№4 Код 038, Группа №1 (Турнир №2) Опции

[Аптекарь]

Кондуктор прошел, даже не взглянув на неё. Черный плащ скользнул по ноге, словно приятельски похлопал, намекая: сейчас я прошел мимо, но я слежу за тобой и могу подойти в любую минуту.
Настя поджала ноги еще сильнее, сгорбилась. Безразличный взгляд женщины провожал за окном электрички призрачную рощу берез. Они стояли как хаттифнаты, тонкие, безмолвные, вечно ищущие неведомо что. Хаттифнаты из книжки Милы.
Настя почувствовала, как ком подступает к горлу, и слезы, будто снежная лавина, готовы вот-вот сорваться вниз.
Она не должна была брать дочь с собой. Пашка будет ждать на вокзале её одну, без Милы.
Настя нащупала в кармане куртки клочок бумаги с цифрами.
«Если меня не будет на вокзале, позвони по номеру 038», − у Пашки голос был глухой, напряженный, − «Все устроится, все будет хорошо. Найдешь работу. Тихий город. И никакой войны».
Голос в трубке прерывался, потрескивал. Настя стояла у таксофона, наверно, единственного в мире, и молча глотала слезы. Мила держала ее за руку и все время повторяла: «Мама, не плачь!»
Настя лишь крепче сжимала маленькие пальчики, не в силах остановить страх и жалость к себе, что выплескивались из ее глаз соленой водой.
«Он обрадуется, − думала она, − конечно, обрадуется! Ведь последний раз видел дочь два года назад, она была совсем крохой, только встала на ноги».

Напротив сидела старуха с лицом, как иссушенная глина. В складках морщинистых век пропали глаза. Настя никак не могла разглядеть, куда старуха смотрит. Ей все время казалось, что под скамью, где пряталась Мила. Когда они садились в поезд, он казался пустым и заброшенным, лишь машинист, да Настя с дочкой. Но постепенно, проезжая поселки и городки, вагоны наполнялись сутулыми фигурами. Настя замотала Милу в шарф, нахлобучила шапку, свой растянутый свитер. Сделала все возможное, чтоб дочь была похожа на кучу тряпья, а не на ребенка.
Но старуха смотрела под скамью. Выдаст? Настя не знала, что будет, если дочь обнаружат. Ссадят их с поезда? Накажут?
Мила зашевелилась, легко погладила Настю по ноге. Женщина наклонилась, будто поправлять шнурки. Из-под шапки блестели глаза Милы.
«Хочешь в туалет?» − одними губами спросила Настя.
Девочка покачала головой. «Пить».
«Потерпи, скоро приедем к папе».
Настя разогнулась и встретилась взглядом со старухой. Веки поднялись, каменные кандалы скрывали выпуклые бесцветные шарики глаз.
Настя замерла, не в силах отвести взгляд. «Заметила!»
Старуха мелко покивала, или это голова у нее затряслась? Уставилась в окно.
Она кивала, что-то бормоча, а Настя чувствовала, как по спине стекает пот. Ей хотелось кричать, плакать, умолять, но она сидела, замерев. Скажет старуха кондуктору или нет, от нее это уже не зависит. Может и не скажет. Может, слепая, выжившая из ума? Главное, чтоб до конца дороги больше никто не подсел, никто не узнал ее секрет.
Электричка замедлила ход, показалась станция с аккуратно выбеленными домишками в паутине голой сирени, пустыми клумбами, заборчиками.
В их вагон зашли двое. Один сел сразу у входа. Второй, крупный мужчина с животиком уверенным шагом бывалого прошел почти весь вагон и сел напротив Насти.
− Первый раз едете? − заулыбался зубастым ртом, оглядывая Настю. Старуху он подвинул, не заметив.
Настя неопределенно повела плечом, стараясь смотреть в окно.
− А я с работы еду, представляете? − сказал мужчина, слегка касаясь Настиного колена, − Командировка! Люблю, знаете, пошалить после работы. Захожу в дома, двигаю мебель, роняю посуду.
Пассажир хохотнул. Настя поежилась, вежливо улыбнулась уголками рта.
− Как вас зовут? − не отставал мужчина.
− Я замужем, − сухо ответила Настя.
− В Городе это уже не важно. Ну, ничего. Привыкнете. А муж где? Уже там, в Городе?
Женщина кивнула, глядя в окно.
− Вот увидите, это будет не важно, − повторил пассажир, пошлепал губами, − Главное, найти хорошую работу. Не ходите на завод, там быстро обесцветитесь. Давайте лучше к нам! Командировки по всему миру, путешествия, свет живых, опять же.
Мужчина засуетился, зашарил пухлыми руками, будто ловил в пиджаке мышь. Выудил белый квадратик визитки. Настя, не глядя, сунула её в карман.
− Спасибо.
− Звоните, если будет плохо,− вдруг серьезным тоном сказал пассажир.
И Настя только сейчас заметила, какие у него темные, тусклые глаза. Как черные дыры, они затягивали в себя окружающий мир. Это глаза древнего чудовища, а не человека. Настю пробрал мороз.
Мужчина поднялся, встряхнулся.
− Если будет хорошо, тоже звоните, буду ждать, − на лицо мужчины вернулись сверкающие зубы.
Когда за ним хлопнула дверь между вагонами, Настя выдохнула. Руки дрожали, и женщина спрятала ладони между колен. Поезд отъехал от станции.

