Город разрастался, каждым часом от полуночи до полуночи пожирая пространство. Минуты взмывали небоскребами, секунды ветвились магистралями, тысячи часов небрежно ложились тротуарной плиткой. А весна свинговала, взламывала этот зациклившийся узор, таранила обледеневшую глиняную крошку, вызверивалась оскалом невостребованных пауз.
Артего ломал голову над тем, какая сволота вздумала на него настучать. Внеплановая инвентаризация была сейчас совсем некстати. У Артего не доставало нескольких мгновений из жизни некоего Заева, невзрачного делопроизводителя из минкульта. Артего безучастно покусывал крышку бумажного стакана с кофе, стоя у окна, пока ревизоры дотошно перебирали каждую архивную пылинку у него за спиной. Но это же вопрос времени – так или иначе они доберутся до нужного файла. Вопрос времени… Время меняло пейзаж за стеклом не исподволь, как вода, нет, оно уже давно переспорило воду – и в пене дней, и в лобызании камней.
За спиной кашлянули. Артего мучительно скривился и тут же спохватился – гримаса досады в отражении распалась, растворилась в стеклянной мути, он обернулся, пряча в учтивой полуулыбке шпаргалку с готовыми оправданиями.
– Мне нужен Артего М. Совинский, – на пороге распахнутой двери офиса стоял немолодой, но не тронутый временем, мужчина в пугающе тесном костюме, до того тесном, что похож был на сжатую пружину, готовую выстрелить при первом же неверном ответе собеседника.
Ревизоры проигнорировали появление постороннего, Артего же ему обрадовался, несмотря на очевидную его враждебность. Издержки профессии, что делать. Клиент, которого Артего не узнал в лицо – тоже обычное дело. Наверное, несложный случай. Чего он тогда так набычился? Артего выбросил стаканчик из-под кофе в корзину и, деликатно подхватив незнакомца за талию, вывел в холл.
Приёмную и секретаршу он делил со страховой компанией в равных долях, но давно хотел пересмотреть этот пункт: его клиенты не рвались к нему на приём. Хотя иногда глаза недовольных клиентов страховщиков натыкались на дверную табличку с его родом занятий, и им приходила в голову нелепая мысль воспользоваться его навыками. Увы, у него другой жанр.
– Напомните мне ваше имя, – Артего жестом пригласил гостя присесть на диван для трудных клиентов. Тот немедленно утонул в мягких подушках и плюшевых игрушках и тотчас сам на толику смягчился.
– К счастью, – подчеркнул гость, – не имел чести, – подчеркнул он ещё жирнее, выделив этим жиром подоплёку сарказма. – Моё имя вряд ли вам о чём-то скажет, поэтому я назову другое – Евгения Масеева.
Артего пожал плечами, это имя тоже молчало. Да мало ли евгений на белом свете.
– Она взяла в кредит не много – март 1999 года, она каждый год его берёт, и расплачивается тоже мартом, потому что не хочет… не хочет проживать март по-другому… Плюс проценты – девятнадцать процентов апреля, и на вторую неделю она всегда возвращалась. А в этот раз – уже конец апреля, но её нет. У неё безупречная кредитная история! Она не могла отказаться от погашения! Я уверен, с ней что-то случилось! Она застряла в том марте!
– С чего вы взяли, что застряла? Застрять, знаете ли, тоже не так-то просто. Могла и овердрафтом воспользоваться. Или сбежала от вас где-то здесь… сейчас, в смысле… уж простите. Неспроста же она от вас каждый год назад мотается. А от меня-то вам что нужно?
– В банке мне сказали, что она записана на вас. Вы же занимаетесь возвратом должников, значит, вы её найдёте. Я слышал, вы служили на флоте. Не знаю, что вас сподвигло опуститься до таких, – он не сдержался и презрительно выгнул губу, – занятий, но мой дед был капитаном, и для меня моряк – это…
– Давайте без пафоса.
– Как угодно. Она никогда не задерживалась. И сбежать не могла! О чём вы говорите? У нас дети, у нас семья, мы вместе уже больше десяти лет!
Артего выудил из кармана смарт и обновил базу.
– Нет вашей Масеевой или как её там… Может, в листе ожидания?.. Ага, вижу, жёлтый список, группа слабого риска, задержка на… месяц? Странно. Она даже основной долг не погасила, не говоря уже о процентах. Получается, она из того марта вообще не выходила?
– Вот видите! – Посетитель рванулся вскочить, но подушки утянули его назад.
– Я вижу, что банк ещё не включил ей счётчик и не дал мне команды «фас»… Не надо кривиться, вы ведь ко мне за тем же пришли. Значит, она каждый год на месяц с лишним сбегает от вашей семейной идиллии? Не поделитесь почему и… к кому?
