользовался. Хотя почему никто? Николай знал о спорах вокруг реформы русской орфографии. Читал заявление Бунина, в котором тот писал, что

Даже в вопросах правописания меж русскими согласья нет, уныло думал Николай, из-за бесполезного по сути значка готовы насмерть молотить друг друга. Одни продолжали упорно писать и печатать в старом стиле из-за принципиального несогласия с революцией, они и в реформе орфографии видели такое де потрясение русских основ бытия, как и кровавая революция. Другие же просто по привычке нет, да и вставят в текст устаревшие знаки. Но Наталка по своему складу ума – явно не фанатик прежних норм, но и не малограмотный мужик, ставящий твердые знаки где ни попадя, «на всякий случай». Значит. письмо написано уже после революции и всё это чья-то злая мистификация? Не факт! Особенно, если принять на веру всё содержания послания. Уж в двадцать первом веке-то уж точно нет уже сейчас ненужных литер. Комэск поразился тому. как просто и обычно он стал думать о бедующем времени, словно подсознательно сразу поверил письму.
Один вопрос, возникший в голове Николая, порождал следующий, и тоже не имеющий внятного ответа. Вопросы рождались и роились Николиной голове, стуча по мозгам в поисках выхода. Но дисциплинированный, сильный своим умением анализировать, мозг парня всё же успокоил рой, принялся сортировать вопросы и раскладывать их по полочкам. Наконец, серое вещество под черепной коробкой Николая, работающее как арифмометр, из всего вороха вопросов и неувязок этого сбивчивого послания выделило главное. Почему Наталка писала письмо после своего исчезновения в четырнадцатом году, если, по её же словам, написанным на листке бумаги, она не может вернуться обратно в своё время из-за отсутствия у неё Меча Тамерлана? Значит, всё-таки, она возвратилась, или нет? Николай снова перечитал письмо:

Почему снова и опять? Судя по тексту, они когда-то и где-то виделись и были вместе позже четырнадцатого года. Но это уж никак не возможно, он-то уж точно знал, что не видел свою Наталку.
Удивительно, но Коля ни разу не усомнился в принципе во всей этой истории с перемещением во времени. Реальность этого была подготовлена самой эпохой, к которой жили Наталка и Николка. Невиданный социальный и экономический прогресс конца девятнадцатого – начала двадцатого века породил в людях того поколения наивную веру в человеческий разум. Современники Наталки и Николки верили, что им подвластно овладеть всеми секретами природы, человеческой натуры и общественной жизни. Шутка ли, всего сорок лет назад по страницам романа поплыл фантастический Наутилус, и вот уже германские субмарины терроризируют надводный флот англичан, небо бороздят летательные аппараты, а по освещённым электричеством улицам передвигаются самодвижущие тележки и трамваи. Ещё недавно самым быстрым способом связи были почтовые голуби, а теперь обыденностью стали телеграф и телефон, и даже новая штучка – беспроводный телеграф. Много веков молчащая планета при помощи радиосвязи вдруг взорвалась тысячью голосов на сотнях языках Земли, и учёные только ломали копья по поводу того, что такое эфир: волнопроводящий воздух, или неведомая субстанция разлитая в атмосфере. Мировая война заставила расстаться с иллюзиями и породила первых скептиков. Оказалась, что часто цена прогресса слишком тяжела для людей, а сама человеческая природа не сильно изменилась со времён средневековья. Пехоту косили автоматические пулемёты, а выжившие после обстрела «Колоссалем» и «Большой Бертой», никак не могли относиться к жюль-верновской сверхпушке, как безудержной и невинной фантазии. Бронеавтомобили и танки, самолёты и отравляющие газы… Казалось, что всё созданное человеком, было придумано для его самоуничтожения. Место наивных и светлых фантастов и утопистов, мечтавших об идеальном обществе и уверенных, что человечество в своём пути способно решить стоящие перед ним проблемы, заняли люди иного склада. Мрачные пессимисты и загадочные мистики стали предупреждать о опасности безудержного технического прогресса и предостерегать о слишком великой цене социальных экспериментов над людьми. Появились первые антиутопии. Пионером в жанре социальной фантастики стал Харберт Вэлсс, нарисовавший в «Машине времени» предсказание мрачного будущего жителей Земли. Чудаковатый усатый гений с копной немытых нечёсаных волос ещё только корпел над начатками своей общей теории относительности, а чопорный англосакс в художественной манере уже заговорил о единстве пространства-времени, и его многомерности. Поэтому Николай не счёл как что-то нереальное саму способность перемещения во времени, вера в эту возможность была подготовлена самим умонастроением людей начала двадцатого века. Скорее, он был удивлён, что подобное случилось именно с его Наталкой и не от технически совершенного и сложного аппарата, а от примитивного средневекового артефакта.
Мысли с письма вернулись к предмету его написавшему. В конце концов, все вопросы можно будет задать потом. Главное – весть! Наташа – есть! Она жива, и ей нужна помощь. Она в послании буквально умоляет о спасении, а он, бессердечный чурбан, вместо того, чтобы поспешить к девушке на помощь, только что не в лупу разбирает её письмо. Потом, всё потом! Надо в первую очередь помочь любимой. Любимая? В душе Николая зашевелилось тёплое, давно не испытанное чувство. Словно не было последних лет разлуки, а он, не видавший виды опытный командир Красной Армии, а семнадцатилетний реалист, сломя голову бегущий на свидание к своей любимой. Всё-таки, несмотря ни на что, он не переставал любить Наталку все эти годы. Был ли он верен ей? Война вообще не то время, которое способствует целомудрию и сохранности нравственных устоев. Повсеместное падение нравов, разрушение института семьи, взгляд на женщину как на военную добычу, трофей, - вот те черты, которое сопровождают боевые действия. Добавьте сюда и всеобщее ощущение зыбкости бытия, стремление прожить хоть один день безоглядно, в полную силу, свойственное обоим полам, и будет полная картина военной жизни. Мужчины и женщины в дни войны любят страстно, безоглядно и…мимолётно. Время собирать камни и подводить итоги придёт потом, в дни мира. Вот и перед мысленным взглядом Николая пробежал целый ряд медсестричек, поварих, солдаток, селянок, комсомолок, а то и просто обывательниц, встреченных в захваченных или освобождённых городаках и станицах, деревнях и полустанках. Но он никогда не становился зверем на войне, как многие, не принуждал и не насильничал, не набрасывался в группе на бедную жертву. Все его свидания были скоротечны, но по взаимному, как он надеялся, согласию, и не оставляли следов в сердце. Со стороны Николая это была лишь голая физиология. Страсть его посещала, ведь он был мужчиной, но не был рабом страсти и умел, когда это нужно, её обуздать. Он всегда знал, что ничего подобного, испытанного с Наталкой, в его скоротечных свиданиях не было. Может виной тому, что она была первой его женщиной, но его волновал нежный изгиб её шеи и изящные очертания спины, приводила в восторг упругая маленькая грудь в его руке, вызывал умиление каждый нежный завиток на её голове и мягкий стыдливый пушок на ее лоне. Сердце Никола сжалось от нежности к любимой. Юноша вынужден был себе признаться, что лишь один случай можно поставить ему в упрёк. И этот случай – Лиза! Воспоминание о ней до сих пор было с оттенком горечи и обиды. Но это было давно, и в Лизе он искал не любви и не страсти – искал успокоения от боли, вызванной потерей Наташи. Николай по опыту знал, как редко первое чувство сохраняется на всю жизнь, годы и новые жизненные впечатления оставляют вместо него лишь приятные впечатления, но не в их с Наталкой случае. Он понял, что его любовь к Наталке – на всю жизнь! В этом он был уверен. А, значит, он завтра по льду переправится на другой берег Волги, отыщет этот чёртов Меч Тамерлана и постарается переправиться по ту сторону Меча.

Автор: Iskander_2rog 1.5.2017, 1:07

Глава 10. Чапаны

Зима наступила без паузы – настал декабрь - и сразу опустил на истерзанную войной землю холод, морозы и глубокий снег. Экономили на всём: стало не хватать не только еды, но и дров. Добротный дом, поставленный ещё Кондратьевым, стало разорительно отапливать, поэтому Яценюки закрыли второй этаж и перебрались на проживание вниз. Впрочем, Фрол Демьяныч, воспитанный по-старорусски, по-крестьянски, по правде сказать, всегда недолюбливал второй этаж, обставленный по-городскому. Он был, так сказать, для престижу, для форса. Сам он предпочитал сидеть внизу, в горнице, где есть печка, большой стол с лавками, где возятся по хозяйству, со своими бабьими делами, жена с кухаркой. Там Фролу было тепло и уютно, по домашнему.
Вот и в сей декабрьский вечер Фрол Демьяныч вместе с Арсением расположились за большим деревянным столом и занялись важным делом: сосредоточенно, не спеша, чинно, чистили картошку «в мундире», обмакивали в стоявшую посреди стола миску с постным маслом, густо посыпали это чудо солью и перцем, и отправляли в рот, заедая квашеной капустой. Попутно Сенька, хрустя сочной капустой, пытался втолковать бате основы анархистского учения. Делал это он, как ему казалось, ладно, и ясно, как рассказывали ему самому.
Фрол Демьяныч поначалу молча слушал сыновьи разглагольствования, похрустывая то сочной капустой, то ядрёным огурчиком, но вконец не выдержал.
- К-хе, - и он энергично тряхнул головой, - Как-то у вас всё просто: ни державы, ни собственности. А управлять кто будет? Старшой потребен, начальник.
- Да в том-то и дело, что не будет никого. Сами работники управлять будут. – горячо говорил Арсений, довольный тем, что батя внемлет ему.
- Во как! – удивился Яценюк старший. – Без начальства, значит, сами.
Сын кивнул.
- Мечта лодыря! Да через год, мало два, коммуна у вас развалиться, а мужички разбегутся, ледащие первыми и побегут. Либо такой начальничек у них появиться, что старые ангелами покажутся.
- Да нет!.. – начал было возражать Сенька, но получил увесистый щелбан в лоб от отца.
- Дура ты! – снисходительно произнёс батя, вытирая руки об жилетку. – Без начальства никак не можно. Заруби это себе не носу. А скажи-ка, можно воевать совсем без ахфицеров, ладно ахфицеров, вы их всех перебили, а без командиров можно?
В ответ Сенька замычал, качая головой в стороны. Наконец, выдавил из себя:
- Так то армия.
- А нэма разницы! Ведь у вашей революции тоже вожди есть. А артель соберётся, тут же старшого назначат: с подрядчиками договариваться, барыши делить, материал запасать. Да что артель, лодка четырёхвесельная плывёт и то, двое на вёслах, третий на корме сидит, руководит: счёт давать чтобы не сбились, рулить. Любая ватага, банда, атамана имеют. А коли власти нет – как пить дать, найдётся тот, кто эту власть подберёт. Ведь ежели власть дана не от Царя, не от Бога, то и пределов той власти нет. Ежели, какой начальник сам власть взял, не по закону, то и порядку не будет, можно творить, что душе угодно. Нет, всё должно быть по закону: есть держава, есть государь, есть порядок.
Пока Арсений переваривал сказанное отцом, удивляясь, как же он сам до этого не догадался, отец, налив обоим по кружке крепкого чая, продолжил:
- Старшого тоже с умом выбирать трэба. Не каждый могёт. Вот к примеру, дай Прокопу Меринову землицы в сотни десятин и скота в стадо, думаешь, он сладит он с хозяйством таким?
Подумав, Арсений вынужден был признать, что нет, не сладит.
- То-то. Верно меркуешь, сынок. Да дай такому добро, он за два года все пропьёт, да на девок спустит.
- Прокоп не пьёт!
- Да, не пьёт. Но тогда сено вовремя не накроет и оно у него сгниёт, а скот от этого падёт. Овин и амбары сгорят. Посадит не вовремя, урожай загубит. Али ещё чего-то случиться. И будет он опять безлошадным на завалинке сидеть в драных штанах и семечки лузгать, да на митингах за равенство громче всех горло драть. Это натура евонная такая, тут уж никакими коммунами не поправишь. А мне десятую долю от Прокопиной дай: колосок к колоску, зернышко к зернышку – всё сберегу! В первый год – голодать буду, а сохраню, во второй – сам сытым буду и семью накормлю, а на третий ещё и лишку останется, твого Меринова накормить. На сильных людей опираться надо! Дай власть, я им такую коммуну зроблю: ужо у меня лодыри попрыгают, все працювать будут! А большевики твои токмо бесштанную голытьбу любять, тех, кто токмо чужое добро тырить умеют. Продують оне с такими союзниками.
- Но ведь землю крестьянам они дали?
- Землю дали. Поклон им до земли за это. - согласился было Фрол Демьяныч, да только сразу насыпал соли сыпанул, - Но работать, хозяйствовать, на ней не дають! Хлеб забирають, скотину уводят со двора. Ладно бы платили добро, это мужик бы ещё понял. А то дают какие-то бумажки, какие-то расписки. Ты посмотри, какая бедность на селе от этого пошла. Да, голодали допреж, бывало, но николы такого ранише не було!
Сенька не ответил, и не потому, что сказать было нечего. Он давно уже прислушивался и посматривал в сторону сеней. Ему всё время казалось, что в дверь кто-то то ли тихо стучит, то ли тихо скребётся. Почуял, наконец, и батя:
- Глянь-ка, сынок, во двор, ежели мальцы озорничают, то шугани покрепше.
Хоть и не шибко хотелось нос высовывать наружу, на морозную ночь, да родителя ослушаться – себе дороже. Дверь поначалу не поддавалась, но Арсений поднажал, и створка медленно поползла в сторону, волоча перед собой что-то тяжелое. Приглядевшись, парень узрел, что перед дверью лежит человеческое тело. На нём был одет изношенный крестьянский чапан, голова прикрыта малахаем, а на ногах вместо обуви – обмотки. Всё было белым от снега.
- Всё, отмучался бедолага. – думал Сенька, втаскивая человека в сени.
- Ну, шо там? – из глубины дома крикнул отец.
- Да, похоже, человек замёрз.
Неожиданно труп открыл глаза и синими губами еле слышно прошептал:
- Помоги! Не смог зарезать – смоги спасти.
Сенька смотрел и не верил своим глазам: перед ним лежал начальник Народной милиции Комуча господин Козятин собственной персоной.
Отец сначала не хотел помочь какому-то очередному замёрзшему голодранцу, но узнав, что за персона лежит перед ним, кликнул мать, и принялся распоряжаться
- Господина начальника – в баню. Ты, сынок растапливай, токмо не сразу жар давай, потрошечки, чтобы растаять успел. А то кровь закипит. Мать, давай раздевай страдальца, шо примёрзло – ножницами разрезай. А потом в бадью его с тёплой водой – пусть отходит, и через каждые полчаса воду потеплее наливать, пока горячей не будет. А как очухается – на полок его. Тут уж я веничком его охаживать буду.
Всю ночь Яценюки отогревали мерзляка. Между делом побрили его, и одели в чистое исподнее. А на утро разомлевшего Козятина оттащили в горницу, на кровать, где он, не просыпаясь, проспал два дня.
Все эти два дня старший Яценюк ходил повеселевший, куда только делась его всегдашняя мрачность! Он отчего-то возомнил, что гость – присланный, зацепившимися за Урал колчаковцами, лазутчик.
- Вспомнили! – радостно без конца повторял он сыну. – Знают, про наши беды. Ведают, что их друг.
От скептических возражений Сеньки, что вряд ли колчаковец был прислан в таком рванье, он только отмахивался.
Наконец, пришел тот день, когда Козятин смог подняться и сесть вместе со всеми за общий стол. И Сенька вдоволь мысленно напотешался над своим жутко проницательным батей, который на сей раз обмишурился. Ибо история, рассказанная Семёном Семёновичам, больше походила на чудо.
Есть на свете немало чудесных историй, передаваемых их уст в уста. Когда все данные науки и простой человеческий опыт утверждают, что такого быть не может, потому что не может быть никогда. Но вот оно, чудо – вопреки всем законам природы и человеческим законам – живёт, ходит и разговаривает. Так произошло и Козятиным. После побега из занятого красными губернского города С., целых два месяца скрывался он в Жигулёвских горах от пристального ока ЧК. Ночевал в стогах. Питался объедками у деревень. Одевался в рваные крестьянские обноски, которые смог утащить со дворов. Избегал людей и боялся появляться в людном месте. Лишь, чувствуя, что околевает, решился на отчаянный шаг – зайти прямо в центр большого села и из последних сил постучать в дверь богатого большого дома. Судьба одарила его удачей постучать в дверь Яценюку и столкнуться с Сенькой. Вопреки здравому смыслу он не умер от голода, не замёрз, не был съеден волками или загрызен собаками, не лишился от обморожения конечностей, и, даже, по-видимому, не заболел.
Наперекор всему, Фрол Демьяныч не расстроился, что Козятин оказался не белогвардейским агентом. Он был убеждён, что рано или поздно, но белые придут в эти места (и Козятин изо всех сил стремился Яценюка в этой мысли укрепить), тогда тот факт, что они укрывали столь ценного человека, им и зачтётся. Поэтому Семён Семёныч остался в доме Яценюков на правах дальнего родственника из города, приехавшего в деревню спасаться от голода. Всю зиму прожил у них Козятин. В его лице Фрол Демьяныч нашел искреннего союзника по перевоспитанию своего заблудшего сына. Иногда они накидывались на Сеньку вдвоём, но чаще всего Козлобородый, сбривший, однако, свою бородёнку, лил яд на него в одиночку.
- Что ты для красных, - нашёптывал он на ухо парню, - Простой пулемётчик, хотя по твоим заслугам должен командовать армией, а то и фронтом.
- Зачем тебе, сыну сельского богатея, проливать кровь за то, чтобы командовало малообразованное, голопузое быдло. – он кивал в сторону избы, где размещался Комбед.
- Коммунисты попользовались анархистами и выбросили. – тут он не врал, и Арсений был с ним абсолютно согласен.
- Анархисты не враги белым. Хотите коммуны – создавайте! Земли пустой много. Но! – он поднимал вверх палец. – Уважайте права собственников. Таких, как твой отец.
- Посмотри, как обеднело процветающее раньше село, ещё только начало зимы, а крестьянин уже голодает – предрекал он новые беды, - Но ведь это ещё не дно. Дна достигнет деревня к концу зимы, когда наступит настоящий голод, а из города придут комиссары за новой данью для города.
На возражение Арсения, что продразвёрстка уже была, Козятин только отмахивался:
- Придут, помяни моё слово! В городе же тоже жрать нечего. Разруха полнейшая: электричества нет, транспорт не ходит, дров на отопление нет, заводы все стоят, лабазы пусты, кошек, почитай, всех съели.
Постепенно от анархиста в Сеньке ничего и не осталось. Всё-таки верно замечено, что анархизм – стихийный бунт мелкого собственника. Так оно и вышло. Из всей мешанины революционных идей в Яценюке-младшим остался лишь голый протест против любой формы власти, которая не даёт крестьянину жить, а только и умеет, что отбирать. Семён Семёныч втихомолку потирал руки: практически готов один из лидеров антибольшевистского восстания, которое он замыслил, как только с Уральских гор начнут своё неукротимое наступление железные колчаковские дивизии.
Поначалу Семён Семёныч откровенно бздел выходить на улицу, боялся, что опознают чекистские соглядатаи, которые, он был уверен, окопались в каждом селе, в каждой богом забытой деревеньке. Но постепенно Козлобородый обжился, страх пропал, он с удивлением обнаружил, что внимание на него обращают не более, чем на иных городских обитателей, сбежавших из голодных городов в деревню на прокорм. На Рождество Козятин решился на смелую вылазку – на колядки. Не особо надеясь на угощение, крестьянам самим жрать было нечего, он ходил по опустевшим избам, вел долгие беседы с их обитателями. Говорил, что «Советская власть, конечно хорошо, но кабы хлеб не забирали», убеждал, что «свобода, безусловно, благо, но свободой сыт не будешь», внушал, что «большевики уж не те, большевики переродись в коммунистов, коммунисты тех большевиков, что землю дали, всех изничтожили, а сами только хлеб забирают и мужиков на войну уводят»! Приучал крестьян к мысли, что «хорошо бы устроить свои Советы, без коммунистов», при этом неизменно говорил, что с ними заодно сам сынок Фрола Яценюка, Арсений – знатный командир Красной Армии, а ежели начать, то и другие красные командиры, те что из мужиков, подтянуться.
Никогда не обладавший излишком смелости и красноречия Семён Семёнович витийсвовал перед порой неграмотным мужичьём, вдруг ощутив себя народным трибуном. Война и последовавшая за ней революция освободили в людях дремавшие ранее в силы, которые оборачивались не всегда приятной стороной. Мужики от сохи и рабочие от станка, часовщики и канцелярские служащие, сапожники и учителя на полном скаку с шашкой наголо лихо вламывались в неприятельский строй, становились ораторами и трибунами, дерзко писали в газетах, на свой страх и риск собирали отряды, далеко не всегда красные или белые, и лихо грабили на дорогах.
Простые слова Козлобородого достигали людских ушей, и падали на благодатную почву, над которой уже потрудились многочисленные обиды, претерпеваемые крестьянами от комбедов, комиссаров, продотрядов, уполномоченных. Помимо собственно крестьян, немало горючего материала скопилось в зиму девятнадцатого года в Жигулёвских горах. В те времена в Жигулях осело много разного люда сомнительной биографии: дезертиры еще Германской, старательно прячущееся от новой войны и новых мобилизаций, горожане, уехавшие от голода и болезней в деревню, деклассированные элементы, а то и просто криминалитет вслед за горожанами тоже потянувшийся в деревню. Дополняли картину многочисленные беженцы, спекулянты, барахольщики и просто аферисты. Весь этот голодный, отчаявшийся, злой на все власти разом, конгломерат, убежавший подальше от всевидящего ока советских властей, был к тому же неплохо вооружен.
Слух о режущем правду-матку проповеднике достиг других сел на, лежащих на отрогах Жигулей и потянулись во Васильевку ходоки и депутации их других сёл и деревень. Тощий плюгавый человечек с оттопыренными ушами внушал мужикам доверие.
- Красавец соврёт – недорого возьмёт! – говорили они. – А этот – Богом обиженный, несчастный уродец, энтот не сбрешет.
Теперь Семён Семеныч стал привлекать к своим проповедям и Сеньку. К концу зимы отдых в отчем дому пошёл парню на пользу: появилась твёрдость в руках и ногах, наладилась речь. Глаз бы еще проверить, да откель в их краях пулемёт, стрельба же из ружья показала, что прежней меткости ещё нет. Поначалу Арсений откровенно трусил выступать перед людьми, боялся вопросов, втягивал голову в плечи когда их задавали, а обретшие силу руки вновь начинали трястись.
- Ты же красный командир, а смущаешься, словно красна девица! – подзадорил Сеньку Козятин. – Обмишуриться боишься? – Сенька понуро кивнул головой. – Не ссы! Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Они же в тебе видят боевого бывалого командира, фронтовика. Мне когда под рёбро перо засовывал, чать не трясся. А тут растерялся.
Постепенно на него Козятин скинул всю работу по агитации среди крестьян, а сам занялся уголовниками. Много знакомцев из прежней жизни здесь встретил, решил, что костяк повстанческой армии будет из них: бывалых, отчаянных, жестоких.
Козятин c Яценюком осмелели настолько, что в разговорах с крестьянами дело дошло до конкретных дел: составление списков, комплектование отрядов, учёт оружия. С оружием дело обстояло швах. Конечно, войны у многих остались припрятанными мосинки, манлихеры, маузеры и берданки. Кто-то умудрился на войне разжиться наганом или пиистолетом. Особо запасливым удалось припрятать пулемёт, или гранату. Но боеприпаса для всего этого добра – кот наплакал. Почти у всех здешних мужиков в избе висели дробовики. Для огневой силы этого было явно недостаточно, а пулемётов удалось найти всего пару максимов и пяток льюисов. Не с вилами же на пулемётные команды красных переть! Решили: придётся грабить эшелоны. А местные комбедовцы, чванливые в своём высокомерии и уверенности, ничего не замечали.
Однако вскоре произошел случай, заставивший заговорщиков насторожиться. Дело в том, что социально активным элементом на селе, кроме комбедов, были комсомольские ячейки. Молодые девчата и парни, почти дети, далёкие от соображений сведения счетов и накопительства, чем зачастую грешили комитеты бедноты, искренне поддерживающие большевиков, были тем элементом, который не учли заговорщики. В самом конце февраля Маша, до этого старательно избегавшая Арсения, сама подошла к нему на улице.
- Здравствуй, Арсений! Давно не виделись.
- Маша! Машенька! – у Сеньки словно кусок льда начал таять в груди, а голос предательски задрожал. – Да ты сама… Да я… Да кабы моя воля, я б каждый день… Я же тогда объясниться хотел!
Видно зацепила его девка гораздо больше, чем он хотел.
- А что объясняться? – два голубых бездонных озера на Машином лице превратились в густую синеву. – Не было ничего тогда, понял? Не было!
- Как не было? – готовое выпрыгнуть из груди сердце внезапно рухнуло куда-то далеко, в Сенькину ногу.
- Не было и всё тут! – сказала, как отрезала Маша. – Я о совсем другом хочу поговорить. Сеня, скажи, ты искренно предан делу революции? Веришь в её идеалы?
- У-гу. – мрачно пробурчал Арсений, пряча глаза.
Но, куда бы он не отвернул свой взгляд, везде натыкался на две тревожных, вопрошающих бирюзовых бусинки.
От требовательных глаз комсомолки положительно было некуда ускользнуть.
- А то слухи по селу ходят, что вы со своим гостем по избам ходите, народ волнуете.
- Так, то слухи! – пробовал отшутиться Арсений.
- Не скажи… - не приняла шутки девчонка. – Какого чёрта ты вообще с ним связался? Кто он такой, откуда взялся? Сеня, ты же красный командир, ты был нашим кумиром, ты кровь на московских баррикадах за революцию проливал. А теперь якшаешься с недобитой контрой.
- Какая контра? Что, напридумывали уже?– деланно удивился Яценюк. – Сродственник это наш, с губернского города С…, отъедаться приехал. Вот Волга скоро вскроется - он и уедет. А скорее всего и я по весне двину, всё, отболел своё, ждёт меня Красная Армия.
Слова о возвращении в строй, нечаянно сорвавшиеся с языка, возымели свое действие. Тревога ушла с Машиного чела, она даже повеселела, и… помягчела к парню, что ли.
- Вот и хорошо. – удовлетворённо сказала она. – Вот и ладно. А мы с ребятами тут пока присмотрим. Будешь уезжать – позови, может и приду на проводы. – весело и лукаво сказала она, сняла рукавичку и провела ладонью по Сенькиной щеке.
Потом повернулась и пошла прочь. А у Сеньки по-новой сердце стало подниматься откуда-то из ноги и размещаться в привычном месте, о чём свидельствовал громкий стук его, раздававшийся из груди. Парень испытал нестерпимо жгучее желание послать все к чёртовой матери: Козла, заговор, отца, мужиков. Если бы окликнула, позвала с собой – не раздумывая, плюнул бы на всё и пошёл бы за ней. Но не оглянулась, не позвала…
Два дня Яценюк ходил сам не свой, а на третий Козлобородый, прижал его и все вытянул.
- Да, дела, - задумчиво сказал он. – А про мелких-то мы и забыли. Наверняка дома мужики с бабами беседы ведут, а на мелочь голопузую и внимания не обращают. Конечно, что на них внимания обращать – ОНИ ЖЕ ДЕТИ! А детки под ногами путаются, да на ус мотают. И не надо их недооценивать, это не Советы и не Комбеды, где много публики ошивается из конъюнктурных соображений. А комсомол – это идейные и преданные. Бойцы, фанатики, которые за идею готовы отца и мать продать. Два и два сложить они вполне способны и из обрывков разговоров взрослых смогут мозаику сложить. А за девку, Сеня, не переживай - победим – тебе достанется.
Они решили впредь быть осторожнее. Но такого большого дела в мешке не утаишь. Оставалось надеяться, что наступление Верховного правителя России не за горами. Но, как водится, жизнь внесла свои коррективы в планы Козлобородого.

