№7 Ада нет, Группа №2 (Турнир №2) Опции Подписка на тему Сообщить другу Версия для печати Скачать тему Подписка на этот форум Режимы отображения Древовидный Переключить на: Стандартный Переключить на: Линейный

[Аптекарь]

Удар слегка оглушил её, хотя и не был слишком сильным: не сработала даже подушка безопасности на руле. Зеленый мусорный бак, в который впилилась её не слишком устойчивая на гололёде «сандера», со скрипом продрался сквозь наметённый за ним сугроб, покачнулся и под тяжестью содержимого намертво встал обратно на мостовую, приложившись напоследок к правой фаре. Фара погасла, бак увяз в ранних зимних сумерках.

Надя отстегнулась и выбралась наружу. Пустынный московский переулок был наглухо закрыт от остального города плотным снегопадом. Эта живая стена снега и пожирала все звуки и картинки, оставляя лишь струящиеся тени и пятна редких фонарей. Надя обошла машину вокруг, подсвечивая её фонариком телефона. На бампере вмятина, фара скалится обломками. Но самое горькое (пусть сгорит в аду тот, кто выкатил в тёмном переулке на дорогу этот чёртов бак!) - правое колесо безжизненно присело, торчащий из тротуара бордюрный блок разодрал шину в клочья (и того, кто разворотил бордюр, тоже в пекло!). Мысленно поджаривая всех работников ЖКХ на адской сковородке, Надя сфотографировала на всякий случай повреждения на машине и набрала номер аварийного комиссара. Аккумулятор в телефоне умер, когда она, утопая в сугробах, брела вдоль ближайшего дома в поисках адресной таблички, а автоответчик страховой в третий раз убеждал её в важности каждого звонка. Муж, забравший с собой в командировку автомобильную зарядку, отправился вслед за коммунальщиками.

Поменять колесо - впервые в жизни, в темноте, в пургу и без интернета - это было заманчиво, но она не поддалась соблазну, забрала вещи из машины и пошла пока что куда глаза глядят, а там… э-э-э, поглядим. Центр Москвы всё-таки: не Кремль, так Курский вокзал, куда-нибудь да попаду, надо только выпить, ха-ха, натужно посмеялась она, смахивая со щеки то ли слёзы, то ли снежинки. Но пока что глаза глядели в сплошную серую пелену, шевелящуюся, как лапша в раменной, а попадала Надя то в причудливые снеговики автомобилей, занесённых по самую крышу, то в ограждения спусков в цокольные этажи, а один раз чуть не кувыркнулась в замаскированный сугробом провал лестницы. Она стала представлять, что она на Эвересте, заблудилась в снежной буре, и любой шаг вперёд может обернуться полётом в ледяное ничто.

Покружив бестолково по переулку, она кинулась к мелькнувшей вдруг впереди фигуре:

- Сударь! Сударь! Постойте!

«Господи, что я несу, какой сударь?… Это всё ваши старомосковские особнячки кружат голову…», - бормотала Надя, загребая поколенный уже снег невысокими своими берцами.
Фигура остановилась и обернулась. Разглядеть в ней человека было невозможно, просто заиндевевший бушлат с поднятым воротником, и где-то в районе лица блеснули на миг стёкла очков.

- Где здесь метро ближайшее, не подскажете? В какую сторону?

- А вам зачем? - Голос из-под инея зазвучал на удивление мягко и тепло, да ещё и дышал корицей, поэтому и вопрос оттуда вовсе не показался Наде странным, и она принялась подробно объяснять:

- Гололёд, понимаете, и машину занесло, а там бак, и бордюр весь раскурочен, ну, я и колесом об него, а потом…

- Ясно, понял, - оборвал её бушлат, - машину занесло… Ну, не повезло, что ж. Домой торопитесь, значит? Ну-ну…

- А может, вы мне поможете колесо поменять! - вдруг осенило Надю. - Я вам заплачу!

- Не стоит… А метро там, - он махнул рукой Наде за спину, - за Садовым кольцом, Курская.

Надя оглянулась, пытаясь разглядеть направление, а когда повернулась обратно, чтобы поблагодарить, то от бушлата и след простыл. Только коричный аромат неторопливо кружился и опадал среди ленивых снежинок.

