Мандалакабра Опции

[Д. Кновхов]

Стандартное новичковое блабла: на старой-престарой флэшке, случайно найденной за диваном, оказался черновик первой главы первой части первого тома прои, которое сделает меня богатым и знаменитым, если выкрою время довести его до ума. Изложение сжато и ускорено намеренно, скачки времени, тся-ться и знаки препинаниия должны подтверждать, что это именно черновик etc.


(Усайкино universe)

Дела мои шли плохо два вечера подряд: я не мог высунуться из руин, в которых заметил бесхозный ящик с боеприпасами (теперь-то понятно, что это была ловушка), и додумался пересохраниться. На каком-то из трёх холмов лежал снайпер, убивший меня без счёту плюс-минус два. Что бы я ни делал — по миллиметру выглядывал ли из-за укрытия (сохранившего вертикальное положение куска стены), отползал ли назад, стараясь не покидать слепой зоны, или бежал сломя голову к ближайшему дереву — двумя секундами позже динамики издавали роковой «дудут» и сразу «мой» горловой вскрик, а монитор застилала кровавая тьма. Судя по всему, .50 калибр. Я был просто без ума от этой игры: Shift люфтил, на мыши с десяток новых вмятин от зубов.
Весь день в конторе я провёл в тактическом анализе ситуации и нашёл верное решение — обстрелять из гранатомёта холмы и пару подозрительных кустов. Ресурс сатанинской винтовки, которую я поначалу мечтал подобрать, мог снизиться до нуля, но миссию-то надо же когда-нибудь пройти!
Дома, после торопливого, но продуманного ужина (копчёная скумбрия, в которой фосфор для мозга, и пиво, в котором этил для купирования ураганного поумнения) я разлёгся на матрасе, разбудил компьютер и запустил игру.
На последних кадрах зловещего неотключаемого вступления раздался звонок в дверь. Я показал назад средний палец и возложил его на клавишу W, мизинец на Shift, безымянный на А, указательный на D, большой на пробел. Появилось меню — в дверь позвонили два раза. Я зарычал через нос, кликнул на «Продолжить» — снова звонок. Я сделал долгий выдох через перекошенный страданием рот. Ещё три звонка!
— Морровы дети, — прошипел я, ткнул в клавишу Windows и вывел на монитор картинку с видеоглазка.
Видимо, камера барахлила, или кому-то взбрело в голову приставить к ней калейдоскоп, или сразу за дверью открылся проход в иное измерение: какие-то концентрические окружности, разноцветные точки и кляксы.
Трезвон прекратился.
Чёрт-те что. Я почесал щетину на подбородке, пожал плечами и вернулся к игре.

