Я не сплю 25020 зн., Турнир №4, автор: Борисыч Опции

[Распорядитель Ту...]

Алина катает по полу игрушечную машинку, стремительно перемещаясь на четвереньках. При этом она рычит, подражая звукам мотора, и слюни ползут по подбородку. Я сижу с книжкой на диване и читаю какую-то чепуху левым глазом, а правым смотрю на Алинку. Она тоже хитро глядит на меня замечательным карим оком, одновременно контролируя объезд вокруг ножки стула. Полная идиллия. Сейчас придет Ольга и нам достанется и за игры, не достойные принцесс, и за разбросанные игрушки, и за пылесос, который бездействует вопреки ЦУ. И ее поддержит Святая Троица, она же мама, свекровь и бабушка. Так вот и воюем к общему удовольствию.

Алинке три года. Когда подходило время для ее появления на свет, мне хотелось мальчика, потому что девочка, похожая на меня, стала бы всю жизнь тяготиться внешностью. Но Алинка удалась в Ольгу, она такая же обаятельная балаболка, покладистая симпатяга и умница.

Честно говоря, будущее отцовство меня нисколько не радовало, я лишь со смирением виноватого ждал природного бедствия в виде ребенка и волновался за здоровье Ольги. Роды прошли сравнительно гладко, и дома появилось этакое мутноглазое создание, умеющее жрать, орать и марать – подчас одновременно и в самое неподходящее время. Я героически впрягся, бдел по ночам, менял подгузники, мыл гадкого детеныша и выполнял всю положенную работу. Умение никогда не спать оказалось большим подспорьем. А еще я отыскивал в сердце капли любви, лицемерно умилялся и сюсюкал, но только к концу третьего месяца, когда однажды Алинка, увидев меня, замельтешила всеми своими конечностями и заулыбалась беззубым ртом, что-то оттаяло внутри, и я наконец-то почувствовал себя отцом.

Тут-то мы и приросли друг к другу, вызывая в Ольге легкую ревность. Алинка изо всех сил подражает мне, и кажущееся косоглазие у нее не врожденное, а результат нашего общения. Бог даст, удастся научить ее и остальному из моего арсенала необычных умений.

-1-

…двое втолкнули третьего в сарайчик, повалили на землю и стали бить, хрипло дыша и матерясь . Мне казалось, что в них была неуверенность – и потому они распаляли себя криками. Избиваемый то ли кашлял, то ли всхлипывал при каждом ударе, пытаясь съежиться, закрыть лицо и живот. Вдруг один из бивших крикнул: «Всё, кончаем!» - и сейчас же упал на ноги лежавшего, прижимая их к земле. Другой мигом сел на грудь избитого человека и стал что-то делать с его лицом. Человек тонко и нестерпимо громко закричал, судорожно засучил ногами – и тогда сквозь крик послышался хруст, как от ломаемой ветки, обернутой тканью.

Тот, что сидел на груди лежавшего, низко наклонился и несколько секунд жадно вглядывался в его лицо, потом зачем-то кивнул и поднялся, странно привывая. Сутулый, в грязной растянутой майке, дряблый человек – вот только кулаки его были огромны…

Не помню, как они ушли. Всё это время я сдерживал дыхание, и теперь грудь раздирало входившим со свистом воздухом. Я выбрался из темного угла, в котором прятался под какой-то дерюгой, посмотрел на убитого и тут же отвел взгляд. В лицо человека, под скулу, был вдавлен короткий металлический штырь. Такими заточенными кусками арматуры удерживались доски отгородки, в которую хозяин заброшенного сарая складывал запасаемый на зиму уголь.

Мне было тогда семь лет, и осенью должен был пойти в первый класс, а пока бездумно дожевывал остатки лета и свободы, играя с пацанами в прятки на окраине поселка. Игра и привела меня в сколоченный из горбыля сарай, щелястый, с перекошенной дверью.

Домой, как позже узнал от матери, я пришел облеванный, с белыми глазами, и не разговаривал неделю. А потом стал мучительно заикаться. Сцена случайно увиденного убийства никогда не снилась, но иногда внезапно виделись глаза, пытающиеся высмотреть что-то в других, затягиваемых смертной пеленой.

В школу я пошел годом позже сверстников.

Моя мать – татарка, а отец еврей. Добавьте к этому имя Идрис, заикание и неуклюжесть, и вы получите полный набор качеств, необходимых для того, чтобы их обладатель стал объектом травли в школе, в которой учились по преимуществу русские дети. Это не было злонамеренным истязанием и начиналось всегда как шутка, с поддразнивания, с легких тычков. Меня распаляли, заставляли огрызаться, а потом находили в ответном размахивании руками, в визге и плаче повод для всё более жестоких издевательств.