Успешная для Красной Армии осень восемнадцатого года, когда удалось освободить Симбирск, Сызрань, Ставрополь и Самару, сменилась трудной зимой. Белым удалось оторваться он наступавших красных частей и закрепиться на западных отрогах Уральских гор. 18 ноября 1918 года войска под командованием Колчака совершили в Омске переворот, разогнав бессильную и никчёмную Директорию. Провозглашённый Верховным правителем России, Колчак предпринял энергичные меры по восстановлению боеспособности разгромленных Красной Армией частей. ОТБИЛИ У Советов назад Уфу. Сибирская, Уральская, Западная и Оренбургская армии изготовились для наступления. Большую роль в чудесном превращении голодных и оборванных толп наперегонки удирающих от наступления красных сыграли деньги американского капитала и всемерная поддержка европейского сектора Братства Звезды. За прошедший год не удалось уничтожить Россию ни путём переворотов, ни с помощью прямой интервенции. Провал планов интервенции, привёл их к осознанию, что из вне Россию не одолеть, и только внутренняя распря может привести к расчленению страны. Это ещё была месть и европейских Братьев своим отколовшимся и посмевшим думать по иному, русским адептам Братства. К столкновению привело и разное видение будущего у европейских и российских адептов Братства, а на кону оказалась, как ни странно, судьба Европы: либо русская революция будет утоплена в крови, либо победоносная Красная Армия будет поить своих коней в водах Рейна и Луары. Поставленный американскими банкирами наместником России адмирал Колчак уже к началу лета рассчитывал соединить свои армии с войсками генерала А.И. Деникина в районе городов Самара и Саратов. Шло интенсивное согласование между южнорусским подбрюшьем и восточным крылом контрреволюции, и чекисты Колоссовского устали ловить курьеров и лазутчиков, перехватывать неприятельскую почту.
Война, это когда воюют, а не строят дома, выращивают хлеб и плавят железо. Уже несколько лет, и без того разорённая войной страна, только и делала, что интенсивно воевала друг с другом. Города оказались обескровлены, а хозяйственная жизнь парализована. Мор охватил Россию. Из-за блокады Советской России интервентами и политики «военного коммунизма» в большинстве крупных городов начались «перебои с продовольствием», так закамуфлировано назывался самый натуральный голод. Хуже всего, что с остановившихся заводов стали сбегать рабочие: кто – в Красную Армию, некоторые – в кустарные ремесленники, «зажигалочники», иные – в спекулянты и барахольщики, а кое-кто и в бандиты. Превращение пролетариата в неорганизованные толпы деклассированных элементов стало нешуточной опасностью для Советской власти, ибо размывало её классовую опору.
Крупные поволжские города остались без еды. Продукты стали выдавать только по карточкам в Симбирске и в Ставрополе, Сызрани и в губернском городе С. В деревни направлялись продотряды с самыми широкими полномочиями, но крестьяне отказывались добровольно отдавать хлеб. То и дело во время изъятия продовольствия возникали вооруженные стычки между двумя сторонами.
Начало весны 1919 года ознаменовалось снаряжением в уезды Поволжья целой продовольственной экспедиции с целью изъятия у крестьянства правобережных уездов излишков скота и хлеба. Более того, комиссаром отрядов ставилась задача провести перепись зерна и скота, имеющегося у крестьян. Отряды были хорошо вооружены и комплектовались преимущественно из «интернационалистов»: венгров, китайцев, латышей слегка разбавленных местным элемантом. В Жигулях действовало несколько таких продотрядов, присланных из Ставрополя. Если с осенней продразвёрсткой мужики кое-как мирились: там был всё-таки свой брат, железнодорожник. К тому же сызранские путейцы – сплошь и рядом выходцы из окрестных сёл и деревень, поэтому крестьяне, сдавая хлеб, понимали, что тем самым кормят своих, уехавших в город, сыновей, братьев, сватов. А сейчас как саранча пришли ЧУЖИЕ! И плевать было мужикам и бабам на мировую революцию, ежели собственные дети на полатях голодные лежат, со вспухшими от недоедания животами.
В Васильевку прибыл отряд в пятнадцать подвод и почти три десятка бойцов, ведомый комиссаром Станкевичем. С богатого села и взять намеревались побольше. С утра вместе с Прокопом Мериновым комиссар засел в Совете спланировать порядок хлебозаготовок, а ближе к десяти часам двинулись по дворам. Комиссар, хмуро теребя во рту трубку и поблёскивая пенсне, шел в голове отряда. Рядом, что-то угодливо нашёптывая на ухо, семенил Прокоп. Следом на полверсты растянулись подводы с продотрядовцами. Замыкали колонну неразлучные Санька Гвоздь и Тихон Оглобля. Они шли понуро, понимая, во что на сей раз ввязались, и обмерковывали способ, как бы смыться отсюда поскорее.
- Ой, чует моё сердце: побьют! – тихо шептал приятелю худой, но жилистый и верткий Санька. – Её Богу, побьют.
Он с тоской оглядывал пустые, словно вымершие улицы села, покрытые грязным мартовским снегом, и угрюмо стоящие дома, в которых зловеще блестели оконные проёмы.
- Сейчас не побьют. – рассуждал здоровый как бык Тихон. – Видишь китаёзов? Эти черти узкоглазые стрелять не раздумывая будут, да и чухня от них не отстанет. Побьют потом, когда продотряд уйдёт, а мы здеся останемся.
- И что я в Красную Армию не записался? Сидел бы сейчас в окопе, кашу б жрал. Зато думать не надо, нехай пусть командиры думають.
- Значица так, ежели заварушка почнёться, - торопливо заговорил Оглобля, - Сразу за избу заходи. А там по задам и на околицу села выберемся. Переждём, и решать будем, что дальше делать: в город податься, али в Красную Армию.
Тем временем, голова отряда встала возле богатого на вид двухэтажного особняка Яценюков.
- Видите, что я говорил. – нашёптывал Меринов Станкевичу. – Это наипервейший на селе кулак. Мы у него много возьмём.
Вышедший на зов комиссара Яценюк в ответ на требование вскрыть недавно настеленный пол в амбаре, вдруг налился краской как помидор, сжал кулаки и, выпятив свою бороду вперёд, пошёл на стоящего перед ним молоденького красноармейца:
- Не дам, сволочи! Ворьё! Ты пахал, ты его растил? Гад!
Боец, безусый паренёк, лишь неделю назад по комсомольскому набору вступивший в Красную Армию, побледнел, снял трясущимся руками винтовку, выставил перед собой:
- Не надо, дядя, не надо. С-стрелять бу-буду.
Он был растерян, напуган, слишком сильно действительность отличалась от того, что было написано в книжках и агитках. Он думал, что придётся воевать с холёным офицером в галифе, золотых погонах и с тонкими усиками, а вместо этого перед ним стоял немолодой косматый мужик с нечёсаной бородой и вместо пистолета размахивал граблями-руками. Все эти мысли вихрем пронеслись в его голове, а косматый страшный мужик подходит всё ближе и ближе… Вот он уже схватился своей крючковатой высохшей рукой за штык. Паренёк видел такие руки, грубые и натруженные, у своего отца. Но размышлять было некогда, он смотрел в налитые кровью, ненавистью и бешенством глаза мужика. От страха он зажмурился…
- Бах! - сухой, похожий на треск выстрел, прозвучал неожиданно.
- Ой!- выпустив из рук, выплюнувшую кусок свинца, винтовку, паренёк застонал и осел прямо на грязный снег, обхватив голову руками.
Всё произошло так быстро и так неожиданно, что Станкевич просто не успел среагировать.
Фрол Деьмяныч пошатнулся, отпустил винтовку, приложил руку к тому месту на груди, где растекалось бурое пятно. Удивлённо посмотрел на окровавленную ладонь, хотел что-то сказать. Но вместо этого в горле что-то захлюпало, он поперхнулся: из его рта появились кровавые пузыри, и потекла струйка крови. Свет погас в очах Фрола Демьяныча Яценюка, и он рухнул на грязный. подтаявший мартовский снег.
- Батя-я!
- Фро-ол!
Два крика под прозрачным морозным небом слились в один, и к неподвижно лежащему телу убитого метнулись старуха в кожушке и платке и молодой человек в военной форме и фуражке с красной звездой на околышке.
Станкевич, стоя возле, сидящего в замёрзшей грязи, обхватившего голову руками, мелко вздрагивающего от плача, солдата, лихорадочно размышлял, что же теперь делать и проклинал так неудачно начавшийся день. Местный активист с вытянутой, похожей на лошадиную морду, физиономией шептал на ухо: «Теперь сынка прикончить надобно бы. Не то мстить будет.» Станкевич всё-таки решил попытаться уладить этот инцидент миром, хотя какой тут мир, когда у ворот своего дома лежит убитый человек?
Арсений, склонившись над бездыханным телом отца, чувствовал, как волна ненависти и боли поднимается и сжимает горло, давит на глаза, выжимая из них слёзы, ранит сердце.
- Спокойно, только спокойно! – как во сне услышал он голос комиссара продотряда. – Всем нам, красноармеец Яценюк, надо попытаться сохранять спокойствие. Твоего отца уже не вернуть, а дел натворить можно много.
Но комиссаровы слова возымели обратный эффект. Яценюк младший поднялся держа в руке револьвер, его душила злость и ненависть:
- Спокойствие, говоришь? Вон, батю успокоили уже.
В глазах Арсения стало совсем темно, и он, не видя, наугад, выстрелил в валяющегося плачущего продотрядовца, убившего его отца.
- Трах! – в звенящей тишине щёлкнул револьверный выстрел.
Руку Станкевича, которая машинально поглаживала голову молодого бойца, обожгло. Комиссар поднял ладонь к лицу – она была вся в крови: от выстрела голова продотрядовца лопнула как орех, а из дырки во лбу вытекала кровь вперемешку с мозгами.
- Отряд, к бою! – запоздало заорал Станкевич, и на ходу вытаскивая наган, плюхнулся вниз.
Ребята не подвели своего комиссара и деловито заняли оборону вокруг повозок, направив винтовки в сторону дома. Но было уже поздно: Яценюк, волоча за собой упирающуюся мать и держа наган наизготовку, успел укрыться за створками ворот.
Хотя силы были не равны, наступила патовая ситуация: продотряд мог сколь угодно долго палить по дубовым воротам, не причиняя им особого вреда, а каждый Сенькин выстрел нес смерть. И если численность продотряда была подавляюща, то время играло против них.
- Слышь, Яценюк! – подал голос комиссар, глядя на револьверный ствол, выставленный из-за ворот. – Ты напал на представителя власти. Прояви сознательность, сдайся, и я гарантирую тебе справедливый пролетарский суд.
- Ага, как же, разбежался! – отвечал револьверный ствол из ворот. – Знаю я ваши суды, сам участвовал. А ты попробуй, достань сперва.

В случившейся суматохе никто не обратил внимание на плюгавенького ушастого мужичка, вылезшего из бокового окна дома и задами побежавшего к центру села. Туда же, и тем же путём, устремились, бочком-бочком вылезшие из заварушки, Тихон Оглобля и Санька Гвоздь. Да только вскоре с церковной колокольни, стоявшей на сельской площади, раздались на всё село протяжные тревожные звуки:
- Бу-ум! Бо-ом! Бу-ум! Бо-ом!
Это был набат, не предвещавший для продотряда ничего хорошего.

На круче над великой русской рекой шумит, волнуется людское половодье. То сход крестьянский суд сворит, суд скоротечный, кровавый, неправый. На краю обрыва стоит связанный и избитый комиссар Станкевич. Сноровисто мужики спустили комиссара прямо к кромке воды, к проруби, где стирают бельё бабы, привязали камень. Миг – и тело комиссара приняла студёная волжская вода.
Поднятое по набату село гневно выслушало чудного ушастого городского мужичка, и подпевавших ему двоих комбедовцев. Зашумело, заволновалось людское море при вести о погибели Фрола Яценюка. Не беда, что мироеда мало кто любил при жизни, он был свой, а ЭТИ – ПРИШЛЫЕ! ЧУЖАКИ пришли переписать скот и хлеб, ЧУЖАКИ отбирают добро, ЧУЖАКИ убивают своих. Доколе? И суровые мужики в чапанах и горластые бабы, вооружившись кто чем может, пошли на нацеленные на них винтовки ненавистного продотряда. Поостерегшись стрелять, комиссар дал себя повязать и увести на сход. Рёв тупой и безжалостной людской толпы, впрочем умело управляемой Козлобородым, единым порывом продиктовал строки решения схода:

Напрасно драл глотку комиссар Станкевич, напрасно грозил карами озлобленным крестьянам, зря обвинял их в антисоветчине и пособничестве Колчаку, договорить ему не дали.
- А батю пошто убил, гад? – заорал прорвавшийся к нему Сенька. – Что за народная власть, которая своих убивает! В расход его!
- В расход! В расход! – заревела толпа.
- Так дело не пойдёт! – подошел председатель коммуны Кондратьев. – Вы, осознаете, что начинаете мятеж? Что противопоставили себя Советской власти?
- Долой!
- Врешь, сукин сын!
- И этот с ними заодно, вязать его!
- В расход его!
В стороне равнодушно стояли разоружённые и отпущенные солдаты. Для латышей, венгров и китайцев это была не их война, не их народ, а красноармейцы из русских сразу перешли на сторону восставших, слились с толпой и орали вместе с ними.
Когда комиссар был утоплен, а Кондратьев и ещё двое активистов были отбиты у толпы и посажены под замок в сельсовете, удовлетворённый народ разошелся по домам. Для большинства из них дело уже было сделано, а о том, что будет дальше они и не думали. Они жили одним днём, и что такое стратегическое планирование им было неведомо. Но затеявший эту кашу Козятин был из другого теста. Поэтому уже вечером, был избран штаб восстания, в котором кроме Яценюка с Козятиным были наиболее радикально настроенные крестьяне, несколько дезертиров, переметнувшиеся красноармейцы и примкнувшие к восстанию уголовники. Срочно с гонцами в другие сёла были посланы подмётные письма, в которых содержался призыв к свержению власти коммунистов.
Вечером того же дня Семён Семёныч говорил ещё не оправившемуся от горя Сеньке:
- Ты, паря, не дрейфь! Эх, кабы не батя твой, царствие ему небесное! Погодить бы малёхо, рановато начали. Но, великое дело начали и назад дороги уже нет. Теперь одна надёжа – на стремительное и успешное наступление белых.
Арсений удивлённо воззрился на сидящего за столом напротив Козятина: «Так вот как он заговорил?»
- И не делай круглые глаза, ты же умный парень, сам должон всё уразуметь. Все эти лозунги про Советы без коммунистов – всё это для черни, для быдла! Не бывает Советов без коммунистов. Большевики – это и есть Советская власть! Убери большевиков – не будет и Советской власти, а будет Колчак, диктатура и Учредительное собрание. Пойми, не бывает в гражданскую войну третьей силы! Ты или на той стороне, или на этой. Раз начали восстание против большевиков – надо идти до конца, к Колчаку, без помощи которого мы и месяца не продержимся. За то и награда нам будет соответствующая! Ведь мы, почитай, все коммуникации Восточного фронта красных разрушим. Соберём силу – разделимся. Ты пойдёшь на Сызрань – дорогу перерезать, а я на Ставрополь – там будет наша столица, там, на границе двух губерний мы сможем поднять весь край.

Автор: Iskander_2rog 1.5.2017, 23:52

Глава 11. РВС

Однако, на следующий день, 7 марта, все планы Николая Заломова пошли прахом. Да и достичь заветного Меча Тамерлана оказалось не таким простым делом, как это представлялось накануне. Словно какой-то злой рок преследовал каждого, кто когда-либо прикасался к нему.

Всю ночь, ожидая вестового, Николай предавался размышлениям и предвкушению от скорой встречи с Наталкой. Пока не забылся, вконец измотанный, тревожным сном. Во сне ему явилась Наташа такой, какой он её запомнил в день их последнего свидания. Девушка из сна стояла, умоляюще сложив руки у себя на груди. Но было это почему-то не в московском доме, а на вершине утёса Лоб. Ноги её по колени покрывал высокий ковыль, а ветер развевал волосы. Потом она простерла руки к нему, словно хотела, но не могла подойти. Тогда Николай, чья грудь разрывалась от любви к девушке, сам пошел ей навстречу. Но внезапно в правой руке любимой появился Меч. Смеясь, девушка взмахнула Мечом, и Николай с ужасом увидел, как кисть его руки медленно отделяется от тела и падает в траву. Рука моментально окрасилась кровью, и он с удивлением рассматривал, как красная субстанция фонтаном хлещет из культи. Заливистый звонкий смех Наталки вдруг перерос в издевательский хриплый мужской хохот. Николай с ужасом увидел, как на любимой стали появляться борода и усы. Сначала борода и усы были светло-рыжими, как будто вместо Натальи стоит и улыбается товарищ Фрунзе в легком девичьем платьице. Однако вскоре борода потемнела и стала расти. И вот уже не Наталка стоит перед ним, и не командарм Фрунзе, а хохочущий князь Кронберг, держащий в своей руке отрубленную кисть Николая. Николай целой рукой выхватил из ножен шашку, оказавшейся Мечом Тамерлана и стал надвигаться на Кронберга, пытаясь достать его острием клинка. Дьявольский смех прекратился, на чертах Кронберга отчетливо проступила гримаса ужаса, и, наконец, князь попятился и швырнул отрубленную кисть Николая прямо ему в лицо. Он попытался откинуть отрубленную кисть как досадную помеху, но не тут-то было. Кисть никак не хотела покидать своего бывшего хозяина, вцепившись сзади мертвой хваткой в кожанку парня. Разъяренный Николай обернулся, чтобы отцепить надоевшую руку, глянь, а место хозяина руки уже занято. Окровавленной рукой в Николая вцепился его давний приятель Сенька. Когда он попытался разжать пальцы на вцепившейся в него окровавленной руке, то Сенька, у которого вдруг выросла козлиная бородёнка, приблизил к нему своё лицо, и, дыша на него перегаром, прошипел: «А вот этого я тебе никогда не прощу»! После этого Сенька схватил Николая за грудки и принялся трясти его, что есть мочи.
Выход из сна Николая был тяжёлым. Когда он открыл глаза, то обнаружил отчаянно его трясущего Фролку.
- Ну, ты даёшь спать, командир! – только и сказал Фрол, заметив, что тот открыл глаза. – Никак тебя не добужусь.
- Что случилось? – спросил Николай, едва протерев глаза и взглянув на встревоженное лицо своего вестового.
Даже в детстве он не любил разлёживаться после сна, а уж многолетняя военная привычка выработала в нём своеобразный механизм мгновенного пробуждения, когда мозг сразу начинал соображать и включался в работу. Такое забытье, как случилось в нём на этот раз, произошло, пожалуй, впервые, и ему было даже несколько стыдно перед Фролкой.
- Беда, командир. – стал докладывать Фрол. – Восстание в тылу наших войск.
- Где? Кто? – быстро спросил Заломов.
Он не любил многословия и требовал такой же чёткости и лаконичности от подчинённых.
- Весь правый берег Волги поднялся. Мужичьё. Режут продотрядовцев и сельских активистов, коммунистов и комсомольцев. Есть данные, что взяли Ставрополь. – коротко, как и требовал командир доложил Аниськин, а затем добавил, другим тоном, доверительно, интимно. – Николай Егорыч, сказывают в нашей Васильевке восстание вспыхнуло, тамошние мужики повязали продотряд.
И командир и его вестовой были односельчанами, из села Васильевка, что широко раскинулось на крутых утёсах волжского правобережья. Оба они понимали, что это значит: в случае подавления восстания на его жителей неминуемо обрушаться репрессии, а само село обречено на разорение. Но своим воинским опытом Николай также и понимал, что подобные выступления требовалось давить в зародыше, пока оно окончательно не разрослось. Тем более опасно, что мятежники действуют в тылу Красной Армии, угрожая отрезать войска от центра. На стороне восставших и тот факт, что регулярные части Краской Армии связаны тяжёлыми боями с колчаковскими частями на левом берегу Волги, а на правобережье – лишь отдельные малочисленные отряды рабочих и недавно созданные ЧОН.
- Командир, - обратился к Заломову Фрол, - вас вызывают на заседание РВС армии, к товарищу Фрунзе.
- Так что же ты сразу не сказал? – укоризненно посмотрел на Фрола Николай, а затем посмотрел на свои часы.
Стрелки показывали без четверти три. И уже наступило седьмое марта – подумалось ему. Значит, решил Николай, они заседают с вечера.
- Я буду готов через десять минут. – принялся распоряжаться Николай Заломов. – Ты остаёшься здесь. Оседлай мне Тишку, и, пока меня не будет, собери наши вещи. Сдаётся мне, что наше временное безделье закончилось. Да, и коней накормить не забудь.
В Среднем Поволжье разгоралась чапанная война – восстание крестьян против большевиков. Она охватила огромные территории Среднего Поволжья - Сызранский, Сенгилеевский, Карсунскогий, Ширяевский, Васильевский уезды Симбирской, Ставропольский и Мелекесский уезды Самарской губерний.