К половине первого ночи положение оставалось безвыходным. Гранатомёт не достреливал ни до холмов, ни до кустов. Бег зигзагами с одновременным использованием аптечек не помогал. Высаживал по каждой предполагаемой позиции весь боезапас — не повезло, в снайпера не попал. Дважды или трижды делал перерыв, чтобы успокоиться: пил кофе, переписал несколько предложений в третий год шлифовавшемся романе и уговоривал себя не начинать игру заново и не лезть в интернет за подсказками. Полпачки выкурил! Мышь, кажется, треснула, а я постепенно впадал в меланхолию и ловил себя на мысли, что хочется выть и заламывать руки — что бы это ни значило. Разработчики игры уже не казались мне гениальными; крепло подозрение, что снайпер не один или что при каждом перезаходе какой-то подлый скрипт укладывает его в рандомных местах.
Сложно сказать, сколько я ещё выдержал бы эту пытку, не откройся у меня за спиной месторождение посторонних рук: две прижали мои запястья к матрасу, третья легла на рот, четвёртая — на плечо. Пятая — с зелёным лаком на ногтях — поднесла к глазам официального вида бумагу с печатями и подчёркнутыми жёлтым маркером «...Федеральная Служба Безопасности», «...особые полномочия» «...операция по задержанию», «...компенсация в случае причинения» и «...оказывать содействие». Ещё сложнее описать ужас от этого леса конечностей, растущих чёрт знает откуда. Сущая фантасмагория!
Бумагу требовательно встряхнули; я, подумав, кивнул, её убрали, как и большую часть рук.
«Сердце здоровое? — женский шёпот у правого уха (я кивнул). — Сохраняйте тишину и спокойствие. Сможете?»
Я кивнул, убрали остальные руки, и слева от матраса с ноутбуком и мной бесшумно прошло нечто чёрное, с головы до пят обшитое кевларом, композитной бронёй и, вероятно, армированными полимерами. Прошло, осмотрело лоджию и опустилось на одно колено в углу рядом с балконной дверью. Справа второе такое же налепило на стену какой-то прибор размером с портсигар и отступило к двери в комнату, где также уменьшило свою площадь поражения вдвое. Позади себя я обнаружил коротко стриженую блондинку моих лет, задрапированную в облегченную версию того, что было на чёрных броненосцах, с очень решительным выражением лица, сосредоточенно чертившую пальцем на планшете.
Все при деле, один я, как слабоумный, продолжал лежать на матрасе, только головой вертел.
Женщина тронула меня за плечо и указала на кухню. Я безропотно стёк на пол и, пригибаясь как солдат под шквальным огнём, последовал за ней. Аккуратно затворив за мной дверь, она зажгла свет, с облегчением, будто оставила какую-то опасность позади, выдохнула и уселась за стол.
Психолог, почему-то подумалось мне. Или переговорщица. С такими ясными светло-карими глазами и совсем без косметики — кем ей ещё быть?
Покосившись на кружку с моим недопитым кофе, она ткнула пальцем в чёрную таблетку ларингофона на шее (очевидно, отключая его) и громким шёпотом поинтересовалась:
— Мне удастся выпросить у вас чашечку?
Я прокрался к раковине, набрал в чайник свежей воды, поставил его кипятиться и максимально хладнокровно уточнил:
— Действительно хотите, или это должно сбивать панику?
Вышло не так мужественно, как хотелось (некоторые гласные почему-то не получились, и я, кажется, забыл произнести слово или два), но она поняла, улыбнулась и одобрительно покивала.
— Всё вместе. До чего же у вас обстановка... — она в затруднении погладила уголок губ, — ...неординарная. Аскетичная. Самое необходимое, и то не всё. С чем, если не секрет, это связано?