Как подъехали к Городу, Настя не заметила. Только что тянулись поля, перелески, и вот уже замелькали дома, новостройки, люди верхом на лошадях. Ни одной машины на улицах не было. Поезд, как заноза из другого мира, вкатился на вокзал, зашипел.
Их полупустой вагон быстро обезлюдел. Настя ждала, когда уйдут все, но старуха напротив продолжала сидеть, глядя в окно. На перроне шли бесконечные шеренги из военных вагонов. Солдаты в разных формах, с разными флагами шли плечом к плечу, исчезая в дверях вокзала, вливаясь в Город. Мила зашевелилась под скамьёй, Настя прижала дочь ногой, не двигаясь с места.
« Ну что ты сидишь! Уходи же!» − хотелось крикнуть ей старухе в лицо.
Поезд дернулся: перецепляли тепловоз. Скоро он тронется в обратный путь.
А старуха продолжала сидеть. Настя вскочила. «Все равно она уже знает!»
Заглянула под скамью. Мила спала, свернувшись клубочком.
«Девочка моя», − с нежностью и болью подумала Настя и стала тормошить ребенка. Мила проснулась, потянулась на руки. Настя обняла дочь, подхватила. Холодные пальцы стиснули запястье женщины. Старуха смотрела на девочку со страхом и изумлением.
− Прячь! − проскрипела она, загораживая Милу.
В вагон вошел Кондуктор.
− Всем умершим, просьба, покинуть вагон! Поезд отправляется назад! − огласил он, проходя мимо них. Настю обдало ветром. Хлопнули двери, в вагоне остались только трое.
− Спасибо, − расплакалась Настя. Старуха не отводила взгляд от девочки.
− Можно? − спросила она, протягивая желтые, шишковатые пальцы к шапке Милы.
Настя кивнула, хотя и сжалась вся внутри. «Нет! Это моя девочка!», − кричала она про себя, глядя, как старуха гладит дочь по голове. Глаза у старухи разгорелись, потеплели, заиграл румянец. Она будто бы помолодела на десяток лет.
− Нам пора, − пробормотала Настя, схватила в охапку дочь и понеслась прочь из вагона, прочь из этого мира.