(Забегая вперед, скажу, что концу школы я правил классом безраздельно, но равнодушно и почти никогда не прибегая к физическому насилию. Я дергал за ниточки и нажимал кнопки, угадывая правила, связывающие окружающих меня людей, и не интересуясь природой этих правил. Всё, что мне было нужно – чтобы от меня держались на дистанции, приближаясь лишь тогда, когда я сам того хотел).

Мать и отец относились к происходящему, как мне казалось, с безразличием: они постоянно выясняли отношения друг с другом и это, да еще работа, составляли для них главное в жизни. Может быть, мои проблемы виделись им мелкими; отец говорил, что надо давать сдачи, а мама только вздыхала – и тут же отворачивалась. Я же напряженно думал о том, что если бы смог понять, что движет моими одноклассниками, почувствовать, что творится в их душах, то и беды мои кончились бы.

Помню, как однажды в феврале на лыжах о слежавшемуся снегу я ушел далеко в степь. Пасмурный день казался сумерками, тени отсутствовали, и потому всё казалось плоским, словно вырезанным из картона. Необыкновенная тишина и необыкновенная пустота. И вдруг словно резануло: я всегда буду один. Один, как сейчас в степи. Нельзя почувствовать, что творится в чужом сердце, оно всегда отделено горизонтом из кожи, костей и чего-то еще. С другими связывают только слова. Описание вкуса или боли понятно только тем, кто уже испытал те же вкус или боль. Но одинаково ли мы чувствуем? Не искал ли виденный мной убийца понимания в глазах жертвы? Пытался ли ощутить чужие панику, боль и ожидание смерти?

Конечно, более-менее внятные формулировки пришли позже, тогда же томило только чувство горечи и изоляции навеки внутри собственного «я». И с этой отдельностью от мира нужно было что-то делать.

-2-

Я начал творить собственный мирок, чтобы оградиться от окружающей пустоты. Наверное, это воображаемое пространство вполне сходно с тем, что создают все дети во время игр – просто мое было полнее и значимее. Впрочем, укрыться удавалось ненадолго, а в строительстве слишком крепких стен предугадывалась опасность, сути которой я не понимал – да и не пытался понять.

А в третьем классе отец записал меня в музыкальную школу и шахматный кружок. Необходимость пилить на скрипке гаммы меня удручала необыкновенно. Топтание по клетчатой доске тоже поначалу нисколько не вдохновляло, но однажды старенький наш педагог произнес фразу, сразившую меня наповал: «В шахматах думать нужно не столько за себя, сколько за соперника, и угадывать не только его ходы, но и чувства». Вот он, способ избавиться от давящего одиночества! И я начал отыскивать в чужих ходах отражение чувств и мыслей. Правда, толку от этого было совсем немного. Но играл я всё лучше, и это было простым следствием муштры, которой всё больше и охотнее себя изводил. Я стал фанатиком шахмат, весь мир превратился в шахматную позицию, вещи сделались замаскированными шахматными фигурами, пространство межу ними расчертилось невидимыми диагоналями и полями, а всякое движение оценивалось как ожидание развития или упрощения.

Но простая мысль зудела: попытки думать за соперника – независимо от того, сидит ли он по другую сторону доски, или только воображается при решении шахматной задачи – заведомо обречена на неудачу. Я всегда остаюсь собой и думаю за себя. Опять проклятое одиночество…

Вы играли когда-нибудь за обоих партнеров одновременно? В этом занятии не покидает чувство неловкости, потому что обмануть соперника невозможно, а игра становится похожей на карточную, когда оба могут заглядывать через плечо в чужой расклад. Но я играл и играл, стараясь забыть о только что сделанном ходе и оценить его по-новому, поворачивая доску. Нелепая с виду привычка сложилась при этом: свою позицию я оценивал, глядя на доску правым глазом, а чужую – левым. Играя (во всех смыслах), я прибрел и еще дну привычку: своего воображаемого визави называть Михаилом, самонадеянно подразумевая Михаила Ботвинника. Тем самым я как бы отделялся от своего «я», играя за двоих.

-3- Михаил

Дома у моего шахматного тренера хранилась изрядная подборка материалов о великих рыцарях ферзя и проходной пешки, и мне было высочайше дозволено порыться в ней. Там я и нашел плохонькие фотографии Ботвинника детских времен. Понятно, что играть с лысеющим всклокоченным гроссмейстером, бровастым и суровым, было не с руки, а вот обаятельный еврейчик, Миша Ботвинник, к этому сполна располагал – и ему было дозволено поселиться в моей голове. Началось наращивание «мяса» на этот смутный образ, и неважно, что при этом вряд ли сотворенное мной совпадало с жившим когда-то вундеркиндом. Он креп, он ругался и спорил – и однажды спросил: «А какого черта ты приделываешь мне всё больше качеств, которых нет у тебя? По крайней мере, тело у нас одно на двоих – будь добр, не делай меня более рослым и тощим, чем ты сам!»

