Уважаемые форумчане!
Размещаю фрагмент нового рассказа.
Желающих прочесть все прошу пройти по прилагаемой ссылке. Предупреждаю, что чтение платное, но плата очень небольшая.
https://www.knizhnyj-larek.ru/products/vsev...ovtsev-zhizn-2/

ЖИЗНЬ/2
-Такси! Эй, такси, черт возьми! Ослеп?!
Длинный желтый кабриолет резко вильнул с третьего ряда к бордюру, подрезав сразу двух. Кто-то возмущенно загудел, но в вое этом было больше бессильной обиды, чем угрозы.
- Пшел вон, - вползвука отругнулся я, плюхаясь на сильно продавленное заднее сиденье.
Водила живо обернулся:
- Чего?
- Ничего, - я махнул рукой вперед. – Не тебе. Жми!
Он кивнул, мигнул поворотником и рванул, не спросив куда.
- Пока прямо, а там скажу, - велел я. Он вновь кивнул.
Тут я заметил на его тонких смуглых пальцах два серебряных кольца: на указательном и безымянном, вычурно-резные, не простые. Хрен где такие купишь, я-то знаю.
Хм?..
Я всмотрелся. Видел лишь часть профиля, но все же… Да, скулы резкие, щеки впалые. Волосы черной конской кривой. Вроде латиноса, но не из них. Совсем другой. Теперь стало чудиться, что и «чего» он произнес с незнакомым акцентом.
Ну и кто он?..
Злясь на себя, я увяз в этой теме. Ну глупо же! Зачем мне это надо?.. Я не знаю, что со мной, жизнь меня гонит куда-то невесть куда, а тут на тебе, ломай голову… Дурак!
Я выругал себя сперва так, потом стал загибать покрепче, поскольку не мог отвязаться, ломал и ломал башку впустую, без ответов. Кто он? Серебряные кольца, а?..
- Возьмем? Вон того, ага!
Такси так рыскнуло вправо, что я моргнуть не успел, не то, что слово сказать. Рот, правда, открыл, но тут же закрыл.
- Куда вам? – глухо спросил стоящий.
Сумрачный тип. Темный костюм, галстук, шляпа – как на машине времени из прошлого принесло. В наши дни этакого и не сыщешь. Седые виски под шляпой.
- Куда? – таксист воззрился на меня. Глаза черные, зрачков не видать.
Да кто он, черт! Цыган?..
- Поехали, - мрачный сел рядом с шофером.
- Ага, - тот с готовностью дал по газам, мы понеслись в потоке. Я зачем-то оглянулся.
- Через китайский квартал давай, - вдруг приказал тип.
Мысли мои смешались безнадежно, я с тоской осознал, что их уже не разгрести. А это значит – жди того же…
Разве я сказал, куда еду? Нет! Но не помню. Может, сказал? Может быть. Ну и куда?.. Китайский квартал! Ни в какие ворота.
Кабриолет скрипуче затормозил у светофора на подъеме на мост. Пешеходы негусто потекли слева направо, справа налево, я смотрел, болезненно не понимая, что вижу, и стремясь обмануть себя: мол, это просто так, это не то… Да куда там! Себя не обманешь. Конечно, не просто, конечно, то самое и есть. Один в один.
Загорелся зеленый, запоздалый пешеход пустился вприпрыжку, вскочил на бордюр. Мы тронулись, огромная машина без труда взяла ход в гору, промчалась по мосту. Узкая речка мелькнула меж бетонных берегов.
Началось!..
Впервые это случилось неделю назад. Я шел по делам – ровно, не опаздывал, не спешил. О чем думал? Черт знает. Может, ни о чем. На секунду задержался у витрины, где на безголовом манекене туго был натянут пижонский джинсовый пиджак…
Вот тут-то меня и качнуло.
В прямом смысле. Точно воздушная волна ударила и выплеснула меня из меня.
Мутно говорю? Ну и ладно, все равно иначе не скажешь. Меня выплеснуло, я взмахнул руками – то есть, думал, что взмахнул – и взлетел легко и просто, легче не бывает, зная, что могу лететь куда хочу и как хочу, владея собой и полетом в абсолюте.
Чувства? Отказ чувств. Ни шока, ни восторга, ни испуга – ничего, что можно было ждать. Взлетел, остановил себя, взглянул: улица, суета, машины, люди. Я. Вот он я, стою, смотрю в витрину. Отвернулся, пошел.
Бог мой, это я?! Это я так хожу – мешок, мешком, сутулясь, волоча ноги?.. Не может быть. Это не я.
И я порхнул к бредущему, к его обвисшим плечам, согнутой спине – так и втянуло туда, в спину, в плечи, в голову, как дым в открытое окно.
Я странно ощутил груз своего веса – да, иду. Я. Вернулись чувства, мысли, но сумбуром, кувырком, плаксивой горечью. Шел не глядя куда, забрел куда совсем не надо. Тут спохватился, стал себя в порядок приводить, но легче не стало.
Ну, по уму, конечно бы вникнуть, рассудить, разобраться. Но не мог. Было страшно взглянуть вглубь себя: что я там найду?.. Я норовил прикинуться, что ничего не было. Хорошо бы совсем забыть, да не забудешь. Осталось оградить все это душевной стеной, надеясь, что дальше пронесет.
