Первый Страж Дракона, Психологическое фэнтези с элементами темного Опции

[Елена Яворская]

Оставалось только снова поклониться. Он чувствовал такую пустоту, какой не знал, наверное, никогда в жизни. Даже в тюрьме он был… каким? не таким потерянным?
Снаружи его никто не встретил… настолько доверяют? Или следят тайно, на что намекал бесцветный? Скорее всего, да. В коридорах и галереях – ни души. Красиво и безжизненно. Он останавливался не раз и не два – пережидал приступ слабости, или припоминал дорогу, или просто вслушивался. Но – ни голосов, ни звука шагов. В отцовском доме все было иначе: внизу толпились просители, сновали слуги, во внутреннем дворе звенело и гремело – тренировались братья, старшие племянники, отцовские телохранители. Во внутренних покоях тишине тоже не находилось места – смеясь, носилась малышня, переругивались невестки, кто-то кого-то искал, кто-то что-то ронял… и сквозь весь этот шум ему иной раз удавалось расслышать мелодию. Играла сестра…
Он сходит с ума? Только безумием это и можно объяснить: старый марш «Да сгинут супостаты» – в доме тех самых супостатов. Добрые люди никогда бы так не изувечили хорошую песню: темп вдвое медленнее положенного, ритм – походка раненого, а не поступь победителей. Он мысленно желает неведомому музыканту, чтоб у него отсохли руки, и хромает прочь, мог бы бежать – бежал бы. Надругаться над песней – почти то же самое, что надругаться над человеком… больно.
В комнате, в темноте он немного успокаивается… Министр преследовал какие-то свои цели…
Дверь закрыта, шторы опущены, тихо… хорошо… Кажется, враг был честен. Насколько нелюдь может быть честен?..
Будь его и только его воля, шторы в этой комнате никогда не раздвигались бы – дни здесь блеклые, а ночи бесцветные, под стать людям… Что на самом деле нужно этому бесцветному?.. Если это очередная ловушка, есть время придумать, как из нее освободиться…
Полудрема делает мысли легче. Кажется, и дышать становится легче…
…Хлоя опустила крышку пианино, поставила на нее локти, положила подбородок на сцепленные кисти рук.
– Ну, что скажешь?
– С чего это вдруг тебя на музыку потянуло? – проворчал Лео. Он лежал на ковре, вместо подушки – спина Волка. – Или это не музыка вовсе? Не шибко в этом разбираюсь, но уши болят. Ясно, ты головой неслабо приложилась, но неужто у тебя там все настолько перемешалось? Ты ж от этой штуковины с клавишами шарахалась, будто бы внутри полчище демонов сидит.
– Наверное, перемешалось, – задумчиво отозвалась Хлоя. – Захотелось сыграть – и все тут.
– Вот чудаканутая! И смеешься, как плачешь…
– Ай, видел бы ты, какое у тебя лицо было, – девчонка хихикнула, – я прям испугалась. – Села рядом, положила руку на загривок Волка. – До сих пор не понимаю, как тебе могло прийти в голову, что дядя причинит зло Тиму. Да и он хорош – нет бы тебя успокоить, запугивать начал. Тоже мне Бартон.
– Кто?
– А был в прошлом веке такой педагог, вроде как великий. Похожие штуки проворачивал.
– Никак и тебе слава этого самого Бартона покоя не дает? – он перекатился на живот, посмотрел на Хлою снизу вверх. – То мне шпагу в руки вкладываешь, то под удар этого придурка подставляешься.
– Лео… – промурлыкала Хлоя.
– Не подлизывайся, сразу говори. Понял уже – ничего хорошего не скажешь.
– Ты ведь на него не накинешься, правда?
– Стоило бы начистить ему рыло, – мечтательно протянул Лео, – но, так и быть, подожду до следующего раза. Подставится под мой кулак – поквитаюсь за все. Ненавижу оставаться в долгу.
– А зайдешь к нему? Нет, я, конечно, верю в дядюшку, но… пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
– А не боишься, что он прям сегодня и подставится?
– Ну Ле-ео!..
– Что мне, всегда за ним теперь присматривать? – Он встал. – Чудить же ж не перестанет.
Хлоя догнала его на середине пути. Бледная, тюрбан подрастрепался, сполз на лоб, Волк тяжело рысит следом, вроде как тоже недоволен… умная псина!
– Ты чего? – строго спросил он. – Тебе отлеживаться велено…
– Я с тобой, – выпалила девчонка, цепляясь за его руку. – Будем друг за другом присматривать, ага? Ты не бойся, я не помешаю, у меня вот что с собой, – и с серьезным видом продемонстрировала ему маленькие пяльцы не то со зверушкой, не то с цветком.

[Елена Яворская]

Глава 11
– Тэк-с, с итогами промышленной революции мы разобрались, – учитель, сцепив пальцы на животе, качнулся на стуле, будто в кресле-качалке, и, глядя на Тима, довольно зажмурился. – А расскажите-ка мне теперь поподробнее, дитя мое, как промышленная революция повлияла на военное дело.
Лео искоса смотрит на Тима. Каждый раз после подобных вопросов он ждет, что мальчишка взорвется. Ну, то есть, поначалу вообще этого ждал в любой момент – так нет! Сплошные разочарования, никакого зрелища! Иной раз замечал – Тим бледнеет, в посветлевших глазах – ледяные искры. А по голосу ни о чем и не догадаешься, отвечает на вопросы, как примерный ученичок, не сбивается. Учитель истории счастлив. Дай ему волю, часами беседовал бы с «одаренным юношей». И это не единственное прозвание, коим он наградил Тима. Двое других для него, как обычно, – «ваше высочество» и «господин Лео», а этот – «безукоризненно воспитанный молодой человек», «добросовестный и усидчивый мальчик» и так далее, и наконец – о ужас! – «дитя мое».
Лео мысленно язвит и беззвучно посмеивается. Стол Тима – в двух шагах от его стола (капитальные такие, темного дерева, с завитушками, медными позолоченными накладками… ну ни капельки не похожи на школьные парты, и стоят полукругом, Лео почему-то усадили в центре, Тима – по левую руку, Хлою – по правую), но нудный заучка внимания на посылаемые в его сторону сигналы не обращает… колдун, называется! Смотрит только на учителя, перечисляет виды стрелкового оружия, новые типы кораблей – вражеских кораблей! Мало того – преспокойно так выводит из сказанного, что-де появление всего этого изобилия дало толчок новым колониальным притязаниям, о коих прежде и мечтать не смели… ишь ты, все как по писаному! Не он ли совсем недавно в нервическую дрожь впадал, когда к нему приближался кто-то из чужаков? Не он ли говорил, что надо умереть достойно? Не он ли готовился отправить к праотцам дядюшку Хлои?
Два месяца прошло с того вечера, когда они с девчонкой впотьмах заявились к нему. Сперва решили, что комната пуста, но на всякий случай окликнули – разом, не сговариваясь:
– Эй, придурок!
– Тим, ты здесь?
– Здесь, – отозвался он.
Лео дернулся, Хлоя попятилась.
Мягко засветился газовый рожок, один из полудюжины. Тим шагнул к Хлое. Лео заступил ему путь.
– Я не причиню ей зла.
Смирный такой… а лапы свои дрянные потирает, к волшбе готовится.
– Конечно, не причинишь. Не отойдешь – кровью умоешься.
Он хотел честной драки. Очень хотел. Но мальчишка сделал шаг назад, тихонько спросил у Хлои:
– Болит?
– А ты как думаешь? – снова встрял Лео.
– Нет, ты же обещал, что не будет болеть, – Хлоя смотрела на Тима снизу вверх – и не только в буквальном смысле слова. Она робела перед ним – и не хотела или не могла это скрывать. Не многовато ли радости негодяю, а?!
– Говори всю правду, – прозвучало как приказ.
– Голова немножко кружится.
– Если разрешишь, я сделаю так, чтобы не кружилась.
– Угу, а потом пальцы разогнуть не сможешь! – с неожиданной враждебностью огрызнулась девчонка, меняясь в одно мгновение.
– Недолго, потом проходит, – не повышая тона, даже как будто бы оправдываясь, проговорил он. И этот туда же, смирненький. Да что с ними такое?! – А у тебя, может быть, насовсем боль уйдет. Часто голова болит?
– А ты думал, что делал, когда ее бил?! – опять напустился на него Лео. Новый Тим был куда хуже прежнего. Прежний творил демоны знают что, но хотя бы не был таким… фальшивым?
– Он случайно! Нельзя за такое человека ругать! – теперь Хлоя наступала на Лео. Тюрбан окончательно размотался, упал неряшливой тряпкой на пол.
Мальчишка снова приблизился, коротко, вскользь взглянул на Лео.
– Отойди. Останемся вдвоем – скажешь мне все, что хочешь сказать.
– Вот еще! Неизвестно, на что ты вообще спосо…
– Тим! – Хлоя юркнула серой мышкой в сторону – и вот уже стоит за спиной мальчишки. Лео выругал себя: надо было и ее не выпускать из поля зрения! – Я не знаю, о чем ты говорил с дядюшкой – у дверей его кабинета не подслушиваю, он этого прямо потребовал, – но точно знаю, что он уверен – ты не причинишь зла ни нам, ни себе. Хочешь помочь мне – помоги. Но при одном условии – я тоже помогу тебе. Считай, и я умею магичить.
Он на мгновение прикрыл глаза – да. И попросил:
– Не бойся.
– Вот уж и не думала, – небрежно повела плечиком Хлоя.
Лео не сводил глаз с них обоих: «Если что – успею остановить». И прислушивался: ох как любопытно было бы услышать колдовские слова! Но Тим ворожил молча, только пальцы, почти касающиеся шва – аккуратного, конечно же, аккуратного, но все равно жутковато-неряшливого на вид, – слегка шевелились, будто выписывая какие-то знаки – медленно, неуверенно. А потом и вовсе одеревенели.
– Как ты это делаешь? – спросила Хлоя. – Ладно-ладно, не волнуйся, в твои секреты не лезу. Просто удивляюсь – и голова теперь не кружится, ну вот ничуточки, и как будто бы… не знаю, как сказать, но так спокойно стало. Теперь моя очередь. Садись… да, вот сюда, в кресло. Ну, быстрее!
Послушался беспрекословно – надо же! Хлоя плюхнулась на пол рядом, схватила его за руку, принялась согревать дыханием, тереть. То же самое проделала с другой. Потом ухватила обе – они не помещались меж ее ладошек, но она как-то ухитрялась их не выпускать.
– Няня всегда так делала, когда я приходила с мороза. Правда, смешно? – спросила она у Тима – и снова подышала. – Но ведь помогает. У вас и морозов-то таких не бывает, а тут иной раз руки в перчатках, да еще и в муфте, а все равно замерзают. А я ведь никакого холода не боюсь… И тебе уже помогает, чувствуешь! Чувствуешь, ожили, понимаешь, как все легко! – Лео подумал, что она сейчас вскочит и запляшет, как дикарка… ну какая из нее принцесса? – А когда похолодает, я тебя научу огонь в камине разводить… или ты умеешь? Нет, ты не думай, здесь везде печи ух какие. Просто с камином – по-настоящему тепло, особенно когда сам огонь разжег, понимаешь? Это тоже моя магия. И не вся, не думай. Вот скажи, ты любишь сказки?
«Он ненавидит твою болтовню», – чуть было не влез Лео. Но смолчал. Ему уже и самому было интересно, что девчонка дальше выкинет.
Тим медлил с ответом.
– Нет? Ну я же по лицу вижу – нет! А знаешь как няня говорила? Кто не любит сказки, тот боится мира. – Хлоя требовательно, совсем по-детски дернула Тима за рукав. – Слышишь, что говорю, истукан ты этакий? Я тоже не любила, а теперь очень люблю. Сказки, я тебе скажу, – магия посильней, чем твоя. Не веришь? Ну так слушай. И ты, Лео, иди сюда, чего двери подпираешь? Я вроде обещала тебе страшных сказок понарассказывать… или забыл? Кстати, сегодня будут только ваши, мне ваши больше нравятся… а нянюшка наших-то, может, и не знала. Чем страшнее была сказка, тем интереснее. А самая страшная из них… сейчас подумаю…
«Угу, тут и сказок-то никаких не надо, только за порог выйди. А можно и не выходить – и все равно испугаться до икоты». И снова он лишь подумал – не сказал. Нельзя выдать тайну даже намеком.
– И ты, Волк. Сюда, сюда, к Тиму. Тим, смотри, – она запустила пальцы в густую шерсть пса, – так еще проще согреться. Попробуй. Ну что же ты, – она улыбнулась, снова заискивающе, – не бойся.
– Не хочу, – не резкость – просто выдох.
– Не любишь собак?
– Не спрашивай.
– Хорошо, не буду спрашивать, – не стала возражать девчонка. Странно было видеть этих двоих такими покладистыми, не сказать – покорными. – Рассказывать буду. – Немного помолчала и вдруг протяжно, будто читая заклинание, провыла: – Ле-ео, свет погаси-и. – И, дождавшись, пока он в темноте ощупью найдет, куда усесться (попалось кресло-качалка, в котором прежде сиживал корабельный доктор), продолжила в том же духе: – Я расскажу вам о лисице, которая возмечтала стать девушкой. У девушек, думала она, красивые наряды, дорогие украшения, девушки покупают себе всякие лакомства. Девушки так звонко смеются и поют такие веселые песенки.
– Обещала страшное, а кормишь девчачьими сластями, – буркнул Лео. – Одежки, блестяшки и всякое такое. Давай я расскажу, а? Такое расскажу – у вас уши похолодеют!
– Вечно ты торопишься! – от досады Хлоя вышла из колдовского образа и превратилась в капризную принцесску. – Ты дальше слушай. Лисица жила у бродячих актеров, ее возили из города в город, из селения в селение в тесной клетке и показывали за деньги. Она ровным счетом ничего не умела, но старик-хозяин ухитрялся внушить доверчивому люду, что по ее поведению можно предсказать всем и каждому будущее, ведь она в самом прямом родстве с лисами-оборотнями из Леса Тысячи Молитв. Лес называли так потому, что только тот, кто, очутившись там, успевал вознести богам тысячу молитв, оставался в живых. Того, кто не успевал, сжирали оборотни, – голосок у девчонки дрогнул, будто бы она не на шутку испугалась. – Но тот, кто успел…
– Это сколько ж времени надо шататься по лесу, чтобы прочесть аж тысячу молитв! – Лео из упрямства пытался толковать сказку как быль. – А главное – зачем? Дураку понятно – первую прочитать не успеешь, как тебя уже кто-нибудь на зуб попробует.
– Тот, кто успел, – на этот раз девчонка не позволила сбить себя с толку, – целый год мог повелевать и оборотнями, и обычными лисами, а потом до самой смерти оставался под их защитой.
– А что, если сразу двое успели? И эти двое жуть как хотят друг от друга избавиться? – не сдавался Лео и раскачивался так, что рисковал завалиться на спину или клюнуть носом пол. – Еще сильней, чем вот этот мрачный тип – от меня? Или правильней спросить: а что, оборотни настолько дурные, что позволяют себя подловить? Даже если молитвы совсем короткие, все равно… В чем тут подвох-то?
– В том, что мы никогда не дойдем до сути, если ты постоянно будешь перебивать, – вдруг вступился за незадачливую рассказчицу Тим.
Ничего себе! Никак, сейчас самое время врезать ему по соплям?
– Лисица слушала-слушала, что плел о ней хозяин, – слегка повысив голос, давая понять, что не следует вмешиваться, продолжила Хлоя, – да и поверила. И решила во что бы то ни стало добраться до Леса Тысячи Молитв, чтобы найти своих родичей…
Весь рассказ о том, как глупая зверушка улизнула, когда ей меняли воду в плошке, долго странствовала, голодала, научилась охотиться, проявив при этом нежданную смекалку, нашла дорогу, встретилась с оборотнями и внезапно и вправду оказалась с ними в родстве, уложился в несколько фраз. Ну почему всегда так: дошло до приключений, а у сказителей фантазия иссякла?
– И узнала она от старейшин: не будет ей проку от наследственного дара, не сможет она оборачиваться девушкой, если не станет пожирать людей…
И, словно решив угодить Лео, Хлоя пустилась в долгий рассказ о том, как лисицу учили охотиться – но уже на людей.
– Лисы не охотятся стаями, если они не оборотни. Лисы не воруют одежду и украшения из домов зажиточных поселян, если они не оборотни. Лисы не могут пристально смотреть в глаза человеку, если они не оборотни…
– Ты оборотень? – Тим явно насмехался. Но обычного ожесточения в его словах не слышалось.
– Почему? – а Хлоя-то вдруг растерялась… странная девчонка!
– Постоянно норовишь в глаза заглянуть.
– Ну если ты говорить отказываешься, должна же я хоть по глазам что-то понять! – девчонка не утаила досаду… или сдержать не смогла?
– И много поняла? – Тим уже не просто иронизировал – он подначивал.
– Нет. – Лео показалось, что Хлоя сейчас шмыгнет носом. – Это потому, что ты колдун, да?
Прозвучало совсем по-детски. Даже Тим рассмеялся.
– Никакой я не колдун, не забивай себе голову глупостями.
– И не опасен?
– А ты меня боишься? Ну все-таки? – живо спросил Тим. Оказывается, он умеет веселиться! Поверить невозможно, но магия Хлои действует.
– Нет.
– Вот и не бойся.
– Ага. А научиться можно? Ну, тому, что ты умеешь?
Шестое чувство подсказало Лео: этот вопрос был лишним. Вот и Тим молчит, и Хлоя, кажется, поняла, что все испортила, испугалась.
– Ти-им…
– Нельзя, – слово жесткое, а тон – как у взрослого, который пытается успокоить огорченного ребенка. – Пользуйся своей магией. Она лучше.
Он это серьезно?! Вроде да.
– Продолжай. Я больше не помешаю.
И все-таки он не фальшивый! Присмиревший, спокойный – и спокойствие как будто бы не напускное. Но не фальшивый. Надо выяснить, в чем дело. Не в лоб, конечно, исподволь… хотя в лоб он тоже заслужил.
– Ну так во-от, – если Хлоя и была расстроена, то совсем немного, – бывают моменты, когда ты не можешь ни злиться всерьез, ни огорчаться, теперь он это точно знал, – лисица научилась охотиться и убивать. Научилась оборачиваться девушкой. Очень красивой девушкой. Однажды она, приняв человеческое обличье и надев лучшие из украденных у людей нарядов и украшений, пришла на ярмарочную площадь, где как раз выступали бродячие актеры, у которых она когда-то жила. Ее увидел сын хозяина, статный юноша, по нему вздыхали многие девицы, а он только отмахивался. А тут – влюбился без памяти. И она будто бы взглянула на него другими глазами, и в ее сердце тоже вспыхнула любовь…
– Чего, – Лео демонстративно зевнул, – все страшное уже кончилось? Тогда, пожалуй, пойду к себе, вздремну.
– Иди. Не буду тебя больше уговаривать, – небрежно бросила Хлоя.
Он остался.
– Няня говорила, что когда вспыхивает любовь, самое страшное только начинается, – девчонка фыркнула, и ему подумалось – а ведь Тим прав, она похожа на лисичку-оборотня, зловредную, но не опасную. – Так вот, юноша низкого происхождения никогда не осмелился бы подойти к той, кого он считал дочерью богатого, а возможно, и знатного человека, – Хлоя принялась делать пассы руками, в лунном свете тени сплетались в узоры – жутковатого вида, текучие, – ведь лицо ее было светлым и чистым, руки нежными, а одежда и украшения свидетельствовали о достатке семьи. Но любовь его была столь велика, что он отважился…
– Ну хоть сразу отважился, и на том спасибо, не то я заснул бы, – из вредности вставил Лео – чтоб не думала, что ему интересно, как там все дальше будет… а ведь и вправду интересно.
– Но едва он взглянул девушке-лисице в глаза, как к ней вернулась память, отнятая любовью. Вспомнилось, как он однажды в отсутствие отца три дня не давал ей пищи и воды, потому что пьянствовал со случайными приятелями, как он вытащил ее из клетки за загривок, чтобы показать публике, а когда она попыталась вывернуться и укусить, со всей силы ударил по носу раскрытой ладонью, как он, потехи ради, совал горящий факел меж прутьями клетки…
Волк тихонько заскулил и, встав передними лапами на подлокотник кресла, ткнулся мордой в плечо Тима.
– Уйди, – велел Тим.
Обиженный пес поплелся к двери и растянулся вдоль порога.
– С ним так нельзя, – укорила Хлоя. – Он чувствует, когда человеку плохо, и старается утешить.
– Раз он такой умный, объясни ему, что я не нуждаюсь в утешениях, – холодно промолвил Тим, становясь похожим на себя прежнего. Чего он на собаку-то взъелся?
– Ему я верю больше, чем тебе, – не осталась в долгу девчонка, но почему-то одним этим замечанием и ограничилась. – Ну да слушайте дальше. Едва она вспомнила обо всех тех унижениях и мучениях, которые пришлось терпеть…
В дверь постучали. Эх, быть такого не может, чтобы не прервали, когда и вправду начинается самое интересное! Простит парня лиса, и вся история превратится в медовый пряник, или…
Они не вышли к ужину, вдруг дошло до Лео.
– Дети, вы позволите?
Во, и пришел не кто-нибудь – самолично хозяйка. Де-ети!..
– Да, тетя, мы все тут, – громко сказала Хлоя и вдруг добавила: – Тим, прости, что распоряжаюсь за тебя. В другой раз будь сообразительней, хорошо? Это ведь твоя комната, понимаешь?
Хозяйка, как всегда, величественно вплыла – кажется, ходить иначе она и не умела – по дорожке света, расстелившейся от порога. Ее сопровождали Фло и какая-то незнакомая бабка в лиловых шелках, пухлощекая, румянец, как… как у той наездницы с картины, и вообще похожа. Уж не с нее ли портрет писали, когда она была в пару раз… нет, раза в три моложе?
Тим встал, зажег свет, поклонился гостьям… вежливый, негодяй! И не скажешь, что они ему как кость поперек горла. Лео не тронулся с места.
– Вы почему в темноте сидите?
– Страшные сказки рассказываем, – озорно улыбнулась Хлоя. – Ну тетечка, ну когда светло – не так страшно!
– Знаю, – с серьезным видом кивнула хозяйка. – Но ужинать в темноте будет несколько затруднительно, не находишь? – Она сделала знак, три служанки внесли подносы, накрыли на стол и тихо удалились… тоже ничего себе сказочка! – Сегодня у вас был долгий и трудный день. У всех троих. И сказки… да, сказки – это верно. – Уж не померещилось ли ему? Улыбка тетушки удивительно напоминала улыбку Хлои. – Вас никто не побеспокоит. Но, дети, прошу вас вернуться в свои покои не позднее полуночи. Все-таки Хлоя нездорова. – Лео посмотрел на Тима. Мальчишка отвел взгляд. – К завтраку можете не выходить. И все занятия на два дня отменены. Господин учитель словесности счел, что вам необходим день отдыха и убедил в этом дядюшку. Но, – как будто лошадь пришпорила, – завтра и послезавтра к ужину вы, все трое, явитесь без опозданий, а в пятницу столь же аккуратно придете на занятия. Пока будете заниматься вместе, далее будет решено, в зависимости от уровня ваших знаний и от усердия, как лучше поступить. После основных занятий тебя, Лео, и тебя, Тим, ждут в тренировочном зале. А у тебя, Хлоя, – урок игры на пианино. Я уже поняла, что со мной ты заниматься не желаешь, маэстро Кляйн тоже не добился заметных результатов. Так что я взяла нового преподавателя.
–Ну те-етушка… – захныкала девчонка. Знает ведь, что не открутится, но как же не повредничать.
Хозяйка прикинулась глухой.
–Я была уверена, что возражений не последует. Приятного аппетита.
Поужинали быстро, в полном молчании. Тим почти не ел, но тетушки, которую это озаботило бы, рядом не было. Закончив трапезу, Хлоя властным жестом отвергла помощь, самолично сгрузила все со стола на подносы и бесцеремонно выставила один за другим за дверь. Погасила свет и села на прежнее место.
– Вы, конечно, хотите узнать, что было дальше, – растягивая слова и делая немыслимо долгие паузы, заговорила сказительница. – А было вот что. Едва лисица вспомнила об унижениях и мучениях, которым подвергал ее этот человек, любовь превратилась в ненависть. Она заманила юношу в Лес Тысячи Молитв и… не-ет, не съела – обезобразила и изувечила. Уродливый, больной и запуганный, он униженно прислуживал ее стае, пока не утратил последние остатки рассудка и не стал загонщиком – теперь уже сам он, воя, стеная и взывая о помощи, увлекал новых жертв в Лес… И однажды лисица посмотрела на него – и, будто очнувшись, вспомнила о своих мечтах, о своей любви, и устыдилась самой себя – как могла она полюбить чудовище? как могла сама превратиться в чудовище? И тогда она, обернувшись девушкой, взяла его за руку, подвела к обрыву и бросилась вниз, забрав его с собой в бездну… – Хлоя шумно выдохнула. – И с той поры по земле бродят два духа-мстителя – дух девушки карает тех, кто предает себя ради того, чтобы потешить гордыню, дух юноши – тех, кто предает себя из трусости. Невозможно предать кого-то, если раньше не предал себя, так нянюшка говорила.
– Эту историйку тебе и впрямь нянька рассказала? – Лео восхищенно присвистнул. – Забавная, видать, старушенция…
«Была», – он прикусил язык. Сколько еще шишек он должен набить и сколько ран нанести другим, прежде чем научится сначала думать, а потом говорить?!
– Она была молодая.
– Она была из наших? – ледяным тоном осведомился Тим.
– Да. Я ведь вроде сказала. Или нет? А если и нет, неужто ты сам не сообразил? И что в этом такого?
Молчание – как топор палача, занесенный сразу над всеми троими. Кто-то должен принять удар на себя. Тот, кто старше и сильнее.
– Никогда бы не подумал, что маленьким девчонкам рассказывают такие сказки, – протянул Лео с покровительственно-дурацкой интонацией.
– Думай хотя бы иногда, – посоветовал Тим. – Не то однажды жутковатая сказка станет жуткой реальностью.
– Страх потерял? – вскинулся Лео.
Хлоя стремительно вскочила.
– Мальчишки, может, хватит на сегодня? – а вот голос ее звучал устало, несчастно.
– Да усядься ты. Я увечных не трогаю. Подожду, пока…
– Можешь не утруждать себя ожиданием, – в тон ему отозвался Тим. – Пресмыкающиеся вызывают у меня брезгливость.
– Я поняла. Вы все равно сцепитесь. И знаете, что я решила? Я не стану встревать. Что бы ни случилось – не стану.
Она не злилась – она была в отчаянии. И виноваты в этом они. Оба. «Ладно – мы. Мелкой-то за что достается?» Волей или неволей они втравливают ее в свои войны… а оно ей нужно?
А ведь несколько минут назад все было так здорово!
– У меня только одна просьба – не сейчас. Давайте представим, что мы… ну ладно, не приятели – случайные знакомые, которые, ну, как в наших сказках, застряли в какой-нибудь таверне во время бурана и рассказывают сказки. От нечего делать и…
– Рассказывай, – быстро согласился Тим. Дурень упертый, а все ж сообразил: хватит девчонку мучить.