- Но я хочу, как лучше…
- Как лучше тебе? Или мне?
- А разве ты не хочешь быть сильным, спортивным, много знатьы будь сильным. И вообще, раз нас двое – почему бы окончательно не разделить обязанности? А результатами будем пользоваться вдвоем.

На том и порешили – и игра стала нешуточной.

Надо сказать, что Мишке идеи приходили чаще, чем мне, иногда идеи престранные. Скажем, он придумал поделить глаза. Начало все равно уже было положено, когда я закрывал то левый, то правый глаз при игре за двоих – теперь же предстояло научиться действовать глазами независимо друг от друга.

Я часами просиживал перед зеркалом, пытаясь развернуть в стороны глазные яблоки, или смотреть одним глазом вверх, а другим вниз – и ничего не выходило, разве что удавалось увидеть переносицу, приблизив зеркало вплотную к лицу. Мишка иронично посмеивался, потом брался за дело сам – и тогда уже я злорадно хихикал. Но в какой-то момент мы взялись за дело вдвоем. «Не подглядывай!» - сказал мне Мишка. Я сосредоточился на правом глазе и стал смотреть вверх.

- Что видишь? – спросил Мишка.
- Потолок.
- А я – тапки.
- Врешь.
- Не-а. Давай почитаем две книги разом.

И мы стали читать – каждый свое. Не сразу, но у нас стало получаться. Наверное, это выглядело странно: некрасивый тощий пацан держал в руках две книги, и глаза у него двигались вразнобой. И мы могли обменяться прочитанным, правда, длительно и нудно пересказывая.

Вот так решилась и проблема уроков: я, скажем, читал учебник истории, а Мишка штудировал математику, умудряясь еще и писать дрянной ручкой. Почерк у него был омерзительный, да и откуда быть хорошему почерку, когда пишешь левой рукой? Но и вместе мы могли писать, он левой, я правой. Это вообще было время множества экспериментов. Например, Мишка начал говорить вслух. Лишь много позже, когда появился магнитофон, мы узнали, что голос у него отличается от моего, даром что общими были и гортань, и связки. И не только голос: речь Мишки была точнее, без противных и не к месту вставляемых «э-ээ», «значит» и прочих паразитов, и без заикания. А вот говорить одновременно не получалось, лишь невнятное мычание исходило изо рта. Мы пробовали бороться, пытаясь завладеть конечностями – и если я отводил левую руку влево, а Мишка вправо, то побеждал он, а если наоборот, то я.

Кое-что мы договорились делать совместно, скажем, есть и справляться с простой физиологией. Прочее же делилось пополам, причем безо всяких переговоров и согласований. Согласитесь, что в таком тесном союзе и полном понимании есть множество преимуществ.

Как и было решено, спортом занимался я, шахматами и музыкой (поскольку слух и терпение были только у него) – Мишка. У меня неплохо получалось играть в волейбол и бороться. Пока Мишка выл на уроках сольфеджио, я отгораживался от мира и и спал. Мишка же умудрялся либо решать шахматные этюды, либо дремать в то время, когда я скакал как конь на площадке либо боролся.

Как-то я спросил его: помнит ли он, как родился на свет и откуда вообще взялся? Мишка подробно описал все мои детские невзгоды и вдруг заявил, что это он породил меня, да еще и передал свое имя, поскольку оно ему сроду не нравилось. От такой наглости я опешил, но подумав, решил, что в сказанном есть резон, хоть и непонятный до конца.

В школе же происходило вот что. Учились мы с Мишкой блестяще: он одолевал математику и естественные науки, я – гуманитарку, и уважение учителей передавалось и нашим однокашникам. Травля сходила на нет, и однажды, когда случился рецидив, мы решили покончить с этим раз и навсегда. Один из традиционных обидчиков, предложивший «выйти и поговорить», получил согласие. Вероятно, он ожидал привычных трусливых отговорок, и выглядел озадаченно. Во дворе при большом стечении зрителей мы подчеркнуто холодно и без особой жестокости отметелили негодяя – при этом действо (с подачи Мишки) украшалось массой мелких унижающих соперника деталей. Завершающим штрихом был изрядный пинок ниже спины, произведенный со скучающим видом и даже, кажется, с зевком. Затем последовала сцена, как из дешевого вестерна: мы с Мишкой положили руки на воображаемые кольты и обвели взглядом зрителей – медленно и презрительно, плюнули под ноги и предложили желающим, если таковые имеются, выяснить отношения немедленно. Желающих не нашлось, и последовала команда: «Разойдись, ка-азлы!»