Не пронесло. Повторилось. И еще, и еще. Оно всегда начиналось с временных провалов: вот, скажем, сижу я дома в кресле – и вдруг уже в ванной, горячая вода хлещет во всю дурь, шум, брызги, пар. Где был? Кто отвернул кран? Я в одури, в пустоте, смотрю тупо, голо. Ванна, кафель, кран, зеркало. Что там за рожа?..
Я сознавал, что дело худо, тянет на визит к врачу. И сознавал, что не пойду, хоть режь. Нет. Нет! Это немыслимо.
Но что делать? Делать-то что?!
Что делать, я не знал. Мотался по городу, старался быть в людных местах. Толку не было. Эта напасть могла схватить в любой миг в любом месте, и всегда по одной схеме: провал в памяти, возвращение в одурь и медленное восстановление… А вот то главное, отрыв от тела – оно то было, то нет. То да, то обойдет. Сейчас не обошло.
Но я упустил миг отрыва. Вот я – метрах в пяти над землей, мчусь как привязанный к такси, где цыган, хмурый и я.
В общем, я уже привык видеть себя сверху вниз. Но тут меня так больно ткнуло.
Я очень сдал. Не сказать, как сдал! Эти последние дни пронеслись как годы, со всякими там вьюгами, ветрами, ливнями, выдув из меня мой реальный возраст. Я стал такой же как тот в шляпе, такой же старый, только не седой.
Это к чему?..
Да! Я вдруг ощутил, что не свободен.
Еще не легче. Раньше, оторвавшись, я мог летать, парить как угодно, только боялся. Но мог. А теперь очутился в плену чужой силы, совершенно беспомощен, совершенно в ее власти. Она погнала меня вверх.
Я летел в мегаполисном каньоне, меж зеркальных стен, сжавших пространство, видя в офисных окнах озабоченных деловых людей – как щипнула меня зависть! Вот же нормальная людская жизнь без всяких чудес, чтоб их черти взяли! А я?! Почему я превратился в рухлядь? Что со мной?
У меня не хватало духа сказать себе роковые слова: я схожу с ума. Так развивается болезнь. Но я понимал. И что дальше некуда, и это понимал. Надо решаться. Да.
Сила прекратила подъем, но мчался я по-прежнему, в прорезах небоскребных улиц, четко видя кабриолет под собой, хотя таких желтых такси, открытых и закрытых, там сновало несть числа. И увидел, как цыган шмыгнул в левый ряд, готовясь к повороту.
Китайский квартал – мгновенный, в один-два дома переход от парадной авеню в царство копченых грубо-кирпичных стен и подворотен. Насчет копченых – в самом прямом смысле, китаезы варят, жарят, пекут свою похабную жратву на открытом огне под открытым небом, как мать их, деды-прадеды из глиняных халуп. Они вообще живут здесь в добровольном гетто, ни во втором, ни в третьем поколении толком не говоря по-нашему, ни впуская никого в свою жизнь и не влезая в нашу. Ну…
Я ухнул вниз, сила бросила меня как чушь, больше не нужную, и я понесся к смерти.
Страх, ужас? Нет. Не успел. Не убился – влетел точно в себя, задом в зад на вмятом сиденье. Вздрогнул, всего встряхнуло судорогой так, что цыган тоже дернулся, вроде как хотел изумленно оглянуться, но не смог: улицу запрудила китайская толпа, где кого только не было, от детишек до дремучих старцев. Вся эта орава радовалась, пискляво голосила, а над ней трепыхалась туча воздушных змеев с разноцветными лентами. Ну, праздник какой-то ихний, мать их.
Машина встала.
- Ага, - растерянно сказал таксер. – Это как?
Да что же за акцент такой собачий? Никак в толк не взять.
- Давай! – вдруг взволновался седой. – Назад! Сдай назад!
- Куда? В какой назад? Нету назад!
Кольца! Серебряные. А?..
Китайцы с визгами, плясками и флажками заполонили все – да к этой мельтешне еще и гадский кухонный угар, прямо удар в нос, от смрада меня чуть не свернуло крючком.
- Назад! Давай! Дурак! Давай! Урод!!!
Сам дурак, шляпа. Сам урод. Орешь как… Ух! Скрутило-то как… Уй, худо! Вырвет. Сейчас вырвет…
В толпе возник один тоже в шляпе. Даже в плаще. И в темных очках. И усы дурацкие концами вниз.
Он пугалом мелькнул вдали и вдруг уже рядом. Плащ распахнулся как по колдовству.
Резь в животе исчезла. Здоров! Разом здоров, здоровее только ангелы.
Цыган, не открыв дверь, прыгнул через борт, чуть не зацепился каблуком, чуть не упал, но не упал – и в толпу, сшиб кого-то с ног, с грохотом полетела азиатская утварь, заверещал с десяток разных голосов, но я не смотрел, не слушал.