Совместное заседание реввоенсовета армии, губкома и губисполкома длилось уже пятый час. В кабинете было душно, и стоял папиросный туман. Фрунзе, не выносил табачного дыма, но вынужден был терпеть, глаза командарма были воспалены от недосыпания, а щёки покрывал неестественный румянец. «Некстати, ой, как некстати!» - думал Михаил Васильевич, слушая очередного оратора. Восстание произошло тот момент, когда полководец готовился к осуществлению своего ЗАМЫСЛА – разгрома Колчака. Ему докладывали, что армии адмирала успешно перешли в наступление. Выманить белых с Уральских гор на равнины, заставить их распылить свои силы, а затем нанести фланговый удар с юга, «под дых». Бугуруслан, потом Уфа, и наступающие части колчаковцев оказываются запертыми в мешке возле Волги. Дальше, с территории Южного Урала, перед наступающей Красной Армией открывались блестящие перспективы. Один из них - повернуть на юг, разгромить Оренбургское и Уральское казачьи войска, и, двигаясь вдоль Урала и Ахтубы, достичь Каспия. Этим ударом можно сразу достичь несколько целей: ликвидировать даже теоретическую возможность соединения возле Царицина армий Колчака и Деникина и разблокировать сражающийся в окружении Ферганский фронт, разгромить мятежное Уральское казачество, самой, по мнению Фрунзе, опасной контрреволюционной силы. Именно из-за необходимости военного разгрома казачества, Фрунзе предпочитал именно такой вариант продолжения наступления, вопреки очевидной целесообразности продолжения натиска на восток, в Сибирь. Фрунзе считал, что после разгрома основных ударных колчаковских сил на подступах к Волге, Колчак обречён, единый фронт его рассыплется на отдельные очаги, а в тылу целые города будут взяты партизанскими армиями и повстанцами. Одолеть Колчака можно будет малыми силами. Иное дело казачество! Это враг стойкий, спаянный круговой порукой и узами родства, сильный верой в свою исключительность и особость.
И вот теперь все планы насмарку из-за каких-то мужиков. Фрунзе постарался унять раздражение: право, не дело попасть под влияние эмоций, а то таких дел наворотить можно. Ведь не в последнюю очередь вина лежит и на советских работников, угнетающих крестьянство похлеще старого режима. Вот один такой сейчас как раз на трибуне стоит, вещает.
На трибуне витийствовал, отчаянно при этом жестикулируя, председатель губисполкома товарищ Галактион. Малограмотный, но политически надёжный, со стажем, он, размахивая руками, призывал карающий меч революции опустить на головы предателей трудового народа. Убеждал в необходимости дальнейшего усиления хлебозаготовок:
- Несознательное крестьянство, - говорил он, - выступая против продовольственной разверстки, объективно выступает на стороне кулачества, противников Советской власти, и на стороне откровенно контрреволюционных элементов. Коммунистические ячейки на деревне должны развивать самую усиленную агитацию за подвоз хлеба к ссыпным пунктам, разъясняя крестьянам, что утайка хлеба является величайшим преступлением перед голодающими братьями - красноармейцами и рабочими… Ячейка, не выполнившая этой задачи, будет преступником перед нашей партией и международной революцией.
«Они так ничего и не поняли!» - раздражение командарма не унималось. – «Своей политикой и призывами к расправам они мне сорвут всю мобилизацию. Мужик будет воевать, лишь зная, что дети дома сыты». Он обратил свой взор к сидящему по левую руку члену реввоенсовета армии и председателю губкома. Красивый, крупный мужчина с высоким лбом и густой копной тёмных волос сейчас представлял собой жалкое зрелище. И без того мясистые губы и щёки до такой степени опухли и обрюзгли, что буквально свисали с его лица, а такой же мясистый крупный нос сейчас словно утонул в опухших щеках. «Опять надрался, гад!» - Фрунзе уже доложили, что посыльные буквально вытащили комиссара из постели очередной любовницы, председателя швейной артели, в прошлом - хозяйки модного салона Зинаиды Архиповны Балахиревой . Всему городу было известно, как охоч был товарищ Колбышев до крепких напитков и слабого пола. Его жена, безликая еврейка в очках с толстыми линзами, была в курсе амурных похождений благоверного, но, будучи фанатичной коммунисткой, смотрела на сие сквозь пальцы, в свете новых моральных коммунистических веяний, кои заключались в том, что собственность – зло, и супруг не имеет права безраздельно владеть своей второй половиной, а должен поделиться с товарищем.
Фрунзе с Колбышевом были старыми партийными товарищами, чья дружба уходила глубоко в подпольные годы. Оттого больнее всего командарму было видеть, как морально разлагается его друг и соратник. Тем полезнее будут те слова, что собирался он им сказать. Встряска нужна им обоим: и оторавшемуся от реалий Галактиону, забывшему в себе пролетарские корни и решившему, что он барчук, и другу и соратнику Валере Колбышеву, тонущему в бутылке и запутавшемуся среди своих женщин.
- Товарищи командиры Красной Армии, партийный и Советский актив губернии! – начал он. – Так дела не делаются, товарищи! Разве для того мы делали революцию, освобождая трудящихся, чтобы надеть на них новое ярмо? Мы сами наплодили из трудового крестьянства, с восторгом приветствовавших Октябрь, новых врагов Советской власти.
- Факты! – закричали с дальних рядов.
- Факты, товарищ командующий? – самодовольная физиономия предгубисполкома Алексея Петровича Галактиона аж лоснилась.
Это выглядело так отвратительно, что Михаилу Васильевичу, невзирая на авторитет командарма, захотелось двинуть по довольной физиономии этого напыщенного, малообразованного дурака.
В этот момент Фрунзе увидел, как в зал бочком входит Заломов и начинает пробираться меж рядами, отыскивая свободное место. Командарм подумал, что вот он, уж он-то не подведёт. Вид надёжного товарища придал Фрунзе решимости, и он продолжил:
- Факты вам нужны? Будут вам факты! – он кивнул председателю ГубЧК. Колоссовский, открыв свою красную папку, достал и выложил перед ним на стол целую стопку жалоб и донесений. Самодовольство горлопанов сразу куда-то улетучилось и они приуныли – шутить с главным чекистом губернии ни у кого желания не было, тем более, что против тех фактов, что томились у Колоссовского в папочке, возразить было нечего. А Фрунзе зачитывал и зачитывал длинный список прегрешений: череду изнасилований и избиений крестьян, незаконных задержаний и незаконных реквизиций, случаев злоупотреблений и чванливого поведения партийных и советских работников.
За время выступления Фрунзе менялось лицо Валерия Колбышева. Неимоверным усилием воли он стёр похмельное выражение на своём лице, оно стало бледным и сосредоточенным.
- Прошу Вас, Валерий Владимирович, придать чрезвычайное внимание фактам злоупотреблений. – обратился Фрунзе к своему товарищу. – Я требую это и как командующий и как член ЦК партии большевиков. Злоупотребившие властью – злейшие враги Советской власти, которые позволяют усомниться в правоте нашего дела. Наша армия – по-преимуществу крестьянская армия, и красноармеец должен быть уверен в своём крепком тыле.
- Обязательно проанализируем и сделаем выводы. – серьёзно и весомо, как он умел когда требуется, произнёс Колбышев. – Ни один факт не останется безнаказанным.
- Я со своей стороны обещаю, что чрезвычайные органы будут и дальше отслеживать ситуацию и бороться с этими безобразными фактами. – вставил свою реплику Колоссовский. – Более того, ЧК готовит аналитическую записку в адрес товарища Дзержинского.
Фрунзе удовлетворённо кивнул и продолжил:
- А теперь о восстании. Чапанное восстание есть факт, и с занятием мятежниками Ставрополя по сути дела открыт ещё один фронт против Советской власти. Его необходимо разгромить в кратчайшие сроки, не считаясь с жертвами и потерями, пока восстание не разрослось до настоящей войны. Если восставшие продержатся хотя бы месяц, то вскрывшаяся ото льда Волга отрежет части Красной Армии от центральных областей Советской России. Это надо понимать, товарищи! В связи с тем, что наличные силы Красной армии заняты борьбой с Колчаком, сил выделить можем мы немного. В основном это чекисты и рабочие отряды, запасные части и необстрелянные красноармейцы из вновь сформированных частей. Мною образован революционно-полевой штаб по борьбе с восстанием. Начальником штаба предлагаю назначить товарища Колоссовского.
Под глухой ропот в зале Казимир Ксавреьевич встал, и оправил гимнастёрку. Многие военные, да и партийные работники были не восторге, что операцию возглавит чекист, но в открытую возразить никто не посмел.

Сразу же, после короткого перерыва началось заседание революционно-полевого штаба. Николай, который к своему удивлению оказался в составе штаба, сидел и внимательно слушал соображения командарма по подавлению восстания. Фрунзе говорил, обращаясь в первую очередь к Колоссовскому:
- В первую очередь требуется решительность, задача – перехватить у восставших инициативу. Не ввязываясь в локальные бои с многочисленными крестьянскими отрядами, нанести удар основными силами по штабу повстанцев в Ставрополе и тем самым обезглавить чапанов.
- А откуда такое название смешное – чапаны? – наклонившись к уху Николая, шёпотом спросил незнакомый щеголеватый командир, судя по выговору, мадьяр.
- Чапан – это такой вид армяка, наподобие халата. Наши мужики его любят носить. – принялся вполголоса разъяснять Заломов. – Он для бедняков. У нас бедного безлошадного мужика так и называют – чапан.
Сидевший за столом президиума Колоссовский, взглянув на шептунов, строго нахмурил брови, и Николай, как последний школяр, закрыл рот и виновато заморгал. План, предложенный РВС армии, поляку нравился, не нравилось ничтожное количество сил и средств, выделяемых для разгрома повстанцев. А тут ещё встрял этот выскочка, Колбышев со своими замечаниями:
- Карательные меры необходимы, но не достаточны. Нужно апеллировать к сознанию трудового крестьянства. Губком и губисполком вышлет в сёла агитаторов для разъяснения продовольственной политики Советской власти. Они донесут своё пламенное большевистское слово до самых дальних уголков Жигулёвских гор.
Колбышева Колоссовский недолюбливал. Хотя, положа руку на сердце, он признавал, что в этом случае руководствуется личными мотивами. Так-то Валерка – мужик инициативный, надёжный. Казимир не мог не признать, что в Октябрьские дни именно деловая хватка и оперативность Колбышева позволили легко и без крови взять власть в губернском городе С. Что же до личного… Тут скорее впору упрекать Зинаиду, за её легкомысленность, доставшуюся в наследство от ветреной молодости, поры, когда она ещё была Мадам Зи-зи и привыкла иметь богатых и влиятельных покровителей. Что, однако, не мешало её склонности к благородным и широким жестам, шла ли речь о спасении гонимых подростков, или укрытии в дни хозяйничанья в городе белочехов самого Колоссовского от ищеек Народной милиции Комуча. Укрывала, к слову говоря, преимущественно у себя в постели. Это последнее и возбудило в нём необоснованные, как оказалось, надежды, что их постельное приключение может перерасти в нечто большее. А тут как назло влез этот лобастый герой-любовник. Вместо злости на непостоянство статной красавицы, на неё вообще трудно было обижаться, Казимир, понимая всю свою субъективность, перенёс своё раздражение на ничего не подозревающего члена РВС армии Валерия Колбышева.
- И будут все немедля уничтожены. – резюмировал он пылкую речь секретаря губкома партии, и добавил ехидно. - Вот они-то, эти мужики, твоих агитаторов в проруби-то и попускают, Валерий Владимирович.
- Что вы предлагаете? Сидеть и ждать? – обиженно вскинул голову Колбышев.
- Я предлагаю сначала сломить военную силу восстания. – ответил Колоссовский. – Тогда, уверяю вас, крестьяне будут значительно более восприимчивы к доводам ваших агитаторов. По моим сведениям руководит повстанцами некто Козятин, особа опасная и весьма хитрая. Ведь что руководители говорят мужикам? Что они, дескать, воюют не против Советской власти, а за неё, только без коммунистов. На местах заново формируют Советы под лозунгом «За Советы без коммунистов!». Этот лозунг очень популярен среди неграмотного крестьянского населения Поволжья. Мужик, при своём политическом невежестве и простецкой наивности вообще убеждён, что большевики и коммунисты – две разные партии. Для крестьянской массы большевики – те, кто дали землю, установили мир, вернули солдата на его крестьянский двор, установили выборный порядок местного самоуправления. А новоявленные коммунисты – ведут войну, реквизируют последнее продовольствие, проводят повальные мобилизации людей и лошадей, чванливо бесчинствуют в деревнях. Вот и захотелось крестьянину по-простецки, по наивному исправить эту подмену. Они не в состоянии понять, что большевики и коммунисты – одна партия, и к этим мерам толкает вынужденная логика гражданской войны, что Советы самой природой своей неразрывно связаны с партией коммунистов. И в этой своей наивности и малограмотности восставшее крестьянство объективно выступает союзником наступающих белогвардейцев. Потому в первую очередь следует обезглавить повстанцев.
Требовалось уточнить ещё несколько моментов, поэтому Колоссовский обратился к Фрунзе:
- Товарищ командарм, несмотря на приданный артиллерийский взвод, сил для наступления на Ставрополь отчаянно мало, а как же соседи? Ведь Симбирскую губернию это касается в первую очередь?
- К 10 марта, когда будет готово наше наступление, со стороны Сызрани на Ставрополь начнут наступление силы Восточного фронта, но им предстоит пробиваться через охваченные восстанием Сенгилеевский и Мелекесский уезды. – стал обстоятельно, как всегда, отвечать Михаил Васильевич. – Преимущественно в бой первыми пойдут интернациональные части, из мадьяр, китайцев, пленных австрийцев и немцев.
- Почему? – невольно вырвалось у Николая
Колоссовский опять неодобрительно покосился на говорившего, однако ответил, усмехнувшись:
- Чтобы не терзали себя неуместными моральными колебаниями.
Фрунзе при этом согласно кивнул.
Предгубчека вообще испытывал сейчас крайнее раздражение. Всё скалывалось как нельзя хуже, и он ощущал, что несмотря ни на что, он не в силах охватить тот громадьё проблем, что свалились на его голову. Это состояние было новым для Колоссовского, привыкшего, что он способен охватить если не всё, то очень многое. Особенно часто эти способности стали проявляться после необычайных событий произошедших с ним во время геологической экспедиции в бассейне Енисея. С годами его мастерство охватывать неохватываемое только усилилось, и он стал воспринимать свою способность как данность. И вот возможность воспринимать и обрабатывать информацию дала сбой. А тут новая напасть: только что посыльный передал сообщение, что в городе восстал полк уральских казаков, отказавшихся идти под Уральск, где в одиночестве погибала, отступив от Лбищенска, героическая Николаевская пехотная дивизия. Сил, достаточных для подавления мятежа, в городе не было. А что если?..
- Позвольте, Михаил Васильевич?
- Да, конечно! – Фрунзе, ставивший задачи армейским командирам, смешался. – Вы же начальник штаба.
- Наступление на Ставрополь лишает восставших головы, но не ликвидирует корней. – Колоссовский стал развивать свою мысль. – Надо лишить восстание подпитки от несознательных крестьянских низов. Предлагаю с этой целью послать в самый центр восставших уездов на Правобережье Волги лёгкий конный отряд, который бы уничтожал базы восстания, ликвидировал мелкие банды, нарушил их связь с центром, восстанавливал Советскую власть в населённых пунктах.
- Мысль дельная, – одобрил командарм четвёртой, – Вопрос в том, где взять кавалерию? У нас едва ли каждый конник на счету!
- Насколько я знаю, под городом целый полк красного казачества без дела стоит.
- Так они же мятежники! – с места взвился несдержанный мадьяр, командир интернационального полка, выделенного для разгрома повстанцев.
- Мятежники. – спокойно согласился Казимир Ксаверьевич, поглаживая свою тщательно отращиваемую эспаньолку. – Ну не хотят уральские казаки кровь своих станичников проливать! У них там семьи дома, дети. Среди белоказаков – их сваты, кумы, братья. А вот против мужиков они, ой, как охотно пойдут! Не любит казак Русь мужицкую, лапотную. Их ещё и сдерживать придётся. А под Уральск предлагаю отправить мужиков мобилизованных, как раз с Правобережья. Тех тоже уговаривать поквитаться с казаками не потребуется.
- Дельно, очень дельно. – сказал Фрунзе. – Только кого мы поставим командовать ими. Прежнего командира они вместе с комиссаром приговорили.
Он стоял в своей любимой позе, поставив одну ногу на стул и уперев локоть в колено. Сверху на раскрытую ладонь легла его русая бородка, которую он невзначай почёсывал. Взгляд его скользил по членам штаба. Все старательно прятали глаза, даже говорливый венгр, вдруг стал что-то сосредоточенно искать у себя в карманах. Один Заломов сидел прямо и выдержал пристальный взгляд командарма.
- Возьмёшься? – спросил Фрунзе. – Приказывать не могу.
Николай кивнул:
- Так точно, командующий армией.
- Ну как, кандидатура товарища Заломова подойдёт? – поинтересовался командарм у Колоссовского.
- Прекрасная кандидатура. – одобрил председатель ГубЧК. – Товарищ сам из этих мест, поэтому знает там каждую тропинку, к тому же – кадровый кавалерист, в седле сидеть умеет не хуже казака, они народ такой – пришлых, да неумех не жалуют. Они и комиссара погнали из-за того, что тот, бывший учитель, на коне держался как мешок с картошкой.
- Значит, решено, – говорил Фрунзе, пожимая руку Николаю, – Принимай полк! Эх, Коля, другие были у меня на тебя планы, да, видно после войны учиться придётся.

Позже, когда Заломов остался вместе с Фрунзе и Колоссовским втроём, обговаривали детали рейда.
- В Жигулёвских лесах зимой снега по пояс. – говорил Николай. – Снег всю мобильность конницы сведет на нет. Поэтому я думаю в одном месте оборудовать лагерь, базу. Для этого мне нужно палатки и печки-буржуйки для обогрева, легкие сани, канистры с керосином, лампы «Летучая мышь» и электрические фонари.
- А это для чего? – удивился Казимир.
- Лампами и фонарями сигналы ночью подавать. Да, без пехоты тоже никак, хотя бы роту, и три пулемёта.
- Будет тебе рота. – легко согласился командарм. – В Сызрани сейчас стоит эшелон с полком Иваново-Вознесенских рабочих, по прибытии его в губернский город С., получишь роту. Да, и комиссара из рабочих у них возьмёшь, Колбышев распорядиться. Пулемёта только два дам, извини, больше не могу. Что ещё?
Заломов, не ожидавший такой щедрости, принялся деловито перечислять, машинально загибая пальцы, боясь ничего не упустить:
- Зимнюю амуницию на каждого красноармейца, хорошо бы белые халаты для маскировки, валенки и рукавицы. По два комплекта боеприпасов на каждую единицу оружия, бомбы, раз уж артиллерии нет. Еды на двое суток, остальное, я думаю, на месте найдём. Лыжи или снегоступы для пехоты, зимние подковы – для коней. Сани с сеном и фуражом, человек раз-два не поест – ничего страшного не произойдет, а лошадь – нет, кони должны быть сыты. Дюжину почтовых голубей – связь со штабом держать. Вот вроде и всё, ничего не забыл.
- Ну и аппетиты у тебя, братец! – почти весело отвечал Фрунзе, делая заметки в записной книжке. – Ну, ничего, я думаю, сможем обеспечить.
- Да, чуть было не забыл: галоши на валенки обязательно, а то с мокрыми ногами весной не больно навоюешь.
- Где я тебе наберу столько калош? – удивлённо воззрился на Николая Колоссовский. – У нас и так многие бойцы всю зиму в ботинках походили.
- У буржуев возьмёшь! – непреклонно требовал Заломов.
- Коля, так их и так уже экспроприировали по самое не могу.
- Не знаю, доставай, где хочешь, а бойцы должны быть обуты. Ну, не поверю, чтобы у буржуев всё до нитки обобрали, что-нибудь да припрятано. Кто из нас ЧК, ты или я?
Вмешался деликатный командарм Фрунзе, просто удивительно, что столь мягкий человек оказался успешным военачальником:
- Всё, всё, спорщики, хватит! Будут тебе, Николай, калоши, товарищ Колоссовский обеспечит.
- И шубы, и одеяла! – потребовал упрямый комполка. – И платки пуховые! Ночевать в зимнем лесу придётся, всё в дело пойдёт.
- Обеспечим! – поспешно сказал Колоссовский, пока Заломов ещё чего-нибудь не вспомнил, а то его аппетиты стали расти как грибы после дождя.
Затем, уточняя детали, командарм сказал:
- На приведение полка в порядок у тебя два дня, в рейд всех не бери. Из полка наберешь не более сотни, самых надёжных. Помни, что ты некоторое время будешь единственным представителем Советской власти в Жигулях. Пленных не держи – отправляй в Сызрань, там будет создан концентрационный лагерь. Действуй жёстко, но не жестоко, помни, что нам с этими крестьянами, ещё контрреволюции хребет ломать.
- Коля, где ты Волгу переходить будешь? – спросил Колоссовский.
- Не думал ещё, лёд крепкий – в любом месте перейти не проблема.
Фрунзе подумал, стоя возле большой карты на стене. Сказал:
- Возле Александровского моста не стоит – повстанцы наверняка разведчиков выставили. Вот, смотри, - он жестом подозвал Николая, - Здесь, на левом берегу, в Екатерининском уезде всё тихо.
- Как раз напротив Екатериновки по льду зимник проложен, там тоже людно. – возразил Заломов. - По зимнику, думаю, не стоит. Лучше в сторонку свернуть, например между Кануевкой и Владимировкой ерики и леса, на реке – поросшие лесом Васильевские острова, на той стороне Волги – Переволоки. Вот там и можно попробовать.