[Елена Яворская]

И она не заставила себя упрашивать. И сказки были как на подбор.
О старике, что видел призраков и с помощью ведомых ему тайных знаний выпытывал у них истину о кошмарных преступлениях – просто из любопытства. Это поначалу. А как понаслушался – воспылал жаждой мести, такой, что ого-го! Много сделал людям доброго, а еще больше – злого, потому что уверовал в свое всесилие. И ему самому потом не поздоровилось – сперва люди объявили его убийцей и казнили лютой смертью, а там уж и призраки с ним за прежние свои обиды поквитались.
О сестрах-близнецах, одна из которых научилась отбирать красоту у другой и поплатилась за это – но в проигрыше оказались обе, не могли они друг без друга. «Слишком добрым быть не надо», – пробормотал Лео. А Тим вдруг закашлялся – как тогда, в тюрьме. «Не разболелся бы опять…» – подумал Лео и обалдел: чего-о? совсем, что ли, двинулся на роли старшего братца?! Интересно, а кто на самом деле старше – он или мальчишка? И ведь у этого припадочного, повернутого на правилах, не спросишь. Как же, как же, у них нет ни имени, ни семьи и для всего мира вовсе не рождались. Во рту стало горько.
А Хлоя начала новую сказку: о добром духе, проклятом и обреченном творить зло, – к нему, заточенному в подземелье, приходила девушка и говорила с ним, чтобы он не сошел с ума от одиночества, и наконец задумала его освободить. Но он уже не мог остановиться – он жаждал крови, и убил ее. И стал демоном.
Потом – о древнем драконе, из века в век бравшем человеческие жертвы – нет, дракон не был жесток, как думали люди; он окроплял кровью скорлупу, которую мы именуем земной твердью, – и скорлупа и вправду оставалась твердой. Если люди отмаливали чью-то жизнь и крови не хватало, чтобы окропить всю землю, случались страшные землетрясения – и скорлупа раскалывалась, города обращались в прах, гибли многие и многие, а скорлупа снова твердела.
– Дракон не вправе щадить одного, ведь от него зависит жизнь многих, – заключила Хлоя и обессиленно привалилась головой к подлокотнику кресла.
Тим потянулся к ней, простер ладонь над раной. Девчонка отстранилась:
– Ты чего?
– Хочу убедиться, что все в порядке.
– А почему не спросишь?
– Я и сам могу узнать. И уже узнал. Я же обещал…
– Болван самонадеянный! – голос у девчонки стал глухим, хрипловатым, еще бы – столько болтать-то, но было заметно – к ней вернулось хорошее настроение. Теперь главное, чтобы никто снова не напортачил.
– Я о другом спрошу, – нет, этот точно не напортачит, ведет себя как примерный мальчик… да что с ним такое?! – Няня много таких сказок тебе рассказывала? И много ли ты помнишь?
– Наверное, все до единой. – И Хлоя – спокойная-спокойная. – Много, мало… не знаю. На книгу из тех, что Лео любит, чтоб еле в руках помещалась, не хватит, а нам на пару вечеров – точно. А что?
– Тебе пора. Вам обоим.
И это ответ?! Этот чокнутый попросту выставляет их? Вот так ни с того ни с сего? Эх, рано расслабились!
– Завтра вечером продолжим. Если не передумаешь.
– И не надейся! Нипочем не передумаю.
…Шаги в коридоре стихли. Лео вошел в свою комнату.
Он выждал еще немного. Тихонько запер обе двери – и внешнюю, и ведущую в гостиную – на задвижки; да, таятся только малодушные, однако есть то, чего лучше никому не видеть. Хотя бы и для их безопасности. Столовый нож для ритуала подходит плохо. Но проклятия надо снимать как можно быстрее, пока они не начали менять судьбы, а добыть что-нибудь получше, не привлекая внимания, сегодня точно не удастся. Лео и Хлоя не заметили, что он спрятал нож, – уже везение.
Огонь свечи. Вода в чашке. Сталь – к счастью, и во дворце понимают, что резать мясо заточенным скругленным серебром – идея так себе. Крупинки соли – просыпал как будто бы случайно, теперь собрал с ковра. Все готово для обряда.
Тот, кого здесь зовут Лео, во всеуслышание объявляет его колдуном и в своих словах ничуть не сомневается. Он вообще мало в чем сомневается. Наверное, и девчонкины сказки для него – лишь увлекательные истории, из тех, что рассказывают, чтобы скоротать вечерок. Поверил бы он, если бы услышал, что колдуны – выдумка, а эти вот странные сказки – предупреждение? Интересно, сколько сама девчонка понимает из того, что говорит? И кем была ее няня? Откуда молодой женщине, почему-то поселившейся у нелюдей, было известно столько… столько?! Стоит жить хотя бы затем, чтобы выяснить.
И знал бы этот мальчишка-простолюдин, кто такие Владеющие Судьбами и каково их могущество! Интересно, осмелился бы тогда – даже за глаза – сказать, что они колдуны?.. Хотя бы по недомыслию, как у него частенько бывает?
Нет. Он обычный человек из низших, ему не дано прикоснуться к Знанию и Силе. А и было бы дано – не отважился бы. Ни за что. Он ведет себя нагло и самоуверенно потому, что не знает. Ничего не знает.
Сила – бремя высших. Так говорит отец.
Он сжимает в правой руке нож. Левую руку – ладонью вверх. Закусывает губы. Надрез: прямоугольник – голова, линия вправо, вниз – хвост… Символ Дракона. Вроде бы получается так, как надо. Лишенный имени и рода, он все-таки остается посвященным четвертой ступени, это невозможно отнять.
Нож – в сторону. Смачивает пальцы в чашке, омывает рану – тоже над чашкой, осторожно. Ради обряда не было бы смысла так стараться, все равно, куда стекает кровь. Но при мысли о том, что придется смывать ее со стола, начинает тошнить – сколько раз приходилось мыть алтарь и полы в Зале Посвящений после ритуалов. И оставлять нельзя. Служанка донесет, будут лишние вопросы, идиотское любопытство. Они этого не знают, но для них же лучше, чтобы он молчал. Даже его мысли опасны для наивных дураков. Их счастье, что он дошел всего лишь до четвертой ступени и не обрел настоящей силы.
Теперь – соль. Рану не просто жжет – раздирает, пламя свечи сначала кажется нестерпимо ярким, а потом расплывается, расползается желтым пятном в темноте. Тихо, тихо, тебе не так уж больно, скоро пройдет, ты ведь знаешь – скоро. Их счастье, что он дошел всего лишь до четвертой ступени, а для него – непонятная милость судьбы, такому, как он, нипочем не подняться выше второй. Его проклятия, даже те, что не высказаны вслух, имеют силу, пусть небольшую, но все-таки. Он пожелал девчонке зла – и она пострадала. Он ведь помнит, что не толкал ее. Он просто заставил ее отшатнуться и оступиться. Сам того не понимая – заставил. И спохватился только тогда, когда увидел кровь. Для того, чтобы сдержать слово, данное министру, придется следить не только за каждым своим шагом и словом – за каждой мыслью.
Боль еще не прошла, но медлить нельзя. Он держит клинок в пламени свечи, потом резко прикладывает к ладони и не отводит, пока может терпеть. Кажется, нож уже начал остывать. Это хорошо, обряд проведен так, как полагается. А главное, удалось вспомнить обо всех… надо надеяться, обо всех проклятиях, начиная с тех, что приходили на ум, когда возвращалось сознание, и заканчивая сегодняшними, обращенными против бесцветного и против девчонки… наверняка это она играла, недаром ее тетка так недовольна. Руки отсохнут… придет же такое в голову! Она и так ничего не умеет и вряд ли научится.
Подчиняться правилам дома и проклинать его обитателей – бесчестно. Даже нелюдь признает, что поединок должен вестись на равных. А слово посвященного может иметь непредсказуемые последствия.
Теперь беспокоиться не о чем.
Он идет в ванную комнату (она намного меньше, чем была дома, но там ею пользовались все, а тут – он один), выплескивает воду из чашки, подставляет левую руку под струю ледяной воды. Потом пьет из пригоршней, сдерживая тошноту: вода с привкусом крови и паленого мяса. Долго мучается с повязкой: все равно не похожа на ту, что за полминуты соорудил доктор. Остается надеяться, что никому не придет в голову присматриваться.
Бесшумно открывает дверь, прокрадывается, оглядевшись, в коридор, спускается на полдюжины ступенек и кладет нож на одну из них. Если ему повезет, подумают, что служанка выронила – девчонка-то сваливала посуду на подносы, не заботясь о том, как все это потащат. Вряд ли в этом дурацком доме кого-то наказывают за такие пустяки, к тому же нож из простого металла.
Его начинает бить озноб, а рука горит, будто он по-прежнему прижимает к ране раскаленный клинок.
Он привык к бессонным ночам. Нельзя пользоваться Силой и ничего не отдавать взамен. В голове крутятся обрывки девчонкиных сказок. «Дракон не был жесток…» Интересно, она услышала эту фразу от няни или сама придумала? Наверняка сама. Люди Дракона, даже последний простолюдин, знают – он не нуждается в оправданиях.