На перроне Пашки не было. Ветер гонял окурки и клочки бумаги. В пыли отпечатались ноги тысяч людей. Потертые скамьи с облупившейся краской, затянутые паутиной окна, как памятники прошлой жизни, забытая фотография из архива, навевали тоску. Под навесом было тихо, и лишь вдали звенел молоток о колеса поезда. Вагоны тянулись далеко, за горизонт.
Настя углядела на стене диск с черной, глянцевой трубкой. Спустила Милу с рук, нашла бумажку. Ноль, три, восемь. Диск туго, неохотно провернулся, с шумом возвращаясь назад. Длинный оборот, короткий, снова длинный. Трубка молчала.
− Паша? − тихо позвала Настя, вслушиваясь в треск, − Мы приехали, Паш!
Трубка молчала.
− Мама, − задергала за полу куртки Мила. Настя посмотрела, куда указывает дочь. Локон провода свился у ног пыльным клубком. Настя чуть не заплакала от обиды.
− Давай поищем другой, − сказала бодро она, беря Милу за ручку, − И водичку купим.
Девочка закивала. Шапка съехала ей на глаза, маленькие пальчики казались еще меньше из-за громады свитера.
Женщина подошла к окнам вокзала, попыталась рассмотреть сквозь мутное стекло, что там внутри. Ей показалось, что там кто-то движется, белые тени, неторопливые, как рыбы в аквариуме. На стекле отпечатались чьи-то ладони. Еще и еще. Женщина отпрянула.
− Настя! − окликнули сзади.
На перроне стоял Пашка. Худой, серый, в какой-то робе. Щетина и глаза синели на лице, волосы сбриты. Настя никогда не видела мужа без бороды и с трудом узнала его.
− Пашка… − всхлипнула она, бросаясь на шею. Ноги подкосились, она повисла на муже, заливаясь слезами, обрушивая на его грудь, шею поцелуи.
− Ну что ты, − приговаривал Пашка, робко гладя жену по плечам, − В Городе так не принято. Как от тебя вкусно пахнет…
Он крепко сжал ее в объятиях, несколько раз приподнял и поставил на землю.
− А это у нас кто? Неужели и Мила тоже?.. − Пашка недоговорил. Притихшая Мила старалась спрятаться за маму. Он стянул с дочери шапку и отшатнулся.
− Зачем? Настя, что ты наделала… − Пашка побледнел, отступил. Шапка упала в пыль, сникла.
− Я не могла ее оставить там одну, − Настя крепко сжала ручку дочери, − куда бы она попала? В Сиротский дом? В поселение Дети войны? Нет! Никогда!
− Зачем ты ее притащила в Город? − просипел он.
Настя онемела. Пашка обхватил свою голову.
− Нас казнят! Ты понимаешь? Обесцветят! Станем трухой, пылью! Уничтожат!
− Но почему?!
− Она же живая! Ж-и-в-а-я! Это наркотик!
− Разве нельзя спрятаться на окраине… Тут полно брошенных домов.
− Уходи.
− Что?
− Верни её в тот мир.
− Я не понимаю… Она останется со мной! Я думала, ты будешь рад! − Настя разрыдалась.
− Мама, не плачь! − потянула снизу испуганно Мила.
Настя рухнула на колени, обняла дочку.
− Ей здесь не место, − бесцветным голосом сказал Пашка. Он стоял в стороне, будто боясь заразиться, − Попадет или к торговцам живыми или к Патрулю. Город никогда не примет ее.
− Что же нам делать? Я ее не оставлю, − Настя резко оттерла рукавом слезы, поднялась.
− Я должен сообщить Патрулю.
− Что за Патруль? Что они с ней сделают?
Пашка молчал.
− Ты все это время была рядом с ней? − вдруг спросил он.
− Конечно, − сказала Настя.
− Лучше отпусти её. Это погубит и тебя и дочь. Рядом с ней ты остаешься живой. Ты многое помнишь из той жизни, чувства, эмоции. Тебе кажется, что ты испытываешь их. Многие в Городе отдадут все, что у них есть, чтобы хоть на мгновение прикоснуться к Миле, ощутить Жизнь. Отведи ее в горы, в Храм, там есть проход на ту сторону. Проводи и возвращайся в Город. Говорят, в Храме живет отшельник, может, он её приютит. Иди вдоль путей, там увидишь тропу, − сказал Пашка, отходя все дальше.
− А ты куда?
− А я сообщить в Патруль. Иначе привлекут за соучастие. Я не буду говорить, что ты моя жена. Просто скажу, женщина с живым. Беги!
Пашка развернулся и быстро зашагал прочь. Казалось, он сдерживает себя, чтобы не перейти на бег.
− Это папа? − спросила Мила, разрушая вязкую тишину. Настя закрыла лицо руками.
− Да, солнышко. Это был наш папа.
− Нет, это не папа, − возразила Мила и потянула мать куда-то в сторону, за здание вокзала.
Настя послушно побрела, влекомая дочерью.
− Водичка! Мама, идем!
Настя пригляделась: впереди, сквозь кусты белела река. Неспешные волны перекатывались, закручивались водоворотами на маленьких порогах.

Они протиснулись в просвет, между веток, сучья скрежетали о куртку, цепляли за волосы, будто стараясь удержать Настю. Еще не понимая, что ее тревожит, женщина сбавила шаг, потянула дочь назад, к вокзалу.
− Мама?
− Это не река, − тихо проговорила Настя, прислушиваясь. Не было привычных звуков воды. Белые волны катились бесшумно, монотонно. Кое-где можно было разглядеть ступни, головы, руки. Вдалеке, на другом берегу, темнел завод, из которого вытекала река.
Настя повернула назад, прикрывая глаза дочери, надеясь, что она не успела разглядеть.
− Я хочу пить, мамочка!
− Эту воду нельзя пить, − сказала Настя, тихонько подталкивая упирающуюся девочку, − Давай на вокзале поищем?

