ПРОЛОГ
Сеанс связи был установлен минут десять назад, однако настоящий разговор начался только сейчас. До этого шёл обычный доклад: немногословный, сжатый.
Невидимый собеседник сразу установил правило — максимальный объём информации, вмещённый в минимальное количество времени. Никаких лирических отступлений, коротко и по существу.
Предполагалось, что перехватить их разговор невозможно. Здесь подобная технология ещё не создана, и не факт, что появится до конца века.
Но бережённого, как известно, Бог бережёт. Потому перед немолодым мужчиной с наметившимся пивным брюшком и вполне сформировавшимся венчиком лысины лежал продолговатый металлический ящичек шифратора, очень похожий на футляр для очков. Собственно в этом качестве он обычно и использовался, за исключением тех моментов, когда возникала необходимость выйти на связь.
Если кто-то чудом перехватит кодированный сигнал, на расшифровку уйдут не года — десятилетия.
В чужих слишком любопытных руках прибор будет только очёчником. ТАМ предвидели и такой расклад.
Закончив отчёт, мужчина на мгновение замолчал. На другом конце сразу сделали правильный вывод и моментально среагировали.
Голос невидимого собеседника был сухой и отстранённый. Искусственный на все сто процентов, а потому лишённый эмоций и чувств. Немолодой часто ловил себя на мысли, что его общение похоже на диалог с роботом.
— Что-то ещё? — спросил «мёртвый» голос.
— Да, — лаконично ответил мужчина.
Его приучили к скупости в словах.
— Излагайте.
— Прошу разрешение на проведение полевых испытаний.
— Лабораторных тестов недостаточно? — абсолютно безжизненно поинтересовался голос.
— В лаборатории и на полигоне не смоделировать все возможные ситуации.
— Риск?
— В допустимых пределах. Пора переходить к практическим действиям, иначе мы не накопим опыт.
— Вас понял. Даю разрешение на проведение эксперимента в полевых условиях. О результатах прошу сообщить через стандартно оговорённый период. Конец связи.
Собеседник отключился.
Немолодой мужчина отключил шифратор и откинулся на высокую кожаную спинку кресла. Если всё пройдёт как надо, то … Он мечтательно закрыл глаза и расслабился в первый раз за неделю.
Давно зарядивший нудный дождь почти не стихал, которые уж сутки подряд, то ослабевая, то припуская вновь. Налетающие порывы ветра поднимали на мутных лужах быстро затухающую рябь с бьющимися в неё бесконечными дождевыми каплями.
Есть такая примета: если на лужах появляются пузырьки, значит, дождь будет недолгим.
Пузырьков на поверхности мутных луж не наблюдалось.
А ещё говорят: в августе до обеда солнце, а после обеда – дождь.
Наступивший август народных примет не оправдывал. Казалось, низко висящие тяжёлые, рваные тучи навсегда зацепились за разлапистые столетние тёмно-зелёные ели, что своими макушками продырявили наполненное влагой небо.
Сырость была повсюду. Ею исходил густой лес, наполняя влажный воздух великолепной свежестью, о которой грезят жители загазованных мегаполисов. От сырости полегла трава, набухла прелая земля, провисли на дугах брезентовые тенты, покрывающие кузова двух стареньких, видавших виды «Уралов», хмуро мокнущих у одного из длинных приземистых ангаров, крытых отсыревшей маскировочной сетью, прилипшей к почерневшим доскам двускатных крыш.
Не в пример грузовикам, БТР-80 даже в такую непогоду был грозен, как всегда. В мрачном спокойствии он пережидал затянувшееся ненастье. От хищного, покрытого разводами дождевых капель корпуса веяло уверенностью и силой.
Сыростью пропитались три небольшие одноэтажные бревенчатые казармы, такие же старые и неказистые, как и ангары. Сыростью дышал сам воздух.
Немногочисленный гарнизон со всеми подсобными строениями весьма почтенного возраста горбато и уныло притулился посреди лесного массива. Назначение гарнизона — охрана складов вооружения Министерства Обороны. Оружием под завязку забиты все ангары, правильными рядами стоящие в лесной глуши.
Высокие, в пару обхватов тёмные ели сплошной стеной обступили всю охраняемую, обнесённую старым, местами покосившимся деревянным забором территорию, и даже росли на ней, почему создавалось впечатление полной заброшенности и оторванности от цивилизации.