[Елена Яворская]

Глава 12
Колдун накликал – на следующий вечер Хлоя была не в настроении что-либо рассказывать. Вообще. Не то что сказки. Признаться – в таком бешенстве Лео ее еще не видел. После ужина тетушка заявилась в библиотеку и куда-то утащила девчонку, походя приказав Лео отправляться к себе и отдыхать. В шестом часу вечера Хлоя ворвалась к Лео – вся в оборочках, кружавчиках, бело-розовая, как пирожное, аж в горле саднить начало, захотелось водички. Кукольные локоны, рана прикрыта большущим дурацким бантом.
– Иногда я думаю, что дядюшке и тетушке наплевать на так называемые приличия. А иногда – что они молятся на всю эту чушь, лишь бы выглядеть более или менее пристойно в глазах света.
Бросилась в кресло и единым духом выдала: оказывается, еще третьего дня господин военный министр попросил разрешения нанести неофициальный визит, причем в сопровождении старшего сына, а она об этом знать не знала, вроде как ее и не касается. На самом же деле дядя Ник уже который год лелеет мысль о помолвке… с кем? Да ясно с кем! С ходячим пособием по великосветскому этикету!
– Ты представь, я целых два часа была вынуждена трепаться о всякой ерунде с пустоголовым мальчишкой, пока они что-то обсуждали… я боюсь, дядя Ник никак не успокоится, что не удалось раздуть шумихи вокруг вашей истории. Да, мирный договор заключен, да, всякие репарации-контрибуции – дело решенное. Но наши спят и видят, как бы оттяпать у ваших западные провинции по самую Бирюзовую реку – там же и серебро, и свинец, и малахитовые залежи… Ну что ты смотришь на меня, как на заговорившее пугало? Если мне все-таки подарят попугая, на что я уже и не надеюсь, он скоро и не такое оттарабанит всем на удивление. Жить здесь и не знать таких вещей просто невозможно… недопустимо, как ты еще не понял?
– Так что с провинциями? – требовательно спросил он.
– А то, что найти предлог можно всегда – и, придет срок, найдут. Что бы не воспользоваться еще и вами? Из вас может такое знамя получиться – лучше и не придумаешь…
Долго возмущалась, еще дольше успокаивалась. К Тиму с рассказом о своих злоключениях не кинулась. И правильно. Ляпнет лишнее, чего ему пока знать не нужно, – и прощай, покой. И так не угадаешь, когда и из-за чего этот бешеный начнет чудить…
Ну да вроде бы все бури сегодняшнего дня миновали, осталось перетерпеть ужин – к счастью, нежеланные гости уехали сразу после обеда, на который Лео не пригласили – рыженькая миловидная служанка принесла поднос с кушаньями в его комнату. Ай, была бы охота обижаться! Дураку понятно – хозяин оберегает их с Тимом от этого проходимца в золотых эполетах. А Тим, будь его воля, вообще никого не видел бы. Вот и сейчас сидит по левую сторону от хозяйки, по правую – от Хлои, потускневший-посеревший, глаз не поднимает, режет отбивную на малюсенькие кусочки и не норовит после этого переложить вилку в правую руку, а ест левой… хотя видно – пальцы насилу сгибает. К десерту еле притрагивается… Они что там, в их Внутреннем городе, обжираются пирожными, фруктовым и шоколадным мороженым и прочими вкусностями на завтрак, обед и ужин, и теперь мальчишку от них с души воротит? У них-то дома дорогие лакомства были только по праздникам, а в обычный день – яблоки, а то и рисовые пирожки без начинки. И из-за стола было принято ставать следом за отцом, наелся, не наелся – какое кому до этого дело? В другой раз будешь расторопнее.
Здесь же терпеливо ожидали, пока последний из трапезничающих отложит столовые приборы, вели негромкие беседы, подкармливали собак. Кажется, он начал понимать, почему дядюшке так нравятся эти вечерние посиделки! Но сам хотел бы ужинать не в этой большущей столовой в окружении чужаков, а в компании Хлои за библиотечными стеллажами.
Сегодня последней оказалась девчонка. Да, в десерте ковырялась тоже без воодушевления, зато вроде бы понемногу пришла в неплохое расположение духа. Кинула взгляд на Лео, потом – на Тима: дескать, как и договаривались? Хозяин перехватил ее взгляд:
– Тим, мне надо с тобой поговорить. Не беспокойся, надолго я тебя не задержу.
Эти слова, понятно, были адресованы всем троим. Вот как старый лис это проделывает, а? Парой фраз и обнадежил, да, – мол, ваши планы остаются в силе, конечно-конечно, и сразу же пресек возражения – то, что он собирается сказать, только для ушей Тима, больше ни для чьих. Да и демоны с ним, не слишком-то и любопытно!
…Министр не обманул – начал без предисловий:
– Покажи руку.
Изображать непонимание было бесполезно, да и унизительно.
С повязкой бесцветный тоже возиться не стал – снял аккуратно, но без особой деликатности. Верно. Он и сам давно убедился, что проще сразу отрывать, а не тянуть понемногу.
Ладонь выглядела, как и следовало ожидать, мерзко – кожа отекла, раны покрылись желтоватой коркой. Все-таки загноились. Ну, ничего другого он и не ожидал – жжет и лихорадит-то не просто так.
– И как это понимать? – бесцветный говорил тихо, но тон не предвещал ничего хорошего. – О колотой ране я знаю. А резаная? – Руку не отпустил, продолжал разглядывать так, будто намеревался прочесть на ладони ответы на все вопросы.
– Так было надо.
Несложно догадаться: этот ответ не устроит министра. Но ничего иного на ум не приходило.
– Облегчу тебе задачу: знак Дракона я узнал. Тебе не повезло – это единственный из древних знаков, который мне хорошо известен. Или повезло, ведь достаточно будет ответить всего на один вопрос, а не на дюжину: зачем ты воспользовался своими способностями?
Когда-то ему казалось, что тяжелее всего – молчать. Молчать, чтобы не быть слабаком, молчать, чтобы не стать предателем. За эти дни он понял, как заблуждался. Тяжелее всего отвечать, когда этого отчаянно не хочется. Стыдно признаваться в милосердии к врагу. Но если ты принят в семью… Почему же так сложно?! И ни один из накрепко затверженных Законов Чести не дает подсказки! Спасает лишь одно из простейших правил поведения: младший, говоря со старшим, должен смотреть в пол. Раньше он ненавидел это правило. Смешно. А ведь так намного проще: никто и ничего не прочтет в его глазах… глаза его всегда выдавали.
– Позвольте мне умолчать о том, о чем я должен умолчать, – подбирать слова было нелегко, приходили на ум только мертвые, книжные, но, наверное, это к лучшему. – И позвольте заверить вас, что мои действия – не во вред, а во благо вам и тем, кто рядом с вами. И пока я живу под вашим кровом, я не использую свои умения против кого бы то ни было.
– Садись, – привычно скомандовал министр и требовательно позвонил в колокольчик.
Мгновение спустя на пороге появился слуга в синей с серебром ливрее (интересно, это цвета принца или всего королевского дома?.. как у них тут принято?.. всегда-то ему на ум приходят вопросы ни ко времени и не к месту!). Слугу он видел лишь боковым зрением – удостаивать низшего взглядом следует исключительно в случае необходимости. Да и все они тут на одно лицо.
– Шкатулку госпожи Фло, пожалуйста.
Слуга ушел, не проронив ни слова.
– Садись, – повторил министр и, дождавшись, когда он выполнит распоряжение, уселся рядом. – Ты не ответил на мой вопрос. Вопроса не понял? Поясню. Я не высказывал сомнений в тебе. Да, тебе здесь плохо, тебе – прости за откровенность, страшно, хоть виду и не подаешь. Ты постоянно просчитываешь каждый свой шаг, каждое слово, чуть ли не каждый вздох, ты не хочешь ошибаться – и забываешь, что ошибаться обречены все. Никто не сможет уследить за каждой своей мыслью.
Неужели все в его поведении настолько очевидно, что бесцветный читает его, будто раскрытую книгу? Молчи-не молчи – лучше не будет. А вот хуже…
– Обещаю не использовать твои ошибки против тебя. Дыши свободно, не ожидай подвоха. Наш договор предполагает, что я буду помогать тебе стать сильнее. И я намерен неукоснительно соблюдать его.
Министр умолк, ожидая, пока слуга освободится от ноши и откланяется.
Обтянутая темной кожей шкатулка больше походила на довольно объемистый сундук, с какими вроде бы ходят люди, продающие разные разности, он однажды видел такого, давным-давно, когда осмелился выглянуть за ограду отцовского дома. Ниже, по дороге у подножия холма, как раз проходил человек в темно-коричневых одеждах. «Странствующий торговец, – сказал старший брат. – Были бы монеты – можно было бы купить у него пару леденцов». – «А как? Ему же нельзя сюда подниматься». – «Зато кто-то из нас мог бы спуститься». – «А забор?..» – «Ты чего? Уцепился вот за этот выступ, ногу сюда… пяти минут за глаза хватит, чтобы вернуться». Брат не хвастался: ему бы хватило. Не то что болезненному и слабосильному младшему… «Но нам запрещено выходить за забор». – «Если повезет, никто и не узнает… Ай, что говорить, денег-то все равно нет!» Он так и не понял, почему можно нарушать запрет. Какая разница, узнает кто-то или не узнает? В первую очередь ты отвечаешь перед собой, не устает повторять отец. Таятся и лгут только трусы. Виноват – прими наказание… Брат трусом точно никогда не был, но…
Министр молчал, как будто бы чувствуя: сейчас не лучший момент для продолжения разговора. Но и времени даром не терял: открыл шкатулку, которая, как и думалось, оказалась наполнена всяческими баночками, пузырьками, маленькими кувшинчиками и чистым полотном, нарезанным на полосы и скатанным в тугие валики, и начал умело обрабатывать рану. Почему-то всех в этом доме – по крайней мере, тех, о ком удалось хоть что-то узнать, – тянет к медицине. Случайность? Не верится.
Он знает: если спросить – ответят. И бесцветный, и девчонка. Можно сравнить их ответы и узнать, честны ли с ним. Не спрашивает. И не потому, что приходится дышать через раз – руку просто разрывает, а потому что… да просто не хочется, и все!
– Я уже понял, ты не отступишь перед угрозой наказания. Однако ты должен усвоить: за ошибки тебя никто наказывать не будет. И никто не посмеет оскорбить или унизить. А для меня самое главное, что ни сомнения, ни страх… да ничто не заставит тебя пойти на подлость. Все-таки я кое-что в людях понимаю. Особенно в таких, как ты.
Он не проронил ни звука, кажется, даже не пошевелился. Но бесцветный в этом и не нуждался.
– Хочешь знать, каких это «таких»?
Какое ему дело до того, что думает о нем враг?!
– Иногда ты ведешь себя как глупый мальчишка. И даже глупее. Но душой и умом ты взрослый. Ты все для себя решил. И не ударишь исподтишка.
Когда тебя хвалит враг, ты совершил что-то непоправимое. Так говорит отец.
– Более того, я знаю, что бой между нами, когда придет время, будет проведен по всем правилам. Ты не воспользуешься своими познаниями в том, что у нас принято называть некромантией, а у вас – просто Силой.
А вот ради боя можно перетерпеть и ту болтовню, и все, что еще только предстоит.
– Выскажусь еще определеннее, и ты запомни раз и навсегда: я тебе доверяю. Настолько, что готов вложить в твою руку нож и встать перед тобой без оружия. У тебя темно на душе. Но сам ты светлый. Хлоя так говорит. И эта тьма тоже рассеется, вы справитесь – ты и те, кто рядом с тобой. Они помогут.
Похоже, министр по-своему истолковал события вчерашнего вечера. А может, и девчонка лишнего наболтала. Ее сказки со вторым дном, и стоило бы еще послушать, но и того, что он уже услышал – и от нее, и от министра, – пока что более чем достаточно, и так все это в голове пока не укладывается.
Бесцветный как будто бы снова что-то учуял, осчастливил сентенцией:
– Когда-нибудь ты поймешь, что ни в том, чтобы помогать, ни в том, чтобы принимать помощь, нет бесчестья. Ты ведь сам бросаешься помогать, ни о чем не думая. А потом – я заметил – стыдишься своей доброты.
Закрепил повязку.
– Через час-другой станет легче. Бальзамы госпожи Фло никогда не подводят.
Помолчал. И повторил вопрос:
– И все-таки зачем ты проводил обряд?
– Только что вы сказали, что мне доверяете. Этот вопрос – одно из проявлений доверия?
Министр расхохотался.
– Ну, мальчишка! Ну, нахал! Сумел оставить последнее слово за собой, да как! В этом поединке признаю поражение, – и слегка склонил голову.
Наверное, следовало бы испытать торжество, тем более что подвоха в словах бесцветного не чувствовалось. Но что-то не давало покоя. Внутри саднило так, что боль в руке казалась совсем незначительной… или это лекарство начало действовать раньше обещанного?
Ему так тошно оттого, что его назвали добрым? Теперь и этот назвал его слабаком! Они все это видят! Да, но…
Нет. Ему хочется повторить вчерашний вечер. Не ради какой-то там цели, а просто хочется – и все. Так нельзя. Нельзя так вот запросто болтать с врагами и простолюдинами. Нельзя ронять себя – потом не поднимешься. Он и так наделал слишком много ошибок за один вчерашний день.

[Елена Яворская]

В покое его не оставили: только вернулся к себе, сразу же явилась Фло, принесла кувшин с узким горлышком – в похожих дома принято было подавать к столу вино. Теперь эти кувшины вызывают у него дрожь – намертво связаны с болезнью, с лекарствами этой вот тетки-знахарки. Силы в ней ни на грош – он такие вещи чует, стоит только человеку час-другой посидеть с ним рядом, – но модно обойтись и без ворожбы.
Однако этот дом полон Силы. Самой разной. Хочется разобраться... Он уже почти забыл, что такое любопытство – и вдруг…
– Господин Тим, перед сном выпьете стакан этого снадобья. Оно поможет вам как следует выспаться. Если проснетесь ночью – выпейте еще стакан. – Министру – и тому не зазорно было бы поучиться командному тону у Фло. А в особенности – четкости формулировок, ну ни одного лишнего слова! – Не более трех за ночь, иначе может разболеться голова. И если что – вызывайте слугу, – кивок на колокольчик, – и велите звать меня.
– Благодарю вас, – церемонно ответил он. – С вашего позволения, я лягу немедленно.
– Позабочусь, чтобы вас не беспокоили.
Все бы в этом доме были такими понятливыми!
Он не слышит, как спустя четверть часа в комнату прокрадывается Хлоя, следом – Лео.
– Ну вот и порассказывали сказки… Как думаешь, он всерьез-то не заболеет?
– Да кто ж его знает? Твоя Фло говорит – скоро оклемается.
– Я волнуюсь. Ты последи за ним ночью. Тетушка не понимает – он ведь не позовет.
– Угу. Навязался на мою голову убогий.
Хлоя уходит, Лео в смежной гостиной укладывается на пол и таращится в потолок. Маетно. И так одиноко, как давно уже не было.
Возвращается в комнату Тима. Садится у изголовья кровати, как сиживал раньше, когда этот горемыка валялся чуть живой… Делает знак, отгоняющий бесов: вспомнишь о беде – накличешь! Эх, а ведь еще месяц назад он не верил ни в бесов, ни в демонов, ни в богов с добрыми духами… страшно сказать – в существовании самого Дракона сомневался!
Мальчишка спит. Не сказать что уж совсем спокойным сном… вот, опять дыхание сбилось, кисти рук – даже та, что под повязкой, – сжимаются в кулаки, иной раз сквозь стиснутые зубы прорывается тихий стон. Но не мечется и не бредит, как прежде. Оклемается, точно оклемается.
Лео сползает с кресла, прихватив маленькую подушечку, и устраивается на ковре. Следить сквозь дрему за великовозрастным болваном всяко проще, чем за племянником-трехлеткой, – они тогда двое из всей семьи ухитрились подхватить корь, и решено было запереть их в пристройке, чтобы зараза не расползлась по дому. Воду и еду им подавали через окошко, лекарства – тоже, но тоскливо было и, что греха таить, страшно – и за себя, и за мелкого. А тут всех дел – поглядывай вполглаза да слушай вполуха.
К рассвету дохляка перестало лихорадить. Лео потихоньку пробрался к себе, бросился на кровать прямо поверх покрывала и уснул мертвецким сном.