Нет, я не псих. Просто ни черта не понял в жизни. То есть теперь-то понял, что это было, к чему вело, все расклады понял! – да поздно. А это все равно, что не понял.
Кто я? Никто. Где я? Здесь нет теней, но нет и света. Есть вход, значит, должен быть выход. А может, нет. А я и здесь, и там, перешагнул порог, но не вошел, еще держусь, одной рвущейся ниточкой, пунктиром пульса, выход…
Я ни за что не зацепился в прошлой жизни – вот оно что, вот где самый гвоздь! Вроде бы даже я не разозлился ни на кого за все мои годы, хотя почти всегда был, черт-те знает, чем-то недоволен. Прошел жизнь с кислой рожей и потухшей душой, где ничего так и не вспыхнуло. Дни, времена? Да. Было и прошло. Чьи-то лица и слова, улицы, окна, вьюги, талая вода, полуденное тихое небо позднего лета. Я…
Мне и проститься не с кем. Но все равно прощайте. Хрен со всеми вами. Здесь не лучше, но что есть, то есть… Да, похоже, я один здесь, больше никого? Значит, все-таки лучше. Ну, тогда все.

Человек в плаще прекратил огонь. Из ствола пистолета-пулемета «Крисс-вектор» тек легчайший дымок.
Седой свалился головой под переднюю панель: захочешь – не согнешься в три таких погибели. Сбитая пулей шляпа валялась рядом. А тот, на заднем сиденье…
Жаль мужика. Попал под случай. Ну да что ж теперь! Авось в рай попадет.
Стрелок жалел и желал рая на бегу, в узком темном проулке, сдирая с себя плащ, шляпу, фальшивые усы. Все это он бросил как попало, автомат кинул в первую же дверь. Темные очки полетели в урну.
Он не боялся. Китайцы вмиг все свистнут, спрячут, ни один сыщик не найдет. Потом продадут. А за автомат, поди, передерутся до ножей. У них это легко. Друзья с детства, чуть ли не братья, а за копейку – вилы в бок.
Усмехнувшись, исполнитель свернул в проходной подъезд, перешел на шаг, угомонил дыхание. Поправил прическу, постарался беззаботно улыбнуться. И в уличную суету шагнул изящный моложавый джентльмен в светло-сером костюме, вроде бы строго офисном, а все-таки с неуловимым богемным шиком. Он вежливо посторонился, уступил дорогу мамаше с двумя детьми, подошел к газетному ларьку, посмотрел, вслушался… ничего не взял – и пропал в толпе.

***
Водка в полутьме и матовом графине казалась ромом или коньяком – иллюзия настолько достоверная, что я усмехнулся:
- А это точно водка? Не коньяк, ничего никто не спутал?
Сказал полушутя, но Виктор ответил хмуро:
- Коньяк не пью.
Я ухмыльнулся не то, что шире, но кривее, правый угол рта стянуло вниз.