— Долгая история, — заявил я. — А что вообще происходит?
— Захват, — с готовностью откликнулась блондинка. — В 116-ой находится объект, блокируются смежные квартиры. Это стандартная процедура. Были случаи — единичные, — когда преступник загодя делал запасной путь отхода через соседей. Ну, например, штроборезом надпиливал проход в стене или перекрытии, и в процессе штурма, пока наши ребята в дверь постукивают и за окнами висят — фьюить, — уходит. Или заложников берёт. Но сейчас явно перестраховываемся, хотя, если изъявите желание, можем вас эвакуировать.
Со слов «в 116-ой находится объект» я слушал вполуха. Какой объект? Эта сутулая девчонка-подросток, вечно в ветхих джинсах, когда-то синей футболке — летом и когда-то зелёном свитере — зимой? Лица которой я за три года не видел ни разу за каштановой чёлкой ниже носа? Которая с некоторых пор зачастила ко мне лечить от вирусов или криво поставленных программ свой заляпанный пубертатными кумирами ноутбук? Её полупарализованная бабка, что ли, объект? Впрочем, бабку я вообще никогда не видел, о ней упоминала девчонка. Кто-то же должен приглядывать за несовершеннолетней. А если претензии не к ним, значит...
— Девочка, — остановила мою дедукцию блондинка. — Двенадцать лет, живёт одна, нигде не учится, доходов почти не имеет. Закипело!
— Что значит «почти»? — спросил я, поддевая ногтём кусочек скотча на новой пачке кофе.
— Ну, миллион там, полмиллиона сям. В валюте, естественно. Гениальный хакер ваша соседка. Подробности разглашению не подлежат.
— Странно, — заметил я, заправляя кофейник. — Она же в офисе автозамену не могла настроить, тире с пробелом, меня просила. Вирусы раз в неделю. Из-под админа сидит. И она с бабушкой живёт. То есть, так она говорила.
— С бабушкой её вы, думаю, нечасто сталкиваетесь? — с иронией предположила она и, глядя на моё сокрушённое кивание, спросила: — А саму её вы когда последний раз видели?
— Недели две-три как, — я поставил кофейник на стол и сам присел. — Две.
— Вы дальтоник?
— Гм. Нет.
— Взгляните сюда, — она вытащила из нагрудного кармана планшет, потыкала в экран и повернула его ко мне. Я посмотрел на мигающий рисунок ...мандалы? ...чакры? ...какой-то радужной штуки, которая у меня однозначно ассоциировалась с Индией и ещё с чем-то, чего я с ходу не смог припомнить.
— Когда вы её видели в последний раз? Девочку.
— Недели две назад, вы же уже спрашивали. А что это?
И уронил голову на стол.
...Я всё видел, слышал и чувствовал, но не владел больше своим телом. Совершенно и абсолютно. Ни единым мускулом. Сердце билось ровно, я дышал, исправно пуская слюну, и не мог ни пошевелиться, ни издать хоть какой-то звук.
Женщина вышла из кухни, потом почти бесшумно штурмовали 116-ую, а когда всё закончилось, чёрный твидлдум отнёс меня на матрас, шепнул на прощание «Дымовуху брось, нубито. За ящиком — не в нём, а за ним, — дымовая граната» и ушёл, закрыв входную дверь.
Потом откуда-то появилась виновница всего этого бедлама — беспризорная гениальная хакерша. Она присела в изголовьи, всмотрелась в меня, откинув свою чёлку, и я онемел бы от красоты её лица, если бы уже не валялся немым.
— Не бойся, — сказала она, — всё хорошо.
Достала из заднего кармана блокнот и прозрачный чехольчик с шестью фломастерами, минуту рисовала, затем показала (комплект загогулин, похожий на снежинку или паутину) и поцеловала в щёку. Я начал проваливаться в сон. Последней мелькнувшей мыслью было: обои, обои в её ноуте, всякий раз новые... вот что напоминала картинка... на планшете... блон...

