Маша ела кашу (внеконкурсная работа) Автор: Мышель , Чужое небо Опции

[Дон Рэба]

— Ма-ма мы-ла ра-му. Ра-му мы-ла ма-ма.

Нестройный речитатив, доносящийся из-за хлипкой стены, в этот раз Машку не раздражал. Обычно она, только заслышав бодрое изложение истории про репку, заливистый детский смех или ласковое рыканье директора школы, он же — учитель первоклашек, одноногого Михалыча, немедленно неслась к комендантше — с воплями, ломанием стульев и требованием немедленно отселить мелюзгу с базы охотников.

Но не сегодня. Сегодня она будет есть кашу. Настоящую. Манную. Тарелка уже стояла на столе, исходя паром — целый половник белоснежной горячей каши, с лужицей растаявшего сливочного масла посередине и щедрым шлепком малинового варенья сбоку.

Словно почувствовав её настроение, Михалыч за стеной рявкнул:

— Дальше.

И звонкий мальчишеский голос прочитал по слогам, словно пропел:

— Ма-ша е-ла ка-шу.

Машка дождалась, когда эту волшебную вариацию повторит детский хор, подняла указательный палец и назидательно сказала:

— О!

После чего она зачерпнула первую ложку и, зажмурившись от наслаждения, начала есть. Как Машка не растягивала удовольствие, каша закончилась быстрее, чем урок за стеной. Так что доскребала последние капельки она ещё в благодушном настроении, но уже начиная раздражаться. Как нарочно, именно в этот момент — как будто подсматривала — в комнату ввалилась толстая тётка Фиса, комендантша, и злобно поинтересовалась:

— Ну, закончила?

Не ответив, Машка скребанула ложкой по жестяной тарелке. Мерзкий звук совсем вывел комендантшу из себя, и она разразилась гневной речью:

— Совести у тебя нет, детей объедать. Знаешь ведь, что с пшеницей нынче совсем никак, и манка только для мелких, так нет, затребовала. Мало ли, что право такое после охоты имеешь, и что? Ни стыда, ни...

Машка молча, как будто не слышала, аккуратно доела последнюю, только ей видную крупинку, положила ложку на стол и без замаха, одним отработанным движением запустила тарелку вредной бабе прямо в лоб. Тарелка полетела, вращаясь, и как будто даже со свистом. Тётка Фиса, несмотря на грузную фигуру, неожиданно ловко увернулась — или это привычка сказывалась? — перехватила снаряд в полёте и прочувствованно сообщила:

— Сука!

Машка меланхолично согласилась:

— Естественно. И я — сука, и ты — сука, и все, кто выжил — тоже суки. Потому что у всяких кисок, заек и птичек, а заодно у лапочек и пупсиков выживаемость оказалось фиговая. Ты лучше скажи, когда спиногрызов от нас уберут? Я ещё спокойная, а вот мужики из рейда вернутся...

— Ты спокойная? И так-то бешеная, а сейчас и вообще. А к школе новое крыло почти пристроили, крышу только осталось. Так что скоро переведём. Ведь нарожали-то сколько! На следующий год опять расширяться. Тебя сколько не было?

С видимым сожалением облизав и так чистую ложку, Машка пожала плечами:

— Как обычно, неделю. Скоро дальше придётся уходить. В этот раз только одно гнездо нашла, да и то случайно. И мужикам издалека тащить придётся. А от остальных вести были?

Фиса насмешливо хмыкнула:

— Были, а как же. Пустые они возвращаются. У тебя, что, целое гнездо? Там червей-то сколько было?

— А чего за одиночками бегать. Восемь. И мелюзги выводок. Я пять штук выползков притащила, Профу отдала, он давно мечтал. Ну, пусть приручает. А я спать пошла.

Ахнув, Фиса засуетилась:

— Как же так, восемь! Да как же ты их всех, да как...

Машка фыркнула:

— Как-как. Кверху каком. Злая очень была, и одного вообще в лапшу покрошила, не знаю, что там из него соберут.