Масеев сжал бледные губы, словно не давая вскипевшей вмиг горечи выплеснуться наружу, на плюшевого тигра, которого он теребил беспокойными руками.
– А почему люди берут прошлое в кредит? Вы же без работы не сидите, судя по вашему офису? Значит, знаете, почему. Знаете, что кому-то повезло в жизни больше, чем другим, и у них были моменты, которые хочется переживать снова и снова, и за них не жаль отдать часть настоящего. У Жени такой момент был девятнадцать лет назад. Короткий, но яркий, и я не вправе отнять его у неё – потому что не способен его заменить, к сожалению. Думал, дети её привяжут… заставят забыть… Не вышло, – он опустил голову, и жёлтая полоска на игрушечном тигре потемнела, промокла прозрачной слезой. – Но ведь она всегда возвращалась!.. Я вам заплачу. Деньгами, конечно.
Мужские слёзы – будничная картина в его работе, к ним Артего привык, хоть коллекцию собирай – такие все разные, не то что женские. Но лучше слёзы, чем другие способы выклянчить отсрочку.
– Вот вам бумага, запишите все данные – куда, к кому, когда, сколько. Оставьте секретарю, и свободны. Я посмотрю, что можно сделать, и свяжусь с вами.
Вдобавок к недостаче у Артего нарисовалась ещё и потеряшка. А то и вовсе беглянка. А то и вовсе… Да чёрт знает что там могло случиться, особенно с таким безупречным заёмщиком. Про субституцию даже думать не хотелось. Анахроники, бесово ребро, будь они неладны!..
Артего вернулся в свой офис. Ревизоры всё так же деловито и без стеснения копались в его вещах. Он безуспешно сверлил им спины свирепым прищуром и мысленно планировал заброску.
***
Артего вдохнул слишком резко и закашлялся. Ветер вонзался в лицо, солёные брызги дробили воздух, царапали обветренные губы. Густая метель слежавшимися за зиму снежными клочьями черкала пейзаж, не давая Артего определиться, куда его занесло. Со временем он не мог ошибиться, а место – что ж, это всегда сюрприз.
Он закрыл глаза и снова вдохнул воздух – Балтийское или Охотское? Или Северное? Точно не Ла-Манш. Всё, других вариантов морей со снегом в марте он просто не знает. Слизнул брызги с верхней губы. Слишком солёные. Не Балтика. Его личные девяностые тут же отозвались в памяти вкусом «девятки». Но здесь, в этом воздухе свистели пули иных воспоминаний, здесь было что-то другое, что-то уникальное. Кирин! Сухой японский лагер он пил только раз в жизни, и ни за что потом не хотел размазывать этот вкус по всей остальной жизни. И что вышло? Сейчас он помнил только пиво, а не то, что с ним было связано. Но не брать же кредит ради пива!
Он озяб, промок, заиндевел солёным инеем. Пора было заняться делом. Март девяносто девятого. Как ни рылся Артего в своей памяти – он будто нырял в пустую заброшенную могилу, сырость, мрак и паутина встречали его там – ну, что за странное время! Его жизнь на этом отрезке словно делала передышку – где был, что делал, с кем зависал? Впрочем, сейчас это было ему на руку – работать проще, ничего не тормозит. Объект был рядом, в пределах видимости от точки его заброски. Должен быть рядом. Чаще всего так и бывало. Даже если объект загуливал, забывался, даже если намеренно скрывался, его времяположение вычислялось на раз, а место формировалось автоматически. Но сейчас объекта не было.
Метель унялась, белое кружево истлело, расползлось, мир обнажился. Обалдевшая от тающих снежных прикосновений вода Нагаевской бухты сияла во всю дурь голубым, нежилась, плескалась между двумя мысами-увальнями, зажимавшими её с обеих сторон в тиски фиолетовых холмов. Колыма вовсе не серая и не страшная. Что за чёрт? Артего забеспокоился. Дежавю во время заброски – плохой знак. Пиво, бухта – откуда всё это всплыло? Он уже кого-то вытаскивал отсюда? Не из этого времени, а из этого места? Он огляделся по сторонам и, не найдя вокруг ни одной живой души, достал смарт. Пролистал заказы. Педантом Артего не был, но места в отчётах отмечал всегда. И Магадана он там сейчас не видел. Он ещё раз проверил координаты заброски – ошибки не было, они в точности совпадали с координатами начала кредита.
Негласная инструкция в таких случаях отправляла в ближайший бар. Впрочем, она и в других случаях отправляла в бар. Официальная же требовала прежде всего заявить о проблеме. И тогда получить разрешение на активацию маячка. Но Артего не хотел громоздить проблемы, у него и без этого их выше головы, так и до дисквала дойдёт. И без маячка найдём мы вашу потеряшку, и не с таким справлялись. В бар – так в бар, тут и думать нечего.