Вот смотрите: в восемь утра, после душа, я ещё сушил на балконе бороду и пил кофе, а к часу дня уже потирал затёкшую поясницу, глядя вслед удаляющемуся автобусу, в восьмидесяти километрах от того места, куда был куплен билет, и в двустах — где. Есть в этом что-то. Домоседа по убеждениям, меня всегда поражало самое обычное в не слишком продолжительных поездках: сел тут, подремал два-три часа, вышел чёрт знает где. Несколько остановок на электричке, как и сутки и более в поезде не рождают этого волнующего чувства — будто где-то в желудке разрастаются ментоловые кораллы, когда связь с пунктом отправления разорвана, а с пунктом назначения не установлена.
Да. Гм. Особенно если высаживаешься не на вокзале чужого города, а на обочине дороги, зажатой в тисках дремучего леса, с внезапным осознанием того, что никак не можешь понять, зачем здесь очутился. То есть действительно не имеешь ни малейшего представления. Без багажа, телефона, денег и документов.
Как в этот раз.
От удовлетворённого растирания поясницы к полному ступору я перешёл секунды за полторы. Во рту стало сухо, ладони, наоборот, взмокли, затылок словно окоченел — паника живописца, насилу прорвавшегося в Овальный кабинет увековечить Б. Обаму и обнаружившего, что в этюднике только окурки и цинковые белила. Замерещились обезьянники, прокуренные холодные кабинеты и протоколы.
Альцгеймер? В тридцать восемь?
В пропитанной зноем вышине проклекотал коршун. Лес дышал влажной грибной свежестью. Трясущимися руками я полез за сигаретами, оглянулся и был буквально нанизан на сосредоточенный и, как мне показалось, удивлённый взгляд серых глаз соседки из 116-ой.
Выцветшая синяя футболка с радужным круглым узором, видавшие виды джинсы, кеды. Вместительная брезентовая планшетка на плече. Заколка с Китти над виском. И ангельски прекрасное лицо — из таких, любоваться которыми зрелым мужчинам в наше время дозволительно лишь украдкой, заедая фантазии валидолом в ближайшем непросматриваемом уголке.
— Вот откуда у тебя борода? — судя по интонации, риторически спросила она, но я на всякий случай издал пересохшим ртом некий крякающий звук и указал рукой куда-то на северо-восток. Не тратя слов далее, она ухватила меня за рукав рубашки и потянула за собой в лес.