Школьный выпускной, двадцать… пятое?.. не помню двадцать какое июня. Крайний день, когда все были вместе: я сам, Витек, Генка Шкурин, Бомба, Самовар, Серый Левченко, Славка Барбос… ну, вся та братва, короче. Потом, если встречались, всякий раз кого-то да не было, а с годами все реже и реже, я вот уже лет пять ни на какие встречи не хожу, на кой надо. Если кого вижу, то случайно, на бегу, на пару слов: ну, здорово! Как сам?.. Нормально? Ну, пока!..
А Серый – двух лет после школы не прошло – пропал в Афгане. Именно так, не погиб, а пропал без вести, в каком-то Кандагаре, что ли. И по сей день его нет ни среди живых, ни среди умерших, и вряд ли он уже когда подаст весть. Я почему-то часто думаю о нем, чуть ли не каждый день, хотя мы вовсе не дружили, хотя он был отличный парень, ровный пацан, как сейчас говорят какие-то придурки, но тут они в самую точку. Да. Самые те слова. А я думаю. Та война давно кончилась, давно умерла его мама, не вынеся разлуки, отца же никогда и не было.
Никогда не говори «никогда». Дурацкая присказка. И «последний» говорить нельзя. Тоже вздор. Меня этим на службе заразили, ротный наш, когда слышал, сразу обрывал: «Последняя у попа жена!» - до сих пор не знаю, что это такое, да и знать на кой. Крайний, последний – ну чушь чушью, а прилипло и не отдерешь.
Стало быть, крайний день, вернее, вечер. Теплые сумерки в открытом окне, ветер мягкий как бархат. А то окно в мужском сортире, да – туда забежали, торопясь, давясь от смеха, дверь намертво заклинили шваброй через дверную ручку: уже прошло вручение аттестатов, уже накрытые столы ждали в спортзале, уже летел первый вальс…
Бомба торжествующе потряс бутылкой:
- Грузинский! Настоящий!..
- Гуадеамус игитур! – захохотал Витька.
Разляпистая желтая этикетка, жестяная крышечка-«бескозырка» - ее, сорвав, швырнули в унитаз, утопили с трубным ревом бачка, опять же ржали как балбесы. Бутылку пускали по кругу вроде трубки мира, гладкое окружье горлышка было теплое от чьих-то губ, но было не противно. Я страшился, как бы не оплошать, не закашляться – черт знает, какой он, коньяк, отродясь не пробовал, глотнул отчаянно, наудалую, горячая терпкая волна, хлынув вглубь, ударила изнутри в нос, уши, даже в глаза, выбив слезу; теперь-то понимаю, насколько роскошным был тот букет, эфирный, жаркий, сильный, не чета суррогатам новых дней…