Смеркалось.
Старший лейтенант Морозов в должности начкара пребывал уже третьи сутки подряд, что являлось грубейшим нарушением Устава караульной службы. Но реальность такова, что заступать в караул просто некому.
С солдатами та же проблема. Бойцы буквально валились с ног от усталости: людей в части не хватало, понятие «через день — на ремень», когда в караул ходят через сутки, теперь казалось едва ли не курортным отдыхом.
Месяц назад ушла последняя партия весенних дембелей. Это были самые «залётчики», то есть те, кто постоянно нарушал службу, безвылазно сидел на «губе» и вообще числился на плохом счету. Поэтому их, назло им самим, рвущимся поскорее на «гражданку», оставили на последнюю партию. Хотя, положа руку на сердце, лучше бы от таких избавляться прежде всего. Но так уж сложилось, что первыми всегда уходили лучшие. Тут были и те, кто честно «тащил службу», и те, кто считались у командования любимчиками — стучали, короче говоря.
Прибывшие на замену тридцать дагестанцев оказались настолько дикими, что создавалось ощущение, будто новобранцы с гор спустились за солью, а их тут же «забрили». Поначалу по-русски они не говорили. Многие тогда подумали, что не умеют, но как потом выяснилось, — не хотели.
Вели они себя вызывающе, если не сказать — бόрзо. Держались скопом, приказы выполняли с видимой неохотой, презрительно на своём наречии что-то бормоча себе под нос. Ребята дюжие, многие спортсмены, на гражданке занимавшиеся борьбой. По одиночке более-менее вменяемые, стадом — хуже Мамаева войска. Наглые, самоуверенные, привыкшие к тому, что «рюсскые» за своих не стоят.
На родине считавшие, что жители соседнего аула чуть ли не иностранцы, попав в армию, они сбились в плотную стаю.
Парочку земляков забрал к себе на склады прапорщик — начснаб . Трое ушли в постоянный наряд на свиноферму, где им жилось сыто и вольготно (самые, что ни на есть правоверные мусульмане, даже дрались, деля места). Что делать с остальной оравой, которую не то, что в караулы ставить, вообще оружие в руки давать нельзя, долго не понимали.
Оборзевшие дети гор не подозревали, что половина солдат и почти все офицеры в части принимали участие в боевых действиях, ходили в атаку, проливали свою и чужую кровь. Добряк старший сержант Винтерголлер по прозвищу Винт был переведён сюда после ранения из разведбата и при желании мог свернуть любому новобранцу голову будто курёнку, а его заместитель сержант Петрученя (Петруча) если дрался, то наверняка, чтобы с одного удара отправить на тот свет. Так его подготовили.
Их и поставили командовать «дикой дивизией», которая сразу же в недвусмысленных выражениях начала посылать обоих сержантов на или в глубоко интимные места. Винт с Петручей заниматься самодеятельностью не хотели, ибо прекрасно знали о последствиях. Трупов на их совести и без того хватало.
Тогда командир части подполковник Усольцев дал негласное «добро»: дагов — «под пресс», но без фанатизма, умеренно.
Это означало, что у «дедов» и «черпаков», то есть солдат отслуживших по полтора и по одному году соответственно, развязаны руки.
Что тут началось!
Старослужащие словно с цепи сорвались, возмущённые борзотой новобранцев, или как их ещё называли — «дэхов».
Желаемый результат был получен весьма быстро. Старое солдатское правило: «не умеешь — научим, не хочешь — заставим», сработало безотказно. На чёрные от синяков грудные клетки новобранцев офицеры и прапорщики демонстративно не обращали внимания. На жалобы, типа, «товарыщ лэйтенант, мены опят в груд билы», они лишь разводили руками, дескать, а что я могу сделать, ты же сам по-хорошему понимать не хочешь. Выполняй, что от тебя требуется, никто бить не будет.
Но ставить в караулы кавказцев было нельзя. Не так давно у соседей случился пренеприятнейший инцидент, когда такие же «архаровцы» попросту сбежали к себе в горы, прихватив автоматы. Из штаба дивизии сразу пришла радиограмма, прочитав которую Усольцев приказал Винту с Петручей драть своих подчинённых как сидоровых коз, а чтобы было чем заняться — пусть ежедневно копают траншеи «отсюда и до ужина».