— Соберут, куда денутся, и мясо, и масло. На полгода хватит. Ты иди, отдыхай, я тебе к кровати чайку принесу. И кашки там ещё на чашечку осталось.

Тяжело поднявшись, Машка благодарно кивнула и, прихрамывая, пошла к двери. Вглядевшись в её осунувшееся лицо и синяки под глазами, тётка Фиса тяжело вздохнула:

— Заканчивать тебе с этой охотой пора. Совсем себя извела. Да и пора уже. Вот восемнадцать через полгода исполнится — и замуж. Родишь, успокоишься...

Подойдя к лестнице на второй этаж, Машка покачнулась, уцепилась за перила и бросила через плечо:

— Пусть женихи сначала, кроме женилки, ещё мозги и руки отрастят. А то как детей клепать — они первые, а как червей промышлять...

В своей комнатёнке Машка рухнула на кровать, даже не разуваясь. Немного полежала, потом с кряхтением стащила тяжёлые ботинки, разделась догола, бросила одежду в угол, прихватила полотенце и отправилась в душ. Высунувшийся было из своей каморки молодой охотник из новеньких охнул и, слегка пригнувшись, шмыгнул обратно, — видимо, о тяжёлой Машкиной руке его уже просветили.

Вода из проржавевшей тарелочки душа текла еле-еле, но тёплая. Быстро намылившись, пока вода не закончилась, Машка с удовольствием подставляла то один бок, то другой под хилые струйки. Не то, чтобы она была такой грязной — под дороге обратно немного поплескалась в маленьком озерке — хорошо, что никто не знает об этой привычке, а то задолбали бы за нарушение безопасности. Подумаешь, она третий год в нём плавает.

Вода пошла холодная, и Машка неохотно вылезла, небрежно вытерлась и пошлёпала к себе. Грязная одежда уже исчезла, койка была разобрана, а на тумбочке, и правда, стояла не только большая кружка чая, но и крошечная плошечка с остатками манной каши.

Уже без особого удовольствия Машка съела кашу, отпила пару глотков чая, залезла под одеяло и попыталась уснуть. Но сон не шёл. Перед закрытыми глазами тенями мелькали голубоватые ели и красно-глинистые овраги, мох и коряги под ногами.

Она уже впустую сделала большой круг и возвращалась обратно, когда поняла: вот оно! Заговорило то самое пятое чувство, которое подсказывало, что добыча близко, и без которого в охотниках делать было нечего.

И, действительно, впереди, шагах в пяти, трава чуть-чуть зашевелилась, Машка выхватила меч и слегка присела. Вовремя: из зелени выметнулось огромное грязно-серое щупальце, с беспорядочно торчащими во все стороны крючками. Замах, удар, половина щупальца отлетает, обрубок прячется, а вместо него из разверзшейся земли воздвигается колонна червя.

Вот венчик сизо-чёрной бахромы вокруг круглой пасти, направленной прямо на девушку, начал краснеть, по туловищу побежали цветные всполохи. Спокойно досчитав до пяти, Машка дождалась полного раскрытия пасти и выпустила в неё стрелу из привычно перекинутого со спины арбалета.

Попала она удачно, что не каждый раз случается — иногда и до трёх болтов приходилось изводить, пока не попадёшь в правильный узел. И мало кто поначалу не ловил червячьи электрические разряды. Поэтому никто из новичков не ходил без защиты, да и в одиночку никто, кроме Машки да безбашенного Тимура, не решался охотиться.

Машка вытерла меч о траву и пошла оценивать добычу, которая бессознательными уже рывками выбиралась на поверхность. И нарвалась — неожиданно левую щиколотку обожгла боль, рывок свалил её на землю, а следующий — поволок назад.