Стоял погожий день седьмого марта тысяча девятьсот девятнадцатого года. После морозной ночи приятно согревающее мартовское солнце прогрело воздух и запахло весной. С крыш весело застучала звонкая капель. Даже злой ветер, бесконечно дующий со стороны Волги, на сей раз не подвёл – разметал несколькими порывами стайки воробьёв, и затих. Из казарм запасного полка на лошадях выехали двое – новый комполка Красного казачества Заломов и его ординарец Аниськин. Они направили коней в сторону Кряжа, пригорода губернского города С., где стоял мятежный полк. Именно этим полком предстояло командовать Николаю. А там – или пан, или пропал!

Автор: NatashaKasher 2.5.2017, 14:48

Лично меня очень напрягает, что героиню без всякой на то причины зовут то Наталкой, то Наташей, то Ташей, то ещё как нибудь, буквально в одном и том же абзаце. В чём смысл этого мне непонятно, автор должен решить, как героиня о себе думает, как её кто называет, и держаться этого, иначе читать невозможно просто.

Автор: Iskander_2rog 3.5.2017, 2:41

Спасибо за замечание. Постараюсь объяснить. В первой части она была Наталкой и только - в среде своих друзей. Попав в будущее, она постепенно (не сразу) станет ассоциировать себя с Ташей, чтобы прежде всего для себя поставить раздел между той девушкой и теперешней. Тем более, что здесь появился Паша, а там остался Николка. Имена рифмуются. А Наташа употребляется как общее нейтральное имя. И ещё я готовлю её к переходу во взрослую жизнь (имя Наташа для этого подходит, Наталка - нет). Убедил, или нет? Если не убедил, то вероятно нужно будет ещё раз пройти по тексту и попереименовывать, оставив в будущем только Ташу.

Автор: Iskander_2rog 3.5.2017, 2:57

Глава 11. Полыхнуло

Действительно, прав оказался Козятин – после известия о событиях в Васильевке полыхнуло всё Поволжье. Уже вечером 5 марта о событиях в Васильевке благодаря курьерам и налаженным связям козятинского подполья прослышали жители большинства близлежащих крупных сел: Ягодное, Мусорка, Усолье, Старая Бинарадка, Усинское, Федоровка, Жигули, Шигоны, Лбище... В них были образованы стихийные группы сопротивления продотрядам, которые разоружали учетчиков зерна и скота. В случае сопротивления продотрядовцев, их убивали на месте, а изуродованные трупы обычно сбрасывали в Волгу. Вооружённые дрекольем, вилами, топорами, гладкостволом, а также берданками и «трёхлинейками» крестьяне, называющие себя «чапанами» преследовали, повергали мучительной смерти коммунистов, комбедовцев, комсомольцев, чекистов, отказывающихся присоединиться к ним красноармейцев. В течение дня 6 марта повстанцы захватили значительную часть Васильевского, Сенгилеевского, Мелекесского, Сызранского и Ставропольского уездов. К вечеру 6 марта в этих уездах образовалась стихийная крестьянская армия численностью не менее 50 тысяч человек, которую возглавил бывший начальник Народной Милиции Комуча Козятин Семён Семёнович.
Козятин решительно повёл наступление на Ставрополь, где оказалась ничтожно мало регулярных частей Красной Армии, впрочем, командование частей, узнав о движении повстанцев, сочли за благо отступить. Вслед за ними дали драпака и члены городского комитета ВКП(б), Советские работники, чекисты. К полудню повстанческая армия заняла Ставрополь, а вечером был созван общегородской сход. Как обычно были сформированы Советы, но «без коммунистов». Козятин лишь посмеивался над дурнями в свою начинавшую отрастать бородёнку – реальная власть в городе принадлежала ему, самого себя назначившим ещё и комендантом, да двум его помощникам – отъявленным головорезам, уголовникам Быку и Берёзе. Да ещё несколько гонцов им были посланы навстречу наступающим колчаковским войскам. На следующий день Ставропольский исполком в местной газете опубликовал своё обращение:





Прочитав это обращение, Яценюк скривился в горькой ухмылке: надежды на лёгкое занятие Сызрани оказались призрачными. Сызрань – город с пристанью и железнодорожным мостом через Волгу был ключевым узлом, связывающим войска Восточного фронта с центром страны. На железнодорожных вокзалах города стояли эшелоны с войсками и составы с артиллерией, оружием и боеприпасами для фронта. Именно поэтому Сызрань оказалась не по зубам наспех сколоченному крестьянскому войску. После первых нескольких стычек Красная Армия показала зубы, повстанцы были отбиты. Поскольку взять город с наскоку не удалось, пришлось перейти к осаде. Сызрань была взята в полукольцо пятидесятитысячной крестьянской армией «чапанов». Но перерезать «железку» не удалось, несмотря на несколько удачных диверсий. Поэтому основные силы он вынужден был держать на узком перешейке между Волгой и Усой. Это хоть как-то позволяло надеяться, что отряды красноармейцев не смогут прорваться в Жигули, где находились восставшие сёла.
Обречённость овладела молодым вождём восстания: он понимал, что переход Красной Армии в наступление на повстанцев – лишь вопрос времени. А возможности Красной Армии и упорство большевиков Яценюк представлял хорошо. Иллюзий он не строил: без помощи со стороны Ставрополя Сызрань не взять, своё бы защитить. А там, насколько он мог судить, царила эйфория и безудержное веселье. В один день приходила телеграмма о взятии Сызрани и ставропольские повстанцы на радостях перепились. Протрезвев читали в местной газете:

Опять все перепились, на сей раз с горя.
Добавляло горечи Сеньке и слабая управляемость его армии. Наспех сформированные отряды повстанцев подчинялись ему плохо. Всяк командир мнил себя атаманом. Каждый отряд был собран из односельчан и из села же были выбранные командиры. Яценюк сознавал, что боевая ценность таких отрядов весьма относительна. С одной стороны, «на миру и смерть красна» и отряды, спаянные узами землячества проявляли стойкость в бою, с другой, если уж уговорятся все разом, то все разом и действуют. Целыми отрядами снимались с позиций и уходили в свои сёла – защищать дома и семьи. За два дня осады его войско лишилось трети состава. Начинала сказываться характерная черта всех крестьянских движений: мужик хорошо защищает только свой дом, а для осознания неизбежности и идти дальше – кругозора не хватает.
А когда через день, девятого марта, невесть откуда взявшаяся конница с тылу, со стороны Переволок, атаковала повстанческие части, Арсений понял: осада Сызрани на этом закончена. Странно одетые лихие конники, с гиканьем и свистом, и шашками наголо налетели неожиданно. Не столько порубили, сколько навели страху. Быстро налетели, и так же быстро схлынули, убравшись с равнины междуречья в лесные скалистые Жигули. Наспех организованная погоня наткнулась на кинжальный пулемётный огонь. Весть о том, что в тылу, там, где стоят их дома и сёла, действует регулярная часть Красной Армии, подействовала на повстанцев отрезвляюще. Если ранее дезертиров был тонкий ручеек, то теперь с фронта возле Сызрани стали сниматься и уходить целыми отрядами. Сеньке не составило труда догадаться, что скоро он останется с одними уголовниками и дезертирами, той сволочью, что некуда деваться, и ему с остатками воинства нужно отходить с равнин возле Сызрани в Жигулёвские горы.
Свой штаб он разместил в Васильевке, а отдельные части – в окрестных деревнях. Кое-как удалось наладить дозорную службу и связь. Под ружьем у него хоть и оставались жалкие крохи прежней армии, но это была всё равно немалая сила – несколько тысяч хорошо мотивированных бойцов, последовательных противников большевиков. Их отличала звериная жестокость, беспощадная ненависть к Советам и… безжалостность к местному населению. Вся, собравшаяся под его знамёна, шваль вела себя с Васильевскими крестьянами, своими союзниками, как с порабощенными. Бывшие в прошлом уголовники и бандиты вламывались в дома к крестьянам, забирали имущество, самогон, насильничали и бесчинствовали. С болью смотрел Арсений на крушение так удачно начатого предприятия. Крестьяне сразу после памятного схода разделились на три части. Первая – упорные враги большевитской власти ушли в поход с Яценюком и Козятиным. Другие, не способные видеть дальше своей околицы, скинув власть коммунистов и комбедов, успокоились, посчитав, что на этом всё закончено. До третьих, наиболее дальновидных, вскоре дошло, что они сотворили в угаре. Они понимали, что расплата неминуема и, кто со страхом, а кто с тупой обречённостью, ожидали прихода красных. Именно среди таких, колеблющихся и неустойчивых, коих было большинство, вёл свою работу, невесть как освободившийся из-под стражи, Тимофей Кондратьев. Сенька всё видел и понимал, но трогать Кондратьева поостерёгся.
Яценюк осунулся и ожесточился. Прежние призраки ненависти вернулись в его душу, порой он не сомневался, что командир таинственной части красных, умело и постепенно сжимающий кольцо вокруг повстанцев - его давний недруг Николка Заломов. В грамотных действиях красных чувствовалось прекрасное знание местности, и психологии местных крестьян. От этих мыслей он зверел ещё больше. Придравшись к незначительному поводу, зарубил отца Николая – Егора Никитича Заломова, который во время конфликта как раз вёл себя спокойно, стараясь держаться в стороне от событий. Это отнюдь не прибавило ему авторитета у односельчан – Заломовых, в отличии от мироедов Яценюков, с селе уважали. Но Сенька себя уже плохо контролировал – им овладели деструктивные, разрушающие личность силы. От превращения человека в зверя оставался лишь один шаг. И он был пройден в случае с Машей.
Через два дня после позорного бегства от Сызрани в штаб, который размещался в здании Совета, вошла строгая и бледная Мария. Лицо Сеньки при виде любимой просияло. Он уже обдумывал, что бы такое сказать приятное девушке, даже открыл для этого рот, но та шагнула к нему, глядя прямо в его лицо бросила:
- Я думала, что ты человек, а ты мразь и убийца!
И со всего размаха влепила ему звонкую оплеуху. В штабе воцарилась мертвая зловещая тишина. Все выжидательно смотрели на Арсения. Яценюком овладела неукротимая волна злости , к тому же оскорбление было нанесено прилюдно, поэтому публичным должен быть ответ.
- Сука! – бешено заорал он и со всей силы ударил ей кулаком в лицо.
Не ожидавшая ответа Мария не удержалась и упала перед ним на четвереньки, на пол из разбитого носа закапала алая кровь.
У Сеньки в глазах забегали бесовские огоньки, он вошел в раж и со всего размаху наподдал ногой девушке в живот.
- Взять её! – скомандовал он своим подручным. – На стол сучку.
Дрожащие от возбуждения и от похоти Санька Гвоздь и Тихон Оглобля под одобрительные взгляды остальных бандитов подхватили сжавшуюся девушку и распластали на столе.
Первым, по праву вожака, Марией овладел Сенька, у которого огоньки в глазах переросли в огромные красно-кровавые круги. Демоны снова восстали в нем. Пока он насиловал девушку, перед его взором проносились картины недавнего прошлого: вот он с корешами катается на санях по вмёрзшим в лёд офицерам, вот он, вместе со всей толпой, насилует малолетних дочек и жену одного из штурманов корабля, вот пьяная матросня глумиться, издевается и убивает отставного старичка-адмирала, имевшего неосторожность выйти на улицу в мундире и при орденах.
Закончив своё дело, он, завязывая портки, бросил подельникам:
- Теперь она ваша.
Вакханалия продолжалась несколько часов. Всё это время Сенька безучастно наблюдал за происходящим, опрокидывая в себя стакан за стаканом крепкую ядрёную сивуху. К ночи истерзанную и окровавленную Машу, или то, что от неё осталось, бандиты выбросили умирать на волжский лёд. И лишь на следующий день протрезвевший Сенька разрешил спустить в прорубь тело комсомолки Марии.

Девятого и десятого марта были периодом наибольших успехов восстания. Одиннадцатого марта, собрав ударные кулаки, в наступление против повстанцев перешли регулярные части Красной Армии. Наступление велось одновременно со стороны Симбирска и губернского города С. в общем направлении на Ставрополь, где находился Штаб восставших. Это не было легкой прогулкой, обречённые сражались отчаянно. Каждое село приходилось брать штурмом. Почти на сутки наступавшие части сдерживало ополчение села Жигули, которое отправило в штаб чапанов отчаянную телеграмму:


Двенадцатого марта Красная Армия подошла к Ставрополю, а на следующий день начался кровопролитий штурм города. Весь день 13 марта 1919 года длился штурм, наконец, четырнадцатого марта красноармейцы при помощи артиллерии и пулемётов овладели городом. Весь штаб восстания погиб, кроме, неведомо какими путями ускользнувшего из Ставрополя, Козятина. Его заместитель Горбунов по кличке Коновод бесследно исчез. Помощники коменданта Бык и Берёза были пленены и расстреляны. Присланный белогвардейцами в качестве военного советника коменданта Козятина и офицера для связи, полковник колчаковской армии Сперанский повешен на площади.
После падения Ставрополя началась агония восстания. Одно за другим пали все крупные сёла восставших уездов. Красные части жестоко подавляли все очаги сопротивления. Особой жестокостью «прославилась» 2-ая Интернациональная рота, сформированная из мадьяр. Чужеземцам была неведома жалость по отношению к местному населению. Последний бой произошел 17 марта 1919 года в колыбели восстания селе Васильевка, обороняемой тысячной бандой Арсения Яценюка. На рассвете повстанцы были выбиты из села сводным отрядом Заломова. Отступавшие мятежники попали в засаду и были расстреляны из пулемётов. Арсений Яценюк скрылся.
18 марта 1919 года командующий 4-ой армией Восточного фронта М.В. Фрунзе телеграфом послал донесение в Реввоенсовет Республики и лично Вождю:


Нет горше доли для страны, чем гражданская война. Нет злее судьбины для человека, чем жизнь по правилу «Око за око. Зуб за зуб».

Автор: NatashaKasher 3.5.2017, 7:38

Это хороший приём, что имя меняется! Его и классики использовали, когда одного и того же человека в разных ситуациях зовут по разному. Тут просто есть куски, где вперемешку... А так неплохо, легко читается... Я ещё хотела указать, что слово "шампунь" по английски (и не только) будет Shampoo, а не как Вы написали...

[

Автор: Алексей2014 3.5.2017, 12:49

Вы бы уточняли, что имеется в виду Ставрополь-на-Волге, будущий Тольятти, а не Ставрополь-Кавказский, нынешний краевой центр. А то читатели могут спутать...

Автор: Iskander_2rog 4.5.2017, 1:26

- Благодарю, небрежность подводит.

Автор: Iskander_2rog 4.5.2017, 1:35

Я думал об этом. Но когда начинал писать книгу, надеялся, что мой читатель должен тоже думать, размышлять. Если хотите, эта такая дидактическая задача. Я считаю, что без неё и литературы быть не может, а иначе просто получится развлекательное чтиво. Я когда пишу, нарочно многие вещи подробно не раскрываю, пусть читатель хотя бы Википедию откроет и прочитает про Чапаева, Фрунзе, восстание чапанов, речку Чагру и многое, многое другое.
Я прав, или не прав? Поправьте.

Автор: Iskander_2rog 4.5.2017, 2:30

Глава 13. Особый отдел

Чапанная война случилась накануне решающих сражений, которые вскоре развернутся между Волгой и Уралом. Штабы противоборствующих сил напряжённо разрабатывали планы наступления, от исхода которой зависела судьба России. Странная трансформация постепенно стала происходить между «красными» и «белыми». Словно полюсами поменялись они. Большевики, одна из самых антигосударственных партий революции, всегда утверждавшая, что «у пролетариата нет отечества», заняв исторический центр Руси, вдруг предстали силой, отстаивающей государственные интересы страны, защищающей целостность и суверенитет России. Их вождь, буквально исходящий в истерике от упоминаний об интересах России, обзывающий патриотов не иначе как шовинистами и черносотенцами, предававший анафеме слова «патриотизм» и «отечество», не брезговавший брать деньги у врагов, неожиданно заговорил совершенно нетипичными для него фразами «о социалистическом Отечестве в опасности», о том, что отныне они – оборонцы и выступают за защиту Отечества.
Не менее необъяснимая и скрытая вначале для глаз метаморфоза произошла с противоборствующим лагерем. Для белого движения стало шоком, что Россия, которую они искренне любили, оказалась совсем не такой, какой они себе её представляли. «Взбунтовавшиеся рабы», мужицкая, лапотная Русь показала им свой оскал, заявив, что не желает боле жить, как им скажут. Мужичьё само захотело решать свою судьбу. От любви до ненависти – один шаг. Ожесточённые сердца, в поисках союзников против ненавистной совдепии, готовы были продать и предать своё Отечество. Вооруженное и снабжённое на американские доллары воинство Колчака на своих штыках несли для страны новое рабство и положение полуколонии американского капитала. Они разбазаривали доставшийся им золотой запас России, пошли в услужение к интервентам, готовы были растерзать и раздать страну ради победы над большевиками.
В степях Заволжья должна была решиться судьба России. Это была не ставшая уже привычной с Первой мировой битва за кусочки предполья перед эшелонированной обороной. Сражение на встречных курсах, развернувшееся весной и летом 1919 года, было битвой без крепких тылов, с открытыми флангами и дерзким маневрированием больших масс пехоты и кавалерии. Тыл наступающих на Волгу колчаковских войск представлял собой слоёный пирог, где даже в крупных городах сохранялась Советская власть, а по тайге свободно гуляли целые партизанские армии.
А в тылах Красной Армии полыхала Чапанная война. Крестьянское восстание на путях снабжения Восточного фронта красных угрожало хаосом и дезорганизацией всего тыла накануне решающих боев с наступающими частями колчаковской армии. Уже много веков исторический центр Великороссии, ограниченный гигантским ромбом, в вершинах которого находились Новгород, Вологда, Рязань и Нижний, был источником организующего начала государства, местом сборки страны. Силы, владеющие центральной коренной Русью, неизбежно становятся носителями государственнической идеи, и именно такая метаморфоза произошла с большевиками. Оторванные от отложившихся плодородных окраин, скудные земли Нечерноземья кормили и снабжали армию, всё новые и новые эшелоны, состоящие из суровых рабочих и бесконечно терпеливых мужиков, отправлялись на фронт. Это коренная, исконная Русь в очередной раз поднялась на защиту родной земли.
И вот от этого живительного источника грозило отрезать армии Восточного фронта восстание в Поволжье. Именно поэтому восстание было подавлено большевиками быстро и решительно, а анализу причин уделено самое серьёзное внимание. К чести коммунистов они не стали всё сваливать на происки врагов революции. Из взятого штурмом Ставрополя Колоссовский, председатель ГубЧК и руководитель революционно-полевого штаба по борьбе с повстанцами, отправил на имя Председателя ВЧК Дзержинского докладную записку, в которой отметил, что

а причиной восстания стали нередко безобразные, хищнический действия представителей Советской власти на местах. В те же дни член РВС Восточного фронта писал Ленину и Свердлову:

Наряду с действительными вожаками и наиболее ретивыми участниками восстания в расстрельные списки зачастую попали разложившиеся местные советские деятели. А в начале апреля в губернский город С. прибыл всесильный Председатель РВС республики Троцкий, заявивший по горячим следам, что
.

Затейливый особнячок в мавританском стиле, утопающий в зелени Воскресенской улицы, с недавнего времени приобрёл среди жителей губернского города С. дурную славу. Поговаривали про чёрные моторы, останавливающиеся у парадного, про светящиеся по ночам окна, и, раздающиеся оттуда, страшные, нечеловеческие крики, шёпотам рассказывали страшные истории про разрезающий тишину ночи, треск револьверных выстрелов, раздающийся со двора особняка.
Особняк занял Глеб Иванович Бокий, назначенный вскоре после чапанных событий начальником Особого Отдела Восточного фронта. Он принялся искоренять контру в губернском городе С. с неистовой страстью убеждённого коммуниста. После разгула «красного террора» в Петрограде, он в этом деле был большой спец. Всё, что приписывала ему, пусть и не в таких масштабах, народная молва, было! Хотя, далеко не все визиты оказывались столь печальны, как об этом твердили народные слухи.
***
Из записи беседы с командиром роты 220-го Иваново-Вознесенского полка Трофимом Степановичем Бушуевым, проведённой следователем особого отдела штаба Восточного фронта С.Б. Заксом, 24 апреля 1919 года, губернский город С.:

На сидевшую напротив крупную мешковатую фигуру из-под пенсне устремились два глаза-пуговки.

Но Бушуев, видимо, быстро говорить не умел. Комроты не спеша достал кисет, отсыпал табачку на клочок газеты и, хорошо послюнявив его кончик, принялся старательно скручивать самокрутку. Поднял на следователя ничуть не испуганные глаза.
- Можно?
- Да-да, пожалуйста. Вы по существу излагайте.
Следователь пододвинул к краю стола пепельницу

Сказал и добавил через силу:

На лице Трофима Бушуева было явно написано замешательство. Наконец он нашел выход:

Это спросил, сидящий в углу, начособотд фронта.

Нехотя:

Осклабился.

Смутился.

Подал голос из своего угла, до сего времени молчавший, Глеб Иванович Бокий:

Глеб Иванович невольно потёр рано начавшую лысеть голову, невольно копируя Вождя.

На потерянного Бушуева было жалко смотреть.

Когда Бушуев, ответив на рукопожатие Бокия, уже собрался покинуть стены этого кабинета, Глеб Иванович вдруг не отпустил руку командира роты Иваново-Вознесенцев, лишь сильнее сжав её, и пристально посмотрел в глаза собеседнику.