На остальных бойцов свалилась нехилая нагрузка.
Морозов недавно провёл смену караулов, отправив сменившихся в караулку хоть немного поспать.
На вопрос «Товарищ старший лейтенант, а вы как?», ответил, что немного побудет на улице.
Глаза от усталости сами слипались, не помогал даже кофезаменитель с названием «Бодрый», того и гляди, уснёшь вместе с солдатами.
Старлей не спеша подошёл к автомобилям и бронетранспортёру, уже с расстояния уловив запах соляры, диссонансом вплетающийся во влажную лесную свежесть.
Маслянистая радужная плёнка покрывала лужи, растёкшиеся по небольшому асфальтовому пятачку, чужеродной проплешиной устроившегося среди вековых деревьев. Свет от зажёгшихся фонарей отражался в лужах, играя всеми цветами спектра.
Согласно Устава гарнизонной и караульной службы техника тоже должна охраняться. Также Устав требует постоянного снижения численности задействованного в караулах личного состава путём внедрения технических средств охраны.
Морозов только вздохнул.
Говорят, все уставы кровью написаны. Выражение образное, однако, имеющее под собой немалое основание.
Ещё говорят, что бумага всё стерпит. Не менее образное выражение, которое тоже не на пустом месте появилось. Написать-то можно всё, что угодно.
Кстати, численность личного состава действительно снижена, да только замены ему техническими средствами охраны в этом захолустье нет и не предвидится.
Для пытливого ума молодого офицера, которому служба ещё не стала поперёк горла, это был неразрешимый парадокс. Склады под завязку набиты оружием, а охрана настолько слаба, что только чудо до сих пор уберегало эту тмутаракань от чьего-либо нападения.
Но чудо не может длиться вечно.
Не обходя лужи (всё равно хромовые сапоги отсырели напрочь), старлей приблизился к БТРу, постоял в задумчивости, наблюдая за игрой световой гаммы на маслянистых лужах, слегка пнул по колесу, проверяя, упадут ли капельки, повисшие на броне.
Не упали.
Для того чтобы их сбить, нужен куда более сильный удар.
Развернувшись, Морозов всё также неспешно направился в караулку. Пятно света на мокром окне притягивало, создавая иллюзию защищённости и даже уюта.
Старший лейтенант отдавал себе отчёт, что этот уют опасен незаметными объятиями Морфея. Но надо идти: скоро должны поступить первые доклады по телефону от вновь заступивших на посты часовых.
Старлей думал о том, что скорее бы порешали проблемы с новым пополнением, чтобы можно было ставить их в караулы. Помечтал о скором возвращении из очередного отпуска командира второго взвода. Тогда Морозову и командиру третьего взвода лейтенанту Мироманову будет полегче. Появится хоть какая-то возможность отсыпаться.
Мироманов как назло ногу подвернул, в санчасти кайфует, а ему, Морозову, приходится отдуваться за всех. И чего командир части своим приказом не обяжет прапорщиков в караулы заступать?
Впрочем, им тоже служба мёдом не кажется, без дела не сидят. У всех обязанностей полон рот, народу в части не хватает. Никто сюда не рвётся. Оно и понятно, кому хочется куковать в такой глуши? Попадают только те, у кого «мохнатой лапы» нет, за кого некому словечко замолвить. Если уж тут оказался, то всё, считай, так и прослужишь, а вернее — пропадёшь здесь.
С другой стороны, на войне было значительно хуже, ну так на то и война. Там всё иначе.
С невесёлыми мыслями офицер подошёл к караулке, энергично потряс накинутый поверх кителя дождевик, и только потом потянул за ручку деревянную дверь, разбухшую от сырости, скрипящую в давно не смазанных петлях.
Небольшое, освещённое лампочкой-стоватткой помещение караулки встретило тяжёлым духом сырых портянок, развешенных на табуретах, стоящих возле двухъярусных кроватей, на которых мертвецким сном отсыпались уставшие солдаты. Пахнуло сапожным кремом, уже не спасавшим отсыревшие кирзачи солдат. Единственным относительно приятным запахом в этом тяжёлом амбре был запах кофезаменителя. Им пытались спасаться всем миром, безуспешно перебарывая давно накопившуюся усталость и сонливость.