После той драки мой (наш) авторитет в классе стал непререкаемым. Правда, смутил нечаянно подслушанный разговор девчонок:

- Ты видела, какая рожа была у Идриса, когда он Серого отходил?
- А что с его рожей?
- Глаза разъехались. Один глаз смотрит на Серого, в лицо, а другой ему в ноги. Жуть. Совсем псих. А я вчера на перемене к нему подошла, домашку посмотреть – а он читал. Так представляешь, он одним глазом в книжку пялится, и глаз у него туда-сюда, по строчка елозит, а другим глазом смотрит на меня. И говорит, а голос как у совсем другого человека. Чуть от страха не сдохла…

Пришлось нам с Мишкой корректировать поведение и придумывать «дезу» про «блуждающее косоглазие на фоне волнения».

Как-то (кажется, в марте) я проснулся среди ночи и обнаружил, что сижу на кухне, в левой руке – стакан с чаем, на столе – книга.

- А, проснулся?
- А ты что делаешь? Выходит, я сплю, а ты тут сидишь?
- Взгляни на это так: ты тут спишь, а я работаю. Забыл, что летом надо в ВУЗ поступать?
Я заглянул в книгу: это был учебник математики, незнакомый и явно не школьный.
- И куда мы готовимся?
- Ясен пень, на мехмат.
- Ха, а может, экономический выберем?

Это был конфликт, и он, как обычно, разрешился компромиссом: и мехмат, и экономический. О том, что учиться на двух факультетах разом непросто, мы самонадеянно не думали.

Родители к решению отнеслись скептически, но нашли-таки резон: не выгорит с одним факультетом – глядишь, что-то получится с другим. Имелись и другие соображения, касавшиеся трудностей с прокормлением чада, потому что отец хоть и хорохорился, но здоровье его явно исчерпалось. Вот потому-то выбор провинциального ВУЗа и обязательное поступление на бесплатное место они всячески приветствовали.

Прошло полгода. Сдав выпускные и вступительные экзамены, мы поступили в университет.

Учеба на разных факультетах оказалась делом хлопотным. Необходимость присутствовать в двух местах сразу поначалу обескураживала, но всё же находились кое-какие «окошки», и старосты групп фиксировали, что количество наших пропусков немногим больше, чем у других студентов: где-то в районе тридцати процентов. К тому же Мишка имел возможность отсыпаться или же штудировать конспекты, когда я сидел на лекциях; я тоже вовсю пользовался своими привилегиями, когда учился Мишка. И обнаружился другой приятный бонус: в первой сессии Мишка сдал за меня математику (с блеском!), я же отдувался за него на экзаменах по общественным дисциплинам. Впрочем, этот прием был отлажен еще со школьной скамьи – просто мы не ожидали, что на разных факультетах будут такие сильные пересечения. Отлично сданная сессия привела к некоторым послаблениям со стороны деканата и преподавателей, и на наши прогулы стали смотреть сквозь пальцы.

Другой проблемой стали деньги. Тянуть из родителей не хотелось. Отец к тому времени ушел на пенсию из-за болезни, зарплаты матери едва-едва хватало на них обоих, и было видно, что им тяжело. Пришлось изворачиваться. Мишка дважды за время учебы выступал в региональных шахматных турнирах с приличным призовым фондом, благо что оба проходили в нашем городе, и оба раза попадал в призеры. Я же приспособился писать контрольные, курсовые и, обнаглев по окончании третьего курса, дипломные работы для раздолбаев и бестолочей, прилично зарабатывая и даже приобретя сомнительную известность. Мишка помогал, когда появлялась нужда в серьезных расчетах – и однажды мы пролетели: девица из политеха, экономичка, явно не блиставшая в науках, представила к защите написанную нами диплома работу, качеством далеко выходящую и за пределы ее возможностей, и за рамки учебных программ. Назревал скандал, но у девушки имелся влиятельный папаша, который сумел занять дело.

В общем, мы были постоянно заняты: учебой, подработками, привычной конспирацией, и не подозревали, что вечная суета спасает нас от серьезных угроз. Эти угрозы – длинноногие и не очень, пухленькие и худышки, с глазами и прическами всех расцветок, проносились, как кометы, за горизонтом наших интересов - и слава богу.