Глава 13
Недавний смутьян сидит-посиживает за обеденным столом, по правую руку а манеры-то, манеры – индюку Рику впору от зависти удавиться! Хозяйка смотрит – умиляется. А чего бы ей не умиляться: Тим аккуратно является к столу трижды в день (Лео и Хлоя старательно избегают совместных завтраков и обедов, предпочитая трапезничать в библиотеке, в гостиной… да где угодно, только бы не прослыть благонравными детками).
И на занятиях он зубрила зубрилой, в книжки-тетрадки пялится, помалкивает, а спросят о чем – начнет говорить, да так, что не остановишь. И в комнате у себя все время над книжками. Наставники смотрят на него не как на чудика – как на чудо. Будь их воля, каждый, небось, заказал бы по его портрету и установил на домашнем алтаре… ай, у них же это не принято, а иначе бы точно! Почтительный, старательный, рассудительный… Ага, прям так и говорят, и в пример ставят. Появись такой гусь у них в школе – его бы на второй день поколотили. Рассуди-ительный! Это он-то?!
«Да ну, этого колотить – даром кулаки отбить, – злоехидно вмешался внутренний голос. – Не напугаешь».
Но хочешь-не хочешь, надо признать – с чего-то вдруг стал и старательным и рассудительным. Почтительным?.. гм! А ведь и вправду! Что-то задумал? Но что? На вопрос не ответил, отмолчался. В ответ на повторный процедил: «Это мое дело». Разве что не добавил – «чернь». Это снова был другой Тим. Третье превращение за считанные недели.
Хлое повезло ничуть не больше. Когда стало ясно, что мальчишка их избегает, она решила во что бы то ни стало вытянуть его на очередные посиделки – на этот раз в библиотеке, с вкусняшками и, конечно, с неизменными страшными сказками, и однажды, едва окончились занятия, принялась зазывать.
– Мне это неинтересно, – вот и весь ответ.
Хлоя оторопело замерла, но быстро собралась и перешла в наступление:
– Но ведь было интересно!
– А теперь неинтересно.
– То интересно, то неинтересно… Ты что, девица? Пойдем, говорю! – она притопнула ножкой.
Он невозмутимо повернулся к ней спиной и принялся собирать со стола свои книги, укладывая корешок к корешку, уголок к уголку.
– Ти-им!.. – жалобно протянула Хлоя. – Ну прости, я всегда несу всякую чушь, когда расстроена. Пойдем, а?
– Я не сержусь. Мне все равно.
Вроде бы обычный ровный тон. Но было в нем что-то такое, что Хлоя отступилась – и больше не подступалась.
Теперь они встречаются только за ужином и на занятиях. Мальчишка с равным усердием учит формулы, вычерчивает по памяти карты и сражается в примыкающем к оружейке тренировочном зале с Гартом – помощником начальника стражи.
Уроки фехтования им дает лично начальник, господин Эвард. Шутка сказать – отставной полковник. Тот самый толстячок, что казался таким забавным, когда суетился с ключами возле пристройки. Хворал он тогда – лично соблаговолил об этом сообщить после того как загнал Лео в угол – в самом буквальном смысле слова – и обезоружил. Потом прочел долгую лекцию о том, как нехорошо беспокоить старых больных людей и как опасно недооценивать противника (Лео понял не все слова, акцент у дядьки был жуткий, но уж общий смысл до него дошел… и без слов дошел бы, хватило бы одного выражения лица!), – и принялся за Тима. Тим продержался на две минуты дольше. На целых две минуты, как не преминул заметить господин Эвард и заключил: учить вас еще и учить. И принялся за дело с таким рвением, будто от результата зависела его жизнь. Гоняет их ежедневно по полтора часа, а то и дольше… впрочем, «гоняет» – это сильно сказано. Для издевательств над «бестолковыми мальчишками» – иначе он их и не называет – у него есть Гарт. Уж этот не упустит ни единого случая продемонстрировать свое превосходство, да не просто так, а чтоб на память ученикам остались синяки и ссадины. Еще и комментирует – на языке сыновей Дракона! И говорит он куда свободнее, чем господин Эвард. Как успел уяснить Лео, здесь их родной язык отнюдь не под запретом, по крайней мере, в доме министра иностранных дел – только поощряется. Шеф-повар – и тот способен пару-тройку фраз связать. Но Гарт… он что, нарочно затверживал всевозможные оскорбления?!
Пока Гарт дрессирует одного, господин Эвард, не торопясь и не раздражаясь – видать, загодя настроился на то, что имеет дело с безнадежными тупицами, – втолковывает второму премудрости благородного искусства. Потом наставники меняются местами – и так до пяти раз за урок. Выползаешь к ужину – глаза на еду не смотрят. Вообще ни на что не смотрят. «Ничего, втянитесь», – приговаривает хозяин. Ободряет или злорадствует?
На днях, слоняясь вечером без дела – читать и то не хотелось, муторно было на душе: в дом опять пожаловал военный министр с сынком, и бедную Хлою утащили в парадную гостиную, – Лео проходил мимо лестницы, что вела в оружейку и тренировочный зал, и услышал донельзя знакомые звуки… от которых, признаться, уже начинало подташнивать. Решил полюбопытствовать. Вошел – и обомлел: Тим и Гарт увлеченно сражались друг с другом. И кто знает, сколько еще длилась бы игра неутомимого кота с отчаянной мышью, если бы Тим не отвлекся при виде незваного гостя. Замысловатый финт – Гарт, как всегда, работал на публику, – и шпага Тима упала к ногам Лео. Суть уловки поняли оба: теперь, чтобы поднять оружие, этому гордецу, изображающему смиренника, придется склониться перед недругом. На это неизменно указывал Гарт в подобных ситуациях. И ясно было: зловредный помощник начальника стражи нарочно проделал этот трюк, стоило появиться свидетелю. Тим медлил. Лео глядел на него во все глаза, разве что на Гарта покосился – ну, так и есть: физиономия хищная, азартная. Вот гад! Эй, ну а ты чего застыл? Ты же можешь поставить его на место – да, не оружием, но словами уж точно…
– Не хочешь продолжать? – Кот разочарован: мышь, забавно агрессивная минуту назад, впала в апатию. – Напомина-аю: именно ты попросил меня дополнительно заниматься с тобой по вечерам…
Дополнительно?! Ему что, днем мало достается?! Ну точно, с придурью. Он, Лео, повыносливее – и то прекратил поединки с Бертом. Просто сил не остается.
– … И даже ходил ради этого на поклон к господину Эварду… А склониться, чтобы поднять свою кочергу – а так обращаются как раз таки с кочергой, – противоречит твоим представлениям о чувстве собственного достоинства?
Этот – на поклон?! И смолчал, хотя Гарт его провоцирует? Нет, теперь вообще ни капли сомнений: не просто так он стал образцом благонравия. И надо во что бы то ни стало…
– …Но если ты думаешь, что я готов попусту терять время, ты ошибаешься. В конце концов, я недавно в этом доме и еще не видел всех сокровищ искусства, их тут немало. Самое скромное полотно, которому нет и полувека, для меня представляет больший интерес, чем один маленький неумеха, начисто лишенный способностей…
Неужто и теперь стерпит?!
Тим потянулся к стойке с тренировочными шпагами – и молниеносно получил удар по руке клинком плашмя. Ай, да какой там удар – шлепок… тем обиднее.
– Твое оружие валяется на полу. Ты признал поражение.
Лео вдруг понял, что ему надоело наблюдать за глупейшей, скучной игрой, – и, отступив на несколько шагов, в дверной проем, пояснил небрежно:
– Мало ли, чем вы еще швыряться удумаете. А я не хочу, чтобы в меня железяка какая ненароком угодила.
Тим, не глядя на Лео, поднял шпагу.
– А, так все-таки продолжим? – деланно удивился наставник.
Врет Гарт, что Тим неумеха, нарочно врет, то ли раззадорить пытается, то ли разозлить зачем-то. Небось, и дома мальчишку чему-то такому учили… не сказать что выучили, но, надо признать, если их – вчерашнего благородного и вчерашнего простолюдина, которых уравнял случай, – когда-нибудь поставят друг против друга, побить такого противника будет трудновато. Может, тоже по вечерам… да ну, к демонам! В конце концов, к чему простолюдину заморочки благородных?
– Знаешь, в чем твоя беда? – спросил Гарт, лениво парируя выпад, который, казалось, невозможно было отразить. – Ты не любишь оружие. – Медленно отвел клинок от шеи Тима. – Не боишься его, нет, и действительно хочешь стать хорошим бойцом. Не станешь. Если не полюбишь.

[Ascar_D200]

Елена Яворская
час-другой посидеть с ним рядом, – но модно

Однако этот дом полон Силы.
Баян. Придумайте что-то своё. Мана, Аура, Рейацу, Талл, что угодно - но Сила...

Хлоя уходит, Лео в смежной гостиной укладывается на пол и таращится в потолок.
Хлоя уходит, Лео в смежной гостиной таращится в потолок.

Возвращается в комнату Тима. Садится у изголовья кровати,
вы пишете художественный текст? Пока похоже на сценарий. Сплошное перечисление, от которого глаза закрываются. Читать такой текст именно что маетно.

было запереть их в пристройке, чтобы зараза не расползлась по дому. Воду и еду им подавали через окошко, лекарства – тоже, но тоскливо было
близкий повтор. Впрочем, тут более важная проблема - скучно.

было и, что греха таить, страшно
Это сценарий. Тут актёру предлагается что-то сыграть, изобразить, как-то показать страх. Потому что в художественном тексте он не показан никак, а только постулируется. Это можно сделать, ну, два, но строить же из этого весь текст!

за обеденным столом, по правую руку а манеры-то, манеры
ничего не понял. Что там с правой рукой?

Рику впору от зависти удавиться! Хозяйка смотрит – умиляется.
весь текст. Больше на эту ошибку не указываю.

– Мне это неинтересно, – вот и весь ответ.
у вас слова автора это часть прямой речи? Впрочем, укладывается целиком в авторский стиль - писать так скучно, как это только возможно. Есть автор Бертольд Брехт, рассказ плащ еретика. Написан таким же скучным стилем как и у вас. С одним отличием. Его читать было интересно и весело. Я смеялся. Почему? Потому что у него нету перечислений. У него этим стилем описываются недели и месяцы, а у вас - дни и часы. У него интересная фабула рассказа, у вас, возможно, тоже, но тут же глаз сломаешь пока получишь хоть каплюс сюжетной информации! Брехт рассказывал про действие, вы - про движения.
---
Хлое повезло ничуть не больше. Когда стало ясно, что мальчишка их избегает, она решила во что бы то ни стало вытянуть его на очередные посиделки – на этот раз в библиотеке, с вкусняшками и, конечно, с неизменными страшными сказками, и однажды, едва окончились занятия, принялась зазывать.
---
Хлоя решила поговорить с мальчиком в библиотеке.
Хотя даже это - слишком длинно для такой бесполезной информации. Ваш текст можно смело сделать раза в три-четыре короче, и он от этого выиграет.
Мой вас совет - попробуйте писать маленькие рассказы. Поставьте себе лимит, сами решите какой, и старайтесь в него уложиться. Короткий и яркий, как горящая спичка. Ваш - даже не горящая свеча, ваш - свеча которую не подожгли. Свеча без огня - совсем скучно.
Может быть, ваш текст - это текст Воды? Тоже нет. Вода то кипит, то течёт, то обжигает ледяными объятиями. Ваша вода - просто покоится.

Он невозмутимо повернулся к ней спиной и принялся собирать со стола свои книги, укладывая корешок к корешку, уголок к уголку.

если бы это было характеристикой персонажа - это было бы прекрасно. Но это характеристика всего текста.

и сражается в примыкающем к оружейке тренировочном зале с Гартом
тренировка это не сражение.

и без слов дошел бы, хватило бы одного выражения лица!
вот такие редкие вкрапления теплоты в холодно - только рушат всю картинку льда. Ну, как будто порыв ветра угрожает потушить свечу... но свеча всё равно не горит и все эти опасения напрасны.

Тим продержался на две минуты дольше. На целых две минуты, как не преминул заметить господин Эвард

информация без информации. Вроде что-то сказано, но в то же время - не сказано ничего.

И принялся за дело с таким рвением, будто от результата зависела его жизнь. Гоняет
а, ещё переходы от прошлого к настоящему без каких-либо обоснований. Зачем, почему... Бертольд Брехт его знает...

Текст - он должен цеплять. Как фильм это ещё можно глянуть... но вы пишете художественное произведение, а не сценарий. Тут нужны совсем другие выразительные средства.

[Елена Яворская]

Елена Яворская
час-другой посидеть с ним рядом, – но модно

Однако этот дом полон Силы.
Баян. Придумайте что-то своё. Мана, Аура, Рейацу, Талл, что угодно - но Сила...

Хлоя уходит, Лео в смежной гостиной укладывается на пол и таращится в потолок.
Хлоя уходит, Лео в смежной гостиной таращится в потолок.

Возвращается в комнату Тима. Садится у изголовья кровати,
вы пишете художественный текст? Пока похоже на сценарий. Сплошное перечисление, от которого глаза закрываются. Читать такой текст именно что маетно.

было запереть их в пристройке, чтобы зараза не расползлась по дому. Воду и еду им подавали через окошко, лекарства – тоже, но тоскливо было
близкий повтор. Впрочем, тут более важная проблема - скучно.

было и, что греха таить, страшно
Это сценарий. Тут актёру предлагается что-то сыграть, изобразить, как-то показать страх. Потому что в художественном тексте он не показан никак, а только постулируется. Это можно сделать, ну, два, но строить же из этого весь текст!

за обеденным столом, по правую руку а манеры-то, манеры
ничего не понял. Что там с правой рукой?

Рику впору от зависти удавиться! Хозяйка смотрит – умиляется.
весь текст. Больше на эту ошибку не указываю.

– Мне это неинтересно, – вот и весь ответ.
у вас слова автора это часть прямой речи? Впрочем, укладывается целиком в авторский стиль - писать так скучно, как это только возможно. Есть автор Бертольд Брехт, рассказ плащ еретика. Написан таким же скучным стилем как и у вас. С одним отличием. Его читать было интересно и весело. Я смеялся. Почему? Потому что у него нету перечислений. У него этим стилем описываются недели и месяцы, а у вас - дни и часы. У него интересная фабула рассказа, у вас, возможно, тоже, но тут же глаз сломаешь пока получишь хоть каплюс сюжетной информации! Брехт рассказывал про действие, вы - про движения.
---
Хлое повезло ничуть не больше. Когда стало ясно, что мальчишка их избегает, она решила во что бы то ни стало вытянуть его на очередные посиделки – на этот раз в библиотеке, с вкусняшками и, конечно, с неизменными страшными сказками, и однажды, едва окончились занятия, принялась зазывать.
---
Хлоя решила поговорить с мальчиком в библиотеке.
Хотя даже это - слишком длинно для такой бесполезной информации. Ваш текст можно смело сделать раза в три-четыре короче, и он от этого выиграет.
Мой вас совет - попробуйте писать маленькие рассказы. Поставьте себе лимит, сами решите какой, и старайтесь в него уложиться. Короткий и яркий, как горящая спичка. Ваш - даже не горящая свеча, ваш - свеча которую не подожгли. Свеча без огня - совсем скучно.
Может быть, ваш текст - это текст Воды? Тоже нет. Вода то кипит, то течёт, то обжигает ледяными объятиями. Ваша вода - просто покоится.
если бы это было характеристикой персонажа - это было бы прекрасно. Но это характеристика всего текста.

и сражается в примыкающем к оружейке тренировочном зале с Гартом
тренировка это не сражение.

и без слов дошел бы, хватило бы одного выражения лица!
вот такие редкие вкрапления теплоты в холодно - только рушат всю картинку льда. Ну, как будто порыв ветра угрожает потушить свечу... но свеча всё равно не горит и все эти опасения напрасны.

Тим продержался на две минуты дольше. На целых две минуты, как не преминул заметить господин Эвард

информация без информации. Вроде что-то сказано, но в то же время - не сказано ничего.

И принялся за дело с таким рвением, будто от результата зависела его жизнь. Гоняет
а, ещё переходы от прошлого к настоящему без каких-либо обоснований. Зачем, почему... Бертольд Брехт его знает...

Текст - он должен цеплять. Как фильм это ещё можно глянуть... но вы пишете художественное произведение, а не сценарий. Тут нужны совсем другие выразительные средства.

Увы, на этот раз с большинством замечаний не согласна. Вы обращаетесь к ограниченному набору изобразительно-выразительных средств. Видимо, Вам именно они интересны. Мне - нет. Я как раз-таки от них ухожу. И могу в каждом случае пояснить, почему пользуюсь иными средствами. Значит, Вам просто не подходит мой стиль изложения. Это не в упрек, это констатация факта. Обычно я перенасыщаю иронические тексты.