Когда за командиром роты Иваново-Вознесенского полка Трофимом Степановичем Бушуевым закрылась дверь, Бокий обратился к Соломону Борисовичу Заксу:
- Ну, что вы скажете, Соломон Борисович?
Тот, снял пенсне, протёр его платком и, водрузив его обратно, уточнил:
- О ком, о Заломове, или о Бушуеве?
- Сначала о Бушуеве.
- Мерзкая у нас с вами работа, Глеб Иванович, с мелкими людишками дело приходится иметь, как будто к чему-то липкому прикоснулся. Мне уже с первых минут допроса стало ясно – ещё один обиженный Советской властью – рассчитывал на что-то большее, сам хотел в большие начальники выбиться. Вот и завидует тем, кто ярче и талантливее. Завидует Большакову, что его командиром полка назначили, завидовал, Клёнову, что его Заломов вместо себя оставил, мстит женщине, что не его выбрала. А уж к Заломову просто вселенская ненависть и зависть. И ведь, главное, не врёт, и не сочиняет – правду говорит, но уж очень как-то однобоко.
- Во-во! Совпали наши с тобой выводы. Чувствует себя обойдённым, хочет чего-то большего, хотя комроты для него потолок. К тому же малограмотен. Это же надо, сколько среди коммунистов вот таких недоучек! Погодите, придёт ещё их время, будут и доносить друг на друга, травить и топить.
- Неужели доживм до этого? Не хотелось бы!
- Не хотелось, а что поделаешь? Закон истории! Теперь о Заломове, Ваши впечатления?
- Что сказать-то и не знаю. Через чур самостоятельный молодой человек. Такой действительно может быть опасен. Но операцию он провёл блестяще: малыми силами, малыми потерями вернул Советской власти целый район. Сказывается происхождение – из сельских богатеев, образован, отсюда и суждения вольные.
- Да-а! – задумчиво проговорил Бокий. – Такого, безусловно, лучше иметь на своей стороне. А насчёт происхождения – это вы бросьте, Соломон Борисович, это всё сказки для простого люда – мы ведь тоже с вами не пролетарии. Без нас с вами – образованной передовой части общества, рабочий никогда бы сам не додумался ни до революции, ни до диктатуры пролетариата, а так бы до сих пор боролся за экономические требования: как бы работать меньше, а получать за это больше. Кстати, Заломов до сих пор в Москве, в Академии?
- Совершенно верно!
- Это хорошо! Если за ним приглядывать – блестящий командир может вырасти. Комполка – явно не его уровень, можно смело на бригаду ставить. Михаил Васильевич, кстати, того же мнения. А где сейчас Кондратьева?
- У Белавина. Сами знаете, какой мор нынче. Она как прибыла с отрядом в губернский город С. – сразу впряглась в работу, даже на фронт пока не поехала.
- Ну и нечего ей там делать! Здесь она больше пользы принесёт. Кстати, если вы обратили внимание, что Заломов её Гимназисткой назвал, как вы думаете, почему?
- Может она в гимназии училась?
- Ха! Весьма ценное наблюдение! Вы Соломон Борисович, с протоколами дело имеете, а я с людьми общаюсь, и с горожанами в том числе. Я за последнюю неделю столько узнал о губернском городе С., что даже представить трудно! До войны блистала здесь некая фемина по кличке Гимназистка. Говорят, отбоя от клиентов не было, а перед самой войной влюбилась, вышла замуж и сбежала. Во как! Целый сюжет для авантюрного романа!
- Так вы думаете, Глеб Иванович, что наша комиссар, большевик, и есть та самая Гимназистка? Невероятно!
- Жизнь и не такие сюрпризы преподносит! В прежние времена, бывало, шлюхи и императрицами становились. Если предположить, что это так – объясняются все мотивы. Теперь понятна и власть Заломова над ней, они же все земляки. Их была целая компания – Заломов, Большаков, Кондратьева, ещё какая-то девчонка. Они и зовут-то себя братиками и сестричками. Вместе зажигали в городе, да так, что местные до сих пор вспоминают: драки, убийства, ограбления, поножовщина, побег из тюрьмы. А потом, видишь, в революцию ударились. И такое бывает…
- Что же делать с Мечом? – осторожно спросил Соломон Борисович.
- А ничего не делать?
- Как же, ведь Лев Давыдович…
- Распорядился найти Меч Тамерлана, а не отбирать. Кстати, мы ведь точно и не знаем, Меч ли это, а не черенок от лопаты или удочка.
Закс не удержался и хмыкнул:
- Какой в таком случае ему смысл отдаривать своего конвойца?
- Да! Скорее всего, это Меч. Было бы странно таскать черенок в рогожке. – ответил на смешок Бокий. – А вот почему он избавился от конвойной шашки – вопрос. Махать мечом вместо шашки в современной войне? И вытащить не успеешь – зарубят! Скорее всего, и этот тайный поход в дворянский дом и был затеян для поиска Меча Тамерлана. Ну и пусть владеет им пока. А мы будем издали приглядывать за носителем Меча. Главное для нас – чтобы Меч не попал за границу.

Заинтересованный читатель перевернул пожелтевший лист старой папки. Допущенный в святая святых – архив ФСБ – он по заданию руководства разыскивал все документы, связанные с деятельностью секретного отдела ВЧК, руководимого Глебом Ивановичем Боким. Дело о подавлении восстания чапанов в отдалённой от центра губернии лежало на периферии его интересов, но добросовестность исследователя не позволила отложить его в сторону. Теперь он жалел о потерянном времени – кроме записи этой беседы ничего интересного в деле обнаружить не удалось. Протоколы других фигурантов были весьма куцыми и поверхностными, словно неведомый Закс, получив от Бушуева всю необходимую информацию, потерял к делу интерес и остальные беседы проводил проформы ради.
Последним в папке лежал одинокий листок, на котором рукой Закса было написано:
«Расследование прекращено по указанию начальника ВЧК С-ской губернии товарища Колоссовского К.К. Протокол беседы с товарищем Кондратьевой Г.Т. был изъят товарищем Колоссовским К.К».
Это было уже интереснее. «Внутренние разборки в ВЧК? Отголоски внутрипартийной борьбы? – заинтересованный читатель вдруг зевнул. – В любом случае – это дело представляет интерес лишь для историков и писателей». Он попытался взбодриться, но ничего не вышло – сказывался спёртый запах книгохранилища. Иванов Борис Петрович решительно отодвинул папку в сторону и направился у выходу: на свежий возраст, к ласковому солнцу

Автор: Iskander_2rog 5.5.2017, 1:20

Глава 14. Генерал-полковник вспоминает

Проходят годы, покрывает седина некогда чёрную голову, редеют прежде лихие кавалерийские усы, слабеет рука, без устали махавшая шашкой, слезятся глаза, метко посылавшие пули из карабина, стал дребезжать в прошлом зычный командирский баритон. Но память, память хранит всё: сражения и битвы, друзей и врагов, подвиги и грехи. Кому передать накопленный опыт, как рассказать о былом, воздать должное бесценным друзьям, побратимам, сослуживцам и наставникам? Пока разум ясен, пока светла голова… Стоп! Звонок в дверь. Кого это нелёгкая принесла?
В канун очередной годовщины Победы выходит постановление Президиума ЦК КПСС «О праздновании 20-летия победы советского народа в Великой Отечественной войне Советского Союза 1041 – 1945 гг.». Партия решила увековечить подвиг народа страны, отразившего самое страшное в истории нашествие объединённого Запада на нашу Родину. Требовалось сохранить для потомков ценные свидетельства участников и очевидцев событий, поэтому в пункте пятом постановления было записано:

И потянулись к ещё живущим маршалам и генералам Победы инструктора идеологических отделов комитетов партии, уговаривая написать статьи, мемуары и воспоминания. Память слабая? Ничего! В распоряжении полководцев – архивы и целый табун историков из Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и Института истории АН СССР. Пишет плохо? Ладно! Всегда есть целый сонм идеологически правильных референтов и журналистов – «литературных негров», готовых предоставить своё бойкое перо в услужение. А для отражения «правильной» точки зрения бесплатно прилагались надсмотрщики и кураторы из Идеологического отдела ЦК КПСС и ГлавПУра МО СССР.

Из мемуаров командира 10-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса генерал-полковника Фёдора Константиновича Клёнова «Прожитое»:

Далее следует длинная историко-географическая и этнографическая справка об Уральском казачьем войске и личные воспоминания автора о детских годах.

Дальнейшее повествование о причинах чапанного восстания и действиях повстанцев было подвергнуто цензуре со стороны кураторов из Идеологического отдела ЦК КПСС.

Далее следует подробное описание окончательного разгрома последнего крупного отряда чапанов.

Летом 1966 года генерал- полковника Фёдора Константиновича Клёнова навестил таинственный незнакомец. Агенты наружного наблюдения не смогли определить время визита, как и время выхода незнакомца, утверждая в своих отчётах, что «он явился из ниоткуда и ушёл в никуда». При этом они описывали такие странные явления, что в отношении сотрудников была назначена принудительная психиатрическая экспертиза. После визита Ф.К. Клёнов уничтожил часть рукописи путём сожжения, наотрез отказываясь восстановить уничтоженный фрагмент. На все просьбы он, глядя мимо собеседника, бормотал:
- Всё сделаю как надо, Коля! Всё сделаю…

Следующая часть рукописи была не допущена к печати военными цензорами из ГПУ СА и ВМФ. Обращение автора мемуаров Ф.К. Клёнова к своему боевому товарищу начальнику ГПУ генералу армии А.А. Епишеву результатов не дало. Заслуженный герой войны не решился собственноручно отказать своему старому приятелю. По поручению начальника Главпура письмо с отказом написал его референт, профессор Военно-политической академии имени В.И. Ленина Дмитрий Антонович Волкогонов. В ответе, который получил Фёдор Константинович Клёнов, в частности была фраза: «В условиях напряжённой международной обстановки, когда против нашей страны и нашей партии ведётся беспрецедентная идеологическая и психологическая война, мы не должны вкладывать оружие в руки наших врагов». Получив отказ Фёдор Константинович горько улыбнулся своему литобработчику, со страхом ожидавшему генеральского гнева:
- Умный поймёт, между строк прочитает! – и обречённо махнул рукой.

Повествование о героических сражениях с белополяками пропущено, как не имеющее отношения к повествованию.

Большая часть воспоминаний Ф.К. Клёнова посвящена сражениям Великой Отечественной войны. В результате ознакомления с материалами, Центральный комитет КПСС принял решение об издании мемуаров ограниченным тиражом. После издания книги Ф.К. Клёнова «Прожитое», ей был присвоен гриф «ДСП». Весь тираж поступил в спецотделы центральных, республиканских и областных библиотек, библиотек институтов АН СССР, секретные библиотеки штабов военных округов, соединений, частей, военных училищ и академий ВС СССР. Ни один экземпляр не поступил в открытую продажу.

Автор: Iskander_2rog 6.5.2017, 23:46

Глава 18. Отложенное возмездие

Николай сидел на полу возле окна, прислонившись к спиной к стене. Попробовал высунуть голову, но выпущенная из винтовки пуля, с жужжаньем вгрызлась в оконную раму и заставила его вновь пригнуться. Обложили!
- Эй! Колян! – раздался торжествующе-ёрнический голос Сеньки. – Дом окружён! Окно под прицелом. Твои лампасники дрыхнут и тебе не помогут. Ты попался! Давай, выходи, поговорим! Решим, наконец, все наши негоразды.
Николай, отстегнув магазин, с надеждой туда посмотрел, хотя знал, что оставалось всего три патрона. Рядом лежал такой заветный, такой желанный, но абсолютно бесполезный Меч Тамерлана. Не с мечом же идти на пули!
Всё казалось, предусмотрел! Всё учёл! Освободил село, а про полуразрушенную усадьбу Воиновых и не вспомнил, полководец хренов! Хотя должен бы догадаться, что именно сюда пойдут в первую очередь хорониться уцелевшие бандиты. Вообще, ошибок было во время рейда совершено немало. А цена ошибки – человеческая жизнь! Любая жизнь – и жизнь безвестных крестьян и красноармейцев, и жизнь близких и родных. К себе Николай привык предъявлять высокие требования, вот и сейчас, попав в ловушку, думал, что это не только из-за того, что в своих расчётах не учёл помещичий дом, но и расплата за все предыдущие ошибки. Не пойди он тогда под Сызрань – не полезла бы вся эта бандитская сволочь обратно в деревни, ударь он сразу по Васильевке, не размениваясь на мелкие и никому не нужные деревеньки, возможно, не удалось бы уйти вожакам. А, главное, были бы живы и их с Глашей отцы, и Фролка с Машей. Да нет, всё сделано верно, дело – главное, личное – потом. Но слишком велика заплаченная цена, почти неподъёмна. Его аж передёрнуло – перед глазами стояли давешние похороны: скорбный взгляд Глаши, брат Иван со всклокоченной бородой, рыдающая на его плече сноха Катя, Мишутка с Андрейкой, племяшки, держащиеся за её подол, лежащая в гробу вся в белом, красивая в смерти, Маша, и её жених, юный красноармеец Фрол, так мало видевший хорошего в своей короткой жизни.
«Да-а! Грехов ты, братец, набрал немало! – подумал он про себя.- Если, в самом деле, Всевышний существует – ввек не отмолишься!» Ещё и Глашу в постель уволок! Хоть и не привлекала его вовсе эта русоволосая красавица с типично русским лицом, он относился к ней, скорее как к старшей сестре, однако же, не видел другого выхода – нужно было её к жизни возвратить. И непонятно теперь как Кириллу в глаза смотреть. Хотя, очень даже понятно – после этой передряги смотреть в глаза уже никому не придётся, разве что с того света.

После сельского схода и похорон жертв бандитского террора он утянул Глашу к себе в дом – нечего ей в пустой избёнке одной делать – только страдать в одиночестве по зарубленному бандитами Тимофею, её отцу. На ужин Катерина Евграфовна соорудила домашнюю лапшу с грибами, да на закуску Иван достал остатки капусты из кадки в подвале. По нонешним временам вышел пир горой – Николай ещё по годам жизни у Катерины с Алексеем знал – его сноха из тех хозяек, что из топора смогут приготовить такое блюдо, что и на царский стол не стыдно поставить.
- Кушайте, рОбята, кушайте! – приговаривала сноха, как и прежде стоявшая в стороне и с любовью глядевшая на жующих. – Я ещё вам смальца пОжарила, макайте хлебушек.
Иван ел молча, хмуро и сосредоточенно. Видом он был настоящий русский богатырь, какими их рисовали художники – косматый и бородатый здоровенный детина. На что уж крепок был Николай, однако же, весьма бледно смотрелся на фоне старшого, куда уж тогда до него было обычным людям. Мрачного старшего братца, по правде говоря, Николай всегда побаивался, в отличие от весёлого Алексея, да большая разница в возрасте сказывалась: он и помнил то его всегда взрослым, всегда работающим в карьерах отца.
Покойный отец старшего сына не баловал образованием, сызмальства приучал к труду. Это уж младших он, да когда развернулся, надумал обучить книжной премудрости. А вся жизнь Ивана прошла меж мела, известняка, каменной пыли, на стропилах да выработках. Зато свою каменную премудрость изучил он вдоль и поперёк. Знал, какой камень годится на щебень для насыпи, а какой в город – для мостовой, какие камни можно перетереть для меловой посыпки, а какие годны для дробления. Только его и видел Георгий Никитич своим наследником, продолжателем своего дела. Иван Георгиевич, прожив свою жизнь среди камней, и сам стал подобен камню – суровый и немногословный – он к своему сороковнику так и остался бобылём. Тем более была удивительной та нежность, с который Иван относился к своим племянникам и вдове погибшего брата.
- Кушай, Ванюша, а тО уж бОльно рабОта тяжёлая у тебя. – голос Катерины, пододвигающей тарелку к Ивану, прервал размышления Николая.
И заставил его заёрзать – уж он хорошо знал этот полный нежности тон снохи. Неужто здесь что-то слаживается?
- Я на тебя рассчитывал, Иван! – продолжил он начатый ещё на сходе разговор.
Дело в том, что когда выбирали сельский Совет, кто-то выкликнул кандидатуру Заломова, Ивана Егорыча, которую сельчане дружно поддержали:
- Давай, Егорыч! – кричали. – Ты мужик правильный.
- И батю твого все уважали, и брательник – красный командир.
- Виноватые мы – поверили этому пройдохе Яценюку, а с тобой не забалуешь.
- Вы с батей завсегда по-справедливости дела делали, по-справедливости и нами правь.
Однако, Иван наотрез отказался от такой чести. Взобрался на телегу, перекрестился на Храм Божий, поклонился миру:
- Извиняйте братцы, перед всем миром прошу – избавьте от такой ноши. Недостоин я, не могу.
У Николая, который уж было подумал, что это было бы хорошим выходом, аж рот открылся от неожиданности. Вот поэтому он и высказал сейчас недовольство отказом брата.
- Да ты пойми, дурачок! – не обидевшись, снисходительно отвечал старший братец. – Нельзя мне. Тебя же первого заклюют, случись что.
- А ведь это верно! – неожиданно поддержала Ивана Глаша. – И как только мы сами не подумали об этом. Да и происхождение у него неподходящее – кулацкое.
- Значит, в армии служить, кровь проливать, ничего, можно! – взорвался Николай. – Умереть за революцию происхождение позволяет, а на деревне руководить – нет?!
- Именно! – продолжила Глаша. – Для армии пойдёт, а для деревни – уж извини. Любое его действие под лупой рассматривать будут – а не хочет ли кулак снова односельчан в кабалу заграбастать.
- Молодец! Хорошая девочка, правильно мыслишь. – Иван протянул свою граблю-пятерню и потрепал Глашу по голове.
И это боевого комиссара отряда! «Да! Дела! Чудные вещи творятся с нелюдимым братцем». – подумал Заломов.
– Что, командир? Утёрла тебе нос Тимофеева дочка?
- Утёрла. – со вздохом признал Николай.
Сразу стало несколько повеселее, хоть поводов для веселья особо не было, похороны ещё стояли перед глазами. Даже Глаша несколько отошла от своей отстранённости, вон как щёчки порозовели. Весь день Николай украдкой приглядывал за своим комиссаром. Глаша была молчалива, к ней вернулось всегдашнее спокойствие. Уже лучше! Простила ли она его за проведённую ночь, он не знал. Но эмоциональная встряска, которую получила девушка, явно пошла ей на пользу. Отдавалась она ему бурно, страстно, неистово, так, что Николай понимал: теперь, глядя на Кирилла, он всегда будет испытывать чувство стыда и неловкости. Однако же, и по-другому было нельзя. Были учителя в жизни Заломова, которые так же и ему помогли справиться с горем.

Лиза! При воспоминании о ней, как всегда возникло чувство неудовлетворённости, недосказанности. Зря он с ней так плохо расстался. Не сумел понять и быть снисходительным к запутавшейся и запуганной девушке. А сейчас она вместе со своими товарищами-циркачами лежит где-то в донецкой степи, зверски убитая бандитами-самостийниками.
Мыслями Николай Заломов вновь вернулся в весну восемнадцатого года. Заломов тогда вместе с крановщиком Ворошиловым и слесарем Пархоменко формировали из красногвардейских отрядов рабочих Донбасса регулярные части Красной Армии. После установления Советской власти в Москве, Заломов сам попросился на Донбасс к Фёдору Андреевичу Сергееву, более известному как товарищ Артём. Его, с детства интересующегося металлургией, всегда влекло в этот регион – индустриальное сердце России. Николая воодушевила идея товарищей Артёма и Васильченко, что в основе создаваемых автономных республик должен лежать территориально-производственный, а не национальный принцип. В феврале 1918 года Заломов принял участие в IV областном съезде Советов рабочих депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов, на котором была провозглашена Донецко-Криворожская советская республика. Вместе с делегатами съезда он бурно аплодировал словам коммуниста Семёна Васильченко:

Донкривбасс создавался трудно. Слишком много разнородных сил препятствовало образованию республики. Откровенно враждебную позицию занимало контрреволюционное Всевеликое войско Донское, на чьи территории распространялась юрисдикция новообразованной республики. Развернули борьбу против ДКР самостийники Центральной Рады, чьи аппетиты простирались на земли аж до Каспия. Ситуация осложнялась отсутствием единства среди большевиков. В партии существовали настроения, что главной опасностью для революции есть русский великодержавный шовинизм. Эта прослойка потворствовала националистам, разрывающая единое тело России на национальные куски. Ильич явственно колебался. С одной стороны его бесило любое напоминание о русских и их национальных интересах, а с другой – уж больно привлекательна была идея образования на Юге России мощного промышленного сегмента с боевым и сознательным рабочим классом.
Влиятельная группа большевиков настаивала на создании некой Украины, выдуманного государства, доколе никогда не существовавшего. Эти люди деятельно интриговали против планов создания ДКР. По мере разгорания гражданской войны на территории юга России возникло несколько враждебных друг другу государств. Та же Украина была представлена киевской Центральной Радой и харьковским правительством Советской Украины. Получалось, что одновременно в Харькове сосуществовали две власти – Кривдонбасса и Украинской Советской республики. Две управленческие структуры, два центра власти, две системы подчинения, две Красных Армии – сам черт ногу сломит. Надо ли говорить, что Заломов деятельно поддерживал идею ДНР и по мере сил принимал участие в её создании.
Уже 9 февраля 1918 года делегация Украинской Народной Республики подписала сепаратный мир с Германией и Австро-Венгрией. Центральные державы признали Украину, причём в тех границах, которые делали невозможным существование ДКР. А заключенный в марте «похабный» Брестский мир подтвердил отторжение от России Украины. Советское правительство обязалось признать мирный договор с Центральной Радой. После подписания деятелями УНР договора о помощи с Центральными державами, немецкие и австрийские войска приступили к оккупации украинской территории. В очередной раз адепты украинства ради борьбы с Россией призвали врагов на свою территорию. Немецо-австрийские войска, не торопясь двигались на эшелонах с запада на восток, для маскировки выдвигая перед собой бутафорских шароварников УНР. Для Донкривбасса критическая ситуация сложилась в начале апреля, когда противники вплотную приблизились к Харькову. Разбитые советские дивизии откатывались назад. Заломов покинул Харьков 7 апреля на последнем эшелоне вместе с товарищем Артёмом, когда с запада в город уже входили первые немецкие части.
В Луганске, куда переехало правительство ДНР скопилось множество разбитых советских частей, которые были сведены в 5-ую армию, которую возглавил старый большевик К.Е. Ворошилов. Армией сие скопище вооружённых людей назвать можно было лишь с большой натяжкой. По сути это были отдельные отряды рабочих, сил местной самообороны и бывшие солдаты, массово драпавшие с фронта. Противостоять против немцев наличной силой было бы верхом сумасбродства. Центральный ревком Донбасса принял решение на эвакуацию в сторону Царицына и Воронежа. Вывозилось всё: составы с углём, банковские ценности, эшелоны с хлебом, даже телефонные аппараты и кабель, угонялись вагоны и подвижной состав. Покидали обжитые места рабочие с семьями.
Николай, на плечи которого легли заботы по эвакуации населения, в один из дней подошёл Артёму:
- Всё, Фёдор, не могу больше, отпусти меня.
Фёдор Андреевич поднял на Заломова воспалённые от недосыпания, красные глаза:
- Что так?
- К Клемент Ефремовичу пойду. Я всё-таки кадровый военный. Стыдно с бабами и детишками возиться, когда немец прёт.
- А эвакуацией кто заниматься будет? Я один?
- Не надо Фёдор, не один ты – есть люди. А моё место там, на фронте.
- Понимаю. – старый большевик Фёдор Андреевич Сергеев (Артём) положил руку Заломову на плечо. – Ты, кстати, в армии не по кавалерии случайно был?
- В драгунах служил.
- Вот и ладно, а то ружей и кулемётов с нас достаточно, припасов боевых тоже, даже и пушки есть. Рабочие бронепоезда изготовили. А вот с конницей у нас плохо дело.
- Нам же по казацкой земле в Царицын пробиваться, а с казаками без кавалерии никуда.
- Вот то-то и оно! Значит так, дуй в ревком, за предписанием, скажешь, что я подпишу. А я свяжусь с Ворошилом.
После разговора с Ворошиловым, который явно обрадовался новому назначенцу, Николай возглавил кавалерийский полк, который, однако, ещё предстояло сформировать. Как и 5-ю армию, командиром которой постановлением СНК Донкривбасса назначен Климент Ефремович Ворошилов. По сути, армия представляла собой разнородные конгломераты остатков 5-ой армии Украинской Советской республики, Одесской армии (3-ей армии), Донецкой армии, рабочих красногвардейских отрядов Донбасса, местных отрядов самообороны, моряков Черноморского флота, крестьянских и казачьих партизанских отрядов. Оружия и боеприпасов было достаточно. На вооружении были пулемёты, артиллерия и бронепоезда. Но не было никакой организации, умения воевать и дисциплины. Времени на формирование и боевое слаживание тоже было отчаянно мало– с запада напирали австрияки с немцами и их шавки, гайдамаки, которые храбрыми становились лишь в присутствии союзников. Пограбить да понасильничать, однако, они были большие мастера.
Но именно эти опереточные войска новообразованных украинцев нанесли Заломову незаживающую душевную рану. В один из дней, будучи по каким-то делам в штабе армии, он был окликнут очень знакомым женским голосом:
- Николка!
Николай удивлённо поднял бровь и обернулся – его сто лет уже так никто не называл. У окна в скромном синем платочке и душегрейке стояла Лиза. Лизетт!
Она подошла, обвила его шею руками, заглянула в глаза, потянула губы для поцелуя. Он мягко отстранился, освободив свою шею из плена её рук. Николай уже давно, с того самого случая, освободил себя от сердечных привязанностей, заморозил своё сердце, закупорил душу, предпочитая случайные и мимолётные связи.
- Ты что здесь делаешь? Джембаз где? – спросил Заломов, одновременно машинально разглядывая лицо девушки.
Постарела? Нет, скорее, повзрослела. Но всё так же красива. Да время добавило несколько морщин на её лицо. Лёгкая тень после слов Николая омрачила её чело, но ничего, справилась быстро.
- Джембаз у командарма, задачу получает.
- Да кто вы такие?
- Цирковые, как и прежде.
- А при чём здесь армия?
- Так мы завтра навстречу немцам отправляемся. Будем давать представления, как и прежде, заодно присматриваться.
- Так вы разведка! Это же опасно!
- Не опаснее чем раньше. Помнишь, чем тогда занимались? Цирк ведь прикрытием только был.
- Тогда – другое дело! – возразил Николай. – И цена была иной. Попадись мы тогда, ну, розгами казаки угостят, да в Сибирь отправят. А сейчас война – выход только один – расстрел!
- Не дрейфь, Николя! Выдюжим! Не впервой. – это незаметно подошедший сзади Джембаз хлопнул его по плечу.
Вечер был наполнен воспоминаниями, ибо провёл его Николай со старыми друзьями. Надо же, а каменное сердце немного сжалось при виде почти родных людей. Был тёплый апрельский вечер, поэтому собрались у костра. Пекли мёрзлую прошлогоднюю картошку, пили пустой, едва подкрашенный чай, вспоминали былое, размышляли о настоящем, мечтали о будущем. А утром кибитки снялись и вместе с солнцем двинулись на запад, встречь надвигавшемуся неприятелю.
В последний раз Заломов увидел Лизу 24 апреля в штабном вагоне командарма, куда Ворошилов вызвал его. В углу вагона сидел оборванный мальчик-пстушок и жадно пил воду, рядом лежали неизменные спутники пастуха: пастуший рожок и кнут. Командарм стоял за столом и читал маленький оборванный клочок бумаги. Рядом заглядывал через командармовское плечо начдив Пархоменко, с которым Николай в последнее время сдружился.
- Прибыл? – полуутвердительно спросил, отрываясь от чтения Ворошилов. – Вот и добре. Твой полк включается в состав дивизии Пархоменко. Плохи дела, Коля, разведка докладывает, - он кивнул в сторону маленького лазутчика, - Что немец замечен на станции Родаково.
Пастушок тем временем перестал пить, отнял руку с кружкой от чумазого лица и к немалому изумлению Николая превратился в Лизу, переодетую в мальчика.
- Оттуда до Луганска рукой подать. А здесь люди, правительство республики, нужно выгадать несколько дней. – продолжал Ворошилов. – Саша, тебе с твоей дивизией надо задержать немца. Всё ясно, хлопцы?
- Так точно! – одновременно ответили Пархоменко и Заломов.
- Выполнять!
Уже на выходе, хлопнув Пархоменко по плечу, Заломов сказал:
- Погодь, Сашко! Я тут задержусь ненадолго, поговорить мне надо. А после сразу к тебе, померкуем.
- Добре! Тики трошки, чекаю тебя в штабе дивизии.
Догнал, идущую в столовую Лизу:
- Куда ты теперь?
Девушка обернулась и посмотрела на Николая без улыбки:
- Как куда, к своим!
- Не надо, не ходи, вы свою задачу выполнили, наших предупредили. Тебе возвращаться опасно.
- Я товарищей своих не брошу. Только вместе.
- Им тоже возвращаться пора!
- Вот вместе и вернёмся. Прощай, Коля! Любила тебя больше жизни, а оно вон как вышло.
Посмотрела а глаза, ожидая чего-то, но Николай стоял, словно одеревенел и просто молча глядел на Лизу.
Девушка хлестнула плетью, подняв дорожную пыль, словно махнула рукой, развернулась и пошла своей неповторимой грациозной поступью циркачки. Заломов смотрел ей вслед и молча корил себя: «Хоть бы поцеловал, она ведь ждала! Эх, дубина стоеросовая!» Через некоторое время он уже скакал на своём ахалтекинце Тишке в расположение полка, и уже другие мысли занимали его голову. Ночью все наличные силы дивизии сосредоточились у станции Меловой, что на полпути между Родаково и Луганском. Имея бронепоезда, Пархоменко намеревался встретить неприятеля на перегоне Родаклво – Меловая и нанести ему огневое поражение броневой артиллерией. Полку Заломова поручался смелый флановый манёвр и удар на сообщения группировки оккупантов их прихлебателей из так называемой армии Украинской Народной республики.
В боях 25-26 апреля 1918 года родилась 5-ая армия как грозная боевая сила. Были разгромлены две немецкие пехотные дивизии, в качестве трофея части Красной Армии разжились двумя взятыми в бою батареями и двумя десятками пулемётов. В результате удара кавполком Заломова по тылам наступающих войск были захвачены два самолёта и весь армейский обоз.
Но руководство ДКР и командование армии сознавало, что это лишь временный успех. 28 апреля пришлось оставить Луганск. Правительство Донкривбасса эвакуировалось на станцию Миллерово, где состоялось совместное совещание Совета Народных комиссаров ДКР и военного совета 5-ой армии. По предложению Ворошилова было принято решение об отступлении на Царицын. В принципе, другого решения, кроме гибели, и не было. Заняв станцию Чертково, немцы отрезали путь на север – в направлении Воронеж-Москва. Ростов на юге был занят белоказачьими бандами атамана Краснова. Оставался свободным лишь узкий коридор в сторону востока – по донским степям на Царицын.
Начался легендарный Царицынский поход. Более трёх тысяч вагонов везли рабочих и их семьи, государственное имущество и ценности. Перегонялись паровозы. В голове и хвосте колонны следовали бронепоезда прикрытия. На флангах – по просёлочным дорогам – беженцев охраняли, двигавшиеся параллельно, кавалерийские части. В их числе был и полк Заломова. По всему пути следования шли ожесточённые бои с белоказаками. Приходилось отражать по несколько атак в день. По ним стреляли пулемёты с самолётов, на их пути отравлялись колодцы и мосты, выводились из строя водокачки. Армия несла потери, но и к ней постоянно подходили пополнения – местные отряды шахтёров, остатки рагромленных полков Красой Армии, казаки из «красных» станиц, не признающих власть белогвардейского Войскового круга Всевеликого Войска Донского.
Николай не уставал восхищаться мужеством Пархоменко, который, прикрывая всех, отступал на последнем бронепоезде. Не раз его хоронили, но на очередной станции вновь появлялся потрёпанный бронепоезд с, неизменно крутящим ус, удалым начдивом.
Побратались они с Пархоменко во время бойни на станции Суровикино, что распложена перед самым Доном. На станции стоял готовый к прорыву санитарный поезд с ранеными красноармейцами. До Царицына оставалось уже недалеко, командование армии не могло бросить раненых бойцов и стало готовить операцию прорыва. На рассвете 23 мая белоказаки открыли артиллерийский огонь по эшелону, невзирая на разрывающийся над ним флаг Красного Креста. К 9 часам на станцию прорвались белые, и началась кровавая расправа. Беспомощных раненых и медперсонал кололи штыками и расстреливали. На помощь через неприятеля удалось прорваться мотобронедрезине, на которой были Ворошилов, Пархоменко и Заломов. Пока Ворошилов возглавил бой, Заломов с Пархоменко занялись спасением оставшихся в живых. Под огнём удалось подогнать паровоз. Заломов встал к топке, Пархоменко занял место машиниста. Несмотря на ранение Александра Пархоменко, им удалось вывести эшелон. Из шести сотен раненых красноармейцев удалось спасти 70 человек. Оставалось сделать последнее усилие – форсировать Дон.

Воспоминания Николая были прерваны внезапно возникшим шумом. Это вернулись с улицы племянники. С визгом ребятня подбежала к Ивану. Андрейка, как более смелый, взгромоздился к дяде Ване на колени, а Мишутка просто встал рядом, облокотившись на могучую дядину ногу. Без уморы на это зрелище смотреть было нельзя. «А ведь они его нисколько не боятся!» - подумал Николай, с удивлением наблюдая эту картину. Иван, достав из-за пазухи тряпку, развернул её, достал оттуда два кусочка сахара и угостил ребят. Лицо этого косматого чудовища осветила необычная для него нежность. Детишки же принялись сосредоточенно сосать небывалое по нынешним голодным временам лакомство.
- А ну, брысь ОтседОва, постелы, неча вам здесь делать! – замахнулась Катерина полотенцем, но больше для вида. – Балуешь ты их, Ванюша.
А Иван, поймав внимательный взгляд Николая, продолжил начатый ранее разговор.
- Вот видишь, куда я теперь без них? Мне племяшек поднимать надо, а не штаны в Советах просиживать. Да и не говорун я никакой, это вы с Лёшкой, - тут он мельком взглянул на вдову, - Пусть земля ему будет пухом, шибко грамотные были, да шустрые. А моё дело – камни ворочать. Артель-то без меня загнётся. Загнётся же?
- Загнется! – вынужден был со вздохом признать Николай.
- Ну вот, а людям хоть какая-никакая копейка выгорит за труды. Землица-та наша, сам знаешь – и смех, и грех. Да и не могу я в поле, с детства одни камни ворочал.
- А нужны по нынешним временам твои камни?
- А как же! Не ты один с беляком воюешь, мои камни тоже. Ко мне уже и командующий ваш анженера присылал, Дмитрия Михайловича.
- Карбышева?
- Вроде его. Будут они цельный каменный оборонительный пояс вокруг губернского города С. возводить. Против Колчака, значит. Да и на мосты камень нужен, опять же, щебень – насыпи укреплять, чтобы тяжёлые бронепоезда проходили.
Это было новостью для Николая. Нет, он знал, что по поручению Фрунзе, Дмитрий Карбышев, молодой и талантливый военный инженер, возводит укрепрайоны возле волжских городов, знал, что на заводах и депо города собираются мощные бронепоезда для грядущего контрнаступления. Но не подозревал, что столь грандиозное дело затронет даже такого дремучего человека, каким представлялся ему старший брат. «Ошибка, однако! – с досадой подумал он про себя. - Плохо в людях разбираешься, товарищ Заломов. Что за руководитель из тебя выйдет, если родного брата разглядеть не сумел?».
- А как возить будут? – спросила Глаша.
- Да вот, вам спасибо – дорога на Сызрань теперь свободна. Пока возами до Сызрани, а там – по железке. А как Волга вскроется – знамо как – баржами. Уже недолго осталось.
- Ну да ладно! – Николай достал брегет из кармана, посмотрел – вечерело.- Вы тут сидите, а я пошёл, дело есть.
- Куда ты на ночь глядя? – забеспокоилась Катерина.
- Недалеко тут…
- Туда? – догадалась Глаша. – А чё, днём нельзя?
- Днём некогда, и лишние глаза мне ни к чему. Дозоры проверь!
- Проверю. – пообещала комиссар. – Но всё-таки лучше взял бы кого.
Он словно не услышал, продолжая досказывать своё:
- Проверишь – и сразу сюда. В свой дом не ходи. Иван, Катя, присмотрите за ней?
- А как же! - ответила за двоих Катерина. – Мы её никуда не Отпустим. Глаша, я пОстелю тебе у меня, не возражаешь? Покумекаем О нашем, О бабскОм.
Пользуясь тем, что они немного отвлеклись, Николай, перепоясался ремнями, нацепил на плечо деревянную кобуру с маузером, подумал и, подстраховавшись, захватил дополнительную обойму, и вышел за дверь.
Пока шел по тысячекратно исхоженному пути, думал, что воспоминания нахлынут так, что сердце готово будет выпрыгнуть. Действительность оказалась куда прозаичней: ничего не ёкнуло, не затрепетало. Кровавые события последних дней, тяжёлые потери близких и дорогих людей, заслонили полудетские переживания, связанные с Мечом Тамерлана. Даже как-то и не верилось, что в его руках скоро будет ключ в его любимой, к его Наталке.
Помещичий дом и в пору детства Николая не производил впечатления, а сейчас он тем более представлял из себя весьма унылый вид. Будучи заброшен ещё до германской, господский дом постепенно разрушался. В революцию васильевские мужики окончательно привели усадьбу в запустение, растащив мебель, и стёкла. Покинутый дом, зияя чёрными оконными провалами, оставлял, у всякого увидевшего его, гнетущее впечатление. Ветер гулял по его пустым комнатам, может быть, поэтому бандиты выбрали в качестве своего штаба не заброшенное имение, а вполне уютный дом земской управы.
Торкнуло, что называется, Николая, лишь когда он оказался внутри господского дома. Он столько лет шёл к разгадке тайны исчезновения Наташи, переборол столько препятствий и обстоятельств, которые то и дело возникали у него на пути. Чего только стоили последние несколько дней, когда он, преодолевая искушение, не бросился сломя голову в Васильевку, а спокойно и методично сжимал кольцо вокруг оплота восстания. Он запретил себе думать о Наталке. Старался не вспоминать письмо, которое лежало во внутреннем кармане кожанки и жгло его сердце. Ожидал, когда дозреет ситуация, что повстанцы осточертеют крестьянам хуже горькой редьки, когда вакханалия свободы и вседозволенности так надоест, что местный житель будет воспринимать Красную Армию, как освободителей. Постепенно готовил из ивановских рабочих умелых солдат, а из искренних и честных, но недалёких и необразованных казачков сознательных бойцов за дело революции. Для эффективных действий ему требовалось боеспособная часть, а не наспех сколоченная толпа вооружённых людей. И у него это получилось! Пред его глазами был пример, на который Заломов неосознанно равнялся.

Он часто задавал себе вопрос, каким образом человек никогда не служивший в армии, без всякого боевого опыта, смог сорганизовать в единый военный механизм целую армию?

Автор: Iskander_2rog 8.5.2017, 1:50

И у него это получилось! Пред его глазами был пример, на который Заломов неосознанно равнялся.

Он часто задавал себе вопрос, каким образом человек никогда не служивший в армии, без всякого боевого опыта, смог сорганизовать в единый военный механизм целую армию? И с успехом вести её в бой! Да – рабочая закваска, да – стаж подпольщика, да – старый коммунист, да – опыт управления партийными организациями. Но… - никаких военный знаний! Таким был командарм Ворошилов Климент Ефремович. В начале царицинского похода 5-ая армия представляла из себя толпу вооруженных людей, отдельные отряды, никак не управляющиеся, никак не координирующие свои действия. И вся эта огромная масса эшелонами и бронепоездами с боями пробивалась в Царицын. Комплектование частей и подразделений и их боевое слаживание происходило на колёсах, на ходу, в боях. Но к Царицыну вышел единый и слаженный боевой механизм, сцементировавший оборону города и похоронивший планы белогвардейцев соединиться в районе Саратова и Царицына.
После бойни на станции Суровикино кавполк Заломова неожиданно оказался в авангарде армии. Белоказаки окружили станцию со всех сторон и предложили капитуляцию. Не на того напали! Не таков был Ворошилов, чтобы гнуться под ударами судьбы! Командарм распорядился пехотным частям занять круговую оборону, бронепоездам – поддерживать их артиллерийским огнём, полку Заломова – провести диверсию в сторону Дона и разведать состояние железнодорожного моста через реку. Для отвлечения сил неприятеля от участка прорыва по приказу Ворошилова была произведена демонстрация атакующих действий. Когда напряжение боя достигло апогея, кавалерийская лава смяла пластунов, и вихрем пронёсшись по тылам, двинулась в сторону Дона. Не задерживаясь, полк пронёсся через станцию Чир, направляясь прямиком к мосту… Мост был взорван!
Со дня начала исхода в Царицын не было вести тяжелее, чем весть, которую доставил вечером комполка Заломов. Не было горше дня для участников Царицынского похода. Когда Николай закончил доклад, на совещании правительства ДКР и РВС армии воцарилась тишина. Неужели все труды были зря? Что ждёт рабочих и их семьи? Какая постигнет участь казаков Морозовской и других «красных» станиц, ушедших с Пятой армией? А что делать с грузами, имуществом и подвижным составом?
- Значит так! – рубанул рукой воздух Ворошилов. – Главное для нас – спасти людей и сохранить армию, как боевую единицу. Поэтому слушай приказ – армия эвакуируется на плацдарм вокруг станции Чир, занимаемый полком товарища Заломова с задачей организации обороны вокруг переправ. Бронепоезда держат и контролируют все подъездные пути. Отряды рабочих должны разведать места возможных переправ и реквизируют все возможные плавсредства, вплоть до рыбацких лодок. Потребуется сооружение больших плотов для скота и снятой с бронепоездов артиллерии. Те грузы, которые невозможно переправить на тот берег Дона, вагоны, паровозы и бронепоезда придётся взорвать. Для этого будут созданы специальные подрывные команды. Белякам не должно достаться ни одного вагона!
Во время приказа Артём стоял возле Заломова и тихонько осведомился у него характером повреждений моста.
- Нет! – неожиданно сказал он, когда Ворошилов закончил. – Есть возможность спасти всё!
Климент Ефремович удивлённо, даже с оттенком возмущения посмотрел на соратника. Хотя формально командующим армией он был назначен ЦИК Донкривбасса, но до сих пор глава Республики не позволял себе столь бесцеремонного вмешательства в оперативные вопросы, оставляя себе лишь общеполитическое и организационное руководство Царицынским походом. Тем более, что они были, что называется, в одной весовой категории: оба – подпольщики с большим стажем, оба – члены ЦК партии большевиков.
- Я тут посоветовался с товарищем Заломовым, - невозмутимо продолжил Артём, - Можно построить мост, достаточной грузоподъёмности, чтобы перегнать составы и бронепоезда на тот берег. Белоказакам нельзя оставлять даже искорёженные груды металла. Каждый спасённый бронепоезд – подспорье для обороны Царицына, каждая оставленная и взорванная платформа – подарок врагу!
- Да будет так! – резюмировал мгновенно сориентировавшийся и как-то сразу повеселевший Ворошилов.- В части боевой задачи армии – она остаётся прежней – занимаем оборону по правому берегу реки. А в части организации форсирования Дона – определимся на месте, хотя, вариант с мостом мне видится предпочтительнее.
- Только придётся тебе, Климент Ефремович, отдать мне Заломова. – заявил Сергеев.- Хороших рубак у тебя и без него и без него хватает, а вот технических специалистов у меня мало. Я вот с парнем поговорил – техническая хватка у него есть, да и голова варит – будь здоров!
Это было 2 июня 1918 года. А уже 30-го по вновь построенному мосту на левый берег Дона проехал бронепоезд «Черепаха», уложенное по новому мосту полотно выдержало. Это была победа! Позади остался изнурительный месяц грандиозной стройки, героическая оборона Рычковских высот против белоказачьих войск генерала Мамонтова. Последним ударом части группы Ворошилова отбросили врага от левобережной станции Ляпичев и 3-го июля в районе Кривой Музги соединились с защитниками Царицына.