Под навесом было людно. Поезд уже ушел, на перроне толпились люди в черной форме. Мелькнула серая роба.
− Стой, − тихо сказала Настя, пригибаясь к земле. Мила присела на корточки, уткнулась лицом в куртку.
«Надо спрятаться», − соображала Настя. От группы людей стали отделяться по трое, расходиться в стороны. Пашка среди них, как побитый воробей среди ворон, что-то показывал в противоположной стороне. Мельтешил руками, как мельница, заглядывал Патрульным в лица, пока кто-то не опрокинул его на вокзальную скамью. И он сразу сник, замер, словно брошенная кукла.
С торца вокзала была дверь. Настя дернула на удачу: открыто. Заглянула внутрь и сразу юркнула в темноту. Мила еле поспевала за ней, быстро перебирая ножками, на ходу подхватывая размотавшийся шарф.
В зале ожидания стоял сумрак. Голые стены, столбы, железные сиденья кресел. Вдоль стен слонялись бледные тени. Они спотыкались друг о друга, расходились, упирались в колонны. Заляпанные окна плохо пропускали свет, но было видно, как по перрону мечутся хищные силуэты Патрульных.
Как только в зал ступила Мила, тени вдруг замерли, прислушиваясь. Взвился под потолок, зашелестел сомн голосов. Обесцвеченные разом шагнули в их сторону, сжимая кольцо. Тени толкались, тянули руки, мягкие, как медузы.
− Ма-ма! − слабо подала голос Мила и упала. Рык вырвался из груди Насти, она бросилась отталкивать всех в стороны. Но это было не так просто. Обесцвеченные, что стояли ближе к Миле, вдруг окрепли, бледность схлынула с лиц, голоса стали громче. Настя различала имена, угрозы, отдельные слова. Лицо девочки посерело, вокруг глаз очертились круги.
Настя подхватила Милу и бросилась прочь, на воздух, забыв, что снаружи их может поджидать не меньшая опасность.
Перрон был пуст. Ни Патрульных, ни Пашки. Настя уложила Милу на скамью, накрыла своей курткой. Наткнулась в кармане на кусочек картона.
Она подошла к таксофону. Покрутила оборванный провод. В кулак врезался белый квадратик визитки попутчика из поезда. На картоне было выбито три цифры. Ноль. Три. Восемь. Настя уставилась на них. «Это Город. Тут свои правила». Настя вставила палец в отверстие и повернула диск.
Трубка встретила ее внимательным молчанием.
− Это Настя, − женщина посмотрела по сторонам, словно боясь, что ее примут за сумасшедшую у сломанного телефона, − вы дали мне визитку.
− А, девушка из поезда? Ну как? Устроились? Нашли работу в Городе? − заворковала трубка. Настя сразу представила зубастую улыбку и поёжилась.
− Нет, я хотела спросить…
− Сколько?
− Простите, что?
− Сколько вы хотите за девочку?
− Я не понимаю…
− Живых очень трудно провезти в Город. Это возможно, только если они последуют за кем-то умершим добровольно. Очень умно с вашей стороны захватить дочурку с собой.
Настя побагровела, бросила трубку. Закачался оборванный провод.
− Зря вы обижаетесь, − раздался голос позади. Пассажир стоял, заправив большие пальцы рук за ремень брюк, и покачивался с пятки на носок.
− Где девочка?
− Вы торговец?
− Нет, покупатель. Даю двойную цену.
Настя отступила.
− Город все равно заберет ее у тебя. Лучше продать, чем если она попадет к Патрулю.
− Я хочу увезти ее. Вернуть в мир живых.
Мужчина расхохотался.
− Глупая, зачем же брала ее с собой? Тебя Город уже не отпустит. Для этого нужно особое разрешение, вроде этого, − мужчина закатал рукав, показав глубокий шрам от клейма. 038.
− Я отведу ее в горы.
− А дальше что? Девочка уйдет, а ты обесцветишься. Утратишь разум, воспоминания, чувства. Станешь материалом для переработки на заводе. Вперед.
− Я отведу ее, − Настя поджала губы.
− Зачем позвонила мне? − тяжело вздохнул попутчик.
− Мне нужен билет на поезд. Мила, она заболела. Бледная, не приходит в сознание. Она не выдержит дороги.
− Билет на поезд нельзя купить. Если хочешь, я могу увезти ее.
− Нет! − Настя невольно отступила.
− Как пожелаешь. Знаешь, почему она заболела? Потому что ты выпиваешь ее. Вытягиваешь силы. Ты уже подсела на живых. Даже если девочка уедет, ты будешь искать общества живых снова и снова, и не сможешь обрести покой, как остальные души. Когда вас поймает Патруль, тебя отправят на переработку, а живую уничтожат. Никто не станет возвращать ее. Лучше продай ее мне, я надежно спрячу.
− Вы слышали про Храм?
− Храм? − мужчина хохотнул, − Сказки для живых. Так продашь?
− Нет.
Улыбка сползла, губы вытянулись тонкой полосой.
− Удачи, − сказал он и хлестнул напоследок, − М-мам-маша.

