Тьма моргнула изумрудной точкой. Потом ещё раз и снова – этак игриво, многообещающе. Яркие цифры зеленовато подсвечивали сумрак с угольно-чёрного табло электронных часов, крепко слипшись в два числа - двадцать три и пятьдесят девять. А точка промеж них моргала, отмеряя секунды и будто подначивая Мухина: «Скоро, совсем скоро всё случится. Или не случится. Что скажешь, Мухин?». Но тот молчал, крепче сжимая лом. Гладкий, отшлифованный грубыми ладонями металл нагрелся и противно щекотал кожу нервной испариной, липкой, словно клей или сопли. Бр, гадость!
Мухин сплюнул в пыльную мглу. А ведь так хорошо всё начиналось… Ещё на прошлой неделе шурин передал канистру малиновой браги и поздравления с наступающим. Мухин в ответку передал тому именной нож с наборной ручкой, который ему сделали на заказ ребята с арматурного за то, что он, работая по ночам, расчистил им подвал под новую раздевалку с душевой. Хлама там было столько, что другой бы мигом спину сорвал, но Мухин не зря свой хлеб ел – в касте разнорабочих с детства учили, как правильно тяжести таскать или, там, ломом орудовать. Та ещё наука, как любил говорить старик Ерофеич.
Помощник машиниста ухватил свёрток с подарком, понимающе кивнул, когда Мухин показал фото шурина и название станции, на которой тот выйдет к дизельэлектроходу. Потом промасленный железнодорожник прогавкал что-то на своём языке и вскарабкался в гудящую утробу огромного тягача. Хотелось бы Мухину знать, какие места проезжают эти счастливцы. Только, кто ж ему расскажет! Каждая каста имела своё общежитие, столовую и говорили все промеж себя на особом, своём языке. Машинисты не понимали разнорабочих, кузнецы считали полной тарабарщиной речь крановщиков, а стропальщики… Этих гадов Мухин особо ненавидел.
Он тогда едва писать-считать научился, стал на работу выходить. Тяжко поначалу было, как и всем, а эти скачут по штабелям, крюки цепляют, да командуют крановщиками. Заметили, с какой завистью Мухин за их маневрами наблюдает, ну и подозвали его жестами. Хочешь, мол, с нами работать? Тот и закивал, как дурень. Дурень и есть – те только подшутить хотели. Показали, чтоб крюки держал. Мухин ухватился, а те скомандовали что-то по рации, кран его и вздёрнул кверху. Висел долго, кричал, уговаривал, а те внизу, знай, хохочут. Зеваки собрались, все по-своему лопочут, да подхихикивают. Мухин глянул вниз – мелкие все, словно тараканы. От высоты аж дыхание стиснуло, а пальцы сжали крюки со всех сил. Только сил-то надолго не хватило – свалился Мухин вниз. Хорошо, бетон ещё не схватился – принял мягко, но ногу Мухин всё одно сломал. Так и хромал с тех пор. Нет, с чужими не особенно разговоришься. Только диспетчера и начальники несколько языков знают, но те всегда особняком держатся и чирикают на своём наречии, будто тебя и рядом нет. Разве что скомандуют чего коротко и опять нос кверху.
Как Ерофеич говорил, что коль уж родился, да за лом с ведром ухватился – так с ними по жизни и прокатился. А ещё старик рассказывал, что кругом всё одно и то же. Ты, говорит, ещё попробуй до конца нашего участка добраться, а там другой участок с десятками цехов, дальше третий и так ещё много раз. Потом, говорит, совхозы и скотобазы, а там и край Земли. И никто, говорит, ничего тебе не расскажет, хоть ты все языки выучи. Те же машинисты с дизельэлектроходов, до границ участка доезжают, в тупик упираются, а там всё, что в наших цехах наработали, перегружают на другие составы и везут на следующие участки дальше обрабатывать. И везде всё одинаково – дым, пар, грохот и пыль до небес. Примерно это же Мухину учителя рассказывали. Только они ещё говорили про море, и что Завод делает всё для дамбы, которая нужна, чтобы море за край земли не вылилось. И что все обязаны знать своё место. А то захочется Мухину на море, потом Ерофеичу, Хлюпову, Козлобородько и всем-всем – Земля накренится под весом толпы и море-таки выльется в пустоту.
Мухин вздохнул и попытался отогнать грустные мысли, напомнив себе, что сегодня ночью наступит Новый год, а у него теперь есть, чем любимую жену угостить. Он нарочно выплеснул под ноги немного смазки из ведра, чтобы на обратном пути протереть вязкой глянцевой жижей сапоги. Бабам нравятся парни в начищенной до блеска обуви. Проходя мимо ставка, Мухин замешкался. На него вообще под Новый год накатывало что-то – не то тоска, не то, наоборот, тихая радость какая-то. Не мог он в такие моменты в себе разобраться. Вот и сейчас вспомнил, как с женой тут познакомился. Давно это было, на масленицу, когда старые покрышки жгли у воды. Несмотря на копоть и ночную тьму, он её сразу разглядел в отблесках пламени и решил, что это его баба. Так оно и вышло.
