Странствие, Эпическое фэнтези Опции Подписка на тему Сообщить другу Версия для печати Скачать тему Подписка на этот форум Режимы отображения Древовидный Переключить на: Стандартный Переключить на: Линейный

[Алексис Канте]

Приветствую уважаемых участников форума!
Эпическое фэнтези, роман, часть первой главы
Хотел бы понять как я пишу.
Буду благодарен за критику!

ГЛАВА 1. Океан Явления

Платье Богини подернулось серым цветом, а ее свита разбежалась, готовясь к угасанию. Моросил дождь. Улу Одноухий обшарил сеть, выудил пару нитей грязных водорослей и устало взглянул на Гоната. Хлипкий, промокший насквозь, ростом до подбородка, хотя и сам рыбак невысок, с худосочными ручонками и мелкой, как у блохи головой. Тонка... Узкие веки приоткрылись, будто створки пугливого моллюска и тут же упали обратно. Тонка выглядел жалобно, но старый рыбак не обольщался - если через пару дней не добыть еды, то дохлый и вроде бы смирный тонка легко перегрызет ему ночью глотку. Во имя Прожорливого, Морской матери, духов Семени и других причудливых идолов этого уродливого народца. Тонка делает тонка и тонка ест тонка... Тонка не брезговали собратьями не то что людьми.
Улу хитер, но нетерпелив, как и любой тонка. Он забросил сеть ближе к рассвету, когда буря поутихла, и стрелы Темной Богини, донимавшие их грохотом и страхом, перестали разграничивать голодную хлябь и небесную твердь. Гонат и помолиться не успел, встречая дарованный Странником день, как Одноухий вытащил сеть и теперь стоял, словно пришибленный.
Их лодку трепало по заливу Молоки почти декаду - с самого выхода в море. За сорок с лишком лет рыбацкой жизни Гонат перевидал немало ураганов. Этот был сильнейшим, и он боялся, что их унесло далеко в океан. В позапрошлую ночь за борт старой, видавшей виды куроги смыло Тургуда: племянник мнил себя силачом и захотел сбросить рухнувшую мачту в море, чтобы поднять борта, да не удержался и выпал вместе с бревном. Скорбеть о родственнике у Гоната не получалось, ведь он и сам уже распрощался с жизнью и клял тот день, когда решил уважить Тургуда и порыбачить по старинке. Не пристало младшему члену Гильдии ходить по морю в куроге, как простому рыболову - что ж Гонату будет что высказать Тургуду в ветвях Вселенского древа.
Давным-давно, в незапамятные времена, когда люди начинали обживать жуткие земли тонка, в заливе обитало так много сельди, трески и тунца, что во время нереста молоку черпали ведрами, а корабли не могли ходить из-за скопища рыбы. Рыбак верил в чудные сказания и жалел, что не живет во время явления Странствующего бога, - теперь в его времена рыба ушла. Нынче рыбу ловят фуражные баркасы Гильдии, забираясь все дальше в неведомый океан и пропадая там время от времени. К скудной земле прибавилось скудное море...
- Рыбы нет. Украл Прожорливый, - сообщил Улу. И разразился отрывистым слезным криком о сраме оставшейся на болотах женушки, ее измене с каким-то мелким царьком и их незавидной, никчемной жизни.
- Еще словим... - буркнул в ответ Гонат.
Про никчемную жизнь рыбак мог бы поспорить. Хотя после того, как он дал большую плату своему старому собутыльнику Эвмену с Верхнего порта, тот, наконец, смог устроить Гоната простым матросом на баркас. Там он получал малую часть улова. А если рыба не шла, Гильдия помогала младшим членам не умереть с голоду.