Мила зарылась в сено. Мягкое и душистое, оно слегка покалывало травинками кожу. Вагон мерно раскачивался, набирая скорость. Девочка улыбалась, закапываясь в теплое нутро стога. Рядом копошились другие живые, устраиваясь на ночлег. Мужчина в клетчатой рубашке помахал Насте на прощание, взобрался наверх и пошел, проваливаясь, прочь.
Настя любовалась дочкой, тем, как вечернее солнце рыжими искрами рассыпается по тонким волосам. Вокруг тянулись поля, появлялись звуки другого мира, треск кузнечиков, перезвон птиц. Там уже созрело лето. Город остался позади.
Они пришли в Храм прошлым вечером. Дорога была трудной, петляла среди валунов в каменистых холмах. Мила выдохлась, еле слышно дышала. Настя несла ее на руках, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть. Чем ближе они подходили к горам, тем тяжелее ей было нести дочь. Мила же, напротив, наливалась румянцем, оживала на глазах. Чувствовалась близость границы.
Кованые врата в скале, несколько окон-бойниц. Это была крепость, а не храм.
Им открыл старик, высокий, с пышным ореолом белых волос над черной рясой. Глянул на девочку и молча отступил вглубь, пропуская Настю в темный проем. За вратами начинались каменные ступени, уходящие вниз. Настя осторожно спускалась, придерживаясь за скалу, ноги дрожали, подкашивались. Очень скоро ступени привели их в пещеру, освещенную световыми колодцами в своде. Кое-где мерцали маленькие очаги у стен. Возле огня сидели люди, передавали миски, кутались в шкуры.
Навстречу им поднялось несколько человек. Мужчина в красной клетчатой рубашке и с перевязанным коленом протянул навстречу руки.
«Еще живые», − раздавался шепот со всех сторон. Люди поднимались, чтобы поприветствовать их, пока одна женщина случайно не коснулась Настиной руки. Она пронзительно завизжала, все замерли. Мужчина с повязкой всмотрелся в Настино лицо.
− Ты из Города, − сказал он, раскидывая руки, загораживая живых.
− Я хочу увезти дочь, − проговорила Настя и обессилено опустилась на пол пещеры. Мила ни на миг не отпускала ее руку.
Они ночевали в углу, отдельно от всех. На следующий день, когда вокруг еще царствовал рассветный туман, монах всех вывел к железнодорожным путям. На отдельной колее стояли вагоны, груженные сеном на вывоз. Живые спрятались и дожидались вечерний поезд, который увезет их из города домой.

Настя услышала хлопки и поднялась на вершину стога. К ним бежал недавний знакомый с повязкой, размахивая руками. Споткнулся, повалился в сено. За ним шла шеренга людей в черном. Они палили себе под ноги быстро и точно, направляя пистолет прямо в головы. Настя вздрагивала от каждого хлопка, вжимаясь крепче в сено.
− Патруль! − взвыла сиреной тетка слева.
Из-под сухой травы повылазили люди, кто-то сиганул через борт, покатился по откосу. Настя спустилась к дочке. Мила еще возилась, устраивая гнездо на ночлег.
«Надо прыгать!»
Настя подхватила дочь и замерла у края. Мелькали столбы вдоль дороги, поезд набрал уже приличную скорость. Хлопки слышались все ближе. Крики и плач неслись со всех сторон.
Из сена высунулся какой-то мужик, повел на Настю белыми глазами:
− Кидай ее! Это зачистка! Кидай!
Настя сжалась, Мила крепко обхватила ее шею.
Мужик вдруг рванул Милу к себе.
− Не-е-ет!
Он бросил девочку вниз, в траву. Настя тут же прыгнула следом. Поезд мчался мимо, увозя прочь живых, шеренгу темных фигур с пистолетами, плач, страх.
Мила лежала ничком и не двигалась. Настя склонилась, осторожно перевернула дочь, убрала с лица волосы. На лбу ссадина наливалась алыми бусинами. Девочка поморщилась, открыла глаза.
−Мама…
− Мы почти приехали, солнышко, осталось совсем чуть-чуть.
Поезд все тянулся мимо них, Настя не сразу заметила, что вдоль путей к ним приближаются три фигуры. Черная форма, кобура на боку. Женщина подхватила дочь и понеслась прочь, спотыкаясь о камни, кочки, карабкаясь по склону. Где-то рядом граница, о которой говорил старец. Она чувствовала это. Немели руки, теряли цвет, ноги отказывались слушаться. Она перестала чувствовать тепло солнца на коже, порывы ветра. Даже дочь на руках не ощущалась, как ноша.
− Мама, ты таешь, − прошептала девочка.
Настя оглянулась. Вверх по склону за ней взбирался Патруль. Однажды взяв след, они не отступят. Им не нужна Мила. Им нужна она, та, что нарушила законы Города.
− Дальше ты пойдешь одна, − сказала Настя и не узнала свой голос, − Иди и не оглядывайся.
Мила смотрела на нее во все глаза. Крепко обняла Настю за ноги.
− Прощай, мамочка.