А память всё гнала его дальше. Вот он уже мальчишка и с другими пацанами ныряет в ставок, несмотря на жуткую вонь, исходящую от воды. А вот они с друзьями лепят грязевиков к новогоднему празднику. Фигуры из комьев липкой грязи выходили презабавные, но вот оттираться потом приходилось долго. Зато было весело, и верилось, что мир вокруг огромный. Оказалось, что вокруг огромный Завод. Дым, пар, грохот, огонь и пыль до небес. А ещё усталость, боль в мышцах и костях, ночные судороги, да кашель по утрам. Мухин вдруг разозлился и решил пнуть грязевика, слепленного неумелыми детскими руками. Хорошо, что перед этим успел вёдра поставить. Грязевик зарычал и угрожающе пополз в сторону Мухина. Тот не на шутку перепугался, не сразу поняв, что перед ним перепачканный котельный мазутчик, который всего лишь раньше времени решил выпить в честь праздника, удобно устроившись в компании грязевиков на берегу ставка.
Вот ведь, напугал, сволочь! Но Мухин не мог на него злиться. Он, может, и сам бы сейчас рядом валялся, но жене обещал…, а ещё дочь. Замечательная маленькая принцесса его совершенно озадачила. Неделю назад он подарил ей удивительную картинку, которую нашёл среди хлама в подвале арматурного цеха. Маленькая прямоугольная картонка, а на ней… Нечто совершенно изумительное – ночь с частыми звёздами по всему небу, пушистые деревья, укрытые сверкающим белым покрывалом, уютный домик со светлым окошком и прозрачным дымком над куцей трубой. Даже грязевик на той картинке был белый и красивый, а ведро на его голове сияло отражениями звёзд, не ведая ни пятнышка мазута или мастики. Ерофеич объяснил Мухину, что так выглядит снег.
Этот самый снег раньше случался под Новый год и делал всё красивым и чистым. А теперь он остаётся в небе, а через туманы из копоти и горячих цеховых газов проникает лишь стылая слизь жуткого трупного цвета. Ерофеич даже похвастал, что как-то в молодости видел снег, когда в зиму на целый день электричество кончилось. Тогда дымы рассеялись ненадолго и… дальше Ерофеич прекратил рассказ, безуспешно пряча слёзы от товарищей. В другой раз все посмеялись бы над слабостью старика, но теперь каждый молчал. Никто даже не хмыкнул. А Мухин позавидовал удивительному опыту старого работяги. Потом сам вспомнил, как однажды кончилось электричество. Он видел обугленный труп экскаваторщика, который ковшом зацепил провода, соединив их пылающей дугой ослепительной вспышки. Но тогда было лето и цеха не остановились – подключили запасную линию.
Мухин нервно сглотнул, моргнув в ответ на подмигивание зелёной точки. Вот и ещё одна секунда растаяла без следа, словно снег, которого он так никогда и не увидит. Снег. Белый, пушистый и с холодным дыханием праздничной свежести. Когда он пришёл в детский блок и спросил дочку, что она хочет в подарок, та показала ему на замусоленную детскими пальцами картинку и прощебетала о своём желании увидеть снег. Откуда она узнала? Видать, кто-то из воспитателей был ровесником Ерофеича и таким же болтливым к тому же. Мухин не мог отказать малышке, и согласно кивнул, надеясь, что ребёнок забудет о своём наивном желании, когда получит кулёк с конфетами и пряниками.
Однако, взгляд девочки неотступно преследовал Мухина. А за ним последовали тяжёлые мысли, которые давили книзу чугунными плитами. Ведь и сам Мухин, и его родители и все, кого он когда-либо знал, ничего, кроме своего участка не видели. Да, он огромен, но всюду одно и то же – копоть, вонь, усталость и тяжёлый труд. И от этого не сбежать. Детство – всего лишь мгновение, но оно остаётся с каждым до самой смерти. У Мухина самое яркое воспоминание – купание с друзьями в зловонном ставке. А ведь хотелось бы, чтоб, как на картинке – пушистый снежок, яркие звёзды и прозрачный воздух новогодней ночи. Во всём этом было обещание счастья. Нового, яркого и сияющего, такого, каким оно видится лишь в детстве. Дочка вырастет и что она будет помнить?
Мухин гнал от себя эти мысли, как тараканов от мешка с сахаром, но те с той же тараканьей настойчивостью возвращались снова и снова. Наконец, в голове сама собой родилась простая, но пугающая схема: провода, железяка, вспышка… А потом электричество кончится и все увидят снег, а ещё обугленный труп Мухина. Хотя, вдруг он возьмёт, да и выживет? Ведь экскаваторщику могло не повезти, а Мухин счастливчик – не убился ведь тогда, когда с крюков сорвался. Но труп экскаваторщика назойливо пугал своей обожжённой безысходностью. Мухин тяжко вздыхал и продолжал работу. В конце-концов, живут же все без снега. Проживёт и дочка, подрастёт и станет, как мать, открывать бочки с едкими химикатами. Среди всё тех же дымов, испарений и теней, что лопочут на незнакомых языках, глядя сквозь тебя. Потому что и для них ты – всего лишь тень среди заводской копоти. Нормальная жизнь. Как у всех. Мухин всхлипнул и крепче ухватил тяжёлый лом.