Шаги Николая гулко отзывались в гнетущей пустоте старого дома. Стояла темень – хоть глаз выколи. Но Заломов предусмотрительно запасся электрическим фонарём, кроме того, из дома прихватил керосиновую лампу. Освещая себе дорогу фонариком, он почти на ощупь пробирался к кабинету Олега Игоревича Воинова. К большому облегчению Николая, до второго этажа еще не дошли любители сухих дровишек – паркет оказался цел, а ведь с полов первого этажа на дрова содрали всё, вплоть до лагов. А вот и заветная дверь в кабинет. Комната встретила его замшелым книжным духом, запахами плесени и пыли. Было не видно не зги, и слабый свет фонарика оказался не способен преодолеть мрак ночи.
К тому же, работать с фонариком оказалось несподручно – пришлось разжечь «летучую мышь». Поставленная на стол керосинка осветила всю комнату и стали видны детали, прежде сокрытые от глаз. Комполка огляделся – богатый прежде кабинет представлял сейчас территорию разрухи и погрома: вся мебель поломана, оставшиеся книги валялись в беспорядке, содраны даже шпалеры со стен. Это то, что не успели, или не стали уносить. А вот коллекция орудия исчезла без следа, как и бронзовые письменный прибор и канделябр. Недоставало и многих книг, которые местные «революционеры» разобрали для самокруток и для естественных потребностей.
Впрочем, отвлекаться не было времени, и Николай, вооружившись ножиком и штыком, приступил к работе. Через полчаса Заломов сидел, привалившись спиной к стене, и разглядывал результаты. Перед ним на полу лежали Меч Тамерлана, знакомая помятая тетрадь и мешок со старинными монетами. Меньше всего парень думал о том, что по нынешним временам перед ним – целое состояние. Внутри было какое-то опустошение, которое испытываешь всякий раз в конце большого дела. Не хотелось даже брать в руки заветный Меч Тамерлана. Тем более, спешить уже не имело смысла – Братство Звезды было далеко, Николаю ничего не угрожало, и можно было спокойно подумать о дальнейших шагах.
Итак, письмо не обмануло – Меч здесь! Однако неразрешимыми оставались два вопроса, ответ на которые он надеялся получить в тайнике. Кто положил Меч в тайник и передал записку Бате, если Наташу саму требовалось выручать из будущего? Призрак? Галюцинация престарелого учителя? Но так явно и материально? Не клеится! И второй вопрос, который беспокоил Николая: почему Наталка настаивала на марте девятнадцатого, как на дате передачи письма? Не проще ли было бы, чтобы Батя постарался передать его как можно скорее. Зная обязательность и честность Яблокова, Николай не сомневался, что Батя в лепёшку расшибся бы, но, если дело того требует, разыскал бы своего бывшего ученика. Да, откуда Наташка вообще могла знать, что он именно в это время окажется в губернском городе С., а не будет воевать за тридевять земель отсюда? На этом месте мысль Заломова запнулась, наткнувшись на откровение, как на невидимую преграду. А ведь он всё время подсознательно стремился попасть в эти места! Это открытие было ошеломляющим, но это было так! Словно незримый поводырь провёл его через все перипетии гражданской войны и привёл сначала в дом Бати, а потом и в эту полуразрушенную усадьбу…

Когда потрёпанная, но не сломленная армия сосредоточилась вокруг Царицына, стало ясно – славным концом Царицынского похода не закончилась эпопея – впереди была битва за Царицын. Положение оставалось отчаянным: в тылу Красной Армии поднял мятеж чехословацкий корпус. 5 июня чехословаки захватили губернский город С. 10 июля овладели Сызранью и мостом через Волгу, а 15 июля пал Кузнецк. Возник новый, Восточный фронт Советской республики. Весь Юг России, Кубань, Закавказье, Туркестан, хлеб и нефть оказались завязаны на тонкую ниточку, в основании которой непоколебимо стоял красный Царицын. С болью старые бойцы 5-ой армии восприняли весть о предательстве чехословаков.
- Как же так? – говорили они недоумённо. – Вместе с чехами под Киевом намяли бока гайдамакам, вместе задали перца германцу под Бахмутом. А теперича, выходит, табачок врозь?
Царицын был у белогвардейцев как заноза в заднице, мешая создать единый фронт против Советов. Белогвардейский генерал Анатолий Зайцов в «Очерках истории Гражданской войны» писал:

Все войска Царицына были сведены в Группу товарища Ворошилова, но сил для отражения удара белоказаков генерала Краснова всё равно было маловато.
В средних числах июля Заломова, болтавшегося без дела в ожидании нового назначения (свой полк он принимать обратно не стал – его помощник вполне справлялся в должности командира, и отодвигать его обратно Заломов счёл неэтичным), вызвали в штаб к Ворошилову. Кроме Климента Ефремовича в кабинете находился невысокий человек кавказской наружности в полувоенном френче.
- Вот, Коба, товарищ Заломов, я про него тебе говорил. – сказал командарм, обращаясь к невысокому.
Заломов догадался, что пред ним всесильный Сталин, назначенный Совнаркомом Чрезвычайным комиссаром продовольствия Юга России с неограниченными полномочиями.
- Здравствуйте, товарищ Заломов. – Сталин протянул Николаю руку.
Рукопожатие Сталина было мягким но, по ощущению Николая, каким-то надёжным, что ли.
- Здравствуйте, товарищ Сталин.
- Вы из С-кой губернии родом?
- Из Симбирской, учился в губернском городе С. До него добраться проще.
- Вот, я же говорю, он эти места как свои пять пальцев знает. – вставил Ворошилов.
Сталин только посмотрел на него, словно бы сказал взглядом: «И без тебя разберёмся!» Затем снова обратил свой взор на Николая:
- Царицыну нужны люди, товарищ Заломов. Город нужно удержать любой ценой? Понятно?
- Так точно!
- Есть мнение – послать вас по губерниям вверх по Волге – встретится с партийным и Советским активом, мобилизовать народ. Нам нужно пополнение, а хлеб и нефть должны попасть в Россию. Справитесь?
Сталин говорил коротко, просто и доходчиво. Короткие ясные фразы – словно гвозди, которые он вбивал в голову собеседника. Глядя в глаза комиссару, Заломов понял, что юлить нельзя – нужно отвечать со всей определённостью:
- Сделаю всё от меня возможное, товарищ Сталин.
Иосиф Виссарионович, казалось, был удовлетворён ответом:
- Партия поручает вам ответственную задачу. Вопрос хлеба – это вопрос выживания Советской власти. Баркас мы вам дадим. Мандат получите в канцелярии.
Не сказав ни одного лишнего слова, комиссар проставил задачу предельно чётко и исчерпывающе. Николаю только и оставалась отправиться её выполнять.
За время своей миссии Николай Заломов успел побывать в Саратове, Вольске, Балаково, Николаевске, где скопилось немало запасных частей ещё старой армии и дезертиров, драпанувших с Кавказского фронта. Несмотря на нехватку людей, командование 4-ой армии, скрепя сердце, пошло на встречу и не препятствовало отправке добровольцев на Царицынский фронт. Заломову удалось сформировать и отправить три пехотных полка. Осечка вышла лишь в Николаевском уезде, где верховодил энергичный и строптивый командир Пугачёвской бригады товарищ Чапаев, сам недавно вернувшийся из-под Царицына, где со своими полками отражал атамана Каледина, предшественника Краснова. Василий Иванович с присущей ему импульсивностью ответил на просьбу Заломова:
- У меня два полка всего. Казачьё со дня на день попрёт, чем оборону держать буду? Волгу перерезать не токмо с того, но и с нашенского боку могут.
Добавил ворчливо:
- Они там думают, что самые главные, а мы так – с боку припёку. Нет, уж пущай оне там оборону держат, а я с энтого боку казачьё не пущу.
Определённый резон в словах Чапая был, и скоро Заломов сам смог в этом убедиться – воодушевлённая чешским мятежом контрреволюция повсюду подняла голову и со стороны Уральска двинулась в наступление Уральская армия белоказаков. Чапаев не страдал излишней скромностью и перед отправкой бригады на фронт сказал, встретив Заломова в штабе армии:
- Запомни, паря, Чапай всегда прав! Я вижу всё! А ведь резво идут, мерзавцы! Ну, ничаво, Чапай остановит.
В общем, несмотря на его хвастовство, Заломов не мог не оценить широту оперативного мышления этого самородка.
Положение, однако, складывалось отчаянное, и Заломов чувствовал себя виноватым, что волей- неволей оголил фронт. Поэтому он не стал отнекиваться, когда ему предложили взять под своё командование эскадрон – Восточный фронт становился главным фронтом страны Советов. Перед походом Николаевских полков в район Уральска Николай добился отправки на Царицынский фронт депеши о его переподчинении. К депеше он присовокупил подробный отчёт о проделанной работе (ещё не хватало, чтобы его дезертиром считали). Было это в августе 1918 года. Заломова мало трогало, что назначение командиром эскадрона было явным понижением, главным для него были интересы революции, а он – большевик – её простой солдат. Так военная стезя вывела Николая на финишную прямую к Мечу Тамералана.

Николай даже не сразу понял, что произошло – вывел из задумчивости звон разбитого стекла керосинки. Но тело среагировало автоматически, и Николай, в развороте выхватив маузер, укрылся за подоконником, выбросил руку и, не целясь, выстрелил на звук винтовочного выстрела. Стон и раздавшийся за ним отборный мат свидетельствовал, что выпущенная маузером Николая пуля достала цель.
- Сам виноват! – услышал он свистящий и оттого громкий шепот, доносящийся из парка. – Я же говорил не спешить!
Почти одновременно Заломов уловил какое-то шевеление за дверью. Он повторил прежний трюк и выстрелил в дверной проём, просто направив пистолет в сторону шороха, по наитию. Подарок Колоссовского не подкачал и на этот раз – за дверью раздались звуки скатывающегося по ступеням тела. «Два выстрела – два поражения – очень хорошо!» - отметил про себя Николай. Но на этом везение закончилось: с полчаса он лениво перестреливался с засевшими в парке бандитами, переругивался с Сенькой, расстрелял весь магазин, снарядил запасной, но ни в кого попасть больше не сумел. Бандюги осторожничали, напролом не лезли, попыток зайти в дом больше не предпринимали, а просто дожидались, когда у него закончатся патроны. Замолчал и маузер Николая – бессмысленно расстреливать боезапас в темноту ночи.
Три патрона! Видимо предстоит расстаться с жизнью. Смерти Николай нельзя сказать, чтобы не боялся, он просто не думал о ней. Какое дело до смерти может быть у здорового, сильного и полного жизненных соков молодого человека? А вот ведь как сложилась доля – волей-неволей – приходиться подумать о проклятой старухе с косой. Вернее не о ней самой, а о том, как уйти из жизни, чтобы не зазря, не в пустую, чтобы побольше тварей прихватить с собой. И это тогда, когда Меч Тамералана в руках, когда до милой осталось только дотянуться. Неужто и ей суждено погибнуть? Опять он подвёл любимого человека, который верил ему. Напрасно Наталка будет ждать спасения от него, как, наверное, погибая, отчаянно, но тщетно надеялась Лиза.

Несмотря на бодрый тон Артёма, построить мост оказалось непростым делом. Требовалось заново вбить сваи в илистое дно Дона. Уныние овладело целым рядом бойцов и командиров. Наиболее малодушные предлагали бросить всё, погрузить имущество на подводы и бежать. Благо – после присоединения к армии большого отряда товарища Щаденко – в лошадях и телегах недостатка не было. Но тут проявил неукротимую энергию и несгибаемую волю Ворошилов, поверивший в способности Артёма: «Всё спасём!» Он резко пресёк панические разговоры, и, заняв позиции на Рычковских высотах, создал вокруг стройки неприступный оборонительный пояс, дав возможность спокойно работать строителям мостовой переправы.
Сначала рабочие бригады на месте свай соорудили заторы из старых заборов и броневых плит и откачали воду. Когда обнажилось дно, строители разделились: бригады под руководством Артёма вбивали сваи и делали насыпи, другая группа рабочих, которыми командовал Заломов, день и ночь носила грунт с соседнего холма. Для переноски грунта в ход шло всё: самодельные тачки и носилки, снятые с петель двери, брезент, старые одеяла, солдатские гимнастёрки. Рабочие спешили - белоказаки Мамонтова без передышки атаковали позиции 5-ой армии. Заломов таскал землю наравне со всеми, он забыл, когда полноценно ел и спал, медные волосы выгорели и стали пепельными, а спина, напротив, бронзовой как у индейца.
В один из дней к наполовину срытому холму приблизилась группа кавалеристов, в авангарде которой на здоровом битюге ехал грузный и мощный командир. Заломов стоял, прищурившись и прислонив ладонь ко лбу, и тщетно пытался навести резкость своим глазам.
- Привит, Колько! – сказал подъехавший, оказавшийся начдивом Пархоменко.
- И тебе не хворать! – отозвался Заломов. – Как, жмут беляки?
- Ничаво, выдюжим! – в тон Николаю ответил начдив. – Зараз им такого перцу под ж… насыпали – долго помнить будут. А не бажаешь ли ты пидъихать до штабу – побалакать трэба.
- А как я уйду, ежели мои товарищи работают?
- Рахуй, що ты по приказу командования, Артём в курсе.
Николай отрыл было рот, чтобы возразить, но услышав следующую тираду, моментально забыл про всё:
- Там хлопцы дроздовца в полон взяли, послухать не бажаешь? Може спытаешь шо? Я вон и Тишку твого пригнал.
Только сейчас Николай обратил внимание, что в хвосте кавалькады к луке седла красноармейца привязан осёдланный конь. «Вот чертов хитрец!» - подумал Заломов про Пархоменко – знал, что Николай не устоит перед соблазном поучаствовать в допросе дроздовского офицера.
Уже по дороге спросил у начдива:
- Сашко, а что дроздовский офицер у казаков делает? Дроздовцы-то с красновцами не очень..
- А бис его знает! Сам и спытаешь.
В штабе, который располагался в хате, они застали такую картину: часовой мирно дремал на скамейке, а за столом сидел распоясанный военный в погонах и за обе щёки рубал борщ с пампушками.
- Ты поглянь, Колько, во бисово отродье! Вони з наших полоняных со спины кожаные ремни сдирають, а энтот спокийно наш борщ трескает. Сидорчук! – часовой испуганно вскочил и вытянулся. – Я что эжели бы вин сбиг? Трое суток ареста!
- Есть трое суток ареста!
- Мыкола, заберешь арестованного, на три дни вин твий. Хай землю таскает.
Тем временем старуха, колдовавшая у плиты, обернулась и оказалась совсем ещё не старой женщиной, а казачкой вполне ещё в самом соку:
- Как же! Сбежит он у меня! От меня ещё нихто не сбёгх. Вот они у меня где!
И сунула кулак под нос Пархоменко.
- Да, от тебя сбежишь, бисова баба!.. – смеясь, сказал начдив и стал усаживаться за стол. – Давай и нам, Ефросинья горяченького. А расстрелять его мы и опосля успеем.
Сели обедать. Николай внимательно рассматривал сидящего напротив дроздовца: чисто выбрит (наверняка подражает Михаилу Гордеевичу), но форма казацкая. На серебряных погонах – один голубой просвет с тремя звёздочками – сотник! «Надо же, одного звания». – отметил про себя Заломов. В глазах – затравленности нет, столько спокойная готовность подчинится неизбежному.
- Как вас величать, господин сотник – не пойдёт, нет у нас господ, товарищем называться ещё заслужить надо.
- Матвей Герасимович мы.
- Так как же вы, Матвей Герасимович, у Мамонтова оказались, дроздовцы, по нашим данным, с добровольцами на Кубани оперируют.
- Да сбиг я от них. Як до Ростова дошли я и втик. Казак я! Донской! Природный! А там сплошное офицерьё, чужой и им. Вернулся до дому, а там сбор, атаман Краснов мобилизацию объявил.
- Вы где шли? – Пархоменко пододвинул карту.
Сотник, морща лоб, стал показывать, видно было, что не шибко грамотен, из простых казаков.
- Да, южнее нас шли. – отметил Заломов.
- И на пивмесяца ранише. – добавил Пархоменко. – Повезло тебе, сотник, а то уже тогда бы зустрились и подрались.
- Не, мы с большаками там не дрались, только вначале, а потом, когда самостийники с германцами попёрли не до того стало.
- Шо так?
- Мы там были Русской армией. И Советы центральную власть представляли. Мы наоборот, тем большевикам, кто партизанить собрались оружие оставляли.
- Прямо оставляли?
- Да! – спокойно подтвердил пленный. – Мы бы и сами воевать против той сволочи, что в гайдамаки записалась, с удовольствием, да Дроздовский Михаил Гордеевич, приказал тихо идти. А так исподтишка били их: это же разнузданные банды, ренегаты, хамы.
Это заявление развеселило Николая:
- Как же ты с такими мыслями к Краснову переметнулся? Всевеликое Войско Донское те же самостийники, и тоже немчуре в рот глядят.
Опустил глаза, но всё же упрямо повторил:
- Нет, это другое, это не тоже самое. Казаки за Русь кровь проливали, и от России не отказываются. А эти всё русское втоптать хотят, уничтожить. У нас рано или поздно кто-то победит, и мы замиримся, а с этими ещё долго воевать придётся. Украинствующие ренегаты – главные ненавистники России. Это нам Пелагея, любовница Дроздовского говорила.
- У него есть любовница? А говорили, что он аскет, фанатик.
- Всё так, он бабьё ни во что не ставит. Но эта – особенная. Певичка, прибилась к нам, сначала сестрой милосердия устроили, но она даже как следует перевязать не умеет. Зато шашкой, как оказалось, знатно рубит, и поёт – заслушаешься. Любовница она, али нет, по правде сказать, не знаю, но Михаил Гордеевич её среди остальных выделял. Начала поход в медицинской кибитке, а закончила на коне и с шашкой. Так вот она самостийников люто ненавидела, пуще командира о единой и неделимой России гутарила. Даже называла их по-своему, не как мы.
- Как это? – Пархоменко явно заинтересовался. Сам он никак не мог определиться, кто он: украинец или русский. Хохол! Хоть и говорил по-малорусски, и в связи с национальной политикой партии вроде должон быть украинцем, однако же, с русским корнем рвать не хотел. Рабочий он, пролетарий! Поэтому ему были ненавистны те мелкобуржуазные рожи, что окопались в Киеве и самостийниками заделались.
Заломову видно было, что заинтересовался начдив пикантными подробностями, игриво поглядывая при этом на хозяйку, хоть спроси его — никогда не признается. Николая же история с очередной любовницей очередного командира интересовала мало. Наелся он этими историями досыта. Как будто неизвестно, что практически все командиры что Красной, что Белой армий, а про банды и говорить нечего, имели в своих обозах жён или любовниц, замаскированных под сестёр милосердия, поварих, прачек, работниц штабов и политотделов. И у него, что греха таить, в бытность командиром полка, водилась такая – эмансипированная дочка старорежимного полковника, прыгнувшая в революцию, словно в омут головой. Из всех постулатов революционного учения он лучше всего усвоила заповеди товарища Коллонтай, говорившей:
«Без любви человечество почувствовало бы себя обокраденным, обделенным, нищим. Нет никакого сомнения, что любовь станет культом будущего человечества. И сейчас, чтобы бороться, жить, трудиться и творить, человек должен чувствовать себя «утвержденным», «признанным».
Она запоем читала рассуждения Александры Михайловны про «утоление жажды», «игру-любовь», «школу любви», «эротическую дружбу» и все прочие благоглупости, которыми было обильно сдобрено постреволюционное время. Николай сильно подозревал: после прочтения тезиса, что
«для нас, для трудовой республики, совсем неважно, продается ли женщина одному мужчине или многим сразу, является ли она профессиональной проституткой, живущей не на свой полезный труд, а на продажу своих ласк законному мужу или приходящим, сменяющимся клиентам, покупателям женского тела»,
сбрендившая девица решила щедро одарить своими ласками большую часть мужской половины человечества, поэтому её благосклонность едва ли ограничивалась постелью одного командира полка. Что только подтвердилось после ухода Заломова из полка: девица с лёгкостью досталась в наследство его сменщику. Николаю было всё равно, по большому счёту, ибо никаких чувств к играющей в революцию и свободную любовь девочке он не испытывал. Даже, напротив, с облегчением констатировал, что она, наконец, отвязалась от него, хорошо, что хоть не наградила неприличной болезнью. Это он ещё легко отделался, а то в неотрывных частях бывало до трети личного состава болело «французским насморком», либо чем-нибудь покруче.
- Вот мы, например, - продолжал Матвей Герасимович, - Называем их самостийниками, шароварниками. А Пелагея звала их украми, или даже укропами.
- Хм, смишно! – хмыкнул Пархоменко, хотя ему было даже несколько обидно. – Ты подивись яка у вас великодержавная шовинистка завелась. Вот уж враг. Не враг – вражище!
- Зря вы так, господин начальник дивизии.
- Что?! – насупил брови Александр Яковлевич. – Господ здесь нет!
- Это я так, по привычке. – смешался сотник. – Тем не менее, она под Ростовым, когда Дроздовский стал сражаться с большевиками, расстреливать пленных, в пух и прах разругалась с ним и покинула отряд. Не баба, а Амазонка какая-то. Былого единства отряда уже не было, тогда многие походники покинули Дроздовского, который стал как маньяк, не согласные с его политикой в отношении большевиков. А через несколько дней ушёл и я от него.
- Выгораживайтесь? – Заломов испытал нечто похожее на брезгливость – Рассчитываете на снисхождение? От Дроздовского ушли, а к Мамонтову пришли, а он кровопийца похлеще будет.
- Я просто говорю как было. Пожить, конечно, ещё охота, однако если вы решили пустить в расход – воля ваша. Только у Дроздовского я был добровольцем, а у Мамонтова мобилизованным. Есть же разница! Не всё так просто, как видится на первый взгляд. А баба эта, она и раньше выказывала симпатию революционерам, кстати, ваших разведчиков похоронила возле Саур-Могилы.
- Каких разведчиков? Как?– насторожился Николай. А у самого как будто что-то оборвалось внутри.
- Да не знаю я точно. Когда мы в начале мая подошли к Таганрогу, оказалось, что он взят немцами, пришлось нам забирать севернее. А продовольствия уже мало было, вот Пелагея и напросилась в поиск по сёлам – купить еды у селян. Охотников целый отряд набрался – все голодные были. Возле Саур-Могилы наткнулись на отряд гайдамаков, которые цирковых казнили, сказали, что большевистские лазутчики. Эх, и поиздевались они над ними! Те, кто там были, говорили, что разного видели на войне, но чтобы такое! Кишки повыпускали, бошки поотрывали, пожгли их, над артистками снасильничали. Не люди, эти шароварники, звери! Вроде наши уже отъезжать собирались, но тут девушка гимнастка, которую гайдамаки, разве что надвое не разорвали – так поиздевались, застонала. Пелагея к ней – помочь пыталась, да, куда там! Пару слов сказала и испустила дух. А Пелагея словно озверела, шашку достала и одна пустилась вдогонку за гайдамаками. Офицеры за ней – не оставлять же её, дурёху, одну. В капусту порубали самостийников. Особенно певичка неистовствовала, кто же знал, что столько ненависти к ней, кровь аж капала с её шашки. Потом вернулись и похоронили циркачей, чин по чину. Между прочим, говорят, там даже негр был. Мы потом удивлялись, как это получилось, что боевые офицеры, войну прошли, а подчинялись какой-то девчонке.
Пока Матвей Герасимович рассказывал, Николай сидел с непроницаемым лицом и смотрел не на рассказчика – смотрел прямо перед собой, словно наяву представляя, что там случилось. Замолчал он надолго и уже, похоже, не слушал, о чём говорили начдив с пленным. А Пархоменко, ничего не замечая, продолжал выспрашивать уже о текущем: о корпусе Мамонтова, сколько боеприпасов, чем питаются казаки и каковы их настроения. У Заломова же било в виски одно слово:
- Лиза! Лиза! Лиза!
Каково ей было умирать под целой бандой головорезов, в полном отчаянии, без всякой надежды на помощь? Бедная девочка! А остальные ребята? Он мысленно вспоминал всех: невозмутимого Джембаза с неизменной трубкой в зубах, огромного добряка Джона-Ивана, Жорика, морщины которого вобрали в себя всю мудрость мира, красавицу Изольду с её белоснежными голубями, дрессировщика Титыча в красном мундире, загадочного фокусника Адама…
- Это Джембаз! – вдруг сказал он.
- Что? – повернув голову, спросил Пархоменко
- Это Лиза, Джон, Джембаз…
- Ах, вот оно как! – Пархоменко сгрёб свой подбородок в ладонь и стал его тереть. – Постой, а это не тот ли пастушок?
- Это он, она... Лизетт, Лиза! – сказал, всё так же глядя в одну точку, Николай. – Это они нас предупредили, что в Родаково немцы. Я её не хотел отпускать, но она сказала, что только вместе вернутся. Вернулись…
- Эх-э-хэх. – только горестно вздохнул Пархоменко, а сотник смотрел с широко раскрытыми глазами на человеческую драму, свидетелем которой стал.
- Хозяйка! Давай бутыль на стол, я знаю – у тебя есть. И стаканы на троих,.. и себе. И сама садись. Хороших людей помянуть надо… - сотнику, - Помянешь?
Тот только кивнул в ответ.
Хозяйка, разохавшаяся, услыхав такие страсти, достала из погребки запотевшую литровую бутыль. Пархоменко налил три стакана до краёв – мужикам, бабе – половину.
- Помянем славных бойцов революции!..
Возвращался Заломов уже затемно, предварительно взяв у Пархоменко обещание не расстреливать дроздовца. Крепчайшая горилка не брала, быть может, в работе найдётся успокоение? С этой ночи Николай разморозил своё сердце, впустив в него Лизу. Как поздно он понял, что любил девушку!