Учеба подошла к концу, и у нас образовалось сразу два диплома в красных обложках из поддельной кожи, пахнущей вонючей синтетикой. Как ни странно, но проблем с трудоустройством не возникло. Сочетания специальностей «прикладная математика и программирование» и «Экономика», а также пары публикаций в престижных журналах хватило для того, чтобы на нас положили глаз в академическом институте. На собеседовании мы пускали пыль в глаза, распускали павлиний хвост и рассыпали конфетти - и нас приняли на должность, которая неофитам обычно не светит. Жалование, правда, оказалось так себе. Но и на сей предмет имелись кое-какие соображения, сулившие вполне приличные (и законные!) доходы после накопления некоторого капитальца. В общем, пока что жизнь к нам благоволила.

-4-

… Она проходила преддипломную практику в нашей конторе – и меня уговорили стать ее руководителем. Что поделать, хочешь ладить с начальством – иди в поводу, хотя бы в мелочах. Девица была пятикурсницей с нашего же факультета, и казалось странным, что там сумели подготовить что-то стоящее. И почему я не замечал ее прежде? Я расспросил Ольгу (так ее звали). Она, как выяснилось, училась в МГУ, но из-за безденежья год назад перевелась в наш ВУЗ, поближе к родителям. Это многое объясняло. Я привлек девушку к участию в наших еженедельных семинарах, и тут у нее обнаружились зубки: уже через месяц она ввязалась в спор с одним из наших «зубров» и оказалась победительницей. Этот товарищ и нам с Мишкой казался скорее мамонтом, чем зубром, и победу Ольги я принял с тихим восхищением.

Прошло немного времени, и я вдруг заметил, что жду появления Ольги, а когда она приходит, неудержимо краснею, заикаюсь и не знаю, как себя вести. Мишкина привычка ходить нечесаным и не бриться по неделе стала меня раздражать, но бритье и прочая гигиена по традиции возлагались на Мишку. Настоящая же беда пришла позже, когда однажды, взглянув в зеркало шкафа, стоявшего в лаборатории, я увидел, что Ольга смотрит на меня. Я обернулся – и увидел, как она стремительно заливается краской…

Наверное, ее не взяли бы на конкурс красоты. Легкая, с девчоночьей угловатостью, она казалась младше, чем была. Но эмоции и мысли были написаны на лице Ольги так же ясно, как если бы я сам чувствовал то же, что и она – и, кажется, ее одолевала та же буря. Идиотская ситуация: каждое наше пересечение – в коридоре ли, в столовой, в вычислительном центре – сопровождалось мгновенной обморочной паникой и обменом взглядами, означавшими:

- Я знаю!
- И я знаю!

Больше же не происходило ничего, что могло бы сойти за служебный роман при отягчающих обстоятельствах. Но как же об этих обстоятельствах мечталось!

В общем, я влюбился по уши.

- Ну, что будем делать? – спросил однажды Мишка.
- Ты о чем?
- Хватит придуриваться. Об Ольге, конечно.
- А что Ольга?
Мишка взорвался:
- Как что? Я, по-твоему, слепой и глухой? Напомню: я – это еще и ты кое в чем.
- И?
- Что ты намерен делать?
- Не знаю.
- А я знаю. Люди в таких ситуациях обычно женятся.
- И что?
- А то! Ты будешь жить с ней. Спать с ней. А мне куда деваться? Может, присоединиться? Устроим шведскую семью, а? Я ведь даже удавиться не могу, не укокошив тебя заодно. Куда мне бежать? И еще одно: ты же псих, Идрис. Тебя лечить нужно. У тебя раздвоение личности. Или у нас, если так больше нравится. Ты и это хочешь на нее повесить?
- Я не думал о женитьбе. И с Ольгой даже не говорил, что она мне, ну…
- А что тут говорить? Она вроде бы не дура. И не близорукая – но даже нашего косоглазия не замечает, потому что когда пялится на тебя, то у нее самой глаза вовнутрь повернуты. Фигурально, конечно. Аж светится, черт бы ее побрал. И учти, она мне не нравится. А если я однажды найду себе собственную фифу – что ты будешь делать тогда?

Не помню, что я промямлил в ответ – но Мишка был прав. Мелькнувшая было мысль отстраниться от Ольги, наговорить ей гадостей и отказаться от руководства по надуманному поводу мелькнула и трусливо сбежала. Та близость душ между нами, о которой я смутно мечтал, казалась чем-то более высоким, чем общность с Мишкой. Я убеждал себя, что это всё – игра гормонов, ловушка, заготовленная еще до времен Евы, пытался иронизировать, сравнивая себя с лососем, идущим на нерест против воли – но делалось так муторно, как будто я плюю в лицо Ольге и предаю ее. Я придумал отмазку и отправил Ольгу на пару дней в университет, якобы уточнять формальные вопросы, связанны с дипломной работой. Затем последовали выходные, казавшиеся нескончаемыми.