Тьма моргнула изумрудной точкой. Потом ещё раз и снова – этак игриво, многообещающе. Яркие цифры зеленовато подсвечивали сумрак с угольно-чёрного табло электронных часов, крепко слипшись в два числа - двадцать три и пятьдесят девять. А точка промеж них моргала, отмеряя секунды и будто подначивая Мухина: «Скоро, совсем скоро всё случится. Или не случится. Что скажешь, Мухин?». Но тот молчал, крепче сжимая лом. Гладкий, отшлифованный грубыми ладонями металл нагрелся и противно щекотал кожу нервной испариной, липкой, словно клей или сопли. Бр, гадость!
Мухин сплюнул в пыльную мглу. А ведь так хорошо всё начиналось… Ещё на прошлой неделе шурин передал канистру малиновой браги и поздравления с наступающим. Мухин в ответку передал тому именной нож с наборной ручкой, который ему сделали на заказ ребята с арматурного за то, что он, работая по ночам, расчистил им подвал под новую раздевалку с душевой. Хлама там было столько, что другой бы мигом спину сорвал, но Мухин не зря свой хлеб ел – в касте разнорабочих с детства учили, как правильно тяжести таскать или, там, ломом орудовать. Та ещё наука, как любил говорить старик Ерофеич.
Помощник машиниста ухватил свёрток с подарком, понимающе кивнул, когда Мухин показал фото шурина и название станции, на которой тот выйдет к дизельэлектроходу. Потом промасленный железнодорожник прогавкал что-то на своём языке и вскарабкался в гудящую утробу огромного тягача. Хотелось бы Мухину знать, какие места проезжают эти счастливцы. Только, кто ж ему расскажет! Каждая каста имела своё общежитие, столовую и говорили все промеж себя на особом, своём языке. Машинисты не понимали разнорабочих, кузнецы считали полной тарабарщиной речь крановщиков, а стропальщики… Этих гадов Мухин особо ненавидел.
Он тогда едва писать-считать научился, стал на работу выходить. Тяжко поначалу было, как и всем, а эти скачут по штабелям, крюки цепляют, да командуют крановщиками. Заметили, с какой завистью Мухин за их маневрами наблюдает, ну и подозвали его жестами. Хочешь, мол, с нами работать? Тот и закивал, как дурень. Дурень и есть – те только подшутить хотели. Показали, чтоб крюки держал. Мухин ухватился, а те скомандовали что-то по рации, кран его и вздёрнул кверху. Висел долго, кричал, уговаривал, а те внизу, знай, хохочут. Зеваки собрались, все по-своему лопочут, да подхихикивают. Мухин глянул вниз – мелкие все, словно тараканы. От высоты аж дыхание стиснуло, а пальцы сжали крюки со всех сил. Только сил-то надолго не хватило – свалился Мухин вниз. Хорошо, бетон ещё не схватился – принял мягко, но ногу Мухин всё одно сломал. Так и хромал с тех пор. Нет, с чужими не особенно разговоришься. Только диспетчера и начальники несколько языков знают, но те всегда особняком держатся и чирикают на своём наречии, будто тебя и рядом нет. Разве что скомандуют чего коротко и опять нос кверху.
Как Ерофеич говорил, что коль уж родился, да за лом с ведром ухватился – так с ними по жизни и прокатился. Из своей касты не выпрыгнешь, хоть ты лопни. А ещё старик рассказывал, что кругом всё одно и то же. Ты, говорит, ещё попробуй до конца нашего участка добраться, а там другой участок с десятками цехов, дальше третий и так ещё много раз. Потом, говорит, совхозы и скотобазы, а там и край Земли. И никто, говорит, ничего тебе не расскажет, хоть ты все языки выучи. Те же машинисты с дизельэлектроходов, до границ участка доезжают, в тупик упираются, а там всё, что в наших цехах наработали, перегружают на другие составы и везут на следующие участки дальше обрабатывать. И везде всё одинаково – дым, пар, грохот и пыль до небес. Примерно это же Мухину учителя рассказывали. Только они ещё говорили про море, и что Завод делает всё для дамбы, которая нужна, чтобы море за край земли не вылилось. И что все обязаны знать своё место. А то захочется Мухину на море, потом Ерофеичу, Хлюпову, Козлобородько и всем-всем – Земля накренится под весом толпы и море-таки выльется в пустоту.
Мухин вздохнул и попытался отогнать грустные мысли, напомнив себе, что сегодня ночью наступит Новый год, а у него теперь есть, чем любимую жену угостить. Он нарочно выплеснул под ноги немного смазки из ведра, чтобы на обратном пути протереть вязкой глянцевой жижей сапоги. Бабам нравятся парни в начищенной до блеска обуви. Проходя мимо ставка, Мухин замешкался. На него вообще под Новый год накатывало что-то – не то тоска, не то, наоборот, тихая радость какая-то. Не мог он в такие моменты в себе разобраться. Вот и сейчас вспомнил, как с женой тут познакомился. Давно это было, на масленицу, когда старые покрышки жгли у воды. Несмотря на копоть и ночную тьму, он её сразу разглядел в отблесках пламени и решил, что это его баба. Так оно и вышло.