Дождь накрапывал реже. Ветер слабее раздувал седые волосы рыбака. Темная Богиня проплакала и умерла, так и не схватив свои очередные игрушки. Гоната клонило в сон. Не помогал свежий запах моря и сырой осени. Однако он собрался, перестал держаться за обломок мачты. Заставил себя выпрямиться. Затем осторожно пересел на среднюю банку - лицом на корму. Лысая голова Одноухого казалась единственным островком в бескрайней глади моря.
- Не раскачивай лодку, - приказал Гонат. - Нам нужно собрать воду.
Тонка кивнул. Он уселся на обушке, старательно засовывая в рот водоросль, чавкая и жуя. Гонат немного подумав, протянул ладонь и последовал его примеру. Морская трава отдавала прелым соленым привкусом, ускользая от поредевших зубов, как заблудившийся слизняк. Последнюю еду он пробовал три дня назад, а может раньше, и урчание в животе стихло, но лишь один Странник знает сколько им еще плыть по морю.
В отличие от тонка, по рассказу Тургуда, вышедшему в океан впервые, Гонат не особо беспокоился о еде. В спокойной воде они попробуют наловить рыбы или нацедить криль. Жажда — вот, что заставляло моряков умирать. Он встал на колени и зачерпнул ладонью воду с лужиц на днище. Увы... Она отдавала солью. Гонат нашел кусок тыквенной корки и начал наполнять небольшую глиняную бутыль. Потом обратил внимание на сети и остатки паруса.
На возню с водой ушло полутра. Ослабевшие напарники подолгу выжимали тряпки. Они разделись, чтобы собрать воду с одежды. Гонату стало неловко - он пытался не смотреть на скверное туловище тонка. Шла молва, что у себя, в лесах и болотах, тонка ходят нагими и при случае оборачиваются в зверей. Рыбакам удалось набрать две бутыли драгоценной воды, когда Одноухий Улу вконец выбился из сил. Он улегся прямо в грязь и быстро заснул. Во сне тонка скулил и сучил ногами - ну вылитый пес.
Гонат еще смог найти смолу. Какое-то время он нудно искал протечки в днище, по бортам под кожаной обшивой и паковал их. Дождь давно кончился, волнение на море стихло, а когда Палящее Око выглянуло из-за туч, рыбаку стало невмоготу. Со скорбной мыслью, что курога пропадет в угодьях Странника, Гонат провалился в сон.
Как будто через мгновение его что-то мелко затрясло. Моряк перехватил чужую руку и сжал ее так, что Одноухий взвизгнул от боли. Гонат нащупал короткий рыбацкий нож, спрятанный за пазухой, но все-таки очнулся ото сна и расслышал цоканье тонка.
- Земля! Старый дуралей! Земля! - захлебывался Улу криком. - Там темное пятно! Я вижу его! Вижу! - он растопырил кривые пальцы, показывая куда-то вбок. Гонат попытался встать, но не рассчитал сил и рухнул обратно. У него затекли ноги, и сильно ныла спина. Опираясь на поломанный ящик для рыбы он тяжело приподнял зад и кряхтя сел на носовой настил. Волны лениво покачивали лодку, не замечая его потуги.
- Хотел бы напиться крови, давно бы напился, - укоризненно сказал Улу, старательно выговорив непривычную для него длинную фразу.
Гонат подумал и не смог поспорить. Он сделал движение головой, как будто извиняясь. Вряд ли тонка заметил эту любезность, он возбужденно топтался на месте и переспрашивал:
- Теперь мы спасены?! Так ведь, мастер-рыбак?! Ведь так?!
Таким прозвищем Гоната наградил Тургуд, силясь добавить дяде значительности.
День перевалил через роды Богини, и пока еще было светло. Тонка видели острее, но Гонату тоже показалось, что на горизонте что-то маячит. Лихорадочно, с замершим сердцем он пошарил под бортом и рванул на себя весла, накрепко позабыв, что привязал их к основанию мачты.
Пока рыбак отвязывал весла, укладывал их в уключины, искал и надевал рукавицы, Улу разглядел не только землю, но и летящую вдалеке чайку. Наконец, лодка встала на весло, и Гонат погреб сам, пытаясь не замечать мучительную боль в теле.