Стараясь никуда не отклоняться, Надя таки выбралась к Земляному Валу, откуда ей навстречу монструозным инопланетным звездолётом пронзало стену снегопада новое здание Курского вокзала. «Снегопад, снегопа-а-ад, если женщина про-о-о-сит, - с одышкой вытягивала она любимую песню покойной мамочки, - ей дорогу к метро показать поспеши-и-и…» Тот час же, вдобавок к песне, ей показалось, что в вокзальной круговерти мелькнуло мамино лицо. «Мерещица-а-а!» - перешла она к следующей песне, чтобы не думать о тяжёлом.

Было уже поздно, и в вагонах метро на смену унылым трудягам заступила праздная и расхлябанная молодежь - все как на подбор тонкие бледные спирохеты с кругами под глазами, наверняка наркоманы.

В троллейбусе от Сокольников по Стромынке народу было ещё меньше. Надя смотрела на свое отражение в окне, а город снаружи казался слепленным из разномастных кусков, словно неудавшийся генетический мутант. Мутант подрагивал в такт с дёргаными перебежками троллейбуса в пробке, и дома наползали друг на друга, как кролики, преломляясь и взрезая тёмные московские дворы.

В гостиной горел свет. Неужели Глеб уже вернулся? Хорошо хоть с машиной теперь есть кому разбираться.

Она вошла в прихожую, из комнаты бубнил телек. Позвала:«Глеб?» Тишина. Она разулась и прошла к двери. Навстречу ей синхронно и неслышно двигалась лохматая старуха в драном халате, замотанная изъеденной молью шалью. Позади её ног в протёртых тапках нехотя тянул лапы жирный рыжий кот. Кот был тоже лохматый и драный и сверкал серыми проплешинами на лбу и на боках.

Надя выдохнула по очереди - то страх, то вопросы:

- Вы кто?.. Как вы сюда попали?.. Я милицию... - хоть бабка и походила на бабу Ягу, она всё ж была бабкой и идти против неё с милицией, а тем более с полицией было бы негуманно.

- Здрасьте, - бабка держалась уверенно, что напугало Надю ещё больше. - Хозяйка я, моя квартира это.

⁃Вы наверное мама Сергея? - Дошло наконец до Нади. - Но вы же в курсе, что он сдаёт нам эту квартиру?

⁃Да откуда ж мне знать, что он там учудил. Может, и сдаёт. Чего добру пропадать.

⁃Я с вашего позволения позвоню ему и мы всё выясним, хорошо?

⁃Звони, милая, звони. Он хоть и сволочь изрядная, так с матерью-то обходиться, но дай-то Бог не дозвонишься. - Бабка прошаркала обратно к телевизору и ввинтилась в старое кресло, невесть откуда появившееся в гостиной. Кот мгновенно спружинил к ней на колени.

Надя воткнула в телефон зарядку, дождалась загрузки, проверила, нет ли сообщений от Леры. Обещала ведь каждый день отписываться, чёртов ребёнок!

Телефон Сергея ответил - опять! - «золотыми куполами».Неужели кто-то ещё с квартирой внутри МКАДа не только слушает, но и ставит на гудок такое? Фальшивый кабацкий надрыв мучал Надю долгую минуту, пока наконец не переключился на голосовую почту. Надя оставила сообщение с просьбой срочно перезвонить.

⁃Я пока не дозвонилась, - обратилась Надя к креслу с бабой Ягой, но я уверена, что мы с вами сможем урегулировать ситуацию. У меня есть договор аренды, подписанный Сергеем, я вам сейчас покажу.

⁃Как тебя зовут-то милая?

⁃Надя, а вас?

⁃Галина Петровна я. А ты почему одна?

⁃Не одна я, почему одна? Я с мужем и дочерью, но муж в командировке до завтра, а дочь в тренировочном лагере в Подмосковье. Послезавтра вернётся.

⁃Ох, не зарекайся.

⁃Что вы такое говорите?.. Если что, у нас в договоре все трое вписаны, - поспешила заверить Надя.

⁃ Да верю я, верю, не трудись.

⁃ Что вы сделали с нашим телевизором?! - Надя только сейчас обнаружила, что на тумбе перед креслом стояло невиданное устройство: из центра огромной плазмы торчал как влитой старый ламповый телевизор с лакированными деревянными панелями. Цветное изображение на «Панасонике» вспучивалось черно-белым бельмом «Рекорда». Надя подошла ближе и ощупала монстра руками, не веря своим глазам.