А в понедельник прямо у проходной НИИ мы кинулись навстречу друг другу и сцепились, как борцы сумо, молча и отчаянно пытаясь ошпарить другого кипятком собственной радости. Мимо шли люди, одни отворачивались, другие иронично улыбались, кто-то хлопнул меня по плечу…

- Мы психи, да? - спросила Ольга, и я согласился. Да, психи. А уж один из нас псих несомненный.

Начиналась совсем новая жизнь, тревожная и полная ожиданий. А вот Мишка…

А Мишка между тем затаился, спрятался в какую-то норку внутри моей несчастной башки и на все вопросы отвечал одинаково: «Уйди!»

Странно, но его слова про душевную болезнь не сильно меня обеспокоили. О чем-то похожем я и прежде подумывал. Я все же залез а справочники и вычитал, что при раздвоении (диссоциативном расстройстве идентичности – вот как это называлось) личности живут в теле по очереди, не взаимодействуя и не пересекаясь, зачастую даже не зная друг о друге. У нас же с Мишкой было сосуществование и полное понимание, пока не появилась Ольга.

Прошло с неделю. Мы встречались с Ольгой только на работе. Наверное, она ждала токования, свиданий, цветов и прочих фейерверков, но пока мы вели себя исключительно благопристойно, если не считать вороватых поцелуев на лестничной клетке, рядом с урной для окурков. В конце же дня мы разбегались, лишь коротко попрощавшись.

Наконец, когда я никак не мог заснуть от тревоги и радости, меня окликнул Мишка:

- Поговорим?
- Давай.
- Я тут думал, пока ты развратничал…
- Поаккуратнее можешь?
- Считай, что мой цинизм от смущения.
- Принято. Я тоже всё время думаю. Только проку-то… Как в тумане. А ты что надумал?
- Ты помнишь, как в детстве ходил по степи на лыжах? Ну, когда впервые приспичило, про одиночество и всё такое?
- Ну, помню. А при чем это?
- Сейчас поймешь. Вспоминай хорошенько, я помогу.

Я вспомнил: серая снежная равнина под серым небом, редкие кустики прошлогодней травы, единственный ориентир – тусклые фонари поселка у горизонта. Никого.

- Ты уверен, что ощущал именно одиночество? Может, по младости ногтей просто не знал иного термина?
- А это важно?
- Конечно. Вспоминай опять. Поиграй другими словами.

И я снова стал вспоминать. Да, чувство оторванности было, конечно. Холод. Неустроенность. Непонимание мира и своего места в нем. И желание спрятаться в безопасном месте и с надежным союзником.

- Вот-вот, тепло, еще теплее, - подбадривал Мишка. – Именно неустроенность, а потом уж одиночество. А еще страх – ты боялся и того убийцу из сарая, и пацанов, мучивших тебя в школе. Ты не искал людей, а отгораживался от них. Но теперь же всё позади?
- Кажется, так.
- И пора обустроить нашу башку окончательно?
- Давай попробуем.
- Чувствуешь стенку?

Я порылся в себе и почувствовал, что между мной и Мишкой есть тонкая перегородка из горбыля, словно я не до конца доверял ему.

И мы попробовали. Всё то, что скопил Мишка, разом стало моим: я узнал, что музыка, которой он истязал себя, многослойна и прекрасна, что математика сходна с музыкой, а вот к шахматам отношение ироничное; что в школе он два года засматривался на одну девицу, но ничем себя не выдал; что именно ему, а не мне, мать рассказала, как хотела дочку – а родился я, и второй ребенок у них с отцом так и не получился.

- Сможешь увидеть разом пол и потолок?
- Запросто.
- Ну, тогда пока.
- Что будешь делать? – спросил я у Мишки.
- Спать. Спать за нас обоих. А ты тут живи за двоих. Понадоблюсь – толкни в бок.

И он спрятался, растворился во мне, а я остался, впервые ощутив чувство полной свободы вперемешку с грустью.