Бар, девяностые, Колыма… У Артего аж засвербило в носу от жажды приключений, и, запахнувшись воротом пальто, он двинулся в сторону города – сверкающего низкими заснеженными крышами, неплотно застроенного, не нагруженного людским бременем. За всю дорогу ему попалась только парочка: он – половинкой чёрного бушлата обнимает её узкие плечи в тонкой рыжей дублёнке, она – зябко ёжится, целует его красную стылую руку на своём плече, они – бредут неразделимо куда глаза глядят, перешёптываясь и пересмеиваясь. Артего хотел обогнать их, но передумал и приотстал. И не зря. Они и привели его к вывеске «Кафе-бар Звезда». Небогатая фантазия хозяев сказывалась и на интерьере. Зато хоть отопления тут не жалели. Парочка нырнула за пластиковый стол у окна, а Артего присел у стойки и заказал водку и кофе. Ждал, грея дыханием руки и пытаясь разглядеть получше лица той парочки за столом. Они уткнулись лбами друг в друга и в меню – принтерные распечатки в прозрачных файлах. Сейчас она начнёт скрести ногтями заусенцы на пальцах, а он крикнет «Полундра!» и прикроет её руки своим лапищами.
*
…у неё смешная шапка, таких здесь не носят, она вообще вся не такая, как он привык, он до дрожи хотел её, зубы сводило, но им некуда было пойти, и вся дрожь выходила через его руки и рвалась в её руки, будто позвонки выдёргивало – точно! – вся змея позвоночника выворачивалась из нутра и прямо туда, через кончики пальцев, к ней, в её нутро, и петарды из-под рёбер выстреливают крыльями, да что она там говорит, какие крыши, да неважно, он улыбался, как дурак, гладя её ладони…
*
Артего залпом выпил водку, взял кофе и перенёс его на стол к парочке. Выдвинул стул, присел. Парень продолжал улыбаться, не отводя глаз от девушки. Артего тоже больше интересовался ею. Волосы прямыми смоляными струями лились из-под шапки, почти полностью занавешивая её лицо и чёрные сердитые глаза. Она не спешила открываться непрошеному гостю. Никто из них троих не топорпился нарушить молчание.
– Готовы заказать? – Барменша – типовая, общепитовская, безразличная – потрясла засаленным блокнотиком с привязанным к ней карандашом и шмыгнула носом. – Алё! Что сидим, кого ждём?
Девушка подняла голову, откинула чёрные струи. Ей было сильно за сорок, она могла бы сойти за мать этого матросика.
– Два «кирина» лагер по ноль пять и сухарики, – матросик подарил широкую улыбку и барменше, у него такого добра сейчас было навалом.
– Холодное пиво-то, вам бы чего согреться, мамаша, – она осуждающе поджала губы в сторону «мамаши». – Тоже мне, родители. Давайте, я вам фирменный коктейль приготовлю, «Колымская слеза», всю мерзлоту из тела высасывает, вот такая вещь! – Она вернула она улыбку парню, не жалея процентов, сладкую-пресладкую, словно полпачки рафинада в чай отсыпала.
Парень нахмурился, сбросил улыбку, метнул испуганный взгляд на спутницу, пожал плечами и вновь до краёв переполнился любовью. Барменша ушла.
– Если вы за мной, то зря стараетесь, я здесь больше не по своей воле, – Евгения Масеева взглянула Артего прямо в глаза, бесхитростно, без задней мысли, так, что он немедленно ей поверил.
– Это мы ещё посмотрим… – Артего отвернулся от найденной потеряшки и обратился к её кавалеру. – Я прошу прощения, что так вломился в ваш любовный парадиз. Меня только одна деталь интересует – сколько лет вашей спутнице?
– Что? Вы что, думаете, она несовершеннолетняя? – Матросик озадаченно переводил взгляд с одного на другую. – Женя? Ты же говорила, ты на четвёртом курсе…
*
…студентов на той улице было много, но она не их смущалась, там проходила канализация, подо всей улицей, с широкими люками через каждые пять метров, и она тянула его на другую сторону, где поменьше воняло, а ему было всё равно, где целоваться, он уводил её за самое широкое дерево у ограды горсада, впивался в жасминовые губы, упирался ладонями в её ладошки и в тёплую шершавую кору клёна, – ну, Миха, – ну, что Миха, – ну, они же смотрят, – ну, и что, пусть смотрят, он снова целовал, она хотела завернуться в его запах – соли, железа, гари, но канализация была сильнее, и она снова тянула его дальше, с той улицы, ещё куда-нибудь, лишь бы ничем не испортить его запах…
*
– Не переживайте, юноша, с законом у вас проблем нет. А вот у закона с вами…
– Миха здесь вообще ни при чём. Я же вам сказала, я не могу сама вернуться, пока…
– Да вижу я! Что вы заладили? Субститут – тоже не смертельно! Хотя такой свиньи мне ещё никто не подкладывал. Вы в курсе, что ваш муж там шумиху поднял на весь белый свет, и если до Управления дойдут слухи, что заёмщики субституцией подрабатывают…
– Вы меня не слышите? Меня похитили. Меня ту. Меня отсюда. Когда я появилась здесь, меня той здесь уже не было, и я не смогла интегрироваться. Я здесь сама по себе, хотя он, – она кивнула на Миху, который слушал их, катастрофически не усваивая поток информации, – он видит меня той, тогдашней. И я зациклилась. Застряла в этом чёртовом марте, куда и так всю жизнь возвращалась!… Я не знаю, кто заказал меня. Вернее, догадываюсь, но… Столько лет терпеть, и вдруг?