[Константин Шабал...]

отличная задумка, жаль финал не нашёлся.

[nogerd]

«Веки поднялись, каменные кандалы скрывали выпуклые бесцветные шарики глаз»
из которых стремительным домкратом падали вниз слёзы…
Ну почему кандалы?

Отличный рассказ, и город, которого нет, есть, и финал есть. Пока лучший рассказ из 10 прочитанных.

[Wadim]

Очень понравилось, хотя кое-где есть небольшие погрешности. И почему 038? Это деталь, но эти цифры должны что-то значить?

[Mehdi]

стояли как хаттифнаты, тонкие, безмолвные,
Посмотрел, что такое Хаттифнатты. Написали бы просто, как призраки или что-то типа того, а то непонятно, что за штука такая. И после этих хаттифнаттов нужно тире.

старуха с лицом, как иссушенная глина.
То есть её лицо потрескавшееся. А кровь из ран не идёт? Изъяснились бы по другому, а то недоразумение получается.

Настя замотала Милу в шарф, нахлобучила шапку, свой растянутый свитер. Сделала все возможное, чтоб дочь была похожа на кучу тряпья, а не на ребенка.
Тут или тире после свитера нужно, или убрать "сделала всё возможное". И меньше употребляйте глагол "быть".

мужчина с животиком
Он беремен?

Настя неопределенно повела плечом
"Настя уклончиво повела плечом". Или просто повела плечом, жест ведь на то и указывает.

мужа без бороды и с трудом узнала его.
И так понятно, что не её.

В поселение Дети войны?
"В поселение детей войны?" Или "Дети войны" - в кавычки нужно брать.

бесцветным голосом сказал Пашка
А есть радужный голос?

− Зачем позвонила мне? − тяжело вздохнул попутчик.
То пассажир, то попутчик. Просто мужчина и всё, они ведь уже не в поезде и не путешествуют вместе.

Мила зарылась в сено. Мягкое и душистое, оно слегка покалывало травинками кожу.
Там бы не только кожу покалывало. И не слегка. Глаза и уши ведь есть.

Не лучший, но и не худший рассказ из тех, что я прочитал. Тема - есть, идея - есть. Хорошего описания происходящего - нет.

[Wadim]

мужчина с животиком
Он беремен?

Насчет этого меня тоже немного покоробило. Или с животом, или с брюшком( как в кино Масленникова)

[NatashaKasher]

Настя поджала ноги еще сильнее, сгорбилась. Безразличный взгляд женщины провожал за окном электрички призрачную рощу берез.

Какой "женщины"? Именно для таких случаев умные люди придумали такую штуку как местоимение. Поначалу я подумала, что речь идёт о кондукторе или вообще о ком-то ещё. Тут непонятка возникает ещё и потому, что когда человек поджимает ноги и горбится это не сочетается с "безразличным взглядом" провожающим березки за окном.

Они стояли как хаттифнаты,

Кто???

Хаттифнаты из книжки Милы.

Ах вот оно что... Погуглила. Хатифнатты они называются.

Они палили себе под ноги быстро и точно, направляя пистолет прямо в головы.

Это как?

Что скажу? Первая часть ужасно понравилась. В поезде, потом на перроне. Прямо дух захватило. Но потом действие как-то затормозилось, я не очень хорошо поняла кто там и что в этом храме, откуда взялись все эти живые, которые возвращаются.
Конец расстроил, конечно, но я уж и обрадовалась, что всё закончилось, потому что нового и интересного уже ничего всё равно не происходило.
Автор умеет писать, хотя я лично не выношу когда главную героиню постоянно кличут "женщиной", притом иногда приходится просто напрягаться, чтобы понять, о ком речь.
Рассказ несомненно вызывает эмоции, женщине сочуствуешь, а девочке и ещё больше. Но накал, появившийся в начале не сохраняется до конца, а жаль.

[Wadim]

Они палили себе под ноги быстро и точно, направляя пистолет прямо в головы.