А память всё гнала его дальше. Вот он уже мальчишка и с другими пацанами ныряет в ставок, несмотря на жуткую вонь, исходящую от воды. А вот они с друзьями лепят грязевиков к новогоднему празднику. Фигуры из комьев липкой грязи выходили презабавные, но вот оттираться потом приходилось долго. Зато было весело, и верилось, что мир вокруг огромный. Оказалось, что вокруг огромный Завод. Дым, пар, грохот, огонь и пыль до небес. А ещё усталость, боль в мышцах и костях, ночные судороги, да кашель по утрам. Мухин вдруг разозлился и решил пнуть грязевика, слепленного неумелыми детскими руками. Хорошо, что перед этим успел вёдра поставить. Грязевик зарычал и угрожающе пополз в сторону Мухина. Тот не на шутку перепугался, не сразу поняв, что перед ним перепачканный котельный мазутчик, который всего лишь раньше времени решил выпить в честь праздника, удобно устроившись в компании грязевиков на берегу ставка.
Вот ведь, напугал, сволочь! Но Мухин не мог на него злиться. Он, может, и сам бы сейчас рядом валялся, но жене обещал…, а ещё дочь. Замечательная маленькая принцесса его совершенно озадачила. Неделю назад он подарил ей удивительную картинку, которую нашёл среди хлама в подвале арматурного цеха. Маленькая прямоугольная картонка, а на ней… Нечто совершенно изумительное – ночь с частыми звёздами по всему небу, пушистые деревья, укрытые сверкающим белым покрывалом, уютный домик со светлым окошком и прозрачным дымком над куцей трубой. Даже грязевик на той картинке был белый и красивый, а ведро на его голове сияло отражениями звёзд, не ведая ни пятнышка мазута или мастики. Ерофеич объяснил Мухину, что так выглядит снег.
Этот самый снег раньше случался под Новый год и делал всё красивым и чистым. А теперь он остаётся в небе, а через туманы из копоти и горячих цеховых газов проникает лишь стылая слизь жуткого трупного цвета. Ерофеич даже похвастал, что как-то в молодости видел снег, когда в зиму на целый день электричество кончилось. Тогда дымы рассеялись ненадолго и… дальше Ерофеич прекратил рассказ, безуспешно пряча слёзы от товарищей. В другой раз все посмеялись бы над слабостью старика, но теперь каждый молчал. Никто даже не хмыкнул. А Мухин позавидовал удивительному опыту старого работяги. Потом сам вспомнил, как однажды кончилось электричество. Он видел обугленный труп экскаваторщика, который ковшом зацепил провода, соединив их пылающей дугой ослепительной вспышки. Но тогда было лето и цеха не остановились – подключили запасную линию.
Мухин нервно сглотнул, моргнув в ответ на подмигивание зелёной точки. Вот и ещё одна секунда растаяла без следа, словно снег, которого он так никогда и не увидит. Снег. Белый, пушистый и с холодным дыханием праздничной свежести. Когда он пришёл в детский блок и спросил дочку, что она хочет в подарок, та показала ему на замусоленную детскими пальцами картинку и прощебетала о своём желании увидеть снег. Откуда она узнала? Видать, кто-то из воспитателей был ровесником Ерофеича и таким же болтливым к тому же. Мухин не мог отказать малышке, и согласно кивнул, надеясь, что ребёнок забудет о своём наивном желании, когда получит кулёк с конфетами и пряниками.
Однако, взгляд девочки неотступно преследовал Мухина. А за ним последовали тяжёлые мысли, которые давили книзу чугунными плитами. Ведь и сам Мухин, и его родители и все, кого он когда-либо знал, ничего, кроме своего участка не видели. Да, он огромен, но всюду одно и то же – копоть, вонь, усталость и тяжёлый труд. И от этого не сбежать. Детство – всего лишь мгновение, но оно остаётся с каждым до самой смерти. У Мухина самое яркое воспоминание – купание с друзьями в зловонном ставке. А ведь хотелось бы, чтоб, как на картинке – пушистый снежок, яркие звёзды и прозрачный воздух новогодней ночи. Во всём этом было обещание счастья. Нового, яркого и сияющего, такого, каким оно видится лишь в детстве. Дочка вырастет и что она будет помнить?
Мухин гнал от себя эти мысли, как тараканов от мешка с сахаром, но те с той же тараканьей настойчивостью возвращались снова и снова. Наконец, в голове сама собой родилась простая, но пугающая схема: провода, железяка, вспышка… А потом электричество кончится и все увидят снег, а ещё обугленный труп Мухина. Хотя, вдруг он возьмёт, да и выживет? Ведь экскаваторщику могло не повезти, а Мухин счастливчик – не убился ведь тогда, когда с крюков сорвался. Но труп экскаваторщика назойливо пугал своей обожжённой безысходностью. Мухин тяжко вздыхал и продолжал работу. В конце-концов, живут же все без снега. Проживёт и дочка, подрастёт и станет, как мать, открывать бочки с едкими химикатами. Среди всё тех же дымов, испарений и теней, что лопочут на незнакомых языках, глядя сквозь тебя. Потому что и для них ты – всего лишь тень среди заводской копоти. Нормальная жизнь. Как у всех. Мухин всхлипнул и крепче ухватил тяжёлый лом.