Извернувшись, она рубанула мечом, ещё раз, и ещё. Только после третьего удара давление на ногу ослабло, хотя жжение осталось. Благоразумно взлетев, не хуже белки, до первой ветки соседней сосны, она отодрала остаток щупальца от щиколотки, тоскливо посмотрела на быстро вспухающую кожу и свесилась вниз.

Увиденное не порадовало: на поляну вылезали черви. И были явно злы: не обратив внимания на дохлого сородича, которым, в обычной обстановке, не преминули бы закусить, они начали методично обследовать всё вокруг, время от времени поднимаясь столбом вверх. С ужасом и восторгом Машка поняла: вот оно, легендарное червячье кубло.

Всё последовавшее слилось для неё в один безумный танец. Сначала она стреляла, то наклоняясь вниз, то свешиваясь с ветки, зацепившись здоровой ногой. С семи болтов завалила пятерых — а нечего на дыбы вставать и пасть разевать. Потом начала мазать — и сильный ветер поднялся, начал ветку раскачивать, и руки устали, да и нога болела всё сильнее.

Всё это можно было бы пережить, только вот болты закончились. Два оставшиеся червя явно обосновались на поляне надолго, и уже примеривались, с какой туши начинать трапезу. Гнездиться неизвестно сколько на ветке ей не улыбалось, так что пришлось спрыгивать и ввязываться в драку, пока всю добычу в негодность не привели. Одного она удачно рубанула — сама не поняла куда попала, но червь замер. А вот второй заставил её побегать. В итоге Машка была покрыта слизью, зелёной жижей и, увы и ах, вытекающим из разрезов драгоценным маслом. Да ещё словила не меньше четырёх молний.

В изнеможении рухнув на траву, она тут же подскочила от очередного слабого разряда. Но это был не очередной червь, а крошечный, меньше ладони, червячишка. Несбыточная мечта Профа, который мечтал этих гадов одомашнить, но до сих пор ни одного детёныша отловить не удавалось.

Забыв про усталость и раны, Машка зарыскала по поляне. Собрав в прорезиненный мешок ещё четырёх младенцев, она немного отдохнула, вырубила из головы и так покрошенного в лапшу червяка нужную железу — а что, заслужила — и, раздавив, промазала все раны и царапины. Боль тут же утихла, а краснота начала сходить на глазах. Свистнув сопровождавшего её всю дорогу посыльного ворона, она накарябала записку, привязала её к лапе и велела лететь на базу.

Ворон, склонив голову, саркастически каркнул, и степенно подошёл к червячьим ошмёткам. Придирчиво выбрав кусок, он поклевал, потом, косясь на Машку, погрёб лапой, отыскал крошечный кусочек лечебной железы, ещё раз каркнул, в этот раз — укоризненно, и его склевал. После этого распахнул огромные крылья, взлетел и взял курс к дому.

Машка немного последила за полётом и тоже собралась, прихватив пару кусков мяса — пожарить по дороге, сейчас есть не хотелось совсем. Главное, что она про кашу написать не забыла, и законная награда будет её ждать.

***

Машка со стоном потянулась, села на кровати и допила остывший чай. Ну, почему она каждую охоту заново, как наяву, переживает, иногда и не по одному разу? Нет, чтобы о чём-нибудь хорошем подумать! Например, о каше.

Манной кашей её кормила бабушка. И варенье на выбор предлагала: клубничное, малиновое и вишнёвое. Но бабушка умерла, когда Машке было семь, только и успела внучку к школе подготовить.

А мама кашу не варила, да вообще ничего не готовила. У неё было творчество — странные картины, которые она рисовала почему-то по ночам, и личная жизнь. Машкой немного занимался только один из недолгих мужей — дядя Ким. Да и то это занятие ограничилось тем, что он научил её садиться на шпагат, а потом отвёл в секцию карате в соседнем спортклубе. Через полгода и он исчез, а Машку отправили на лето в деревню, к троюродной тётке.