Мы остановились, я огляделся, попутно выбирая из бороды паутину и какую-то древесную труху. Почти круглая поляна в полсотню шагов в диаметре, заросшая земляникой и кашкой, отороченная дудником в человеческий рост, за ним — осины, берёзы и сосны вперемешку. В центре — серая макушка колоссального валуна, усеянная белыми, красными и чёрно-фиолетовыми лишайниками. Всё это накрыто безмолвием — ни кузнечиков, ни жужжащих пчёл, ни птиц в пределах слышимости. Ватная тишина, как пишут в книгах, как пишут в других книгах. Здесь бы выстроить избушку с верандой в одну стену, и подвесить на веранде садовые качели, где можно было бы лежать с ноутбуком и писать в стиле «инда рассупонилось», но о вампирах-стритрейсерах... На мгновение мне даже примерещилось, что он тут — бревенчатый писательский чертог.
Жарко. И уже нестерпимо странно. Даже при том, что какую-то часть самообладания вернуть удалось — в лесу, сопровождая ребёнка, волей-неволей почувствуешь себя бывалым землепроходцем и вспомнишь, как с помощью пня и Полярной звезды определить стороны света (хотя я всегда был убеждён, что из этого шаурму не скрутишь и дома не окажешься). Очень странно. Одна реакция на мою бороду чего стоит. Откуда она у меня — что это значит? Зачем мы сюда пришли? Почему я не могу вспомнить, как зовут девочку? Где уверенность, что я вообще когда-то знал её имя? Как она оказалась у того места, где я слез с автобуса?
Звук расстёгиваемой застёжки-молнии заставил меня кинематографично-медленно повернуть голову. Девочка раздевалась. Сумка, футболка и кеды уже лежали в траве, на них упали джинсы, и...
— Я красивая? — спросила она чуть охрипшим голосом.
Я почувствовал себя старым и уставшим. И — удивительно! — просветлённым и умиротворённым, что бы там ни планировало делать дальше это восхитительное создание едва мне по грудь ростом, прятавшее тонкие руки за спиной и волнение за густыми ресницами. Меня выбросило в какую-то параллельную реальность, откуда пляжные недогумберты, не приемлющие насилие и стеснённые в средствах, смотрят на пробуждение женственности в шестиклассницах и в каждом прелестном изгибе читают «твой поезд ту-ту, дедушка, укатился за горизонт, сошёл с рельсов и давно заржавел». Мне открылась и тёмная сторона: испуганно-любопытствующее безразличие нежных губ, скользкий мармеладный жар языка, ожидание боли в распахнутых глазах, нерешительность рук и напряжённый живот.
Секундный педофилический катарсис вытянул все силы, я уселся в траву и томным голосом сказал:
— Всё, с меня хватит этой хе*ни. Что происходит? Чего ты хочешь? Кто ты?
— Я красивая? Ты должен сказать.
— Да. Очень. Но если немедленно не оденешься, я отшлёпаю тебя по очень красивой попе своей очень сильной рукой.
Очевидно, я нагнал на неё страха: фыркнув, она натянула футболку, извлекла из сумки альбом, подошла и уселась по-турецки напротив.
— Наизнанку надела, — заметил я.
— Ага, — ответила она. — Так надо.
Затем раскрыла альбом и подала мне. Я задержал взгляд на её лице, дав понять, что последний раз уступил ей инициативу, и опустил его на «Артём БП Очищенея*» (точки над «ё» в виде сердечек) — выполненную акриловыми красками большую многоцветную кляксу.
Клякса казалась живой. Точки, брызги, мазки, линии медленно двигались, меняя формы, цвет и насыщенность, становились ярче и ярче, тогда как за суживающимися границами периферического зрения всё темнело и размывалось. Она пульсировала вверх и вглубь, тихо напевая что-то невыразимо древнее и успокаивающее; от неё шло приятное тепло, мягко, осторожно обволакивающее мозг. Потом в ней появились чёрные проталины бесконечной манящей глубины, которые сливались друг с другом, ширились и удлинялись за пределы листа, дальше и дальше, пока я не оказался во тьме — улыбающейся, ласковой тьме.

