Дивов о Ефремове. Любопытно. Опции Подписка на тему Сообщить другу Версия для печати Скачать тему Подписка на этот форум Режимы отображения Древовидный Переключить на: Стандартный Переключить на: Линейный

[vsevolod]

Наткнулся на статью О.Дивова ,с к-рой почти полностью согласен. Было бы интересно услышать мнение коллег.

Однажды Иван Ефремов прочитал роман Эдмонда Гамильтона «Звездные короли». Это факт.
Дальше начинается легенда. Она гласит, что Ефремов пришел одновременно в восторг (лихо закручено!) и негодование (антинаучно, бездуховно, негуманно!) — и решил написать в ответ советскую «космическую оперу», гуманную, духовную и безупречно научную.

Но будучи сторонником честной конкурентной борьбы за все хорошее против всего плохого, Иван Антонович первым делом принялся хлопотать об издании «Звездных королей» в СССР.
Чтобы, так сказать, с открытым забралом — на амбразуру.
К началу 1950-х Ефремов уже обладал необходимыми ресурсами — и серьезным именем, и связями, и знанием всех ходов-выходов редакционно-издательской машины. А еще
у него был безукоризненный нюх на бестселлер.

В середине 50-х ему подвернется рукопись авантюрного романа Штильмарка «Наследник из Калькутты», сама история создания которого такое махровое монтекристо, что хоть стой, хоть падай, а автор — буквально вчера реабилитированный троцкист. Иван Антонович «пробьет» книгу всего лишь за пару лет, и та натурально взорвет книжный рынок.
Эталонная спейс-опера «Звездные короли» — простая, как мычание, на уровне Майн Рида, но чертовски обаятельная, — могла бабахнуть вовсе бомбой. Даже с цензурными изъятиями и предисловием, вскрывающим гнусную подоплеку капиталистического бульварного чтива. Иван Ефремов Туманность андромедыИстория простого американца, сознание которого перенеслось в тело принца галактической империи, вызвала недоумение у советских писателей и критиков («типичный ковбойский вестерн на фантастическом пейзаже»), зато советский читатель снес бы ее с прилавков в момент. И ее антитеза, «Туманность Андромеды», только выиграла бы.
Если столкнуть лбами эти две фантастики — научную и приключенческую, дикую и симпатичную, любительски беспомощную «Туманность» и профессионально клишированных «Королей», — тогда их лучшие стороны заиграют яркими красками.

Гамильтон умеет двумя штрихами дать такого героя, что пальчики оближешь. А Ефремов очень умный, и это сразу видно. Главное — выпустить Гамильтона вперед, и все получится.
Если вас удивляет сам взгляд на проблему: ну как вообще могут подыграть друг другу легкомысленная спейс-опера и массивный паралитературный опус с упаковкой смыслов, характерной для утопии 19 века, — ответ простой.
Шестьдесят лет назад это прокатывало.
Тем более что обе книги роднила их незамутненность. Это два произведения наивного искусства. Одно вполне мастерское; другое, мягко говоря, даже не от сохи, а скорее от палки-копалки, зато игра ума впечатляет, чистота помыслов автора несомненна, и читатель проникается к «Туманности» известным сочувствием, даже если вовсе с ней не согласен.
Ефремов, видимо, действовал чисто интуитивно и верил, что хочет честного боя с сильным противником. Но в послезнании скрытая мотивация становится яснее ясного: «Туманность», наш ответ бездуховной западной писанине, должна была вытолкнуть эту писанину перед собой «на разогрев».
А потом выйдет Ефремов в сияющих доспехах.
Он продует Гамильтону как сюжетник, пролетит вчистую с персонажами, а на диалогах ему вовсе нечего ловить… Внезапно он выиграет.
Потому что после Гамильтона останется в памяти светлый образ принцессы Лианны, а после Ефремова — суровая неизбежность победы коммунизма без вариантов. Между прочим, когда наладится Великое Кольцо, мы ведь до Фомальгаута доберемся — и принцесса тоже будет наша.
Нокаут.
Это, собственно, не тайная, а вполне декларируемая сверхзадача всего творчества Ефремова — объехать западных фантастов хотя бы на кривой козе.
Иван Антонович знал за собой нехватку литературного дара, зато четко понимал свое предназначение.

Миры Ефремова принадлежат людям новой породы, фактически сверхлюдям — красивым, сильным, не знающим сомнений и страха.

Они не рефлексируют, а распространяют гуманизм. Их жизнь — бесконечный творческий и научный поиск, их дела грандиозны, перед ними — вся Вселенная. Вместо религии они обожествляют Науку. Честно говоря, в них осталось мало человеческого, но если верить автору, они крутые.
Очень мило. Ура, товарищи. Беда в том, что это свое предназначение Ефремов мечтал нахлобучить на всю без исключения советскую фантастику.
И сдерживался чисто по нежеланию наступать коллегам на горло.
А ведь мог бы.
Сейчас реальный Ефремов подзабылся. Читающая публика запомнила его в трагическом амплуа «книгу запретили».
Писатель едва ли не гонимый. Одинокий философ. Опальный фантаст, гениально назвавший срок, когда «шаловливые мальчонки» развалят социалистическое отечество: 1990-е.