[Murrr]

Затрудняюсь в оценке. Так-то написано годно, гладко, местами даже интересно. Но всё в целом производит впечатление подогнанного под форму рассказа жизнеописания. Первая часть - недоэкспозиция - не имеет никакой связи с последующими, кроме фразы о том, что папаша надеется передать дочке, мягко говоря, чудачества, грубо говоря - симптомы. А, "необычные умения", как сказано в тексте.
Затем следует очень годно написанная сцена убийства и рикошет от неё на ближайшие годы. Одолевают сомнения в правдоподобии: почему дошкольник не поделился с родителями, а сразу приобрёл способность к философским обобщениям о психологии убийцы? Становление человека превращается в этакое пособие по тульпафорсингу и обратный процесс - ставшую ненужной тульпу загоняют в спячку. Ну, загнали. И что? С момента обучения героев в вузах рассказ перелился в русло бесконфликтности и так из него и не вышел. Отсюда и впечатление пустого выхлопа.
Кстати, читать два текста сразу можно без особых последствий, просто глаза будут быстро-быстро бегать с одной страницы на другую. Страбизм может быть приобретённым, но не таким способом. Вот от испуга он может возникнуть. Так что минус за незнание матчасти. Не лидер текст, не лидер )

[nmgvladimir]

Написано хорошо.Идея занятная. Все ровненько, гладенько, понятненько. Застрелил бы он что ли этого Мишку типа как Тайлер Дёрден. А лучше бы споил в усмерть, чтоб поближе к нашим реалиям.)

[NatashaKasher]

Так а зачем? Мишка спит за него, это ценно, герой может не спать вообще. Вот бы мне так.

[Ябадзин]

Написано гладко, читается легко.
Но в плане восприятия сюжета у меня возникли некоторые заусенцы.
Довольно длинное вступление\эскпозиция. Место, где появляется "встроенный друг" - немного натянутое в плане достоверности. Переход с шахмат на Ботвинника не очень натурально воспринимается. Ну и "расчет противника" пропал куда-то.
Финал немного обманывает впечатление. Ждем чего-то драматического, а оно по накалу в песок ушло. История про убийство хорошо показана, но как-то она не сказать, что выстрелила сильно в плане последующих обоснований. Герой совсем не смотрится каким-то угрумым выстраивателем своего мирка.
Это немного заклепки, и возможно обусловленны восприятием рассказа. В плохом рассказе и покопаться негде, а здесь вон какое поле.
В целом рассказ на хорошем уровне сделал, как по идее, так и по реализации (по крайней мере, относительно уровня конкурсных рассказов).


По фабуле отдаленно напомнило "Защиту Лужина", ну в части шахмат, по крайней мере.
Герой тоже, в общем, выстраивал свой мирок.

[Lady Charlyn]

Идея интересная, хоть и не новая, но сюжет настолько сбивчив, что не понятно, о чём, собственно, рассказ. Начинается все с дочки, и папа желает передать ей и другие свои способности... которые оказываются последствиями раздвоения личности. Ничего себе желания у папы. Мотив финального поступка Михаила мне не совсем ясен... Фантдоп для меня в представлении автора о симптомах этого психологического нарушения. Но общее впечатление, не смотря ни на что, вполне приятное (т.е. уже читала хуже : D )

[Наталья Мар]

Читается хорошо, но в середине я пошла налить себе чаю, чего на захватывающих (в самом широком смысле) сюжетах не бывает. И вот до сих пор не пойму, то ли сюжет есть, то ли нет, но в целом - было интересно. Ждала подвоха от мишки, конечно... Но что-то я к старости сентиментальна становлюсь, мне понравилось, что все закончилось хорошо. Сцена с убийством в начале - отличная. Хм, может, и не так уж я и сентиментальна...

Читать с чаем с бергамотом, как я )

[Horra Ora]

Рассказ прям попал в тему моих думок))
Всё думаю в последнее время: так недалеко и до раздвоения личности... На матёрую, отвязную Хорру и скромную, милую Орочку))) Ну да ладно, просто в тему... Зашёл рассказ)
Мне понравился финал, хоть и под жанр скорее бы предполагалась драма. Какую хорошую вторую личность воспитал, прям загляденье!
Да и описание осознанного раздвоение личности очень необычное, читалось с интересом. Немного не хватило сюжета, в основном пересказ жизни.
Спасибо за рассказ. И удачи!

[Агния]

Прилично написано, есть интересные тропы, плюс автору за это) (кстати, и опечатки есть

Помню, как однажды в феврале на лыжах о слежавшемуся снегу я ушел далеко в степь.

, пара штук, что странно для такого приличного текста)

Но, честно сказать, не очень в итоге во всё это веришь. Слишком хорошо заканчивается для такого странного товарища, каким описан главгерой.
Сцена убийства зачётная, это да. А вот почему родители от семилетнего пацана не добились от него, что случилось - это странно. Для мамы особенно, если уж она увидела, что с ним непорядок.
В целом старания автора очевидны и "приключения души" тоже)
Добавлю, чтобы поправили в тексте - на пенсию по болезни не выходят, а вот на инвалидность - да. Разные процедуры и возраст.