Витька небрежно отмахнул рукой:
- Ну, знаешь, это когда было-то!.. Вспомнил тоже. Еще бы вспомнил, как бычки курили… Коньяки там, ликеры, всякая такая шняга… уж лет десять в рот не беру. Только водка и сухое красное. А вот знаешь, было дело, один дедок принес бутылку – немецкий ликер довоенный, реальный. Ягермайстер. Трофей, наверно. Где-то так и простоял все время. Ну, вот принес как раритет…
-Купили?
- Ха! В тот же день улетел. Я обалдел!.. То годами товар пылится, а тут дня не прошло. Ну, это дело такое…
Разводом рук, подъемом плеч и бровей он без слов выразил капризность антикварного бизнеса.
Как Витьку занесло в эту сферу, не знаю. И с ним ведь мы не особо друзья были, другое дело, что класс наш был дружный, тоже по-пацански: кто свой, тот свой, и баста, все за каждого горой. Это потом судьбы раскидали кого куда… Витя поступил в универ на физмат, при том, что не припомню за ним тяги к точным наукам. Зачем?.. Видать, и учился ни шатко, ни валко, вроде бы не закончил, опять же не знаю точно: студентами еще общались, потом надолго потерялись из вида, а года два назад случайно столкнулись на улице.
Он обрадовался. Я?.. Ну, любопытно стало, спору нет, когда он объявил, что хозяин антикварного салона. В букинистах, архивистах, антикварах мне издавна чудился ореол причастности к некоей загадочной стороне жизни, такой полутени человечества – ну, здесь больше пустых фантазий, чем правды, понимаю, но они сильнее правды. И конечно, я поперся к Витьку через пару дней.
Оказалось, «салон» - громко сказано. Маленький магазинчик, неряшливый, пыльный, бестолково загроможденный ветхими буфетами, швейными машинками «Зингер», чугунными, медными, фарфоровыми статуэтками – помню черный бюст Пушкина весом, наверное, в полпуда. Короче, продавец старья из однокашника вышел такой же, что и физик – так себе; интерес мой пропал, в лавке я больше не был. Изредка, впрочем, созванивались, то есть звонил всегда он, мне-то незачем. Но вдруг он позвонил и сказал:
- Слушай…
Тон – вот что напрягло. Речь-то пошла все та же: давай, дескать, встретимся, поговорим, есть что обсудить… он и прежде похожую шарманку крутил, а я как-нибудь отделывался под всякими предлогами. Но в этот раз зацепило. Что-то случилось… ну что случилось? голос случился. Таким голосом просто так не говорят, так говорят, когда непросто.
- Ладно, - сказал я. – Когда?.. Завтра в семь? Да. Где?..
В ресторанчике средней руки, но с потугами, то бишь со свечами и полумраком – настоящими восковыми свечами, а уж от них и полумрак. Не знаю, насколько успешен этот креативный ход, но Виктор затащил меня именно сюда, никуда иначе.
- Ну, давай по первой, да поговорим.
- Важное дело?..
Он ответил не сразу и вряд ли уловил нотку усмешки. Пожевал губами, будто уже отведал принесенного щуплым официантом «оливье», как-то неладно кивнул – больше нижней челюстью, чем всей головой:
- Сейчас покажу.
Я не отличил «покажу» от «расскажу», а раньше не придал роли портфельчику антиквара. Дурак?.. Да все равно. Был бы умный, тоже б самое было.
Выпили, заели «оливье», невкусным, страшно жирным: креативщики плюхнули в салат кучу дешевого майонеза – наверняка заглушить какую-то просрочку вроде залежалой колбасы… Мне сразу расхотелось что пить, что есть, а Виктор вытер губы салфеткой и полез в портфель.
- Знаешь, - заговорил он, - я не знаю… В общем, смотри.
На стол легла старинная книга: не толстая, но в объемном кожаном переплете, тисненом условно-флористическими узорами.
- Вещь! – восхитился я искренне, не дежурно. – Какой век?
- Неважно, - он набычился. – Не в веке дело.
Тут я заметил, что назвать фолиант старинным поспешил. Выглядел тот как вчера из-под печатного станка.
- Можно?
Виктор толкнул том по столу ко мне. Я раскрыл…
- Вот-вот! У меня, видать, такой же портрет был, когда открыл, - он неприятно засмеялся.
Бумага цвета слоновой кости, но не от возраста, а от качества: тугая, гладкая на вид и на ощупь. Увидев, я не удержался провести пальцами – да, как по льду, как бы даже прохладно, хотя это наверняка тактильная обманка. Но бумаги такой я прежде точно не встречал, книги тоже.
- Так это не книга, - сказал я что в голову пришло. – Это блокнот?..
- Не спеши, - он вновь полез в портфель.
Шикарные листы были пусты. Абсолютно. Ни черточки. Полсотни пустых страниц. Я бегло пролистнул их, издав даже не шорох, а что-то вроде шума ветра в дубраве.
- Проверено, букв нет, - Виктор почти не усмехнулся. – Зато вот что есть. В комплекте шло. Так и было: книга и вот…
С теми же стебельно-листьевыми завитушками такой же кожаный футляр, вернее обшитый кожей твердый ящичек размером со смартфон. А в нем оказалось нечто странное: медная или бронзовая рамка с матовым темно-желтым стеклом.
- Помнишь, в школе? Опыт, физика, - вдруг заговорил Виктор быстро, слова точно шарахнулись, отскакивая друг от друга. – Через кристалл смотреть. Турмалин, что ли?.. Так смотришь – видно, а так – нет. Оптика. Десятый, что ли, класс. Помнишь?
Я кивнул. Вспомнил. И понял, что к чему:
- Дай-ка.
Турмалиновое или какое оно там окошко закрывало ровно четверть страницы. Я аккуратно уложил его под верхний край книги…
- Приподними, - тускло сказал Виктор и придвинул ко мне свечу. Пламя затрепетало, но выровнялось.
Я приподнял – и под стеклом возникли буквы, бледноватые, сложенные в выгнутую строку, будто я смотрел в прибор ночного видения.
Каков был мой портрет в тот миг?.. Вот я б взглянул со стороны!
- Что? – жадно спросил друг, он-то со стороны смотрел. – Что там? Ну!
- Что написано?.. – я как-то очумел.
- Ну да, да, да!
- Страна серебряной звезды, - прочел я.
- Страна?
- Да.
- Серебряной звезды?
- Да.
- Хм. Ну, дальше. Вниз двигай, читай.
Я поднял взгляд. Лицо Виктора странно менялось в неровном, прыгающем недосвете свечного пламени – не то вот-вот рассмеется, не то заплачет. Я отложил рамку:
- А ты что, сам разве не читал?
Он отклонился чуть назад и вправо, на лицо точно легла маска.
- Читал, - сказал он сжатым голосом. – Но хочу знать, что прочтешь ты.
Я ощутил странное: будто кто-то беззвучно прошел за спиной. Чуть не дернулся обернуться – а верней, дернулся, наверное, потому что Виктор тут же тревожно спросил:
- Чего ты?
- Нет, - соврал я. – Ничего.

Очень интересный текст. Живой, лёгкий, бодрый. Обожаю такое читать.

Всяческих удач автору!

Спасибо на добром слове. Это Вы еще развязку не видели

Весьма.