Изумрудный глаз подмигнул снова. Мухин начал вести отсчёт секундам сразу, как правая цифра из восьмёрки обернулась в девятку. Зёлёные вспышки маленькой точки стали прогонять последние секунды старого года и остатки его, Мухина, мгновений. Сорок пять, сорок четыре… Он понял, что электричество надо ломать в нужном месте – в большой жёлтой будке, к которой сходятся провода. Тридцать девять, тридцать восемь… Дверь была заперта, но лом – универсальный ключ от любых замков. Сумрак гудел от напряжения. Электронные часы на стене тускло высвечивали крутые бока трансформаторов и ленты электрических шин, звенящих от бегущих по ним токов. Тридцать, двадцать девять… Людей не было, и это хорошо – Мухин, и впрямь, счастливчик. Пятнадцать, четырнадцать… Мухин надеялся, что любимая простит его, пусть и не сможет понять. Двенадцать, одиннадцать…
А это страшно. Очень страшно! Мухин сжал лом дрожащими пальцами и прицелился. Если бросить и отпрыгнуть подальше – есть шанс. Семь, шесть… Кого он обманывает? Никаких шансов. А может, это был всего лишь сон? Серый и скучный, про дым, грязь, вонь и усталость. А теперь он проснётся, обнимет жену, поцелует дочь… Пять, четыре… Нет, это конец. Вспышка боли и вечная тьма. А может, просто уйти? Три.. Никто ведь не узнает. Два, один…
С Новым годом, дочка…