Морозов снял дождевик, повесил на гвоздь рядом с плащ-палатками солдат. Мельком глянул на ячейки с автоматами, на парней из бодрствующей смены, откровенно клюющих носами. Сидя на табуретах, объятые сном, они низко опустили головы к самой груди, иногда тревожно вскидываясь и снова тяжело засыпая. Старший лейтенант недовольно цыкнул уголком рта, но солдат будить не стал: пусть хоть так покемарят. Разбудит, когда придёт время.
Не спал лишь сержант Нефёдов. Он в сдвинутой на белобрысый затылок пилотке, в расстёгнутой полностью куртке с виднеющейся из-под неё вовсе не майкой, а неположенной по уставу чёрно-белой тельняшкой, в сланцах на босу ногу сидел на табурете у стола.
Занят сержант был очень важной работой — методично натирал навощённой пастагόем тряпочкой загнутую опять же не по-уставному полукруглую бляху солдатского ремня. Лучики света искрились на отполированной почти до зеркального отражения бляхе.
Офицер увидел скошенные на него красные от недосыпа глаза.
— А ты чего не спишь? — хмыкнул Морозов.
— Не положено, товарищ старший лейтенант, — вяло произнёс сержант. — За автоматами, вон, смотрю, — добавил он, мотнув белобрысой головой в сторону деревянных ячеек вдоль бревенчатой стены, со стоящими в них «акаэмами».
— Ничего, на «гражданке» отоспишься, — ободряюще сказал старлей.
— Только с бабами, — так же вяло ответил Нефёдов. — Один наспался. Хватит.
— Кто о чём, а солдат о бабах, — усмехнулся старлей.
— Анекдот знаете?
— О кирпиче и о чём солдат думает, глядя на него? — уточнил Морозов.
Сержант кивнул.
— Этот знаю, — подтвердил старший лейтенант.
— Можно подумать, вы, товарищ старший лейтенант, о другом думаете, — дерзко произнёс сержант. — Между нами разницы всего ничего. А в этом захолустье баб, наверное, отродясь никто не видел. Я вот восемнадцать месяцев здесь оттарабанил и ни одной бабы, пусть самой страшной, и той не встречал. Даже к семейным офицерам и прапорам жёны сюда не ездят. Все при первой же возможности в посёлок мотаются за двадцать вёрст. А остальным чё делать? Понятно, чё — гусю шею точить.
Подобная дерзость была вызвана как раз сроком службы бойца. А что ты хочешь — «дедушка». Вон, и тельняшку носит вопреки уставу. Никто из офицеров и прапорщиков части на это особенного внимания не обращает. Позволяют бойцам некоторые вольности: этакая глухомань разъедает любую дисциплину.
— Ладно, хватит, — Морозов не дал сержанту развить наболевшую тему. — Давай-ка, лучше кофезаменителем взбодримся.
— Не, не буду, — отказался сержант. — Сколько можно, у меня от него уже изжога.
— А я выпью, — решил старлей.
— Вы бы лучше поспали немного, — сказал Нефёдов. — А то меньше солдат спите, глаза уже красные, как у варёного рака. А я подежурю. Чай, не первый день замужем. Знаю, что делать.
— Посплю позже.
Морозов и сам чувствовал, как неудержимо его клонит в сон. Подошёл к столу, присел на табурет, воткнул вилку шнура электрического чайника в почти сгоревшую, болтающуюся на проводах розетку, подвинул эмалированную кружку с чёрными пятнами на месте сколов эмали, щедро сыпанул из пачки кофезаменителя. Подождал, когда вода в зашипевшем чайнике закипит, выключил его и налил в кружку кипятка, кинув следом два кусочка сахару.
В который уже раз дал себе мысленный приказ: не спать! Постоянно дуя на кипяток, помешивая ложкой коричневую мутноватую жижу, делал аккуратные глоточки, ожидая, когда жижа немного остынет, чтобы можно было пить не обжигаясь.
Через несколько минут пошли звонки с постов с докладами. Первый в порядке, второй … С седьмого поста доклада всё не было.
Старший лейтенант, фыркая пил чуть остывшую бурду, гася раздражение. Солдаты и раньше засыпали в караулах. В былые времена провинившихся наказывали, сейчас стали относиться к этому мягче. Но, чёрт возьми! Ведь боец охраняет целый склад с оружием. Оно, конечно, понятно, если кто захочет напасть, то долго не удержаться, хоть спи на посту, хоть не спи.