- Ну что, друган? Кончились патроны? Всё! Конец тебе! – разрывал уши издевательский голос Сеньки. – Ребята, приготовились.
Неожиданно, к Николке пришла мысль, что смерть ничего не изменит. Ну, положит он ещё пару бандитов, ну избавится от мучений, пустив себе пулю в висок. Но Наталка, милая, драгоценная девочка, так и не будет спасена, Меч Тамерлана достанется ублюдкам, а Лиза останется неотомщенной. Что там, в письме написано? Может не надо ехать в Москву, может попробовать здесь?
Не смог спасти Лизу, так хоть Наталку спасёт!
Николка взял Меч Тамерлана воткнул посередине комнаты, как было написано в письме. Потом подошёл к окну и выстрелил в темноту ночи – это должно было задержать бандитов минут на десять. Пусть гадают, сколько ещё у него осталось. Положил в карман записи Деда, наскоро засунув обратно в тайник мешок с монетами, прикрыл его штакетником, и вернулся в середину комнаты, к Мечу. В последний момент заколебался – стало реально страшно перед неизвестностью. Пожалуй, Наталке было легче, ведь она была в неведении и просто молилась. Но – долой колебания! Они могут дорого стоить. И Николка опустился на одно колено перед Мечом и устремил свой взгляд в перекрестье – туда, где мерцал Алмаз. Сосредоточиться оказалось сложнее, засела в мозгу малодушная мыслишка: а почему, собственно, Меч послушается его и откроет дверь в другой мир? С Наталкой понятно – она Наследница, а он кто? Не муж, не жених. Любовник? С какой стати Мечу Тамерлана откликаться на его зов? С другой стороны – неведомая, необъяснимая связь Меча с ним несомненна, знать бы, откуда она?
Внезапно подул ветер, сначала тихий, он облетел кабинет, заглянул во все углы, подняв многолетнюю пыль, набрал силу, устремился в центр, где на коленях перед Мечом стоял юноша. Николка ничего этого не видел – он как заворожённый смотрел на Алмаз, внутри которого возникло свечение, разгоравшееся все ярче и ярче. Маленькая светящаяся точка превратилась в бусинку, которая разрастаясь, постепенно заполнила своим светом весь кристалл. Внутренний свет Алмаза был чудного, неземного цвета, он околдовывал, манил, притягивал взгляд. Круживший по комнате вихрь завертел в центре комнаты спираль маленького торнадо, захватил стоявшего юношу и втянул его в светящийся кристалл. Меч при этом вибрировал и пел странную, непередаваемую земными звуками, песню. Почти сразу же произошло ещё нечто необычное: Меч, словно чулок, вдруг начал сворачиваться вовнутрь себя, втянулся в Алмаз и… исчез. Как будто его и не было!

Спустя две минуты заиндевевшая от мороза дверь отчаянно заскрипела – спотыкаясь через порог, в кабинет ввалились бандиты и остановились в недоумении. На потолке была ледяная корка, в замёрзших углах и на шершавых стенах – синий иней, а оконный проём чернел колючей тьмой. И всё! Кабинет был пуст!
- А-а-а, чёрт! Ушёл! – заорал Сенька.
Всё, что у него осталось в этой жизни – это всепоглощающее чувство мести к Николке, в котором сублимировались все жизненные неудачи Арсения. И вот этот гад опять ушел. С досады он пнул лежащий на боку стул и взвыл от боли.
Внезапно внизу, в парке раздались выстрелы. Это со стороны села наступали красные, ведомые бесстрашным комиссаром Глашей Кондратьевой. Отряд спешил на помощь своему командиру.

Автор: Iskander_2rog 9.5.2017, 1:05

Отражения

Как ни готовься к тому, что будет, знай – не знай об этом, момент всё равно наступает неожиданно, и действительность превосходит всё, что ожидал. Так и с Николкой: когда неведомая сила затащила его в алмаз, он и подумать ничего не успел, а только вот он – уже внутри камня, и с тысяч и тысяч граней на него смотрит малознакомое измождённое и небритое лицо. Он машинально протёр глаза, и этот жест повторило множество его двойников в алмазных гранях. Грани светились и переливались всеми возможными кругами радуги, и казалось, что каждый из его двойников стоит, озаряемый свечением и вдобавок, с нимбом над головой.
Получилось! Он внутри камня! Николка дотронулся до ближайшей из граней. Светящееся отражение повторило этот жест. Два Николая Заломова протянули друг другу руку. Но не тут-то было! Рука ушла в пустоту, а отражение оказалось иллюзией, которое просто отодвинулось дальше. Повернувшись в другую сторону, молодой человек повторил трюк – тот же результат. В какой-то момент закралось сомнение – а реален ли он сам? Может он такая же иллюзия, отражение в одной из бесчисленных граней, а подлинный Николай всё так же сражается с бандитами в кабинете Деда? Деланно рассмеялся – нет, не может быть! Личность, осознание, свобода воли – всё при нём. Однако же, червь сомнения остался, хорошо, пусть не там, вне кристалла, но вдруг каждая их бесконечных иллюзий-отражений несёт частичку его души? Он невольно поёжился: возможно ли, что его нет, а он рассыпан на атомы и молекулы по всему алмазу? Вдруг, каждая из граней кристалла хранит информацию о нём? Может и точка сбора собственного «Я» на выходе из камня?
А где выход? Заломов покрутился по сторонам и с ужасом осознал, что потерял ориентацию: вокруг него с тысяч и миллионов граней смотрели светящиеся Николаи. Понять, откуда он пришел, и куда идти, было совершенно непонятно. Парень слегка запаниковал и решил проверить, свободен ли он хоть в выборе пути? Сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую, перевернулся горизонтально и двинулся вертикально вверх, пройдя несколько шагов, повернулся ещё раз и двинулся назад вниз головой. Хорошо, значит свобода выбора осталась за ним! За время своей маленькой экспедиции он так и не прикоснулся ни к одному из своих отражений: они сопровождали его в гранях алмаза, а то, на которое он шёл, отодвигалось всё дальше и дальше. Наконец, он понял и то, что его шаги – такая же иллюзия, как и всё остальное, а в реальности он свободно парит внутри камня, с лёгкостью проходя сквозь его грани.
- Куда? – в очередной раз в замешательстве спросил он себя.
- Куда сам захотел. – вдруг отозвался неожиданный Глас.
Николай обрадовался, что после столь длительного молчания Меч снова заговорил с ним. Не человеческой речью, конечно, а мыслями, образами, которые появлялись в его голове.
- А куда идти?
- Иди и придёшь…
Послушав Глас, Николай пошёл, вернее, поплыл в направлении, которое он выбрал наугад. Путь был долгим и казался Николаю бесконечным. Столь долгим, что он даже стал сомневаться в направлении. Когда сомнения одолели его, и он уже стал подумывать о том, как свернуть с избранного пути, очередная грань оказалась не прозрачной иллюзией, а зеркальной твердью. Николай вдруг почувствовал твердь, потрогал – действительно перед ним препятствие. Отражение на сей раз не сбежало от него, а тоже протянуло руку, и их ладони встретились на поверхности грани алмаза.
- Куда теперь?
- Вперёд!
- И где я окажусь?
- В начале!
Николка сделал усилие и… провалился в пустоту. Алмаз и Меч отпустили его, и парень выпал в пустоту ночи. Он уже не видел, что в тот момент, когда он провалился, все отражения в гранях кристалла устремились к нему и слились вместе с ним. Камень оказался пуст, свечение в нём погасло. Лишь одно отражение Николая не исчезло, а долго махало вслед своим собратьям, провалившимся по ту сторону Меча.

Автор: Iskander_2rog 10.5.2017, 0:38

Эпилог

Таша лежала на полу возле батареи, пристёгнутая наручниками к трубе. Девушка хотела пить и постоянно облизывала разбитые губы, но во рту был только привкус крови с саднящей губы. Болело избитое тело, хотя её били и не сильно, боясь повредить товар. Впору было хоть завыть от досады, но она дала себе слово - не раскисать! Раскиснешь – размякнешь, размякнешь – расслабишься, станешь слабой – пропадёшь. А этого нельзя допустить, надо выжить любой ценой.
Чтобы от влечься от грустных мыслей, Наташа стала анализировать, где ею была допущена ошибка. Скорее всего, зря она доверилась Паше. Трудно было смириться с мыслью, что именно этот молодой человек с внешностью и характером одуванчика, продал её современным работорговцам. Эх, Паша, Паша…
Злости на него не было, была досада на себя, что купилась на ангелоподобную внешность. Говорила же бабушка, что внешность – лишь оболочка человека, а она обманчива, главное – то, что у него внутри. «А натура часто бывает гнилой, греховной». – вторила мама. Тем более, нужно было быть осторожнее в незнакомом мире, всегда стоило помнить, что находишься в ином времени. Стоило потерять бдительность ,и расплата не заставила себя долго ждать.

В последний момент Николай вспомнил о Мече и, протянул руку назад. Эфес словно этого и ждал и прямо прыгнул ему в раскрытую ладонь. Падая, Николай больно ударился о ствол дерева, и на краткий миг потерял сознание. Выход из забытья был тяжёл; было больно и что-то мешало. Попробовав подняться, Николай понял, что мешало – он был крепко связан.
- Глянь, Гнат, татарва очухалась. – услышал он голос. – А ты говорил – с ранку оклемается. Надо было сразу замочить лазутчика.
- Я сказал – Василю отнесём.
- Так ведь он наш отай узрел? Татары оне такие, до чужого добра гладкие.
- Будто ты энтот холод застрадал. А пошто он не один? – сказал второй. – Нет! Ваське сведём!
Николай узрел, что над ним склонились две бородатые рожи, одетые в простые крестьянские шапки с меховой опушкой и теплые зипуны. Да, не такими он ожидал увидеть людей будущего.
- Что, нехристь, очухалси? – молвила одна борода. – Погодь, ужо свезём тебя к Ваське Кистеню, он враз допытется, кто ты таков и откель появилси.

Автор: Iskander_2rog 12.5.2017, 0:12

Закончена вторая книга. Хотелось бы узнать концептуальные оценки замысла и исполнения. Сразу приступаю к написанию третьей книги.

"Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,
говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву.
Царь Небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?"

Автор: Iskander_2rog 18.5.2017, 11:58

1. Шайскель – (нем. Scheisskerl), мудак.

2. Шайсе – (нем. Scheisse), дерьмо.

3. Аршгайге – (нем. Arschgeige), придурок.

4. Шайс драуф – (нем. Scheissdrauf), все равно, насрать.

5. Яхши, бабай – по-татарски «хорошо, дедушка».

6. Земгусары – так иронично-насмешливо называли служащих Земгора (Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов) — созданная на базе земств и городских дум посредническая структура по распределению государственных оборонных заказов. Была тесно связана с деятелями Февральской революции 1917 года.

7. «Учение лишь тогда становится материальной силой, когда оно овладевает массами» - Джембаз вольно воспроизводит цитату из статьи Карла Маркса «К критике гегелевской философии права» (1844).

8. Казацкие ухватки – специфичные приёмы кулачного боя донских казаков.

9. «Дело Мясоедова» - шпиономанское дело, затеянное правительственными кругами для поднятия патриотических настроений на фоне поражений на фронте. Всего арестовано 19 человек. Несмотря на слабость доказательной базы, полковник Мясоедов С.Н. расстрелян, военный министр Сухомлинов В.А. отстранён и арестован. Осуждение Мясоедова было положительно воспринято ура-патриотической общественностью России и послужило поводом для шпиономанской истерии в российском обществе. Большинство современных исследователей склоняется к варианту, что «дело Мясоедова» было сфальсифицировано.

10. «…мы, ханьцы, четыре года назад свергли ненавистную династию, прогнали маньчжурских собак обратно к себе в леса» - имеется ввиду Синьханская революция 1911 года в Китае; « усатый сухорук не переживёт этой войны» - обладатель роскошных усов, кайзер Германской империи Вильгельм II имел высохшую руку – результат родовой травмы; « Адвокатишка! Откуда-то с Волги. Балабол, позёр и фат. Масон, недавно стал главой Великой ложи народов России…» - А.Ф. Керенский с 1916 г. был генеральным секретарем Великого востока народов России – известной масонской ложи, которая на тот момент фактически контролировала большую часть Государственной думы и, прежде всего, известный Прогрессивный блок – штаб по подготовке госпереворота.

11. Битва при Вердене — (21 февраля - 18 декабря 1916 года). Одна из крупнейших и одна из самых кровопролитных военных операций в Первой мировой войне, вошедшая в историю как Верденская мясорубка. В ходе сражения французские войска сумели отразить широкомасштабное наступление немцев в районе Вердена. Битва на Сомме — (1 июля - 18 ноября 1916 года). Одна из крупнейших битв в ходе Первой мировой войны, в которой было убито и ранено более 1 000 000 человек, что делает её одной из самых кровопролитных битв в истории человечества.

12. Михайлов, товарищ Арсений – Михаил Васильевич Фрунзе (1885-1925 гг.) выдающий советский полководец, государственный и военный деятель, Председатель Реввоенсовета СССР, скончался в результате неудачно проведенной операции.

13. Граф Пётр Петро́вич Ла́сси - (30 октября 1678 — 19 апреля 1751) — один из самых успешных полководцев России XVIII века. Ирландец родом, в 1700 году поступил на русскую службу и к 1736 году дослужился до чина генерал-фельдмаршала.

14. Барановичская операция — наступательная операция войск русского Западного фронта под командованием генерала от инфантерии А. Е. Эверта во время Первой мировой войны, проведённая 20 июня (3 июля) — 12 (25) июля 1916 года. Русская армия, имея превосходство в живой силе и артиллерии, не смогла прорвать укрепления позиционного фронта германских войск. Контратаки немцев привели к восстановлению первоначального положения. Потери русской армии составили 80 000 человек против 13 000 человек потерь противника, из которых 4 000 — пленные.

15. Карл Эйкли – (1864-1926гг.), всемирно известный таксидермист, биолог, борец за права животных, фотограф-натуралист, предложивший новый, революционный метод изготовления чучел животных (таксидермии). Вместе со своими учениками изготовил большинство чучел для Американского музея естественной истории.

16. Эдуард Хауз – советник Вудро Вильсона, известный как «полковник Хаус», считался «серым кардиналом» Президента США.

17. Сидней Рейли (Соломон Розенблюм) – британский разведчик, уроженец Одессы. Участвовал в «заговоре послов», после провала бежал. Заочно осуждён и приговорен к расстрелу. Арестован органами ОГПУ в ходе «Операции Трест» в 1925 году. В том же году приговор от 1918 года был приведён в исполнение.

18. Ами – одно из национальных прозвищ англо-саксов, имевшее хождение преимущественно в Европе.

19. Саблин Юрий Владимирович – (1897-1937 гг.) советский военный деятель, комдив (1935 год). Член большевистской партии с 1919 года. Репрессирован в 1937 году.

20. Блефаропластика – операция по изменению формы век и разреза глаз; ринопластика – пластическая хирургия формы носа; абдоминопластика – пластическая хирургия в брюшной области, направленная на удаление жировых отложений и излишков кожи.

21. Чурило Плёнкович – персонаж русского фольклора, щёголь-красавец и дамский угодник, русский вариант Дон-Жуана, изображаемый «с личиком, будто белый снег, очами ясна сокола и бровями черна соболя».

22. Entschuidigen Sie mich, ich bin so ungeschickt – Прошу меня извинить, я такая неловкая (нем.)

23. Allerdings bin ich schon satt, danke, Paul. Es war sehr angenehm, sie kennenzulernen, Herr Konjuschkin – Впрочем, я уже сыта, спасибо, Пауль. Приятно было с Вами познакомиться, господин Конюшкин (нем.)

24. Комуч – Комитет членов Учредительного собрания, первое антибольшевистское правительство России, возникшее в результате мятежа Чехословацкого корпуса 8 июня 1918 года в Самаре. После занятия Самары Красной Армией, члены Комуча бежали на Урал, в Уфу. 2 лекабря 1918 года по приказу Колчака оставшиеся в Уфе члены Комуча были арестованы и доставлены в Омск. В ночь с 22-го на 23-е декабря 2018 года члены Комуча были изрублены шашками колчаковскими офицерами.

25. 1-я Симбирская пехотная дивизия, Железная дивизия – одно из наиболее прославленных соединений Красной и Советской армии. Полное наименование - 24-я мотострелковая Самаро-Ульяновская, Бердичевская ордена Октябрьской Революции трижды Краснознамённая орденов Суворова и Богдана Хмельницкого Железная дивизия. После распада СССР оказалась на территории Украины, расформирована в 2003 году.
1-ая Николаевскя советская пехотная, 1-ая Самарская пехотная дивизия – одно из наиболее прославленных соединений Красной и Советской армии. Полное наименование - 25-я стрелковая ордена Ленина Краснознамённая дивизия им. В.И. Чапаева, после распада СССР имела несчастье оказаться на территории Украины, в настоящее время расформирована.
2-я Николаевская советская пехотная дивизия, 22 стрелковая дивизия – принимала участие в Гражданской и II мировой войне. В годы II мировой войны располагалась на Дальнем Востоке, принимала участие в Маньчжурской наступательной операции. Полное наименование - 22-я стрелковая Краснодарско-Харбинская дважды Краснознамённая дивизия. Николаевск – 11 ноября 1918 года по инициативе В.И. Чапаева г. Николаевск переименован в г. Пугачёв.

26. Захаров Сергей Парменович – (1890-1920 гг.) соратник В.И. Чапаева, командир Красной Армии, участник Первой мировой войны, кавалер ордена Красного Знамени, 17 марта 1920 года тяжело ранен, попал в плен и расстрелян белогвардейцами.
Чапаев Василий Иванович – (1887-1919 гг.) легендарный начдив Красной Армии и участник Первой мировой войны, кавалер трёх Георгиевских крестов и ордена Красного Знамени, погиб в бою 5 сентября 1919 г.
Гай Гая Дмитриевич – (1887-1937 гг.) легендарный начдив Железной дивизии Красной Армии, участник Первой мировой войны, кавалер двух Георгиевских крестов и двух орденов Красного Знамени, репрессирован в 1937 году.
Вацетис Иоаким Иоакимович – (1873-1938 гг.) советский военачальник, до революции – полковник Генерального штаба Императорской Армии, после революции командовал Восточным фронтом Красной Армии, был главнокомандующим РККА, кавалер орденов Красного Знамени и Красной Звезды, репрессирован в 1938 году.
Хвесин Тихон Серафимович – (1898-1938 гг.) деятель революции и Гражданской войны. Унтер-офицер Императорской армии, в годы Гражданской войны командовал соединениями Красной армии, позже – на хозяйственной и советской работе, репрессирован в 1938 году.
Тухачевский Михаил Николаевич – (1893-1937 гг.) советский военачальник времен Гражданской войны, а Красной Армии командовал армией, фронтом, военный теоретик, Маршал Советского Союза (1935). Репрессирован в 1937 году.

27. Посёлок Иващенково – ныне город Чапаевск, р. Моча – ныне р. Чапаевка.

28. Чапан — популярная в Поволжье зимняя общедоступная одежда для беднейших слоёв населения, род армяка или кафтана. Заимствована у восточных народов.

29. «...мосинки, манлихеры, маузеры и берданки» – основные системы стрелкового оружия времён Первой мировой войны. Винтовка Мосина – русская 3-линейная (7,62-мм) винтовка образца 1891 года — магазинная винтовка, принятая на вооружение Русской Императорской Армии в 1891 году. Винтовка Манлихера – Манлихер M1895, или M95 (Mannlicher M1895) — магазинная винтовка, разработанная Фердинандом Маннлихером и принятая на вооружение армии Австро-Венгрии в 1895 году. Винтовка Маузера – Mauser Gewehr 98 (Маузер 98) — магазинная винтовка образца 1898, разработанная немецкими конструкторами, братьями Вильгельмом и Паулем Маузерами. Винтовка Бердана — (разг. Берданка)общее название двух различных систем американских однозарядных винтовок конструкции героя Гражданскрой войны в США Хайрема Бердана под унитарный патрон центрального воспламенения с металлической гильзой и дымным порохом, состоявших на вооружении в Российской империи во второй половине XIX века. Считалась устаревшей, однако использовалась на протяжении всей гражданской войны.
«…разжиться наганом или пистолетом» - правильнее было бы револьверы и пистолеты. Револьве́р систе́мы Нага́на, наган (7,62-мм револьвер Нагана обр. 1895 г.) — револьвер, разработанный бельгийскими оружейниками братьями Эмилем и Леоном Наганами, в России состоял на вооружении с 1895 по 1945 годы, а во вневедомственной охране используется до настоящего времени.
«…пулемётов удалось найти всего пару максимов и пяток льюисов и даже один мадсен» - Пулемёт Ма́ксима — станковый пулемёт, разработанный британским оружейником американского происхождения Хайремом Стивенсом Максимом в 1883 году. В России впервые появился в 1887 году и различные модификации пулемёта использовались до Второй мировой войны. Пулемёт системы Льюиса или просто «Льюис» — британский ручной пулемёт времён Первой мировой войны. Был создан в 1913 году. И в том же году появился в России, использовался в Первой мировой, гражданской и Второй мировой войнах. Мадсен — датский пулемёт времён Первой мировой войны. Система Мадсен была разработана в 1890 году.

30. Донецко-Криворожская республика (ДКР, Донкривбасс, Кривдонбасс) – одно из государственных образований Юга России, возникшее в феврале 1918 года на обломках Российской империи после революции. Носила подчёркнуто наднациональный, территориально-производственный характер. В состав республики вошли территории Харьковской и Екатеринославской губерний (целиком), часть Криворожья Херсонской губернии, часть уездов Таврической губернии (до Крымского перешейка) и прилегающих к ним промышленных (угольных) районов области Войска Донского по линии железной дороги Ростов-Лихая (фактически всё Левобережье). Сейчас это нынешние Донецкая, Луганская, Днепровская и Запорожская области, а также частично Харьковская, Сумская, Херсонская, Николаевская и российская Ростовская. Столицей республики был Харьков, затем Луганск. Председатель Совета Народных комиссаров – Ф.А. Сергеев (Артём). Ликвидирована в феврале 1918 года по настоянию центральной большевистской власти, взявшей курс на создание национальных республик.

Автор: Iskander_2rog 19.5.2017, 14:24

Прошу совета у знатоков права. По каким основаниям может быть прекращено уголовное дело? Достаточно ли для этого заявления потерпевшего? Хватит ли этого для того, чтобы героиню просто отпустили, или она "потеряшка" и с ней будут работать дальше? Возможно ли изъять отпечатки из БД? Заранее - спасибо!

Автор: Iskander_2rog 25.5.2017, 11:54

К Сообщению #45:

В главе 14 вместо "Дмитрий Антонович Волкогонов" читать "Дмитрий Антонович Пёсогонов".

Автор: Iskander_2rog 27.5.2017, 4:17

По зрелому размышлению и советам товарищей решил изменить структуру книги:

Часть первая. Излом

Про Николая Заломова от начала Первой мировой войны и до Октябрьской революции в Москве.

Часть вторая. Первые шаги

Приключения Натальи Воиновой в 2013 году. События первого дня пребывания

________________________________________________________________________________
Всего: 12 авторских листов


Часть третья о событиях гражданской войны до переноса Николая Мечом Тамерлана пойдёт второй частью в третью книгу, которую в скором времени начну выкладывать на форуме.

Автор: Iskander_2rog 19.6.2017, 16:39

Приглашаю к чтению и обсуждению третьей книги.