[Елена Яворская]

Глава 14
Хлоя тоже напророчила – они все-таки сцепились снова.
В самый неподходящий момент – на уроке господина Эварда. Именно в тот день, когда наставник впервые рискнул выставить их друг против друга – как будто бы нарочно: сегодня тому, кого теперь зовут Лео – как быстро он привык к этому имени! – исполнилось шестнадцать. Исполнилось – а вроде бы и нет. Ведь его самого вроде бы нет. Да еще второй, которого тоже вроде бы нет, стоит напротив со скучающим видом…
Он атаковал первым, надеясь единым натиском покончить с противником, а заодно со своим раздражением – давным-давно поперек глотки встали эти развлечения, для полного счастья не хватало всего-навсего придурка с железякой, норовящего на тебя накинуться. Тим парировал, не двинувшись с места. И ушел в оборону. Лео искал в ней слабое место, десять раз успел вспомнить все, чему его учили, десять раз забыть – и довериться интуиции – этому его тоже учили. Без толку. А потом случилось непонятное – руку свело, шпага выскользнула, а острие клинка Тима оказалось у его шеи. Совсем некстати всплыли в памяти давешние слова хозяина: «Он знает, куда нужно ударить, чтобы убить».
– Перерыв пять минут, – слегка поморщившись, скомандовал господин Эвард. – И еще один бой. А может, не один. Посмотрим.
– Я хочу, чтобы со мной сразился Гарт, – этот почтительный и в то же время требовательный тон (никак не просьба! приказ!) Лео успел возненавидеть.
– С чего вдруг? – старшего из наставников просьба явно не порадовала. Младший неопределенно хмыкнул и принялся изучать гобелен у входа в оружейку – стая собак и стадо охотников преследовали якобы дикого кабана, с виду – обычную домашнюю свинью.
– Он, – кивок в сторону Лео, – слабее меня. Я ничему не могу у него научиться.
– Если ты весь из себя такой воинственный, что ж тебя у вас при доме-то оставили? – Лео уже не мог сдерживаться. Или не хотел – какая разница? Да, он не из высокородных, но это не причина смотреть на него как на пустое место. – Я слыхал, у Стражей дракона для младших сыновей и для признанных бастардов есть особый военный корпус, куда лет с семи, что ль, принимают в обучение. Ты ведь всяко если и не законный, то хотя бы признанный, а?
Тим повернулся к нему спиной, как на днях – к Хлое. Лицом к Гарту.
– Вы ведь и сами видите…
Лео что было сил рванул его за плечо – сам еле на ногах устоял, а мерзавец рухнул как подкошенный. Вот это – честная драка, не то что ваши танцы с железяками, придуманные не иначе как для потехи! Поднимаешься? Мало тебе?! Так получай по физиономии!
Мальчишка отстранился, ушел из-под удара. Не-ет, тут никакие выкрутасы тебе не помогут… Лео слабее тебя, говоришь? Слабее тебя, уродец?! Да тебе пары-тройки хороших ударов хватит, чтобы и к завтрашнему дню не очухаться! Лишь бы Эвард разнимать не кинулся!
Не хватило. А потом самому Лео стало не до того, чтобы считать удары – свои и ответные. И не до того, чтобы думать об Эварде. Они катались по полу и молотили друг друга кулаками изо всех сил, от всей души.
Лео услышал над собой грозное «р-р-р», но в горячке не сообразил, что это за звук. И тогда, когда на него и на Тима навалилось что-то большущее, тяжеленное – не сообразил. И только когда плечо ожгло болью, как будто бы очнулся, выругался.
– Волчара, ты чего?! Совсем очумел, тварина?!
Пес поднялся на все четыре, с презрением поводил носом у лица Лео и, неуклюже перепрыгнув через Тима, поплелся к Хлое. У-у-у, выходит, еще и девчонка видела это позорище!
– Я обещала не вмешиваться, – ее голос звенел, – но Волк решил иначе. Прошу прощения. Больше не будем вам досаждать, продолжайте – Каблучки быстро-быстро застучали в коридоре.
Волк повернул голову к Лео и Тиму, беззвучно оскалился, показывая клыки, которые больше подошли бы какому-нибудь монстру из девчонкиных сказок, чем домашнему любимцу, давая понять, что не укусил, а слегка прикусил в воспитательных целях, – и последовал за хозяйкой.
Господин Эвард размеренно похлопал в ладоши.
– Выступление не то чтобы заслуживает одобрения, но надо же оценить усилия паяцев. Вы старались. Да и мы с Гартом слишком долго этого ждали.
Лео покосился на Тима: смотрит в пол. И не разберешь, удалось ввалить негодяю как следует или все впустую. Плечо наливается болью. У-у-у, шкуру снять с Волчары и вместо прикроватного коврика постелить!
– В целом же – давненько я не видел столь жалкого зрелища. И у меня есть все основания прибавить к нашим ежедневным тренировкам еще тридцать минут, – начальник стражи смахнул несуществующую пыль с каминной полки, критически оглядел ладонь, чуть ли не с нежностью погладил драконов, держащих в передних лапах часы. – Один не знает, что такое усердие, другой усердствует сверх всякой меры. И оба уверены, что поступают верно. Это поправимо. – Расслабленно оперся о полку. – Даю вам четверть часа на то, чтобы привести себя в порядок. И не заставляйте меня ждать. Иначе я решу, что вы вполне можете обойтись без ужина. Его высочество меня поймет… Тим, уйми свою гордыню – на моих занятиях ты делаешь то, что сказано. Противника тебе выбираю я. Или Гарт. И не надо прожигать меня взглядом, Лео. Да, еще пару недель шевелить левой рукой будет, мягко говоря, неприятно. Но правая-то в порядке, так что на послабления не надейся. Пес ее высочества умнее вас обоих вместе взятых – он сначала думает, а потом кусает.
…К ужину Лео не вышел – всем им назло. Главное – пусть Хлоя поволнуется, заслужила. Надо было ей так не вовремя заявиться, да еще со своим монстром мохнорылым?!
Да, запереться в комнате – выходка детская, но имеет он право хотя бы в день своего рождения за закрытой дверью пообижаться на мир? Улегся, пригрелся… вроде бы и плечо поуспокоилось, так, ноет слегка, и в душе буча поулеглась. И тут – стук. Четыре удара подряд – пауза – еще один. Девчонкин каприз. Дескать, чтоб вы всегда знали – это я пришла… радость-то какая!
Вылезать из-под одеяла лень. Но удостовериться, что она беспокоилась, и вынудить ее оправдываться, – удовольствие, от которого он нипочем не откажется.
Вид у девчонки ну не капельки не виноватый. Лицо раскраснелось, глаза блестят… как будто бы только что одержала очень важную победу. Интересно, а если она встанет против Тима, – кто кого? Нет, с этим сумасшедшим ей не справиться…
– Дядя на тебя сердит, – с порога осчастливила она. – Я свалила вину на Волка, и теперь мне жуть как стыдно. – И, не дожидаясь ответа, без всякого перехода: – У меня есть для тебя подарок. Хоть ты и не заслужил. – Схватила его за руку и потянула в гостиную. – Садись и жди. Я за Тимом.
– Странные у тебя представления о сюрпризах. Да от одной его рожи не то что любой сюрприз испортится – молоко скиснет прям в корове! – Лео хмыкнул. – И да, ты уверена, что дозовешься? Он же сюда ни ногой.
– Почти. Почти уверена. – И Хлоя выскользнула в коридор. Ломиться в дверь, ведущую из гостиной, все же не рискнула… грош цена ее «почти уверенности»! Лео почувствовал, что снова начинает раздражаться, и рана отозвалась противной, дергающей болью.
Интересно, что она задумала? Но никакое любопытство не заставило бы его подслушивать под дверью. А просто прислушиваться, не трогаясь с места – он сидел в одном из двух кресел у окна, – без толку.
Тим впустил Хлою без промедления. Но и радушие изображать не стал – вернулся за стол и склонился над фолиантом, держать который в руках было явно неудобно.
– Что читаешь? – Вся ее решимость рассеялась от единственного короткого безразличного взгляда, и на ум пришел самый неудачный из всех возможных вопросов.
– Сказки, – спокойно отозвался Тим.
– Сказ… ки? – с запинкой переспросила Хлоя, проглотив первый пришедший на ум вопрос: а что ж от вечерних посиделок отказался?
– Да. Наши сказки. Нашел в библиотеке.
– Угу, там много вашего. И как они тебе? – Беседа становилась все более похожей на светский щебет, все более нелепой – совсем не похожей на ту, которую она, как ей казалось, так удачно замыслила.
– Забавные.
Ну, он хотя бы отвечает – уже хорошо. Надо продолжать.
– Нашел что-нибудь знакомое?
– Нет. – Он посмотрел поверх ее головы. – И тех, что ты рассказывала, не нашел.
– Я думаю, нянюшка сама их придумывала. Или слышала от кого-то. Я тоже искала в книгах – не нашла. А у нас библиотека… ну, ты видел, большущая, да. Все равно сомневаюсь, понятно, – очень уж на ваши похожи, герои – будто бы из них, но… – Она закусила губу, запоздало вспомнив: он терпеть не может ее болтовню. – Вообще-то я по делу. Удели мне полчасика. А потом, если захочешь, вместе еще раз поищем. Вдруг я что-то проглядела.
– Спасибо, я не нуждаюсь в помощи.
– Я не буду настаивать. И вообще постараюсь больше не досаждать. Только пойдем со мной сейчас, а?
– Не будешь досаждать? – Тим с сомнением покачал головой. – У тебя не получится.
– Может быть и не получится, – серьезно согласилась Хлоя. – Я же сказала: постараюсь.
Тим улыбнулся с нескрываемой насмешкой. Но обидно почему-то не было, наоборот, спокойно стало: все получилось проще, чем она думала.
Рядом с Лео Тим не сел – приткнулся поодаль на диване. Хлоя украдкой бросила взгляд на одного, на другого. Да будь она сказочной волшебницей, способной творить чудеса, она бы еще и стену между ними возвела. На всякий случай.
– Подождете меня пять минуточек? – умоляюще сложила лапки на уровне груди. – Вы ведь ничего не натворите, правда? Всего пять минуточек?
Ответа не дождалась, умчалась – и вернулась через три, хоть и с немалым грузом – здоровенной плетеной корзиной.
Вышла на середину гостиной, опустила корзину на ковер, отдышалась, – и вытащила одного за другим трех крупных щенков – двух темно-серых и одного белого. Собачата огляделись, белый тявкнул с подвывом, один из серых опрокинул его на спину – и все трое затеяли веселую возню, не обращая внимания на обращенные к ним взгляды.
– Мальчишки, это вам, – сияя, объявила Хлоя. – Ну и мне. Детки нашего Волка. Лео, ты первый выбирай.
Лео сунул руку в двухцветный клубок – и тотчас же отдернул.
– Да что ж такое, старый приятель меня кусает, мелочь размером с кошку – и та норовит на зуб попробовать!
Хлоя расхохоталась.
– А нечего им игру портить. Деликатней надо быть. Ты просто скажи, который – твой?
Он ткнул пальцем в одну из серых спин – но теперь уже с почтительного расстояния.
– Я еще спрашиваю! – Хлоя смахнула ладонью слезы. – Тот, который белого повалил! Ну кого еще мог выбрать наш Лео!
Ей было весело. До слез весело.
А он испугался: вдруг кто-нибудь заметит, что и у него глаза на мокром месте. Вот он, подарок на шестнадцатилетие, – маленький толстозадый вояка. Даже если Волчонок будет и вполовину не так хорош, как Волк… нет, он будет лучше! потому что – свой.
– Тим, теперь ты.
– Не нужно.
Ого! Давненько от этого чудилы не слышали настолько ледяного тона.
– Ти-им, – протянула Хлоя и осуждающе, и просительно. – Ну почему до тебя ничегошеньки не доходит? Он же с тобой навсегда, понимаешь, навсегда. Только с тобой. Собак умнее и преданнее просто не существует. Я еле-еле выпросила…
– Не стоило трудиться.
– Нет, стоило! – Хлоя притопнула. – Дядя и дарит-то их только ближайшим друзьям и изредка, в знак особого расположения, – иностранным дипломатам. Из шести щенков два давным-давно обещаны сыновьям дяди Ника, еще один – министру финансов…
Серо-белый ком подкатился к дивану. Тима передернуло. Непонятно было, что он сейчас сделает – отпихнет щенят ногой или просто отодвинется. Он остался сидеть, где сидел. Неподвижно.
– А беленького – между прочим, это редчайший окрас – дядя собирался торжественно преподнести на приеме во дворце какому-то там атташе. Я у атташе подарок отбила! Ненавижу, когда детей Волка увозят неизвестно куда. Да, ты не любишь собак… но это же не просто собаки. – Хлоя покачала головой. – Если ты не возьмешь, придется…
– Возьму.
А чего тогда выпендривался?! Лео едва сдержался, чтобы не задать этот вопрос вслух. Но сдержался – лицо у Тима было такое…
Такое, словно Хлоя сказала: все эти три месяца – просто череда забав, а завтра – казнь.
– Какого? – видать, и девчонка почувствовала что-то похожее, спросила осторожно, ласково, будто боясь, что он передумает.
Вместо ответа Тим наклонился и поднял с пола белого, посадил рядом с собой. Щенок встряхнулся – и, не раздумывая, полез к нему на колени. Тим положил руку ему на голову.
– Ворожишь? – прошептала Хлоя, не сводя с них глаз.
– Зачем?
– Он сразу притих…
– И что? – едва шевеля губами, отозвался Тим. – Он меня изучает. И он устал. – Помолчал. – Я действительно могу его забрать?
– Да, я же сказала. – Хлоя старалась казаться оживленной, но получалось только нервическое подергивание. – Ему пора привыкать… – осеклась, испугавшись неведомо чего, и преувеличенно бодро заключила: – Отнеси его к себе – и пойдем искать книги…
– Я уже сказал, что не нуждаюсь в помощи, – прервал Тим. – Я могу идти?
– Ну точно – решил провернуть с мелким какие-то свои колдовские штучки, – хохотнул Лео, пытаясь разрядить обстановку.
Тим не изменился в лице – да на него и так смотреть было страшно! Но Лео мгновенно стало ясно: с ним творится такое, чего и врагу не пожелаешь. Белый – и тот заворочался, заскулил.
– Если бы ты понял, что сейчас сказал, – откусил бы себе язык.
После ухода Тима ни Лео, ни Хлоя долго не решались заговорить. Как не позавидовать щенкам: играют себе и печали не ведают. Дерутся – и то в шутку.
– Он хороший человек, – робко вымолвила Хлоя. – Непонятный – да. Но хороший.
– Все-то у тебя хорошие, – выдохнул Лео – и вспомнил, что однажды уже говорил то же самое, слово в слово.
– Ты сомневаешься? – Девчонка перевернула обоих щенков пузиками вверх и принялась почесывать.
– В нем-то? Не-а. – Лео ревниво отстранил ее руку от своего собачонка и сам взялся его трепать и гладить. – Мудреный он, это ты верно сказала. Бывает, выбешивает, не без этого. Ну и в голове у него демоны знают что творится. А вообще – нормальный парень.
Хлоя засмеялась.
– Ну и портретик ты нарисовал!
– А что, не похож?
– Похож, похож! – девчонка замахала руками. – Ты мне скажи, когда вы цапаться-то перестанете?
– Да никогда. – Лео улегся на спину и позволил щенку прогуливаться по нему взад-вперед. Новая игра собачонку понравилась. – Сразу видно, ты других мальчишек, кроме своего индюка, знать не знаешь.
– Это как же? – возмутилась Хлоя. – А сыновья дяди Ника?
– Те самые, на которых ты постоянно жалуешься, что с ними со скуки помереть можно? – он лукаво улыбнулся.
– Ну, допустим, жалуюсь я на одного.
– А что второй?
– А второй еще скучнее. Так что грех, ой, грех мне ругать женишка!
– Вот видишь, ты просто понятия не имеешь, какие они, обычные мальчишки! Драка – тоже мне нашла печаль! Это твоя тетушка Ханна, будь ее воля, посадила бы нас с ним в этой самой гостиной и заставила на пяльцах вышивать.
– Это вы-то обычные? – недоверчиво проворчала девчонка.
– Ага, самые что ни на есть, – Лео, не вставая с пола, поднял щенка над собой на вытянутых руках. Волчонок удивленно крутил головой по сторонам, но беспокойства не проявлял. Доверяет! – И не смотри, что один из нас вытворяет всякое… не, не шибко умное. В драке толку с этого никакого, проверено. Мы с ним промеж собой еще не все решили. Так что просто стой в стороне и не дергайся.
– А если вы друг друга покалечите? – Хлоя страдальчески поморщилась.
– Мы чего, совсем не в своем уме? Угомонись, говорю.
Настроение у обоих заметно улучшилось. Но Лео готов был поклясться: Хлоя нет-нет да прислушается – что происходит там, за дверью, в комнате Тима?
Да и сам он, стоило девчонке уйти, подкрался, преодолевая стыд, к этой треклятой двери и прижался к ней ухом. Волчонок обиженно тронул его ногу лапой.
– Тс-с-с! – зашипел на него Лео.
Щенок на брюхе подполз к порогу, положил морду на лапы, вскинул уши… Тоже слушает?! Ну ты даешь, карапуз!
Неизвестно, как для собачьего уха, а для человеческого в комнате было тише тихого – ни единого звука.
– Эй, колдун! Ты там часом собачку не умучил? С тебя станется…
Тишина. Да он и не рассчитывал на ответ.
А за дверью Тим, склонившись над спящим чудом, беззвучно шептал не заклинание – молитву.

[Ascar_D200]

Елена Яворская

Мне - нет. Я как раз-таки от них ухожу.

Ну, счастливой дороги.

[Елена Яворская]

Елена Яворская

Ну, счастливой дороги.

Тут все просто - каждому свое.