⁃ Ай, не переживай, это поправимо, - проскрипела Галина Петровна, а кот ей подмяукнул в унисон. - Не мешай нам смотреть.

⁃ «Поправимо»?! - Надя перевела дух. Слишком много всего за один вечер. ⁃Ладно, чёрт с ним, с телевизором! Как нам быть в вами?

⁃ Не знаю, мне-то, старухе, некуда идти.

⁃ Ну, не выгнал же вас Сергей из дому? Простите...

⁃ Если бы.

⁃Хорошо, пока мужа с дочерью нет, вы тут поживите, что ли, я не знаю…

⁃«Поживите», тьхе! тьхе! - Зашлась старуха кашляющим смехом. - Юмористка, надо ж!
Надя пожала плечами и ушла в кухню - перекусить и подумать. Жрать хотелось неимоверно. Именно жрать.

*******

Надя проснулась от тяжести в груди и смердящего запаха. Открыла глаза - и тут же закрыла. Упершись лапами в грудь, над ней нависал бабкин кот. Смотрел ей в глаза и зевал. Надя снова осторожно открыла - да, точно, верно, несомненно, на ней сидит кот. Нет, проверила она себя, кот не вызывал в ней ни капли умиления. Она повернулась на бок, чтобы стряхнуть его с себя, и подтолкнула его к краю кровати. Тот, обиженно мырча, выскользнул в дверь.

Надя легла в лериной комнате - лучше так, чем клочковатую старушенцию укладывать в кровать дочери. Вчера Надя пыталась дозвониться Глебу, но, как он и предупреждал, на их жёстких тимбилдингах все гаджеты изымались и запирались на ключ, так что связь с внешним миром полностью исключалась. Лере она звонить не стала - какая от неё помощь? Сергей так и не перезвонил. В страховой по-прежнему её приветствовал заунывный автоответчик. Да уж. Ситуация.

В комнату проник запах жареного теста. Похоже, старушка вовсю хозяйничала на кухне. Надин желудок предательски заворчал. Она прошлёпала прямо в пижаме на кухню. На столе дымилась горка золотистых оладий.

- Подкрепись-ка, милая. На работу-то пойдёшь? Пойдёшь, конечно. Как же тебе без работы, денежка-то нужна, - бабка приговаривала себе под крючковатый нос, накладывая артритными пальцами на тарелку оладьи и подливая на каждую добрую ложку топлёного масла. - Молочка налить?

- Я молока не пью.

- Ой, да ладно! Не знаешь ты ещё своего счастья.

Ага, жить вместе с чужой драной бабкой и её драным котом только для того, чтобы лопать по утрам оладьи с молоком? То ещё счастье. Однако, жмурясь от удовольствия - такую домашнюю-предомашнюю еду она ела наверное только далеко в детстве, - Надя опустошила тарелку, допила молоко, бросила ревнивый взгляд на оставшуюся гору оладий (кто их будет доедать-то, неужто кот?) и, захватив кулёк с пирожками («вчера пекла, Надюша, с яичком, перекусишь небось на работе-то?»), отправилась на работу.

Без машины передвигаться было непривычно. Хоть она и ездила по Стромынке каждый день, сегодня улица казалась ей незнакомой, утренние сумерки и нескончаемый снегопад скрывали детали и показывали ей размытый пейзажный импрессионизм. Впрочем, а какие пейзажи у автомобилиста? Разметка, светофоры, знаки, стоп-сигналы и ГИБДД в засаде. Надя и сейчас видела в основном только это. Троллейбус, турникеты, эскалатор, вагон, тоннели - для пассажира, который торопится пересечь гигантский мегаполис, город превращается в механизм транспортировки с пёстрым фоном, отмеченным краем зрачка.