Мухина-младшая была счастлива. Это лучший праздник в её жизни. Ночью, когда дети в блоке не спали, надеясь подсмотреть, как приходит Новый год, вдруг кончилось электричество. Воспитатели принесли свечи, а снаружи бегали люди с факелами. Очень красиво. А утром… она увидела белые пушинки, которые падали с неба. Электричество уже вернулось, небо опять затянул дым, а цеха дышали горячими парами, но девочка успела поймать рукавичками несколько снежинок. Одну даже попробовала языком – это было щекотно и колюче-прохладно.
Теперь Мухина-младшая без устали теребила маму за рукав, спрашивая, когда же придёт Мухин-папа. Ей не терпелось похвастать перед ним своими новогодними приключениями. А ещё она вырезала для него из бумаги снежинку – такую же красивую, как та, что спустилась с неба ей на ладонь.

Обидно, что только девятое однако. Заслуживает лидерства.

Нет, не понравилось. Мир хорош, грязевик-снеговик, но поступок ГГ не по нраву.


зы. Ну два одинаковых куска же!

Да, в этот раз, что удивительно, рассказ на Грелке хвалили. И был бы в финале, если бы в этот раз не особые условия с сокращением финала. В общем, сам даже удивился, как рассказ в этот раз приняли.

Мир решил такой описать, когда недавно пытался посмотреть тошнотворный фильмец Линча "Голова-ластик". Там всё действие происходит на каком-то необъятном городе-заводе. Шум, лязг, дым постоянно. Люди все какие-то увечные, больные в этой связи. Навеяло, в общем.



Одинаковых куска чего?

Повторяется часть текста от "Тьма моргнула изумрудной точкой." до "Как у всех. Мухин всхлипнул и крепче ухватил тяжёлый лом." - просто вы видно вставляли текст частям и получилась первая часть два раза.

А почему могли не принять? Прекрасный рассказ ..

Просто публика там такая... строгая что-ли.

Нет, Просто мы видим Мухина в критической ситуации, потом идёт большой многоярусный флэшбэк, который замыкается на той же решающей последней минуте перед Новым годом.

Очень понравился рассказ. И мир очень логичный и обьемный, и главный герой. Понимаю его мотивы. Самой хотелось шарахнуть.

ПС. из арматурного.
И еще я бы убрала разьяснение в середине, что именно Мухин собрается сделать. Про труп-вспышку-лом-нет шансов - вот это вот все. Тогда он гораздо эффектней будет крушить в конце, мне кажется.

А в остальном здорово. Понравилось обьяснение про дамбу и море, сразу многие моменты прояснились.

эээ..пресыщенная?) не то, что мы - крестьянские дети))

Не так, но на первый взгляд конкуренция там более концентрированная и в комментариях обычно меньше стесняются.

Спасибо большое.

Сложно читать в электронном варианте сплошной текст без деления на абзацы...
И фамилия Мухин мешает. Настраивает на что-то юмористическое.