Я, Наташа, долго думал над этой фразой и понял. Эти фашисты ходили по сену и стреляли в людей, прятавшихся в нем. Прямо в головы несчастным.

Да, согласен, именно так и надо было написать. Автор поспешил. Там еще есть "бегут патрульные. Кобура и пистолет. ( ага одна кобура и пистолет на всех один. Я не точно цитирую, но как-то так там есть)

[Fun_Division]

Спасибо автору за рассказ, он написан человеком, который не первый раз барабанит по клавиатуре и знает свое дело. Абзац ниже — мое субъективное.

Я люблю фантастику за то, что она позволяет «достроить» какой-то невозможный кирпичик к законам мира или провести мысленный эксперимент, поэтому всегда хочется узнать больше либо об описанном мире, либо о персонажах. Почему в городе такое малое количество номеров — телефон является чем-то элитарными или это как-то отражает количество населения? Что производит загадочный завод? Как муж связался с Женой? Как мертвые уводят живых? Понятно, что иногда есть некая презумпция условности происходящего (мне, например, нет дела до того, как именно мать протащила свою дочь на поезд — это просто данность, завязка), но из-за обилия подобных условностей в этом рассказе фантастичность выполняет скорее декоративную функцию.

[Woaland]

Для данного рассказа разбор хочу начать с названия. Часто названия рассказов имеют условно-нейтральное значение. Назвал и назвал… Как правило, интуитивно, авторы дают своим творениям более-менее удачные «имена». Но не в этом случае. Эти цифры не только не несут никакой смысловой нагрузки, но и ни за что в рассказе не отвечают. Единый номер для связи в потустороннем мире? Ничего он не объединил, и не объяснил. Просто ввел читателя в заблуждение: ружье, которое не выстрелило…
Исходная диспозиция идеи меня покоробила: умирая, мать тащит с собой в мир мертвых дочь – показать мужу… В жизни все как раз наоборот: мать ценой своей жизни спасет ребенка. Лишь в исключительных случаях, когда жизнь обещает быть страшнее смерти, некоторые женщины (некоторые!) могут принять роковое решение.
Во второй половине рассказа автор одумался, и привел сюжет в соответствие с общечеловеческой моралью. Зато рассказ потерял стройность и ту необычайную чувственность, что была в начале…
По поводу соответствия теме конкурса вопросов у меня не возникло. Город мертвых – цель и декорация основного куска рассказа. Лично мне не важно, что идея не оригинальна – да хоть все пишите о некрополисе – ибо это только декорации.
Читабельность рассказа на очень приличном уровне. Концовка слегка смазана – то, что касается Храма. Мне он показался интересным. Для себя я определил его, как выход из комы. Мужик-попутчик, любящий «после работы» пошалить полтергейстом, не очень мне понятен. Если верить Паше, нахождение живого в городе просто невозможно : «Город никогда не примет ее», значит он - «торговец живыми»? Какой-то невнятный намек на некую особую касту мертвецов… А как же Патруль? Эти-то что, в сговоре с «торговцами»? По смыслу, они не мертвяки, а какой-то обслуживающий персонал Города, пополняющий его население за счет отстрела камотозников… А что производит завод по переработке мертвецов? Еще одна непонятная страшилка… В полный ступор ввели меня «вагоны, груженные сеном на вывоз» Очень надеюсь, что у автора есть интересная идея на этот счет: нафига нам сено с того света? Дождусь окончания конкурса…

[Агния]

Мне тоже показалось тут, что автора "несло" вполне вдохновенно, но не всегда, куда следует.
Даже жаль, потому что изначально идея любопытная и начинается остро, царапающе.
Потом всё тонет в непонятках, а не должно так быть.

[FamilyGhost]

Пока по рассказу укажу на один момент.
клево, когда автор использует что-то необычное, отсылающее к его начитанности и делающее "хорошо" такому же начитанному читателю.
Но, блин, когда он делает в этой отсылке ошибке, вся клевость превращается в ппц.

Это я к тому, то "хаттифнаТТы"

[Семаргл]

Интересный, стильный психологический хоррор. Динамичный сюжет, нет долгих и нудных описаний. Образы персонажей возникают легко, без излишних усилий мозга. При этом автору удается несколькими штрихами выразить своё отношение к различным ситуациям, касающимся проблем выбора. «Нет, это не мой папа» - говорит попавшая в город мёртвых девочка тому, кому дороже собственная шкурка. И никакого морализаторства. С литературной точки зрения – очень высокое качество. Для меня один из наиболее цельных и запоминающихся текстов.