Личного состава для полноценной обороны явно недостаточно, территория большая, забор вокруг гнилой, как и сами ангары, да и вообще всё. Слово «разруха» само по себе так и просится на язык.
В то, что боец может уйти с поста, старлей не верил. Куда ему идти? Во все стороны на много километров сплошной лес, да болота. Не в посёлок же. Там каждого в лицо знают. Да и к кому туда ходить?
Потому и расслабились многие. Привыкли, что склады у чёрта на куличках, никто сюда не полезет. Зачем их вообще в такой глуши строили? Для кого? На тот случай, если всё кругом разбомбят, то хотя бы подобные склады останутся?
Морозов отогнал бесполезные мысли. Думано-передумано, говорено-переговорено, что попусту время терять?
Седьмой пост по-прежнему молчал. Ёрш твою медь! Мысль о том, что боец не отзванивается, всё сильнее нервировала офицера. Не просто беспокойство, а нехорошее предчувствие, возникшее непонятно откуда, не давало покоя.
Не первый случай, почитай в каждом карауле приключается. Ну, прибежит разьярённый разводящий, постучит по каске заснувшего штык-ножом, пробьёт втихую «фанеру» грудной клетки по возвращении. Иногда в ход идут злые шутки — автомат заснувшего прячут. Дескать, спи … украли, пока ты дрых. Какими последствиями грозит потеря оружия на боевом посту, думаю, известно каждому отслужившему.
Но откуда это … уже не предчувствие, осознание?
Да ещё и Нефёдов, бесконечно вошкая тряпочкой по бляхе, монотонно произнёс, добавляя тревоги:
— С седьмого поста опять доклада нет. Загондошу урода.
Торопливо допив недоразумение из жжёных злаковых, старлей решительно поднялся, скомандовал:
— Караул — в ружьё!
С сержанта сонливость, как рукой сняло. Вскочив из-за стола, он продублировал приказ:
— Караул — в ружьё!
Вырванные из тяжёлого забытья солдаты суматошно зашевелились, вскочили с табуретов. Бойцы из отдыхающей смены, спавшие в форме, стали подниматься с кроватей, наматывать непросохшие портянки, натягивать столь же сырые сапоги, надевать ремни, заправляя форму.
А офицер продолжал командным тоном:
— С седьмого поста не поступил своевременный доклад. Надеть плащ-палатки, разобрать личное оружие, привести в боевую готовность, построиться у караульного помещения.
Защёлкали предохранители, лязгнули взводимые затворы и опять предохранители, во избежание случайного выстрела.
Кто-то проворчал:
— Дождевиков на всех нет, на одну же смену только, да тем, кто на постах. Как остальным идти? И так все мокрые…
— Отставить разговоры! — прервал недовольного бойца Морозов. — На выход бегом — марш! Нефёдов!
— Я!
— Остаёшься в караульном помещении. Задача: контроль средств связи.
— Есть!
Привычные выполнять команды, солдаты заторопились на улицу.
Быстро нырнув в свой дождевик, старлей вышел следом.
— Становись! Равняйсь! Смирно! — энергично скомандовал он. — Правое плечо вперёд, на седьмой пост бегом — марш!
Став во главе колонны, офицер задал темп, быстро ускоряя его, чувствуя, как поганое ощущение всё сильнее завладевает им. Буханье солдатских сапог, плеск разбрызгиваемых луж, да опять как назло усилившийся мелкий дождь отчего-то ещё больше нагнетали атмосферу тревоги.
Морозов невольно отметил, что даже в такой ситуации солдаты бегут «в ногу». Вот что значит постоянные занятия строевой подготовкой! А чем ещё занять бойцов в глухомани, когда между караулами есть свободное время? Однако же в последний месяц, после ухода дембелей, не до строевой подготовки — народу не хватает. Но как бегут, а! Молодцы!
Этими рассуждениями офицер старательно гнал от себя нехорошие предчувствия, рассчитывая увидеть, что часовой просто спит на своём посту. Солдаты, конечно, недовольны останутся, особенно отдыхавшая смена. После караула заснувшему не поздоровится. Но ничего, урок лишним не будет. В следующий раз не уснёт.