Фабрика тоже как будто изменилась: сквозь свежую бурую краску торца главного корпуса проступали очертания неуклюжих граффити и огромного, во всю двухэтажную стену, панно, изображавшего отчаянно жадных до трудовых подвигов рабочих. «Надо же, никогда не замечала,» - рассеянно думала Надя, отдаваясь лапам турникета на проходной.
Из двери отдела маркетинга пахнуло лежалыми духами. Опять Зинаида Максимовна собралась на свидание. Надя посочувствовала очередному претенденту на руку и кастрюлю борща старшего товароведа. Однако место Зинаиды Максимовны пустовало, а источником смрада служила незнакомая дама из разряда «пенсия на горизонте, а туда же». Само собой, в жутких розочках и в химии. Новый стол был прижат вплотную к надиному, а дама наяривала разве что не Моцарта на громоздком калькуляторе. Вот, значит, как ответило начальство на просьбу маркетологов о расширении. Теперь придётся делить помещение ещё и с бухгалтерией, или откуда там эти розочки.

Надя прошла к своему столу и поздоровалась с соседкой.

- Да-да-да, Надежда, какое наивное имя, ваши родители были романтиками, сразу видно! - затараторила дама, представившаяся Леной.

Надя удивилась такой бестактности. А ваши, я смотрю, вообще не заморачивались по ходу.

- А мои вообще не заморачивались по ходу! Вы ведь это хотели сказать? - подмигнула Лена, не прекращая молотьбу по калькулятору. - Мне теперь часто так говорят.

Надя смутилась.

- Зинаида Максимовна и Юля ещё не приходили?

- Нет, а должны? А кто это? Ваши коллеги? Степан Кондратьич звонил, задерживается в министерстве.

- Кто?

- Степан Кондратьевич, начальник отдела, - Лена выгнула алые губы и пожала плечами.

Основной способ избежать последствий когнитивного диссонанса, который сейчас мощной волной накрывал Надю, - избавиться от ситуации, его усугубляющей. Надя вообще предпочитала избегать всего сугубого и неприятного. Поэтому для начала она вышла во двор фабрики. Двор был пуст. Производство за пыльными окнами цехов вовсю пыхтело, выпуская тонны пара и конфет, которые Надя никогда не пробовала. Не потому что не доставалось, а потому что она знала, из чего и в каких условиях они делаются. А работа её заключалась в том, чтобы потребитель об этих тайнах никогда не узнал. И работы у нее было много, а дискомфорт от противоречивости и непредсказуемости бытия превращал сейчас её мозг в желе. И здесь, на улице, тоже было что-то не так. Она смотрела на торец того корпуса, на котором утром её встречали пять бодрых стахановцев с трудовыми знаменами в руках. Теперь он был снова чист и бур, как раньше.

Померещилось или нет, но Надя решила не усугублять. Она попросила Лену передать - кому бы там ни было, пусть даже Степану-Как-Его-Тамычу - что «она плохо себя чувствует и взяла отгул в счёт отпуска».«Подумаю об этом завтра,» - кажется, так решаются проблемы в книжках.

Она решила пройтись пешком до метро - через дворы и переулки до Китай-города. По-прежнему валил снег. Он уже давно порастерял свою милоту и становился всё больше похож на белый телевизионный шум, от которого болела голова. К снегу добавился туман. Возможно ли такое атмосферное явление, Надя не успела додумать, потому что по уши заблудилась. Влюбляются же по уши, а она вот заблудилась, причём почти буквально по уши, ибо к такому затяжному снегопаду коммунальные службы были явно не готовы. Она и так-то пошла наобум, лишь примерно представляя направление и ориентируясь сквозь штрихи снегопада. Теперь же она и вовсе оказалась в вакууме - туман доел то, что не смог доесть снег. Лишь встречные прохожие словно проносили с собой мимо неё куски города, раздвигая туман и высвечивая их, как автомобильные фары выхватывают ломти трассы в кромешной тьме. Мелькали несовместимые архитектурные формы, стили и эпохи смешивались на её пути в немыслимый коктейль. Надо будет заглянуть сюда, когда снег там наверху закончится, решила Надя, очень любопытная до городских построек. Так, наощупь, по вешкам, Надя добрела до метро и вернулась домой.

Там её ждали Галина Петровна и умопомрачительный аромат борща в закопчённой кастрюле. Она и посуду с собой притащила, что ли? - напрягшись, подумала Надя, глядя на скромные тарелки с золотой каёмкой и оловянные ложки на протёртой скатерти. И кстати, где она берёт продукты? У них отродясь таких суповых наборов не бывало. У Нади накапливалось всё больше и больше вопросов, над которыми она планировала подумать «завтра». Чтобы прекратить это, она закинулась снотворным и легла спать.