[Дон Рэба]

Увы, на этот раз с большинством замечаний не согласна. Вы обращаетесь к ограниченному набору изобразительно-выразительных средств. Видимо, Вам именно они интересны.

Вот и я всегда говорил, что "советы" Аскара - это замена одних слов на другие, которые можно определить как "вкусовщина" , причём без должной аргументации.
Помнится, он тоже под моим текстом такого понасоветовал, из целой простыни только два более-менее исправимых.
Так что, Елена, не особо-то и прислушивайтесь к таким горе-"советчикам".

[Елена Яворская]

Вот и я всегда говорил, что "советы" Аскара - это замена одних слов на другие, которые можно определить как "вкусовщина" , причём без должной аргументации.
Помнится, он тоже под моим текстом такого понасоветовал, из целой простыни только два более-менее исправимых.
Так что, Елена, не особо-то и прислушивайтесь к таким горе-"советчикам".

Благодарю!
Я прислушиваюсь к советам по делу всегда или почти всегда Но если я вижу, что правки ломают психологическую атмосферу или входят в противоречие с характером конкретного героя, я их не вношу. Для меня важно, чтобы герои видели мир по-разному, говорили по-разному - и где-то через три-четыре главы уже об этом не думаю, интуитивно ясно, как герой говорит и действует. Автор подстраивается под героев (иначе герои будут клонами автора), герои подстраиваются друг под друга - ну как в семье или трудовом коллективе. Ближе к концу тома я заметила, что они изменились и начинают невольно в чем-то копировать друг друга, но именно невольно и ненарочито. Если же я начну их всех одинаково "расцвечивать"... вот и сказочке конец

[Леостат]

Я прислушиваюсь к советам по делу всегда или почти всегда Но ...

Любопытно, а какой у вас стаж писательства?

[Елена Яворская]

Любопытно, а какой у вас стаж писательства?

Эх, сложный вопрос Это когда запись в трудовой книжке есть - все легко, просто и понятно. А тут... Ну вот объективно: что-то записываю с тех самых пор, как буквы выучила, первая публикация в периодике - 1996 год, первая книжная - 2015-й, редактор (именно официально, основной род занятий) - с 2014-го.
Если же это в продолжение разговора о том, как относиться к советам читателей, - а всем, и начинающим, и продолжающим, надо анализировать. Есть же вполне признанное понятие - авторская глухота: в какой-то момент любой автор может выдать такое, что, когда ему пальцем в это ткнут, обалдеет: как так вышло? Автор может и должен редактировать свои тексты, но единственным редактором и корректором выступать не может и не должен - гарантированно многое упустит, даже из-за замылившегося глаза. Вот почему все тексты показываю и давним знакомым, которые отлично проявили себя как бета-тестеры, и людям, которые меня знать не знают, и так потихоньку складывается целостная картинка предстоящей редактуры.

[Леостат]

Если же это в продолжение разговора о том, как относиться к советам читателей, -

Та не. Просто поинтересовался )
Жгите исчо.
Текст читабельный - а это вери гуд ...

P.S. А есть где целиком почитать скачать? Я за компом долго не могу. Только с ридера на диванчике

[Елена Яворская]

Та не. Просто поинтересовался )
Жгите исчо.
Текст читабельный - а это вери гуд ...

P.S. А есть где целиком почитать скачать? Я за компом долго не могу. Только с ридера на диванчике

Да я сразу на все вопросы ответила - мало ли
Полностью, вот чтобы единым файлом, - нигде, текст не допилен, а печальный опыт был, когда мои черновики всплыли в сети. Выкладывала не я, но стыдно-то мне
Так что файл, как он есть сейчас, могу переслать Вам лично (но там не конец, это первая книга, потихоньку продвигаю дальше), только укажите, куда переслать

[Елена Яворская]

Глава 15
– Глубокоуважаемый профессор, я ведь не берусь спорить с вами о… скажем о поэтике произведений Гедеона Старшего? Тем паче не бросаюсь на защиту ваших учеников, когда они перепутают инфинитив с… э-э-э…
– Не могу припомнить ни одного своего ученика, который путал бы инфинитив с чем бы то ни было, – Берт, изображая задумчивость, подергал себя за кончик носа. – Вы вот можете перепутать палаш и эспадрон? Да и о поэтике произведений Гедеона Старшего я вряд ли стал бы спорить даже с вами, мой начитанный друг, – все-таки, в отличие от своего сына, придворного хроникера его величества Дамиана Четвертого, он имеет весьма сомнительные заслуги перед литературой. Первый из авторов бульварных романов, чье имя нам известно, действительно заслуживает того, чтобы поэтику этих самых, с позволения сказать, произведений изучали?
– А я в ранней юности зачитывался романами Гедеона Старшего и отчасти под их влиянием… гм…
– Договаривайте, господин Гарт, не смущайтесь, тут все свои. Отчасти под их влиянием выбрали род занятий?
– И достиг на этом пути заметных успехов и признания. – Смутить помощника начальника дворцовой стражи было не так-то просто. – Так почему же вы, мой ученый друг, столь бесцеремонно вторгаетесь в мою профессиональную сферу? Да, фехтовальщик вы неплохой… для преподавателя словесности, конечно. Но если я говорю ученику, что он олух... а в данном случае я имею все основания употребить более весомые слова, дабы более точно выразить суть… Иными словами, Лео, ты безнадежный тупица, бестолочь, болван, – с тоской перечислял он, развалившись в кресле, вытянув ноги и меланхолично созерцая носки своих сапог, – и альтернативное мнение господина профессора в данном случае учтено не будет. Да, физически ты сильнее Тима. И, я так понимаю, ты все-таки взял на себя труд запомнить, что тебе выгодно сокращать дистанцию. Но это же не значит, что нужно лезть на клинок противника, подставляясь то так то этак. Сколько раз тебе повторять: используй свои преимущества. Куда тебе торопиться? – в долгом бою у Тима меньше шансов. Это ему нужно заботиться о том, чтобы поскорее завершить бой. А он… иди-ка сюда, тихоня и наглец, что ты вечно по темным углам прячешься? Так вот, объясни мне, зачем ты затягиваешь бой, почему не атакуешь? Что за странная любовь к обороне? Любого из вас в настоящем бою уложат через пару минут. Вы предсказуемы, как…
– Как фабулы романов господина Гедеона Старшего, – задушевным тоном подсказал Берт. – И все-таки признайтесь, господин наставник, они не настолько плохи.
– Не настолько, – охотно согласился Гарт. – Просто плохи. И про две минуты – не шутка. Клянусь своим добрым именем, мне приятнее смотреть на этот вот гобелен, чем на их поединок. – Он кивнул на коврик с изображением охоты. – Как вы думаете, коллега, какова его цена?
– Значит, все-таки коллега? – приподнял брови Берт.
– Безусловно. В искусствоведении мы оба профаны. Итак?
Словесник потер переносицу.
– Тысяч пять, я думаю.
– Обоснуйте, будьте добры.
– Извольте. Настоящий старинный гобелен, цена которому сто и более тысяч, никто не спрятал бы с глаз долой. Да и от самого изображения разит современщиной и вкусовщиной, как от романов Энрико Мориско… надеюсь, его книги вы не читаете? Если да, я вызову вас на дуэль и героически паду за честь двух прекрасных дам – Литературы и Истории.
Гарт многозначительно хмыкнул.
– Хорошо-хорошо, не буду испытывать ваше терпение. Ближе к существу вопросу. Для людей просвещенных, как мы с вами, не секрет, что нынче в моде исторические сюжеты. И такого рода изображения, равно как и псевдоисторические и квазилитературные вымыслы о временах достойных Альберта Блистательного и Теодора Первого, находят спрос. Хотя будь я на месте его величества Альберта Седьмого, я бы вынес на обсуждение в парламент законопроект, предполагающий уголовную ответственность за циничную эксплуатацию нашего славного прошлого.
– Профессор-р-р! – этот потрясающий рык Гарт наверняка позаимствовал у господина Эварда.
– Только не говорите, что вы, будучи лордом-канцлером, не поддержали бы сие достойное начинание… Ах да, о гобелене! Смотрите: пропорции людей и животных реалистичны, старые мастера не могли похвастать такой точностью. Зато дикий кабан не выглядел бы милой, безобидной хрюшкой. На которую следует охотиться не с копьями и рогатинами, а с вертелом.
– С вами сложно не согласиться, – Гарт хищно улыбнулся, и стало ясно: Берт только что утратил шансы на победу в словесном поединке. Почему – еще неизвестно, но утратил. – Разве что с ценой вы ошиблись. Всего лишь в десять раз. Подумайте: с чего бы его высочеству, знатоку и ценителю, приобретать подобную безвкусицу? А если вещица все же ему по душе – почему она здесь, а не на каком-нибудь почетном месте? – Он встал, подошел к гобелену, провел пальцем по нижнему краю. – Я думал, учителя словесности в первую очередь обращают внимание на буквы. Вам что-нибудь говорит имя Клайрена Рота?
– Ну не настолько же я темен, чтобы не знать о придворном художнике его величества, – Берт старался держаться непринужденно, однако все видели: он сник.
– Ни одна из его работ не стоит меньше пятидесяти тысяч. И вы, разумеется, уже поняли, что гобелен изготовлен по его эскизу…
– …И подарен его величеством его высочеству, – договорила за Гарта Хлоя. – Да еще по такому весомому поводу, как день рождения принца Теодора! А его высочество ужаснулся, изрек, что предпочел бы дюжину бутылок «Старого капрала» – не беспокойтесь, господа наставники, – я не слышала, я подслушивала! – и отправил сей знак королевской милости в почетную ссылку. И придраться не к чему, и от позора подальше…
…Дневные тренировки становились все тяжелее – вдруг оказалось, что поначалу господин Эвард щадил своих учеников. Да и прочие наставники соревновались в требовательности и придирчивости. И все же Тим упрямо продолжал вечерние занятия с Гартом. Прознав об этом, в компанию решительно напросился Берт – «с целью совершенствования навыков». Тут уж у Лео лопнуло терпение – оказывается, друг прекрасно обходится и без него! Заявился к ним – как будто бы мимо проходил и заглянул от нечего делать. Думал, посмеются. А они обрадовались – дескать, давно ждали. Тим – и тот воспринял его приход как что-то само собой разумеющееся, не раз и не два сходился с ним в поединке уже по своей воле… и от Гарта доставалось им обоим поровну.
Одним словом, прав оказался господин Тео – они «втянулись». То, что казалось невыносимым на первых порах, теперь воспринималось как разминка. После настоящих тренировок Лео чувствовал себя так, как будто бы его завязали в узел и не торопятся развязывать. А наутро надо было учить проклятый язык, затверживать формулы и, что хуже всего, долбить правила придворного этикета. «Втянитесь, – повторял принц за ужином. – Верьте в себя и ешьте, как следует, даже если глаза на вот этот самый пудинг не смотрят. Я знаю, о чем говорю, меня и Эварда по той же методике дрессировали».
Но хуже всего приходилось Хлое: в то время как они все вместе набивали очередные шишки в тренировочном зале, она изнывала с компании пианино и сухопарого желтолицего маэстро. Едва учитель откланивался, она мчалась к своим. Она так и говорила – к своим, у своих, свои – и заметно гордилась, что может так говорить.
После занятий не расходились, сидели в оружейке – порой до тех пор, пока часы не возвещали одиннадцать пополудни – в этот час «детям» полагалось возвращаться в свои комнаты, Гарт следил за неукоснительным исполнением правил.
Говорили обо всем на свете – неизменно находилось что-то равно увлекательное для всех. Иной раз и о том, что Хлоя называла «политикой».
– Если к нам затесался предатель, в один прекрасный день выяснится, что мы настоящий кружок заговорщиков и нам грозят застенки замка королевы Катарины, – как-то раз с комической серьезностью предрекла она. – Кстати, не замечали: самые мрачные страницы истории, как правило, связаны с королевами, а не с королями?
Здесь не были в ходу титулы, и даже разница в возрасте с Гартом – старшим из них – быстро и незаметно стерлась. Девять лет и должность помощника начальника стражи дворца его королевского высочества раньше стали бы для Лео непреодолимой преградой. Он и к старшим братьям обращался на «вы» – так было принято дома. Нужно было попасть в такой переплет, что хуже и некуда, чтобы узнать: вежливость и уважение – не одно и то же. И правила – не оковы, а опора. И, демоны его побери, он не один в этом мире. С Гартом можно славно поболтать, сидя у камина. Во время тренировки – никаких вольностей, слово наставника – закон для ученика. Берту можно дерзить и во время занятий, но ни одна дерзость не останется безнаказанной. Хлоя… все-таки младшая сестра – это не то же самое, что старшие братья. Принц не ошибся – она слушалась его беспрекословно… ну, почти. Даже этого ее маэстро цвета осенней листвы он спас: «Сказано – учись!» Она могла поворчать и даже похныкать, но быстро успокаивалась. И каким-то лисьим чутьем улавливала, когда на него наваливалась тоска. Приходила, молча садилась рядом, брала его за руку – и не отпускала, пока не пояснялось у него в голове и в сердце… Просто, так просто! Совестно признаваться, но этот дом… язык не поворачивается сказать «дворец» – сразу стал для него родным. Он не видел настоящих дворцов, только читал. И сомневался, что вот этот – настоящий. Ну да, алебастр, позолота, хрусталь… А по сути – не то казарма, не то псарня, не то зверинец бродячих артистов, не то лечебница для душевнобольных. Он тут прижился? Ну так тому и быть!
Двое старших порой делали серьезный вид и величали друг друга «господином профессором» и «господином помощником начальника стражи» – но лишь во время споров. При этом Лео так выразительно кривился, что смотреть на него было «не то чтобы больно, но щекотно до жути», как однажды сказала Хлоя.
Девчонка вообще повадилась озвучивать общие мысли. Однажды, к примеру, призналась, что не понимает – как она раньше жила без их «Оружейного клуба», так они стали именовать себя с чьей-то легкой руки. С чьей? Никто не помнил. Наверное, это был один из тех единодушных порывов, которым они уже перестали удивляться. Или опять Хлоя постаралась?

[Елена Яворская]