Из деревни ей возвращаться ужасно не хотелось, потому что тётка, хотя приблудной племяннице была не очень и рада, но кашу, правда, всё больше пшённую или перловую, ей варила регулярно, и работой по огороду особенно не нагружала. Так, морковку прополоть, огурцы полить, да колорадского жука обобрать. А всё остальное время — свобода! Хочешь — по грибы или по ягоды, хочешь — с деревенскими на речку, хочешь — с ними же на костре картошку печь...

Следующего лета Машка ожидала с нетерпением, усердно тренируясь в секции, чтобы отлупить противного Тимурку, который приспособился при каждом удобном случае дёргать её за косичку. А ещё она весь год намекала матери, что, мол, и в деревне школа есть. Мать каждый раз всхлипывала и клятвенно обещала, что свою кровиночку никому не отдаст, но Машка надежды не теряла.

Очередное лето оправдало все ожидания. Было весело, шумно и сыто. Оголодавшая за прошедший год Машка ела как не в себя, споро управлялась с огородом и вёдрами с водой, и даже научилась ездить верхом. Старалась она изо всех сил — а вдруг тётка сама предложит ей остаться?

В тот день ребятня крутилась на околице, возле дома директора школы, Сан Михалыча. К нему на денёк заглянули геологи, которые что-то искали по соседним ручьям, и две пары археологов, раскапывавших какой-то курган. Деревенские говорили, что, копай — не копай, а шиш что найдёшь. Потому что золотишко по ручьям давно всё повыбрали, а курган этот — просто старый холм.

Ребята лениво гоняли по поляне мячик, стараясь попасть по полешкам, ещё не перетащенным во двор, к мангалу, когда небо вдруг на мгновение потемнело, потом во весь горизонт сверкнула зарница, а у Машки закружилась голова.

Очнулась она на траве, от неприятного ощущения, что приближается что-то страшное. Она приподнялась, огляделась: на поляну выскочил народ, кто-то таращился на небо, кто-то матерился. Вдруг от соседнего дома раздался собачий визг, а потом истошный бабский вой. На улицу выскочила соседка и заголосила:

— Червяк! Червяк Шарика уволок.

Сан Михалыч повертел пальцем у виска, а Машка напряглась: страшное приближалось. Вот из-под ног отошедшего в сторону Тимурки выскочило что-то длинное, похожее на огромную серую змею, схватило его за ногу и поволокло по земле. Тимурка заорал, Сан Михалыч схватил его и попытался удержать. Кто-то в толпе кричал, археологиня — фотографировала на телефон. А Машка подхватила топор, так и валявшийся возле полешек, доволокла его до змеи, с трудом приподняла и изо всех сил рубанула по слизистой шкуре.

Разумеется, змея не разрубилась, но Тимурку отпустила и убралась под землю, а вместо неё наружу выбралось страшное чудовище и принялось стрелять молниями. Топор у Машки отняли, её саму и Тимура отшвырнули в сторону, и озверевшие мужики пошли в атаку.

Выстрелы из притащенной кем-то мелкашки червяку вреда особого не нанесли, а вот загнанный кем-то в глотку кол его обездвижил. Из многочисленных порезов потекла вонючая маслянистая жидкость.

Машка подошла к огромному телу, осмотрела и задумчиво спросила:

— Как вы думаете, из него можно шашлык пожарить?

Мужики облегчённо захохотали, прибежавшая тётка обозвала Машку проглотом, и запретила даже близко подходить к наверняка ядовитой дряни.

Машка обиделась:

— Почему ядовитой? Оно ведь Шарика съело? И Тимурку хотело. А если оно нас может есть, значит, и мы его можем. Ну, акул ведь едят, мы в школе проходили. И крокодилов тоже.

Слова её оказались пророческими: для деревни, заброшенной из сибирских лесов неизвестно кем, зачем и куда, хищные черви стали не только главной опасностью, но и спасением. Мясо можно было приготовить и съесть, на заполняющей туловище маслянистой жидкости прекрасно работали и генераторы, и дизели. Из шкуры — шили. С годами для внутренних органов тоже нашли применение.