Когда она открыла глаза, было темно. Телефон показывал час сорок семь. Она прислушалась. Глеб обещал приехать «вечером». Его встреча с Галиной Петровной не смогла бы пройти настолько тихо, чтобы Надя не проснулась. Она прошлась по квартире. Глаза привыкли к темноте. В гостиной, всё в том же кресле, с жалобным присвистом вздымался ком Галины Петровны. На кухне никого, в ванной пусто, никаких других человеческих звуков квартира не издавала. Надя набрала номер Глеба и долго слушала гудки. То проваливаясь в сон, то снова выныривая оттуда, она набирала и набирала номер мужа, пока окончательно не вырубилась, убаюканная длинными гудками.

Утром, когда её уже слегка подташнивало от предчувствий, она позвонила Косте и Горушкину - единственным, кого она знала среди коллег Глеба. Гудки. Она позвонила к нему в офис. Наконец-то гудки прервались женским голосом. Надя выяснила, что никакого тимбилдинга не было ни вчера, ни в течение последнего месяца, ни в плане на следующий, и что Глеб взял больничный и уже неделю сидит дома. Слишком много было улыбки в голосе секретаря, чтобы можно было доверять её словам. Вот это новости. Надя взвешивала свои чувства: облегчение, что с Глебом скорее всего всё в порядке, и ярость от того, что Глеб скорее всего ей изменяет. Ярость всё же перевешивала, хотя постепенно переходила в слезливую обиду. Она никогда не была склонна к выходкам вроде порезать его дорогие костюмчики, вылить в унитаз парфюм за двести баксов, выбросить чемодан из окна. Ей проще было запереться в комнате дочери и тянуть розовую ламбруску, сидя на подоконнике. И ждать, когда заявится этот подонок, гореть ему в аду…

Прошёл день, снежные синие сумерки начали сереть, а дом напротив ожил и стал менять окраску, как хамелеон, когда Надя вдруг спохватилась, что Лера давно должна быть дома. А ведь от неё с позавчера не было вообще ни одной эсэмэсочки. Надя снова стала терзать свой телефон. Гудки, гудки, равнодушные гудки… Да, что ж такое, вымерли что ли все в этом чёртовом городе?!

И снова по кругу - подружки дочери, классный руководитель. Телефонные гудки отзывались гулом в голове. Надя нашла номер телефона лыжной базы, где проходили сборы. Заспанный голос администратора задавал одни и те же вопросы, вываливаясь из трубки в сон, пока Надя не рявкнула на него, чего с ней никогда прежде не случалось. «Валерия Трубина? - зашелестели бумажки, лист, следующий, ещё и ещё. - В каком году поступила?» - «Что? В каком смысле - в каком году? В этом. Неделю назад группа заехала, школа номер 1282.» - «Нет такой Валерии Трубиной. И школы такой не было у нас. На этой неделе по крайней мере. Ничем не могу помочь. Спокойной ночи.» Гудки, на этот раз короткие, замолотили Наде в ухо, взбивая в смузи её и без того истерзанный мозг. Надо было звонить в полицию или ехать на лыжную базу. Или всё вместе.

Надя без сил повалилась на кровать. Со вчерашнего борща она почти ничего не ела, её мутило и от голода, и от тревоги, и от вина. А эта баба Яга Петровна, где она? Её тоже не существует? Ну, это хотя бы хорошая новость. А плохая какая? - Я сошла с ума, какая досада. Внезапная идея резко подняла её с кровати. Соцсети! Если есть человек - значит, его можно найти в интернете. Надя включила ноутбук, открыла браузер. Лера же постоянно сидит Вконтакте, сейчас посмотрим. Они договорились с дочерью, что родители не будут добавляться к ней в друзья, чтобы не смущать, не следить и «не палить». Поэтому Наде пришлось воспользоваться поиском, чтобы найти лерин аккаунт. Валерий Трубиных было немного, но её Леры среди них не было. Тогда она ввела только фамилию и возраст. Здесь ей уже пришлось потрудиться, поиск выдал почти сотню профилей. Никого похожего на её дочь. Ей стало страшно. Она снова позвонила Глебу. Гудки. Позвонила Лере. Гудки. В Москве больше звонить было некому. Её трясло. Заставить себя «подумать об этом завтра» не получалось. Полночи она просидела, скованная страхом, а когда утром потянулась к телефону вызвать такси, он сам завибрировал в её руке, определив контакт: «Мама». Она выронила телефон, отскочила в угол дочериной кровати и с животным ужасом смотрела, как кусок пластика жужжит и кружится на полу, высвечивая в утренней полутьме мёртвое слово. После смерти мамы она так и не удалила её номер из телефонной книжки, а её нокию вместе с остальными вещами в картонной коробке передал Наде сотрудник дома престарелых в Замоскворечье. Она сунула коробку, не разбирая, в кладовую и забыла.