И только Тим не участвовал в беседах. И как будто бы тяготился ими. Но не уходил – правила вежливости боялся нарушить, что ли? Спросят его о чем-нибудь незначительном – ответит, как учителю урок, – кто бы ни спросил, пускай и Лео, нелюбовь к которому он если и скрывал, то не слишком старательно. Да и к другим особой приязни не проявлял. Скажут ему зажечь свет или открыть окно – выполнит поручение неслышно и аккуратно, словно хорошо вышколенный слуга. И снова усядется в своем уголке. К нему давно, наверное, перестали бы обращаться, если бы все не чувствовали неловкость: как это так – вот он, рядом, можно ли его не замечать? Ничего не значащие вопросы, ничего не значащие ответы. Терпеливое молчание – единственный ответ на брань Гарта (Лео – тот мог и поспорить, все ж таки тут они не ученик и учитель, а добрые товарищи).
Единственный, кто не знал сомнений – можно побеспокоить угрюмого типа или нет, – Блик. Белый щенок хвостиком таскался за Тимом («Как заколдованный», – не упускал случая прокомментировать Лео), в то время как Волчонок и Малыш делили время между родителями и хозяевами. Сворачивался у него на коленях тугим клубком – иначе уже и не поместился бы («Интересно, что ты будешь делать, когда он с папашу своего вымахает?»). Ревниво вскидывался, когда Тима окликали («Эй, только не вздумай его на нас науськивать… мало ли, на что у тебя ума хватит!»). Тим перестал реагировать на выпады Лео, ограничившись одним-единственным ответом: «А я думал, шпильки – типично женский атрибут». Если во время учебных боев Лео пару раз удалось пробить его защиту, то ни одной победой в словесном поединке он похвастать не мог – Тим просто не принимал боя. Постоянно напряженный, будто ждет удара – и готов уклониться.
– Ну когда ты уже оттаешь? – на днях спросила Хлоя.
Он не ответил. Но девчонка, видать, подумала: если что-то разрешается мелкому собачонку, то ей тем более не возбраняется. Подсела к Тиму – точнее устроилась у его ног, уставилась снизу вверх, скорчила умильную мордашку и подобострастно заегозила:
– Слушай, а сразись со мной? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! С Лео неинтересно, он мне нарочно уступает.
Лео возмущенно кашлянул. Нахалка сделала вид, что не поняла намека.
– Да и другие… даже господин Эвард – вроде и учит чему-то, вроде как и взаправду – а все как будто бы понарошку. Надоело! Хочется испытать свои силы. По-настоящему.
– По-настоящему – на тренировочном оружии? – Вот уж какого таланта нельзя не признать за этим молчуном, так это умения – если уж заговорит – превращать самые обыкновенные слова в насмешку. И тон как будто бы обычный, и физиономия равнодушная, а сразу понятно – сказано не просто так, а с подковыркой.
– Спрашиваешь, зачем тебе это нужно? – очень вольно истолковала его слова Хлоя. – Давай так: ты меня побьешь – я тебе натаскаю таких книжек, что ахнешь. Сам ты их нипочем не найдешь, а тебе это интересно.
Тим недоуменно приподнял бровь. Едва заметный намек на заинтересованность, но от девчонки он не укрылся.
– Я же видела, что ты читаешь, – поспешила она закрепить успех. – И у меня даже есть кое-какие мыслишки, почему тебе это интересно. В общем, не пожалеешь. Можешь сколько угодно говорить, что сам, все сам, но я в библиотеке ориентируюсь намного лучше. Только сначала, конечно, тебе надо победить, в чем я со-овсем не уверена, – она помолчала, словно давая ему возможность вспылить. Он смолчал. – Ну а если побеждаю я, ты сегодня же идешь со мной в парк. Пора вызволять тебя из заточения.
Хлоя, конечно, племянница дипломата и явно поднахваталась у дядюшки всяких хитростей, но на этот раз у нее ничего не выйдет – не поведется высокомерный тип на детскую подначку.
– Заметил – ты в любом случае не в проигрыше… ну, разве что в поединке мне уступишь… ты ведь этого не боишься, а? – сладеньким голосочком прирожденной подлизы пела девчонка, не желая признавать, что уже потерпела поражение.
Тим осторожно ссадил щенка на пол, поднялся. Он что, и вправду собирается…
– Я знала, что ты согласишься, – захлопала в ладоши Хлоя и юркнула из оружейки в зал. Тим, не спеша, но и не медля, – следом. Все остальные – и люди, и четвероногие стражи, – за ними: и поглядеть любопытно, и из виду выпускать нельзя, мало ли, что может в голову стукнуть двум сумасбродам?
Однако нашелся тот, кому все это пришлось не по душе: едва противники вооружились и встали друг против друга, под ноги Хлое кинулся белый собачонок – и, оскалившись, норовя цапнуть, живо оттеснил к стене. Опешили все, даже большие собаки – должно быть, и они не ожидали этакой наглости от карапуза. И только братья, приняв происходящее за новую игру, попытались поучаствовать – и, получив чувствительные укусы, с обиженным визгом отскочили. Им и в голову не пришло дать отпор – это же не враг!
– Блик, ко мне, – не повышая голоса, приказал Тим.
Щенок попятился, не выпуская Хлою из поля зрения.
– Спокойно, все хорошо.
Только после этих слов белый позволил себе развернуться и ткнуться лбом в простертую над ним руку. Щенка трясло, и Тим, отложив оружие, опустился на колени и принялся гладить его, что-то шептать на ухо.
– Сам чокнутый, на своих бросается, и собака такая же, – не удержался от комментария Лео.
– На своих? – отстраненно переспросил Тим, и Лео понял: в этот раз он не пытается задеть – всего лишь невольно озвучил мысли, потому что внимание всецело поглощено маленьким агрессором, вдруг превратившимся в самое несчастное создание на свете. «Сам недавно был таким же, вот и тянешься…»
– А ведь он прав… – Гарт со значением посмотрел на Тима.
– Кхе-кхе-кхе… – нарочито закашлялся Берт. – Как я понимаю, господин помощник начальника стражи хочет донести до нас мысль о том, что высказанные Лео опасения по отношению к этому юному существу небезосновательны. И вполне очевидно, что ты, Тим, не контролируешь своего питомца, а значит он способен создать потенциально опасную ситуацию.
– Спасибо, – выцедил господин помощник с интонацией, позволявшей оценить всю искренность и глубину его благодарности. – Господин профессор, не стоило утруждаться, я и сам вполне могу донести до болвана простейшую мысль, что он болван.
– Вот этого я и опасаюсь…
– А я опасаюсь, что такая собака, попавшая в руки болвана, натворит бед, – Гарта невозможно было склонить к деликатности обычными ухищрениями: он рассердился не на шутку.
– Не натворит. – Тим, будто бы восприняв сказанное буквально, убрал руки за спину. Щенок тяжело вздохнул, но не запротестовал: перевернулся с бока на живот, положил голову на передние лапы, выказывая покорность.
– Предпочитаю верить своим глазам, – хлестко рявкнул Гарт. – И сегодня же доведу до сведения господина Эварда, что рановато тебе владеть такими опасными игрушками.
То, что Гарт перешел границы допустимого, поняли, кажется, даже младшие в стае: Малыш подошел к Блику и улегся, положив голову ему на спину, а Волчонок, преградив Гарту путь к братьям, вздыбил шерсть и продемонстрировал вполне внушительные, хотя пока еще молочные, клыки.
Тим встал.
– Я не позволю. И он такая же игрушка, как и ты.
Лео смотрел на Гарта: тот побелел от гнева. На Тима можно было и не смотреть – и так понятно, что глаза у него светлые до жути. Стыдно и самому себе признаваться, но эти глаза пугают, и чем дальше, тем больше. Если так и дальше пойдет, в кошмарах будут сниться. Сейчас он вскакивает в холодном поту, когда чудится, что он в камере смертников. То, чем порою веет от Тима, настолько же страшно… еще и непонятно.
– А убить меня тебе не позволят. – Оскал такой, что сам Волчара обзавидуется.
– Что за бред? – Напугать Гарта было не так-то просто. – Что за пафосные речи? В какой драме ты вычитал эту чушь? По шее накостыляю – да и все. Заслужил.
– Имеете право, наставник, – Тим не насмехался, не провоцировал и, кажется, даже не видел в словах Гарта ничего для себя унизительного.
– Ой, спасибо, что позволяешь! – А вот помощник начальника стражи не скрывал иронии.
– Но отобрать у меня Блика вправе только она, – кивок в сторону Хлои.
– С чего это вдруг? – недобро поинтересовалась девчонка. На ее лице легко читался вопрос: «Где подвох?»
Лео сообразил: нет никакого подвоха. Но решил промолчать – из вредности. Хочет этот гордец портить себе жизнь, следуя глупейшим правилам, неизвестно когда и кем придуманным, хочет всегда и со всем справляться без чьей-либо помощи – ну и пускай. Нарвется на кулак Гарта или на колкость Хлои (еще неизвестно, что хуже) – ну и пускай.
– Ты его подарила. – Может быть, это лишь показалось Лео – очень уж захотелось позлорадствовать, – но голос Тима дрогнул.
– Я помню. И? – Девчонка насупилась. Для нее это объяснение, понятно, – и не объяснение вовсе, а что-то вроде издевки.
Упертый ее изумления не понял. И, похоже, принял за угрозу. Читал бы не дурацкие детские сказочки, а книги о здешних нравах и традициях, – не дрожал бы сейчас за свою собаченцию. Ладно, знать ничего не знает и узнавать не собирается. Но заподозрить Хлою в жестокосердии – это слишком.
Девчонка бесстрашно подошла к щенкам (взрослые собаки преградили Гарту дорогу, наверняка по какому-то знаку, не замеченному Лео), дружески потрепала по ушам Волчонка, смахнула морду Малыша со спины Блика и легким, ловким тычком опрокинула белого на спину. Мелкий бунтарь ласки не то чтобы охотно принимал, скорее терпеливо сносил, но не огрызался. Лео готов был поспорить: вздумалось бы Хлое потянуть зверька за хвост, он вел бы себя точно так же. Все-таки наловчился колдун с ним договариваться… еще и с людьми бы сумел… Тьфу ты, нашепчут же демоны такое! Еще чего не хватало – в услужение к полоумному попасть!
– Хочешь его забрать? – подал голос полоумный.
– Ты чего? – теперь испугалась и Хлоя. И Лео пожалел, что сразу не вмешался. – Я никак не могу уразуметь –нужен он тебе или нет?
Тим не ответил. Лео покосился на него – ну любой же дурости есть предел! – и почувствовал холод, такой холод, что снова, во второй раз за полчаса, вспомнил камеру смертников.
– Он храбрый и умный. Просто маленький еще. Испугался очень, до сих пор сердечко колотится. – Видно было: Хлоя чуть не плачет. – Не понял, что тебе ничего не грозит. Ему и за себя было страшно, но за тебя – еще страшнее.
– Я знаю.
Блик глядел на Тима, Тим – в сторону.
– И все-таки хочешь отдать его мне? – прозвучало, как обвинение в преступлении… в предательстве.
– Перестань! – не выдержал Лео. – Ты не знаешь, как оно у нас. Тот, кто подарил, вправе отобрать.
– Отобрать подарок? – Она не поверила. Ну да, не поверила. – Это же намеренное оскорбление… считай, что вызов!
– Не у нас! – выкрикнул Лео. Они имеют право злиться и дурить, а он – нет? – Вы оба не понимаете – мы разные. Совсем разные. И обычаи у нас разные. Эй, олух, забирай своего зверя. Но имей в виду – если мне хоть раз не понравится, как он в мою сторону посмотрел, я его наизнанку выверну и таким тебе верну.
Тим усмехнулся. Господин Тео не ошибся: если этот задумает убить – точно убьет. Сам сдохнет, но…
– Хлоя…
Девчонка заметно вздрогнула. Ну да, пальцев одной руки хватит с избытком, чтобы посчитать, сколько раз он ее по имени называл.
– Я признаю поражение. – Тим слегка склонил голову. – Поединок не состоялся по моей вине.
Подольститься пытается? Отлегло от сердца, вот и расчувствовался? Нет, не похоже. Заморочки благородных… Лео еле удержался, чтобы не сплюнуть под ноги, – он теперь тоже вроде как без пяти минут придворный… демоны бы их всех, да и его заодно, побрали!
Хлоя приподняла Блика– уже с заметным усилием – и чмокнула в носик.
– Спасибо. Я совсем не уверена, что смогла бы его побить. Ты все устроил, умничка. – И, с притворной наивностью похлопав глазами, весело объявила: – Идем завтра после утренних занятий, перед обедом. Заодно аппетит нагуляешь. Тетушка все время жалуется, что ты мало ешь.
Тим ограничился тем, что на пару секунд прикрыл глаза, – как будто бы поклон отнял у него невероятно много сил и оставшихся не хватило даже на кивок. Зато хватило на дерзкий взгляд, предназначавшийся Гарту, – и не вскользь, а в упор.
Лео тронул Хлою за плечо.
– Плохо влияешь на нашего… гм… безукоризненно воспитанного молодого человека, – он довольно похоже изобразил учителя истории.
Никто не улыбнулся. Никто не возмутился. Впервые за все это время расстались молча – без дружеского подтрунивания, без яростных споров о какой-нибудь мало что значащей, но забавной ерунде, без обычного «до завтра».

[Елена Яворская]

Тим осторожно затворил дверь, прислушался – нет, не скрипит. А ведь поскрипывала… пару дней, наверное. Кто-то из безымянных слуг озаботился смазать петли… Третий месяц подходит к концу, а он до сих пор знает по именам лишь хозяев, семейного доктора, наставников, да еще строгую Фло и Мэй, камеристку младшей принцессы, – и как не знать, если дня не проходит, чтобы по всему этажу не разносился писклявый вопль: «Тетушка Мэй, куда вы запропастились?!», да Кевина, камердинера принца, – молодого мужчину, но не просто бесцветного, а седого и серолицего. Тот сам ему представился и добавил: «Надеюсь, подружимся». Именно эту фразу глупые взрослые говорят детям, которых считают полными дураками, а из уст слуги она звучала, как намеренное оскорбление. В то, что его высочество держит при себе глупцов, не верилось. Но и объяснения навязчивому дружелюбию Кевина не было. Если женщины, видя «воспитанника его высочества», легонько кланялись и шли по своим делам, как ни в чем не бывало, Кевин всегда останавливался, спрашивал: «Осваиваешься понемногу? Как настроение?» – или что-нибудь в этом духе. И его вроде бы ни капельки не смущал повторявшийся из раза в раз ответ «хорошо», не всегда соответствующий вопросу. И разница в статусе тоже не смущала… хотя какой статус у пленника, только именующегося воспитанником? Прочие слуги были малозаметны и безгласны: единственный, кто мог его побеспокоить, – неопределенных лет низкорослый мужчина с пыльно-серой реденькой бороденкой. Он являлся трижды в день, стучал и спрашивал позволения забрать собаку на прогулку. Как вскоре сообразил Тим, он был приставлен ко всем собакам, в том числе и тем, которых здесь называли королевскими, – выгуливал, вычесывал, кормил.
Тим предпочел бы ухаживать за своим щенком сам. Так было заведено дома. Но в чужом доме – иные правила. Допустимо ли их нарушать, если ты по собственной воле связал себя обещанием, которое куда выгоднее тебе, чем принцу? Какова выгода прожженного политикана, вообще непонятно, сколько ни ломай голову. Отец говорил: есть то, что следует принимать, не размышляя. И есть то, что следует принимать, не оспаривая. Раньше казалось – это трудно, почти невозможно. Теперь думается – так и вправду проще. Да, неприятно знать, что в твое отсутствие приходят чужаки. Но когда день расписан не то что по часам – по минутам и нужно показывать результат (иначе какое право ты имеешь считаться принятым по договору? ты просто нахлебник), нет возможности как следует заботиться о Блике. Да и о самом себе, наверное, тоже. Чужие люди заявляются в твою комнату, прикасаются к твоим вещам. Остается радоваться, что и комната на самом деле не твоя, и ни одной собственной вещи у тебя нет. И тому, что тебя избавляют от кучи забот – в комнате всегда прибрано, кровать застелена свежим бельем, в шкафу чистая, выглаженная одежда. Все как будто по волшебству, все – в твое отсутствие. Но недобрая она, эта сказка. Плен, даже почетный, остается пленом.
Кажется, они этого не понимают… или прикидываются, что не понимают. Принц соблюдает все требования договора, но при этом старательно делает вид, что напрочь забыл его суть: изображает доброго дядюшку, постоянно интересуется успехами подопечных – в чем угодно, кроме того искусства, в коем их наставляют Эвард и Гарт, преувеличенно радуется, когда учителя ими довольны, изредка журит за недостаточное старание, и даже как-то обмолвился, что присматривается – к чему они склонны и в чем проявляют наибольшие способности. «В создании неприятностей себе и людям», – беззаботно фыркнул Лео. «Это, разумеется, может повлиять на вашу будущность, но не так, как мне мечтается», – в тон ему отозвался принц.
Иногда он завидует Лео: тот переступил – через себя и знать бы, через кого еще, – и пошел дальше. А он остановился – не хочет переступать. Только смотрит… смотрит и слушает, едва скрывая отвращение. Старшей принцессе по душе роль милой заботливой тетушки: «Тим, почему ты так мало ешь? Дядя слишком много от вас требует, для этого нужны ведь силы». – «Благодарю. Мне этого достаточно». По ее взгляду понятно: не верит. И об истинной причине наверняка догадывается. Но продолжает выпрашивать признание. Для чего? Чтобы утопить «воспитанника» в жалости? Тогда он не сможет и дальше выполнять условия договора. Ее игры в милостивую покровительницу обернутся для него бесчестьем. Были бы они все такими, как Рик, – тот, должно быть, и с прислугой безукоризненно вежлив.
Равнодушная вежливость – самый надежный щит. Иначе два года ему не продержаться. Он лучше всех знает, что только пытается быть сильным. В покое его не оставят. Они ведь понятия не имеют о договоре. А иначе… кто знает, не было бы еще хуже.
Младшая принцесса – своевольная надоеда. Лукавая, себе на уме – так он думал раньше. Потом – должно быть, в тот день, когда она притащила щенков, – увидел: простодушная. Неумело копирует своего дядю, но не ищет выгоды – нет, дарит самое дорогое, что у нее есть. Силится порадовать. Мало понимает, но чувствует куда больше. «Тетушка все время жалуется, что ты мало ешь», – вроде бы шутит, а на глазах слезы… смаргивает, чтобы не пролились. «Пора вызволять тебя из заточения», – вот ведь какое слово подобрала! Ему давно не терпится выйти из дома, но он делает вид, что безразличен ко всему – и в этих стенах, и за их пределами. И все вроде бы верят, но Хлоя… Как ему могло прийти в голову, что она собирается отнять Блика? Да, язвит беспощадно, но ранить всерьез боится. А вот он…
Он уткнулся лицом в ковер, прижался щекой к боку Блика.
– Прости. Я никого не могу защитить. Не умею. Верно он говорит – слабак.
А тот, кто давным-давно перестал считать его слабаком, едва не свалился с любимого места в библиотеке – подоконника, – услыхав:
– Теперь он будет на меня злиться. Если бы мне не стукнуло в голову, что надо его расшевелить, ничего бы не случилось!
– Чего не случилось? – До недавнего времени его забавляли те, у кого был талант спотыкаться на ровном месте. А если такому чучелу еще и пинка отвесить – вообще развлечение выходит что надо. Так продолжалось до тех пор, пока он сам не грохнулся и не разбился в кровь. И рядом с ним оказались эти вот двое, которые вечно падают и ранятся. И он будет их поднимать, отряхивать… демон их раздери, и сопли утирать – тоже, раз уж на то пошло! Потому что – стыдно признаться – ни одна, ни второй его не бросят, если он снова разобьется. А и бросят… он их – нет!
– Он не поругался бы с Гартом!
– Ну, нынче не поругался бы, а завтра – кто знает? Напускное оно, это его… – не сумев подобрать нужное слово, он просто скорчил кислую мину. – Ты ж видела, как его перекорежило, когда в башку его дурную вошло, что ты Блика отберешь. И Гартовы нападки его рано или поздно вывели бы из себя. Я так скажу, – Лео снова взобрался на подоконник и вперил взгляд в сумрак сада, будто бы силился что-то разглядеть, – слишком много он в себе таскает. Думаешь, я его просто так шпыняю? А Гарт… ну вот спорим, к утру все забудет?..
…Гарт икнул и прижал ладонь к губам.
– Вам нехорошо, коллега? – Иногда Берт забывал о своем высоком звании и начинал вести себя точь-в-точь как Лео, когда намеревался позлить Тима.
– М-м-м… – неопределенно ответил Гарт. Продышался и пояснил: – Чего хорошего? Если ты не заметил, сегодня я потерпел фиаско как педагог.
– Нет, не заметил. – Профессор посерьезнел. – Тим не подвергает сомнению твой авторитет, он дал это понять четко и однозначно. Самолюбивый мальчишка. Над ним каждый будет иметь ровно столько власти, сколько он позволит. Если позволит. За тобой он признал право карать. Ты в шаге от наивысшей ступени доверия, я так думаю. – Берт с такой силой потянул себя за мочку уха, как будто бы желал немедленно удостовериться, что конструкция надежно держится на голове. – А отступись он от друга – вот тогда бы я задался вопросом, тому ли ты его учишь. В общем, будь я на твоем месте, я проявил бы деликатность. В переводе на твой язык – продолжил бы его нещадно гонять, будто бы ничего не произошло.
– Фило-ософ, – покачал головой помощник начальника стражи. – А какая ступень наивысшая?
– Ага, заинтригован! Но… могу только предполагать. Исключительно гипотетически. Ибо не вижу никого, кто ее достиг…
– Перед учениками перед своими рисуйся, – рявкнул Гарт. – А мне прямо говори.
– Напомни, о чем это я? Ах да, о деликатности. – Профессор почесал согнутым пальцем кончик носа. – Ладно! Если он признает за кем-то право сопереживать и не примет это за обычную заурядную жалость, оскорбление для себя, – вот это и будет наивысшая.