... Рядом кто-то энергично откашлялся, и я открыл глаза.
В двух шагах от меня, заложив большие пальцы в шлевки донельзя заношеных джинсов, щурился от солнца и дыма зажатой в зубах сигареты зататуированный от шеи до пояса человек моих лет и не моих физических данных. Из кармана к его уху тянулся белый проводок наушника; я различил мощные басовые риффы, губную гармошку и густой гроул. У правой его ноги сидела меховой сваей здоровенная рысь, как раз отвернувшаяся на звонкий возглас «А что не прямо в трубу-то? Левее, левее!» Я скосил глаза туда же: на коньке покатой черепичной крыши чудо какого гармоничного приземистого дома кто-то коричневый, сам ростом не больше полуметра, обнимался со спутниковой тарелкой, силясь оттащить её от печной трубы и при этом сохранить равновесие. Внизу, у приставной лестницы, стояли, задрав головы, соседка из 116-ой, почёсывающая по-прежнему голую, но хоть в кеде, ногу, и монументальная тётка в строгом сером костюме и укладкой «вавилонская башня» соломенного цвета — она-то, похоже, и руководила монтажными работами.
Одними глазами я вернулся к созерцанию стоящего передо мной жилистого якудзы, который, воспользовавшись тем, что снова в фокусе, заявил:
— После Больших Печатей самое главное — выпить стаканчик-другой, не мешкая. И самое лучшее — с кем-нибудь, кто введёт в курс дела. Идеальный вариант — со мной. Ты Артём, уже наслышан и всё такое, а я, наоборот, — Герромбеев. Наливай по первой за знакомство.
С этими словами он выплюнул в сторону окурок, выдернул из уха наушник, улёгся, как дальний из «Трёх охотников на привале» кисти Перова (рысь укоризненно взглянула на нас и бесшумным привидением ушла к дому), и простимулировал мою активность широким жестом над запотевшей бутылкой виски, пластиковыми стаканчиками и прозрачным контейнером с солёными огурцами и кусочками красной рыбы, разложенными в траве между нами.
— Вилки нет, одолжил соседям, у них свадьба, — уведомил он. — Жрать придётся руками.
Мы выпили и закусили, и в процессе этого нехитрого действа я обнаружил, что, во-первых, куда-то исчезла моя борода, и, во-вторых, всё тело покрыто странными фиолетовыми кольцами на манер свитера Фредди Крюгера. Пальцы рук — узкими и часто, грудь и живот (как выяснилось после лихорадочной самодиагностики с двумя оторванными верхними пуговицами) — широкими и пореже.
— Да, да, — с набитым ртом прокомментировал мой шок Герромбеев. — Неожиданные побочные эффекты. Недокоментированные функции. Лицо, между прочим, тоже. Наша малышка только учится, где-то напортачила. Кстати, — подпёр он указательным пальцем важность вопроса, — обидишь её — науськаю на тебя Варвару Степанну, — он кивнул то ли на рысь, которая уже сидела на крыше и обнюхивала антенну, то ли на фрёкен Бок, — она тебя в момент на серпантин распустит. Это я так, на всякий случай говорю. Давай ещё разливай, за наших женщин — уже и в перспективе.
Мы выпили и закусили; я слегка поплыл: виски был хорош, масса впечатлений и припекало изрядно. Поколебавшись, я снял рубашку, дав себе команду держать живот втянутым. Герромбеев оказался прав: с ощущением жара в ушах ко мне пришла шаткая пока уверенность, что всё идёт как надо и я не сошёл с ума. По крайней мере, не полностью. Кое-какие феномены, однако, нуждались в разъяснениях. Я указал половинкой огурца на дом:
— Его не было.
— Был, — возразил Герромбеев. — Но по периметру — Печати.
Я отправил указку в рот.
— Что за Печати?
— Мне говорили так: визуальные императивы. Графические низкоуровневые инструкции реального времени мозгу наблюдателя, например: что воспринимать, а что игнорировать. Ты понимаешь, что это? Я — нет, в таком виде. А на практике... помню, малышка была у меня в гостях, нарисовала вареньем на столе осьминога какого-то, я только краем глаза глянул — упал где стоял и проспал восемь дней. И это ещё она «р» не выговаривала. Такая Печать, понял, да? Теперь вот она тебя Очищением приложила — это мощная штука, пару дней будешь видеть и слышать много чего, кхм, нового, и на Малые Печати будет иммунитет, ну а потом... — он пожал плечами.
Кое-что начало складываться и проясняться. Обои на ноутбуке соседки и её блокнот, федеральный планшет. Другое кое-что стянулось в узел, развязать который было невозможно, только разрубить.
— Нет уж, выкладывай, — потребовал я, заглянув в пустой стакан. — Что потом? Я тут вообще — зачем?
Герромбеев упёрся ладонями в воздух между нами:
— Без комментариев. Могу только поделиться догадкой — ты тут задержишься и никогда об этом не пожалеешь.
Я покусал верхнюю губу, потом нижнюю, потом обе сразу, чтобы иметь вид сосредоточенно думающего человека. Сказал:
— По итого: она вундеркинд НЛП, так? Ультрагипнотизёрша, марипу... манипурирующая людьми посредством визуальных императивов. Поэтому у неё проблемы с ФСБ. Поэтому она собирается провести каникулы в невидимом доме. Ещё она иногда делает ошибки, из-за которых я теперь похож на хвост енота и у меня волшебная борода — появляется и исчезает, когда ей вздумается. Так, нет?
— Плюс сто к интеллекту, — похвалил Герромбеев. — Разве что термины не те и не оттуда. Но я всё равно удивлён. Хотя вру, не удивлён. Она не выбрала бы тебя, будь ты совсем тупым.
Он взялся разливать, я же закурил, размышляя, был я назван только что тупым или нет, но так и не смог разобраться; переспрашивать — как-то неудобно, а кидаться в кулачные крайности не позволял тот факт, что рассчитывать хотя бы на ничью можно было только при условии, что он связан по рукам и ногам и спит, а у меня противотанковый гранатомёт. Герр Бомбеев вытряс в стакан последние капли, поискал глазами, куда бы выкинуть бутылку, не нашёл, поставил на землю и щёлкнул пальцем по горлышку. Бутылка рассыпалась на искры и исчезла.
— Тоже кое-что умеем, — сказал он, выдвинув нижнюю челюсть и сделав брови домиком а-ля М. Брандо. — Потом, если захочешь, научу. Ну, так что, за новоселье?
Мы выпили и закусили.

____________________________
* Орфография и пунктуация сохранены.

[Tadpole]

Что-то вас заигнорили, дружище. А рассказ неплохой. «Лолиту» вот только раздевать было не обязательно. Не те времена. Борются с педофилией, а вы...
Наговорили о себе «каюсь-но-брыкаюсь» комплиментов, мол, был таким малограмотным давным-давно.
Название не ахти. Да и с рубрикой подкачали. Все «сказки» нужно закидывать в «оперу». Там жизнь кипит, несмотря на «конкурс графоманской красоты».
Почистите перышки, и ваше яблочко дозреет и всецело сгодится в пищу неприхотливым гурманам от фантастики и прочего худлита. Только не закидывайте его за диван! «Сидр» не каждому по карману, «по печени» или по вкусу.
С уважением, Tadpole.

[Д. Кновхов]

Спасибо за ориентиры Надеюсь, до сидра дело не дойдёт. А с педофилией я тоже изо всех сил борюсь и осуждаю.