[NatashaKasher]

Это я к тому, то "хаттифнаТТы"

"хаТифнаТТы"

[mgk]

Жуть какая! Написано талантливо.
не понравилась идея рассказа -умершая мать тащит с собой в город мертвых живого ребенка. Либо надо точно указать, что она не знала, что едет в город мертвых. По тексту не очень понятно.
Удачи на конкурсе!

[Гость_Х.Саимоff_*]

Приятно видеть, когда одной фразой приоткрывается новый взгляд на уже прочитанное, подобное "озарение" встречается несколько раз, как например подрабатывающий полтергейстом попутчик. Всё-таки такой рассказ - это отдельный мир, со своими физическими законами, когда всё подчинено им правильно - пусть они даже похожи на скользкий неприятный сон, он имеет причины и следствия. Заметил такую особенность, как только персонаж или перепитии сюжета начинают располагать к себе - и кажется, жизнь там налаживается, автор эту надежду тут же отбирает, превращая прекрасное в гнусное, а желаемое в безысходное. При этом наблюдается повсеместный контраст при идентификации хороший-плохой у одного и того же персонажа, как отец, проявляя родительские чувства, вдруг на глазах меняет облик и вспоминает, что следует доложить куда следует. Такая двуличность наблюдается и у матери главной героини. Переживает читатель, чтобы доехали-добрались до места невредимыми, а тут на тебе, оказывается родная мать притащила ребёнка в какое-то жуткое и кошмарное место без всякого представления зачем, и выясняется, из одного предложения, какая же она всё-таки дура. Тот же торговец живыми, старуха... Это не город мертвых, это скопление человеческих гнусностей. Обрывки моральных ценностей, за которые цепляются обитатели города, должно быть нагнетаемы специально, надеяться остаётся только на патруль, что он то не поступится принципами, и если уж поведёт на расстрел, то не будет сначала помилования, а потом пули в спину. Жаль, что для меня это слишком депрессивный рассказ и разобрать подробнее мне помешал простой вывод, что никогда и нигде не может быть так всегда и беспросветно плохо, без надежды и луча солнца, хотя бы по теории вероятности.

[Константин Шабал...]

что-то в этом есть.

[Ну типа Я]

ИМХО кто-то тестирует кусок романа.

[Алексей2014]

Ну...Сильные чувства. Отмеченные выше несуразицы и недочёты с первого взгляда не бросились. Вот только настрой общий - для питерского осеннего неба, не для моей южной весны. Извините, Автор! Всё классно, кроме того, что не совпали наши настроения в эту минуту. Спасибо.
"Но теперь ты не та, ты забыла
Всё, чем в детстве ты думала стать.
Где надежды? Весь мир — как могила.
Счастье где? Я не в силах дышать.

И, таинственный твой собеседник,
Вот, я душу мою отдаю
За твой маленький детский передник,
За разбитую куклу твою." (С) - Н. Гумилёв

[Дон Алькон]

Пунктуация и стилистика

Настя поджала ноги еще сильнее, сгорбилась.

Вот тут хорошо бы вместо запятой "и". А лучше поменять местами - "Настя сгорбилась и поджала ноги еще сильнее."

Ей хотелось кричать, плакать, умолять, но она сидела, замерев.

А тут "замерев" уточнение к "сидела", снова резко обрывает предложение. И снова - лучше бы поменять местами, главное слово - сидела.

В принципе, это такая авторская пунктуация, но... не самая лучшая, на мой взгляд - для стиля.

Можно написать, но порядок слов имеет значение для более лёгкого понимания текста - в аудио-книге такие перестановки могут вызвать недоумение, так что совет автору - попробовать почитать текст вслух.

Безразличный взгляд женщины провожал за окном электрички призрачную рощу берез. Они стояли как хаттифнаты, - тонкие, безмолвные, вечно ищущие неведомо что. Хаттифнаты из книжки Милы.

А тут явно вместо запятой тире или двоеточие - ведь идет раскрытие.

В их вагон зашли двое. Один сел сразу у входа. Второй, крупный мужчина с животиком уверенным шагом бывалого прошел почти весь вагон и сел напротив Насти.

Слишком много точек. Имхо, конечно, но темп явно снижается.

− Вот увидите, это будет не важно, − повторил пассажир, пошлепал губами, − Главное, найти хорошую работу.

А это что такое?

Это плохая вычитка или авторская небрежность? Так прямая речь не оформляется, обратите особое внимание на пунктуацию.

http://litbratstvo.com/forum/index.php?topic=1999.0

Композиция

Всё с этим хорошо.

Содержание, тема

Интересное, с сильным конфликтом.

Общее впечатление

Вполне живо написанный рассказ.