Впрочем, через полмили стало понятно, что впереди не земля. Не совсем земля... Пологий кусок скалы высился над морем футов на десять, и тонка залопотал о застывшей там ипостаси Матери. Гонат знавал этот одинокий утес, напоминавший спину черного кита. Бывал здесь. Запретная скала...
Древнее святое место! По легенде его заметил сам Элирикон Спаситель! Когда-то доступ к скале имели лишь принцы крови. Во время совершеннолетия, их приковывали здесь цепью и оставляли на декаду без воды и пищи. Судьбу подростков решали боги! Прошедших жестокое испытание славили, а ушедших провожали к Вселенскому древу. Века шли: то ли сановных принцев стало не хватать, то ли один из них, став королем, решил, что его детям необязательно умирать от жажды, голода или зноя. Обряд посвящения забылся. И хотя, коснувшимся скалы по-прежнему обещали смерть, у жнецов Королевского Правосудия находились заботы поважнее, чем отлавливать уцелевших на скале рыбаков. Боги гневались, но люди на табу смотрели сквозь пальцы.
Гонат принялся нудно размышлять, не из-за этой ли скверны наступили тяжкие времена и лихолетье. Попутно греб, перелопачивая темные воды. Иногда он оглядывался чрез плечо, чтобы сохранить направление. Чайка уселась на скалу и копошилась там по-куриному, словно обустраивая гнездо прямо в камне. Чем ближе подплывала курога, тем яснее Гонат понимал - сегодня со скалой что-то не так.
Его подозрения развеял Улу.
- Там человек! Лежит! - вскричал он, дергая Гоната и тряся указательным пальцем. Выражение черных глаз маленького людоеда было неописуемым. Если боги сжалятся и вернут их назад, Улу найдет что рассказать дикарям - болотным сородичам.
- Чую запах! – добавил Улу ста футами позднее.
"Чайка не копошилась - она кормилась" - понял Гонат. Птица поклевывала застывшее тело, дергала головой - она старалась оторвать мясо. Найденный сотоварищ по несчастью - труп!
Гонат аккуратно обогнул скалу и подвел лодку к узкому закутку с неровно выдолбленными ступенями. Он медленно поднялся и стал рядом с тонка, балансируя лодку. От скалы шла приличная вонь, поэтому Гонат старался не дышать, как вытащенный из воды утопленник. Одноухий нервно подергивал плечами, ожидая команды.
- Ты слыхал о запрете, Улу? - спросил Гонат одними губами.
Улу пошевелил ухом, ловя слова напарника в шуме моря. Уж, конечно, он не слыхал.
- По древнему обычаю людям нельзя касаться скалы - боги разгневаются, - объяснил Гонат. - Я бы замолил такой грех, но если узнают явители, то меня могут отправить в каменоломни. Или на верфи. Конечно, если не казнят, - добавил рыбак со вздохом.
На лице тонка появилось знакомое хитрое выражение.
- Можешь мне довериться! - заверил Улу. - Мы были друзьями. С Тургудом!
Гонату претила мысль вверить судьбу в руки тонка. Племянник упоминал, что Улу бывал в Спорных землях - он оттого и остался без уха. Хотя... Уши тонка маленькие, словно у кошки, так что Улу преспокойно жил дальше.
Хотелось уплыть, даже не передохнув на твердой земле и не узнав о незнакомце. Если Темная расцветет не одна, то курс он выдержит точно. И вдвоем они как-нибудь одолеют тридцать миль до материка. Приплывут без улова, без Тургуда, спасшиеся чудом...
Но Гонат все же посчитал, что чудо произошло не случайно - он узрел в спасении божий промысел! Странник долго мотал судно по заливу, а мог унести в океан, разбить о скалы, дать утонуть несчастливым рыбакам. Бог испытал Гоната, восхитился и привел к трупу в расписном богатом плаще.