– Муж? Да бросьте! Он ко мне в слезах пришёл и в слезах же от меня ушёл. Переживал, что вас засосало в долговую петлю. Всё золото мира за вас обещал, – Артего нервически приврал.
– Он никогда меня не ревновал, просто принимал, как данное, отпускал без истерик, встречал без допросов.
– Идеальный муж. Не подскажете, где ему памятник поставили?
– Не представляю, кому ещё мог понадобиться мой субститут из девяносто девятого, я тогда больше ни с кем не встречалась, кроме Михи. Не Миха же? Это не логично, он же и так здесь, со мной.
– Ладно, разберёмся. За субституцию пожизненную конфискацию не припаяют. Всего пять лет, и без права кредитования. Вы же не рецидивист, не контрабандист-анахроник. Дайте мне пару часов, я вернусь и всё улажу. У меня свои люди на чёрном рынке, к анахроникам подходы знают, подскажут, кто хотел с вашим субститутом поразвлечься. А если идеальный муж объелся груш и съехал с катушек, это мы тоже узнаем.
– Три «Колымских слезы»! – Барменша звонко спикировала на стол подносом с тремя гранёными стаканами в кружевных подстаканниках. Из стаканов взметнулась и тут же смирно улеглась обратно дымная чёрная жижа. Подстаканники выгодно подчёркивали черноту жижи несмываемой рыжиной налёта. На кромку каждого стакана было насажено по ломтику потемневшего яблока. – Ну и народ пошёл! При сыне проституток обсуждают. Его, что ли, девственности лишать собрались? Это морячка-то? Он у вас и так красавчик, бесплатно своё получит. Во народ! Пятьсот рублей! – Барменша смачно припечатала оторвыш из блокнота к столу. – Бесплатно, – метнула она скользкий шепоток парню и гордо удалилась.
Артего скептически осмотрел поднос. Нефть они тут пьют, что ли?
– Я не прощаюсь, к сожалению, – он достал смарт и приготовился к возвращению. – Никуда не уходите.
Никому и не пришлось никуда уходить. Включая Артего. Входная дверь хлопнула, грохотнули шаги. Артего на шум не обернулся, а зря. Он не успел нажать кнопку возврата, а его уже крутануло вокруг собственной оси – как и бывало обычно при переброске. Но, кроме того, что он оказался на другом стуле – напротив Жени, а Михи нигде не было – больше ничего не изменилось.
*
…не ешь, не ешь снег, а он хрустит, он слаще мороженого, слаще не бывает, слаще только ты, рельсы пахнут креозотом и лошадьми, провода режут небо, режут, а небу хоть бы что, он лежал на снегу и подпирал себя лопатками, если лечь на снег, кажется, что взлетел, на целый взмах, на целый дом над городом, паришь, и только краем глаза видишь окаёмы крыш, карнизы, оранжевый всполох сигаретного вдоха за стеклом на втором этаже, не ешь его, кричит она, протискивая воронову макушку в узкую форточку, ссора закончилась, можно возвращаться, но он же такой сладкий…
*
«Колымские слёзы» всё также дымились и, кажется, ни на градус не остыли. Миха машинально отцепил яблоко от стакана и сунул его в рот.
– Ты сильно изменился, – Женя с новым жадным интересом смотрела на него, ощупывая взглядом каждую чёрточку, морщинку, ресничку, медлившую упасть с левой щеки. – А шрамик под ухом на месте, я не сразу заметила, не узнала. Помнишь, ты сцепился здесь с каким-то лагерным, и он задел тебя этим подстаканником. Не помнишь? Барменша промывала тебе рану «колымской слезой»… Не помнишь. Давай вспоминать, милый. Похоже, что мы в этом марте надолго и прочно застряли.
Миха Совинский взял стакан с жижей, понюхал её – ну точно же нефть! И медленно выпил.