Сан Михалыч, через три дня потерявший ногу при очередном нападении червей на деревню, вместе с главным геологом и археологами разработал целую теорию о том, почему зажиточная Листвянка вместе с огромным куском тайги и парой соседних мелких деревенек оказалась в каком-то неизвестном мире. Об этом он, как только оклемался с помощью деревенской докторицы, сельчанам на общем сходе и поведал.

К этому времени народ с переменами не то, чтобы смирился, но свыкся. Археологов на вилы больше никто брать не пытался, обвиняя в том, что это они что-то не то в кургане раскопали. Деревня как-то незаметно соорганизовалась и начала выживать.

Хуже всего пришлось многочисленным дачникам и прочим приезжим, которые с трудом осознали, что привычный мир потерян навсегда. Они же чаще всего и гибли при червячьих атаках.

Из тех объяснений Машка мало что поняла, кроме того, что в город к матери возвращаться не придётся. Это её, в отличие от прочих чужаков, только обрадовало.

Жизнь потекла спокойная и размеренная: школа, огород, тренировки, дежурство по периметру деревни вместе с другими «слышащими». Таких, чувствующих приближение червей, на все полторы тысячи населения набрался едва ли десяток. В том числе — и спасённый Тимурка, который теперь ходил за Машкой хвостом.

А Машка наслаждалась жизнью и только независимо взмахивала длинной косой, когда слышала из-за очередного забора извечное "тили-тили тесто, жених и невеста".

С косой она рассталась через четыре года. Вернулась из вылазки в лес в синяках, ободранная и вся в крови, схватила овечьи ножницы и отчекрыжила косу под корень. Причины не объясняла, только почти каждую ночь просыпалась от кошмара, который до малейшей детали повторял её лесную битву.

И ведь отправилась-то она недалеко — пошёл слушок, что за третьим оврагом вроде бы совсем мелкого червяка кто-то из молодых почуял. К тому времени от них уже не просто защищались, а назначили законной добычей и планомерно отлавливали. Так что она даже арбалет брать не стала — только хороший нож, откованный под её руку Васькой-кузнецом, да рогатину.

И за вторым же оврагом наткнулась на мужика из соседней Сосновки. Если крошечное Ершово черви выели начисто, то сосновские со своими двадцатью дворами как-то отбились, выжили, но с листвянскими объединяться и вести общее хозяйство не стали. Обособились. Но, судя по всему, тихо подворовывали. Ходили нехорошие слухи, что парочка не вернувшихся охотников и четыре бабы, исчезнувшие в лесу за последнее лето, не просто так пропали. Но доказательств не было, да и в малиннике вроде бы след червя нашли. Тем не менее, поодиночке за оперативно возведённую вокруг поселения ограду старались не ходить — все, кроме Машки. Да то только, если ей удавалось отбиться или попросту сбежать от назойливого Тимура, который в последний год всё нахальнее пытался ею командовать.

Встреченный мужик гадостно заржал:

- У-тю-тю, какая цыпа. Прямо сама в руки пришла.

Не переставая смеяться, он прыгнул вперёд. Машка выставила рогатину, попав ему по руке. Он со смехом отскочил:

— Какая шустрая! Мне такие нравятся.

Он опять бросился на Машку. Она попыталась ударить его рогатиной в пах, но промахнулась и попала в бедро. Мужик охнул, но схватился за древко, одним движением вырвал зубья из раны и тут же с силой дёрнул рогатину к себе.

Вместо того, чтобы отпустить древко, Машка по инерции сделала пару шагов вперёд, и этого хватило, чтобы он одной рукой схватил её за плечо, а другой — за косу. Намотав косу на руку, он грубо потащил девушку к себе, с такой силой, что ей показалось, будто с неё снимают скальп.

Наклонив голову, она впилась зубами в его руку и, почти теряя сознание от ужаса и боли, ухитрилась вытащить свой нож и наугад ткнуть им куда-то вперёд. Мужик взвыл и отпустил косу. Но Машка этого даже не почувствовала — она била и била, пока мужик не упал и не затих.