Сверху виднелся еще темно-синий, высокий морской сапог, почему-то снятый с ноги. На вид новый – не растоптанный. Сапог выше колена, как у знати, со странной вышивкой цвета серебра. Услада Странствующему... На скале лежит лорд! Его привезли и бросили здесь. Только кто и зачем?

[Алексис Канте]

Продолжение главы.

Посланницы Странника — радужные бабочки, которых видит во сне каждый влюбленный, пленили его. Девушку звали Миэла, и она была дочерью кула Карсиса. Всегда разной — застенчивой или легкой, милой или насмешливой, с веселой искринкой или задумчивой поволокой в серо-голубых глазах. Иву казалось, что она вобрала в себя, все лучшее, что еще могло находиться в землях материка. Глаза их были похожи, они родились в один год, словно по задумке бога, а могли бы жить вместе до конца обретенных дней. Он мечтал бы о такой жизни, если бы...
Вот почему Ив оттягивал знакомство с ее отцом насколько мог: он просил Миэлу показать ему окрестности Подгорного Ручья по-третьему, по-четвертому разу; бродил по закоулкам замка, расспрашивая Миэлу и лорда Харрадиса о его недолгой истории; осваивал премудрые тонкости по управлению местными неказистыми лошадьми; восторженно слушал игру Миэлы на старинной арфе знаменитого мастера Лагаранта, создавшего несколько инструментов из золотого дерева в конце Сорокалетия Войн.
Все это продолжалось день за днем и прекратилось однажды утром, когда в замок прибыл запыленный нарочный с письмом от лорда Карсиса, где тот вежливо спрашивал: не гневается ли принц, и не бросить ли ему ежегодное состязание воинов, чтобы прибыть в замок и засвидетельствовать свое почтение.
Ив не хотел показаться неучтивым — бремя сана накладывало обязательства. Он растроганно простился с Миэлой, неожиданно обнаружив, что его чувства вполне взаимны. В одной из тихих комнат замка, когда они вдруг, а может и с помощью кастеляна, ненадолго уединились, Ив получил поцелуй в щеку, а также заверения, что леди хочет увидеть его в будущем. Тогда он засветился радостью, и решился, несмотря ни на что, просить ее руки.
Весь путь до родового, давно разрушенного гнезда Матасагарис Ив копил глубоко внутри смелость. Рискнет ли он отвернуться от отца — изменить предначертанное богом? Сможет ли остаться и жить, просто жить, вместо гибельного и опасного Странствия? Не находя себе оправданий, он закрывал глаза и вспоминал Миэлу.
К их маленькому отряду присоединились не меньше полусотни всадников из Предгорного Ручья, а также из мелких замков и деревень, съехавшихся, чтобы поглазеть на столичного принца. Лорд Карсис проводил конные учения севернее, недалеко от Старого Замка, поэтому, в окрестностях Подгорного Ручья оставались лишь пожилые воины, еще способные прокормить лошадь. Их ежегодное испытание осталось в прошлом, и они решили просто размять кости.
Как поведал Иву словоохотливый лорд Харрадис, Старый Замок был сильно поврежден более двухсот лет назад. Из-за чего кулы Благородного Коня решили перенести столицу поближе к горам. Ведь предгорный ручей, что стекал на равнины, набирал силу и превращался в Усохшую речку, больше не стремился через пустыню к оазису, а сменил русло и потек на запад, оставив замок без должного количества воды.
По иронии Неумолимой Богини Усохшая речка, став полноценной рекой, сохранила свое название, а вот для находящихся теперь в стороне вотчин и полей наступили трудные времена. Первыми умерли фруктовые сады, без мутной илистой воды перестал расти рис, не вызревала пшеница. Тучные земли превратились в выпас. Но трав и кормов для скота тоже стало не хватать. Лорд Харрадис хоть и хвалил выносливых лошадей Матасагарис, но сетовал, что их с каждым годом все меньше и меньше.