Метров за сто до поста старший лейтенант дал команду остановиться. Дальше пошёл один. На ходу расстегнул кобуру, вытащил пистолет, снял с предохранителя, клацнул затвором, вновь поставил на предохранитель, сунул обратно в кобуру, не застёгивая её. Когда до поста осталось метров двадцать, замедлил шаг. Где же часовой, мать его!
Порой солдаты в желании поспать проявляют чудеса изобретательности. Морозов помнил немало случаев. Например, однажды поздней промозглой осенью поставили солдат на склад порядок наводить. Один из бойцов умудрился уснуть на двух небольших, идущих вдоль стены, едва тёплых трубах отопления. Чтобы не упасть во сне с тонких, протянутых вплотную — бок о бок труб, солдат пристегнул себя ремнём к третьей трубе, идущей сверху. Этакая страховка получилась.
Так его и нашли спящим в крайне неудобной позе, но зато со страховкой. Посмеялись, пару нарядов вне очереди раздолбай получил. Хотели на трое суток на «губу» закатать, но оценили изобретательность горемыки.
Хоть бы и этот прикорнул где-нибудь, подперев стеночку… Нет… Нету нигде его… Неужели бросил пост?! Вроде, год прослужил, в карауле не первый раз, боец с понятием, не дурак, оружие доверить можно… Ну, где же он?!.. Старлей извлёк из кобуры пистолет, щёлкнул предохранителем.
Вот уже и ворота в ангар. Замок на месте. Старший лейтенант подошёл вплотную, левой свободной рукой подёргал замок, и тот вдруг отвалился: дужка оказалась перекушенной, на одном честном слове держалась. И пломбы нет! Где часовой!!! Он вскрыл?! Зачем?!
Почувствовав неожиданную опасность со спины, Морозов резко обернулся, выставив перед собой пистолет. Фу ты, чёрт… Показалось…
Подёргав за массивную ручку, офицер убедился, что внутренние замки ворот целы. Слава те, Господи, проникновения нет! Ну, гадёныш! Что же он удумал-то? Совсем мозги съехали? Услышал топот, спохватился, спрятался где-то. Ничего, найдём… На «толчке» сгною. Отныне все грязные работы в части — его. Но сначала — промывка мозгов в особом отделе. Оттуда он вернётся «просветлённым». Отправят его сюда же, потому как здешний гарнизон — что-то вроде наказания для провинившихся, ну и для тех, кому просто не повезло по службе в более лучшее место попасть.
Морозов и не заметил, как потихоньку подошли остальные солдаты. Вот раздолбаи! Ну что за дисциплина?! Кто ж на охраняемый пост так ходит?! Они привычно выстроились в две шеренги.
— Почему нарушили приказ и не остались на месте?! — грозно спросил старлей.
— Вас долго не было, товарищ старший лейтенант, — ответил за всех ефрейтор Ничипорук. — Мы волноваться начали.
— Доложу командиру роты. Ты, Ничипорук, как старший, получишь трое суток ареста, — жёстко сказал офицер, и добавил: — Надо искать этого урода. Рассредоточиться. Быстро прочесываем территорию до шестого поста. Дальше запретной линии у этого поста никто не идёт. Не так, как здесь. Припёрлись, словно стадо коров! Ничипорук!
— Я!
— Останешься на посту.
— Есть.
— Старшим на прочёсе рядовой Емельянов.
— Есть, — ответил солдат.
— Выполняйте.
Морозов направился к телефонному аппарату без диска. Массивная коробка телефона крепилась к столбу-грибку, стоящему неподалёку от ворот ангара. Достаточно снять не менее массивную чёрную трубку, чтобы получить связь с караулкой. Старший лейтенант намеревался объявить тревогу.
В этот момент кто-то из бойцов испуганно вскрикнул. Старлей опустил уже протянутую к аппарату руку.
Из темноты донёсся истошный выкрик:
— Товарищ старший лейтенант! Сюда!
— Куда, Ничипорук?! На пост! — приказал офицер рванувшемуся на крик ефрейтору, и сам поспешил на зов.
В том месте солдаты уже подсвечивали спичками и зажигалками, возбуждённо галдя. Морозов подбежал, достав на бегу небольшой фонарик, светя себе под ноги.
На траве повсюду были большие пятна крови.
Сердце у офицера заныло, защемило. Он сходу раздвинул солдатские спины, оказавшись в центре толпы, шаря слабым лучом фонарика по ногам. На траве лежала оторванная голова часового с перекошенным в смертельной гримасе лицом. От неожиданности старлей отпрянул, натолкнувшись спиной на солдат.