[Елена Яворская]

Глава 16
Маленькая принцесса весела. Еще веселее и невыносимее, чем накануне. Хватает его за руку:
– Пойдем! Ну пойдем же! – А ведь догадывается: он ненавидит, когда к нему прикасаются.
Окон в зале нет, но он уверен: там, за стенами, много-много солнца. Он наконец-то согреется. Он еле сдерживается, чтобы не кинуться наружу, опережая ее, – пускай она будет проводником, он пойдет следом. И даже руку не пытается высвободить. Он благодарен ей, как никогда, – за подарок, который можно просто забрать – и не думать о том, что случится завтра.
Но она увлекает его вниз, вниз. В оружейку?
– Думаешь, я не догадываюсь, что ты боишься подземелий? – глаза у нее огромные, взгляд вытягивает из него душу. – Думаешь, не помню, как ты там рыдал?
Он не удивляется, что эта девочка видела камеру смертников и видела его слезы: слишком часто она смотрит ему в глаза.
Он идет за ней – уже против своей воли. Иначе она назовет его трусом – и не ошибется.
А потом он все-таки оказывается впереди нее – и входит первым. И не бросается назад только потому, что помнит: она за его спиной. Нельзя, чтобы ее заметили.
Посреди оружейки – высокий костер. Люди с бесцветными, стертыми лицами подкидывают в него обломки кресел. В лицо пышет жаром, и ему приходится сделать над собой усилие, чтобы не отшатнуться. Кажется, еще чуть-чуть – и он перестанет видеть.
В углах – сумрак. Живые тени. Хруст. Ломают мебель или кости? Людей доламывают? Он должен знать. Даже если слух подводит. Но здесь так сильно пахнет кровью.
– Всего-то ты боишься: и подземелий, и огня, и крови. Чего еще? – слышится за спиной. – Себя самого?
Он упрямо шагает вперед – и оказывается лицом к лицу с пепельнобородым слугой… нет, этот человек только прикидывался слугой, на самом деле он – безжалостный к другим и к себе Страж Престола. Не случайно он казался таким знакомым… ну конечно! Его губы в крови. Он опирается на стол. Колоду. Плаху.
Нет, он обознался, это не Восьмой. Это отец.
– Ты знаешь, что обречен?
– Да. – Он улыбается, потому что в этот миг понимает: в его руках оружие, против которого все они бессильны.
– Уверен, что тебе есть кого защищать?
Он стискивает зубы.
– Разве не она притащила тебя сюда? Я говорил тебе – ты безвольный, а значит беззащитный. – Отец наступает. Он не двигается с места. А хочется бежать… туда, на свет... – Знаешь, как стать сильным, но не становишься. Так и будешь жить ничтожеством среди ничтожеств? Идти, куда поведут?
Он оборачивается – ее нет. Или он не в силах разглядеть – перед глазами, куда ни повернись, только пламя.
– Ты знаешь, что нужно делать. Ты прошел три ступени, ты видел смерть, ты испил крови, ты умирал сам. Осталось полшага. Не можешь убивать – не убивай. До времени. Ты пришел сюда с ключом – вот и воспользуйся им, – отец не настаивает – увещевает. Да и отец ли это? Или здешний хозяин надел на себя чужую личину? Зачем? И почему он умышляет против Хлои? – Тебе пятнадцать через два месяца. Я стал мужчиной в тринадцать. Подойди.
Он медлит. Да, он все знает. Знает, что увидит. Знает, что не посмеет причинить ей зло. Знает, что будет ее защищать, хоть это и бесполезно.
– Ты воспользуешься ею как ключом? Или оставишь ее нам? – Каждое слово – ожог. – Почтение к старшим и готовность уступать им достойны похвалы. Но только не твоя готовность оставаться ничтожеством.
– Отпустите ее, – хрипит он – и захлебывается словами. Ему ведь давно известно: тот, за кого он просит, обречен мучиться дольше и страшнее. Потому что посвященные не просят.
– Она пришла с тобой. Вот и освободи ее. Она не почувствует боли, если твоя рука не дрогнет. Ты ведь уже пытался… не довел до конца.
– Нет! Я не… – У него перехватывает дыхание, руки немеют.
Он открыл глаза. Блик, свернувшись калачиком у него на груди – и как только уместился, – тихонько поскуливает. В комнате темно. «Как в подземелье».
– Угомонись, – с усилием вышептал он (язык тоже едва повиновался). – Иди на место. – И добавил: – Да очухаюсь я, не беспокойся.
Но до утра так и не уснул.
А утро и вправду было ужасающе солнечным. И все как будто соперничали друг с другом в благодушии. Лео соизволил выйти к завтраку и с упоением (хоть и вполголоса) убеждал Хлою: рыбу совсем не обязательно жарить или тушить, достаточно как следует замариновать, так вкуснее, – и одновременно уплетал копченого лосося, заедая хрустящим картофелем. Госпожа, вместо того чтобы сделать им замечание, похвалила успехи одного в языке, а другой – в игре на пианино. Более чем преувеличение. Ему досталось больше всего лестных слов – наставники в восторге от его знаний и прилежания! Рик подкармливал с ладони охотничьих собак – нынче их набежало пятеро, и вела себя шумная стая куда нахальнее, чем обычно, но этого как будто бы никто не замечал. Принц – и тот, дожидаясь, пока подадут чай, заговорил не о протекционизме, не об эмбарго и даже не о необходимости сохранения культуры малых народов, а о том, что какой-то там Артуз, владелец хлопковых фабрик, наладил прямые поставки шелкового волокна и завел новое производство.
– Скоро у вас, милые дамы, будут наряды из нашего шелка, разве не славно?
Славно, конечно же, славно. Добрый и заботливый глава семьи, хозяин дома, господин многих и многих… второй человек в этой стране после короля. В том, что он способен убить, и раньше сомнений не возникало, да он и сам не скрывал. Но неужели – кого угодно?
Есть сны, которым следует верить. Так его учили. Кто из сидящих за этим столом по-настоящему ценен для бесцветного нелюдя?
Да, он понял предупреждение. Но что он может сделать? Да и зачем? И что – должен? Не так уж и важно. Главное – он знает, чего делать не должен. Не должен защищать слабых. Вставший на защиту слабого – слаб вдвойне. Он затвердил это давным-давно, жаль, понял поздно. Иначе не стал бы изгоем и не оказался бы здесь.
– Тим, ты нездоров? – Госпожа, приподнявшись в кресле, смотрит на него поверх головы Хлои.
– Благодарю вас, все хорошо.
Он сказал правду – все хорошо. Он поступает верно. Остальное его не касается.
– Я уже говорила: если тебе не нравится наша пища, – быстрый взгляд на Лео, увлеченно исследующего – на вид и на вкус – кусочек шоколадного пудинга, – мы попросим приготовить что-нибудь по твоему выбору. Сегодня ты вообще ничего не ешь…
– Тетушка, думаю, Тим немного взволнован, – защебетала Хлоя, склевывая с ладошки крошки пудинга (Рик покашлял с намеком и подчеркнуто сухо извинился). – Верно ведь, Тим? Сегодня после обеда мы идем исследовать внешний мир… Ой, да! – подскочила, вдохновленная внезапной идеей, – а можно – не после обеда, а вместо обеда? У нас времени будет больше, а обед мы можем взять с собой и устроиться в беседке, день преотличный!
– Ну что ж, возможно, на природе ты действительно почувствуешь себя лучше, – старшая принцесса милостиво улыбнулась. – Идите. Только прошу тебя, Хлоя, не опаздывай на урок, не забывай – маэстро ценит пунктуальность и очень огорчается, когда ты… Одним словом, Лео, полагаюсь на тебя.
– Маэстро огорчится, а Гарт, если мы к нему вовремя не явимся, нас попросту с кашей слопает, а то и вместо каши, так что не прозеваю, – радостно заверил Лео. – Эй, несчастный, может, тебе, как их, нюхательные соли с собой прихватить, как бы дурно не сделалось от запаха свободы.
– Лео, – не повышая тона, но с нажимом проговорила госпожа.
– Я ж о нем беспокоюсь, – не моргнув глазом, отозвался тот. – А, ладно, если что – за ноги дотащу до дому.
Хлоя прыснула в перепачканную десертом ладошку.
Похоже, они думают, что их болтовня его задевает. И ждут, когда он ответит. Смешно. Действительно смешно.
– Тим, ты не сердись, – вдруг подскочила к нему маленькая принцесса, – но у тебя лицо такое серьезное… суровое, да. Смотреть страшно! А нам так хочется, чтобы ты повеселился вместе с нами, подурачился… ну… – Она всплеснула руками, посмотрела умоляюще: ну подскажи, подскажи правильные слова. – Ну тебе ведь не сто лет!
– Я не сержусь. – Обычная вежливость. И попытка отгородиться. Они ведь понимают – почему не останавливаются?! В его комнату может войти каждый, он с этим почти смирился. Но они норовят еще и в душу влезть – ради забавы.
– Сердишься… бука! – выкрикнула Хлоя и показала ему язык.
Он отвел взгляд. Почему никто не потребует, чтобы она не выходила за рамки приличий? Ему и то бывает неловко, а уж он точно не в ответе за ее поведение.
– Ну и сердись. Главное – не забудь: в два часа пополудни жди нас внизу.
Ну хотя бы отдавать приказания ее научили.
И он выполнил приказание – по-своему. И если бы не Блик, долго они ждали бы, а потом, может быть, отправились бы на поиски. А он сидел бы снаружи, на этой вот теплой ступеньке, лицом к солнцу… Но щенок тихонько заскулил, учуяв по ту сторону двери свое семейство, а Тим не успел на него шикнуть.
На широкие ступени парадного высыпала счастливая толпа – маленькая принцесса в оливково-зеленых штанах, камзоле и кокетливом беретике с пером (оказывается, в ее гардеробе есть что-то кроме унылых платьев, похожих друг на друга едва ли не больше, чем одежды слуг), темно-серый пес и его белая подруга, оба щенка – кувыркаясь, полируя спинами и боками и без того чистый мрамор, а позади всех, гаденько улыбаясь – дескать, видишь, мы тебя нашли, – Лео.
Хлоя забежала вперед, встала перед Тимом, вгляделась в его лицо.
– Тебе нравится? Ну ведь нравится?
Наверное, он что-то не успел спрятать. Что? Он и сам не знал, что ей удалось прочесть.
– Да. – Не врать же ей? Пусть порадуется, от него не убудет. – Кто-то здорово придумал.
– Придумал? Ты о чем? – На смену боязливой настороженности пришло любопытство. И он невольно улыбнулся.
– Ну, дом – как будто бы в центре солнечного диска, а аллеи – лучи.
– Правда, что ли? – Глаза у маленькой принцессы расширились, она просияла. – Я никогда не замечала, хоть и живу тут страшно подумать сколько лет, а ты – вот так, сразу. Тим, ты удивительный! Сам не понимаешь, какой удивительный! Ну, пойдем, ты ведь еще ничего толком не видел.
Слишком суетливая, слишком восторженная. Но почему-то не раздражает. Неужели его можно подкупить парой добрых слов? Не раздражает, но…
– Пойдем! – Он медлит, и она хватает его за руку.
Это не сон сбывается, нет, – она всего лишь приснилась ему такой, какая есть. Дело в другом: в тот самый миг, когда они сделали первый шаг в одну из аллей, он почувствовал: совсем рядом кто-то умирает, тяжело, мучительно. И, высвободившись из девчонкиной хватки, он пошел туда, куда его потянуло.
– Тим! Что стряслось?
Она звала, но он не мог не то что ответить – даже обернуться. Под ребрами жгло, выдох давался тяжелее, чем вдох. Подташнивало, хотя он еще не чуял запаха крови… учуял за долю секунды до того, как увидел. Кошка – крупная, лоснящаяся, ярко-рыжая – утащила бы добычу, если бы он раньше не успел взглянуть ей в глаза. Она сжалась пружиной, встопорщила шерсть – и, не примериваясь, скакнула в кусты. Он опустился на колени рядом с бело-сизой птицей.
Голубь. Породистый. Глупый… не умеет… не умел бояться… ручной, что ли? Позволяет себя погладить, будто бы верит – человек поможет, человек прогнал страх, теперь заберет боль.
Он срывает широкий лист и прикрывает рану: Хлоя смотрит, он чувствует, смотрит неотрывно. Ей нельзя, рядом с ней и так стоит беда – сейчас он понял это отчетливо. Не указывай ей путь, маленькая. Ты не сильнее этой птицы.
Он шарит взглядом вокруг – нет, ничего, даже камушки, которыми посыпана дорожка, – гладкие… обточенные? А человеческие зубы слишком слабы…
– Волк!
Пес понимающе тычется носом в плечо – не в протянутую ему руку.
– Так надо. Помоги мне. Не бойся.
Собачьи – то, что надо.
Он опускает окровавленную ладонь на голову голубя. Тебе уже не больно, ведь не больно?
Дыхание птицы выравнивается и затихает.
– Где мы можем его похоронить? – не глядя на Хлою, спросил он, поднимаясь.
– Я подумала, ты его спасешь, – дрогнувшим голосом пролепетала она. – Ты ведь…
– А я подумал – ты окончательно свихнулся, – подал голос Лео. – Добить его вполне могла бы и кошка, но ей бы оно еще и на пользу было.
– Я задал вопрос. – Не важно, понимают они это или нет, но сейчас его слово – самое весомое.
– Ишь как ты заговорил, выкормыш Темных! – Ну да, не стоило и надеяться, что Лео уступит. – Мы тоже хотим услышать объяснения. Может, тебя уже лечить пора? Не хватало еще, чтобы ты носился по всему парку, мешал тутошним кошкам охотиться, потешал слуг и позорил дом, в который тебя приняли.
– Это кошка тетушки Мэй, – виновато вымолвила Хлоя. – Ее не выпускают, тетушка Мэй жуть как боится, что она потеряется.
– Угу, то-то зверюга по парку шастает! – Лео скривился.
– И тетушка Ханна своего кота не выпускает. Так уж заведено – с тех пор, как у Рика появилась голубятня… это давно было, еще до меня.
– Голуби, коты, собаки, колдуны… И все норовят друг другу напакостить… кроме голубей. Или голуби тоже? – Лео поглядел в небо так, как будто бы ждал сверху неприятного сюрприза – вот прямо сию минуту. – Угораздило ж меня попасть в этот зверинец!
Тим шагнул к Лео. Хлое показалось – ударит. И подумалось: Лео только этого и ждет, чтобы ответить не только словами. А уже ведь понятно, с Тимом надо как-то иначе…
– Я не колдун, – ровным голосом начал Тим. – Я говорил – ты не услышал. Вы не услышали. Но ты прав, я их выкормыш. Меня учили те, кого здесь зовут некромантами. И я ворожу на крови, иначе не умею.
– Некромантами? – недоверчиво переспросила Хлоя. И почувствовала, что руки холодеют. Это не может быть правдой, вот сейчас Лео скажет… и… И эта дикая, безумная сказка закончится!
Лео промолчал. Зато Тим все-таки снизошел до объяснений.
– Ей не нужна была птица – она сыта. Была бы голодна, и то не сожрала бы, побрезговала – не к такой еде привыкла. Да, инстинкты. Да, поиграла бы и добила. Нескоро.
Сосредоточенный. Спокойный… как он может быть таким спокойным?!
– Возможно, я сумасшедший. И возможно, надо мной станут потешаться. Но при мне никого не будут мучить. Что еще ты хочешь услышать.
– Кто такие некроманты? – вместо Лео спросила Хлоя. – Ну, по правде, а не в сказке?
– Прости, – Тим качнул головой, – пусть он скажет. Как понимает.
– Но я хочу, чтобы ты…
– Тогда продолжай читать сказки. У вас в библиотеке томов десять, не меньше. Обложки – как надгробные камни. И название преотличное – «Сказки на сон грядущий». По достоверности – то же самое, что может рассказать он, но хотя бы забавно.
Лео – быть того не может! – стерпел. Зато Хлоя возжелала высказаться в его духе:
– А зачем ты хочешь голубя похоронить? Это какой-то ваш ритуал, да?
– Да, – серьезно ответил Тим. – И не только наш. Тебя интересует его смысл? Я не хочу, чтобы садовник или дворник выкинул его в мусорную кучу. Нельзя относиться к смерти без должного уважения.
Он поднял мертвую птицу и скрылся за деревьями. Блик вприпрыжку кинулся за ним.