«Двуглавый Демон заворочался во сне, и крона Вселенского Древа поднялась», — кратко ответил лорд Харрадис на вопрос Ива: почему река изменила ход. В этих землях в Странника, Неумолимую Богиню и Древо верили немногие. Кастелян был одним из них. Кто-то придерживался старой веры в Четырех отцов и Четырех матерей, однако более всего тут царствовал культ Благородной Лошади.
После окрика Салвусу отряд мирно волочился неспешной рысью, изредка переходя на шаг; пахло степными травами, потом и конским навозом. Пару миль назад всадники спустились в небольшую балку с протоптанной сотнями копыт дорогой посередине. Под зноем Палящего Ока травы засохли и стали редки, хотя по краям оврага, настороженными часовыми, торчали тощие кусты. Земля выглядела переспелой, все больше принимая песочный цвет. Ив сразу догадался, что отряд скакал по бывшему ложу Усохшей речки.
Впереди, высоко в пустынном небе парила одинокая птица. В столице Ив видел птиц нечасто — чайки, бакланы, поморы с моря или вороны, галки и голуби с гор иногда залетали в город, но пустые животы Колыбели немедленно начинали на них охоту. Еще в гильдии лорда Виаурига приручали альбатросов, да и других птиц — так советовал отказавшийся от трона принц Сайдион, а Ив даже знал слух, что один из его альбатросов вернулся из океана в год его рождения. Альбатросов — этих красивых величественных созданий искатели получали с островов Цога в качестве королевской дани.
Салвус, казалось, дремал, держа поводья одной рукой, а стяг Матасагарис вялился под оком у него на плече. Принц и кастелян скакали наравне, как будто их лошадей запрягли совместно в карету. Остальные всадники и даже верный Ралик прилично отстали. Ив думал о своем обещании царственному отцу, о словах Тайгона, непрерывно молил Странника о Миэле. Однако его любопытство взяло вверх. Он заставил привыкшую к новому наезднику лошадь вплотную приблизиться к соседу и громко спросил:
— Там альбатрос в небе? — Ив задрал голову и ткнул пальцем в угодья Неумолимой Богини.
Лорд Харрадис ничуть не посмотрел вверх, а лишь усмехнулся в когда-то рыжие, а ныне поседевшие усы.
— Альбатрос?! Что вы, мой принц, помилуйте! Альбатрос — морская птица, он летает над морем, а в нашем небе парит коршун.
Ив не помнил, рассказывали ли ему наставники о подобной птице — искатели преподавали больше историю, географию, мореходство, знание родословных и гербов.
— Коршун?
— Местная птица. Охотится на сусликов, змей и всякую другую мелочь, — пояснил лорд, но увидев, что Ив опять не все понял, добавил: — Суслик — мелкий хитрый вредитель, навроде крысы.
Некоторое время слышался лишь глухой стук копыт, потом Ив заговорил снова:
— В Колыбели меня учили, что на Благородной Лошади прискакал последний воин Матасагарис. Скажите, лорд Харрадис, почему обычная лошадь стала вашим богом?
Старый кастелян повернул голову. Один глаз на его обветренном грубом лице был вечно прищурен, отчего казалось, что лорд сердится.
— Мы бы не скакали сейчас бок о бок, а наши предки давно бы сгинули в морской пучине, если бы простая лошадь не спасла всех нас!
Ив не согласился.
— Мы живем лишь милостью Странствующего Бога! — горячо возразил он.
— Именно так, — кивнул лорд. — Я сам истово верю в Святое Явление! В детстве я служил пажом вашего деда в столице и тогда же воспринял веру в Странника.
Они помолчали, словно давние собеседники. Коршун исчезал из синего неба, превращаясь в далекую точку. Иву не терпелось услышать продолжение.