Мысли хаотично заметались. Занозой зудело: ну, вот и случилось! Вот и дождались!
Взяв себя в руки, офицер скомандовал:
— Всем десять шагов назад! Не топтать! Рассредоточиться! Оружие наизготовку! Боевая тревога!
Солдаты разбежались в стороны, упали в мокрую траву, не обращая на это никакого внимания. Оторванная голова часового произвела на всех эффект разорвавшейся бомбы.
Морозов бросился к аппарату, сорвал трубку.
— Караульное помещение, — услышал он. — Сержант Нефёдов.
— Боевая тревога, Нефёдов! — выдохнул в трубку старлей.
Мгновение спустя, ночную тишину разорвал надрывный вой сирены. Помимо дежурного освещения вспыхнули резервные фонари.
До утра, разумеется, уже никто не спал.
К счастью, дождь прекратился, видимо, ненадолго — тяжёлые тучи так и продолжали висеть над лесом.
При более тщательном осмотре в грязи обнаружили несколько отпечатков ног в спецназовских берцах. Таких ни у кого в части не имелось. Обмундирование выдавалось времён ещё «царя Гороха». Даже офицеры щеголяли в кителях, пошитых лет тридцать назад, что говорить о солдатах.
Потому всем стало ясно — это были следы чужаков. Судя по всему, они пытались вскрыть ворота ангара, но прибывшие солдаты во главе с Морозовым их спугнули.
За гнилым забором увидели всё ещё примятую траву, с еловых ветвей сбита влага. Пришли отсюда и уходили здесь. Примерно в километре лесная дорога, ведущая из гарнизона в посёлок, из-за болота даёт вынужденный крюк, обходя гиблое место. Скорее всего, там неизвестные оставили машину.
Нашли тело часового. Вернее, то, что от него осталось. Какой-то неведомый зверь растерзал беднягу в клочья, размотал кишки, вырвал кости…
Прибывший военврач сразу заявил: никакой зверь сделать подобное не в состоянии. Не поступают так звери даже в момент ярости.
Но если не зверь, то кто тогда?..
Разговоры… Разговоры… Домыслы…
К обеду понаехало начальство и даже один генерал-майор, матерящийся как портовый грузчик.
Спокойный и даже сонный ритм забытой Богом войсковой части разорвали беготня, суета, работающие двигатели автомобилей, резкие команды.
В сопровождении двух малоразговорчивых капитанов-особистов несколько отчуждённо держался некий штатский с выправкой военного. Все трое приехали вместе с генерал-майором на его служебной чёрной «Волге».
Штатский — лет тридцати пяти, чуть выше среднего роста, хорошо сложенный, резкие черты загорелого волевого лица, внимательный прищур серых глаз, короткий ежик светлых волос, крепкие небольшие уши. Тяжёлый подбородок, накачанная жилистая шея, переходящая в покатые плечи, мускулистые, даже не скрываемые тканью пиджака руки, костистые кулаки, узловатые пальцы. Энергичные шаги тренированных долгими переходами ног, завершали картину.
Лишь самый несведующий не понял бы, что это офицер службы госбезопасности. Вот только вместо цивильного светлого пиджака и отутюженных брюк с начищенными чёрными туфлями, ему больше подошёл бы камуфляж или «песчанка» с закатанными рукавами, разгрузка, забитая автоматными магазинами, да укороченный, как у десантуры, автомат.
Этот так не похожий на штатского человек проявил большую заинтересованность именно останками часового. Сопровождавшие его особисты создали невидимый барьер между этим загадочным штатским и остальными.
Человек какое-то время внимательно разглядывал останки, потом приказал уложить всё в кусок брезента.
Никто кроме него не знал, что случаи подобных нападений участились. На каждый из них немедленно распространялся гриф секретности, а все без исключения свидетели получали соответствующее предупреждение.
Шутить с комитетом могут лишь глупцы, да сумасшедшие.
Даже не спросив продолжавшего извергать маты генерал-майора, штатский приказал загрузить в багажник генеральской «Волги» завёрнутые в брезент останки. Затем молча указал водителю пальцем — вон из машины. Сам сел за руль и покинул пределы войсковой части, особо не жалея подвеску автомобиля, гоня его по лесной, заросшей травой колее.