Впрочем, чтобы ознакомиться с гениальным предсказанием, надо Ефремовым худо-бедно интересоваться.
Между тем И. А. Ефремов был авторитетным литературным функционером. Скольких писателей он поддержал, не говоря уж о тех, кого «протолкнул»…

Отдельная тема — его роль в возрождении журнала «Вокруг света» вместе с Обручевым; вес ефремовского слова в «Искателе» трудно переоценить, да и в редколлегии «Техники — молодежи» он значился не для галочки.
Он отнюдь не прятался в башне из слоновой кости. Напротив, пока здоровье позволяло, вел активную жизнь советского писателя: рецензировал дебютантов, давал рекомендации в Союз и так далее. Перечень его корреспондентов озадачит любого, кто помнит про «железный занавес»: Артур Кларк, Фредерик Пол... У него был широкий круг дружеского общения, где находилось место как монструозному А. Казанцеву, так и А. Стругацкому.
Неспроста именно Ефремова попросят в 1964 году написать предисловие к повести «Хищные Иван Ефремов на краю Ойкуменывещи века» — как охранную грамоту. Повесть его разочаровала («это не советская фантастика, а западная, с ужасом и горечью перед будущим»), но на Стругацких он пока еще возлагал большие надежды, чисто по инерции.
Когда станет ясно, что эти двое «скатились в кафкианство и фрейдизм», Ефремов, уже кавалер ордена Трудового Красного Знамени за активное участие в коммунистическом воспитании трудящихся, все равно не возвысит голос против братьев, считая, что удар по Стругацким окажется ударом по фантастике в целом.
А то бы он их размазал так же искренне, как раньше отмазывал.
Он напишет другу: «…счастье Стругацких, что пока они имели дело с порядочными людьми». Это ведь и про себя тоже. Сам он был для начала порядочен, а потом уже все остальное.
Похоже, моральная чистоплотность уберегла его от многих соблазнов.

Ефремов неспроста любил приключенческую прозу. Во-первых, она учит побеждать. Во-вторых, он был типичный джеклондоновский герой. Ему, наверное, хотелось бы увидеть в зеркале Смока Беллью. Однако если судить по делам, звали нашего героя, извините, пожалуйста, Чарли Бешеный. Славный парень, честный, просто с легкой придурью. Не раз и не два умница Ефремов поступал в своей жизни точно как высокоученые коммунары из «Туманности Андромеды», способные заманить электрически активного зверя в железную бочку, а потом сунуться к этой готовой лейденской банке без положенных по нормативу защитных перчаток и резиновых сапог.
Только чистой наивностью можно объяснить попытку снова поспорить — с классическим рассказом Мюррея Лейнстера «Первый контакт», — и выставить против него повесть. Если «Туманность», при всех очевидных слабостях, давила соперников монументальностью замысла и эпическим размахом, то в средней форме наш автор нарвался на гамбургский счет. Лейнстер был тоже не ахти, его смело можно сократить вдвое, но «Сердце змеи» — стыдоба даже по меркам 50-х. Лучше всего типичная проблема Ефремова описана в рецензии: «…следует уточнить и разъяснить некоторые научные определения, встречающиеся в тексте. Это не следует делать в виде того, что те или другие действующие лица читают друг другу лекции — это производит отвратительное впечатление, как навязший в зубах прием 19 века».
Вы прочли фрагмент рецензии на дебютный роман Стругацких «Страна багровых туч». Подпись — «Профессор (И. А. Ефремов)». 1958 год, как раз у Профессора в работе «Сердце змеи», где вышеуказанный штамп цветет и пахнет. Вообще его герои всегда читают лекции по поводу и без; в «Лезвии бритвы» этот прием будет доведен уже до абсурда… Хотя самый злостный ляп Ефремова — когда один герой рассказывает другому вещи, которые тот обязан знать по должности, если не от рождения. Спасибо, не подмигивает читателю.
Зато «произведение отличается ярко выраженной гуманистической направленностью и верой в историческое торжество науки и коммунизма». Но вот незадача: ругательски ругать эту вампуку не хочется. Есть в ней типично ефремовская непосредственность и чистота наивного искусства. Будто ребенок писал. Сама невинность. Записки простодушного.
В истории советской литературы Иван Антонович остался персонажем драматическим: примером того, что может натворить настоящий, без страха и упрека, коммунист, если ему не очень мешать.

В том, что для нашего читателя пропасть между понятиями «научная фантастика» и «беллетристика» разверзлась в форменную Маракотову бездну, печальная заслуга Ефремова несомненна. Это он со своей гиперуспешной «Туманностью» удержал на плаву нелепый архаичный формат НФ, в который тут же рванули толпой графоманы, чуя: формат — «проходной», идеологически выдержанный.
Но в том, что советская фантастика 60—70-х дала нам плеяду сильных беллетристов, заслуга Ефремова есть тоже — и прямая, как в случае Стругацких, и косвенная.

Ведь любая попытка вступить в полемику с ефремовским форматом значила по умолчанию, что в тексте будет меньше наукообразия и больше литературы. Ефремов подчеркнул, сам того не желая, как мало в нашей фантастике живого человеческого слова и как стосковались по нему люди.
И все-таки жаль, что Ивану Антоновичу не дали схлестнуться с Гамильтоном. «Звездные короли» пришли бы в СССР на тридцать лет раньше, произвели бы фурор, породили массу подражаний, с которыми боролась бы прогрессивная общественность… И в той борьбе обрела бы право свое новая спейс-опера, не такая примитивная, как образец, и не такая замороченная, как хотел наш мэтр, а вообще другая. Ближе к литературе.
Об этом Ефремов, спорим, не подумал.

[moiser]

Наука исчезла из ненаучной фантастики! А была?

Была. И сейчас есть. Просто многие уже не различают грани между наукой мистикой и волшебством, и понятно, что у таких писателей и читателей всё "научно".
Строго говоря - "научность" рассказа довольно относительна. Но если человек придумывает устройства исходя из тех знаний, которые он приобрёл по учебникам или пособиям, "научности" трудно избежать. Не стоит думать, однако, что в этом случае невозможно придумать нечто совсем нереальное.
Но я советую не зацикливаться на этом.