[Rik]

В целом понравилось. Смутили некоторые обороты, например, "сцепились как борцы сумо" и кипятком радости плескались - кого-то, возможно, такое творчество впечатляет. Но мои вкусовые пупырышки не "сцепились" с такой авторской кухней.
Вызывает недоумение обилие очевидных очепяток: это принибрижытельное атнашение к калегам. Одна-две понятно, но не более того. На оценку не повлияет, просто на будущее.

[Мышель]

В целом - занимательно, но не более того. Читателя завлекают длинной экспозицией с дочкой. Заканчивается экспозиция идеей с передачей ей способностей ГГ. И дальше - долгая история обретения этих способностей. И что? И всё.
Несмотря на очень недурственную сцену убийства, и все перипетии в жизни ГГ драматизма резко не хватает - очень всё розовое.
Прямо напрашивается продолжение - "Когда спящий проснётся".

[Vasanta]

Текст шёл гладко, читала с лёгким интересом, что вот сейчас, за поворотом ка-а-ак начнётся, но не началось. Видимо, живописная сцена с убийством в сарае настроила на определённые ожидания, которые не оправдались. Ощущение, будто это первая глава романа, знакомство с героем. Даже слегка "Библиотекаря" Елизарова напомнило описаниями школьно-институтских времён.
Он за меня сдавал математику, я за него гуманитарку... Будто про близнецов, но в одном теле.

[Fyodor]

Начинал читать с ощущением, что ждет меня нудятина. Но увлекся. Читал с интересом. Написано хорошо. Оценка будет высокой.

[Рыжая вешка]

на пенсию по болезни не выходят

Выходят, ещё как выходят.

Итак, имеем длинное повествование героя о самом себе. Вернее о самих. Рискну предложить, что автор псих, в смысле терапевт, потому как очень подробно описана подспудная составляющая, то, как герой пришёл к этому самому расщеплению своему. Но вот фантастика... Я понимаю, что всё это вполне может быть выдумано автором... Но вот есть у меня знакомый, который великолепно описывает дурку, потому что... Потому что потому.
Удачи на конкурсе.

[tanasa]

Выходят, ещё как выходят.

Итак, имеем длинное повествование героя о самом себе. Вернее о самих. Рискну предложить, что автор псих, в смысле терапевт, потому как очень подробно описана подспудная составляющая, то, как герой пришёл к этому самому расщеплению своему. Но вот фантастика... Я понимаю, что всё это вполне может быть выдумано автором... Но вот есть у меня знакомый, который великолепно описывает дурку, потому что... Потому что потому.
Удачи на конкурсе.

Та лана Шиза? А я всё думал, что это такое.... Написано гладенько, хорошо. Фантастика? Ну, многие гении на половину шизанутые. Или полностью. Но прочиталось легко, за что автору большой и жирный плюс.


Удачи на конкурсе.

[EauVive]

Конфликт намечался, но Мишка как-то великодушно уступил. Не знаю... ожидала большего. Думала, что как-то отыграет дочь. Мол, у неё будет такое же расстройство, и придётся это объяснять жене.
Но благополучный финал (что странно) порадовал, хотя не дотятянули.
Однако написано в целом приличнее, чем везде.

[tanasa]

Чуть дополню отзыв. Все повествование, как итог, напомнило о существовании болезни - химеризм. И это не в плюс автору. К сожалению. Если описывается как болезнь, фантастики совсем ноль ...

Ещё раз удачи ( написано, тем не менее хорошо)))

[Борисыч]

Все повествование, как итог, напомнило о существовании болезни - химеризм.

Нет. Химерзм - сугубо генетическое явление, ничем не проявляющее себя в части психологии. См., например, тут: https://yandex.ru/turbo?text=https%3A%2F%2F...5293i88403.html
Теперь - по тексту: согласно одному из определений, "Отличительным жанрообразующим признаком рассказа является то, что произведение такого рода сосредоточено, как правило, на одном герое, на одном событии, которое описывается в деталях". У автора мы видим тьму событий - от шестилетнего возраста и, вероятно, лет до двадцати с изрядным хвостом. Это жанровые признаки повести. Что в итоге? Для рассказа - не формат; для повести - куцевато. В общем, ни к богу свеча, ни к черту кочерга. Биографический очерк?

[tanasa]

Нет. Химерзм - сугубо генетическое явление, ничем не проявляющее себя в части психологии. См., например, тут: https://yandex.ru/turbo?text=https%3A%2F%2F...5293i88403.html

Эх, Борисыч.... свели к диссоциативному расстройству (впрочем автор тоже на это намекает). Но ведь не полное поглощение близнеца было-бы куда интереснее.

[tequiller]

Прекрасно. Только зачем пролог с ребёнком? И когда раздвоение личности стало считаться фантдопом? Финал позорно слит в компромиссный хэппиэнд.