Телефон успокоился и погас. Надя не шевелилась. Через минуту - или через час? - грудная клетка чуть не выплюнула сердце наружу, когда телефон вспыхнул и принялся высверливать дыру в полу. Давай, подбадривала себя Надя, не с того света же тебе звонят, в самом деле. Она ответила на звонок.

- Надюшенька? - Мамин голос был таким, как она его помнила. Надю подташнивало. Она чувствовала, каким влажным стал её лоб, а червячки пота скользили по вискам, по скулам и падали на грудь. Она молчала. - Надюша, это мама. Я видела тебя позавчера в городе, у Курского вокзала. Так надеялась, что это не ты. Думаю, дай позвоню, проверю, вот решилась… Мне так жаль, доченька. Ты очень хорошо выглядишь. Что с тобой случилось? Это ведь не… он тебя?

- Мама? - Всё, что Надя слышала, казалось ей какой-то тарабарщиной, кроме единственной реальности - маминого голоса. Мог ли кто-то так зло её разыгрывать?

- Надюша, давай я приеду к тебе. Ты ведь всё там же, на Стромынке?

Надя еле выхрипела «да» и отключилась. Прошло около часа, и в дверь позвонили. «Милая, это к тебе наверное уже потянулись, пойди открой!» - прокаркала из гостиной Галина Петровна. Надя с трудом поднялась - надо уже что-то поесть, вяло подумала она. Посмотрела в глазок. Ну да, мама собственной персоной. Открыла дверь. Сейчас повеет могильным холодом? Нет, не повеяло.

- Мам, я умерла или сошла с ума? - решила она поинтересоваться у покойницы, гроб с которой лично при ней заколотили двое небритых мужиков в телогрейках на Момоновском кладбище.

Покойница, не раздеваясь, крепко прижала её к себе, обняла, погладила по спине. Мама была тёплой и плотной. Не призрак, не зомби, совершенно живая человеческая плоть.

- Мама, я ничего не понимаю.

Надиной маме было чуть больше семидесяти, когда она свалилась в сахарную кому, наевшись конфет. Дежурная медсестра слишком увлечённо смотрела сериал, и поэтому из комы Тамара Григорьевна уже не вышла. В её комнате нашли штук пятнадцать фантиков от конфет, и ещё кулёк был спрятан в ящике комода под одеждой. Откуда в комнате диабетика было столько запретных сладостей?

Сейчас Тамара Григорьевна выглядела вполне годно для своих лет. Она бодро разделась и прошла на кухню, мельком заглянув в гостиную. Кухонный стол был заставлен тарелками со снедью. Галина Петровна времени даром не теряла. Румяные булочки, пирожки, соленые грузди, маринованные помидоры. Для кого она всё это готовила? И грузди? Откуда она грузди-то взяла среди зимы? Эти мысли немного отвлекли Надю от главной проблемы. Проблема тем временем, не мешкая, вскипятила воду и заварила чай в своём чайничке, с которым не расставалась, когда ещё жила здесь, с ними. А ведь Глеб, кажется, его расколотил во время своего очередного «выхлопа», как он это называл.

- Мама, я ничего не понимаю, - повторила Надя.

Мама разлила чай, взяла жирный аппетитный беляш и надкусила его, капая мясным соком на скатёрку.

- А диабет так и остался, - пожаловалась Тамара Григорьевна. - Ты наверное недавно здесь, Наденька, ещё не освоилась?

- Где «здесь», мама?

- Я тоже сначала очень напугалась - в один миг исчезли все знакомые лица, я никого не узнавала, и даже персонал сменился. Я думала, всё - этот, как его, оппенгеймер?

- Альцгеймер.