Её долго выворачивало, потом она кое-как сполоснулась в маленьком ручейке и вернулась домой. Про кошмары прознала тётка и донесла Михалычу. Тот Машку умело допросил и, в свою очередь, донёс Степану. А уже тот, бывший спецназовец, давным-давно осевший в Листвянке, и теперь руководивший деревенской безопасностью и нещадно тренировавший ополченцев, охотников и дозорных, сочувственно покивал и пообещал гонять Машку как сидорову козу, чтобы она больше таких глупостей не допускала.

На Машкино, уже более бодрое, возражение, что сидоровых коз, вроде бы, не гоняют, а дерут, он сначала вытаращил глаза, потом слегка смущённо хмыкнул, и многообещающе ответил, что одно другому не мешает. Кошмары с тех пор её больше не мучили — наверное, потому, что после тренировок засыпала она, не донеся голову до подушки.

***

За сумбурными воспоминаниями Машка не заметила как уснула. Снилась ей бабушка, которая укоризненно качала головой и приговаривала:

— Да сколько же можно кашу есть! Большая уже девочка, котлеток там, сальца, да хоть бы щец поела. Сила откуда возьмётся-то, с каши?

Машка проснулась отдохнувшая и бодрая. Снизу слышались весёлые голоса и доносился манящий аромат жареного мяса — наверняка остальные охотники вернулись. И явно — тоже с добычей, иначе бы так не веселились.

Машка быстро оделась и спустилась в зал. Сидящий во главе стола обычно суровый Степан был весел и расслаблен — все вернулись целые, с добычей. Правда, похилей, чем Машкина, за это они ещё получат — но потом. А сейчас можно и отпраздновать.

Тимур усадил Машку рядом с собой и торжественно поставил перед ней огромную тарелку с манной кашей:

— Вот, ребята своими премиями скинулись. И варенье тут — и малиновое, и вишнёвое.

Машка капризно спросила:

— Что, даже без клубничного?

Она чмокнула Тимура в щёку, потом, немного, подумав, проделала то же самое с сидящим с другой стороны Степаном, послала друзьям воздушный поцелуй и, зажмурившись в предвкушении, зачерпнула первую ложку.

Ребята начали скандировать:

— Маша ела кашу! Ма-ша е-ла ка-шу.

А Машка работала ложкой и думала, что, наверное, хватит охотиться одной. Нужно надёжного партнёра выбирать. Она покосилась направо, потом — налево, слизнула с пальца капельку варенья и решила, подумает об этом потом, когда каша закончится. Или вообще завтра.

[Агния]

Первое предложение надо разбить на два)... а так зачётное начало повести, хотя и торчат уши Дюны и еще кое-какие уши, но это нормально. Действительность влияет, что ж тут..)
Вопрос к автору - почему люди голодают? куда скот делся? домашняя птица, овощи? Черви же вроде в деревню прямо не лезут? Я не к тому, что этого неправдоподобно, а к тому, что надо где-то пояснить.

[karpa]

Занятно. Мне показалось, что стиль рассказа похож на автора рассказа со слизнями. Не помню, как рассказ назывался.

[Людена]

Читать было интересно.
Пару ошибок типа "не" вместо "ни" исправить легко.

[Рыжая вешка]

Неожиданно. Понравилось. Жаль, что внеконкурс, а то бы...
Жила бы я там - точно бы грядки развела. Ягоды-то есть, а овощи? Масло есть в каше, а где же молочка? Творожок, сметанка...
Этакое "дрожь земли" + вечная "Зона" = смешать, но не взбалтывать.
Да и кашу я снова люблю. Только с сыром.

[Агния]

Из всего внеконкурса этот рассказ мне более всего по душе) В нём есть тепло, несмотря на жуткий сюжет, это так важно!... Машу очень запоминаешь, хочешь с ней остаться.