- Он самый. Или все перемёрли. Но это маловероятно. Вышло-то как раз наоборот. А как гулять выходим - с городом вокруг творится что-то невообразимое: дома скачут, как бешеные, друг на друга взбираются, один из другого вырывается, рушатся и выстраиваются заново, мостовая вдруг то дощечками покроется, то булыжник выпучится из-под асфальта, то трамвай вдруг в колее непроезжей увязнет. Это я уж потом поняла, что город по памяти восстанавливается: кто как помнит его, так он тому и видится, только при этом и из чужой памяти разного понамешивается.

- Что наоборот? - Пыталась ухватиться за главное Надя. - Что вышло наоборот?

- Как что? Не все перемёрли, а наоборот - я умерла. Разве ты не знаешь? Тебе должны были сообщить. Мы тут не видим, что происходит там. Мы же умерли, - она рассмеялась. - А теперь и ты, стало быть, тоже.

- Нет! Я… не помню, чтобы я… умерла. Авария? Авария была пустяковой, только фара разбилась.

- Никто не помнит своей смерти. «Жизнь» как будто идёт своим чередом, и только немного погодя, когда начинаешь встречать своих покойников, понимаешь. Может, авария, а может, Глеб слишком далеко зашёл, да? Я же помню, он ведь как с цепи сорвался после того, как Лерочка… погибла. Себя винил, а на тебе отыгрывался. И не мудрено - стоило ему на секунду раньше обернуться, и он успел бы её подхватить. Всё эти ваши лыжи дурацкие…

- Мама! - Надя стиснула руками виски от боли воспоминаний. - Неужели и после смерти нет покоя? Я ведь заставила себя всё забыть - и про Леру, и про Глеба, я жила в таком чудесном мире, зачем ты?!

- Такая смерть, Надюша, - наставительно сказала Тамара Григорьевна ровно с той интонацией, с какой при жизни она говорила «такая жизнь».

Они помолчали. Тамара Григорьевна наслаждалась пирожком с луком.

- А та баба Яга у меня в гостиной, она тоже того - мёртвая?

- Да, наверное хозяйка бывшая. Хорошо, что она одна, а то бывает десятки набираются. Сколько человек в квартире померло, все тут и ошиваются.

- И в чём же разница? Ну, между жизнью и смертью?

- А особой разницы нет. Крутиться надо, терпеть надо, помнить надо. Не хуже и не лучше, чем там. Нет ни рая, ни ада, а только… свалка какая-то. Нет развития. Смерть, доча, это когда ты застреваешь в развитии. У нас в пансионе есть беременная санитарка, на седьмом месяце в ящик сыграла. Вот ей не повезло так не повезло. Зато память обостряется - дай боже!.. ну, или не дай бог… - Старушка уплетала уже пятый или шестой пирожок, а Надя даже чаю не глотнула. К ней в голову протискивались воспоминания.

- Значит, я теперь могу увидеться с Лерой?

- Нет, что ты! Эти города для нас теперь, как тюрьмы. Или как гробы скорее. Лерочка осталась в Красной Поляне. А ты заперта в Москве. А мой Шура в Кандагаре… Ты бы покушала хоть самую малость.

- Не лезет, мам… Погоди, - она смотрела на край кухонной тумбы, где пульсируя проступало рваное багровое пятно. - Значит, все, кто здесь жил, в этой квартире, вернутся сюда после смерти?

- Ну да. Если в Москве помер.

Надя сорвалась с табуретки и бросилась в прихожую. Там, из глубины обувного ящика она достала пергаментный свёрток и принесла на кухню.

- Надо же, ведь этот казанова сразу после смерти уже кого-то подцепил…- Надя задумчиво хрустела бумагой, разворачивая свёрток. -Помнишь, мама, ты мне рассказывала про свою деревню? Как их там звали - Людка и Сенька? Как Людка, разлюбив своего Сеньку, позвала его в жмурки играть да топором зарубила… - Надя наконец добралась до содержимого.

- Разлюбила да убила… Всё-таки довёл он тебя, доченька?

В двери скрежетнул ключ, щёлкнул замок, скрипнули петли, кто-то тяжело шагнул через порог.

- Дорогая, я дома!

Надя достала из свёртка кухонный нож с еле заметными узорами крови, которую ей не удалось оттереть, и посмотрела на мать.

- Не бойся, доченька, никто не помнит своей смерти.

- Я не боюсь, мам. Скажи, после смерти человека можно убить?